Сгоревшая под дождём

Анеле Лантана, 2022

Тихую Ксению никогда особенно не интересовали любовные похождения и романтические отношения, пока в городе не объявился загадочный красавец. Кажется, это похоже на светлую историю долгожданной любви, если бы не деспотичная мать Ксюши. Утверждая, что избранник дочери – бессовестный ловелас, она разрубает едва завязавшиеся отношения: девушка вновь возвращается к книгам, творчеству и одинокой жизни. Вроде бы, ничего страшного не произошло, но только сердцу Ксении известно, насколько ей был нужен тот, от кого ей пришлось отказаться… Комментарий Редакции: Проницательный, пронзительный, мягкий и вместе с тем серьезный – пожалуй, этими словами можно хотя бы частично описать новый роман Анеле Лантаны. Несмотря на – казалось бы – классический сюжет, он богат на ошеломляющие плот-твисты и точно знает, чем удивить своего читателя.

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована фотография:

© utkamandarinka / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

В первый год жизни я заболел бронхиальной астмой, которая, как я догадываюсь, досталась мне в наследство от отца, испустившего дух незадолго до моего совершеннолетия, почти пять лет назад. Он умер крепким мужчиной в полном расцвете сил после очередного приступа одышки. Оба мы с ним не пускали болезнь на самотёк и основательно подходили к лечению: каждое лето совершали поездку на море, проходили курсы физиотерапии, принимали различные препараты и делали много других вещей, благотворно влияющих на состояние здоровья. Но они не мешали врачу из раза в раз подтверждать один и тот же диагноз. В принципе, болезнь не мешала мне жить полноценной жизнью. Я избрал подходящую для себя профессию и теперь занимал должность литературного редактора в одном приличном издательстве в столице. Наряду со сверстниками я уделял время активному отдыху и даже спорту. В юности друзья в шутку называли меня чемпионом по езде на велосипеде. Я был рослым плечистым парнем и, думаю, никто и не догадался бы о моём недуге, если бы на одной из вечеринок я не отказался от сигареты, предложенной приятелем.

— Ведёшь здоровый образ жизни? — ухмыльнулся он тогда.

— Нет, — отозвался я. — Просто боюсь, что мои лёгкие не выдержат такого натиска.

Но, бывало, наступала пора, и происходило это как правило поздней весной, во время бурного цветения и благоухания, когда мне легче было умереть прямо за столом в своём кабинете или лёжа в кровати, чем мучиться удушьем. В этот май по обычаю мои визиты к врачу участились. Я жаловался на стремительное ухудшение самочувствия.

— Знаешь, Геннадий, — сказал мне терапевт на одном из приёмов, — тебе следует покинуть этот загрязнённый город, который содействует астме и разрушает твои лёгкие. Вернее, то, что от них осталось.

— В прошлом месяце я отдыхал в пансионате на юге. Воздух там был чудесный, я и впрямь поправился. Но стоило мне вернуться в столицу, как и болезнь возобновилась. Но не смогу же я навечно перебраться туда?

Судорожно вздохнув, доктор снял очки и медленно положил их на стол, а потом уставился на меня, словно в ожидании чего-то. Наконец он заговорил:

— Молодой человек, если вы не хотите повторить участь своего отца, вам придётся так и сделать. Найдите какую-нибудь деревеньку, ну, хоть небольшой городок, скажем, в Подмосковье. Обзаведитесь там домиком, работой не сильно нервной и поживайте спокойно. Многим пациентам, которые так сделали, и правда стало легче, а некоторым и вовсе удалось полностью излечиться от проклятой астмы.

Прежде чем последовать совету доктора, я недолгое время колебался. Сначала затея бросить всё и переехать в провинцию казалась мне безумной. Я как неисправимый карьерист и коренной житель столицы не мог представить себя в образе деревенского парня. Но затем с каждым днём всё больше проникался идеей доктора, ибо приступы случались у меня всё чаще. В конце концов я осмелился покинуть родной город. Мой выбор пал на уездный городок в Подмосковье, в котором были все условия для восстановления моих лёгких — сосновый лес, река, минимальное количество машин и полное отсутствие заводов. Я поселился на самой его окраине, вдали от светской суеты. Мой новый дом был отнюдь не большой, всего в две комнаты. Однако по квадратуре превосходил квартиру в Москве. А вот дом напротив по сравнению с моим был просто гигантом. Он был обложен красным кирпичом, двухэтажный и росту ему придавала коническая крыша. В целом он немного походил на замок. Моё знакомство с Андреем Ивановичем, хозяином дома, получилось непреднамеренным. Когда я в первый же вечер пребывания в городе возвращался с прогулки, мужчина, стоявший у своего забора, окликнул меня. Я подошёл к нему и пожал его протянутую руку.

— Я видел утром из окна, — сказал он, — как вы въезжали в этот дом. Полагаю, вы мой новый сосед?

Мужчина говорил медленно и негромко. У него был очень приятный интеллигентный голос, впрочем, как и его наружность. Тёмные вперемежку с седыми волосы были аккуратно зачёсаны назад, обнажая высокий массивный лоб. И я мысленно предположил, что передо мной человек, не обделённый умом и, возможно, даже талантом. Он был в меру упитан и слегка сутул, что не редкость для людей высоких, каким и являлся мой сосед. Ладони его были покрыты мозолями, что говорило о его принадлежности к представителям рабочего класса. Назвав своё имя и откашлявшись в кулак, он любезно пригласил меня в гости. Предложение это я с радостью принял, хоть в голове и промелькнула мысль, что сделано оно скорее из вежливости, чем из реального желания пропустить в дом незнакомца.

Внутреннее убранство гостиной, куда я попал, пройдя маленький тёмный коридор, полностью соответствовало его хозяину; в нём я не заметил и намёка на вычурность. На светло-коричневых стенах висело с дюжину картин разных размеров. И на всех до единой была изображена природа — то берёза у реки, то подсолнухи под голубым безоблачным небом, то зимний лес. Мебель была явно недешёвая, да к тому же нестарая. Подлокотники кресел, обитые чёрной бархатной тканью, ещё не затёрты руками жильцов, а дерево столов и стульев так сияло, будто к ним ни разу не прикасались.

— Вы будете чай или что-нибудь покрепче? — осведомился Андрей Иванович.

— На ваше усмотрение, — улыбнулся я в ответ.

Хозяин удалился в другую комнату. И в доме вдруг стало так тихо, что пару первых минут я даже боялся нарушить эту тишину, посему стоял неподвижно и старался негромко дышать. Однако потом опомнился и, тихо посмеявшись над собственной неуместной осторожностью, рухнул в кресло. Через несколько мгновений у меня на коленях уже сидела большая серая кошка и облизывала передние лапы. И я вдруг мысленно окрестил этот уютный дом приютом мира и добра. Уж очень приветливы были его обитатели. И мне так не хотелось думать, что моё убеждение ошибочное.

Наконец Андрей Иванович вернулся откуда-то с двумя бокалами и бутылкой вина в руках. Я как заядлый противник алкоголя не сильно обрадовался этому жесту хозяина. Но мне казалось неразумным выражать по такому пустяку недовольство, поэтому сделал вид, что меня всё устраивает, охотно притянув к себе поставленный на маленький деревянный столик бокал. Наполнив оба бокала вином, Андрей Иванович присел в кресло напротив и сказал:

— Сегодня, Геннадий, не совсем обычный день для меня. В этот день ровно пол века назад моя матушка произвела меня на свет. И, думаю, если ты узнаешь, что я ни разу в жизни не отмечал день рождения, то такое обстоятельство, что на сей раз я отмечаю его в компании едва ли знакомого мне юноши, не покажется тебе слишком странным.

Хозяин приподнял свой бокал и стукнул его о мой. Потрясённый столь удивительной новостью, я уставился на мужчину, делающего один глоток вина за другим. С этой минуты я готов был сделать из него чуть ли не своего кумира. С такой невозмутимостью и даже иронией заявлять о своём полувековом юбилее может только человек крайне простой и лишённый всякой эгоистичности.

— Я забыл, — воскликнул хозяин и, хлопнув ладонями себе по коленям, начал озираться по сторонам.

— О чём забыли, Андрей Иванович? — чуть слышно спросил я, окидывая его любопытным взглядом.

— Закуски-то нет, — пожал плечами он и позвал какую-то Зину. В то же мгновение в гостиной появилась полная невысокая особа преклонных лет с красными волосами до плеч и в белом, что снег, фартуке. Она встала напротив столика, за которым мы сидели с хозяином, и взглянула на меня с таким презрением, словно я был особо опасным преступником, да к тому же уродом и последним неряхой. Выражение её лица испортило мне настроение, и я сразу возненавидел эту женщину.

— Зина, — обратился к ней хозяин, — принеси-ка нам с моим другом сыра и ветчины. И режь их, пожалуйста, тоньше, а то прошлый мой гость имел неосторожность подавиться одним твоим щедрым куском.

— Хорошо, Андрей Иванович, — кивнула женщина и сверкнув на меня своими чёрными злыми глазами, удалилась.

— Ваша жена? — поинтересовался я у хозяина.

— Кто, Зина? Конечно, нет. Это моя домработница. А жена умерла восемь лет назад.

— Сочувствую, Андрей Иванович. Вы, должно быть, очень её любили?

— А как же? — вздохнул хозяин. — Влюбился в неё ещё в школе. И до сих пор не могу разлюбить. Только она у меня и была. На других женщин никогда даже не смотрел.

На глазах его заблестели слёзы. Плачущий крепкий мужчина с хмурым лицом выглядел немного комично, поэтому особой жалости не вызывал. Впрочем, долго наблюдать за его страданиями мне не пришлось. Стоило Зине вновь очутиться в гостиной, как на его лице появилась лёгкая улыбка. Он жадно выхватил из рук домработницы тарелку с нарезками. И отпустив женщину, спросил:

— Откуда же, вы, Геннадий, пожаловали?

— Из Москвы, — ответил я. — Мой врач посоветовал мне выбрать менее загрязнённый город.

— А что же, вы больны?

— Да, бронхиальной астмой. Всю жизнь, сколько себя помню, столько и болею.

Хозяин сложил руки в замок и окинул меня жалостливым взглядом, что было мне в какой-то степени неприятно. Я ведь никогда не считал себя инвалидом и лишнее сострадание мне было ни к чему.

— А как вы себя сейчас чувствуете? — осведомился он.

— Прекрасно! — воскликнул я и добавил серьёзно: — Андрей Иванович, давайте не будем о болячках. Помирающих среди нас нет, верно?

— Конечно, как скажете, — кивнул головой хозяин. — Ну, а как же работа? Кто вы по профессии?

— По профессии журналист. Работал редактором в Москве. На сегодняшний день безработный.

— А вы сходите в редакцию газеты нашего района. Наверняка там требуются вот такие люди — молодые и перспективные.

— Да уж схожу.

— А я вот всю жизнь посвятил любимому делу. У меня за городом собственная лошадиная ферма.

— Прибыльное дело?

— Вполне. Я ведь держу не простых, я породистых лошадей. Орловский рысак. Слышали когда-нибудь о такой?

— Нет, — помотал я головой и ни с того ни с сего закашлялся. Хозяин окинул меня настороженным взглядом, но не промолвил ни слова, ибо помнил о нашем уговоре.

На улице поднялся сильный ветер, и белые лепестки с цветущих деревьев начали стремительно залетать в открытое окно. Андрей Иванович поднялся с кресла и двинулся к окну, чтобы его закрыть. И в то же мгновение на синем небе сверкнула громадная ослепительная молния, глядя на которую становилось страшно.

— Люблю грозу в начале мая! — засмеялся хозяин, закрыв окно. А я подумал о том, что сглазил своё самочувствие, назвав его прекрасным, ибо мне стало так нехорошо, что я едва не падал в обморок. Такое случалось крайне редко и, как правило, в непогожие дни. Я уже не контролировал себя и кашлял так сильно, что перепугал не только хозяина и его домработницу, но и даже кошку, сидевшую неподвижно с выпученными глазами у не горящего камина.

— Господи, — вскрикнула обеспокоенная Зина. — Ему нужен врач! Андрей Иванович, скорее поезжайте за врачом.

Прежде чем хозяин надел лёгкий плащ, я махнул рукой и, всё ещё кашляя, проговорил чуть слышно:

— Не надо. Дайте мне лучше воды.

Хозяин настаивал на необходимости привезти врача, но я продолжал неустанно мотать головой. Зина прибежала со стаканом воды. Тогда я достал из кармана брюк пластинку со своими таблетками и выпил одну. Затем я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Мне было очень неловко перед обитателями дома. Мне казалось, что я испортил им вечер своим появлением. Придя в себя окончательно, я поднялся с кресла и начал осыпать Андрея Ивановича и Зину извинениями. Хозяин приказал мне замолчать и сесть обратно в кресло.

— Молодой человек, угомонитесь, — грозно сказал он. — Никаких неудобств вы нам не доставили.

— Я, наверно, пойду домой, — сказал я. — Очень устал сегодня.

— Да, — ответил хозяин. — По вам видно, что вы устали. Но отпускать вас домой, где вы останетесь совсем один, я не хочу. Мне будет спокойнее, если вы переночуете сегодня у нас. Зина постелет вам в комнате наверху.

У меня не было ни сил, ни желания отпираться, поэтому я остался на ночь у добросердечных соседей.

Зина провела меня в спальню, где для меня уже была приготовлена тёплая постель. Оказавшись с женщиной лицом к лицу, я ещё раз заглянул ей в глаза. Они стали гораздо светлее и теперь были не чёрного, а небесно-голубого цвета. Её отношение ко мне за эти пару часов явно изменилось в лучшую сторону. Полагаю, благодаря моему приступу. Она так же, как и хозяин, жалела меня и считала подлостью презирать больного человека. Но совесть моя перед ней и без того не была запачкана, в этом я был твёрдо убеждён. Отчего тогда я произвёл на неё не лучшее первое впечатление? Этот вопрос мучил меня уже третий час, и когда она меня чуть ли не силой уложила в постель и укрыла одеялом, я осмелился спросить, в чём успел перед ней провиниться. Она села на край кровати и, положив руку на грудь, раскаянно ответила:

— Конечно, ни в чём, Геннадий. Просто я решила, что вы очередной искатель любви Ксении и денег Андрея Ивановича. Видите ли, хозяин переживает, что его единственная дочь до сих пор не замужем. И всё время грозиться привести в дом жениха для неё.

— А почему же вы против того, чтобы эта девушка нашла мужа? — поинтересовался я.

— Её сердце принадлежит только одному человеку, — грустно вздохнула Зина. — Хотя, иногда мне кажется, что за столько лет её сердце превратилось в тонкую изорванную тряпочку. Она страдает из-за него вот уже десятый год, хоть и знает, что им никогда не быть вместе.

Как литературный редактор, любитель душераздирающих романов и неисправимый романтик я надеялся, что домработница окажется болтливой женщиной и поведает мне полностью историю этой Ксении, начало которой показалась мне весьма интригующим.

— Сколько лет дочери Андрея Ивановича? — спросил я с целью разговорить женщину.

— Почти двадцать пять.

— И у неё никогда не было жениха?

— Нет, — покачала головой Зина и улыбнулась. — Зато у неё есть прекрасная двухлетняя дочь Виктория, просто копия мамы.

Это заявление меня сначала ошарашило, а потом дико развеселило. И я начал скептически относиться к влюблённости бедняжки.

— Откуда же у неё ребёнок, если, как вы сказали, она всю жизнь была одинока и грезила об одном единственном человеке?

— Вы зря ухмыляетесь, — с укором произнесла Зина. — Знали бы вы всё о ней, как я, скорее бы заплакали.

— Тогда расскажите мне всё от начала до конца, — потребовал я.

— Вы уверенны, что хотите прослушать эту длинную и местами отнюдь не увлекательную историю?

— Конечно, хочу, — радостно ответил я.

— Чтобы вы имели лучшее представление о дочери хозяина, я начну издалека, с возраста, когда она была ещё совсем ребёнком.

Двенадцать лет назад я впервые переступила порог дома хозяина. Он нанял меня в качестве домработницы, ибо его жена в последнее время жаловалась на частые боли в спине, и домашние хлопоты стали ей в тягость. Признаться, поначалу я не верила женщине, когда она ни с того ни с сего замирала на полпути и хваталась за поясницу или, когда, не закончив ужинать, кривила лицо и уходила в спальню, чтобы прилечь. А всё потому, что Ольга Николаевна, так звали покойницу, была настолько властной и самовлюблённой особой, что мысль о её мучениях просто не укладывалась у меня в голове. Мне казалось, она рождена приносить страдания другим, а не страдать самой, поэтому выдумала себе болезнь, чтобы ничего не делать, кроме как раздавать распоряжения. Не припомню дня, чтобы она не уличила меня в неисполнении своих обязанностей. Казалось, ей доставляет удовольствие собирать пальцем пыль с мебели и подносить его к моему лицу, сидеть в кресле в гостиной и часами искать соринку на полу, чтобы потом позвать меня и хорошенько отчитать за неё. Она всем и всегда была недовольна. То ей не нравился запах, исходивший из кухни, то её раздражал звук пылесоса, то она жаловалась на открытые окна, из-за которых у неё насморк. Спустя месяц работы я задумалась об уходе, но уживчивый и внушающий доверие Андрей Иванович уговорил меня остаться. Я не могла устоять перед безграничной вежливостью хозяина, да и платил он хорошо, что было ещё большим плюсом.

Характер Ольги Николаевны, конечно, оставлял желать лучшего. Но понять, почему такой прекрасный мужчина, как Андрей Иванович, выбрал её в жёны, не составляло никакого труда. Она была счастливой обладательницей редкой красоты. Я бы сказала, редчайшей. Вьющиеся чёрные, что смола, волосы обрамляли тонкое белоснежное лицо, голубые чуть раскосые глаза в оправе длинных тёмных ресниц, казалось, призывают окунуться в них, как в чистое море. Соболиные брови, лучезарная улыбка, осиная талия и гордая осанка не оставляли равнодушным ровным счётом никого. Бывало, мы вместе с ней могли прогуляться в ближайшем от дома парке. И кто бы ни шагал нам навстречу, будь то симпатичный молодой человек или женщина преклонного возраста — все устремляли на неё восхищённые, если не сказать, заворожённые взгляды. Моя покойная хозяйка в возрасте двадцати лет удостоилась звания мисс Подмосковье. Думаю, после этого события у неё и развилась звёздная болезнь. В связи с высокой самооценкой она считала почти всех людей вокруг себя мусором. Хамила продавцам, в открытую потешалась над бедняками и некрасивыми женщинами и чуть ли не плевалась в работников фермы супруга. Исключениями из её мерзкого правила были только муж и дочь. К ним она была гораздо снисходительнее. При всей своей тактичности Андрей Иванович был далеко не тряпкой, мог и прикрикнуть на домочадцев, и покомандовать. И все в доме его уважали и слушались. И всё же он, до безумия влюбленный в свою Ольгу, крайне редко отказывался потворствовать ей в каких бы то ни было капризах.

Поначалу я старалась не лезть в жизнь семьи и заботилась исключительно о порядке в доме. Мне не было никакого дела ни до супругов, ни до их дочери. Но вы же понимаете, как сложно оставаться равнодушным к людям, с которыми от рассвета до заката живёшь под одной крышей. Так со временем я особенно привязалась к тринадцатилетней Ксении. Эта девочка была, как говорят, ангелом во плоти. Она никогда не спорила с родителями, не буянила, что в принципе, простительно для подростков. Она словно жила по какому-то идеальному плану жизни и боялась от него отклониться. Она никогда не опаздывала в школу, пропускала учёбу только в случае болезни, по нескольку часов делала уроки в своей комнате. Её старания приносили свои плоды. Однажды ей удалось стать победительницей городской олимпиады по математике и получить путёвку в Сочи. У неё было много хобби. Она прекрасно вязала крючком. Кстати, салфетка на тумбочке в углу — её творение. Она неплохо играла на гитаре с учётом того, что была самоучкой в этом деле. Но мне всегда казалось, что главный свой талант она ещё в себе не открыла, но со временем это обязательно произойдёт. Она была без ума от лошадей. Каждый выходной ездила с отцом на ферму и там часами каталась на любимом Снежке. Так она прозвала одного рысака. Вы знаете, Геннадий, такие чудесные дети, как Ксения, рождаются раз в сто лет. Это я вам точно говорю. Родителям не в чем было её упрекнуть, они только гордились и восхищались ею.

Зина вдруг замолчала, поникнув головой и о чём-то задумавшись. Я бросил случайный взгляд на висевший на стене слева от окна портрет девушки с каштановыми волосами, собранными в пучок. Она никак не подходила под описание покойной жены хозяина, но и предположить, что эта та самая Ксения, я не решался. Ведь девушку на фото я бы не назвал большой красавицей. Внешность её была совершенно типична, а я думал, что у таких симпатичных людей, как Ольга Николаевна и Андрей Иванович, и ребёнок должен быть соответствующий.

— Зина, простите, — обратился я к домработнице. — А кто эта девушка на фотографии?

Зина тут же вскинула голову и повернулась лицом к портрету.

— Геннадий, — с улыбкой сказала она, — да это же и есть Ксения.

Женщина подошла к портрету, сняла его со стены и поднесла мне.

— Странно, — сказал я, беря в руки фотографию, — девушка не похожа ни на одного из родителей.

— Зато она точная копия матери Андрея Ивановича.

Разглядев поближе лицо Ксении, я всё-таки нашёл в ней едва уловимое сходство с отцом — такой же добрый взгляд и тонкие губы. В остальном же она была полной противоположностью Андрея Ивановича. Круглая форма лица плохо сочеталась с острым носом. И нависшие веки, почти закрывающие ресницы, также не вызывали восторга.

Однако, стоит признать, что определённая доля обаяния компенсировала девушке отсутствие большой красоты, и я вдруг заметил, что чем дольше гляжу на её портрет, тем больше она мне нравится. Мне кажется, она принадлежала к тому счастливому типу людей, которые, не обладая превосходными внешними данными, умеют влюблять в себя чуть ли не каждого представителя иного пола, с которым имеют дело.

— Но вы правы, — вздохнула Зина. — На отца она мало похожа, а вот с матерью у неё и вовсе нет ничего общего. Кстати, последнее обстоятельство крайне печалило Ольгу Николаевну. Она ведь надеялась, что её дочь не уступит в красоте ей самой. И чем взрослее становилась девочка, тем очевиднее было для женщины, что мечте её не суждено сбыться. Она старалась не подавать виду, что переживает по этому поводу. Но ей не всегда удавалось скрыть своё истинное мнение о дочери. Я могу рассказать вам об одном случае, который произошёл незадолго до пятнадцатилетия Ксении. Мне к тому времени уже удалось войти в доверие к членам семьи и стать каждому из них другом и советчиком.

Андрей Иванович уехал на ферму, а женская часть дома села пить чай на кухне. Вдруг я заметила, что Ольга не сводит с дочери недовольного взгляда, но спросить у неё, в чём дело, я не решалась. Всё-таки, женщина моя хозяйка и из-за лишних вопросов я рисковала остаться без премии или, того хуже, без работы. По-моему, девочка не делала ничего, что могло бы вызвать раздражение у матери. Разве что пару раз хлюпнула чаем. Но Ольга как заколдованная смотрела в одну и ту же точку, которая была где-то на лице Ксении. Наконец женщина развеяла моё недоумение, спросив у девочки:

— Тебе не хочется начать подкрашивать глаза, губы?

Ксения посмотрела на маму и тихонько засмеялась.

— Ты знаешь, — ответила она, отрицательно покачивая головой, — пока не хочется.

Девочка, верно, не понимала, на что намекает её мать. Но мне-то всё стало ясно: она не находит собственную дочь красавицей. Ещё раз убедившись в эгоистичности и бессердечии Ольги Николаевны, я вся раскраснелась от злости и негодования. Но, разумеется, всё ещё молчала.

— Зря, — отрезала хозяйка, — обычно девочкам твоего возраста это интересно.

Тут я не выдержала и влезла в разговор матери и дочери.

— Знаете что, Ольга Николаевна, — почти укоризненно проговорила я, — Ксении интересна учёба, музыка и рукоделие, а не всякая там ерунда.

Несколько секунд женщина сидела, не двигаясь, и глядела на меня своим холодным властным взглядом, а потом вдруг разразилась диким смехом. Ей было так весело, что она даже голову подняла к потолку и прослезилась. А успокоившись, ответила мне:

— А я считаю, что именно учёба, музыка и рукоделие — полная ерунда. А косметика, как бы это странно ни звучало, один из смыслов жизни любой уважающей себя женщины. Но вам, милая Зина, конечно, бесполезно это объяснять. На вашем лице я никогда не замечала и грамма краски. Но уж не думаете ли вы, что я желаю зла своей дочери? Я всего лишь хочу, чтобы она стала ещё красивее, чем есть сейчас.

— Если это действительно так, — сказала я, — то вам следует отдать должное за такую заботу. Я просто ненароком подумала, что вам не нравится внешность своего же ребёнка.

— Плохо, когда родитель указывает на недостатки своему чаду, но ещё хуже, когда он ему врёт. А я врать не буду. Ксения замечательная девочка во всех отношениях, но немного косметики ей не помешает. Ты ведь согласна со мной, дочка?

Девочка пребывала в растерянности. Ей хотелось и согласиться с матерью и не согласиться одновременно. Поэтому она опустила глаза и только пожала плечами. Уж не знаю, что в этот момент было у неё на душе. Может, она сильно обиделась на мать, но скрывала это из последних сил, а может, не взяла в голову этот разговор. Во всяком случае, отношения между матерью и дочерью совсем не изменились. Уже через пару часов все занимались своими привычными делами.

Зина взглянула на часы на своей руке и раздосадовано покачала головой.

— Уже половина двенадцатого, — сказала она. — Я вас совсем заговорила. Вы, должно быть, сильно устали и хотите спать.

Я бы с удовольствием дал женщине отрицательный ответ и продолжил слушать прерванную историю, но мой мозг в последние минуты отказывался воспринимать любую информацию, и я счёл разумным закончить на сегодня беседу. К тому же, женщина тоже явно не могла похвастаться бодростью и полнотой сил, и правильнее было её отпустить, чем мучить допросами.

Я даже не помню, как домработница покинула комнату. Так быстро я предался глубокому сну.

Поднявшись утром с постели, я первым делом подошёл к висевшему на стене портрету Ксении и во мне родилось желание увидеть её вживую, пообщаться с ней. Я не сомневался, что когда-нибудь это произойдёт. Но я и подумать не мог, что произойдёт это так скоро. Когда я спускался по лестнице в надежде встретить внизу хозяина, чтобы поблагодарить его за тёплый приём, до меня донёсся чей-то восторженный возглас: «Жду с нетерпением». Оказавшись в гостиной, я понял, что возглас этот принадлежал самому хозяину, который стоял у окна с телефоном в руках. Я подошёл к нему и сказал:

— Доброе утро, Андрей Иванович. Спасибо вам за гостеприимство, мне пора домой.

— Да не за что, — пожал плечами хозяин, а на лице его была написана необыкновенная радость. — Только я предлагаю тебе остаться на часок-другой, посидим вместе, выпьем кофе. А с минуту на минуту сюда приедут моя единственная дочь Ксения с внучкой Викой после недельного отдыха в санатории. Я хочу познакомить их со своим новым соседом.

Конечно, я не стал отказываться от возможности познакомиться с дочерью хозяина и остался в доме. В ожидании гостей Андрей Иванович принёс из кухни два стула и поставил их у столика в гостиной, а затем распорядился, чтобы Зина сварила кофе. Вскоре парадная дверь отворилась, и в неё вошла высокая стройная девушка с длинными волосами, собранными в хвост. За руку она держала девочку лет двух. Раньше мне доводилось встречать детей, страшно похожих на одного из родителей. Но в данном случае речь шла не просто о сходстве, а о точной уменьшенной копии. Завидев меня сидевшего в кресле, девушка не секунду впала в ступор от неожиданности. Андрей Иванович принялся нас знакомить.

— Дочка, это мой сосед и по совместительству хороший приятель Геннадий.

Я резко встал с кресла и двинулся к девушке.

— Ксения, — представилась она, когда мы обменивались рукопожатием.

— Очень приятно, — ответил я, сделав вид, что только сейчас узнал её имя.

Хозяин, его дочь с внучкой и я сели пить кофе. Когда Зина принесла из кухни корзину с печеньем, Андрей Иванович пригласил её присоединиться к нам. Тогда она принесла из кухни ещё один стул и села за стол между мной и хозяином. Я ещё раз взглянул на Ксению и поймал себя на мысли, что она мне очень симпатична. На фото, которое я рассматривал и вчера и сегодня, ей было не больше восемнадцати лет. В те года она была хорошенькая, да и только. Но, стоит признать, за эти годы она превратилась в настоящую красавицу.

— Геннадий, а где вы работаете? — поинтересовалась у меня хозяйская дочь.

— Пока нигде, — с улыбкой ответил я.

— Он журналист по профессии, — сказал ей отец и обратился ко мне: — А Ксения ветеринар в клинике «Усы, лапы и хвост». С детства любит животных, и жизнь с ними решила связать.

— Андрей Иванович, прошу вас, давайте не будем о работе, — сказала Зина. — Сегодня выходной, так, может, поговорим о чём-нибудь другом?

— Ты права, Зина, — отозвался хозяин.

В этот же момент раздался стук в дверь и по другую её сторону послышались мужские голоса. Андрей Иванович не ждал больше гостей, иначе на его лице не читалась бы так явственно настороженность.

— Кто бы это мог быть? — пробормотал он и поспешно направился к двери. Отворив её, он распростёр руки и принялся обнимать по очереди двоих мужчин, переступивших порог, которые, по всей видимости, были отец с сыном. Один из них был крепко сложенный человек средних лет с чёрными глазами и такой же чёрной густой бородой.

Рядом с ним стоял парень на вид чуть старше меня, худой и очень высокий. Стоило мне взглянуть ему в лицо, как я чуть не поперхнулся кофе от немыслимого удивления. Дело в том, что этот юноша был страшно похож на Ксению. Я бы назвал его мужской версией хозяйской дочери. Я окинул взглядом девушку, её дочь, новоиспечённого молодого гостя и сказал про себя: «Что за чертовщина здесь твориться? Похоже, я попал на шоу двойников!» Сам парень отвлёк меня от этой мысли, когда подошёл к столу и поздоровался, представившись Виктором. В ответ я кивнул головой. А дальше стал свидетелем очень странной картины. Виктор, посмотрев краем глаза на Ксению, резко насупился и, опустившись на стул, нагнул голову и о чём-то задумался. Зина предлагала ему кофе, угощения, но он настолько глубоко ушёл в себя, что даже не слышал никого. Андрей Иванович вместе со старшим гостем расположились на плетёном диване у окна и начали негромко говорить на тему лошадей. За столом царила тишина и все, кроме меня и маленькой девочки, были крайне напряжены. Ксения так же, как и гость, молча уставилась в пол. Зина неустанно жевала печенье и запивала его кофе. Внучка хозяина вдруг уронила на пол вилку.

— Вика! — вскрикнула нервно её мать и, подняв предмет посуды, положила его обратно на стол. Я решил немного разрядить обстановку и, улыбнувшись, спросил:

— А Ксения и Виктор случайно не брат и сестра?

Молодые люди резко вскинули головы и устремили на меня такие удивлённые и злые взгляды, что мне даже стало не по себе. Я повернулся к Зине в надежде получить поддержку или хотя бы объяснение такой реакции. Но вместо этого я поймал на себе ещё один сердитый взгляд.

— Но вы же не будете отрицать, что очень похожи, — пожал я плечами, всё ещё не понимая, что происходит.

Ксения густо покраснела, схватила за руку дочь, и они вместе убежали на второй этаж. Виктор встал из-за стола и проговорил еле слышно:

— Я, наверно, пойду.

С этими словами он стремительно покинул дом. Другой гость даже не заметил ухода сына, он всё ещё вёл активную беседу с хозяином. Зина поднялась со стула и принялась убирать посуду и остатки еды со стола, делая вид, что не замечает меня. Мне ничего не оставалось делать, как молча вернуться к себе домой.

В течение почти всего оставшегося дня я неустанно корил себя за свой ядовитый язык, ставший причиной скрытого раздора между дочерью и гостем соседа. Я видел, как молодых людей угнетает общество друг друга, и мог бы догадаться, что их связывает нечто большее, чем дружба их отцов. Несомненно, в далёком или недалёком прошлом им довелось стать врагами. Но как интеллигентные люди они сегодня вели себя сдержанно, хотя, судя по суровым лицам, желали наброситься друг на друга с кулаками. «Чёрт тебя дёрнул заговорить на столь неловкую для них тему, — ругал я себя, гуляя по аллее в парке. — Лучше бы похвалил погоду или печенье домработницы». Но больше всего меня мучило опасение, что Зина ввиду зародившейся ко мне ненависти, откажется от бесед со мной, подобных вчерашней. И я изо всех сил надеялся, что моё неведение позволит мне избежать наказания и я отделаюсь предупреждением впредь не сталкивать лбами Ксению и Виктора. И, самое главное, услышу обещанную мне историю любви несчастной девушки.

После недолгой прогулки, подойдя к забору собственного дома, я завидел стоявшую под раскидистым клёном домработницу соседа и главный мой страх улетучился. Если бы она так негодовала, как я себе успел вообразить, она бы сейчас не стояла тут с опущенными плечами, держа в руке кусок вишнёвого пирога. Значит, она всё-таки сменила гнев на милость и готова продолжать со мной общение.

— Геннадий, — сказала она виновато, — вы простите меня за утро. Я повела себя по-хамски, начав убирать со стола и даже не удостоив вас взглядом и словом, когда вы уходили. Я знаю, так не поступают со званными гостями. Надеюсь, вы не станете на меня сильно сердиться, ведь моему скверному поведению есть вполне логическое объяснение. Вы поставили в неловкое положение Ксению, мою любимую девочку. А за неё, знаете ли, я порву любого.

— Зина, вам не за что передо мной извиняться, — я улыбнулся. — Но раз уж вы чувствуете за собой вину, я знаю, как вы можете её загладить.

— Как?

— Продолжить вчерашний рассказ.

— Ах, конечно. Это само собой. Я принесла вам кусок пирога. Я конечно, ни на что не настаиваю, но я была бы не против выпить с вами чашечку чаю.

Без раздумий я пропустил женщину в дом. Едва я взялся за ручку чайника, как она выхватила его у меня и попросила доверить ей заварку чая, ибо она мастер в этом «непростом» деле. Я только усмехнулся и опустился на стул. Когда чай был готов, она села за стол напротив меня и наконец положила конец моим томительным ожиданиям, продолжив своё повествование.

— Как я вам говорила ранее, Ксения была очень смышлёным ребёнком. За все школьные годы она ни разу не посетила репетитора и никогда не попросила помощи в выполнении домашнего задания у кого-то из домочадцев. Но однажды, убирая в её комнате, я заметила, что она уже больше получаса сидит над одной задачей и никак не может её решить. Она нервно сопела, тёрла виски, изводила листы бумаги бесполезными записями, а потом комкала их и швыряла в мусорное ведро рядом со столом, за которым сидела. Я подумала, что, возможно, смогу ей помочь и, бросив влажную тряпку на подоконник, наклонилась к ней и спросила:

— Может, я смогу решить эту задачу?

Девочка судорожно вздохнула и, покачав головой, попросила меня сесть рядом с ней. Я повиновалась. Взглянув Ксении в лицо, я немного испугалась, ибо оно, как мне показалось, претерпело значительные изменения. Больше я не находила тех весёлых детских глаз, которым так умилялась и которые так любила, не видела я и приподнятых уголков губ. Передо мной была словно не Ксения, а чужая девушка, к которой мне предстояло привыкнуть. Я списала сию перемену на взросление и успокоилась. Но когда девочка заговорила, мною вновь овладела тревога.

— Зина, сегодня кое-что произошло, — сказала она, сильно волнуясь. Это волнение передалось мне и, вспоминая сейчас те минуты, мне становится смешно и грустно одновременно. Мы сидели рядом, смотрели друг на друга с едва не мокрыми от слёз глазами, с красными щеками, слушая каждый своё частое сердцебиение. — Со мной никогда такого не было. Когда я пришла из школы, хотела рассказать обо всём маме, но не осмелилась. Она спросила, что нового в школе, и язык мой окаменел. Мне казалось немыслимым говорить с ней на эту тему.

— Но что? Что произошло? — в нетерпении спрашивала я.

По лицу Ксении проскользнула едва заметная улыбка и она отвела взгляд в сторону. Она вспоминала о чём-то, что вызывало в ней бурю эмоций, и очевидно, положительных.

— Третьим уроком у нас была физкультура, — начала она. — в одной стороне зала, как всегда, занимался наш класс, а в другой — одиннадцатый класс. Наш учитель предложил нам сыграть в баскетбол со старшеклассниками. Вернее, заставил, ибо мы не против были продолжать кувыркаться на мате. Учитель сделал две команды. В каждую поставил по шесть представителей от класса — три мальчика и три девочки. Я очень не хотела играть, ибо ты знаешь, как не люблю подвижные игры. Но делать было нечего, прозвучал свисток, и мы начали игру. Правда, заинтересованы в победе были только мальчики обеих команд. Девочки же просто бегали туда-сюда в надежде, что мяч сам прыгнет им в руки чудесным образом. И вдруг меня кто-то так сильно толкнул, что я упала. Я не успела одуматься, как толкнувший мальчик уже держал меня за руку.

— Извини, я случайно, — сказал он и помог подняться. Оказавшись с ним лицом к лицу, я впала в ступор. Внутренний голос говорил мне: «Ты не отпустишь его руку, пока не вспомнишь, насколько хорошими приятелями были когда-то». Это очень странно. Здравым умом я понимала, что никогда даже парой слов с ним не обменивалась, но чувство было такое, словно где-то в прошлой жизни мы были чуть ли не одним целым. Я смотрела на этого мальчика с большим любопытством, а он, к слову, делал то же самое. Мы стояли как ненормальные и разглядывали друг друга. Потом он улыбнулся. Смутившись, я отвернулась и побежала играть дальше. До конца урока я больше не осмеливалась снова посмотреть на него. Но было заметно, что он не сводит с меня глаз.

— Ах, моя дорогая! — воскликнула я и схватила девочку за плечи. — Скорее всего, он влюбился в тебя.

— Ты думаешь? — улыбнулась Ксения.

— Точно утверждать не могу, но обычно мальчики так себя и ведут, когда им кто-то нравится. Смотрят на предмет своего обожания, улыбаются… Ну, а ты? Тебе он тоже нравится?

Девочка задумалась.

— Честно говоря, не знаю. Я не нашла его слишком привлекательным. Но понимаешь, есть какая-то невидимая сила, которой меня к нему тянет. И я до сих пор не могу понять, с чего вдруг решила, что хорошо его знаю.

— Ну, вы ведь учитесь в одной школе. Постоянно пересекаетесь. Не исключено, что когда-то вам даже поговорить довелось. Например, на утреннике в начальной школе. Просто ты не помнишь.

— Да, — вздохнула Ксения, — скорее всего, так оно и есть. Я забыла тебе ещё кое-что рассказать. В конце урока, когда учитель выставлял оценки в журнал, он назвал фамилию этого мальчика, Садовский. Помнишь, папа как-то обмолвился, что у его приятеля-конюха фамилия Садовский? А ещё, что у этого приятеля есть сын семнадцати лет?

— Да, помню, — ответила я. — Здорово будет, если дети двух закадычных друзей тоже подружатся. А представь, как вы осчастливите отцов, если однажды решите пожениться?

Ксения закрыла лицо руками и заскулила забавы ради.

— Зина, ты меня убьёшь, если скажешь ещё хоть одно слово. Я даже смотреть в его сторону боюсь, не то что замуж за него выходить.

— Не бери в голову, — махнула я рукой, — древняя старушка предаётся мечтам.

Ксения попросила меня удалиться, ибо её несчастная задача всё ещё ждала своего решения. Прежде чем выйти за дверь, я краем глаза посмотрела на любимицу и обнаружила, что теперь она решает задачу с проворностью закоренелого математика. В тот день я была на седьмом небе от счастья, как будто меня саму угораздило влюбиться.

Наша с Ксенией маленькая тайна быстро открылась. Это случилась поздним вечером, вслед за ужином, когда Андрей Иванович поднялся в свою спальню, а женщины остались на кухне. Я принялась перемывать посуду, и Ксения изъявила желание мне помочь. Я долго противилась, объясняя это тем, что хочу получать своё жалование честным путём. А девочка, смеясь, всё равно отнимала у меня грязные тарелки. И мне ничего не оставалось делать, кроме как пойти ей на уступку. За всей этой картиной с заметным пренебрежением наблюдала Ольга Николаевна. Когда наша с девочкой работа во всю кипела, женщина подошла к дочери и сказала со полной серьёзностью:

— Иногда у меня возникает ощущение, что тебя воспитывали не интеллигентные люди, а немытые крестьяне. Зачем ты помогаешь прислуге? У неё есть руки и она не нуждается в милосердии.

— Мама, как тебе не стыдно! — вспыхнула Ксения. — Когда ты прекратишь называть Зину прислугой? Для нас с отцом она давно старая добрая подруга и только для тебя прислуга!

От Ксении такого яростного настроя никто не ожидал. Обычно на все замечания мамы она отвечала опущенную головой. Я не хотела становиться яблоком раздора между матерью и дочерью, поэтому легонько ущипнула девочку за бок, давая понять, что ей не стоит и дальше огрызаться с матерью. Ольга Николаевна опешила. С минуту она просто глядела в лицо Ксении и не находилась, что сказать. А затем, поражённая дерзостью дочери, своим привычным громким и властным голосом спросила:

— А не дьявол ли в тебя вселился, деточка?

— Дьявол! — так же громко отозвалась Ксения.

— Просто ваша деточка взрослеет, — вмешалась я. — У неё формируется собственный взгляд на мир. И она вправе иметь своё мнение.

Женщина опустила глаза, развернулась и, скрестив на груди руки, медленно зашагала в сторону окна, раздумывая над моими словами. А обернувшись, ответила спокойнее:

— Конечно, взрослеет. Конечно, имеет право на мнение.

Ксения продолжила тереть влажной губкой тарелку, а я подумала, что раз уж у нас зашла тема взросления Ксении, то неплохо было бы поведать хозяйке о её влюблённости, ибо мне казалось не совсем правильным, что домработница знает о девочке больше, чем её собственная мать. Я шёпотом предложила юной помощнице всё рассказать матери, на что она без особой охоты согласилась. Тогда я сказала Ольге с улыбкой:

— А знаете ли вы, что сегодня Ксении улыбнулся мальчик в школе. И, кажется, она ему очень нравится.

— Что за мальчик? — поинтересовалась женщина, глядя на дочь.

— Если я ничего не путаю, — ответила Ксения и отвернулась к раковине, ибо больше не могла выносить пристального взгляда Ольги, — это сын папиного друга Олега Садовского.

Мы с девочкой и предположить не могли, что женщину смутит то обстоятельство, что в женихи её дочери набивается парень из знакомой и, главное, порядочной семьи. Я к тому времени и сама прекрасно знала Олега. Часто по выходным Андрей Иванович приглашал его в гости, и они могли часами говорить о работе. Пока я подавала мужчинам угощения, имела возможность слушать гостя. И всякий раз поражалась его красноречивостью, какой могут обладать только люди образованные, и здравыми рассуждениями, которые характерны для людей умных. Вероятность того, что его ребёнок простофиля была крайне низка. Ольга Николаевна, несомненно, тоже это понимала. Однако вместо того, чтобы порадоваться за дочь, сказала твёрдо:

— Ты не будешь с ним встречаться.

На лице Ксении было больше недоумения, чем грусти. Мне тоже была непонятна категоричность хозяйки. Но прежде чем одна из нас вымолвила хоть слово, женщина объяснила свою позицию.

— Да, Ксения, ты не ошиблась. У Олега Садовского есть сын семнадцати лет. Я не знаю этого мальчика, и всё же могу сложить о нём представление, зная, кто его отец, а главное — брат. У Садовского ведь имеется ещё один сын, ему уже под тридцать. Но молодой человек до сих пор не женат. А знаете почему? Потому что любая девушка для него — бездушное создание, кукла, которой можно воспользоваться и выбросить на помойку без зазрения совести. Олег ведь любит хвалиться своими чадами. Он, представьте себе, гордится, что его сынок меняет возлюбленных как перчатки. Знаете, как он отзывался об отношениях парня с девушками? Погуляет и бросит, погуляет и бросит. Видимо, потому что считает, что равных ему в свете нет. В общем, Ксения, я не позволю, чтобы ты водила дружбу с человеком непостоянным и самовлюблённым.

— Мама, но с чего ты взяла, что младший сын Садовского точно такой же, как и старший? — Ксения пожала плечами.

— А какой, дочка? Они росли в одинаковых условиях, их воспитывали одни и те же люди. Разве может быть иначе? Послушай, он не продержится и двух недель, пожелает расстаться с тобой на третьем свидании. А потом у него будет другая девушка, не исключено, что твоя одноклассница или близкая подруга. Он будет с ней ходить под ручку и целоваться на лавочке у ворот школы, а из тебя сделает всеобщее посмешище с разбитым сердцем. Помяни моё слово.

Ольга Николаевна, верно, полагала, что её дочь по уши влюблена и готова была дальше сражаться с ней. Но девочка сдалась без боя, как обычно, проявив послушание.

— Хорошо, мама, — ответила она.

— Забудешь о нём? — строго спросила мать, задрав кверху подбородок.

— Забуду, — уверенно проговорила девочка.

Но вы ведь знаете, как характерно для подростков обманывать родителей, игнорировать их запреты, тайком обмениваться любовными письмами и сбегать из дома с теми, кого мама и папа на дух не переносят. Я уже представляла себе Ксению, теряющую голову от любви и решающуюся на самые безумные поступки в погоне за счастьем.

Схватившись за спину, Ольга поплелась в спальню с довольным лицом победителя. Мы с Ксенией остались одни.

— Ты ведь солгала маме? — с улыбкой спросила я. — Ты будешь встречаться со старшеклассником?

Ответ Ксении стал для меня полной неожиданностью.

— Я вовсе не врала, Зина. Думаю, мама права. Этот парень действительно мне не подходит. Ну, что ты так поникла? Я тебя огорчила? Если хочешь знать, он мне не так уж и нравится.

За несколько часов я успела так привыкнуть к мысли, что у моей любимицы есть жених, что теперь не хотела верить в обратное. У меня было такое чувство, будто кто-то разбил внутри меня хрустальную вазу и осколки так и врезаются в сердце. Почти всю ночь я не могла уснуть, гневаясь на хозяйку, лишившую собственную дочь блаженства любви. Благо, наутро все мои печали улеглись. А занявшись рутинной работой, я вовсе забыла и думать о событиях минувшего дня.

В один солнечный субботний день, проверяя почтовый ящик, я обнаружила письмо, предназначавшееся хозяину. Прочитав имя адресанта, я на миг затаила дыхание в результате лёгкого испуга, который понятно с каких пор охватывал меня всякий раз, стоило мне услышать фамилию Садовский. Давний приятель Андрея Ивановича имел, казалось бы, странную для современного человека привычку писать бумажные письма вместо того, чтобы звонить или отправлять сообщения в электронном виде. Однако на сей раз его поступок был весьма логичен. Ведь это было не просто письмо, а пригласительная открытка, в которой он указал, что хочет видеть на своём полувековом юбилее не только Андрея Ивановича, с которым знаком добрых тридцать лет, но и всю его семью даже включая ту, как он выразился, милую толстушку Зину, которая всегда подавала ему самые вкусные пирожные в свете. В качестве места празднования мужчина обозначил собственную лошадиную ферму, где в тени густой листвы можно будет устроить неплохой пикник. Этот праздник стал для Ольги Николаевны очередным поводом блеснуть своей красотой. Правда, в этот раз о собственном облике она подумала во вторую очередь и большое внимание на протяжении всего дня уделяла продумыванию образа дочери. Пока она подбирала девочке платье и причёску, на нервной почве у неё лопнул сосуд в глазу. Казалось, от того, как будет завтра выглядеть Ксения, зависела чья-то жизнь. Мне было не совсем понятно столь сильное беспокойство женщины, и я спросила:

— Ольга Николаевна, отчего вам так важно, чтобы Ксения выглядела на дне рождения у едва ли знакомого ей человека безупречно?

— Зина, ты и вправду не понимаешь? — фыркнула женщина и продолжила наглаживать воротничок прелестного алого платья. Мне в этот день она почему-то не доверяла утюг. Наверно, опасалась, что я прожгу её драгоценные тряпки. — Там же будет сын Олега.

— И что с того? — всё равно не соображала я. — В ваших планах ведь не было выдавать Ксению за него замуж? Для чего, спрашивается, ей красоваться перед ним?

— Пойми, Зина, если Ксения ему вдруг разонравится, он будет только рад, что она не захотела с ним встречаться. Но так быть не должно. Завтра он с грустью поймёт, что ему вовек не светит такая красивая, умная и порядочная девушка.

Мне хотелось покрутить пальцем у виска перед лицом хозяйки, ибо я сочла её слова полнейшей глупостью. Но, естественно, не осмелилась на сие действо и молча вышла из комнаты, не желая больше оставаться рядом с человеком, которого презирала. И ещё больше мою ненависть к ней усиливало ужасное предчувствие, что в скором времени по её милости Ксения будет глубоко несчастна.

Знаете, есть такое выражение «просто и со вкусом»? По мне, оно идеально подходит под описание праздника, который устроил Олег на своей ферме. Он созвал отнюдь не много гостей. Помимо его семьи там присутствовала я и, разумеется, семья хозяина, пару таких же возрастных мужчин, что и именинник, а также три немолодые женщины, два крепких парня и две девушки на вид чуть постарше Ксении. Олег установил в небольшом саду подле фермы большой стол, за которым одновременно могли сидеть все гости. Главным угощением стали шашлыки, которые с удовольствием пожарил сам именинник, и трехъярусный торт с карамельной лошадкой наверху. Честно говоря, мне было не до еды и развлечений. Я тем и занималась, что наблюдала за Ксенией и младшим сыном Олега Виктором. Девочка вела себя легко и непринуждённо, а вот юноша явно испытывал напряжение в компании нашей красавицы. И только теперь я с горечью осознала, какую чудовищную ошибку допустила Ольга, запретив дочери отвечать ему взаимностью. Он смотрел на Ксению пристально, из-под насупленных бровей, как будто пытался найти в ней что-то, недоступное взору. И я не могла спутать. Это был взгляд по-настоящему влюблённого человека. Ксения в силу своей юности и неопытности в сердечных делах не могла этого понять. А её мать и не пыталась что-то понимать. Она ходила по саду с гордо поднятой головой, ни на кого не глядя, разве что на дочь, которой то и дело шептала:

— Спину ровнее и голову выше.

Ксения всё так же слушалась мать, и если раньше её смирение я воспринимала как результат хорошего воспитания, то теперь с ужасом пришла к иному умозаключению. Эта прекрасная юная леди в алом платье — бесхарактерное создание, тряпка. И на протяжении всего праздника я наблюдала за неприглядными для меня картинами, от которых мне в конце стало дурно. Ксения медленно жевала еду за столом, как того хотела мать, смеялась только с закрытым ртом, как того хотела мать, стояла только в тех местах, на которые указывала мать. И я подумала, что, если Ольга вдруг захочет, чтобы дочь перестала дышать, та не воспротивится её желанию.

Что касается Виктора, то я нашла его неплохим парнем. Он на самом деле не представлял из себя большого красавца и тем более не походил на мастера обольщения, но в нём было столько обаяния, что даже я, старая кляча, с удовольствием в него влюбилась бы. Я уже сказала, что рядом с Ксенией он был не очень-то весел. Но если её не было поблизости, он вёл себя раскованно, много улыбался и шутил. У него была живая мимика и приятный голос. Но всё это не главное. Как только я увидела его, в моей голове пронеслась мысль: «Они с Ксенией похожи, как брат и сестра!» И для меня именно этот факт стал главным аргументом в пользу того, что молодым людям суждено быть вместе.

Имей я хоть капельку нахальства, без всяких раздумий схватила бы Ксению за руку и подвела её к Виктору, ибо во мне отсутствовали всякие сомнения, что эти ребята сумеют поладить друг с другом. Но увы, я трусила. Да к тому же, с объективной точки зрения, не в моей компетенции было заниматься сводничеством.

Чудесный майский день клонился к вечеру. Гости, казалось, достигли пика своей расслабленности, и никто уже не стеснялся громко разговаривать на самые разные вплоть до неприличных темы, выпивать очередной бокал вина или чего-то покрепче, не страшась косых взглядов, и даже танцевать. Младший сын именинника тоже был не прочь позабавиться. Выпив целый бокал шампанского, он встал из-за стола и куда-то удалился. Его не было около десяти минут, и за это время мы с Ксенией успели оговорить час ухода.

— Я хочу домой, — тихо сказала мне девочка. — Отец с Олегом сидят в гамаке и о чём-то так оживлённо болтают, что, думаю, мы здесь застряли надолго.

— Если честно, я тоже подустала. Но ведь нам не обязательно находиться здесь до темна. Давай посидим ещё пол часика и пойдём домой.

С этими словами я улыбнулась девочке и в ту же секунду услышала восторженные возгласы гостей, доносившиеся из открытого манежа. Из любопытства мы с Ксенией тоже отправились туда. Верхом на красивой белой лошади гарцевал на песке посреди манежа юный всадник и с таким энтузиазмом и озорством управлял поводьями, что сделай он сальто назад прямо сидя в седле, я бы нисколько не удивилась. Все присутствующие на празднике, кроме Олега и Виктора, которые всё ещё сидели в гамаке, столпились у ворот манежа и, глядя на весьма увлекательное шоу, хлопали в ладоши. Нам было очень весело до тех пор, пока юноша не угомонил лошадь и не подъехал ближе к народу. Остановившись, он поинтересовался, кто хочет с ним прокатиться до пустыря. Я говорила, что помимо Ксении на празднике присутствовали ещё две молоденьких особы. Они подбежали вплотную к носу лошади и подняли вверх свои худенькие бледные ручки. Я их мысленно поддерживала в их стремлении покататься с Виктором. Как ни крути, а о таком женихе можно было только мечтать. Довольно хорош собой, умён, богат. И сейчас в седле был в буквальном смысле слова принцем на белом коне. Но, представьте себе, он проигнорировал мольбы девушек и, подъехав ближе к Ксении, протянул ей руку. Девочка вскинула на него испуганные глаза и тут же, засмущавшись, опустила их. А Виктор продолжал держать руку в вытянутом положении. И девочка, кажется, готова была сдаться. Только, разумеется, ей требовалось одобрение матери. Она повернула голову в её сторону с вопрошающим взглядом, и я, так же, как и сама девочка, верила, что Ольга оценит красивый жест юноши, и с удовольствием разрешит дочери согласиться на его предложение. Но хозяйка оказалась непробиваемой. Едва заметно она отрицательно покачала головой, дав понять Ксении, что никуда она с этим мальчиком не поедет. И когда она во второй раз опустила голову, терпение Виктора кончилось вместе с позитивом, который он излучал на протяжении всего праздника. Он быстро опустил руку, хотя выглядело это так, словно она, онемев, сама упала. Ему стало крайне неловко и стыдно перед гостями. С минуту он растерянно озирался по сторонам, в то время как гости пристально глядели на него, о чём-то перешёптываясь друг с другом. Я повернулась в сторону жены именинника и матери Виктора. Она сверлила Ксению орлиным взглядом и, несомненно, так же, как я, была поражена её отказом. Даже мне стало не по себе от происходящего. Боюсь представить, что чувствовал в этот момент Виктор. Он спрыгнул с лошади и с нагнутой головой повёл белоснежную красавицу обратно в конюшню. Судя по угрюмым лицами окружавших меня людей, праздник превратился в траурную церемонию. Исключение составляла лишь Ольга Николаевна. Прищурившись, она смотрела куда-то вдаль, и по её красивому властному лицу скользила едва заметная улыбка. Тогда Ольга скатилась на самое дно в моих глазах. И если бы не Ксения, которую за три года работы я так полюбила, что теперь считала её и своей дочерью и ни при каких условиях не хотела с ней расставаться, я бы в тот же вечер уволилась, чтобы никогда не видеть эту скверную женщину. Я готова была отчитать её за столь отвратительное поведение, но было не время. Мало того, что мы испортили гостям вечер, так ещё не хватало, чтобы мы устроили скандал на глазах у всех.

Домой я вернулась в не лучшем расположении духа, хотя мои хозяева, кажется, пребывали в прекрасном настроении. И если от супругов это было вполне ожидаемо, то улыбка на лице Ксении меня удивила. Конечно, не она была виновата в том, что сегодня произошло. Однако я бы на её месте переживала за несчастного Виктора. Да что там… Я, будучи на своём месте, сочувствовала юноше и жалела его.

Когда нам с Ксенией довелось остаться вдвоём, мы расположились на диване в гостиной и вместе вспомнили события последних двух часов.

— Ты, должно быть, сожалеешь, что послушалась мать и не села на лошадь? — спросила я.

— Вовсе нет, — последовал ответ. — Мне, конечно, было не очень приятно становиться объектом недоумевающих взглядов со стороны гостей, но я поступила так, как мы с мамой посчитали нужным.

— Вы с мамой? Ты уверена, что вы обе хотели дать этому мальчику от ворот поворот?

— Послушай, Зина, — улыбнулась девочка, — тебе не стоит так беспокоиться. Жаль, конечно, что так вышло с этим Виктором, но, знаешь, он сам виноват.

— В чём виноват? — крикнула я в сердцах.

— В своей назойливости, — отпарировала Ксения и устремила взгляд на лестницу, по которой спускалась её уставшая мать. Держась за поясницу, она медленно опустилась в кресло и обратилась к девочке:

— Дочка, в последнее время ты чаще общаешься с прислугой, чем со мной. Может, поведаешь мне, о чём это вы только что спорили.

— Поведаю, — ответила Ксения. — Но после того, как ты пообещаешь мне впредь не называть Зину прислугой.

— Я всего лишь называю вещи своими именами, — сказала женщина в своё оправдание. — Но если ты просишь, хорошо, не буду.

— Зина переживает, что мы с тобой обидели Садовского-младшего.

Ольга негромко рассмеялась, подперев ладонью щёку, а потом ответила:

— И правильно сделали. Признаюсь, до сегодняшнего дня я ещё сомневалась в его натуре, но сегодня убедилась окончательно в том, что он неисправимый бабник. Вы видели, какой цирк он устроил? Тоже мне, принц на белом коне. Очевидно же, что хочет обольстить всех девушек мира.

— Ему только семнадцать лет! — воскликнула я. — О чём речь?!

Ольга бросила на меня полный ярости и замешательства взгляд. Похоже, я ненароком разозлила её. Но во мне бушевала буря эмоций, которую я не в состоянии была унять.

— Зина, тебе не кажется, что ты много себе позволяешь в последнее время? Во-первых, милочка, ваше место на кухне, — отрезала она. — А во-вторых, даю голову на отсечение, что уже завтра, в лучшем случае послезавтра Ксения увидит его с другой девушкой, которую он будет крепко обнимать где-то за школой и клясться в вечной любви.

— Может, и будет, — согласилась я. — А что парню ещё остаётся, когда его так унизили? Но вы не рассматриваете того варианта, что он всем сердцем полюбил вашу дочь? И если бы вы сегодня не вмешались, они стали верными друзьями, а в последствии мужем и женой на долгие-долгие годы?

— Зина, прекращай смотреть мелодрамы по ночам. Они формируют неправильное представление о реальности. Запомни, такие, как этот Виктор, не умеют любить. И я не отдам в его поганые лапы свою дочь, понятно?

— Мама, Зина, не ссорьтесь, — вмешалась Ксения. — Этот парень мне ни капельки не нравится, и я не села бы на его лошадь даже за миллион долларов.

— Умница, моя девочка, — ответила Ольга и, поднявшись с кресла, поцеловала дочку в лоб, а потом взяла её за руку, и они вместе отправились наверх. Но у меня на сердце всё равно было неспокойно. Дурные предчувствия не хотели меня покидать.

Спустя неделю я поливала герань в саду у дома. И когда вышла за его пределы на обочину дороги, чтобы вылить в траву оставшуюся в ведре воду, завидела вдали возвращавшуюся из школы Ксению. Яркое весеннее солнце било прямо в глаза, и я приложила ладонь козырьком ко лбу, дабы начать любоваться юной хозяйкой. Издалека она мне казалась такой же, как всегда, весёлой и жизнерадостной, но стоило ей приблизиться, как мне удалось разглядеть её бледные как мел щёки и красноватые глаза. Довольная улыбка сошла с моего лица, и я застыла в изумлении.

— Девочка моя, что стряслось?

— Ничего, Зина, — отозвалась она сдавленным голосом. — Разве у меня может что-то случиться? Контрольные написаны, пятёрки получены.

— Дорогая, кого ты обманываешь? По тебе же видно, что ты ревела! Только взгляни на свои красные глаза.

Ксения судорожно расстегнула школьную сумку и, достав из неё маленькое круглое зеркало, вгляделась в своё отражение.

— Я не знаю, — нервно проговорила она, — почему у меня красные глаза, но, клянусь, что не ревела.

— Ладно, — вздохнула я, — идём обедать.

— Спасибо, Зина, я сегодня не голодная.

С этими словами она поспешила в дом. Я поплелась за ней следом, изнывая от желания узнать причину её беспокойств. Я хорошо знала хозяйскую дочь. Она никогда не переживала, а уж тем более не плакала по пустякам. Она была очень терпеливой и могла запросто снести несправедливость, обиду, да что угодно. И чтобы довести её до слёз, нужно было сильно постараться. Пока я мучилась догадками, в моём мозгу селились самые страшные мысли. Я вдруг решила, что девочку преследует физическая боль, но она просто боится говорить об этом мне и родителям. С намерением ещё раз попытаться от неё чего-то добиться, я отправилась в её комнату, но та оказалась заперта.

— Вот так новость, — пробормотала я в волнении, — раньше её дверь всегда была открыта. Я начала лихорадочно дёргать ручку. Но не прошло и секунды, как дверь открылась.

— Зина, ты чего? — пожала плечами Ксения. Очевидно, она готова была меня убить, и всё же изо всех сил старалась оставаться предельно спокойной. — Проходи. Что ты хотела?

— Я хотела правды! — грозно произнесла я в надежде, что девочка испугается и тут же мне всё выложит на блюдечке. Но она лишь похихикала над моей притворной яростью и, сев за стол, продолжила что-то писать в школьной тетради. — Почему ты заперла дверь?

— Чтобы ты не вламывалась ко мне без спроса, что ты очень любишь делать! — съязвила Ксения, что в последнее время всё чаще себе позволяла. Я вдруг с грустью подумала, что теряю свою Ксению, свою добрую славную девочку.

— То есть мне больше не нужно приходить к тебе с бутербродами и свежим соком? И ты больше не нуждаешься в чистой уютной комнате? И наши разговоры по душам стали тебе не в радость? — набросилась я на и без того унывающего ребёнка.

Бедняжка вскочила со стула и бросилась ко мне с объятиями.

— Прости, Зина, — всхлипнула она, гладя меня по голове. — Это всё… это всё…

Ей не хватало решительности во всём признаться и это было так похоже на неё.

— Ну, расскажи наконец своей Зине, что произошло? — мягко попросила я.

— Сегодня у меня снова была физкультура, — с неуверенностью в голосе начала девочка. — На этот раз учитель не принуждал каждого играть в баскетбол, а призвал к игре только желающих. Естественно, я не стала зачислять себя в команду и продолжила наряду с другими девочками выполнять несложные упражнения вроде приседаний и растяжки. Игра шла полным ходом, когда я устала и присела на скамейку передохнуть. От нечего делать я начала зевать по сторонам и вдруг мой взгляд упал на играющих в баскетбол ребят на другой половине спортивного зала. В одной команде были Яна, моя одноклассница, и Садовский. Он всё время держался близко к Яне и то и дело что-то говорил ей, глядя прямо в глаза. Она в ответ или тоже что-то отвечала, или просто дарила ему ослепительную улыбку. А после урока, когда мы переодевались, я чуть не оглохла от радостного визга другой одноклассницы, Кати. Яна что-то шепнула ей на ухо, а она прокричала:

«Кто, Садовский?» Тогда Яна приложила указательный палец к губам, видимо, не желая о чём-то распространяться. Но я ведь неглупая. Я сразу поняла, о чём. Садовский предложил ей встречаться, и судя по тому, как она вся сияла, она ответила согласием. Ты, Зина, не подумай, что я ревную или ещё что. Просто я привыкла к мысли, что нравлюсь кому-то. А это оказалось обманом, ибо так быстро найти замену может только тот, кому не столь важно, кто будет его возлюбленной. Права была мама. А мы ещё не верили ей.

Ксения глубоко вздохнула и вновь опустилась на стул. Я положила руку ей на плечо в знак поддержки, но не находилась, что сказать. Все слова будто вылетели из головы.

Лишь одна мысль всегда была со мной. Ксения не забудет этого мальчика, как не забыла первую подругу в детском саду, первый поход в школу и всё то, что произвело на неё неизгладимое впечатление. Она, конечно, полагала, что большей грусти, чем сегодня, не испытает никогда. Но я-то знала, что всё только начинается. И совсем скоро эта безобидная грусть уступит место немыслимым страданиям. В её сердце только зацветали лепесточки, обещавшие превратиться в большие ягоды. Но, разумеется, я и не помышляла говорить ей об этом, чтобы не огорчать лишний раз, хотя она всё равно не поверила бы мне. Вместо этого я очередной раз предложила ей поесть, и она, совсем изголодавшаяся, с удовольствием согласилась. Но когда мы уже было покинули комнату, она вдруг остановилась у двери и резко обернувшись, сказала предупредительно:

— Только, Зина, имей ввиду, что я не влюблена! А плакала, потому что мне стало немного обидно.

— Конечно, — кивнула я. — Идём на кухню.

За столом уже собрались остальные домочадцы. Андрей Иванович, как всегда, эмоционально рассказывал жене о ферме. Он был так неравнодушен к своим лошадкам, что готов был посвящать целые часы разговорам о них. При том ему хотелось донести до собеседника как можно больше информации, потому он говорил очень быстро и громко. Жена его всем видом показывала, что не испытывает восторга от бесед на эту тему, но увлечённый собственным монологом хозяин этого не видел в упор.

Когда мы с Ксенией сели за стол, Андрей Иванович вдруг вспомнил, что встречался сегодня с лучшим другом. И я вдруг с досадой подумала, что пока в этом доме будет звучать фамилия Садовский, бедная девочка будет вспоминать Виктора, а это ей было совсем ни к чему.

— Представляете, — сказал хозяин, — сын Олега с прошлой недели — главный агроном в колхозе.

— Как же это получилось, что его так быстро назначили? — удивилась Ольга. — Насколько я знаю, ему и тридцати нет.

— Старый агроном умер. Лучшей кандидатуры, чем Иван, на примете не оказалось. А что? Молодой, образованный, порядочный человек. Почему бы и нет?

— Ну да, — задумчиво проговорила Ольга, сделав глоток чая. — А жениться не собирается?

— Не знаю. Два года встречается с какой-то Иринкой. Олег вроде бы даже квартиру им купил. Но пока только сожительствуют. Младший быстрее женится, чем старший, — усмехнулся хозяин и допив свой чай, встал из-за стола и удалился из кухни.

— Ну — ну, — пробормотала ему вслед Ольга, — женится, конечно. Кстати, — женщина с улыбкой обратилась к дочери, — он всё ещё один ходит или с новой пассией?

Я подумала, что узнай сейчас Ольга правду, мне придётся признать свою ошибку. Тогда я легонько наступила девочке на ногу под столом, давая тем самым понять, что лучше ей будет солгать. Но Ксения толи не поняла намёка, толи не хотела ничего скрывать от матери.

— С новой, — ответила чуть слышно она.

Ольга рассмеялась и с лицом чемпиона вскочила со стула и заходила взад-вперёд по кухне, скрестив руки на груди. Я приготовилась слушать её издевательскую речь и про себя ругала Ксению за то, что она упустила возможность избежать этого.

— Зина, — весело и злобно проговорила хозяйка, — а не ты ли ещё на прошлой неделе утверждала, что этот тип искренне любит нашу девочку?

Я молча кивнула головой.

— И не ты ли пророчила им свадьбу и долгие лета вместе?

— Да, я, Ольга Николаевна, — сухо отозвалась я. — Но я не отказываюсь от своих слов и по-прежнему считаю, что, если бы вы не вмешались в дела молодых людей, у них всё могло бы получиться.

— Прекратите! — вскрикнула девочка и стукнул кулаком по столу. — Мне нет никакого дела до Садовского, и я больше не желаю ни говорить, ни слушать про него! Я предпочитаю забыть его раз и навсегда и пожалуйста прошу, не мешайте мне это делать!

Ксения стремглав убежала в свою комнату, и никто не видел её до самого утра.

Естественно, мы вняли просьбе девочки и не упоминали вслух имя Виктора. Собственно говоря, мы сами не сильно нуждались в разговорах о нём.

Не знаю, что творилось в голове и душе юной хозяйки, но с каждым новым днём домочадцы всё больше боялись стать жертвами её неукротимого нрава. От полюбившейся мне девочки Ксении осталось только милое лицо и прямая осанка. В остальном же она так изменилась, что казалось, в неё вселился сам Диавол. Отныне завтракала, обедала и ужинала эта особа в одиночестве, а мне и родителям отказывалась составлять компанию. Она крайне мало общалась со мной и отцом, матери постоянно грубила. Помню, как две хозяйки не на шутку рассорились. Перед этим Ольга обеспокоенно спросила у меня, с чего бы дочери вести себя так дерзко. Кстати, в связи с происходившими с девочкой изменениями, мы со старшей хозяйкой сблизились, и она стала ко мне гораздо благосклоннее. Я предположила, что виной всему переходный возраст Ксении. И в самом деле, медицина, должно быть, обсчиталась случаев, когда спокойный и мирный ребёнок превращался в исчастие ада. Женщина согласилась со мной и успокоилась. А когда застала Ксению за чтением книги в гостиной, села с ней рядом на диван и хотела положить руку на плечо дочери. Но та резко отодвинулась от матери с таким выражением лица, словно её захотел потрогать последний бомж мира. Думаю, в тот момент Ольге стоило отдать должное за то, что при своём строптивом нраве она продолжала проявлять терпение к ещё более строптивой дочери. С несвойственными женщине спокойствием и мягкостью она сказала:

— Дочка, в последнее время ты сильно изменилась, стала более грубой, неподступной. Но в том, конечно, нет твоей вины. Это всё возраст. И я подумала, что нам стоит побороться с нашей проблемой. Давай сходим к психологу?

Предложение матери девочка отклонила, ответив, не отрываясь от книги:

— У меня нет проблем. Тебе надо — ты и иди.

— Послушай, — сказала мать уже более строго, истрачивая последние капли терпения, — ты понимаешь, что своим поведением омрачаешь жизнь и себе и другим? Я тебе не враг и никогда им не была. Я всего лишь как любящая мать хочу тебе помочь.

Всё это время девочка лежала на диване и с таким негодованием глядела на мать, будто та обзывала её самыми скверными словами. А когда вскочила с дивана и принялась в ответ кричать на Ольгу, стало ясно, что её задело каждое слово родительницы.

— Поверь, я отношусь к тебе точно также, как ты относишься ко мне. Ты давно начала омрачать мне жизнь, и продолжаешь это делать. Ты всё испортила. Ты всегда всё портишь. Говоришь, не враг мне? Ты хуже врага! Ты враг, который приносит беды исподтишка! И ты никогда не хотела мне помочь, ты способна только на гадости.

С этими словами Ксения схватила свою книгу и убежала наверх. Ошеломлённая и красная, что рак, Ольга сидела на диване, положив руку на сердце и растерянно глядела на меня.

— Зина, я не понимаю, — чуть слышно проговорила она. — Что я сделала? В чём я провинилась перед ней? Ты говоришь переходный возраст. Но ведь к Андрею и к тебе она нормально относится. А меня просто ненавидит.

Я сидела в кресле и вязала шарф спицами. Мне нечего было ответить хозяйке, и я только пожала плечами.

— Не корите себя, Ольга Николаевна, — попыталась я утешить хозяйку. — Если вдруг вы и совершили что-то неблагоразумное по отношению к дочери, то сделали это непреднамеренно.

Если раньше Ксении доставляла удовольствие поездка на ферму, то теперь она предпочитала проводить свободное время в одиночестве, закрывшись в своей комнате и включив магнитофон. Единственное, чему она осталась по-прежнему верна, это уроки. Она всё ещё была первой ученицей школы, а поскольку на носу были выпускные экзамены, стала ещё более серьёзно подходить к учёбе. Иногда мне казалось, что она переусердствует в своём стремлении к знаниям. Даже в выходной день она вместо того, чтобы прогуляться со мной в парке или пройтись по магазинам, садилась с утра пораньше за стол и открывала учебники. Я было попыталась немного пресечь её тягу к наукам и предложила сходить с подругами в кино. Она метнула на меня полный презрения взгляд и прежде чем принялась бранить меня, я вышла из комнаты, радуясь, что перепалка не случилась. Хотя я чуть не наступила на грабли старшей хозяйки и не стала для девочки ещё одной персоной нон грата.

Мы с Ольгой ходили по дому сами не свои по милости юной грубиянки. После каждого диалога с нею наше настроение падало ниже плинтуса. Если ранее я втихаря потешалась над нездоровой преданностью Андрея Ивановича к своему делу, который только и думал о том, как бы облагородить своих лошадок и только и делал, что облагораживал их, то теперь я начала завидовать ему, ибо он мало уделял времени семье, в частности, дочери, потому не страдал изо дня в день от восстаний дочери и вообще был едва ли о них наслышан. Для него Ксения по-прежнему была маленькой хорошенькой девочкой, которая любила мультики и мороженое.

К счастью, эта холодная война продолжалась недолго. Девчонке пришлось положить ей конец ровно в тот день, когда её мать не на шутку захворала. Проснувшись ни свет ни заря, женщина попросила меня принести ей лекарство, которое она принимала при обострении болей в спине. Сама она лежала в кровати вся бледная и уставшая, несмотря на то, что накануне ничего не делала, если не считать долгую прогулку по парку, и уснула, когда на небе ещё даже не зажглись первые звёзды.

С трудом она приподнялась на подушке, чтобы выпить лекарство, а затем снова легла, прикрыв глаза. Она ни на что не жаловалась, не стонала от боли и не корчилась. Но её измученное лицо говорило само за себя. И, пожалуй, я впервые не сомневалась в существовании её тяжёлой болезни. Я стояла над ней, пытаясь понять, спит она или просто лежит с закрытыми глазами. Мы были вдвоём в комнате. Андрей Иванович уехал на ферму ещё до пробуждения жены, потому даже не догадывался о её состоянии. Ксения, как обычно, сидела в своей комнате, тоже ничего не ведая. К тому времени я оборвала с ней всякие связи, ибо устала бегать за ней следом, как преданная собачонка, пытаясь развлечь её и умаляя поесть.

— Ольга Николаевна, — обратилась я шёпотом к женщине. Она тут же открыла глаза и устремила на меня внимательный взгляд.

— Может, мне стоит вызвать скорую? — спросила я в волнении. Уж очень меня пугал её отнюдь не здоровый вид, но ещё более пугали нехарактерное для неё спокойствие и покорность своей боли.

— Нет, — отозвалась она еле слышно. Говорить громче она, очевидно, была не в состоянии. — Пока не нужно. Я предпочитаю дождаться Андрея. Если ко времени его приезда мне не полегчает, он сам отвезёт меня в больницу.

Я не понимала, чем было вызвано такое крепкое нежелание Ольги как можно скорее получить помощь врача. Но решила лишний раз не тревожить хозяйку своими уговорами вызвать скорую и только спросила:

— Что я могу для вас сделать?

— Ничего, — ответила она с лёгким раздражением в голосе. — Ты можешь быть свободна.

Я повиновалась хозяйке и удались из комнаты. Однако потом каждые полчаса заглядывала туда, дабы убедиться, что ей не стало совсем худо.

Андрей Иванович, как назло, вернулся с фермы позднее обычного. Стоило мне расслышать тяжёлые шаги хозяина в гостиной, как я тут же спустилась по лестнице и бросилась к нему с ахами и вздохами. Я походила на маленького ребёнка, которого страшно напугали, и он со слезами прибежал жаловаться родителю.

— Андрей Иванович, — сказала я, задыхаясь от тревоги, — тут ваша жена… она…

— Что?! — испугался хозяин. — Что с ней?!

Не дослушав, он оттолкнул меня и побежал наверх. Я стояла посреди гостиной и, возведя глаза к потолку, читала молитву святому Пантелеймону Целителю. Я прочла её трижды, а сверху по-прежнему никто не спустился и из комнаты супругов не доносилось ни звука. Но стоило мне двинуться в сторону лестницы, чтобы справиться о делах Ольги, как хозяйская пара всё-таки показалась на ней. Андрей Иванович медленно вёл жену под руку вниз, а меж тем кричал мне:

— Зина, достань из шкафа синее пальто Ольги. Она его наденет.

Страшно было смотреть, как женщине с большим трудом даётся каждый шаг. Она молча ступала по лестнице, а потом по полу гостиной, но на лице у неё было написано немыслимое страдание.

Супруги уехали в больницу. Мне следовало приготовить ужин и заняться другими делами, но я только и могла, что сидеть на диване и печально вздыхать. Однако ближе к вечеру мне удалось немного успокоить себя тем, что врачи, безусловно, поставят на ноги хозяйку, а учитывая, что у Андрея Ивановича много денег и он способен оплатить любую процедуру, это произойдёт в самое ближайшее время. И я принялась гладить бельё в своей комнате. На моё удивление, туда заглянула Ксения и первая со мной заговорила. Я хоть и не отличалась обидчивостью и непомерной гордостью, но восстанавливать дружбу с юной хозяйкой не намерена была до тех пор, пока она полностью не осознает свою ошибку и не признает её. За каких-то три месяца она так истрепала нам с Ольгой нервы, что теперь у меня не было желания даже смотреть в её сторону, не то разговаривать с ней и уж тем более любезничать.

— Что за суматоха творится в доме целый день? — спросила она.

Я делала вид, что не замечаю её присутствия и продолжала гладить.

— Ну, — фыркнула девочка, — что за бойкот?

В её голосе чувствовалось раскаяние. И она, верно, сама прекрасно знала ответ на свой вопрос.

— Ещё бы я вела себя как ни в чём не бывало, — сухо отозвалась я и, выключив утюг из розетки, принялась складывать вещи, чтобы потом уложить их в шкаф. — Надеюсь, милая, вы понимаете, что вели себя всё это время из ряда вон и что прощение можете заслужить только долго мучаясь угрызениями совести.

— Зина, я тебя не узнаю, — улыбнулась эта подлиза, — где моя старая добрая подруга?

— Там же, где моя маленькая скромная девочка Ксения, — отрезала я, — в далёком прошлом.

— Не в таком уж и далёком, — засмеялась она. — Признаюсь, некоторое время я действительно вела себя не очень хорошо. Но это же не повод разговаривать со мной, как с преступницей.

— Ты и есть преступница! — воскликнула я. — Видишь, до чего ты довела мать? Весь день она мучилась страшными болями в спине и сейчас в больнице. И что — то мне подсказывает, что столь резкое ухудшение её здоровья произошло именно на нервной почве. А знаешь, из — за кого она начала нервничать?

— Полагаю, из — за меня, — ответила Ксения. И судя по её спокойному выражению лица, моё заявление о состоянии здоровья матери её не сильно огорчило. Наверно, она просто думала, что не всё так серьёзно. — Но не думаю, что я потрепала ей нервы больше, чем она мне.

— Что же она сделала тебе плохого? — пожала я плечами и в изумлении уставилась на девочку.

— Зина, да она всегда командовала мной, контролировала каждый мой шаг! Я только недавно поняла, что всю жизнь делала то, что хотела она, была марионеткой в её руках!

— Ох, бедненькая, — сыронизировала я. — Всю жизнь! Подумать только, ей командовали с рождения до её смешных шестнадцати лет! Представь себе, все матери такие деспоты, потому что любят своих детей. Да, Ольга командовала, потому что лучше знала, как тебе, глупышке, поступать.

— Откуда она знала, как лучше? — тихо сказала Ксения, устав спорить со мной, и вышла из комнаты.

Хоть девочка и сделала шаг к примирению, я не перестала прохладно к ней относиться. Конечно, для меня, человека доброго и смиренного, её нападки были не обиднее, чем муха в кружке с чаем, а вот Ольга до того извелась за эти три месяца, что потеряла не только былую красоту (у неё появилась седина на висках и заметные гусиные лапки под глазами), но и, как теперь выяснилось, здоровье. А всё из-за этой безжалостной куклы. Она пребывала в одиночестве в своей комнате и, верно, ожидала приглашения спуститься поужинать, потому что когда я уже сама подкрепилась бутербродом и сидела в гостиной в ожидании хозяев, она явилась туда и вежливо попросила дать ей чего-нибудь поесть, не то через час-другой она умрёт от голода. Мне пришлось хорошо накормить её. Когда она получила от меня то, что хотела, заявила, что очень хочет спать, потому не будет вместе со мной ждать приезда родителей. Меня же волнение бодрило, как могло. Я взглянула на часы на стене в гостиной и ужаснулась. Стрелки показывали полночь. Я забеспокоилась ещё больше и надежды на то, что с хозяйкой ничего серьёзного, почти не осталось. Я просидела ещё около часа, прежде чем парадная дверь отворилась и в неё вошли супруги. Ольга, казалось, чувствовала себя чуть лучше, чем перед отъездом. Найдя в себе силы улыбнуться, она сама сняла с себя плащ и туфли, отказавшись от помощи мужа. Самостоятельно она и поднялась наверх. А вот Андрей Иванович был такой мрачный, что я не знала, что и думать.

— Что сказал врач? — осведомилась я у него, подхватившись с дивана. Он медленно подошёл к креслу, рухнул в него и, нагнув голову, закрыл лицо руками. Он просидел так с четверть часа, а я просто глядела на него и не решалась что-то говорить. Наконец он отнял руки от лица, и мне довелось стать свидетельницей его горьких слёз.

— Андрей Иванович, — прошептала я, — неужели всё так плохо.

— Всё так плохо, насколько это возможно, — тихо проговорил он. Голос его дрожал, и глаза выдавали жуткий страх. — У неё в позвоночнике опухоль размером с куриное яйцо. Даже оперировать поздно, — всхлипнул хозяин, — врач только мне озвучил диагноз, Ольга ни о чём не догадывается. Смотри, не проболтайся ей. Да и Ксении лучше не знать.

Я не помню, как пережила ту ночь. Помню только, что наутро глаза мои опухли от слёз и я не знала, что и предпринять, чтобы привести лицо в порядок. До красоты мне дела не было. Просто если бы меня такой увидели Ольга или Ксения, начали бы выпытывать причину моего расстройства. А не одна из хозяек не должна была о ней знать.

Ольга ошибочно полагала, что боли в спине даёт простой остеохондроз, обострившейся в осеннюю непогоду. С утра она чувствовала себя гораздо лучше, нежели накануне, правда, когда я принесла ей завтрак в постель, она сказала, что сегодня ещё отлежится, чтобы завтра наверняка порхать, как бабочка. При хозяйке я изо всех сил сдерживала накатывающиеся на глаза слёзы, но стоило мне остаться наедине с собой, как я доставала из кармана фартука платок и неустанно тёрла мокрые щёки.

— Зина, ты сегодня какая-то странная, — сказала Ольга, садясь в кровати. — Не болтаешь, как обычно, а молчишь и о чём-то думаешь.

— Вам кажется, Ольга Николаевна, — улыбнулась я натянуто, — просто не выспалась, наверно.

Ливший три дня кряду дождь наконец кончился, и на небе засветило солнце, озарив светом золотой сад перед домом. Женщина попросила меня открыть окно, на что я ответила:

— Не смотря на солнечную погоду, на улице холодно. Вы можете простудиться.

— Открой окно! — снова велела хозяйка властным тоном. Мне пришлось исполнить её просьбу. В комнату влетел утренний свежий ветер. Женщина приподняла голову и с блаженным видом уставилась на пышную крону старого дуба в саду, а затем поднялась с кровати и двинулась в сторону окна. Лёгкая хлопковая ночная рубашка на ней развевалась на ветру точно флаг. Но попросить её хотя бы укутаться было бесполезно, и я продолжала помалкивать. Но когда она вдруг взобралась на подоконник с ногами и облокотилась спиной на откос, я завопила:

— Ольга Николаевна, теперь я вам приказываю! Немедленно слезьте с окна. Мало того, что вы рискуете подхватить воспаление лёгких, так ещё и рухнуться вниз!

Ольга громко расхохоталась и дабы ещё больше меня рассердить, стала ногами на подоконник и начала на нём приплясывать, напевая под нос какую-то весёлую песню. Я не узнавала в этой безумной женщине мою разумную серьёзную хозяйку. На шум прибежал Андрей Иванович и, увидев, что вытворяет жена, взялся за голову. Но он не церемонился с ней, а молча схватил за талию и снял с подоконника. Когда он на руках нёс её до кровати, она вдруг заплакала. Кстати, это был первый и последний раз, когда я видела плачущую хозяйку. Андрей Иванович усадил её на подушку, а сам встал на колени перед ней и, взяв в ладони её красивое, но с недавних пор сильно постаревшее лицо, сказал:

— Любимая, что случилось?

Она опустила глаза и снова всхлипнула. Хозяин повернулся ко мне и спросил чуть ли не со злобой:

— Это ты её чем-то огорчила?

Прежде чем я ответила, женщина воскликнула:

— Андрей, я всё знаю!

Хозяин нахмурил брови, но всё ещё с нежностью и любовью смотрел на жену.

— Что знаешь? — поинтересовался он осипшим от переживания голосом.

— Я знаю, чем больна, знаю! Вы с Зиной сильно ошибались, если думали, что это легко от меня скрыть. Вы думаете, я ничего не вижу, ничего не понимаю?! Я скоро умру, но не от этого мне так горько и обидно. Я умру, меня положат в холодную землю и закопают. И никто даже не вспомнит, что когда-то по земле ходила такая Ольга, очаровывая каждого встречного своей красотой, любящая своего мужа и свою семью. И на мою могилку, в лучшем случае, один раз в год будет приходить Зина и вырывать сорняки вокруг оградки. А ты скорее сам умрёшь, чем забудешь хоть на миг о своей ферме и о своих потных лошадях. Ксения будет только рада моей смерти, ведь она наконец избавится от той, которая всегда ей только мешала. Смотрите, какую жалкую и никчёмную жизнь я прожила! Смотрите, не стесняйтесь!

Ольга откинулась на кровать и закрыла глаза. Хозяин лёг рядом с женой и стал покрывать её поцелуями. Она лежала, не шевелясь, равнодушная к его ласкам. Я вышла из комнаты, чтобы выключить плиту, на которой закипал суп. А потом вернулась, чтобы спросить у супругов, будут ли они обедать. Но им, разумеется, было не до меня. Хозяин прильнул щекой к щеке жены, и они пролежали так рядом, умываясь слезами друг друга, не меньше часа.

В тот день в доме рыдали все, кроме дочери хозяев. Комната Ксении располагалась прямо напротив комнаты родителей и было глупо надеяться, что она не слышала причитаний матери. Я застала её в коридоре второго этажа. Она расхаживала по нему взад-вперёд и, по всей видимости, не решалась навестить Ольгу. К моему удивлению, девочка выглядела вполне спокойной и исполненной самообладания. Лишь угрюмое выражение лица не позволило бы несведущему в делах этой семьи думать, что у неё всё в порядке. Но мне не казалось, что отсутствие слёз на её глазах было признаком чёрствости характера или нелюбви к матери. Просто этот удар судьбы она решила перенести достойно, приняв недуг Ольги за волю божью. И всё же, как бы я не оправдывала девочку, было ясно, как день, что к своим семнадцати годам она стала поистине безжалостным существом. Только чем было вызвано столь кардинальное изменение в её характере, оставалось загадкой.

— Ну, что ты стоишь, как истукан? — спросила я с укором. — Второй день не показываешься матери и не говоришь с нею. А она, между прочим, нуждается в этом.

— Я боюсь, Зина, — ответила она шёпотом. — А вдруг она мене прогонит? А если не прогонит, то станет бранить?

— Что за глупости выходят из твоих уст, несносная девчонка? Живо пошла к матери!

Ксения неуверенно отворила дверь и закрыла её за собой с внутренней стороны. Я не стала мешать хозяйкам своим присутствием, поэтому осталась в коридоре стоять под дверью с целью подслушать, о чём они говорят. Но я ничего не могла услышать, ибо они ничего не говорили. Тогда я нагнулась и подглядела в замочную скважину, как мать и дочь сидят на кровати, крепко прижавшись друг к другу.

Ольга Николаевна умерла на следующий день после обеда. А с утра так бодрствовала, что никто, может, за исключением её самой, не предполагал беды. Она спустилась к завтраку выспавшаяся и румяная, за столом предприняла несколько попыток пошутить. Однако ни у кого не хватало желания и смелости веселиться. И наши угасшие взгляды женщина восприняла как жестокое оскорбление.

— Уж не надо хоронить меня раньше времени, — недовольно пробормотала она и перед тем, как уйти в свою комнату, попросила её сегодня не тревожить. Но Андрей Иванович не устоял перед искушением, возможно, в последний раз повидать любимую жену, и всё — таки заглянул в спальню. А вышел оттуда белее мела и, когда я справилась о самочувствии хозяйки, он ответил, едва приоткрыв рот и совсем не двигая губами:

— Её больше нет.

Только мы втроём провожали женщину в последний путь. Так уж сложилось, что у неё почти не было родственников, а те немногочисленные по тем или иным причинам отказывались приехать на похороны. Друзьями хозяйка тоже не успела обзавестись. Покойников не принято осуждать и плохо о них отзываться, но я находила единственное объяснение такому неоднозначному результату жизни Ольги. Высокомерием и надменностью красавица отталкивала от себя людей.

Андрей Иванович неустанно лил слёзы со дня смерти жены до самых третин. Но к моменту погребения душа его наполнилась покоем, и он даже едва заметно улыбнулся, когда в последний раз поцеловал жену в лоб. Я всё ещё не могла поверить в смерть хозяйки. Мне так и казалось, что это всего лишь кошмарный сон, который вот-вот кончится и жизнь станет прежней — Андрей Иванович займется делами на ферме, его жена будет ходить по дому и командовать мною, а Ксения снова сядет за уроки. Кстати, что до дочери хозяйки, она сумела выдавить из себя пару слезинок только когда рабочие кладбища опустили гроб в могилу. Вот уж поистине железная леди, пронеслось у меня в голове, когда мы возвращались пешком домой. Хозяин шёл впереди нас, мы с девочкой держались рядом. Я бы с удовольствием постаралась утешить её, если бы она поведала мне о своих страданиях в связи со смертью родного человека, но она вот уже третий день молчала и, похоже, не нуждалась ни в чьей поддержке.

В течение всего следующего месяца Андрей Иванович ни разу не посетил ферму, доверив лошадей своим рабочим, хотя при жизни Ольги ездил туда каждый божий день. Он совсем не выходил на улицу и не дышал свежим воздухом. Он так мало ел, что превратился в ходячего скелета, и я начала беспокоиться, как бы он не отправился на тот свет вслед за женой. Ксения продолжала жить согласно своему плану. До обеда она находилась в школе, а после возвращалась домой, перехватывала чего-нибудь на кухне и бежала в свою комнату выполнять домашнее задание. Домочадцам будто кто-то языки поотрезал. Они всё время молчали, и оттого в доме царила такая тишина, что я из кухни с лёгкостью могла расслышать бой часов, висевших в гостиной. На все мои вопросы отец и дочь старались ответить одним словом, будто произнести второе стоило им больших трудов.

Но время взяло своё, и в один прекрасный день проливной дождь в душе хозяина сменился радугой. Видимо, он вспомнил, что помимо любви к Ольги в его жизни существует и другая любовь. В одно морозное зимнее утро он попросил меня найти его старую дублёнку.

— Неужели вы наконец выберетесь из дома? — воскликнула я с радостью.

— Да, — кивнул головой хозяин, всё ещё не решаясь улыбнуться с самых похорон. — Даже боюсь ехать на ферму и смотреть, как там обстоят дела. Лентяи-рабочие наверняка запустили лошадей, если не загубили.

— Сплюньте, Андрей Иванович, — махнула я рукой, — всё в порядке с вашими лошадьми, не сомневайтесь.

— Очень на это надеюсь, — покачал головой хозяин. — В ином случае мы с Ксенией по меру пойдём. Ей ещё поступать в институт в этом году. А для этого, как понимаешь, нужны немалые средства.

— Вы не спрашивали, какую профессию ей хочется освоить?

— Нет. Мы с ней уже долго не общались. И по этому поводу меня уже начинают мучить угрызения совести. Ну, ничего, приеду с фермы и обязательно побеседую с ней. Надеюсь, она не прогонит меня.

— С чего бы ей вас прогонять.

— Не знаю, — вздохнул хозяин. — Мне кажется, в последнее время она стала слишком закрытой, если не сказать дикой.

— Не одному вам кажется, — ответила я. — Но её однозначно можно понять. Столько всего навалилось на бедную девочку — переходный возраст, смерть матери, экзамены. Ну, ничего, скоро всё встанет на свои места.

И говоря это, я как в воду глядела. Девочка потихоньку возвращалась к себе прежней и уже к весне мы снова были лучшими подругами. Однажды, прогуливаясь под руку по аллее в парке и наслаждаясь первым в году тёплом, мы как всегда болтали с ней о всяких мелочах и сами не заметили, как разговор наш зашёл об институте, в который собиралась поступать девочка.

— Кстати, а почему ты захотела стать ветеринаром? — поинтересовалась я.

— Зина, — ответила она, — ты же знаешь, как я люблю животных. Почему-то не вижу себя ни учителем, ни инженером и никем другим, кроме как ветеринаром.

Она ещё раз напомнила мне о том, что в качестве места учёбы выбрала Московскую академию сельского хозяйства, и я невольно вспомнила, что туда поступил год назад младший сын Садовского. Странная, как мне на тот момент показалось, мысль посетила меня. Я подумала, что Ксения поступает в тот же самый институт, что и Виктор, только потому что снова хочет свидеться с ним. Однако потом всё же решила, что это всего лишь совпадение. Я могла бы, конечно, задать девочке вопрос на этот счёт, но не стала нарушать запрет на упоминание при ней имени того парня.

Ксения отлично сдала экзамены. Её усилия не пошли прахом, и мечта стать студенткой одного из лучших учебных заведений столицы сбылась. Правда, всё получилось не совсем так, как она планировала, но даже лучше. Вместо Академии сельского хозяйства ей удалось поступить в другой, более престижный институт на ту же специальность. Когда она узнала об этом, некоторое время грустила, что её ожидания не оправдались. Она якобы уже представляла себя в стенах той самой академии. А я только потешалась над её горем, ибо считала полной глупостью предпочитать рядовой институт едва ли не самому элитному в стране. Но вскоре и моей радости пришёл конец. В последний день лета мы с хозяином распрощались с нашей любимой девочкой. Проводив её на поезд, мы вернулись домой сами не свои. Хозяин развёл руки в стороны и, обведя взглядом гостиницу, сказал, что отныне каждая мелочь здесь будет напоминать ему о любимых жене и дочери и навевать смертельную скуку. Я согласилась с хозяином, кивнув головой и поджав губы. В тот же час Андрей Иванович уехал на ферму, а дома остались только я и кошка Изабелла. Я постирала домашнюю одежду Ксении, которую она сбросила с себя перед отъездом, приготовила хозяину ужин, а затем села у окна, поставив локоть на подоконник и подперев кулаком щёку. Я глядела через открытое окно на зеленый, залитый солнцем сад и вспоминала, как ещё вчера мы с Ксенией вместе готовили ужин для Андрея Ивановича, сидели в гамаке в саду, весело болтая о том да о сём. А потом я разрыдалась, как маленький ребёнок, у которого отняли последнюю конфету. И печаль моя с каждой секундой нарастала, ибо я стала представлять свою дальнейшую жизнь без Ксении. Теперь мне некому будет заплетать косы по утрам, некого будет ждать из школы, то и дело выходя за ворота и глядя на дорогу, не с кем будет поговорить по душам.

Когда я немного успокоилась, подумала, что лучшее лекарство от тревоги и скуки — работа. С этой мыслью я поднялась в комнату Ксении и начала наводить порядок в ящичках шкафа. За время её подготовки к экзаменам в них скопилось столько теперь уже ненужной макулатуры, что чтобы её всю вывезти из дома, мне следовало нанять КамАЗ. Когда я вытаскивала учебники из самого нижнего ящика, обнаружила среди них блестящую синюю тетрадь, которую увидела впервые. Прежде чем отправить её в мусорное ведро, я на всякий случай в неё заглянула. На каждой странице тетради до последней были написаны красивым девочкиным почерком стихи. Сначала я растерялась, не знала, как поступить. То, что тетрадь не стоит выбрасывать, было ясно как день. А вот имела ли я право прочесть хотя бы пару стихов, чего мне очень хотелось, или нет, стоило выяснить. И пусть сейчас Ксении не было рядом, и она ничего бы не узнала, я сочла подлостью брать без спроса личную вещь человека. И в итоге решила дождаться звонка девочки или её приезда домой, чтобы полюбопытствовать о содержании тетради, которую нашла случайно.

Тот факт, что Ксения в не самый лёгкий и беззаботный период своей жизни находила время на занятия поэзией, стал для меня приятным открытием. И мне не терпелось оценить, насколько хорошо девочке даётся сочинение стихов. Сама я, конечно, мало смыслила в литературном творчестве, и всё-таки стихотворение от беспорядочного набора слов могла отличить.

Не прошло и двух часов, как моё терпение лопнуло и я, не довязав последний узорный ряд салфетки, снова поднялась в пустующую комнату Ксении и, достав из ящика тетрадь, открыла её и погрузилась в длительное чтение. Я прочла все стихотворение до одного, не упустив ни строчки, ни слова. Каждое произведение произвело на меня достаточно хорошее впечатление. Несмотря на то, что от них веяло детской наивностью и отсутствием мастерства, учитывая молодой возраст писателя, они выглядели вполне достойно. Крайне редко глаз мой резали неточные рифмы и нарушенный ритм. В них было много красивых запоминающихся строк, которые могли бы стать общеизвестными цитатами, будь их автор популярнее. Больше половины стихов Ксения посвятила природе. Она писала о достоинствах времён года, о прелестях полей и лесов, о неприглядности туманов и дождей. Некоторые произведения были написаны на философскую тематику и были недоступны для моего ума. Возможно, в них Ксения заложила некий скрытый смысл. В других стихах Ксения признавалась в любви к матери, к отцу, к Родине. Но мне не удалось отыскать ни одного стиха, в котором она описывала бы ту самую любовь, которую так часто освящали в своих произведениях известные поэты. Значит, подумала я, в её жизни таковая ещё не случилась.

Ожидая с минуту на Андрея Ивановича, я заслышала лёгкие шаги во дворе, которые явно не принадлежали хозяину. Я немного забеспокоилась, ибо гостей сегодня ни я, ни хозяин не ждали. Тихонько подойдя к окну, я завидела молодого человека с каштановыми волосами, который направлялся прямо к парадной двери. Он не показался мне подозрительным, а уж тем более опасным типом, поэтому я без раздумий открыла ему дверь. И только когда он переступил порог дома, я признала в нём сына Олега Садовского. Я не видела парня больше года, и за это время он сильно возмужал. Теперь он казался мне не просто высоким, а настоящим великаном. Он был на две головы выше меня, и это при том, что сама я женщина не маленькая. Мой взгляд почему-то так и приковывали его густые тёмные брови на загорелом лице и сильно выпирающий кадык на длинной шее. Он назвал своё имя, которое, как он ошибочно полагал, я до сих пор не знала. Я тоже представилась и тут же спросила, что ему может быть угодно.

— Андрей Иванович обещал одолжить мне два белых хомута для лошадей, — с улыбкой ответил он. — Видите ли, мой брат женится. Он арендовал очень красивую белую повозку, на которой они с невестой поедут в загс. Шикарный вид лошадей станет вишенкой на торте.

— Я, к сожалению, не знаю, где хозяин хранит хомуты, — сказала я. — Но вы можете дождаться Андрея Ивановича, он будет дома совсем скоро. А пока его нет, выпьете чаю с пирогом.

Я попросила Виктора присесть в кресло, а сама отправилась на кухню, дабы приготовить всё к чаепитию. Когда чай уже потихоньку остывал в чашках, я стала нарезать приготовленный с утра малиновый пирог и бросив случайный взгляд в гостиную, замерла в изумлении. Парень взял в руки фотографию Ксении, стоявшую в рамке на столике, поднёс её к глазам и начал внимательно рассматривать. Он смотрел на девочку, как на что-то желаемое, но недосягаемое, с любовью и горькой досадой одновременно. Я глубоко вздохнула и продолжила нарезать пирог, всё ещё не отрывая заворожённого взгляда от гостя и вдруг случайно порезала ножом указательный палец. Но эта небольшая трагедия пошла мне только на пользу, иначе я бы никогда не перестала глазеть на то, что происходило в гостиной и чай окончательно остыл бы. Я достала с полки пластырь и, заклеив им окровавленный палец, взяла в руки поднос и двинулась в гостиную. Парень, едва услышав мои шаги, быстро поставил фотографию на место, и откинулся на спинку кресла.

— Виктор, — обратилась я к нему, — а почему же вы до сих пор не в Москве? Насколько мне известно, вы студент столичного института. А завтра первое число.

— Учёба у меня начинается третьего, — ответил он откусил маленький кусок пирога. — Вы очень вкусно готовите.

— Спасибо, — кивнула я и ещё раз окинула его любопытным взглядом. В этот раз он понравился мне больше, чем в первый. Тогда он был неотёсанным юношей, а теперь стал красивым видным мужчиной.

В очередной раз я убедилась, что все знаки внимания были оказаны им Ксении от чистого сердца, а не из грязных помыслов, в чём когда-то убеждала нас с девочкой покойная Ольга Николаевна, ибо, как я смогла сегодня наблюдать, он всё ещё помнил о девочке. Жаль, подумала я, что Ксении он не так симпатичен, как она ему.

— А ведь учитесь на ветеринара? — спросила я.

— Да, — ответил Виктор. — На второй курс перешёл.

— А дочка моего хозяина Ксения тоже захотела стать ветеринаром. Буквально сегодня проводили её с Андреем Ивановичем на поезд. Не прошло и часа после нашей разлуки, как я уже заскучала. Мы ведь были с ней близки, а после смерти её матери и вовсе стали не разлей вода.

— Да, я слышал от отца, что жена Андрея Ивановича скончалась в прошлом году. Наверно, нет ничего хуже смерти родного человека.

— Верно. Хозяин до сих пор не может оправиться. Каждодневно вспоминает Ольгу Николаевну, рыдает. Он ведь был однолюб, кроме жены ни на кого и не смотрел больше. Ещё бы, она была такая красавица.

— Её дочь похожа на неё? — спросил Виктор как бы между прочим и уставился на портрет Ксении.

Я пожала плечами.

— Вообще-то, не очень. Точнее, совсем не похожа. Как-то раз хозяйка обмолвилась, что девочка не унаследовала её красоту. Но мне наружность Ксении всегда была больше по нраву. Она, согласитесь, очень милая. На лице у неё написаны доброта и скромность. А у Ольги всегда было такое надменное, а порой злое лицо, что красота её делалась отталкивающей.

Виктор о чём-то глубоко задумался. Я уже опустошила свою чашку, а он к своей даже не притронулся. Я окликнула его, но он не отозвался. А когда я похлопала ему по плечу, он наконец вскинул голову и чуть ли не с испугом уставился на меня. При этом выглядел таким грустным, словно только что очнулся после странного сна.

— С вами всё в порядке? — осведомилась я. Но он ничего мне не ответил, ибо в ту же секунду в гостиной появился хозяин и, узнав в госте хорошего знакомого, радостно воскликнул:

— Какие люди сегодня посетили мой дом. Добрый вечер, Виктор. Вы по делу или так, чайка попить?

Виктор поднялся с кресла и ответил, смеясь:

— Отец говорил, что у вас есть белые хомуты. Не одолжите ли мне пару?

— Если я не ошибаюсь, они нужны Ивану для свадьбы?

— Да, верно.

— Ну, ради такого дела… Они у меня в сарае на заднем дворе. Идёмте, посмотрим.

Как только мужчины ушли, в комнате раздался телефонный звонок. Я подошла к камину, на котором стоял телефон, сняла трубку и услышала родной голос. Это была Ксения. Она звонила, чтобы сообщить, что благополучно доехала. Когда она спросила, как у меня дела, я сказала, что на данный момент у нас в гостях младший сын Олега Садовского. Девочка затихла. И я уж было подумала, что связь оборвалась, но она вдруг заговорила.

— Хорошо, — ответила она равнодушным тоном. — А ещё что нового?

Тогда я поведала ей о грядущей свадьбе старшего сына Садовского. В тот момент я не видела лица Ксении, но чувствовала, что ей приходится не по душе разговоры о семье приятеля Андрея Ивановича. Мне следовало перевести тему, и я не придумала ничего лучше, как поговорить о найденной тетради в её комнате. Разумеется, я не собиралась признаваться, что отштудировала её содержание от начала до конца. Я солгала, что даже не открывала её и спросила, что в ней написано.

— Там мои стихи, Зина, — вздохнула девочка. — И не ври, что ты их не читала.

— Конечно, не читала, — не сдавалась я. Однако, глупо было надеяться, что Ксения мне поверит. Мы ведь были знакомы не один день, и она прекрасно знала о моей непомерной любознательности.

— Зина! — воскликнула она. — Да, ты читала. Ну, и как они тебе? Всё очень плохо?

— Они чудесны! — призналась я. — Не буду льстить тебе и говорить, что прекраснее я ничего в жизни не читала. Но, уверена, если ты продолжил писать, имеешь все шансы стать прославленным поэтом.

— Ладно, — ответила Ксения уставшим голосом. — Посмотрим, как будет. Ты знаешь, я наверно пойду. Завтра рано вставать.

После разговора с Ксенией настроение моё ухудшилось. В начала беседы она была весёлой, смеялась в трубку. А прощалась со мной, чуть ли не плача. Но я успокаивала себя лишь тем, что девочка действительно захотела спать.

Я наблюдала из окна кухни, как Андрей Иванович, проводив гостя до ворот, что-то сказал ему и пожал руку на прощание. Когда хозяин вернулся в дом, я подала ему ужин и уже собралась уходить в свою комнату, но он попросил меня посидеть с ним немного, ибо, как он выразился, в одиночестве и кусок в горло не лезет. Я села за стол напротив него и сообщила, что несколько минут назад звонила Ксения и что у неё всё в порядке.

— Представляю, — сказал хозяин, — как ей будет тяжело в первые дни без семьи. Она ведь домашняя девочка, только с нами и общалась. Сейчас она в чужом городе всё равно что дикий зверёк в зоопарке. Вот, на что этот Виктор, оторви да брось, и то, по словам Олега, в первые дни учёбы звонил и плакал в трубку, мол, скучает.

— Он не плохой парень, правда?

— Да уж, — кивнул головой хозяин. — Можно сказать, отличный. Такого бы нашей Ксении. Но ведь они виделись как — то на юбилее Олега. Стало быть, не понравились друг другу.

Я ничего не ответила хозяину. Дождалась, пока он опустошит тарелку, вымыла всю посуду и отправилась почивать после долгого трудного дня.

Так мы и жили с Андреем Иванович под одной крышей. В течение всего дня он находился на своей ферме, в то время как я ухаживала за домом и садом. А вечером приезжал уставший и голодный. И мы вместе плотно ужинали, вспоминая Ксению и её покойную мать. И жизнь была такой серой и однообразной, что мне часто казалось, будто я застряла в одном дне, как герой фантастического фильма. Только седые волосы на голове хозяина, которых с каждым днём становилось всё больше, заставляли меня в этом усомниться.

Миновала осень, и сердце моё наполнилось приятным волнением в предвкушении долгожданной встречи с Ксенией, которая должна была приехать на время новогодних каникул. Я уговорила хозяина пораньше купить ёлку, ибо мне хотелось, чтобы она уже стояла посреди гостиной, когда моя любимая студентка окажется дома. Я отыскала в одной кулинарной книге прекрасный рецепт праздничного пирога и ждала с нетерпением часа, когда смогу его приготовить. Целыми днями я тем и занималась, что развешивала гирлянды по всему дому, вырезала снежинки и клеила их на окна, покупала в магазинах всякие новогодние безделушки. С таким удовольствием, как в тот год, я никогда не готовилась к празднику.

Ксения приехала вечером тридцатого числа. От вокзала до дома ей пришлось вызвать такси, ибо её отец как всегда задерживался на ферме. Когда Ксения переступила порог дома, я едва узнала в этой высокой стройной девушке в красном пальто свою маленькую любимицу. Обняв её, у меня даже слёзы навернулись на глаза. Её же наша встреча вряд ли растрогала. Она стала ещё более суровой, чем полгода назад. Это стало ясно, когда она как ни в чём не бывало сняла пальто, ботинки и, пройдя мимо меня и остановившись посреди гостиной, сказала немного изменившимся, более взрослым голосом:

— А у вас всё по — старому, — и бросив взгляд на книжный шкаф в углу, добавила: — Даже книги не тронуты. Я как будто и не уезжала вовсе.

Я подошла к девушке ближе и с улыбкой пркдложила ей выпить чаю. На это она махнула рукой и, схватив меня за плечи, сказала умоляюще:

— Да погоди ты с чаем. Давай я лучше кое-что тебе расскажу, а точнее покажу.

Будучи вся в нетерпении, я опустилась на диван и стала наблюдать за каждым движением Ксении. Она села рядом со мной и, открыв свою лакированную сумочку, достала из неё тонкий журнал и протянула его мне. Журнал называл «Московская литература» и я сразу поняла, с какой целью девушка привезла его сюда. Открывая его, я уже готова была встретить на одной из страниц её произведение. И мои ожидания оправдались. Действительно, в журнале было напечатано небольшое стихотворение Ксении. Я так часто его потом перечитывала, что в конце концов запомнила наизусть. Вот таким оно было:

Кто-то ветер рукою поманит,

Кто-то ночью уйдёт за порог,

И над вересковыми полями

Загорится во тьме огонёк.

Я сегодня забыла о доле,

Но в душе — непроглядная смоль,

Я сегодня не чувствую боли,

Мне, быть может, нужна эта боль…

Я мечтаю о зареве в небе,

Завлекающей птице вдали,

Пусть порвёт она хрупкие цепи

Между мной и дорогой земли…

Но в туман улетит и вернётся,

И споёт про весну и Восток,

Над полями раскинется солнце,

И зажжётся в душе огонёк.

Дочитав стихотворение, меня охватило чувство радостной гордости, и от этого мне захотелось поднять Ксению на руки и закружить её по всей гостиной. И я бы так и сделала, будь немного моложе и сильнее. Но мне пришлось ограничиться крепким объятием с девушкой.

— Поздравляю, моя дорогая! Какой успех! Нужно будет отцу показать. Он с ума сойдёт от счастья.

— Да брось, Зина, — вздохнула Ксения. — Не вижу особого повода для гордости. Вот если бы крупное издательство изъявило желание выпустить мою книгу…

— Ну, знаешь, — посмеялась я над её манией величия, — для этого ты ещё слишком молода. Тебе предстоит много поработать, чтобы мечта твоя сбылась.

Ксения бросила возмутительный взгляд на свою фотографию в рамке, стоявшую на столике, и, махнув на неё головой, сказала:

— Мне здесь не больше четырнадцати лет. Сколько она здесь будет стоять? Прошу, или замени фото на более свежее, или убери его вообще.

Вспомнив, как четыре месяца назад Садовский-младший рассматривал эту фотографию, я вдруг загорелась желанием поведать об этом девушке.

— Ксения, — обратилась я к ней несмело, — хоть мы и условились однажды не говорить о сыне Садовского, я всё-таки нарушу своё обещание.

Ксения устремила на меня полный любопытства взгляд и мне даже показалось, что она перестала дышать в ожидании.

— Он ведь был у нас в доме в день твоего отъезда в Москву. Я тебе ещё говорила об этом по телефону. Так вот тогда, он сидел здесь, в кресле и как только я удались на кухню, чтобы заварить чай, он взял в руки эту самую фотографию и принялся рассматривать её, как какое-то редкое сокровище. Я, конечно, не могу быть ни в чём уверена, но мне кажется, что он до сих пор в тебя влюблён.

Ни с того ни с сего Ксения упала головой ко мне на колени и всхлипнула, ошеломив меня, ибо я уже давно не сомневалась, что она разучилась плакать.

— Что с тобой? — прошептала я, проведя рукой по её шелковистым волосам.

— Зина, — произнесла она моё имя сдавленным голосом, — пару недель назад я стояла в университете в ожидании лекции, как вдруг увидела высокую девушку с длинными каштановыми волосами. Она села на стул напротив соседней аудитории и тоже стала ждать занятия. Я смотрела, смотрела на эту девушку, просто глаз не могла свести. Ты знаешь, на кого она была страшно похожа? На Виктора! На Виктора Садовского. Это был как будто он только в женском обличие. И я не отрывала взгляда от этой девушки до тех пор, пока не прозвенел звонок и мне не пришлось войти в аудиторию. И уже сидя за партой и слушая лекцию, я поняла, что… влюбилась в эту девушку.

У меня даже в голове закружилось от пережитого потрясения. И я горько расплакалась вместе с моей девочкой. В тот момент, наверно, Ольга Николаевна в гробу перевернулась, потому что я мысленно столько бранных слов ей адресовала, сколько не высказала за всю свою жизнь. Для меня эта трагедия была сродни чьей-то смерти. Даже Ксения уже успокоилась и села на диване, а я продолжала причитать, прижав обе руки к вискам. Но когда я сама устала плакать, взяла в ладони горячее лицо девочки, и медленно проговорила:

— Я знаю, он тоже тебя любит. И вы будете вместе.

— Нет, Зина, — помотала головой Ксении и из глаз её снова хлынули слёзы. — Если он даже и любит меня, я же не приду к нему в дом и не скажу, что ещё тогда, в школе, допустила ошибку, а сейчас хочу её исправить. Я буду чувствовать себя настоящим посмешищем, даже если он серьёзно ко мне отнесётся. Но я думаю, что его уязвленное чувство собственного достоинства не позволит принять меня с распростёртыми объятиями и он прогонит меня.

— Даже если любит? — спросила я в отчаянии.

— Даже если любит, — отрезала она.

Тут за дверью послышались тяжелые шаги хозяина и нам с Ксенией пришлось поспешно стирать с лица слёзы. Но он, конечно, в всё равно заподозрил нас в рыданиях и не на шутку встревожился.

— Ксения, в чём дело? У тебя что-то случилось? — спросил он, а потом встал на колени у дивана и взял её за руку.

— Это мы от радости, — солгала я и протянула хозяину журнал со стихотворением его дочери. Андрей Иванович стал судорожно листать его, тогда я вскрикнула:

— Только не порвите! На седьмой странице стихотворение Ксении.

К моему удивлению, хозяин отнёсся к успеху дочери весьма сдержанно. Бегло ознакомившись со стихотворением, он поднял глаза на дочь и, улыбнувшись, назвал её умницей.

Я не успела и глазом моргнуть, как каникулы кончились. Справив Рождество, девушка заявила, что пора покупать билет на поезд. За те недолгие десять дней, что Ксения гостила в отчем доме, я вновь так привыкла к ней, что её проводы стали для меня настоящей душевной пыткой. И только мысль о скоротечности времени была мне утешением. «Эти пять месяцев пролетят незаметно, — рассуждала я. — И моя девочка снова будет рядом». Так оно, конечно, и случилось. В один из первых дней лета, когда мы с хозяином ужинали, он вдруг поинтересовался, есть ли у Ксении молодой человек.

— Вы её отец, — ответила я, пожав плечами, — вам лучше знать.

— Зина, не паясничай, — рявкнул хозяин, — она общается с тобой больше, чем со всеми другими людьми вместе взятыми.

Тогда я призналась:

— Нет, Андрей Иванович. Насколько мне известно, у неё никого нет.

Хозяин поднёс к кубам стакан с водой, но прежде чем сделать глоток, подумал о чём-то с коварной ухмылкой. В этот же момент в моей душе поселилось дурное предчувствие.

— Андрей Иванович, что вы задумали?

Проигнорировав мой вопрос, хозяин задал свой:

— Скажи, в какой день приезжает Ксения.

— Завтра, а что? — не унималась я.

— У одного моего приятеля есть сын. И, как рассказывает отец парня, он давно хочет жениться. Но вот всё не может подыскать себе хорошую жену. Вот я и подумал, может, Ксения…

— Нет! — вскрикнула я, прервав хозяина. Он так испугался моего поросячьего визга, что даже за сердце схватился. Когда он обводил меня озадаченным и презрительным взглядом, я объяснила свою твёрдую позицию.

— Андрей Иванович, девочке и двадцати лет нет. Вам не кажется, что она слишком молода для замужества? К тому же, у неё на данный момент много других интересов.

— Каких интересов? — скептически спросил хозяин.

— Учёба, поэзия, в конце концов. Вы же сами видели, какие прекрасные стихи она пишет!

На это хозяин, нахмурившись, махнул рукой.

— Что за глупости, — сказал он и передразнил меня, — стихи. Я, Зина, как видишь, человек уже немолодой. И прежде чем умереть, хочу повидать внуков. Мало того, что Ольга их не дождалась, так давай ещё я уйду на тот свет, так и не став дедушкой.

— Андрей Иванович, вы в своём уме? — впервые за всё время работы в этом доме я осмелилась огрызнуться с хозяином. — Ксении на момент смерти матери было только шестнадцать лет!

— Ой, подумаешь, — фыркнул хозяин и продолжил серьёзно. — Ну, тогда, может, и рановато было. Но сейчас в самый раз.

Андрей Иванович сдержал своё обещание и на другой день, когда Ксения уже была дома и помогла мне печь пирожки с рисом, он привёл в гости того самого молодого человека, о котором говорил мне вчера. К слову, когда приехала Ксения, я не сказала ей о намерениях отца, ибо не была уверенна в их осуществлении и сочла ненужным лишний раз беспокоить девушку. Хозяин позвал дочь в гостиную и попросил сесть её в кресло напротив гостя, а мне приказал подать «голубкам» чай. Исполнив его просьбу и принеся чай в гостиную, я едва сдержала смех. Парень, с которым Андрей Иванович хотел сосватать дочь, не был большим красавцем, а на фоне Ксении, высокой статной девушки, и вовсе выглядел комично. Он был очень худ и мал ростом. Кожа у него была такая бледная, что порой мне казалось, он просвечивается. Волосы у него были редкие и тоже очень светлые, почти сливались с лицом. Но мне, признаться, изрядно возмутил её оценивающий взгляд, устремлённый на Ксению. Он, по всей видимости, ещё собрался раздумывать, брать ли эту девушку в жёны, или отказать ей.

— Как тебя зовут? — спросил он каким — то юношеским голосом, хотя самому на вид было не меньше тридцати лет.

Ксения медленно повернулась ко мне и едва заметно улыбнулась.

— Можно было ответить, — упрекнул он девушку, сделав обиженное лицо.

— Ксения, — наконец представилась она.

— Очень приятно. — «Очень приятно» было произнесено с неким пренебрежением в голосе и прозвучало скорее как «Мне нет дело до твоего имени». — А я Иван.

Я не знаю, что нашло на нас с девушкой, но мы в один голос громко расхохотались, чем крайне рассердили надменного гостя. Мне тут же стало стыдно за своё поведение. Если Ксения своё неуважение к парню могла списать на юношескую шалость, то мне, возрастной особе, следовало вести себя сдержаннее.

В гостиной появился Андрей Иванович и поинтересовался, над чем мы смеёмся. За нас ответил Иван, который уже встал с кресла и собирался покинуть дом.

— Они просто издеваются надо мной, — пожаловался он хозяину. — Ищете вашей дочери дальше жениха и прощайте.

Парень ушёл, хлопнув дверью. Хозяин только руками развёл, глядя на наши весёлые лица.

Ещё через три года Ксения окончила институт, и времена проводов, встреч и томительных ожиданий прошли. Дочь хозяина не пожелала жить и работать в Москве и вернулась в родной город. За годы студенчества ей так и не удалось обзавестись молодым человеком. Андрей Иванович смирился с одиночеством дочери. После неудачной попытки сосватать её с Иваном впредь он не стремился устроить её личную жизнь. Я же не переставала лелеять мечту о женитьбе Ксения и Виктора. Правда, к моменту окончательно приезда девушки домой я ничего не знала и Садовском-младшем. Но, думала, женись он или обзаведись детьми, его папаша уже всё рассказал бы Андрею Ивановичу, а тот в свою очередь мне.

Искать работу Ксению долго не пришлось, ибо выбор был не велик. В городе имелась лишь одна ветеринарная клиника. Туда и устроилась Ксения. Когда она вернулась домой после первого рабочего дня, я чуть ли не с порога начала справляться о её делах. Девушка подняла на меня полные печали глаза и мне без слов стало ясно, что она не хочет ни с кем говорить. Мне пришлось оставить её в покое. Но ненадолго, ибо моё любопытство с такой скоростью пожирал меня изнутри, что я рисковала исчезнуть за считанные минуты. Когда я вошла в комнату девушки, она лежала боком на кровати бледная как снег. Мне не пришлось выведывать у неё причину столь сильных переживаний. Она сама предложила мне сесть на кровать и послушать историю, произошедшею с ней сегодня.

— Как тебе известно, утром меня не покидал боевой на строй. По дороге в клинику я была смелой и самоуверенной, ибо представить ситуацию, когда выпускнице столичного института с красным дипломом отказывают в устройстве на работу, просто невозможно. Правда, когда я переступила порог клиники, меня охватило лёгкое волнение и, взглянув на себя в зеркало на входе, я с ужасом обнаружила, что из-за него шея моя покрылась красными пятнами. А потом, заставив себя успокоиться, я подошла к стенду с номерами кабинетов сотрудников и, отыскав глазами фамилию руководителя клиники и цифру 20 напротив неё, я двинулась на второй этаж. Входя в кабинет руководителя, я почувствовала, что ноги едва меня слушаются. Но я всё ещё отчаянно боролась со страхом и, заметив худенькую пожилую женщину, стоявшую у открытого окна с сигаретой в руках, я представилась с небольшой дрожью в голосе и выразила желание занять место хирурга в этой клинике. Женщина простодушно улыбнулась и предложила мне сесть на стул. Я подождала, пока она выкурит сигарету. Потом женщина опустилась в своё кресло и вежливо попросила меня предоставить документы и рассказать что-нибудь о себе. Когда я достала из сумки диплом, глаза её округлились от удивления, а стоило мне признаться, где я училась, она и вовсе поперхнулась собственной слюной.

— Девочка моя, — ахнула она, откинувшись на спинку кресла и обведя меня восхищённым взглядом, — да ты не девочка, ты чистое золото. Окончить такой институт с красным дипломом дорогого стоит. Ты достойна похвалы и, разумеется, места хирурга в нашей клиники. Вернее, ты достойна большего, но, по всей видимости, ты согласна и на это.

Я кивнула головой, и она продолжила:

— Но, конечно, оперировать животных тебе рано, ибо опытом ты, как я понимаю, не владеешь. Я знаю, как мы поступим. Я приставлю тебе к нашему молодому, но очень перспективному хирургу в качестве ассистентки. Будешь помогать ему проводить операции, смотреть, что и как. А через полгодика посмотрим.

— Спасибо вам большое! — воскликнула я радостно. — А что за хирург?

— Виктор Олегович. Он работает у нас почти год. За это время провёл больше сотни операций и ни одна не привела к смерти животного. У него золотые руки. И доброе сердце. Я уверена, вы с ним найдёте общий язык и подружитесь. Только не советую тебе завоёвывать его сердце. По клинике ходит слух, что он до смерти влюблён в фармацевта из аптеки напротив. Я видела эту девушку. Она безумна красива. У неё длинные белые волосы и голубые глаза. И все наряды у неё исключительно ярких цветов — красные, жёлтые, голубые. Один у неё недостаток. Она немного высокомерна, по крайней мере, мне так кажется. Ходит с гордо поднятой головой и прямой осанкой всегда по обочине дороги, а не по тротуару. И все прохожие и проезжающие так и оборачиваются на неё. Даже слышала как-то, что она стала причиной аварии. Признаться, поначалу я удивлялась, что эта богиня нашла в нашем приземлённом хирурге? Но чем больше с ним общалась, тем сильнее понимала, что есть в нём какая-то изюминка, что-то, что неумолимо тенят тебя к нему. И кстати, не одна я я так думаю. Все незамужние девушки клиники увиваются за ним, и даже некоторые замужние. И думаю, будь я моложе, сама бы приударила за ним.

— Значит, — вдохнула я, стараясь не выдать своего огорчения. — Он влюблён в ту девушку из аптеки?

— Да. Я их часто вижу вместе. Работа у них заканчивается в одно и то же время. Они встречаются возле клиники и вместе едут куда-то на его машине. Может, в их общую квартиру.

— То есть они и живут вместе?

— Точно я сказать не могу, но ведь это возможно, правда?

Женщина взглянула на часы на своей руке и сказала, что ей пора познакомить меня с хирургом. Я шла по коридору, как на расстрел. Настолько я боялась этой встречи. Не успели мы дойти до кабинета Виктора, как он сам вышел из него и зашагал нам навстречу. Взглянув на меня, лицо его запылало гневом и, казалось, сейчас он подойдёт ближе и придушит меня.

— Виктор Олегович, — остановила его руководитель, — хорошо, что мы вас встретили. Знакомьтесь, это ваша новая ассистентка. Вы будете с ней работать.

Я протянула ему руку в знак приветствия. С минуту он молча глядел на меня из-под нахмуренных бровей и нервно сопел. А затем, вместо того, чтобы протянуть мне руку в ответ, он сунул её в карман и заявил грубым голосом:

— Я отказываюсь с ней работать.

Не дождавшись реакции руководителя на свои слова, он продолжил свой путь. Мы обернулись и глядели ему вслед до тех пор, пока он не завернул за угол.

— Я догоню его и поговорю с ним, — сказала женщина и уж было собралась идти, но я схватила её за руку и попросила не делать этого.

— Приставьте меня лучше к другому хирургу, умоляю, — сказала я.

Она великодушно исполнила мою просьбу. И я стала ассистенткой пожилого умного врача, Дмитрия Сергеевича. Мы с ним сразу нашли общий язык, он много чего рассказал мне и показал. И сегодня мы даже провели с ним первую операцию. Правда, инструменты он пока мне не доверил. Он кастрировал кота, а я стояла в стороне и просто наблюдала за процессом. Зина, ты понимаешь, что сегодня вся моя надежда рухнула? Ты понимаешь, что это большой и печальный конец?!

Ксения уткнулась головой мне в грудь и глубоко вздохнула. Она не плакала, не впадала в истерику. А мне хотелось сделать всё это за неё, но я держала себя в руках из последних сил.

На другой день Ксения отправилась в клинику, как мне показалось, в приподнятом настроении. Она облеклась в своё лучшее синее платье и перед тем, как покинуть дом, несколько раз спросила у меня, насколько ей идёт этот образ. И всякий раз я отвечала, что она самая красивая девушка на планете, ибо в самом деле так думала. Я же содрогалась от одной мысли, что сегодня она опять наверняка увидит Садовского-младшего. Мне казалось, что ежедневные встречи с ним ни к чему хорошему не приведут.

За завтраком Андрей Иванович поинтересовался, как идут дела у его дочери и объяснил, что хотел спросить об этом у Ксении лично, но так уж вышло, что вчера он слишком поздно приехал с фермы.

— Всё ничего, — ответила я. — Сейчас Ксения ассистентка хирурга. Но в скором времени начнёт сама проводить животным операции.

— Насколько мне известно, — сказал хозяин, — в той же клинике работает сын Олега. Ксения ничего не говорила по этому поводу?

— Да, работает. Она его только видела.

— Надеюсь они начнут общаться. Он хороший парень.

«Мерзавец он», подумала я и встала из-за стола.

— Пойду, Андрей Иванович, в сад. Нужно полить цветы.

С этими словами я вышла на улицу и несколько минут просто стояла на крыльце и дышала свежим воздухом, а потом взялась за дело. На протяжении всего дня я думала только о Ксении и даже побаивалась её возвращения, ибо почему-то решила, что мы сегодня наплачемся вдоволь.

Ближе к вечеру я села на лавочку у ворот и уставилась на дорогу в надежде, что мой юный ветеринар с минуту на минуту появится на горизонте. Мои опасения не сбылись. Садясь рядом со мной на лавочку, Ксения даже улыбнулась, из чего я сделала вывод, что она ни о чём и, главное, ни о ком не печалится.

— Всё в порядке? — осведомилась я, взяв девушку за руку.

Улыбка сошла с её лица, и она, покачав головой, ответила:

— Не совсем, — с минуту помолчав, она продолжила: — Когда я сегодня в обеденный перерыв проходила мимо столовой, то услышала своё имя, произнесённое молодым женским голосом, и остановилась возле двери.

— Оказывается, новенькая настолько пришлась не по вкусу нашему молодому хирургу, что он даже не захотел взять её в ассистентки.

— Откуда у тебя такая информация? — поинтересовалась у той её собеседница.

— Анна Михайловна рассказала, наш руководитель, — снова заговорила первая. — Мы ведь с ней на одном автобусе домой ездим. Но меня, признаться, удивил отказ Виктора Олеговича этой девице. Мне казалось, он ни одной юбки не пропускает и влюбляется в любую более или менее симпатичную девушку.

— Или эта Ксения чучело огородное, — сказала другая, — или законченная тупица, не способная отличить скальпель от ножниц. Другого объяснения у меня нет.

Я не придала большого значения подслушанному разговору, ибо через час мне предстояло помогать Дмитрию Сергеевичу делать собаке операцию на сердце, а для этого мне следовало сохранять спокойствие и концентрацию. Пройдя мимо столовой и завернув за угол коридора, я увидела человека, идущего на встречу. В коридоре почему-то было очень темно и мне долго не удавалось разглядеть его лица. Но когда мы поравнялись, я узнала в нём Садовского. Он опустил голову и уставился на меня исполненным горького сожаления взглядом. Он как бы молча извинялся за вчерашнее, и мне даже показалось, что он хочет заговорить со мной, но не может решиться. Думаю, замедли я шаг, он успел бы собрать волю в кулак и вымолвить несколько слов, но я торопилась в кабинет Дмитрия Сергеевича, не предоставив ему такой возможности.

Операция на сердце прошла успешно. Я помогала хирургу тем, что подавала ему инструменты. И в конце он даже похвалил меня за ловкость и смекалку.

Прежде чем отправиться после работы домой, я подошла к небольшому зеркалу над раковиной в кабине хирурга, чтобы посмотреть на своё отражение. И отчего-то начала сравнивать себя нынешнюю с собой в старших классах школы. Я вспомнила, что лицо моё было круглее, чем сейчас, и немного светлее. Я нашла себя более красивой, чем раньше, но к собственному удивлению, поняла, что всё равно хочу навсегда остаться именно такой, как в тот год, когда Садовский якобы влюбился меня. Я поняла, что жутко скучаю по тому времени и по себе шестнадцатилетней. И я подумала, что вряд ли в моей жизни наступит более счастливый, чем тот, период. Наконец я вернулась к реальности и, закрыв кабинет, отнесла ключ на вахту. А потом я повернулась к окну и увидела Садовского, стоявшего возле своей машины на стоянке. Я подошла к окну и хорошенько оглядела его. Он, как и я, почти не изменился за эти пять лет. Разве что вырос на пару сантиментов и черты лица стали более мужественными. Я не сомневалась, что стоит он здесь в ожидании своей невесты, которая вот — вот выйдет из аптеки. Мне было любопытно взглянуть на эту, как вчера выразилась руководитель, богиню, поэтому я решила пока не уходить и ещё немного постоять у окна. Я простояла так не меньше полчаса, а из аптеки так никто и не вышел. Садовский взглянул на часы на своей руке, а затем резко повернулся в сторону клиники. И я, дабы он не заметил меня в окне, также резко отошла от него, и тут же подумала: «Какими глупостями я занимаюсь! Уже давно бы дома была!» И я решительно вышла из клиники и уже собиралась пройти мимо Садовского и его машины, как вдруг парень остановил меня за руку.

— Ксения, — обратился он ко мне, и я почувствовала, как лицо моё предательски краснеет. Правда, к моему успокоению, я заметила, как щёки Виктора тоже с каждой секундой становятся румянее. — Ты извини, что так вышло вчера. Я не хотел тебя обидеть, а всё, что сказал, сказал на эмоциях.

— Ничего страшно, — еле слышно проговорила я. Стоять рядом с парнем и смотреть на него ещё хотя бы минуту казалось мне чем-то немыслимым. Улыбнувшись, я кивнула головой в знак прощания и ушла. Пройдя несколько метров, я взглянула на свою ладонь. Она дрожала, как листок на дереве в последний день осени. И я даже мысленно пристыдила себя за эту детскую робость.

Виктор может думать, что его совесть отныне полностью чиста передо мной. Но меня не удовлетворили его извинения. Если бы он по-настоящему раскаивался в своём резком заявлении и если бы в нём была хоть капля желания построить со мной дружеские отношения, он предложил бы мне стать его ассистенткой. Получается, он выразил ко мне жёсткую неприязнь, а после замаскировал её под скупым «извини». Хитрец, однако. Ты знаешь, Зина, я только сегодня поняла, что все эти годы любила своё воображение. Я нафантазировала себе идеального мужчину в облике Садовского и любила его. А ведь столько людей убеждали меня в его подлой натуре, а я никому не хотела верить. Даже маму ненавидела до нынешнего дня, потому что она лишила меня возможности стать невестой этого лицемера.

— Ты ненавидела маму? — ахнула я. — То есть ссорилась ты с ней именно потому, что она запрещала тебе встречаться с Садовским?

— Да. В течение пяти лет я каждый день вспоминала ту минуту, когда он, сидя на лошади, протянул мне руку. Я ведь была готова сделать ответный жест. Оставалось одно мгновение, но мама не дала этому случиться. И я все эти годы страдала от любви. Любовь смеялась надо мной и разрушала меня изнутри. Пять лет я злилась на мать, винила во всём только её. А виновата оказалась не она, а моя наивная фантазия.

— Но ты уверена, что Виктор тебя не любит?

— Зина, ты ведь сама всё видишь! — воскликнула с досадой Ксения. — Я не нужна ему и никогда не была нужна. Ты слышишь, что говорят о нём? Ни одной юбки не пропускает, влюбляется в каждую встречную! Нужно быть полным идиотом, чтобы поверить в его преданность одному человеку.

Мы сошлись на мнении, что Виктор представляет из себя никчемного человека, не достойного доброго к нему отношения и любви. Но уверена, ни одна из нас в тот вечер не перестала думать о нём.

Спустя несколько месяцев, когда Ксения уже заслужила право оперировать животных самостоятельно и прослыла в клинике перспективным хирургом, она была приглашена наряду с остальными сотрудниками на корпоративную вечеринку по случаю Нового года. Девушка была неисправимой домоседкой, крайне редко выбиралась в кино или театр, развлечениям предпочитала работу и пассивный домашний отдых. Она и на этот раз заявила, что не желает проводить время в компании нетрезвых коллег и лучше останется дома и почитает книгу. И тут я почему — то не на шутку разозлилась.

— Знаешь что, девочка, — обратилась я к ней неласково, — ты пойдёшь на эту вечеринку! И не смей со мной спорить.

Девушка и не пикнула в ответ. Полагаю, ей самой поднадоел этот пенсионерский образ жизни и она была не прочь немного развеяться, но не могла отважиться на столь серьёзное дело — заснуть позже полуночи.

Я приготовила для Ксении чёрное короткое платье, которое, по моему мнению, способно было подчеркнуть все её достоинства, а также туфли на высоком каблуке, в которых девушка чувствовала себя уверенно, несмотря на то, что ранее почти всегда носила плоскую обувь. Она собиралась заплести косу, но я приказала ей распустить её длинные шикарные волосы и накрасить губы красной помадой. Судя по её застенчивому взгляду из-под ресниц, она стеснялась самой себя, однако была довольна отражением в зеркале.

Она заказала такси и уехала в клинику, а я села на диван, привлекла к себе кошку и задремала. Андрей Иванович уже давно спал и, по-моему, даже не был в курсе, что его дочери нет дома. Я проснулась после полуночи от мяуканья кошки. Тогда я встала с дивана и пошла в кухню, где насыпала в кошачью миску корм, а затем заварила себе кофе, чтобы до приезда Ксении больше не засыпать. Я была уверена, что девушка не задержится долго на этой вечеринке. Но парадная дверь не открывалась почти до самого рассвета. А когда я, измученная ожиданием, всё-таки увидела хозяйскую дочь на пороге, бросилась к ней с упрёками.

— Ах ты, негодная девчонка, — сказала я не слишком громко, чтобы не разбудить Андрея Ивановича, — где тебя носило столько времени?

Но стоило мне приглядеться к девушке, как я чуть в обморок не грохнулась. Казалось, по дороге домой на неё напала целая стая волков.

Вы бы её видели. Платье и колготки на ней были сильно порваны, волосы разлохмачены, растёкшаяся тушь перепачкала всё лицо, на щеке была довольно крупная ссадина, а на руках, большие синяки. Девушка легла на пол и разразилась истерическим смехом, и я решила, что она сильно пьяна. Но склонившись над ней, я не зачуяла запаха алкоголя, поэтому её поведение стало для меня большой загадкой. А стоило мне взглянуть на её ноги, я чуть не поседела от страха. Они были все в крови. Я даже представить боялась, что произошло на этом проклятом корпоративе с моей девочкой. Дрожа всем телом, я подняла на руки Ксению и потащила её наверх, пока отец не увидел её в таком состоянии. Я уложила её на кровать и хотела было спросить, что произошло, но с ужасом обнаружила, что язык мой не двигается. Я легла рядом с Ксенией и заглянула в её полузакрытые глаза. Она плакала, и при этом едва заметно улыбалась. Определённо, она была не в себе, её сознание путалось.

— Ксения, — наконец удалось мне сказать, — расскажи своей Зине, что стряслось?

В ответ она только стонала и визжала. Я умоляла её замолчать, но она, ворочаясь с боку на бок, продолжала издавать странные звуки. Тогда мне пришлось зажать ей рот рукой. А она впилась в мою руку своими ногтями обеих рук, оставляя на коже кровавые полукружия. И терпела я боль до тех пор, пока она не откусила от моей ладошки кусочек мяса. Я подхватилась с кровати и, положив руки на голову, забегала по комнате взад-вперёд, обливаясь холодным потом. Я была в растерянности и не знала, как поступить — вызвать скорую или подождать, пока девушка сама придёт в себя, показать её отцу или, наоборот, спрятать. Но вскоре девушка сама подсказала мне выход.

— Зина, — прошептала она.

Я села на кровать и положила её голову к себе на колени.

— Я здесь, — сказала я, стирая слёзы с её бледного лица, — я слушаю тебя.

— Зина, — повторила она громче. — Уйди сейчас. Я тебе потом всё расскажу.

Конечно, я не стала сопротивляться Ксении и удалилась. Придя на кухню, я первым делом выпила два стакана воды. К счастью, Андрей Иванович уже уехал на ферму, ибо я не обнаружила на вешалке в гостиной его дубленки.

Ксения сдержала своё обещание. Через пять-шесть часов она очнулась ото сна, приняла душ и вышла в белом тёплом белом халате и тапочках в гостиную, где я всё это время её терпеливо ждала. Она села в кресло напротив меня и взяла со стола чашечку чая, который я для неё приготовила. Я глядела на неё с жалостью и сочувствием, и это её изрядно развеселило. Она вдруг рассмеялась и отвела взгляд в сторону. Она вела себя так непринуждённо, что ко мне в голову даже закралась мысль, а не приснилось ли всё это мне.

— Что тебя так веселит? — пожала я плечами, продолжая всматриваться в её сияющие глаза.

— Зина, я так счастлива, — призналась она с улыбкой, но без особой радости в голосе. Похоже, было всё — таки что — то, что омрачало её счастье.

— Счастлива?! — вскрикнула я. — Господи, Ксения, по-моему, ты до сих пор бредишь.

— Нет, — помотала она головой, — точно тебе говорю. Так счастлива я не была никогда. А если сбудется моя главная надежда, я стану самым счастливым человеком на свете.

— Какая ещё надежда?

Девушка молчала. И я решила, что она просто дразнит меня.

— Ну — ка, признавайся, — не отставала я.

— Я бы предпочла рассказать тебе всё через пару недель. Но ты меня, конечно, в покое не оставишь. Поэтому придётся это сделать сейчас.

Когда я пришла на вечеринку, в актовом зале было полно народу, поэтому я сильно заволновалась и дабы не привлекать к себе лишнего внимания, встала у окна и начала наблюдать за коллегами. Одни танцевали, другие пили шампанское, третьи просто стояли у стен и общались друг с другом. Я почувствовала себя лишней на этом весёлом празднике. Я стояла в одиночестве, и никто не подошёл даже поздороваться со мной, не говоря уже о том, чтобы предложить потанцевать или выпить. И я уже собралась уходить, как вдруг поймала на себе суровый взгляд Садовского. Он стоял в компании приятелей, в которой, кстати, был и Дмитрий Сергеевич, и о чём-то говорил с ними. В руках у него был стакан с коньяком, который он постепенно опустошал. За всё то время, что я работала в клинике, он ни разу не глядел на меня с такой явной ненавистью. Даже в тот день, когда он отказался работать со мной, он выглядел не таким агрессивным. Сейчас же он был похож на разозлённого быка. Голова его выдвинулась вперёд, глаза налились кровью, и он так крепко держал этот стакан в своей руке, что я подумала, тот сейчас лопнет. И ты знаешь, мне впервые захотелось задать ему такой вопрос: «Отчего ты на меня злишься?» Я и в самом деле не понимала, за что меня можно ненавидеть. И страшно хотела это выяснить. Но подходить к нему долго не решалась, а когда всё-таки осмелилась и двинулась ему на встречу, обнаружила, что он сильно пьян и говорить с ним нет смысла. Потому развернулась и уже было покинула зал, но он подбежал ко мне и больно схватив за руку, спросил:

— Ты ко мне шла?

Язык его заплетался, голова качалась, но он продолжал меня крепко держать.

— Нет! — отрезала я и попыталась высвободиться, но у меня не хватало сил.

— Пойдём, — сказал он и быстро потащил меня куда-то. Сопротивляться было бессмысленно, и я покорно следовала за ним. Мы шли по коридору молча, и остановившись возле своего кабинета, он открыл дверь ключом, который достал из кармана брюк, и толкнул меня вперёд. Войдя в кабинет, он закрыл его с внутренней стороны на ключ, что сильно меня насторожило. Я надеялась, что сейчас он примется о чём-то говорить со мной. Но… в ту ночь он больше не сказал ни слова. Он силой затащил меня на диван в углу кабинета и принялся снимать мои колготки. Тогда я ударила его в грудь и стала умолять не делать этого. Я не кричала, старалась говорить с ним спокойно.

— Ты ведь завтра сильно пожалеешь об этом, не надо, — сказала я. Тогда он влепил мне пощёчину и продолжил исполнять задуманное. И вдруг я почувствовала невыносимую жгучую боль, от которой невольно закричала, а из глаз моих покатились слёзы. Но ему не было дела до моих страданий. Он навалился на меня всем телом и прижался своим горячим лбом к моему лбу. От боли мне сделалось очень дурно, голова кружилась, тошнило. Я чувствовала, как по ногам течёт кровь. Мне стыдно признаваться, то в те минуты я совсем не испытывала отвращения к моему мучителю. Я и не думала никого звать на помощь, и даже когда вскрикнула от боли, побоялась, что меня кто-то услышит из сотрудников и прибежит спасать меня. Несмотря не все мои физические муки, я не хотела, чтобы этот момент кончался, ведь я наконец была с ним. Я чувствовала его дыхание, я слышала биение его сердца, я чувствовала его прикосновение. Наши руки сомкнулись. И я подумала, что если он сейчас разомкнёт их, то я непременно умру.

По лицу Ксении катились крупные слёзы и капали ей на колени. Любовь так сильно затуманила ей мозг, что она даже не понимала, насколько мерзко поступил с ней этот человек. И я не собиралась молчать или поддерживать её. Я сказала с презрением:

— Ксения, ты что, не понимаешь, что ночью этот поганый тип изнасиловал тебя? Как ты после этого можешь хорошо отзываться о нём и, главное, любить?

— Зина, я прошу, не говори так! — воскликнула она, расплакавшись ещё сильнее. — Это было не насилие, это был зов сердца, я точно знаю!

— Зов сердца? — хмыкнула я. — Почему же он по зову сердца не искал тебя столько лет?

— Зина, замолчи! — приказала девушка и закрыла ладошками уши.

— Ладно, — вздохнула я, окинув её понимающим взглядом. — Было и было. Что ты теперь собираешься делать?

— Ждать, — твёрдо сказала она и встала с кресла.

— Чего ждать? — не поняла я.

Оставив мой вопрос без ответа, она поднялась наверх. А я осталась сидеть в кресле до тех пор, пока не догадалась, что имела ввиду Ксения. «Ну, конечно, — подумала я, — она надеяться, что у неё будет ребёнок!»

Через десять дней, когда праздничные дни сменились будничными, Ксения отправилась в больницу, по всей видимости, с замиранием сердца. Мне, честно, было не столь важно, какое заключение даст врач. Гораздо сильнее меня беспокоило состояние девушки в том случае, если сие заключение будет для неё неутешительным. Я до смерти боялась её разочарования, которое могло привести к чему угодно, ибо эта безумная любовь убивала в ней здравый смысл. Но то, о чём она грезила, как я полагаю, без малого шесть лет, свершилось. Она прибежала из больницы и объявила мне о беременности. Когда-то я смела представить, что однажды у Ксении будет ребёнок. И от этой мысли на душе становилось светло и радостно. Но когда я узнала, что это произойдёт на самом деле, не чувствовала ничего, кроме успокоения. И мою холодность легко объяснить. Я не могла смириться с тем, что моя Ксения родит ребёнка от этого негодяя Виктора.

— Наверно, стоит отцу сообщить, — сказала я сдержанно, чем немного испугала Ксению, судя по её выражению лица.

— Да, ты права, — согласилась она. — Но что я ему скажу, если он спросит про отца ребёнка?

— Не знаю, — пожала я плечами. С некоторых пор я стала более хладнокровно относиться к проблемам девушки. — Так и скажи, что от Виктора.

— Нет, — отрезала девушка. — Если папа узнает, что ребёнок Виктора, об этом тут же узнает сам Виктор, а мне этого не надо.

— Почему? — спросила я и уставилась на Ксению с изумлением. — Я не сомневаюсь, что если Виктор узнает о ребёнке, то женится на тебе.

— Зина, о чём ты говоришь? — нахмурилась Ксения и отвела глаза в сторону. — Это подло удерживать человека ребёнком! Даже если мы поженимся, что это будет за жизнь? Я его люблю всем сердцем, а он меня видеть не хочет. Спасибо, навязываться не хочу.

— Подло удерживать? — вспыхнула я. — А насиловать человека не подло?

— Зина, перестань! — вскрикнула со злобой девушка. — Я каждый день благодарю бога за то, что он дал мне ребёнка. Большего мне не нужно.

— Сейчас ты говоришь, что он тебя не любит, а недавно утверждала, что всё случилось по зову сердца.

— Зина, откуда я могу знать, что у него внутри? Я не исключаю, что он чувствует ко мне то же, что и я к нему. Но пока он не признается мне в любви, я не признаюсь про ребёнка!

С этими словами Ксения ушла на работу. Когда она вернулась, я сидела в кресле в гостиной и вязала спицами маленькие голубые носочки. Опустившись на диван, Ксения сказала недовольно:

— Может, у меня и не мальчик будет вовсе. И вообще, заранее не принято что-то покупать и мастерить для ребёнка.

— Хорошо, не буду, — отозвалась я сухо и отложила вязание в сторону. Девушка, верно, ожидала, что я по своему обыкновению стану выпытывать у неё события сегодняшнего дня. Но к её великому удивлению я молчала, как рыба, и ей ничего не оставалось делать, кроме как начать рассказ, не получив вопроса.

— На обеденном перерыве вместо того, чтобы идти в столовую, я осталась в кабинете, чтобы навести порядок в ящиках с документами. Я сидела за столом и отделяла нужные бумаги от ненужных, когда в кабинет ворвался Садовский, устремил на меня свой обычный хмурый взгляд и замер. Я же, глядя на него, с трудом сдерживала улыбку. Наконец он обогнул стол, подошёл ко мне близко и встал на колени, чем изрядно ошарашил меня. Он нагнул голову, схватил меня за икры и сказал тихо:

— Скажи, что мне нужно сделать, чтобы ты меня простила.

— Для начала встань, — ответила я ему с улыбкой, но он не послушался.

— Тогда я не скажу, — отрезала я.

Наконец он поднялся с колен, и я увидела, как по щекам его катятся слёзы. Он положил руку на грудь и сказал:

— Я понимаю, тебе противно смотреть на меня, слушать меня и говорить со мной. В твоих глазах я мерзкий и отвратительный человек, не заслуживающий прощения. Но я клянусь, что никогда в жизни не помышлял о том, чтобы причинить тебе зло, обидеть тебя. И мне очень жаль, что так вышло. Я сам теперь неустанно корю себя, не могу есть, спать, меня ничто не радует. Порой мне хочется умереть, ведь такой низкий человек как я не заслуживает права ходить по земле.

— Ты раскаиваешься в том, что сделал? — поинтересовалась я.

Он промолчал.

— Ты не хотел этого делать? — задала я другой вопрос.

— Не хотел, — ответил он твёрдо. Но эти слова меня скорее обидели, чем обрадовали.

— Виктор, я не держу на тебя зла, — сказала я. — Я не хочу, чтобы мы остались врагами. Поэтому давай представим, что всего этого не было.

Он окинул меня сочувственным взглядом и медленно вышел из кабинета. А в конце рабочего дня до меня дошли слухи, что Садовский написал заявление об уходе.

— То есть, он больше не работает в клинике? — спросила я у Ксении.

— Получается, так, — вздохнула она. — Видимо, решил, что нам лучше не пересекаться друг с другом, чтобы не вспоминать о той ночи.

Новость о беременности дочери, мягко говоря, ошеломила Андрея Ивановича. Первый вопрос его звучал так: «От кого?» На эта девушка быстро ответила с улыбкой: «От одного очень хорошего человека». Я бы не назвала хозяина человеком слишком современным. Думаю, он был приверженец того, что ребёнок должен расти в полной семье, вместе с матерью и отцом и презирал тех женщин, которые рожают детей, не будучи замужем. Однако радость, вызванная скорым появлением на свет внука, убила все предрассудки. И он вместе с дочерью с нетерпением ждал малыша. Я тоже с каждым днём всё сильнее проникалась любовью к ещё не родившемуся ребёнку Ксении. Будущий дедушка мечтал о мальчике, а мы с девушкой молили бога, чтобы он послал ей девочку. Всевышний услышал наши молитвы. И в один дождливый сентябрьский день Ксения родила красавицу — дочку. Когда я спросила Ксению, как она планирует назвать малышку, она без раздумий ответила:

— Виктория.

С первых дней жизни мы все настолько привязались к ребёнку, что порой, клянусь, готовы были подраться в кровь за возможность подержать его на руках и проявить заботу о нём. Эта девочка стала для нас источником радости и нескончаемой любви. Андрей Иванович с каждым днём всё сильнее убеждался, что Вика — точная копия своей матери. Но мы-то с Ксенией знали, чьи черты на самом деле унаследовала девочка. Вика — папина дочь и нечего даже спорить об этом. В первые две недели материнства Ксения только и делала, что плакала.

— Я боюсь, — говорила она, — что однажды проснусь и пойму, что всё это был сон. А моей Виктории просто не существует.

Но, благо, вскоре блаженное забытьё сменилось разумной жизнерадостностью, и она стала получать настоящее удовольствие от материнства, которое получает и по сей день.

— Так значит, Виктор и не знает, что у него есть дочь? — спросил я, коснувшись ладонью холодной чашки, чай в которой давным-давно остыл. Я не знаю, сколько было точно времени на часах, но по ощущению — середина ночи. Рассказ домработницы стал для меня энергетической подпиткой и как следствие прекрасным заменителем сна.

— Нет, — покачала головой Зина.

— И как часто молодые люди виделись с момента рождения девочки?

— Сегодня был первый раз.

Зина встала из-за стола и сказала, что пойдёт домой, ибо рассказывать ей больше нечего. Ещё около часа после её ухода я сидел, раздумывая над этой историей. Я, конечно, мало имел, а вернее совсем не имел отношения к делу, но мне никак не давала покоя мысль, что Виктор не знает о существовании своего ребёнка. И пусть в этой пьесе жизни он играл отнюдь не положительного героя, я сразу принял его сторону.

На другой день я выглянул из окна и представил своему взору милое зрелище: в песочнице у дома напротив играла маленькая девочка в розовом платье и белой шляпе, а подле неё бегал, размахивая хвостиком, жёлтый щенок породы лабрадор. Я вышел на улицу и, ещё немного понаблюдал со стороны за этой картиной, а затем подошёл к песочнице, опустился на корточки перед девочкой и спросил ласково:

— Как тебя зовут?

Девочка испугалась меня и подхватившись с песка, побежала к дому. Однако у самых ворот остановилась и, обернувшись, окинула меня оценивающим взглядом.

— Я не сделаю тебе ничего плохо, — сказал я и тоже поднялся. Тогда малышка громко заплакала. В ту же минуту из ворот вышла её мать. Девочка кинулась к ней, обхватив маленькими ручками ноги девушки. Ксения подняла на меня полные тревоги глаза и спросила:

— Что вам нужно?

— Добрый день, Ксения, — сказал я и подошёл к девушке ближе. Девочка спряталась от меня за матерью. — Вы простите меня за вчерашнее. Мне дико стыдно и неловко.

— Да нет, ничего, — ответила Ксения. — Я уж и забыла про это. Нет, мы с тем парнем не брат и сестра.

— Быть может, вам это не понравится, но ваша домработница мне кое-что рассказала.

— Я знаю, — усмехнулась девушка. — Я поняла это ещё сегодня ночью, когда выглянула из окна своей комнаты и увидела её голову в окне вашего дома. Да, Виктор отец Ксении.

— Это, конечно, не моё дело. Но не кажется ли вам, что его стоит поставить в известность?

— Это действительно не ваше дело, — отрезала Ксения. — Я сама решу, что мне стоит делать, а чего нет, идёт?

— Да, как скажете, — ответил я и дабы ещё больше не рассердить девушку и окончательно не испортить с ней отношения, переключился на отвлечённую тему. — А вы, случайно, не знаете, где здесь поблизости кроме парка можно совершать прогулки?

— Мы с дочерью каждый день по вечерам ходим на лужайку в конце улицы. Мы любим садиться под старый раскидистый дуб и считать ползущих по стволу снизу вверх муравьёв.

Мы распрощались с Ксенией на доброй ноте, пообещав заходить друг к другу в гости.

Мной овладело желание пополнить ряды героев этой любовной драмы. И как я не отговаривал себя от этого, в каком-то смысле, неправедного поступка, меня всё равно тянуло исполнить задуманное. Мне представилась такая возможность через неделю, когда я по чистой случайности встретил во второй раз в жизни Виктора в одном из магазинов города. Когда я подошёл к нему и представился, он взглянул на меня как на умалишённого. Но стоило мне напомнить ему о том, что мы виделись с ним недавно в доме Андрея Ивановича, как он прозрел. У меня не было времени вовлекать его в долгий разговор, в ходе которого я сделал бы ему важное открытие. Да, собственно, он и сам наверняка отказался бы вести беседы с едва знакомым ему человеком. Поэтому я сразу перешёл к делу.

— Сегодня вечером на лужайке Майского бульвара будут гулять Ксения с вашей дочерью, — сказал я как ни в чём не бывало и понаблюдал за реакцией молодого человека. Он стоял передо мной обомлевший и молчал. Но, определенно, не подумал, что я несу несусветную чушь, ибо на его лице не проглядывалось и тени недоумения. Он явно всё понял и мне не пришлось ничего ему объяснять и доказывать.

Вечером того же дня я совершил маленькое путешествие на лужайку, о которой был наслышан от Ксении. Я бродил по высокой, едва ли не доходившей до пояса, траве и то и дело озирался по сторонам в надежде увидеть хоть одного героя пьесы, конец которой ещё не был обозначен. Стоило мне разглядеть человеческий силуэт вдали, как я спрятался за цветущий куст терновника, ненароком исколов себе руки этим недружелюбным растением. Позже выяснилось, что силуэт этот принадлежал Виктору. Он медленно двигался в сторону того самого дуба, о котором успела рассказать мне Ксения, а затем облокотился о него и о чём-то задумался. А спустя какое-то время на лужайке оказались Ксения с дочерью. Я облегчённо выдохнул, ибо теперь мне не грозило остаться в глазах Виктора пустословом и, главное, я мог надеяться на завершение всех страданий этих двух прекрасных молодых людей.

Обнаружив под дубом Виктора, Ксения на мгновение замерла, после чего отпустила руку девочки и пошла в противоположную от дерева сторону. Она встала на низкий пенёк посреди лужайки, в ту же минуту рядом с ней оказался Виктор. На ребёнка молодые люди едва ли обращали внимания. Казалось, они, утонув в друг друге, не замечали никого и ничего вокруг. И во мне не осталось сомнений, что, выйди я сейчас из-за этого проклятого куста, они меня даже не заметят.

— Зачем ты пришёл? — тихо спросила Ксения.

— За тобой, — строго, в каком-то смысле, грубо отозвался Виктор и обвёл девушку чуть ли не презрительным взглядом. Но за этим презрением явно скрывалась долгая несчастная любовь.

— А как же твоя девушка? — ухмыльнулась Ксения. — Твоя королева красоты?

— Знаешь, чего я очень хочу? — спросил он и сам дал ответ на свой вопрос: — Чтобы ты сказала всё, что думаешь обо мне.

— Не поверишь, — коварно улыбнулась Ксения. — Я хочу того же самого от тебя.

— Тогда слушай, — кивнул он. — Только обещай, что не обидишься.

— Обещаю, — отозвалась девушка.

— Иногда мне кажется, что на меня наложили страшное проклятие в твоём лице. Я встретил тебя, полюбил и возненавидел в один день. Ты эталон бессердечия и эгоизма. Ты наплевала на мои чувства и не на секунду не раскаялась в этом. Когда семь лет назад на дне рождении отца ты отвергла меня, во мне роилось неистовое желание доказать тебе, что ты ошиблась. Я хотел, чтобы ты кусала локти, глядя на меня рядом с другими девушками. Если ты помнишь, я встречался почти со всеми твоими одноклассницами. Но не потому, что они мне нравились. Я делал это для тебя и надеялся, что ты будешь страдать, переживать до седых волос из-за того, что потеряла меня. Но ты оказалась непробиваемой. Когда я бросил очередную девушку и, встретившись с тобой в коридоре школы, снова улыбнулся тебе в надежде, что на сей раз ты окажешься благосклоннее ко мне, ты по традиции отвела глаза. Я тогда прошёл мимо тебя, пылая гневом, обуздать который мне не удалось до сих пор.

Ксения слушала Виктора с таким видом, словно не верила ни одному его слову. А потом влепила ему пощёчину и, спустившись с пенька, двинулась к дочери, что сидела на корточках под дубом и рассматривала муравьёв. Молодой человек пошёл за девушкой следом.

— Ты же сказала, что не обидишься, — усмехнулся он.

Она на мгновение обернулась, ответив:

— А я не обиделась. Это был знак, что тебе пора прекратить.

Тогда Виктор резко развернул Ксению и коснулся своими губами её губ. Она обвила его шею руками, и из глаз её покатились слёзы.

Я дождался, пока эта уже счастливая семья покинула лужайку, и тоже побрёл домой. Когда за окном было совсем темно и я уже лёг спать, в дверь дома постучали. Незваной гостьей оказалась Зина. Она переступила порог и не сказав ни единого слова, крепко обняла меня, по всей видимости, догадавшись о моём добродетельном поступке.

Сегодня мы с ней посетили могилку покойной Ольги Николаевны. Впервые я увидел фотографию женщины на памятнике, и в очередной раз убедился, что Ксения совсем на неё не похожа. Признаться, таких красивых женщин, как эта Ольга, я в жизни ещё не видел. Однако, эта красота не притягивала взор так, как притягивала его несовершенная внешность её дочери.

— Ну, вот, — сказала Зина, вырвав все сорняки вокруг оградки. — Теперь её душа спокойна. История с Виктором и Ксенией стала ещё одним доказательством того, что спорить с судьбой бесполезно.

— Когда у них свадьба? — осведомился я с улыбкой.

— Через две недели, — ответила женщина.

— Надеюсь, сейчас Ксения не держит зла на мать.

— Только вчера мы с ней говорили по этому поводу. Она заявила, что бесконечно ей благодарна. Ведь эти семь лет разлуки с Виктором пошли им обоим на пользу. Она убеждена в том, что, если б они стали встречаться, будучи школьниками, с большой долей вероятности расстались бы по юношеской глупости. А пока они столько времени грезили друг о друге, их любовь только крепчала. И сейчас её не сможет разрушить даже самый сильный ураган.

А я, вместо того, чтобы идти в редакцию газеты, я взялся писать этот роман. Не знаю, понравится ли он издателю…