Доктор Данилов в Склифе

Андрей Шляхов, 2011

Склиф – это не институт и не больница. Это особый мир. Доктору Данилову "посчастливилось" устроиться на работу в место, которое называют и "Кузницей здоровья", и "Фабрикой смерти", и "Главной помойкой Минздрава". Вы знаете, сколько существует способов самоубийства и что делают с несостоявшимися смертниками врачи? Что хуже – отравиться дорогим героином или дешевым нашатырем? Герои и подлецы, циники и святые… Некоторые говорят, что Склиф – это нечто среднее между бойней и церковью. Сколько можно продержаться в главном институте Скорой помощи, Данилов не знал, тем более после одного страшного случая…

Глава четвертая

Нелирическое отступление, или «Это Склиф, детка!»

Приемное, точнее — приемные (ведь их несколько) отделения, являются, образно говоря, вратами Склифа. Врат много — центральное приемное отделение, приемное отделение токсикологии в седьмом корпусе, в соседнем шестом корпусе у кардиологов свое приемное отделение, свои приемные в ожоговом центре и у трансплантологов.

В приемных отделениях происходит много конфликтов, гораздо больше, чем в любых других отделениях. Это закономерно. В отделениях обстановка более-менее спокойная. Лежат люди, лечатся, считают дни до выписки. Если даже и возникнет какое-то негативное «броуновское движение», зародится конфликт, то его обычно сразу же «погасит» лечащий врач или заведующий отделением. Редко скандалу удается разгореться в полную силу. Врачи — народ тертый, жизнью битый, всем всегда и во всем виноватый, поэтому они до крайностей стараются своих пациентов не доводить. Себе дороже. Лучше уж так — уступить, сгладить, успокоить и выписать поскорее. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон.

В приемных отделениях дело обстоит иначе. Виной тому несколько факторов.

Во-первых, обстановка там нервозная. Оно и понятно — скоропомощной стационар как-никак. У всех беда или крупная неприятность (с мелкими неприятностями люди в поликлинику обращаются, по больницам не ездят). Если у пациентов нет сил скандалить, это сделают их родственники или друзья. Как же не помочь близкому человеку? Непременно надо помочь — расшевелить врачей и сестер, чтобы быстрее бегали и лучше соображали.

Порой доходит до курьезов, весьма, надо сказать, трагических.

Привезла как-то раз бригада скорой помощи в центральное приемное отделение молодого человека с огнестрельным ранением бедра. В сопровождении друзей и родственников на двух автомобилях. Почти одновременно другая бригада с другой подстанции привезла другого молодого человека. С переломами в результате автомобильной аварии. Тоже в сопровождении внушительной компании близких людей. Так уж у нас принято — все переживают, волнуются, каждый лично хочет убедиться, что с его братом или другом все в порядке, что не забыли о нем, не оставили помирать где-то в углу.

В приемном отделении было столпотворение — практически разом, за каких-то полчаса, навезли много народу. Надвое не разорвешься, поэтому врачи и сестры в подобных случаях прежде всего занимаются более тяжелыми больными, а тех, кто «полегче», оставляют на потом. Тяжелый больной, кстати говоря, — это не тот, кто орет и матерится на весь корпус. Если есть силы на крик, значит, дела не так уж и плохи. По-настоящему тяжелые больные лежат тихо, разве что постанывают.

Пациент с переломами оказался более тяжелым, чем пациент с огнестрельным ранением. У того пуля очень удачно прошла через мягкие ткани, не затронув ни кости, ни крупных сосудов. Прошла навылет. Повезло, если можно так сказать.

Один из дежурных врачей мельком взглянул на пациента с «огнестрелом» и, сказав медсестре: «Оформляй пока», подошел к тому, что с переломами.

— Эй, доктор! Мы раньше приехали! — хамовато заявил один из сопровождающих Простреленной Ноги.

— Здесь не магазин! — коротко ответил доктор.

— Не мешай людям работать! — возмутился кто-то из свиты Переломанного.

— Ты……… меня учить будешь? — удивился оппонент. — Да я твою маму………! Вместе с бабушкой!

— Это я твою маму………, козел драный!………!

И разгорелась тут битва великая. Стенка на стенку, то есть ствол на ствол… О пострадавших, из-за которых и разгорелся этот сыр-бор, все участники «боевых действий» позабыли. Хорошо хоть выплеснулись во двор, а не стали стрелять прямо в вестибюле.

Надо сказать, что центральное приемное отделение Склифа довольно велико и идеально подходит для игр в «стрелялки». Это большой зал, с одной стороны которого тянется множество дверей, ведущих в смотровые. Смотровые имеют по две двери — в одну пациенты входят, а в другую выходят. Кто куда, соответственно диагнозу и состоянию. Выйти в ту же дверь, в которую вошел, человек может только в том случае, если ему отказано в госпитализации. Но отказы в госпитализации в Склифе редкость, разве что забежит иногда «самотеком» какой-нибудь истерик с небольшим порезом на пальце и потребует оказания квалифицированной медицинской помощи. Палец помажут йодом или польют перекисью, дадут совет и отправят домой. Смотровые делятся по профилям, чтобы к хирургу не попадали пациенты с травмами, а к травматологу — пациентки с острой гинекологической патологией.

Очень удобно, когда врачи разных профилей сидят рядом друг с другом. Понадобилась, например, пациентке, поступившей к хирургу, консультация гинеколога — нет проблем, здесь он, гинеколог, под рукой, в соседней смотровой, женщину с инородным телом во влагалище принимает…

Итог выяснения отношений оказался печальным. Был один «огнестрел», а стало — пять, причем двух раненых хирургам немедленно на операционный стол пришлось укладывать. Немедленно — это немедленно. Бегом! Стоит чуть замешкаться — и все, можно спокойно, не торопясь, везти в морг. Это недалеко. Тоже в отдельном небольшом корпусе. Все как полагается.

Да и переломов прибавилось. Был один, а стало три. Одному из бойцов ударом ноги ключицу сломали (это в Америке Чак Норрис один, а у нас много мастеров высоко и убийственно махать ногами), другому — руку. Схватили, повернули да локтем об колено — хрясь! Была рука — стала проблема.

Те, кто остались целы, в приемное больше заходить не стали — разбежались кто куда, не дожидаясь приезда милиции. Такие вот дела — небольшой конфликт перерос в крупную разборку, и в результате проблем врачам только прибавилось.

«Это Склиф, детка!» — написал кто-то в мужском туалете отделения неотложной хирургии. Три слова, одна запятая и восклицательный знак, а какой глубокий смысл! Это Склиф, детка, а не какая-нибудь там сонная лечебница. Здесь все настоящее, здесь все иначе. Все по-другому, на свой, особый, манер.

Девушка сопровождала свою подругу, которая получила перелом лодыжки и сотрясение головного мозга, упав на эскалаторе станции метро «Проспект Мира». Ей очень хотелось подняться с подругой в отделение, помочь устроиться в палате, но, увы, ее туда не пустили. Девушка возмутилась и стала качать права. Одна из медсестер вызвала охрану. Скандалистка выхватила из нагрудного кармана сестринского халата авторучку, с размаху всадила ее в глаз охраннику и убежала. Охранника спасти удалось, а вот глаз — нет.

Бывало так, что охранники страдали совсем не по делу, можно сказать — без вины. Другая девушка сопровождала брата-наркомана с передозировкой. Хотела посидеть у его изголовья, ее конечно же не пустили, тем более что брата положили в реанимацию. Девушка попыталась блокировать своим худеньким телом проход в реанимацию, но была выдворена охранником. Выдворена, надо признать, не очень ласково. Вытолкал охранник ее взашей и счел конфликт исчерпанным.

Напрасно он так считал, совершенно позабыв о том, что у каждой слабой девушки есть свой рыцарь. Надежда, опора и защита в одном флаконе из накачанных мышц. Впрочем, для него конфликт и впрямь был исчерпан, ведь в продолжении участвовал совсем другой охранник. Девушка вернулась домой и пожаловалась бойфренду на охранника. Бойфренд был горяч, порывист и к тому же души не чаял в своей подруге. Едва дослушав сбивчивый рассказ до конца, он выбежал из дома, сел в машину и на всех парах погнал из Коптева к Склифу.

Куда он направился? Разумеется, в центральное отделение. На входе маячил охранник — усатый мужик в черной форме. В охране вообще много мужчин послепризывного возраста, и значительная часть из них носит усы. Поэтому идентифицировать конкретного охранника можно лишь приблизительно.

«Мститель» подскочил к охраннику и ни слова не говоря нанес ему сокрушительный удар в подбородок. Не просто отправил в нокаут, но сломал в двух местах нижнюю челюсть и лишил нескольких зубов человека, который его девушку в глаза не видел.

Ирония судьбы, скажете вы? Хороша ирония. Одному — лечиться три месяца, другому сидеть три года, а девушке каково? И подруге — в Склиф передачи таскай и бойфренду в Матросскую Тишину. Жуть.

С больничными передачами свои проблемы. Их, в отличие от тюремных, строго не проверяют. Ну, бывает, опознает персонал по силуэту бутылку с водкой и изымет ее (для того, разумеется, изымет, чтобы вернуть передавшему, не надо строить другие предположения!), но в целом что хочешь, то и передавай. Водку, кстати говоря, очень удобно передавать в пластиковых бутылках из-под минеральной воды. Хранится она там превосходно и подозрений никаких не вызывает — ставь ее на тумбочку, чтоб под рукой, значит, была, и прикладывайся, как только душа попросит.

Да бог с ней, с водкой! Ну, выпил пациент немного, крепче спать будет. Если в буйство не впадает, то никого, кроме желающих набиться в собутыльники, это особо не интересует. Персонал куда больше озабочен проблемой скоропортящихся продуктов, точнее — проблемой хранения скоропортящихся продуктов вне холодильника. Вот это проблема так проблема. Проблема проблем!

В каждую палату холодильник не поставишь. Склиф — это все же государственное медицинское учреждение, а не частная клиника. Нет средств на то, чтобы в каждой палате стоял холодильник. В кабинете заведующего стоит один, в ординаторской, в кабинете старшей сестры, в процедурном кабинете (многие лекарства ведь в прохладе хранятся) и в коридоре один-два для нужд пациентов, вот и все. В наших больницах, так, к сведению, пациенты обеспечиваются четырехразовым бесплатным питанием! Завтрак, обед, полдник, ужин! С учетом диагноза — кому первый стол, кому — пятый, кому — десятый, а кому вообще нулевая диета. Зачем при такой роскошной жизни еще со стороны продукты получать? Тем более скоропортящиеся.

До «общих» холодильников, традиционно стоящих в коридоре возле сестринского поста, идти далеко, к тому же нет-нет а еда из них пропадает. Кто-то возьмет чужое по рассеянности, а кто-то и по злому умыслу. Когда-то, в начале «лихих» 90-х годов прошлого века, в одном из отделений Склифа (в каком именно, автор утаит, чтобы не быть несправедливым к другим отделениям, где могла произойти точно такая история) работал врач, который во время дежурств без стеснения, на глазах у персонала и пациентов, залезал в «общие» холодильники и брал понемногу из каждого пакета себе на пропитание. Да еще и цитировал вслух Максима Горького, приговаривая: «Если от многого взять немножко, это не кража, а просто дележка». Пациенты не жаловались, понимая, что если воспрепятствовать доктору брать натурой, он начнет брать деньгами.

Своя тумбочка — она и ближе, и как-то надежнее. Да и удобно — можно питаться, не вставая с кровати. «Что с творогом (йогуртом, колбасой, глазированным сырком, семгой, куриной ножкой, салом, котлетой, сосиской еt cetera) может за день случиться?» — убеждают себя пациенты и оставляют пищу в тумбочках на несколько дней. Когда появляется аппетит, вспоминают, достают и едят.

Последствия употребления несвежих продуктов могут быть поистине фатальными, особенно для персонала. Понос у больного — это серьезно. Понос у нескольких больных — это ЧП (а как можно есть самому и не угостить соседа по палате, особенно когда видишь, что продукт до завтра не доживет)! Вспышка кишечной инфекции! Положено сразу сообщать в санэпидслужбу, оттуда налетают с проверкой, трясут весь стационар — от кухни (фиг докажешь, что пациенты отравились «своей» едой, потому что для санэпидслужбы в подобных случаях всегда виновата кухня) до патологоанатомического отделения. Да-да, и к патологоанатомическому отделению можно прицепиться. По правилам, существующим еще со времен Советского Союза, патологоанатомический корпус должен быть максимально изолирован от палатных корпусов. В идеале он еще и не должен быть виден из окон лечебных и родовспомогательных помещений, а также жилых и общественных зданий, расположенных близ больничной территории. Расстояние от патологоанатомического корпуса до палатных корпусов и пищеблока должно быть не менее тридцати метров. Ах, у вас всего двадцать пять метров? Вот где корень зла! Двадцать пять метров для бактерий, размножающихся на трупах, — не расстояние! Тридцать метров им не по зубам, а двадцать пять — вполне?

Вы скажете — бред? Отнюдь нет! Нарушили? Нарушили!

Санитарно-эпидемиологические проверки почти всегда оборачиваются неприятностями для администрации стационара, которая, как ей и положено, отрывается на подчиненных. Поэтому во время обходов в тумбочки лучше заглядывать — жизнь будет спокойней.

С начала 90-х годов многое изменилось, в том числе и в людском сознании. Пациенты, в большинстве своем, стали юридически грамотными, они не только знают свои права, но и умеют их защищать. Заставит доктор выкинуть из тумбочки протухшую сардельку — не только жалобы во все инстанции посыплются, но и перспектива судебного разбирательства на горизонте замаячит. Из-за одной сардельки пока не судятся, но если испорченных продуктов целая тумбочка (а такое нередко встречается), то поневоле призадумаешься, отставишь в сторону принуждение и начнешь действовать исключительно методом убеждения.

Склиф можно назвать форпостом экстренной медицинской помощи в России (с учетом того, что в Санкт-Петербурге существует свой НИИ Скорой помощи имени Джанелидзе, в просторечии — «Джаник»). Форпост форпостом, но работают там обычные люди (большей частью квалифицированные), а не боги, поэтому требовать и ждать от них невозможного не стоит.

Не стоит, но пациенты ждут. И если не дожидаются — начинают жаловаться. Интересный факт — благодаря тому, что в обиходе из словосочетания «институт имени Склифосовского» начисто выпало слово «имени», ряд пациентов вкупе с их родственниками уверены, что институт называется так по имени своего бессменного руководителя. Бессменность руководителей в отечественной науке, в том числе и медицинской, — дело обычное. На высоких постах сидят чуть ли не веками. Уходят разве что ногами вперед. Поэтому нет ничего удивительного в том, что некто Склифосовский еще с середины прошлого века руководит институтом в центре Москвы.

«Короче, Склифосовский!» Благодаря этой крылатой фразе об институте знают даже те, кто никогда в Москве не бывал. Ну, а раз есть руководитель, то кому же, как не ему, высоко сидящему и далеко глядящему, можно пожаловаться на нерадивость и прочие грехи его подчиненных? Вот и спрашивают люди:

— А где кабинет Склифосовского?

Иногда персонал объясняет им, что господин Склифосовский уже более ста лет как почил смертью праведных. Иногда персонал просто улыбается. Молча. Самые наглые отвечают:

— В девятом корпусе кабинет Склифосовского!

Чтобы понять смысл этой нехорошей шутки, надо, во-первых, знать то, что в девятом корпусе Склифа находится патологоанатомическое отделение, а во-вторых, то, что на внутреннем институтском сленге «уйти к Склифосовскому», «отправиться к Склифосовскому», «встретиться со Склифософским» и тому подобные выражения означают не что иное, как умереть. Логично, не правда ли?

Некоторые доверчивые люди идут, куда послали, в девятый корпус. Долго смотрят на табличку «Патологоанатомическое отделение», пока, наконец, не начинают понимать, что их разыграли.

Еще Конфуций сказал, что без хорошей шутки не может быть веселья.

К слову. Николай Васильевич Склифосовский ни дня не работал в институте имени себя. Умер он в 1904 году, а институт был создан только в 1923-м, девятнадцатью годами позже. Пять лет существовал институт без имени, пока в 1929 году его не назвали в честь профессора Склифосовского.

Склиф — это не простой стационар, а научно-исследовательский институт. Десятки кафедр, сотни ординаторов, ну а студентов и «курсантов» тысячи. Коллеги из других стационаров считают врачей Склифа баловнями судьбы, потому что у них много бесплатных помощников, желающих за время учебы чему-то научиться. С одной стороны, это хорошо, с другой — не очень. Полезен толковый помощник, а от бестолкового — один вред. Вот и выходит, что народу вокруг снует великое множество, а поручить часть своей работы можно лишь единицам.

Ветераны Склифа, должно быть, помнят, как еще при социализме один из штатных хирургов, страдавший излишней тягой к спиртному, во время дежурства поручил выполнение сложной операции двум ординаторам второго года обучения. Да еще как поручил! Не остался присматривать за ходом операции, а ушел расслабляться в ординаторскую, полностью доверив жизнь и здоровье пациента ординаторам.

К счастью, ординаторы были толковыми ребятами, второй год ассистировали на операциях, короче говоря — разбирались в предмете. Операцию они сделали правильно — все по учебнику, ни малейшего отступления. Только вот лигатуры (от латинского «ligatum» — «связывать», нить, завязанная вокруг кровеносного сосуда или иного трубчатого органа) на кровеносные сосуды наложили слабовато. В реанимационном отделении, куда положено переводить после операции, пациент внезапно «уронил» давление, а из дренажа, оставленного в ране, начала вытекать кровь. Пока перевезли в операционную, пока дежурная бригада помылась — пациент скончался.

Ординаторам, кстати говоря, ничего за это не было. Кто такой ординатор? Ученик с врачебным дипломом. С него взятки гладки, хотя, конечно, не стоит браться за операцию, не натренировавшись должным образом в завязывании узлов и прочих манипуляциях. Все шишки достались хирургу, столь легкомысленно и необдуманно передавшему свои полномочия ординаторам. Из Склифа его с треском уволили, но не посадили — помогло заступничество родственника, работавшего в городском комитете КПСС. Говорили, что, не желая больше оперировать, ушел он в обычную поликлинику на окраине Москвы и проработал там до ухода на пенсию. По другим сведениям, он ушел «дежурантом» в приемное отделение одной из московских больниц.

Случаи попроще, связанные со студенческо-ординаторской помощью, могут припомнить в каждом отделении. Попросит, к примеру, медсестра в кардиологии ординатора или дежурящего студента последних курсов поставить кому-нибудь из больных капельницу с нитроглицерином, так не только пропорцию сообщит, но и предупредит:

— Не струйно, а капельно! И очень медленно! Пять — семь капель в минуту! Ясно?

— Ясно!

— Ну то-то же! Пять-семь капель, смотри у меня!

И еще пальцем в воздухе может потрясти для того, чтобы помощник лучше запомнил.

А то кто их знает, этих помощников? Может быть, он о завтрашнем зачете думает или мечтает о том, как его назначат директором Склифа? «Подключит» капельницу да пустит ее «на всех парах». От быстрого поступления нитроглицерина резко падает давление. Резкое снижение давления до нуля — пригласительный билет… на встречу со Склифосовским. Лежит пациент под капельницей, вроде бы засыпает, потом дышать перестает…

Как в любом уважающем себя заведении с историей (совсем скоро как-никак сто лет исполнится), в Склифе существуют призраки. Тусуются они не в темных сырых подвалах (подвалы в Склифе сухие, и с освещением там в порядке), а возле входа в центральное приемное отделение. Призраки носят белые халаты, но этим их отношение к медицине и ограничивается. Как и положено белым халатам, призраки творят добро — провожают до нужного корпуса, ловят машину, если вам с костылем в лом прыгать на обочине, помогают с погрузкой-выгрузкой организмов. За услуги они берут недорого — сотню-другую. Зачем призракам деньги, никто не знает, а они не рассказывают.