Хромированные сердца

Андрей Флибер, 2020

Перед вами сборник короткой современной прозы. Это книга о вечной любви и одиночестве, свободе и смерти, радости и ужасе, сексе и насилии, свободе, мокрых мостовых дождливого города, людях и их душах. Сборник историй, которые происходили или происходят с вами прямо сейчас. Истории таких же людей как и вы. Содержит нецензурную брань.

Ольга

Жизнь это поиск света в тумане отчаянья

Шарить наощупь без всяких цветов

Сражаться с тварью в глубине подсознания

Что сожрёт тепло твоих потрохов.

Идти, спотыкаться, возвращаться назад

Блуждать по кругу опять и опять

Бояться теней.

Истекать кровью

И ждать.

Что, может быть, дальше станет светлей.

Электричка едет сквозь лес. Я прижимаюсь щекой к окну, дремота разлилась по всему телу, но спасительный сон никак не придёт. Слишком жарко. Вонь от бомжей и перегар разливаются по вагону. Меня тошнит, но не от бомжей, и не от того, что я чувствую как под моими грудями влага пропитывает ткань бюстгальтера, не от того, что трусики натерли мне кожу между булками, а промежность мокрая от пота, не от того, что я чувствую себя большой грязной свиньёй, а от того, что в моём плеере уже месяц играет одна и та же группа.

Меня прижали слева, очередная бабка приземляется рядом. Каждый раз, когда подобная ей кошёлка мастится, она не смотрит, куда опускает свою задницу. Она, блин, просто становится спиной к лавке и вслепую атакует пространство своим прицепом. И старпёрши постоянно куда-то прутся, утром, вечером, с пустыми тележками и сумками. Куда и какого хрена? Неужели и я буду такой кошёлкой? Неужели она была когда-то такой же молодой, как я? Так же ощущала себя грязной свиньёй в электричке, чувствуя как пот течёт по внутренней стороне бедра? Боже, как же она чувствует себя теперь во всех этих одеждах, в этой духоте? Я ближе придвинулась к окну.

Силы терпеть всё это мне даёт только то, что дома меня ждёт кое-что божественное — два больших и вкусных бургера. Я живу мечтою о них с четырёх часов дня. Я представляю как разрежу булочки, положу лист салата, лук, болгарский перец, котлету, маринованный огурец, помидор и укрою всё это квадратиком плавленого сыра, как одеялом. Положу их на тарелку и суну в духовку. Когда сыр начнёт плавиться, достану и сплющу бургеры второй половинкой булочки. И сожру! Да уж, я разорву эти бургеры как голодная львица тушу антилопы! Было бы хорошо полить их вначале майонезом, но нет, это жир. Ну, может совсем немного. Все вкусняшки уходят в ляжки.

Я вытерла пот. Глотнула воды из бутылки и тут же почувствовала, как она вышла из подмышек.

Как же я хочу есть. И в туалет. Но есть сильнее. Я опять стала мечтать о бургерах и с этими мыслями задремала.

Электричка останавливается и я выхожу в летнее пекло. Заспанная и с разрывающимся мочевым пузырём. Низ живота режет. Я быстрым шагом топаю домой.

(Отвлекись!)

Отвлечься нельзя, все крутится вокруг ноющего живота. Я озираюсь в поиске подходящего места, но всё слишком людное, всюду просматривается. В парке люди, возле мусорных баков люди. Проклятые люди! Циркулярная пила впивается в низ живота.

Мост! Впереди дорога идёт по мосту над небольшой речушкой. Я бегом кидаюсь к нему. Под него. Я скатываюсь по щебню, на ходу расстёгивая джинсы.

Она сидит в тени цементной сваи, среди песка и щебня, словно присела передохнуть жарким днём.

Я кричу и не могу остановиться.

Когда в фильме испуганный персонаж стоит на месте и просто кричит, ты всегда думаешь что это тупо и натянуто. Оказывается в жизни всё тупее.

Я кричу пока горло не начинает жечь огнём. Слёзы катятся из глаз, моча растекается по ногам.

Мертвая девушка, с бледно-зеленым лицом, сидит в тени свай. Сидит и таращит на меня пустые глаза.

Сегодня пасмурно, вот-вот пойдёт дождь. Даже настроение стало лучше. И я оправилась от встречи с мертвяком. Вчера я бежала домой как бешеная собака. Ни о каких бургерах я и думать не могла.

Электричка громыхает, я прислонилась щекой к окну и дремлю. Ночью так и не удалось уснуть, каждый раз когда я смежала веки, передо мною вставали её мёртвые глаза.

Со вчерашнего дня я не ела и снова мечтаю о бургерах, что ждут меня дома. Сегодня мертвецы не отобьют у меня аппетит. Я улыбаюсь этой мысли и мои щёки краснеют, словно я сделала что-то плохое.

Звонит телефон. Я смотрю на входящий номер — я его не знаю. Телефон всё звонит, вибрирует у меня в руке, потом умолкает и я сую его в карман. Настроение портится в один момент.

Гром рокочет в сером небе. Я думаю, что если начнётся дождь, то он может намочить труп под мостом. Вдруг я понимаю, что вообще-то должна была позвонить в полицию, вчера эта мысль даже не пришла мне в голову.

Я ловлю себя на том, что набираю экстренный вызов на телефоне.

(Что, прямо в поезде? Чтобы все эти люди пялились на тебя, пока ты будешь говорить про труп? Ты дура?)

Я сбрасываю, внутренний голос прав. Позвоню когда выйду из вагона. На горизонте небо прорезают синие вспышки.

Я выхожу на станции и достаю телефон, набираю номер полиции и опять сбрасываю. А что если тело уже забрали, а тут я такая звоню и о нём заявляю? Могут появиться вопросы.

(Но что если тело ещё там?) Боже, не буду этого проверять. Но я уже подошла к мосту и не знаю что мне делать.

(Ну ладно тебе, будь ответственным гражданином. Трупы не кусаются)

— Зато пугают до смерти. — Я медленно спускаюсь под мост.

Я только гляну, там ли она ещё, ноги будет достаточно. Только убедиться, что она ещё там. Выгляну издалека. Я стою и пытаюсь издалека рассмотреть на месте ли тело. Ничего не видно.

(Её там нет! Её нашли и можешь никуда не звонить! Иди домой и ешь свои бургеры)

В животе заурчало. А если она там? Гром прокатывается прямо над головой. Это придаёт мне решительности. Я ступаю под свод моста и медленно крадусь, всматриваясь в темноту. Там никого. Я с облегчением разворачиваюсь и мёртвый взгляд впивается в меня. Она на месте, так же отдыхает в тени моста. Только голова чуть наклонена и от этого она выглядит грустной. Сегодня она меня пугает не так сильно как вчера. Я сама была готова её найти.

Я стою напротив неё. Она сидит с опущенной головой, поза словно говорит: Не смотри на меня такую. Я мёртвая и это меня печалит.

(Так, труп на месте, теперь звони в полицию и вали отсюда. Что, если тебя увидят?)

А что если уже видели? Я сбрасываю вызов на телефоне. Что, если я окажусь главной подозреваемой? Но, я же должна заявить обо всём этом.

(А должна ли?)

Я прячу телефон в карман. Не должна. Пусть кто-нибудь другой найдёт тебя и позвонит в полицию.

(А может уже позвонил) успокаивает внутренний голос.

Я выбираюсь из-под моста и оглядываюсь. Вокруг пусто, лишь сосны шумят на ветру.

"Драконово дерево смотрит и запоминает"всплывает в моей голове. Это из какой-то дурацкой книжки.

Я замираю на месте, всё-таки нужно позвонить.

(Всё, что тебе нужно, так это меньше проблем, займись своими делами. У тебя и так нет парня, семь лишних килограмм и ПМС. Только разборок с ментами тебе не хватало)

Солнце ярко освещает мою кухню. Я ем бургеры, соус на руках, на щеках и даже на шее. Как же вкусно. Я жадно ем, «поглощаю» будет самым точным словом.

На следующее утро я исследую интернет в поисках новостей о трупе в пригороде. Ничего — ни трупа, ни пропажи. Наша полиция работает паршиво. А где её родители? Друзья? Почему никто не ищет её? Были ли у неё вообще родители и друзья? Мне становится жалко её. С людьми так не должно быть.

(А тебя будут искать?)

Я была не готова к этому вопросу. Ну, вообще… Мама звонит мне раз в неделю, а иногда и реже. Я всю жизнь живу с тем, что она живёт более полной жизнью чем я: разведена, сделала себе новую грудь, вокруг неё всегда мужчины. Когда я приезжаю к ней на праздники, первое что я слышу, это:"Солнышко, у тебя под щеками уже можно лагерь разбивать"Хорошо, что праздники не часты. На мой пятнадцатый день рождения она рассказала как пользоваться противозачаточными. Я чуть диван не прожгла от стыда.

Друзей у меня нет, королевой вечеринок я никогда не была. А после Никиты парней у меня больше не было. Не то, чтобы я сильно обожглась, просто как-то не складывалось. Секса у меня не было так давно, что я думаю не отменили ли его вообще? У меня был близкий друг, близкий друг моей вагины, но давно переехал в Нидерланды и теперь только шлёт фото кексов с гашишем, которые пекут в его кофешопе. Мои сериалы меня никогда не обидят, хотя и не согреют в постели тоже.

Телефон звонит. Ещё один незнакомый номер. Я решаю ответить.

— Алло? Таня? — Говорит незнакомец на другом конце трубки.

— Она умерла. — Я сбрасываю вызов.

Офис кипит посреди летней жары. Я стою у окна и пью ледяную колу. На небе ни облачка, солнце плавит город. Я делаю слишком большой глоток и мозг пронзает холодная игла. Я хватаюсь за голову. Пора возвращаться к работе.

Работа! Меня будут искать в офисе, если я вдруг не выйду утром. Такое было уже раза три, когда я просыпала. От этой мысли мне становится лучше и я возвращаюсь к своему столу.

Поезд гладко летит по рельсам. Электричку задержали и народу в неё набилось как сардин в банку. Люди забили весь проход, нависают над сиденьями. Вагон превратился в закрытый сотейник, в которым мы тушимся. Я зажата между толстухой и бабкой. Пот течёт по спине, по бёдрам, зато дома меня ждёт вкусная карбонара. Я закатываю глаза в предвкушении и становится немного легче.

Когда я выхожу на своей станции у меня мокрые даже трусики. Скомканные, свалянные, натёршие все, что только можно. Я останавливаюсь, вокруг никого, поднимаю юбку и поправляю их. Я вижу мост неподалёку. Мертвец совсем вылетел из моей головы. Мне даже стыдно, что я так быстро забыла про неё. Лежит там одинокая.

(Мёртвая)

Мёртвая. Мир её больше не увидит. Может быть её никогда не найдут.

Мне становится интересно, там ли она. А вдруг меня увидят возле неё? Что они подумают?

(Что ты нашла труп, которому минимум три дня)

Я спускаюсь по щебню. Она там же. С опущенной головой."Не смотрите на меня такую"Грустная.

(Мёртвая)

Мёртвая.

Я сажусь напротив неё. Сегодня она совсем меня не пугает. Теперь она смотрит в землю."Мне стыдно, не смотри не меня такую. Мне стыдно и грустно". Волосы свешиваются на лицо. Длинные светлые колосья.

Джинсы обтягивают стройные ноги, обутые в кеды. На ней клетчатая синяя вельветовая рубашка, под которой бесформенная футболка.

Я чувствую необъяснимое желание увидеть её лицо. Ужасная жажда. Я подаюсь к ней и в нос бьёт неприятный запах. Я морщусь и аккуратно убираю её волосы с лица. Ещё красивое лицо покраснело, мутные глаза смотрят с укором. На её шее сплошь чернеют круглые синяки.

Это действует на меня как пощёчина.

(Тупая овца, её задушили! УБИЛИ! А ТЫ СМОТРИШЬ ПОКОЙНИЦЕ В ЛИЦО!)

В ужасе я отползаю назад. Боже, я прикасаюсь к мертвецу, что не так со мной? Я сижу в оцепенении.

(Мёртвые не кусаются)

Ну да. Чего я испугалась? Ну, дотронулась до волос мёртвой девушки. Больше я этого не сделаю.

— Извини меня. — Шепчу я.

(Теперь разговариваешь с ней?)

Ну, а что? Она же была живой недавно, покойников тоже нужно уважать. Мурашки побежали по моему затылку.

Я поднялась и отряхнулась.

— Пока. — Я зашагала прочь.

(Пока мёртвая девочка)

Телефон звонит весь день. Один и тот же номер. Сорок пропущенных.

«Какой назойливый»

Хотела бы я, чтобы мне так звонили.

На следующий вечер поезд везёт меня с работы домой. Мертвая девушка так и сидит в моей голове целый день. Почему её ещё не нашли? Кем она была? Кого она любила? Я даже ни разу не вспомнила о бургерах.

Выйдя на своей станции, я не колеблясь иду под мост.

— Привет. — Она всё там же, виновато сидит в тени."Не смотри на меня такую"

Я сажусь напротив неё и разглядываю. Больше я не сделаю такой безумной штуки, как пробовать потрогать её.

Куча вопросов в моей голове. Она же совсем недавно было живой.

— Какой ты была? — Мой голос звучит так неожиданно, что я вздрагивая.

Я думаю, что у тебя, наверное, был парень, и он тебе безумно нравился. И ты не могла дождаться его звонка или сообщения. Часами разглядывала его фото, особенно то, на котором он улыбается, редкое фото. Обычно у него серьёзное лицо. От него у тебя теплело внизу живота и намокали трусики. Тебе нравилось отдаваться ему и чувствовать, как он заполняет тебя. И было так хорошо. И тебе нравилось чувствовать его сильные руки на своих бёдрах. Он доводил тебя до оргазма своими длинными пальцами, если заканчивал раньше чем ты.

Как ты лишилась девственности? Вы выехали на его машине за город и поднялись на холм, с которого весь город как на ладони? Ты боялась и дрожала, но он был нежен и всё было чудесно, а ты потом втянулась и хотела его всегда, всего, возбуждаясь от одной мысли о его запястьях.

Ревновала ты его? Наверное, не очень сильно, ты не похожа на поехавшую ревнивицу. Мне так кажется.

Я молчу и смотрю на неё. (По крайней мере ей ты можешь говорить как есть)

— Я была жуткой ревнивицей. — Я опустила глаза. Даже перед мертвецом мне стыдно.

— Мы познакомились на работе. Я только устроилась туда после института.

Я помню тот день. Я стояла у автомата с закусками и он встал за мной. Я взяла шоколадку, повернулась и налетела на него грудью, чуть не сбила его с ног. Он посмотрел на меня своими бездонными глазами и рассмеялся. А я убежала вся красная.

— Ну вот, теперь и мне грустно. — Говорю я девушке.

Я видела его каждый день. Мелькал то тут-то там. Пока однажды не подстерег меня у выхода. Мы шли к метро и я не могла связать даже двух слов — я на экзаменах так не волновалась.

— Когда он обнял меня на прощанье и прижал к себе, я, клянусь, увидела наших детей и собаку. — Улыбка раздвигает мне губы.

— Но я всё испортила. Я ревновала его ко всем. А когда пила лишнего, то не могла себя контролировать и сводила его с ума скандалами. — Я закусываю губу. — Он и так был слишком хорош, чтобы быть правдой.

Мы расстались с Никитой и я была выбита из жизни. Я не ела, не спала, не могла работать. Я просто сидела и смотрела во включенный компьютер. Потом ехала в поезде и смотрела в окно и ничего там не видела. Дома я просто лежала и смотрела в потолок. Я даже не плакала. Я могла умереть. И я даже решила умереть. Я не чувствовала ни горя, ни отчаянья. Я не чувствовала ничего. Я решила просто умереть. А потом я подумала, что если Никита узнает о моей смерти, то осознает, что меня больше нет. Поймёт, что это из-за него и может убьёт себя тоже. От этой мысли стало лучше.

Я стояла на перекрёстке, а когда одна из машин поравнялась со мной, я прыгнула. Получила только перелом ноги. Когда я пришла в себя, в палате, рядом со мной, сидела мама.

— Дай мне телефон. — Было моими первыми словами.

"Я попала в аварию. Я жива. Только ногу сломала. Со мной всё ок"Я отправила смс на номер Никиты и закрыла глаза. Мама что-то говорила мне. Я не обращала на неё внимания. Я ждала ответа.

Ответа не было. Я написала ещё одно смс, что может со мной и не совсем ок и немного больно. Потом я написала, что нога ужасно болит. Ответа не было.

И я стала писать бесконечные смс. В ответ не пришло ни одного. Я чуть на стену не полезла.

Молчание не давало мне покоя. Боже, какая это была пытка. Мама оставила телефон и ушла, я даже не заметила когда. Почему он молчит? Неужели ему меня не жалко? Я лежу тут с переломом, а он даже не ответит?

Я залезла под одеяло и набрала его номер. Длинные гудки звучали, пока оператор не прервал вызов. Он не у телефона! Это было облегчением. Он наверное работает! Он работает, а не игнорирует меня. Я написала ещё смс.

Время шло. Ответа не было. Я снова потеряла покой. Где он? До сих пор занят? Почему не отвечает? Я снова позвонила. Трубку не взяли. В отупении я писала и звонила без остановки.

Уже наступил вечер, когда он снял трубку.

— Алло.

— Привет. — Промямлила я. Хоть и названивала ему весь день, я понятия не имела, что ему сказать.

Он молчал.

— Я в больнице. — Наконец сказала я.

— Понятно. Что-то серьёзное?

— Нет. Ногу сломала. — И я не знала, что ещё сказать.

— Понятно.

Я молчала. Он молчал.

— В палате столько народу. — Я подумала, что нужно хоть что-то говорить и стала трещать про всё подряд. Про людей вокруг меня, как я собиралась в кино на следующей неделе, как нога болит без обезболивающего и выкручивает, словно кто-то крутит её как вентиль.

Он всё молчал. А я не замолкала, лишь бы он остался на связи подольше, хоть и молчит, но, он же здесь. И кто знает, может ему станет меня жалко.

— Приедешь проведать меня? — Внезапно пролепетала я.

— Что?

— Приедешь меня проведать?

— А, конечно, приеду. Хорошо. — Всё во мне возликовало. Словно луч прошлого осветил мою внутреннюю тьму. Как обещание того, что всё ещё будет как тогда.

— Когда? — Дыхание спёрло.

— На неделе. Давай я позвоню, когда буду точно знать?

— Хорошо. — Я улыбалась как ребёнок, которому дали конфетку.

— Ну, ладно, давай тогда. Созвонимся.

— Хорошо. Пока.

Но, он больше не позвонил. Я ждала и ждала, но телефон молчал. И тогда я стала звонить и писать сама, но ответа так же не было. И день и два.

Она виновато сидит напротив меня, волосы закрывают лицо. Больше её не поцелуют. Больше не проведут рукой по лицу. Не укусят за нижнюю губу.

Я представляю, как ты познакомилась с ним на рок-концерте. Из тех, где все вокалисты кричат дурным голосом и похожи на Курта Кобейна. И он, должно быть, был в рубашке и с длинными волосами, может даже в очках. Очень высокий и худой как щепка. Я представляю, как он неуверенно заговорил с тобой в перерыве между группами, а в следующий перерыв угостил тебя пивом в пластиковом стакане. Клуб провонял пивом и табачным дымом. Он взял адрес твоей страницы в соц. сети. А после концерта ты невольно смотрела по сторонам с каким-то непонятным чувством, похожим на смутное отчаянье. И ты заметила его на входе с друзьями. Парней, девушек. И внутри что-то оборвалось и плечи опустились.

По мосту проезжает грузовик и я прихожу в себя. Смотрю на часы. Я пробыла здесь полчаса. Полчаса, разговаривая с мёртвой девочкой. По спине пробегает холодок.

(Звони в дурдом, самое время)

— Пока, мёртвая девочка. — Мне становится жутко от того как это звучит.

Но вместе с тем мне стало… легче на душе, чтоли?

Я иду домой и мне очень грустно. Я представляю, как ты лежишь там совсем одна. Одинокая, виноватая. (Мёртвая)

Мёртвая.

Я взяла бутылку рома.

Поезд везёт меня с работы. Весь мир превратился в похмельный ад. Я еле выдержала эти девять часов. И выпила миллион литров воды. Я так давно не пила, что и забыла как ром коварен. В итоге я очнулась голой на полу, от звона будильника. Звук предвещающий террор.

Жара и любое прикосновение вызывают жуткую тошноту. Я вжалась в окно, чтобы никто ко мне не прикасался. Голова раскалывается, веки горят.

Я иду домой и даже не собираюсь спускаться под мост. Но чувство вины берет верх. У неё же нет никого кроме меня, не бросать же её там одну.

Это была плохая мысль.

Я спускаюсь под мост и запах бьёт мне в нос. Намного сильней чем был вчера. Желудок подпрыгивает к моему горлу и я сгибаюсь пополам. Потоки желчи выливаются и выливаются из меня болезненными спазмами, словно огромная рука ухватила мои кишки и наматывает их на кулак. В ушах начинает звенеть. Я падаю на колени от изнеможения.

И вдруг, сквозь спазмы, я что-то слышу, какой-то звук. Я поворачиваю голову. Ты всё так же сидишь с виновато опущенной головой. Я вижу твоё раздувшееся лицо и новый спазм выжимает из меня желчь.

Когда всё прекращается, я оглядываюсь вокруг. Мне показался этот шум? Скорей всего это я и была.

Телефон опять звонит, второй день подряд. Я беру трубку.

— Алло?

— Таня?

— Она умерла.

— Что?

Я собираюсь положить трубку, когда на другом конце кричат.

— А ты кто?

— Её сестра.

Посыпались вопросы — главная причина почему я не беру трубку. И сейчас не следовало брать.

— Я не хочу говорить об этом.

— Хорошо, я понимаю. — Молчание. — Слушай, Таня была мне близким другом. Давай увидимся где-нибудь?

— Зачем? — Меня бросает в жар, словно он сказал что-то непристойное.

— Мне нужно всё узнать. Что случилось.

— Ну, я не знаю…

— Ну, пожалуйста! — Всхлипы на другом конце трубки.

— Ну, ладно. — Не умею отказывать людям.

— Спасибо.

Ну вот, блин, опять меня втянули во что-то. Меня угнетает чужое внимание. Почему меня не могут просто не трогать?

Жома я опускаюсь на диван. Меня давит не столько новое обязательство, сколько воспоминания которые просачиваются словно в приоткрытую дверь морозный воздух улицы. Таня была моей сестрой. Единственный человек которому было до меня дело. Старшая сестра, к которой я всегда могла прийти за советом. Лучшая подруга, с которой никогда не было скучно. Я вздыхаю и вытираю мокрые глаза. В прошлом всегда лучше и я ныряю в него, на крыльях слёз и ветра. Её добрые смешливые глаза и гордый подбородок. Лето в деревне. Общие игрушки. Мы заплетали цветы друг другу в волосы. Мама всегда её любила больше. Они были одинаковые, это я выделялась на их фоне. Я была чужой. Но любовь моей сестры невозможно было измерить ни одними весами. Она была всегда рядом, когда нужно. Ничто не могло заставить её опустить глаза и убрать улыбку с её губ. Это её и погубило.

Слёзы текут из меня бесконечным потоком. Я рыдаю как маленькая обиженная девочка. Почему это происходит со мной? Почему я теряю людей одного за другим? За что мне всё это?

Слёзы уносят с собой тоску и боль. Мне становится чуть легче. Я сворачиваюсь калачиком и засыпаю.

Новый рабочий день. Когда он кончается я не еду домой. Впервые за год, наверное.

Я захожу в кафе и набираю номер. Почти сразу парень за одним из столиков поднимает руку. Он высокий и черноволосый. Красивый. Только такой и мог быть у моей сестры. Люди под стать ей.

— Привет. — Он встаёт из-за стола.

— Привет. — Я протягиваю ему руку. Он мягко пожимает её двумя руками. Его зовут Саша.

Мы садимся и я начинаю рассказывать. Сначала тяжело, потом легче и легче. Я рада выплеснуть из себя воспоминания, я рада, что кто-то хочет знать о моей сестре. Я рассказала всё: про свадьбу, про аварию, кому, и про то, как однажды её сердце просто перестало биться. Не рассказала я лишь о том, что глубоко внутри я была рада, что Таня умерла, а не превратилась в растение как предполагали врачи.

Скомканные салфетки покрывают столик, когда я заканчиваю. Официант даже принёс новые.

Саша сидит с мокрыми глазами, закрывая ладонями рот. Он молчит и это хорошо, мне нужно прийти в себя.

— Как давно это было?

— Три года назад.

— Так давно?

— Ну да, как ты мог не знать, если такой близкий друг? — Откуда-то во мне появляется злость.

Его взгляд становится таким, словно я влепила ему пощёчину.

Мне становится стыдно.

— Мы сильно поссорились. — Он опускает голову и разглядывает свои руки. Красивые длинные пальцы. — Уже лет пять прошло.

Он вытирает глаза.

— Я так скучал по ней.

— А чего ж не позвонил её раньше? — Я снова чувствую злость.

— Гордость. — Горько улыбается он. — Ждал, что она сделает первый шаг. А почему у тебя её телефон?

— Я взяла его себе, после её смерти, на память. Все её вещи остались в Танжире.

— Спасибо, что встретилась со мной, для меня это многое значит. — Он берёт мои руки в свои и меня снова бросает в жар.

Я иду домой и все мои мысли о Саше. Даже непривычно, что я испытываю симпатию к парню. Этого не было так давно. Словно снова разнашивать новую обувь. Ну вот, мне понравился парень, а даже рассказать некому.

(Кое-кому есть)

И правда.

Я спускаюсь под мост и ты всё так же там. Одинокая, грустная

(Мёртвая)

Мёртвая.

— Привет. — Я сажусь подальше от неё. Запах стал ещё сильнее, но пока что это не вонь, а просто душок. — Как дела?

Дела у неё неважно. Всё лицо и руки покрылись огромными красными волдырями.

— Я вижу. — Говорю я. — А я познакомилась с парнем и он мне нравится. Ну, он вообще-то бывший парень моей сестры, которая умерла. И мне стыдно даже, как будто я украла что-то у сестры, звонил-то он ей.

Слёзы подкатывают к горлу. Я рассказываю ей, как я любила сестру, как смотрела на неё в гробу и не могла узнать. И мне было страшно. Мне казалось, что это был другой мёртвый человек, который прикидывается моей сестрой. Она не могла стать вдруг такой маленькой и сморщенной. А потом когда гроб стали опускать, я всё ещё ждала, что это окажется какой-то шуткой и она, ну, просто типа сильно заснула. Чем глубже в яму она опускалась, тем острее я чувствовала как мир вокруг становится теснее. Как вместе с ней уходит что-то изнутри меня, воспоминания, места, которые теперь тоже будут пустыми. Словно сам её дух уходил из этих мест и лишал их красок и эмоций. Когда могильщики стали засыпать гроб, я поняла что больше её не увижу и это было шокирующее новое ощущение. Я БОЛЬШЕ НЕ УВИЖЕ ЕЁ НИ-КО-ГДА.

Я рыдаю, закрыв лицо руками. Я размазываю тушь по щекам. Мёртвая девочка теперь кажется ещё грустнее, будто она грустит теперь ещё и за меня. Но мне становится намного легче. Никому из живых я не рассказывала об этом, мне трудно открываться людям. Не хочется вываливать на них свои проблемы.

— Спасибо что выслушала. — Говорю я покойнице и вдруг чувствую на себе взгляд. Колющее чувство на шее.

Я смотрю по сторонам, но никого не вижу. Мне становится страшно и я ухожу.

Вечером по телевизору показывают объявление о пропавшем человеке, женщине.

Ты такая улыбчивая на фото, что я не сразу тебя узнаю. В жизни ты была ещё красивее, чем я представляла. На фотографии у тебя скромная улыбка и даже в жизни у тебя были виноватые глаза. Ты пропала неделю назад. Оказывается ты жила не так и далеко от меня. Но я никогда тебя не видела. Может мы учились в одной школе? Обе стояли в одной очереди в магазине? Общались с одними и теми же мальчиками? В электричке ездили на одном кресле? Ты пропала без вести. Тебе девятнадцать. И тебя звали Ольга.

— Ольга. — Говорю я пустой комнате и мне становится страшно. Но ночью я сплю так спокойно, как не спала уже давно.

Поезд рассекает стену дождя. Тучи разрезают стрелы молний и гром оглушающе катится над полями. Такое чувство, что молнии вонзаются прямо в землю. В поезде уютно и тепло, правда слишком влажно и бабки начинают пованивать. Дай боже я умру раньше, чем стану ароматной кошёлкой. Струйки дождя стекают по окну, переплетаясь между собою. Стекло холодное и успокаивающе. Я прислоняюсь к нему лбом и немного дремлю. Электричка останавливается и я открываю глаза. На перилах перрона сидят несколько мокрых воробьёв, распушив перья.

Гроза всегда успокаивает меня и уносит воспоминаниями в глубокое детство. Гром был таким диковинным зверем. А грохот дождя по тонкой крыше коридора немного пугал. Словно он нападал на дом, пытаясь пробиться внутрь. Я специально выбегала в коридор, чтобы его послушать. Грохот становился таким громким, что занимал собою весь мир. Иногда я успевала залезть на чердак. И там, среди запаха сухих кукурузных початков и теплого сумрака, я замирала в полном восторге, когда канонада дождя обрушивалась на мир вокруг. Я подползала к крошечной стеклянной двери чердака и смотрела как ветер нёс полосы дождя над полями и дорогами. Как капли дождя взбивали густую сухую пыль на обочине дороги, словно тесто.

Голос объявляет мою станцию и я выхожу. На платформе маленькая девочка радостно визжит и подставляет под дождь ладошки, пытается поймать капельки. Она идет, держа маму за руку, и прыгает по лужам. Её смех заражает жизнью всё вокруг. Когда-то и я была девочкой и умела просто радоваться дождю.

Я иду под ливнем и капли на моём лице смешиваются с моими слезами, стекая по щекам.

Мама всегда говорила «Как из такого жизнерадостного и улыбчивого ребёнка могла вырасти ты?»

«Росли умными — выросли глупыми»

Слёзы душат меня. Я дрожу, но не от холода. Ласковый летний дождь пытается смыть мою печаль, но, получается только смыть косметику.

(Тебе нужно выговориться)

Я подхожу к мосту и спускаюсь под его свод. Здесь душно и сильный запах сразу бьет в нос.

Ты сидишь такая же грустная и одинокая, и

(Мёртвая)

мёртвая.

Но сегодня в тебе что-то изменилось. Это так странно и так маняще.

(Как она могла измениться? Она же мёртвая!)

Но ты и правда выглядишь иначе. Я морщу нос и подхожу ближе. Ты стала больше. Лицо и руки набухли, кожа позеленела, язык свисает изо рта. Тебе точно стало смертельно скучно торчать тут целыми днями. Из носа сочится розоватая пена. И добавился новый запах, более знакомый. Это твои испражнения вытекают наружу.

Это так мерзко, что я отвожу взгляд, и мне за это стыдно.

— Прости, Ольга. — Говорю я мёртвой девочке.

Я сажусь подальше от неё и смотрю в сторону.

— Я вчера видела тебя по новостям. Тебя всё же начали искать. — Муравей тащит щепку по песку у моих ног. — Ты была такая красивая.

Мне становится очень жаль Ольгу и ещё более стыдно за мою брезгливость. Она же не виновата в том, что её убили.

(А может виновата)

Не может она быть виновата. Она была такая красивая и милая, она точно не заслужила такого.

— Когда я была маленькой, я представляла как вырасту и буду красивой. — Я смотрю как муравей пытается перетащить щепку через арматуру. — Я представляла как бегу через поле красных маков в красивом сарафане.

Слёзы подступают к глазам. Слёзы за меня, слёзы за Ольгу, слёзы за все неосуществлённые грёзы всех девочек мира. Я рассказываю ей про детство, глотая слёза.

Когда я заканчиваю, мне становится намного легче.

Дождь снаружи уже прекратился и только капает с листьев деревьев. Я вытираю салфеткой глаза и тушь.

— Доброй ночи, Ольга.

Я вылезаю из-под моста и огромный свежий мир расстилается вокруг меня. Такой большой, в котором есть место для всех.

(Даже для тебя)

А ведь и правда, где-то есть место для меня. Где-то есть те, кому я буду нужна. Вот возьму и завтра сама позвоню Саше, позову куда-нибудь, он милый. Всё не так плохо. Я ещё молода и полна сил.

(Ольге нужно было умереть, чтобы ты это поняла?)

Мне становится дурно от этой мысли и мой энтузиазм улетучивается. Я шмыгаю носом и иду домой по мокрой дороге.

Когда я отхожу от моста, у меня появляется непонятное чувство. Возле дома оно пропадает, но я понимаю, что это было за чувство.

Чувство чужого взгляда.

Я оглядываюсь, но никого не вижу.

— Промокла?

Я подпрыгиваю на месте от испуга.

— Извини-извини, не хотел тебя напугать. — Мой сосед, седой уже дедушка, добродушно разводит пальцами. Зажатая во рту самокрутка попыхивает в усы.

— Ничего страшного, просто задумалась. — Натягиваю я улыбку.

Безжалостный будильник выдергивает меня в настоящий мир. Солнечные лучи скользят в мою спальню. Я встаю на ноги. Чувствую себя прекрасно. Эти два дня спала как младенец на груди матери. Я открываю окно настежь и впускаю солнце в дом, натягиваю шорты и приплясывая иду на кухню. Пока закипает чайник я включаю телевизор на кухне. На экране снова ты, Ольга. Я делаю громче.

…сильно пострадало от процесса смерти ("процесс смерти. Каково?") но родные смогли опознать свою дочь ("таки спохватились")

Мне радостно что ее, наконец, нашли, но вместе с этим и грустно, словно близкая подруга навсегда переехала в другой город или типа этого.

— Жертва была найдена в посадке у бензоколонки, на выезде из города.

Я роняю сахарницу на пол.

"Как на выезде?"

Я приковываюсь к телевизору.

— Ты же была под мостом! — Я сжимаю щёки ладонями. Они полыхают огнём.

Диктор продолжает рассказывать. Тебя нашли вчера вечером. Какой-то дальнобойщик отошёл до ветру и чуть не наступил на тебя.

— На теле обнаружены следы борьбы. Также у покойной отсутствует безымянный палец правой руки.

Боже, с тобой же всё было в порядке вчера. И ВЧЕРА ТЫ БЫЛА ПОД МОСТОМ!!! Меня охватывает ужас, как никогда прежде.

— Главным подозреваемым является парень убитой. Он был помещён в следственный изолятор.

Его фотография. Он такой, каким я его и представляла, длинные волосы и рубашка в клетку.

Но это какой-то кошмар! Кто сделал это с тобой? Кто вытащил тебя из-под моста и отрубил тебе палец? Что вообще происходит? Всё настолько сюрреалистично, точно я сошла с ума.

(Успокойся. Случаются вещи и хуже. Ты уже ничего не сможешь сделать)

Трясущимися руками я пью чай и постепенно моё возбуждение спадает.

(Так-то лучше)

Я смотрю на часы. Мне пора собираться на работу. Я беру косметичку и иду в ванную. Когда я открываю дверь, я сразу замечаю это. Оно лежит на раковине возле мыла. Оторванный карман синей клетчатой рубашки. Я не могу сдвинуться с места от ужаса, меня трясёт как в лихорадке. Я сразу понимаю, что это за карман. Он оттопырен, в нём что-то лежит.

«Боже! Это её рубашка!»

Я знаю, что лежит в кармане и ничего не могу с собой поделать, руки сами тянутся к нему. Я поднимаю карман за краешек и палец вываливается наружу, скользит по раковине и замирает на решётке стока. Он обвинительно направлен на меня.

Я кричу так, что понимаю, если не остановлюсь, то сойду с ума от своего же крика.

(Кто-то был в твоём доме! Кто-то был в твоём доме пока ты спала! Смотрел на тебя спящую! Оставил палец убитой в твоей ванной!)

Мне словно дают пощёчину

(Может он до сих пор в твоём доме!)

В зеркале что-то мелькает. Я оборачиваюсь и захожусь в крике, машу руками и пячусь назад, словно собака. Мужские руки смыкаются на моих запястьях. Он что-то кричит мне. Проходит бесконечно долгая секунда ужаса, прежде чем я узнаю в человеке своего соседа из соседнего дома. Дедушка, который часто сидит на скамейке за двором по вечерам.

— Тише-тише! Ты чего? — Выглядит он ещё испуганней меня. — Что случилось?

Я замолкаю и сердце падает в самый низ моего живота. Потому что я вижу ещё одного человека за его спиной. Он возвышается над ним тёмной громадой, заслоняя свет из окна. Глаза соседа закатываются, когда топор врезается ему в голову, словно хотят посмотреть что это за чёрт его дери только что разрубило мозги пополам. Кровь веером брызжет мне в лицо. Я онемела от ужаса и могу только пятиться на заднице, судорожно хватая воздух ртом. Меня всю трясёт. Ноги соседа подкашиваются и он падает прямо передо мной. Топор всё так же торчит из его головы.

(БОЖЕ, ЕГО ЗАРУБИЛИ КАК СВИНЬЮ! И С ТОБОЙ БУДЕТ ТО ЖЕ САМОЕ! БЕГИ! СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ)

Но я не могу двинуться, я забиваюсь в угол ванной, скуля и подвывая. Слёзы и сопли текут по моему лицу.

Убийца стоит в дверном проёме. Он огромен, с длинными чёрными волосами, ниспадающими ему на лицо, большими руками и самодовольной улыбкой, которая пугает больше чем всё остальное.

Он медленно наступает ногой на шею убитого и я слышу как скрипят позвонки под его ботинком. Он упирается ногой и тянет топор, но тот засел так сильно, что не вынимается. Тот дёргает и топор выскальзывает с утробным чавканьем. Мужчина облизывает лезвие, с кровью и мозгами на нём. Топор такой острый, что острие режет ему язык и кровь стекает по подбородку. Улыбка становится шире.

(ЭТО-ТВОЯ-СМЕРТЬ!)

Это взрывается в моём мозгу фейерверком и выводит меня из ступора. Я кидаюсь на четвереньках в сторону, но мужчина пинает меня ногой назад в угол. Я зажата, а он подходит всё ближе ко мне. Он замахивается, я инстинктивно уклоняюсь в сторону и топор выбивает фонтан осколков из кафельной стены, которые впиваются в мою правую щёку. Он снова поднимает топор и теперь мне некуда бежать.

Крик ужаса разрезает воздух. Но кричу не я. В дверях стоит дочь убитого соседа и её лицо один большой белый круг с чёрным нолём рта внутри. Мужчина оборачивается.

(ПОШЛА!) взрывается внутренний голос.

Я бросаюсь меж его расставленных ног. Он пытается меня схватить, но поздно, я проскальзываю и на четвереньках рвусь к двери. Топор врезается в ковёр и моя ступня отделяется от лодыжки. Это происходит так быстро, что я не сразу понимаю что случилось. А в следующую секунду мир меркнет, чтобы сразу же взорваться ужасной болью. Я вою как побитая собака и пытаюсь подняться на ноги, но правой ноге не на что подниматься. Боль бензиновым пламенем поднимается от лодыжки. Я судорожно хватаюсь руками за всё подряд и ползу к двери. Хватаю столик за ножку и опрокидываю его на себя. Столешница больно бьёт мне по голове и в ушах начинает звенеть. Ладонью я натыкаюсь на ножницы и они пронзают ладонь. Я визжу и отбрасываю их другой рукой. Он идёт за мной. Он не спешит. Я чувствую как лезвие топора вонзается мне в бок и становится нечем дышать. В исступлении я хватаю его запястье своей разорванной рукой и из последних сил дёргаю вниз. Он падает прямо на меня и придавливает к полу. Я слышу, как ломаются мои рёбра и чувствую его каменный стояк, упёршийся мне в поясницу. Он приподнимается и рывком переворачивает меня. Наваливается сверху и мои сломанные рёбра протыкают мне левое лёгкое. Я судорожно дёргаюсь, пытаясь сделать вдох. Кровавая пена выступает на губах. Его глаза напротив моих. Его кровь стекает с подбородка и капает мне на лицо, а глаза горят безумием бешеной собаки. От одного этого взгляда я почти теряю сознание. Он тянется к моему горлу. И тут я нащупываю ножницы. Я что есть силы прижимаю его к себе левой рукой, как страстная любовница, которая уже не может терпеть. Как бесконечно любящая своего сына мама прижимает своего ребёнка к груди, чтобы уберечь его от всех бед.

Он меняется в лице, когда я вонзаю ножницы ему в спину. Его лицо становится всё испуганней с каждым ударом. Он пытается оторвать меня от себя, но я вцепилась в него как может вцепиться только бешеная полураздавленная кошка. Он поднимается на ноги вместе со мной на груди. Его глаза вытаращены. Я кричу от ярости. Раз за разом ножницы входят в его спину. Я обхватываю его ногами, как женщина в постели обхватывает мужчину, чтобы он входил в неё ещё глубже. Но это я вхожу в его плоть. Он покачивается и падает на спину. Моя левая рука ломается в запястье, но я не выпускаю ножниц. Я никогда их не выпущу! Его руки сходятся на мой шее и я всаживаю ножницы ему в лицо. Я протыкаю его глаза, щеки, нос. Я превращаю его лицо в лоскуты. Руки всё сильнее сжимают мою шею. В глазах темнеет. Рука с ножницами уже не поднимается. Боль уходит и весь мир исчезает.

Темнота взрывается светом и я врываюсь в него с криком. Боль разрывает меня пополам. Я вскакиваю и трубки с проводами вырываются из моего тела. Чьи-то руки хватают меня и куда-то укладывают. Всё вокруг слепяще белое. Потом темнота снова уволакивает меня к себе.

Я открываю глаза. Свет уже не такой яркий. Веки тяжело открываются, словно залепленные какой-то жижей. Я пытаюсь поднять руки и не могу. Сбоку ко мне подскакивает человек.

–Тише-тише, не шевелись. — Руки мягко прижимают меня.

Я с трудом поворачиваю голову. Напротив меня сидит смутно знакомый парень.

— Никита? — Выдавливаю я пересохшими губами.

У него встревоженное лицо, но он пытается выдавить улыбку.

— Привет. Это я, Саша, друг твоей сестры. Мы виделись недавно.

— Саша. — Я откидываюсь на подушку. — Где я?

— Ты в больнице. Всё будет хорошо.

В больнице? Что я делаю в больнице? Я не знаю, как сюда попала. Я пытаюсь вспомнить, но голова наливается болью.

— Что я здесь делаю?

— На тебя напали неделю назад.

— Кто? — Я ошарашена. — Зач… Неделю назад?

Мне кажется я крикнула, но на деле просто просипела.

— Ты неделю была в коме. — Саша берёт меня за руку. Какие у него тёплые ладони. — Полиция позвонила по последнему номеру в журнале и он оказался моим. Я сразу приехал.

— Ты один?

— Нет, твоя мама тоже здесь. — Он запнулся. — Ну, была. Мы по очереди дежурим у тебя.

— Что врачи говорят?

— Что ты уникум. — Он улыбается. Но веселья в улыбке нет. — Что ты настоящий боец.

— Я, боец? — Мне смешно, но жуткая боль в груди заставляет стиснуть зубы.

Саша берёт мою ладонь в свои. Сразу становится легче. Головная боль медленно проходит.

— Всё будет хорошо. — Саша целует мою ладонь.

Я закрываю глаза и слезинка скатывается по щеке. Я не могу вытереть её и рада, что Саша её не видит. Он гладит мои руки и боль уходит. Я засыпаю.

За окном, в больничном дворике, сидит маленькая девочка с костылями. Она наблюдает, как маленький муравей тащит хвоинку, которая больше него в несколько раз. Он постоянно падает на спину и роняет хвоинку, но каждый раз снова тащит её дальше. Раз за разом. Раз за разом.