Золотце

Анна Владимировна Рожкова (2024)

Рая — поздний, долгожданный ребенок, потому и балует ее Фаина Львовна, как может, ни на шаг от себя не отпускает. Особенно после смерти мужа, никого ведь у Фаи нет, кроме дочери. Рая чувствует свою власть — борзеет, но привыкла уж жить такой жизнью. Удастся ли ей вырваться из-под опеки матери?

Глава 2

То ли шаль Танечкина подсобила, то ли время Фаечкино подошло, хоть и припозднилось, но узнала Фаечка, что ждёт ребёночка. Ох и радости было, и слез! Уж и не ждали, и не надеялись и тут такое!

Тимофей Олегович был сам не свой и впервые в жизни отпустил студентов с занятия. Они недоуменно переглянулись, а потом долго шептались:"Колючка, видать, сбрендил","Может, белены объелся?","Завтра, наверное, снег пойдёт". А Тимофей Олегович, действительно, чувствовал себя так, словно белены объелся: голова кружилась от счастья, а ноги сделались ватными.

Фаечка с мужем с умилением наблюдали, как раздавались её бока, как рос живот, а уж когда ребёночек стал требовательно стучаться в мир, так Тимофей Олегович, почтенный и ученый муж, расклеился, словно маленький, ей-богу, даже слезу пустил.

Фаечкин живот охраняли, словно некую драгоценность. Ей не позволялось носить ничего тяжелее пакета молока, нельзя было наклоняться и запрещалось носить каблуки. Это Тимофей Олегович так решил. Тяжелее всего, как ни странно, Фаечке дался отказ от каблуков. Бегала она на них так лихо, как не каждый лыжник по снегу. Все-таки маленький рост имеет свои преимущества!

Тимофей Олегович боялся даже в сторону Фаечки дышать. Однажды его одолел кашель, и он так испугался, что хотел ночевать у сослуживца. Фая еле уговорила упрямца вернуться домой.

Танечка тоже радовалась за подругу и готовила для младенца приданое: маленькое одеялко в оборках, крохотные пинетки, кукольные чепчики — все розового цвета.

— Почему все розовое, Танюша? — Удивилась Фаечка.

— Потому что будет девочка. — С улыбкой ответила Таня.

— Но, почему ты так в этом уверена?

— Не знаю, просто знаю — и все! Сердцем чую! — В доказательство Таня положила руку на грудь.

Уверенность передалась и Фае.

— Чувствую, любимый, будет у нас дочка. — Говорила она мужу.

— Какая разница, Фая? — Отмахивался Тимофей Олегович. — Лишь бы ребенок был здоров.

— А как назовем? — Спросила как-то Фая.

— Раечка, как мою маму. — Ответил Тимофей Олегович, положив руку на Фаин живот. — Ой, дернулся, ты чувствуешь? — Профессор поднял на жену глаза, исполненные таким восторгом, что у Фаи защемило от нежности в груди.

Раечка родилась стандартной — рост пятьдесят семь, вес три пятьсот, но росла быстро, словно на дрожжах.

— В меня пошла. — Говорил долговязый Тимофей Олегович, ласково поглаживая дочь по голове.

— На тебя, Тимоша, на тебя. На кого же еще? — Соглашалась Фаечка, глядя на самых любимых и дорогих сердцу людей.

Ночами она подолгу молилась, пытаясь отвести от их маленького мирка беду, словно предчувствовала что-то. И это что-то не преминуло случиться: у Тимофея Олеговича открылась старая язва, словно дремавший до поры, до времени вулкан.

Тимофей Олегович похудел, стал желчным и раздражительным, доводя Фаечку до слез своими придирками и нападками. Иногда создавалось впечатление, что в профессора вселился бес.

— Я же сотни раз говорил, — втолковывал он жене. — Я пью чай только горячим. Неужели так трудно запомнить?

— Тимоша, ну, прости. — Винилась Фая. — Меня Раечка вымотала, ну такая егоза.

— А ты ребенком не прикрывайся. — Прикрикивал Тимофей Олегович. — Любишь, как что, на Раечку все свалить. Я пришел с работы, устал, а чай — почти холодный.

— Тимоша, ну ты же опоздал. Я чай заранее сделала, к твоему приходу. Ну, хочешь, я новый заварю. — Предлагала Фая.

— Не надо нового, буду этот пить. — Тимофей Олегович всем своим видом демонстрировал обиду: вжимал голову в плечи, становясь похожим на худого желтушного воробья.

— Мама, — кричала из детской проснувшаяся Раечка и начинала хныкать. Фаечка бросалась на зов дочери, забывая про мужа.

Спала Фаечка урывками: то стонал от боли Тимофей Олегович, то проснувшаяся среди ночи Раечка требовала компот. Фаечка похудела вслед за мужем, став такой прозрачной, что сквозь нее впору было смотреть телевизор.

— Совсем ты себя не бережешь. — Качала головой Таня.

— Тут уж не до себя, Тимофея Олеговича бы на ноги поставить, да Раечку вырастить. — Отвечала Фаечка, улыбаясь одними губами. В глубине темных глаз залегла печаль.

— О себе подумай. — Втолковывала Таня подруге. — Так недолго и самой на тот свет отправиться. Кто тогда Раечку растить будет?

— Что ты такое говоришь? Мне ради дочки и мужа жить нужно. — И без того бледная Фаечка бледнела еще больше.

— Знаю я, что тебе нужно. Пойдем. — Сказала однажды Таня и, взяв Фаю за руку, куда-то повела.

— Куда мы, Таня? — Спросила Фая.

— Сама скоро увидишь. — Ответила Таня, не отпуская Фаиной руки.

Сначала ехали на автобусе, потом шли полем. Фая терялась в догадках.

— Таня, куда мы идем? — То и дело спрашивала она.

— Все увидишь — не переживай. — Неизменно отвечала Таня. — Ну вот, пришли. — Перед ними стояла небольшая церквушка из сруба, бревна потемнели от времени.

— Ты зачем меня сюда притащила? — Разозлилась Фая. — Я не пойду.

— Если бы я сказала, куда мы идем, ты бы не пошла, верно? — Таня хитро улыбалась.

— Конечно, нет, глупости это все, опиум для народа. — Уверенно заявила Фая. Как истовая дочь коммунистов, в религии она не видела никакого смысла. — Я ухожу.

— Фая, мы столько шли, неужели даже не войдешь? — Таня склонила на бок голову, улыбка не сходила с ее уст. — Поверь мне, станет легче.

— Мне и так хорошо. — Возразила Фая.

— Нет, — Таня покачала головой. — Просто ты носишь всю боль в себе, нужно выплеснуть ее, станет легче. Ну, доверься мне. — Уговаривала Таня.

— Ладно, так и быть — зайду, но ненадолго, так и знай.

— Ну, вот и замечательно! — Обрадовалась Таня. Она повернулась к церкви лицом, поклонилась в пол, трижды осенила себя крестом. Фая скептически смотрела на ее телодвижения.

Внутри было сумрачно и тихо, пахло ладаном, дымили свечами кандила, старые стены источали покой. Со всех сторон на Таню и Фаю смотрели лица: скорбные, аскетичные, потускневшие. Шурша темными одеждами, вышел священник.

— Здравствуйте, батюшка. — Поприветствовала его Таня.

— Здравствуйте, сестры. — Глубоким голосом ответил он.

— Благословите, святой отец. — Таня склонила голову в платке.

Фая разглядывала священнослужителя."Молодой, — отметила она. — И лицо какое-то постное, словно кислых щей наелся".

— Вас что-то беспокоит, сестра? — Неожиданно он взял Фаю под локоть и отвел в сторону.

— Ничего меня не беспокоит. — С вызовом ответила Фая.

— Ты можешь мне все рассказать. Бог милостив. — И неожиданно для самой себя, Фая разревелась: глупо, по-бабьи, всхлипывая и захлебываясь. — Поплачь, сестра, поплачь. — Фая послушно плакала, выплескивая обиды и горести. А потом долго рассказывала о своих бедах, изливая все, что накопилось за долгие годы. — За мужа молись, Бог поможет. — Сказал на прощание батюшка, перекрестив Фаю и Таню.

Фая молилась горячо и самозабвенно, обращалась к Господу и к божьей матери. Не помогало: Тимофей Олегович становился все худее и злее.

— Что это ты набожная такая стала? — Спросил он, подозрительно сощурившись.

— Ничего, Тимошенька. Не обращай внимания! — Отвечала Фая.

— Как не обращать? Как не обращать? Мельтешишь тут перед глазами, крестишься бесконечно. Устал. — Он прикрыл глаза.

За время болезни мужа, Раечка стала для Фаи отдушинкой. Только благодаря ей находила в себе силы каждый день подниматься, надевать улыбку, находить радости в простых вещах.

— Какая у вас девочка смышленая! — Обронила как-то соседка.

— Спасибо! — Фая расцвела и преисполнилась к соседке благодарностью.

— Ты куда это? — Спросил Тимофей Олегович. От его наблюдательного взора не укрывалось ничего из того, что происходило в доме.

— Соседке пирожков отнесу. Такая женщина добрая. — Сказала Фая, виновато улыбаясь.

— Чем же это она такую благодарность заслужила? Лучше бы за Раей лучше следила. — В последнее время его придирки не поддавались никакой логике.

— Мы с Раечкой быстро — туда и обратно. — Заискивала перед мужем Фая.

Спустя полгода Тимофея Олеговича не стало. Умер он тихо, во сне, но даже после смерти лицо его сохраняло обиженное выражение. Фаечка горько плакала, испуганная Рая не понимала, что происходит, но на всякий случай рыдала в голос. Печальная Таня, как могла, успокаивала подругу.

— Ничего, Фаечка, ничего. Ты крепись, у тебя дочь, тебе отчаиваться нельзя.

Раечка заменила Фае почившего мужа. В садик Фая ее не отдавала, брала с собой на производство. Начальник пытался повлиять на ситуацию, но не смог — Фая встала в позу! Чтобы сохранить лицо, начальник сказал строгим голосом:

— Смотрите, Фаина Львовна, до первой жалобы. — Он погрозил Фае пальцем.

Жалоб не было, девочка никому не мешала, лепщицы ее любили, терпеливо учили заводить и раскатывать тесто, лепить вареники и пельмени. Фаечка смотрела на дочь, так похожую на Тимофея Олеговича, и сердце ее пело.

В школу Раечке пойти пришлось, Фая с трудом оторвала от себя дочь."Полдня, всего лишь полдня". — Уговаривала себя Фая, стараясь замедлить бег пустившегося в галоп сердца.

— Фая, нельзя так. — Увещевала подругу Таня. — Ты же продыха ей не даешь. — Но Фая была слепа и глуха к доводам рассудка.

После уроков Рая бежала к маме на работу. Фая знала расписание дочери наизусть и отсчитывала минуты до ее возвращения. Стоило дочери задержаться хоть ненадолго, У Фаи начиналась паника: сердце несчастной матери билось пойманной птицей, воздуха не хватало.

Однажды Раечка задержалась на целых полчаса. Фая поминутно смотрела на часы, хватаясь за сердце, потом стала оседать на пол.

— Фая, Фая. — Таня брызнула ей в лицо водой, но Фая лишь жалобно застонала.

Очнувшись, увидела перед собой склонившееся лицо в маске и белом чепчике.

— Рая, Раечка, пришла? — Первая мысль была о дочери.

— Мама, мамочка, что с тобой? — Спросила Рая прерывающимся голосом.

— Все хорошо, дочка. Слава богу, ты вернулась.

— Мамочка, меня в школе задержали. — Плакала Рая.

— Сейчас мы с тобой пойдем домой. — Прошелестела Фая.

— С домом придется повременить. — Ответила"маска". — У вас гипертонический криз, мы забираем вас в больницу. Есть кому остаться с девочкой?

— Да, я ее заберу к себе. — Вызвалась Таня.