Сгоревшая под дождём

Анеле Лантана, 2022

Тихую Ксению никогда особенно не интересовали любовные похождения и романтические отношения, пока в городе не объявился загадочный красавец. Кажется, это похоже на светлую историю долгожданной любви, если бы не деспотичная мать Ксюши. Утверждая, что избранник дочери – бессовестный ловелас, она разрубает едва завязавшиеся отношения: девушка вновь возвращается к книгам, творчеству и одинокой жизни. Вроде бы, ничего страшного не произошло, но только сердцу Ксении известно, насколько ей был нужен тот, от кого ей пришлось отказаться… Комментарий Редакции: Проницательный, пронзительный, мягкий и вместе с тем серьезный – пожалуй, этими словами можно хотя бы частично описать новый роман Анеле Лантаны. Несмотря на – казалось бы – классический сюжет, он богат на ошеломляющие плот-твисты и точно знает, чем удивить своего читателя.

Счастливые

Глава 1

Усталыми руками Ася пошарила в карманах белого фартука в поисках ключа от своей комнаты. Она достала его и уже было поднесла к замочной скважине, но он подобно мокрой гусенице выскользнул из рук и упал на пол. В это время по коридору шла Виктория Игоревна, управляющая детским домом. Она остановилась у нагнувшейся Аси и недоверчиво прищурилась на неё. Привычка подозревать людей в их непорядочности зародилась у женщины ещё в далеких девяностых, когда она, выпускница педагогического института, заняла должность директора школы в родном посёлке. Подняв с пола ключ, Ася уставилась на Викторию Игоревну. Глаза у девушки были красные, лицо бледное, руки чуть дрожали. Окинув её презрительным взглядом, управляющая огляделась по сторонам, убедилась, что поблизости нет ни одного ребёнка, и прошептала:

— Трава? Табак? Ликёр?

В первые полминуты Ася не нашлась, что ответить, ибо не понимала, какой смысл вкладывает собеседница в данный набор слов, но когда до её сознания дошло, что Виктория Игоревна подозревает её в наркотической или алкогольной зависимости, девушка едва не заплакала от возмущения и обиды.

— Что же вы говорите? Целый день я провозилась с детьми и так устала, что сил никаких нет.

— Устаёте? — с неким укором проговорила Виктория Игоревна, явно не смягчившись по отношению к молодой воспитательнице после её ответа. — В таком случае пейте больше кофе… или ищите место, где вам не придётся тратить много энергии.

— Я стараюсь…

— Думали, вам здесь будет мёд? — властным тоном перебила Асю Виктория Игоревна и сняла свои большие круглые очки. Все знали эту высокую полноватую женщину с пучком на голове как заядлого нравоучителя и большую любительницу скандалов. — Дети не должны видеть вашу кислую физиономию круглые сутки. Кажется, вам отводится немало времени на отдых. — Виктория Игоревна взглянула на стрелки своих наручных часов. — Десять часов. Ваш рабочий день заканчивается в девять. Если вы думаете, что чем дольше будете работать, тем больше будет зарплата, то вы ошибаетесь. Не занимайтесь самодеятельностью. Заканчивайте вовремя, как и остальные тридцать девять воспитательниц этого дома.

— Ваня никак не мог заснуть. Мне пришлось прочитать ему вторую сказку, — спокойно ответила Ася на претензии Виктории Игоревны.

Женщина надела очки, ещё раз внимательно всмотрелась в красные глаза Аси, хмыкнула и, пройдя мимо девушки, быстро, громко постукивая высокими каблуками на шпильках, направилась куда-то по коридору. Ася обернулась и смотрела вслед управляющей до тех пор, пока та не завернула за угол, скрывшись из виду. Тогда девушка отперла дверь и вошла. Она в очередной раз осмотрела комнату, в которой поселилась три дня назад и к которой пока не успела до конца привыкнуть. Первые восемнадцать лет своей жизни Ася прожила с матерью в крохотном домике на окраине города. Домик напоминал деревенскую хату. Так он был прост за счёт деревянных полов, дешёвой мебели из советского прошлого и ковра на стене. Следующие пять лет жильём для девушки послужила комната в общежитии при педагогическом институте, где она получала профессию воспитателя. Та комната была маленькая, всегда пыльная и неуютная. Эта же комната в детском доме, отведённая Асе как воспитательнице, казалась девушке райским уголком. Она была такая просторная, что, по мнению Аси, в ней свободно уместились бы все пятьсот шестьдесят детей дома. Голубые как море стены и шторы цвета морской волны успокаивали девушку в те моменты, когда она, оставаясь наедине с собой после многочасовой работы с озорниками (так Ася называла детей, что были под её надзором), начинала тосковать по матери, по родному городку и думала о том, как тяжело полюбить места, далёкие от дома. Никогда ещё Ася не спала так крепко, как здесь, даже во времена сессий, когда времени на сон оставалось всего ничего. И дело было не в большой удобной кровати с белоснежным, пахнущим лавандой, бельём. Просто двадцать ребятишек, за которыми с утра до вечера смотрела Ася, что называется, выжимали из девушки все соки. Когда Ася смотрела на шкаф, что был высотой с трёхлетнюю берёзу, росшую на площадке для игр у дома, она с улыбкой думала о том, что в нём поместились бы вещи всех студентов, что жили в общежитии, сразу. Её же скудные вещи занимали лишь две полочки. У окна, из которого можно было наблюдать озеро, в котором плавали пять белых лебедей, стоял большой письменный стол. Это был единственный предмет в комнате, который не нравился Асе, оттого что он был чёрный. А тёмные цвета с детства угнетали, а порой пугали девушку.

Ася обратила свой взор на стол и медленно, как бы опасаясь этого, по сути не представляющего никакой для неё и вообще не для кого опасности предмета, подошла к нему и впервые положила на него свою хрупкую влажную руку. Сделала она это предельно осторожно, словно попыталась приручить зверя. К пальцам тут же прилипли пылинки, что опускались на стол в течение трёх дней (Ася ещё не стирала в комнате пыль). Ася села за стол, взяла с его края белый лист с ручкой и принялась писать.

«Ну вот, дорогой мой человечек, я наконец выкрала у этой жизни крохотный отрезок времени, чтобы поведать тебе о своей, в каком-то смысле, новой жизни. Во вторник двадцатого числа я прибыла сюда с чемоданом в руках. Я дрожала как мышка, когда администратор, прелестная молодая девушка, провожала меня до кабинета управляющей. Я молила Бога, чтобы человек за дверью оказался благосклонным ко мне. Это оказалось не совсем так. Виктория Игоревна, властная женщина в возрасте, едва увидев меня, заявила: „Ребёнок приехал воспитывать детей. И кому в голову приходит выпускать таких слюнтяек?“ Повздыхав и поохав, управляющая всё-таки приняла меня на работу, чему я бесконечно рада. Я сказала Виктории Игоревне, что не подведу её, но не была уверенна, что выполню своё обещание. Мне как воспитательнице выделили отдельную комнату. Она замечательная. Она похожа на номер в той гостинице, где мы с тобой однажды ночевали, когда приезжали в Архангельск на похороны тёти Иры. Ты ещё тогда говорила, что такой роскошной мебели не видала отродясь. Не хочу жаловаться, но работа моя тяжёлая. Двадцать детей каждое утро ждут, когда я помогу им одеться, отведу их в уборную, потом в столовую, уговорю, если не каждого первого, то второго, съесть хотя бы пару ложек каши или супа. Благо, на десерт им всегда дают настоящую вкуснятину. После завтрака я веду их на занятия, которые проходят в кабинете на четвёртом этаже. Их учат читать, писать и считать. Пока идут занятия, я должна находиться в кабинете и угоманивать нарушающих дисциплину ребят. После занятий я снова веду их в столовую уже на обед. После обеда мы идём с детьми на площадку. Там они играют, а я приглядываю за ними, а точнее внимательно смотрю, чтобы ни один ребёнок не ударился или не произошло что похуже. Вечером, после того, как дети поужинали, необходимо каждого переодеть в пижаму, уложить в кровать, прочитать сказку и проследить, чтобы все уснули. Я работаю от рассвета до заката. На себя у меня почти не остаётся времени. За эти три дня я прилично похудела. Постоянно хочется спать. Жду не дождусь, когда наступит воскресенье. Детей из моей группы увезут на экскурсию на целый день. Тогда я смогу хорошенько отдохнуть. Сегодня краем уха я услышала, что завтра дом посетит его владелец и что наверняка он захочет встретиться с персоналом. Я немного волнуюсь и надеюсь, что этот человек окажется хоть чуточку добрее, чем управляющая. Мама, я очень соскучилась по тебе. С нетерпением жду конца месяца, когда мне дадут неделю выходных. Тогда я приеду домой и увижу тебя, моя родная. Умоляю, если тебя снова потревожит сердце, поезжай в больницу. Не стоит так небрежно относится к собственному здоровью. Как получишь письмо, напиши ответ. Я буду ждать.

С любовью, твоя Рыбка».

Ася сложила письмо и сунула его в карман, чтобы завтра не забыть вручить его поварихе, когда та отправится к почтовому ящику. Когда Ася только начинала писать, она думала о том, что после душа неплохо было бы чего-нибудь перехватить на кухне. Но теперь девушка чувствовала, что у неё нет сил ни на что, даже на удовлетворение своих естественных потребностей. Она могла лишь доползти до кровати, что она и сделала с удовольствием. Прямо в своей рабочей форме, в тёмно-синем расклешённом платье по колено и белом фартуке поверх него, она уснула. И сон, что видела девушка, был похож на все предыдущие сны, которые ей неустанно снились вот уже шестой год подряд. Ася бежит по коридору. Точно такой же коридор был в школе, в которой она училась. И с каждым её шагом он становится уже, жёлтые стены вот-вот соприкоснутся и придавят её. Но всё в который раз обходится. Ася выбегает из коридора и оказывается в какой-то тёмной, незнакомой ей комнате, где она встречает школьную уборщицу. Та смотрит на неё ласково и говорит, что ей необходимо умыться. Уборщица предлагает провести Асю до раковины, но девушка отказывается. Вместо этого она умоляет уборщицу сказать, где тот мальчик, которого она любит. Уборщица понимает, о ком говорит Ася. Она объясняет девушке, что её любимого давно нет в школе и что здесь он больше никогда не появится. Ася плачет от горя и обиды.

Настало утро, и Ася проснулась со слезами на глазах в залитой солнцем комнате. Точнее, её разбудил громкий стук в дверь. В испуге Ася подхватилась с кровати решив, что проспала, и злобная Виктория Игоревна спешит ей об этом напомнить. Но стоило Асе взглянуть на наручные часы, как к ней вернулось спокойствие. До работы оставалось ещё двадцать минут. Ася открыла дверь и увидела перед собой Анну Павловну, главную повариху в доме. Это была пожилая и очень толстая дама с короткой стрижкой и ярким макияжем. В представительности она ничуть не уступала Виктории Игоревне, а в добродушии и открытости и вовсе её превосходила. Женщина, не дожидаясь приглашения Аси, с недовольным выражением лица поспешила войти в комнату. Одета она была в серое пальто, а обута в высокие красные сапоги.

— Мы так не договаривались, — строго, но с улыбкой сказала Анна Павловна. — Ты обещала, что в полдевятого спустишься на кухню и отдашь мне письмо. Я тебя там десять минут ждала.

— Ах, Анна Павловна, дорогая, я проспала, — виновато проговорила Ася, скрестив руки на груди. — Простите, простите, вот письмо. Будьте добры, купите для него конверт.

Ася достала из кармана письмо и протянула его поварихе. Та с наигранной злостью вырвала его у девушки и поспешила удалиться.

— Спасибо, — прошептала ей вслед Ася.

Анна Павловна была единственным человеком в детском доме, с кем Ася по-настоящему сдружилась за три дня пребывания здесь. А познакомились две работницы следующим образом. Один из детей за завтраком, толи случайно, толи из-за нежелания есть, опрокинул на себя тарелку с горячим супом. Когда он закричал и заплакал, в столовую прибежала Виктория Игоревна и обвинила Асю в том, что она не досмотрела за ребёнком и что он едва не получил серьёзные ожоги. Тогда за Асю заступилась Анна Павловна. Она выбежала из кухни и сказала, что видела в окошко, как мальчик специально толкнул тарелку, а до этого заявил, что ненавидит суп и не будет его есть. В своё оправдание Анна Павловна сказала, что всегда перед тем, как разливать только что сваренные суп или кашу по тарелкам, ждёт, пока они слегка остынут, чтобы никто не обжёгся.

Глава 2

По деревянной, чистой и блестящей от своей новизны лестнице ступал высокий, плечистый, едва седеющий мужчина в строгом костюме. Он поднимался на шестой, последний этаж. Когда он приблизился к нему, капельки пота выступили на его массивном лбу, появились одышка, ощущение тяжести в ногах, и он подумал, что неплохо было бы заниматься спортом чаще двух раз в неделю. Его тяжёлые шаги и угрюмый взгляд наводили страх на проходящих мимо детей и даже некоторых воспитательниц. Все они оглядывались на него и недоумевали, что этот суровый человек забыл в таком заведении. Но никто не знал, что внешность мужчины совсем не соответствует его характеру. И если бы воспитательницы были осведомлены о том, что это не какой-то проходимец, а хозяин этого дома, они, верно, вели бы себя иначе. Не глядели бы исподлобья и не шарахались, как от злой собаки, а улыбались, приветствовали и желали здоровья такому благородному мужчине. А дети и вовсе плакали бы от счастья и благодарили своего спасителя, если бы знали, в насколько неблагоприятных условиях жили бы, не будь на свете этого, по их предположениям, великана-людоеда.

Антон Денисович, так звали хозяина детского дома, был очень богатым человеком, владел несколькими гостиницами в городе и имел ряд магазинов запчастей для автомобилей. На вопрос: «А сам ли Антон Денисович добился таких высот?» последует отрицательный ответ. Всё, чем владел бизнесмен, когда-то принадлежало его отцу. Тот перед смертью завещал весь свой бизнес юному Антону, который оказался не пустоголовым лентяем, как можно назвать большинство представителей так называемой золотой молодёжи, а вполне умным и ответственным молодым человеком, закончивший Высшую Школу Экономики с красным дипломом. По молодости мужчина только и думал о развитии бизнеса, перешедшего ему по наследству, а после тридцати лет всерьёз занялся благотворительностью. Он перечислял крупные суммы в различные фонды, детским домам. Однажды Антон Денисович из интереса посетил один государственный детский дом. Увидев многочисленные маленькие лица, в которых читались безвыходность и отчаяние, а также не совсем благоприятные условия, в которых жили дети, бизнесмен выбежал из детского дома, сел на крыльцо и заплакал. Так ему было жаль малышей. На следующий день Антон Денисович задумал построить свой детский дом на собственные средства. Он хотел создать такое место, где детям было бы уютно, где они не познали бы жестокости и всякого рода лишений, где они почувствовали бы себя любимыми. И ему удалось реализовать свою идею. Шестиэтажное здание было похоже на гостиницу класса люкс как снаружи, так и внутри. Всё в этом частном детском доме было на высшем уровне: большие уютные комнаты, заполненные игрушками, добрые воспитательницы, вкусная еда, дорогая красивая одежда и прочее. Конечно, Антон Денисович знал, что ни один детский дом, даже самый лучший, не заменит родителей. И всё же мужчина стоял на том, что сироты должны жить не хуже остальных детей, а возможно лучше.

Антон Денисович направлялся в свой кабинет, когда врезался лбом в открывающуюся дверь, мимо которой проходил. Из его носа пошла кровь, которая испачкала его дорогой пиджак. Дверь закрылась и перед ним очутилась Ася, закрывающая от шока рот руками.

— Что же вы стоите? — нервно проговорил Антон Денисович, зажимая двумя пальцами нос. — Бегите в медпункт и позовите медсестру!

— Да, я сейчас!

Ася прибежала в медпункт и осведомила медсестру о том, что она, кажется, сломала нос какому-то странному типу на шестом этаже. Вместе с медсестрой она вновь поднялась наверх. Антон Денисович приказал медсестре идти за ним и направился в свой кабинет. И когда взволнованная Ася тоже последовала за ним, он обернулся и приказал ей скрыться с глаз его долой. Тогда Ася спустилась на кухню и рассказала об инциденте Анне Павловне, которая лепила из теста пирожки с повидлом.

— А как выглядел этот мужчина? — поинтересовалась повариха.

— Я особо не приглядывалась. Запомнила только, что он очень высокий и злой, как бык.

— Высокий, говоришь? — прищурилась Анна Павловна и Ася, заподозрив что-то неладное, заволновалась.

— А что, вы знаете его?

Анна Павловна кивнула и, отвернувшись от Аси, продолжила готовить. Девушка разозлилась на повариху за то, что та не продолжала разговор, заставляя её переживать и томиться в догадках. Она уже настроилась выпытывать у Анны Павловны, кто же есть тот человек, которого она чуть не убила дверью, как вдруг в её голову пришла мысль, заставившая трястись от страха всё тело. А страх этот был вполне оправдан. Ася догадалась, что представительный мужчина в костюме и есть хозяин дома, потому что он пошёл в сторону кабинета, на двери которого красовалась золотистая табличка с надписью «Воронов Антон Денисович. Директор детского дома».

— Я пропала, — пробормотала Ася, вытирая покатившуюся из глаза слезу. — Он уволит меня.

Анна Павловна оставила работу. Она положила руку Асе на плечо и с жалостью посмотрела ей в глаза.

— Если бы я была на месте Виктории Игоревны, я бы пошла к Воронову и стала уговаривать его не выгонять тебя. Но кто же будет слушать простую повариху? Ты не плачь. Возможно этот случай не обернётся для тебя увольнением.

Лицо Аси сделалась спокойным, дрожь испарилась. Казалось, она была равнодушна ко всему, что с ней произошло сегодня, вчера и вообще за всю её жизнь. Она медленно подошла к стулу в углу кухни, села на него, откинувшись на спинку, и прикрыла веками глаза, словно собиралась уснуть. Анна Павловна так внимательно, с большим интересом, рассматривала Асю, словно перед ней находился не живой человек, а хорошо слепленная восковая фигура.

— Что с тобой? — прошептала повариха.

— Ах, Анна Павловна, — начала тихо Ася, слегка приоткрыв покрасневшие глаза, — как я устала. Если бы вы знали, как я устала бороться.

— С чем же ты борешься?

— С любовью, — ответила Ася, повесив голову, как двоечник у доски. Ей, кажется, было стыдно это говорить. Стыдно, но необходимо, как глоток свежего воздуха, ибо её боли стало душно в одной душе. — Сегодня мне снова приснился сон, который я уже видела сотни, нет, тысячи раз. Каждую ночь мне снится один и тот же сон. Я страшно мечтаю избавиться от него. Но, наверно, чтобы это сделать, надо избавиться от определённых мыслей. Но я не могу. Анна Павловна, не могу! Научите меня, если можете. Прошу, научите! Иначе я умру!

— Что же ты болтаешь, глупая девчонка? — Анна Павловна нахмурила свои густые чёрные брови. Она сердилась на Асю за её ужасные слова, но в глубине души тревожилась за неё, как за родную дочь.

— Я морально умру, — покачала головой Ася, устремив взгляд в окно, за которым начинался дождь. Первый дождь в ту осень. — Точнее, он меня убьёт, ведь начал это делать шесть лет назад.

Анна Павловна достала табуретку из-под стола, за которым готовила, и, села на неё напротив Аси.

— Рассказывай, — приказала она.

Лицо Аси покраснело, глаза забегали из стороны в сторону. Ей, определённо, было неловко говорить о своих чувствах с едва знакомым человеком, пусть и хорошим. И всё-таки она победила своё смущение.

— Однажды, когда я училась в школе, мне признался в любви мой одноклассник. Мне от этого признания было не холодно не жарко, ведь он мне совершенно не нравился. Я сказала ему, что не нуждаюсь в его любви. Но он не сдавался, он продолжал умолять меня дать ему шанс. Он приглашал меня в кино, звал гулять в парке. Но я отказывалась, будучи уверенной в том, что никогда не полюблю его. Но я ошиблась. Стоило нам закончить школу и, соответственно, расстаться, как я осознала, что он очень хороший человек. А со временем я поняла, что люблю его и любила всегда, просто боялась себе в этом признаться. Сейчас он женат, воспитывает ребёнка, а я до сих пор одна, потому как не могу никого полюбить так, как люблю его. Я думаю о нём каждый день, если не каждый час. Признаться честно, бесконечные мысли о нём мешали мне учиться, а теперь мешают работать, так как делают меня рассеянной. Я постоянно виню себя в том, что тогда, в школе, отказалась встречаться с ним. А один и тот же сон постоянно напоминает мне, что я упустила любовь. Анна Павловна, я в отчаянии. Как мне забыть его?

Анна Павловна сделала глубокий вдох, на минуту задумалась, а потом сказала:

— Встретить.

— Кого встретить? — не поняла Ася.

— Встретить человека, которого ты полюбишь сильнее, чем того школьника. А чтобы встретить, нужно подождать. Подожди, и всё у тебя будет.

Анна Павловна поднялась с табуретки, погладила Асю по щеке и, вернувшись к столу, продолжила лепить пирожки.

— Мне нужно работать, — сказала она. — И ты иди. Не забыла ли ты, что через пять минут должна вести детей на прогулку?

— Ах, конечно, — встрепенулась Ася. — Дети!

Она помогла одеться двадцати ребятам из своей группы, после чего отправилась с ними гулять в сад, что находился прямо за домом. Дождь кончился, оставив после себя лишь капли на желтеющих листьях деревьев и маленькие лужи на дорожке, однако на небе плавали такие страшные тучи, что о налаживании погоды говорить не приходилось.

Попросив детей вести себя спокойно и не убегать за пределы сада, Ася села на лавочку и стала наблюдать за шумными и подвижными воспитанниками. В то же время она думала, правильно ли сделала, что рассказала Анне Павловне о том, что так долго терзало её душу и сердце. Ведь раньше девушка никогда ни с кем не заговаривала об этом, не с подругой в институте, не с мамой. Она прекрасна знала, что такое любовь, потому что сама её испытывала. Но считала неправильным говорить о своих любовных чувствах с кем-то кроме предмета воздыхания. Однажды мама поинтересовалась у неё, нет ли в её жизни человека, которого она хотела бы видеть в роли своего мужа, на что Ася отрицательно покачала головой, а потом спросила, к чему ей задался этот вопрос. «В твоём возрасте это естественно, — сказала мама. — Девушки и юноши имеют свойство влюбляться, причём так, что у них срывает крышу от любви». Мама точно угадала состояние Аси. У неё действительно сорвало крышу. И она сама это осознавала. Она не хотела быть заложницей любви, она хотела освободиться от этого чувства, как птичка грезит выбраться из клетки и вспорхнуть в небо.

«Анна Павловна — добрая, понимающая женщина, — думала Ася. — Вот я и открылась ей. Но стоило ли? Столько лет я хранила эту тайну, а теперь о моей любви знает другой человек. Какое странное чувство… Мне спокойно и тревожно одновременно. Но, кажется, моё признание поварихе пошло мне на пользу. Да! Сейчас я понимаю, что люблю этого мужчину меньше… Или вовсе не люблю… В общем, это не так важно. Главное, что мне стало легче. Я выговорилась и мне стало легче. Определённо легче!»

Конец ознакомительного фрагмента.