Колхозное строительство 6

Андрей Шопперт, 2022

Вот только кресло новое поставишь, утвердишься в нём, а тут "бац" и опять в дорогу. Опять в четвёртый раз жизнь начинать с нуля. Кто-то специально двигает по шахматной доске? И ведь был как раз на том месте, где мог принести максимальную пользу. А теперь что? Совершенно чуждый мир. И совсем другая ответственность. А ведь на старом месте столько недоделанных дел. И глава государства не друг. Судьба опять забросила товарища Тишкова в чёрную дыру. Вот пусть попробует выпутаться. Книга будет про Казахстан. И не только. Про жизнь в 1968 году.

Глава 5

Событие одиннадцатое

Парень бросил девушку, но его собака по привычке нашла её и принесла хозяину назад.

— Как зовут собаку Путина?

— Шавка Мономаха.

— Думаете, мне одному с этим справиться? Да не, согласитесь — я вообще брошу эту неподъёмную ношу и пущу всё на самотёк, — на публику работал. Конечно, не бросит. Характер такой. В обычной жизни — дурацкий. А вот при рулении чем-то — вполне себе подошёл. Пётр об этой своей «дури» знал, а ничего поделать не мог. Само наружу вылезало. Если что не получилось, то не бросал никогда. И второй раз попробует, и третий, и десятый, пока не получится. Наглядный пример из сельского хозяйства — увидел как-то на сайте садоводческом реликтовое дерево в продаже. Гинкго билоба. Купил, посадил — замёрзла. Урал ведь, а не Сочи. Снова купил, прочитал про опыт выращивания в условиях севера этого южного дерева. Посадил — зимой опять замёрзло, хоть и укрывал. Снова в интернет полез. Ничего нового. Купил в третий раз — и осенью мысль интересная пришла в голову. А что, если с деревом поступить так же, как он с розами поступает? С ними такая морока каждый год! Выкапываешь куст, немного обрезаешь — и сажаешь в дырявое ведро старое. Поливаешь, и на следующий день опускаешь в погреб, где картошка зимой хранится. Понятно, весной в обратном порядке. В апреле, пока ещё остатки снега есть, вытаскиваешь вёдра — и в теплицу. Они начинают оживать. И когда после цветения черёмухи пересаживаешь их в землю, то уже почти цветут. Люди приходят и поражаются: розы! На Урале! В мае цветут! У других или вымерзли, или только первые ростки появились, а тут — огромные цветы. Так вот о гинкго. Посадил в ведро и отправил вместе с розами. Весной из ведра не достал — просто прикопал его, осенью — в подвал. Так два года. А потом очень аккуратно ведро разрезал, чтобы ни одного корешка с микоризой не повредить, и посадил в тенёк. Всё гадал, перезимует или нет. Перезимовало — и уже три года весной свои листья с волшебным лекарством выращивает. Растёт медленно — ну на то и реликт, живое ископаемое, дальний родственник сосны. Начинают они всегда «за упокой».

Вот и сейчас. Решил, что от тётечки не отстанет: не мытьём, так катаньем уговорит. Это — имя. Это — символ, без него дело не выгорит. Да и ей самой, хоть никогда не признается, помощь нужна — ведь тихо угасает великая поэтесса, всё у неё в жизни уже было. Не на что смотреть вперёд.

Тишков пригласил на несуществующую (пока) должность министра культуры несуществующей (но это точно ненадолго) республики Ольгу Берггольц. Не хочет — старенькая, интеллигентная. Как людьми руководить?

— Кому руководить — найдём. Главное — вести в правильном направлении и быть знаменем.

— Знаменем! Ну вы скажете.

— Скажу. Согласны?

— Можно я подумаю, посоветуюсь? — вот, уже лучше, а то «нет», да «нет».

— Ленинград жалко бросать? Я понимаю. Вся жизнь. Вот тут и закончится. А там — новые люди, подвижники. Новое дело — стресс, адреналин. Дольше проживёте, и столько полезного для народа сделаете.

— Несносный вы человек. Подумаю. Сказала же! — вот! Уже как министр говорит.

— Когда ждать ответа? — уже чуть улыбнулась. Короткая стрижка, и волосы тоненькие, и мало их. Лицо типично немецкое — длинное. Интересно, а с немцами себя отождествляет?

— А как вы вообще себе представляете развитие культуры, да ещё и немецкой, да в Казахстане?

— То есть уже планы строите — это хорошо. Как представляю? Ну, я ведь чуток министром культуры поработал. Ругают, поди, до сих пор?

— Кто ругает, кто хвалит. С борцами нашими вы лихо разделались. Так как?

— Строительство библиотек, клубов, кинотеатров. Немецкий театр. Можно будет на первое время из ГДР или ФРГ режиссёров и актёров пригласить. Филиал киностудии ДЕФА, у нас там снимать фильмы про индейцев — сам бог велел. Такие пейзажи! Любые горы, любые степи. Потом и наших лучших режиссёров и актёров соберём. Голливуд по-немецки с казахским уклоном. Преподавание литературы немецкой в школе. И вообще, по окончании школы человек должен свободно разговаривать на трёх языках. Издательский дом с филиалами типографий в каждом посёлке. При библиотеках — кружки юных поэтов и писателей. В каждом посёлке — художественная школа, и в городах художественные училища. Что ещё? У меня киностудия есть во Франции. Она фильмы не снимает, она дублирует лучшие наши и пускает их в прокат по всему миру. Не скажу, что огромные деньги, но очень и очень немалые. Так вот — её можно перенести в немецкую республику. Сейчас переводят на французский и английский — можно добавить немецкий и испанский, да и итальянский можно. И обязательно китайский. Там сейчас всё устаканится, и начнётся всплеск любви к русской культуре — а мы уже готовы! Одним словом, Ольга Фёдоровна, работы море. Деньги? Ну, немного пообещали, часть своих вложу, на культуру не жалко, а потом заработаем. Ещё и делиться с образованием будем.

— Фантастика какая-то! — отмахнулась обеими руками.

— Да чтоб мне провалиться на этом месте! — встретились в доме № 20 на набережной Чёрной речки. Хреново у нас будущие министры живут.

— Где вас найти, если решусь?

— Чего меня искать? Вот он я.

— Весёлый вы человек. А, была, не была! Квартиру-то дадите? Или в общежитие?

— Дом построим, горничную найдём. Собаку с кошкой подарим.

— Собаку? Тогда ладно. Если собаку.

Специально в Ленинград сгонял на «Сессне» с Гагариным. Великое всё же дело самолёт. Два часа — и по Невскому идёшь. Два часа на уговоры знамени новой республики, и два часа назад. Вот теперь ещё час — и дома. Послезавтра ведь рано утром отбывать в ссылку, хоть и почётную, а ещё куча дел. Нужно и премьера найти, и Первого Секретаря.

Интермеццо 4

Говорю, что не пью — все пытаются напоить.

Говорю, что на диете — все пытаются накормить.

Говорю, что нет денег — то ли тихо говорю, то ли хреново слышат, но не суют и не навязывают.

Георгий Карпович Цинёв стоял у входа в палату Брежнева и не решался войти. Чазов постоял рядом и отошёл к окну. Евгений Иванович сообщил, что изменений нет. Пациент в искусственной коме. Брежнев лежал не в кремлёвской больнице. Его сразу же перевезли в институт Кардиологии АМН СССР.

Стоял, думал. Брежнев был другом. Был защитником в этом гадюшнике, что зовётся «Власть». Семичастный, когда только заступил на должность главы КГБ, хотел сместить его, но Леонид Ильич доходчиво тогда объяснил «комсомольцу», что не по Сеньке шапка.

Теперь вот друга и защитника нет. Нет уже несколько дней. Приходится крутиться самому. Разные вещи — принимать решения, когда чувствуешь за спиной стену, и как сейчас — в чистом поле, и рядом некому спину прикрыть. А вокруг куча собак. Шавки, болонки, кабысдохи разные, но вон отдельно кучкуются овчарки. Чуть в сторонке — волкодавы. А кроме того — по одному, по два стоят и скалят зубы бульдоги. Есть и экзотические собачки — вот как тот ньюфаундленд, он же водолаз. Холёный, здоровый. И не боится никого. Что ему! Плюнул и уехал за границу — где там таких красавцев выводят? В Канаде? Ну, в Канаду или во Францию. Везде с такой-то шерстью примут. А он тут пытается сельское хозяйство спасти. Порода такая — спасать утопающих. Тёмная собака, чёрная, как и личность этого министра. Теперь вот даже члена Политбюро. И самое интересное, что не рвётся туда, наверх. Сами пихаем! И двух лет нет, как в Москву его Брежнев перетянул, а уже вон куда занесло. И это в сорок лет. Сопляк.

Георгий Карпович отошёл к окну. Там, за чисто вымытым стеклом, был осенний лес. Зелёная хвоя сосен и елей, голые ветки берёз, осин, ясеней. Так вон, отдельно несколько жёлтых листков сохранилось. Пора бы уже и снегу выпасть — но нет. Обиделось небо на людей. Министр сетовал, что озимые вымерзнут.

Правильно ли он поступил неделю назад, что поддался на уговоры Шелепина? Теперь уже поздно думать. Тогда надо было. Думал. О том, что в аэропорту Алма-Аты застрелен Кунаев Динмухамед Ахмедович, Циневу сообщили в восемь утра. Пока выяснял подробности — звонок из Кремля. Брежнев сам позвонил, только ему хотел докладывать.

— Что известно?

— В семь…

— Подожди, давай сюда выезжай. Здесь доложишь, — трубка мерзко забибикала.

Приехал, а там гонки с препятствиями. Все бегают, кричат — Брежневу плохо. Охрана никого не пускает. Прошёл — хоть его пустили. Брежнев на кушетке бледный лежит и дышит часто, но будто через силу.

— Что, Чазова вызвали? — обернулся к Черненко.

— Конечно. Сейчас будет. Нитроглицерин вон врач дал, сказал отойти всем и не беспокоить.

Отошёл, а потом и в коридор вышел. Потом приехал Евгений Иванович и сказал, что обширный инфаркт — нужно срочно везти Брежнева к нему в институт. Там оборудование.

— Надо — везите.

Забегали тараканы. Или шавки? Только увезли, как появился Косыгин, поговорил с Черненко и ушёл.

И вот тут к нему подошёл Шелепин.

— Пойдём поговорим, Георгий Карпович.

Чего не поговорить-то. Начальник бывший. Ничего плохого о нём Цинев сказать не мог — ну, разве что сильно нахраписто лез по головам наверх. Там одно место — и оно занято. Нет, команду собирал, силёнки копил. И всё ж против такого зубра-интригана, как Леонид Ильич, слабоват. Пара лет — и нет команды, всю Брежнев разогнал. Когда по одному, а вот в последний раз — так сразу целое кубло вычистил. Пока шли, генерал-полковник понял, что сейчас нужно будет делать выбор.

— Присаживайся, Георгий Карпович, — Шелепин сел не на место во главе большого стола, а сбоку на стул и показал место рядом.

— Здесь пишут. Пойдём в коридор, а лучше до Царь-пушки прогуляемся.

— Твои же пишут?

— Мало ли.

— Хорошо. Пойдём к Царь-пушке.

Опять дорога, и опять время подумать. Ещё не дойдя до шедевра литейца Чохова, понял, что выход один: поставить на Шелепина. Косыгин эту партию играть не будет. У него свои игры. А здесь — Подгорный и Кириленко с одной стороны, Шелепин с другой. И что Подгорный, что Кириленко, что Полянский — они все ведомые. Были Брежнев с Сусловым — тянулись за ними, и тогда этот строй дубов грудью было не прошибить. Теперь нет. Чазов разговаривать не стал, но глаза прикрыл и головой мотнул: мол, ничего хорошего. Это уже второй инфаркт.

Ну, послушаем, что скажет «Железный Шурик».

— Тебя — членом Политбюро. Семичастного — вместо Шелеста. С Гречко я пять минут назад переговорил.

— Косыгин? Он по идее главный.

— К нему сейчас и пойдём. Маршала захватим и Воронова.

Пришли.

— Звонил Чазов. Брежнева ввели в искусственную кому. Даже если выживет — партией, понятно, управлять не сможет. В лучшем случае — сидеть в кресле в Завидово. Или в Крыму.

— Что думаете предпринять, Алексей Николаевич? — Шелепин неопределённо развёл руками, показывая, что в Кремле. Или в стране. Косыгин, как человек практический, решил трактовать вопрос конкретнее.

— Вернуть Маленкова, это раз. Байбакова Николая Константиновича — вместо зарвавшегося Кириленко. Это два. Фурцеву с Полянским гнать на все четыре стороны. Шелеста на пенсию. Пельше тоже. Гришин пусть работает. Подгорный? Тоже остаётся. Генеральным — вижу, хочешь, аж от Чазова новостей не дожидаясь, прискакал. Вот сам и садись в эту крапиву голым задом. Мне того даром не надо — у меня работа есть, её делать надо. И не лезь ко мне с политикой партии, я сам решу, кто у меня в народном хозяйстве коммунист, а кто контра. Всё.

— Семичастного вместо Шелеста? — гнул своё «Шурик».

— Бог с ним. Кого на освободившиеся места в Политбюро?

— Цинева, Семичастного.

— Согласен. Стоп! Кунаев. Что там? — повернулся к Циневу.

— Снайпер из-за забора аэропорта. Сразу насмерть. Ушёл, винтовку бросил. Наша, — коротко доложил Георгий Карпович.

— Туда кого?

— Не думали.

— Я знаю, кого. Есть один товарищ, что надавал тебе недавно на Политбюро по сусальнику.

— Тишков! Молокосос этот! Да его в Африку. В Танзании вон посол умер от малярии.

— Его — в Казахстан и в Политбюро. Это моё условие.

— Не справится!

— Этот — точно справится. Взвоют там все, — поддержал Косыгина Цинев.

Вставил пять копеек и Воронов.

— Конечно, у него морда лица не походит на кунаевскую. Но работоспособности хоть отбавляй.

— Да он капиталист махровый! — не сдавался Шелепин.

— Вот и хорошо! Может, подымет, наконец, Целину. А то у коммунистов пока получается тяп-ляп.

— Чёрт с ним. И в Политбюро?

— Конечно.