Балаганы Белокамня

Андрей Смирнов

Двухголовый великан, медведь, гном-иллюзионист, сёстры-акробатки, полурослики-жонглёры и мимы, а также ущербный полуэльф-писатель, аристократ и знаменитый менестрель путешествуют вместе одним цирковым балаганом, давая представления в различных городах и весях, развлекая публику. Но что скрывается за кулисами этого бродячего шапито, где масок и личин больше, чем можно себе представить? Не скрывают ли эти артисты каких-то страшных тайн, и что является причиной их бешеной популярности в народе?

© Андрей Смирнов, 2017

ISBN 978-5-4485-0340-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пёстрый балаган колесит по просторам различных стран, развлекая во всех поселениях обывателей, которые потом вспоминают артистов не только добрыми, но и злыми словами. Почему? Да потому что насколько шикарны и красивы их выступления, настолько же возмутительны их проделки. Первая красавица на деревне вдруг оказалась обесчещена и принесла в подоле? Наверняка в этом повинен тот сладкоголосый менестрель из труппы, больше некому! Что-то пропало из дома или кармана? Вот же ж мерзкие половинчики-артисты! Все они ворюги ещё те! На окраине деревни нашли разодранный труп селянина?! Так это точно дело когтей и клыков циркового медведя, которому злобный жмот, коим является хозяин балагана экономит на еде! Из деревни пропали парни?! Так их увели те распутные девки из труппы, обольстив и заморочив головы своими чарами! Ату их, парни?! Ату!

Смирнов Андрей Викторович

Посвящается моему самому любимому артисту — моему сыну Михаилу. Он, как и все детки, может выступать и устраивать представления хоть целые сутки, как и герои моего романа. Вырастешь — прочитаешь, и, возможно, исправишь конец или напишешь более хорошую и достойную книгу.

Глава 1

На облучке сидел убелённый сединами, старый, как сама земля, гном. Лицо его походило на болезненную высохшую курагу, поскольку его прорезала обильная сеть глубоких морщин, а цвет кожи был желтовато-землистых тонов, напоминавших о бренности всего сущего и неизбежной кончине всего живого. Не добавляла задора и его густая длинная борода, которую вознице приходилось обматывать вокруг своей шеи наподобие шарфа, дабы та не путалась и не задевала земли при ходьбе. Глядя на него, можно было подумать, что сей персонаж застал те времена, когда земля ещё только зарождалась, боги были ещё совсем юными, и ходили под стол пешком, распугивая первую живность, только вылезшую из мирового океана. Впрочем, пусть гном и прожил долгую и насыщенную жизнь, но до старости ему ещё было далеко, поскольку для его нынешнего вида легко находилось простое объяснение. Морщины и огрубевшая кожа были не следствием почтенного возраста, сколько проклятием всех морских волков, поскольку солёный дубящий воздух морей был безжалостен к вездесущим двуногим, обветривая их лица за считанные годы и даже месяцы плаваний, а в море гном, судя по многочисленным татуировкам соответствующей тематики на его теле, провёл не мало времени. Болезненный оттенок кожи подгорного жителя объяснялся скорее пристрастием к табаку, коего гном выкуривал за день приличные порции, отчего всегда страдал жутким кашлем, но бросать сей дурной привычки не собирался. Он уже давно не чувствовал вкуса того, что дымилось и тлело в его резной трубке, созданной им вручную из кости крупной рыбы, именуемой в народе твердолобиком. Седые же волосы также можно было легко объяснить тем, что пришлось перенести, испытать, увидеть и выдюжить этому маленькому рудознатцу за свою насыщенную жизнь. Многие люди бы и вовсе слегли от подобных испытаний с инфарктом, но гном отделался лишь шрамами и рано побелевшими волосами. Вкупе всё это, вместе с надтреснутым кашлем, старило Арнолиуса на несколько веков, отчего его собеседники ошибочно не воспринимали коротышку всерьёз. И делали это абсолютно зря, поскольку за неполные пять прожитых столетий дядя Арни, как его звали друзья и знакомые, приключений и битв повидал столько, что их полное изложение заняло бы не один десяток, а то и сотню томов.

А кем только не побывал за свою жизнь этот убелённый сединами псевдостарец! Сменив два десятка профессий, среди которых были весьма мирные и спокойные, вроде шахтёра, ювелира, матроса или торговца, так и весьма экзотические и опасные, навроде солдата, наёмника, пирата, контрабандиста, монстролога, мага и прочая-прочая-прочая. За время своих странствий и осёдлой жизни Арнолиус обучился большому числу навыков, но лучше всего ему удавалось делать три вещи: торговаться и оценивать различные ценные вещи, бить всем морды налево и направо, как при помощи своих крепких кулаков и верного оружия, так и при помощи чар, а также профессионально поглощать алкоголь и табак в любых мыслимых и немыслимых количествах. Но всё же главные профессиональные успехи гном сделал на поприще магии, став искусным иллюзионистом, поскольку именно это направление чародейства давалось ему проще всего. Именно благодаря этому, а также накопившейся от приключений бесконечной усталости, Арнолиус решил испробовать себя в более мирном ремесле, став основателем и директором бродячей труппы артистов, желая немного отдохнуть от бесконечных побоищ. Благодаря своему таланту фокусника и иллюзиониста, а также солидному стартовому капиталу, обретённому во многих походах, его любовь к приключениям и странствиям плюс тяга к спокойной жизни, наконец, смогла осуществиться, когда он придумал стать основателем балагана. Дом, который всегда с тобой, а также странствия, которые постоянно манили неусидчивого гнома вперёд — теперь эта мечта осуществилась.

Выбив остатки табака из трубки, гном полез в кисет за новой порцией, оглядываясь назад на крытые телеги своего балагана, коих было всего четыре штуки. Как и полагается лидеру, он ехал в первой повозке-фургоне, которая служила ему спальней и маленькой квартиркой, возглавляя свой отряд. Его дом на колёсах тащил вперёд Малыш, глядя на чудовищные габариты которого любой здравомыслящий человек старался поскорее убежать, пытаясь при этом не кричать от страха, дабы не привлекать внимания чудища. Вообще, всем нравится называть огромных и сильных товарищей уменьшительно-ласкательными прозвищами, и нередко самый отъявленный драчун в любом коллективе зовётся не иначе как Малыш, Кроха, Пупс, Пятачок или как-то похоже. Ирония судьбы, не иначе. Тянувшее повозку дяди Арни существо было эттином — огромным двухголовым великаном, который с грохотом печатал дорожную пыль, гордо возвышаясь над небольшим караваном этакой мачтой. Росту в нём было на два с половиной человека, а весу хватило бы и на добрую дюжину. Гигант тащил фургон за небольшие краевые ручки, озираясь по сторонам обеими головами, с удивлением хлопая глазищами, поскольку это чудо гор впервые видело вокруг себя столько песка. Балаган дяди Арни пересекал Восточную пустыню, среди могучих барханов которой вилась дорога торгового тракта, время от времени заносимая влекомым жаркими ветрами песком. Когда Малыша впервые обнаружили пару лет назад, то он был всего лишь напуганным диким подростком, промышлявшим людоедством, за что его и хотели убить и обезглавить (интересно, если срубить одну голову, вторая долго проживёт?) местные стражи правопорядка, но тут вмешался гном, который за большую сумму выкупил дикаря, поручившись за него своим честным именем. Дядюшку Арнолиуса знали по всему континенту, поскольку за время своей бурной молодости он успел побывать во всех его уголках, отметившись в разных его точках как с очень хорошей, так и с крайне поганой стороны. Среди своих соплеменников-гномов Арни был кем-то навроде живой легенды, настоящего героя, по которому сходили с ума все бородатые красавицы и на которого равнялась вся подгорная подрастающая молодёжь, чему их родители были весьма недовольны, так как своё подражание драгоценные чада начинали с табака и возлияний, а уже потом с тренировок магии и владению оружием. Только благодаря авторитету иллюзиониста, местные власти неохотно пошли ему навстречу, продав страшное чудовище, которое считали не воспитуемым и крайне опасным. Малыш и правда оказался настоящим дикарём, поскольку не знал никаких распространённых языков, общаясь между собой на неизвестном гортанном наречии. Все попытки эттина сбежать или напасть на гнома пресекались самым суровым образом, и, зачастую, при помощи магии. Раз за разом Арнолиус подступался к подростку, и вскоре ему удалось добиться успеха — эттин начал учиться речи, и стал намного более сдержанным в своих порывах, когда понял, что убивать его пока не собираются. Через несколько месяцев обучения, подростка худо-бедно удалось обучить самым простым словам и командам, а за год — простой речи.

За это время подросток из двухметрового нескладного дикаря вырос в трёхметрового молодого человека, обзаведясь приличными мускулами и довольно обширными для эттинов знаниями, однако кличка Малыш так и прилипла за ним до сих пор, когда великан вымахал уже за четыре метра. За это время стало ясно, что личности эттина были весьма противоречивыми, и чтобы не путаться в них, правую голову окрестили Рупертом, а левую Робертом. Руперт, или сокращённо Руп, оказался довольно живым и сообразительным, жадным до чтения и обучения, в то время как его брат Роб был туп, как пробка, и кроме низменных потребностей не интересовался больше ничем в жизни. И если любознательный Руп любил путешествовать, узнавать новое, читать и слушать новые истории, то его братец всему этому предпочитал крепкое пойло, обильную жратву и баб. С последним пунктом загвоздка была самой большой. Понятное дело, что жрал и пил этакий проглот от горла, и бочка вина у него уходила в один присест, но это было лишь делом денег, в то время как найти подходящую женщину для этого великана было проблематичным. Чистюля и книгочей Руперт всегда с презрением относился к желаниям своего брата, стараясь начитаться на привале как можно скорее, пока Роберт не нажрался вина в хлам, потому как желудок у них был общий, а посему пьянели и насыщались сразу оба. А держать в трясущихся от возлияний крупных руках мелкую человеческую книгу было проблематично, не говоря уже о том, чтобы сфокусироваться на малюсеньких буквах, которые гиганту казались микроскопическими. И если обильную еду Руп переживал без проблем, то вот алкоголь уже шёл хуже. Сущей же мукой стал интимный вопрос, поскольку добивался своего Роберт с упрямостью самого настоящего осла. Арнолиус понял, что либо он даст эттину требуемое, либо тот рано или поздно взбунтуется, и тогда результат может оказаться непредсказуемым и весьма плачевным. В лучшем случае верзила сбежит из балагана, в худшем же устроит погром.

Решение всплыло, как всегда, весьма неожиданно. В одном орочьем поселении, где труппа дядюшки Арни остановилась на ночь, желая скоротать тёмное время суток в относительно безопасном и обжитом месте, их представление имело оглушительный успех. И безусловной его причиной послужил именно Малыш, а никак не музыка, театральная постановка или танцы. Не успели ещё артисты раскланяться, как к Арнолиусу на поклон пошли орочьи вожди и шаманы, твёрдо вознамерившиеся выкупить у гнома его великана, дабы сделать лучшим воином племени. Естественно, что спор поднялся жуткий, как и вопли. В дело шли не только увещевания, но и угрозы с отборной руганью, поскольку согласия достичь никак не могли. Гном не хотел отдавать своего колоритного силача на растерзание зеленокожим, те же не могли ничем заинтересовать Арнолиуса, поскольку от денег тот упрямо отказывался. До драки доводить опасались, поскольку путешествующая группа была не из безобидных, особенно учитывая тот факт, что на её стороне был эттин и опытный маг-иллюзионист. Когда спросили самого Малыша, чего же хочет он сам, то туповатый и агрессивный Роберт высказался за переход в племя, в то время как Руперт голосовал за продолжение странствий в составе труппы, ведь в противном случае он лишился бы возможности к дальнейшему обучению и путешествиям. Когда даже сам великан не смог определиться со своей дальнейшей участью, нашлась одна светлая голова, которая предложила выход из патовой ситуации, дабы не прибегать к насилию. Малышу было предложено покрыть как можно больше орчих за ночь, чтобы те смогли понести от него и выносить детей-богатырей, на что согласились обе стороны и, особенно, сам Роб, который уже давно просил себе бабу. Для эттина нашли самых крупных женщин в племени, которые смогли бы пережить сношение с гигантом, и те радостно восприняли это известие, потому как каждая орчиха мечтает о подобном сыне. Почему-то все в ту ночь были уверены, что получившийся ребёнок, коли таковой случится, будет непременно мальчиком. Тогда труппе удалось уйти из поселения зеленокожих невредимыми благодаря неустанным бдениям своего самого большого товарища, но в память всем надолго врезалась эта странная ночь. Артисты ещё долго не могли позабыть, как жутко пыхтят и ревут огромные любовники, сам Малыш потом любовно вспоминал всю дюжину женщин, с которой он кувыркался до рассвета. Точнее, восхищался и смаковал все подробности довольный Роберт, в то время как бедняга Руперт страдал от недосыпа, проклиная всё на свете. После этого случая Арнолиус всегда старался находить в крупных городах могучих орчих, которые сами с радостью разделяли ложе с эттином, в той же самой надежде родить могучего ребёнка. Неизвестно, отцом какого количества детей мог быть Малыш, но теперь Роберт перестал ворчать, с большей охотой начиная путешествовать из города в город.

Вспомнив об этой истории, Арнолиус усмехается, глядя на могучую спину великана, тащившего его фургон вперёд. Облачён Малыш был в лоскутное одеяние, сшитое из шкур множества животных в некое подобие туники, а также штопанное-перештопанное, отчего он был похож на леопарда, поскольку цвета у шкур были самые разные — от угольно-чёрных, до желтоватых и почти белых (простите нас, северные медведи и волки). Пятнистый эттин был бы довольно забавным зрелищем, если бы не две тяжёлые алебарды у него за спиной, и пара двуручников на большом поясе, которые в лапищах великана казались игрушечными. Сам громила настаивал на привычной ему дубине, коей могло послужить любое дерево, вырванное с корнем из почвы, но гном упорно стоял на своём, раз за разом заявляя, что такие грубые вещи присущи дикарям, но никак не образованным людям, что лишний раз польстило образованному Руперту.

— А ещё, для владения моим оружием требуется обучение! — продолжал настаивать на своём Арнолиус. — Ты же любишь учиться, а, Руп? И, кроме того, Роб, после обучения ты станешь ещё сильнее и опаснее чем раньше. Подумайте над этим, парни!

То оружие, которым опытные воины владели двумя руками, Малыш легко держал и управлялся одной, отчего алебарды для него были обыкновенными небольшими топорами, а двуручные мечи превращались если не в ножи, то в кинжалы, коими великан мог после небольших тренировок с одинаковым успехом как колоть и резать, так и метать в цель. А летевшая без промаха в цель алебарда или двуручный меч могли напугать кого угодно, уж поверьте! Многие разбойники и грабители благоразумно предпочитали не связываться с балаганом, когда видели, кто шёл в его главе, чем несказанно огорчали боевого Роберта, любившего подраться.

Арнолиус улыбнулся, откидываясь назад, предоставив могучему эттину, выполнявшему в труппе роль циркового силача и главного воина, тащить его кибитку вперёд самостоятельно без указаний со стороны хозяина. Следом за ними шла вторая повозка, впряжённая в большого чёрного пещерного медведя, который оказался дрессированным, и имел кличку Конан. Это живое существо также отпугивало любых потенциальных грабителей, а на ярмарках пользовалось неизменным успехом со стороны всей детворы, которые с удовольствием смотрели на трюки косолапого, а также катались на нём верхом. А ещё ребятня любила и эттина, который охотно соглашался поднять их за пару медяков вверх или усадить себе на могучие плечи, отчего спиногрызы с восторгом обозревали окрестности и казавшихся такими вдруг далёкими и маленькими маму и папу, оставшихся на земле. Родители к подобным развлечениям чад относились крайне разносторонне — папы, как правило, улыбались, глядя на довольных детей, в то время как матери кричали, падали в обмороки или усиленно потели.

Характер у огромного медведя был довольно простодушный, и он любил подурачиться, поспать и вкусно поесть. Лопал обжора всё, что попадалось ему под челюсти, не брезгуя также сырым или тухлым мясом, хотя больше всего любил рыбу и фрукты. За угощение Конан охотно выполнял различные трюки, которым его научил как Арнолиус, так и его прошлый хозяин, который проиграл своего питомца на ярмарке гному в кости. Труппе повезло приобрести в своё распоряжение довольно сильное, умное и уже обученное животное, которое не только вызывало интерес со стороны публики, но и озадаченность для всевозможного рода грабителей, желавших напасть на балаганщиков. А таковые находились регулярно, поскольку выглядели фургоны довольно презентабельно, как и их хозяева. Специально для Конана была изготовлена индивидуальная упряжь, благодаря которой он мог перевозить за собой подобно лошади крытую тележку, что часто использовалось как во время представлений, так и в путешествиях труппы между городами. Особенностью этой упряжи было то, что возница мог одним нажатием высвободить своего перевозчика от груза, чтобы Конан сразу же мог броситься на врагов, буде таковые нападут на караван во время путешествий.

Как правило, пещерный мишка тянул за собой небольшой фургон пёстрой расцветки всевозможных цветов, в котором путешествовала семейная пара артистов — Офелия и Зингар. Муж и жена, оба половинчики, или полурослики (в простонародье — низушки). По именам в труппе к данной чете практически никогда не обращались, поскольку у обоих были прилипчивые прозвища, которыми и пользовались все, кому не лень. Даму постоянно звали Стряпухой, и не без оснований, ведь именно Офелия всегда готовила еду на всю труппу, оказавшись толковым поваром и знатоком не только множества блюд, но и экстремальных рецептов, навроде, «что можно приготовить, если в буфете осталась одна только соль да перец». Даже в те редкие тяжёлые времена, когда балагану, что называется, «приходилось сосать лапу», делали они это разнообразно, смакуя её под различными нехитрыми приправами и соусами. Стряпуха порой умудрялась приготовить даже такое, из чего никто из товарищей и в жизнь бы не догадался, что можно извлечь хоть какие-то питательные вещества.

Её муж Зингар был прозван всеми Ковригой, за его постоянную одинаковую меру для любых хлебных и сдобных изделий. Крошки, кусочки, ломти, краюхи, буханки и даже целые булочки, калачи и караваи у него неизменно назывались ковригами, которые он норовил умять как можно скорее. Аппетит у обоих полуросликов, а также огромного эттина и медведя были такими зверскими, что они вчетвером (впятером, если считать две головы Малыша) ели едва ли не как целая рота голодных солдат. Однако надо отдать этим четверым должное, ведь и зарабатывали для труппы они также отменно. Офелия с Зингаром были отличными актёрами, и в театральных постановках практически всегда исполняли роли всех детей, карликов, гномов и иже с ними. Кроме того, Коврига был первоклассным мимом, который одними своими ужимками мог заставить рассмеяться даже каменного голема, а его жена, крутившаяся как белка в колесе на походной кухне, ухитряясь делать десять дел одновременно, в совершенстве овладела искусством жонглёра. Зрители с воодушевлением аплодировали летавшим в её руках мячам, ножам или факелам во время представлений, в то время как коллегам больше нравилось наблюдать за полётами её отменнейших горячих блинов с многочисленных раскалённых сковородок по их тарелкам. Кроме того, Стряпуха и Коврига сами выглядели на редкость аппетитно — румяные, пухлощёкие, все такие сдобные и слюновыделительные, что в голодные времена (а случались у труппы и такие) эттин и пещерный медведь с нехорошим блеском в глазах облизывались на бедных полуросликов. Из недостатков семейной пары можно было выделить их смертоубийственную привычку закармливать товарищей до полусмерти (тут, в основном, виновата Стряпуха) или передразнивать коллег, доводя их до белого каления. Это мим Коврига старался оттачивать свои актёрские навыки всегда и везде, пародируя товарищей по труппе, что тех не могло не бесить по понятным причинам. Хотя раздражало это лишь поначалу, потом же все попривыкли к половинчикам, и перестали так остро реагировать на их реплики и жесты, пропуская большую часть их словесных потоков и ужимок мимо глаз и ушей.

Офелия (удивительное для дам дело!) держала при себе ручную крысу, которая всегда ползала по своей хозяйке, тычась любопытным носом во все дела. Звали серую зверушку Дега, что было сокращением от слова дегустатор. Завели животинку чисто из практических соображений — иногда в долгих переходах приходилась иметь дело с пищей и водой сомнительного качества, и тут-то на помощь и приходила умная крыска, которая безошибочно определяла, что можно отправлять в рот и в котёл, а чего следует избегать.

В фургоне низушков также хранились большие запасы пищи балагана, поскольку Офелия готовила зачастую прямо на ходу, пока её муж правил телегой, меланхолично погоняя Конана, хотя медведь, как правило, в этом не нуждался. Умный зверь уже привык, что в долгих переходах ему следует топать за повозкой хозяина, который жил в своём фургоне в гордом одиночестве, не допуская туда никого постороннего.

Следом за Стряпухой и Ковригой медленно ехало нечто неопределённое, которое никак не могло определиться, к какому классу транспорта ему принадлежать. До кареты этому экипажу было далеко, но и обычным фургоном его назвать было сложно, поскольку эта плотная коробка имела самую настоящую дверь и небольшую лесенку, по которой следовало выбираться наружу, а также пару окошек. По объёмам эта телега была самой большой и единственная претендовала на некую роскошь, возвышаясь над прочими товарками как в физическом, так и в моральном плане. Разнообразия ради стоит отметить, что этот небольшой дом на колёсах был запряжён не очередным диковинным зверем или существом, а парой коней-тяжеловесов, которые с усилием продвигали свою ношу вперёд. Не будь под копытами умных и выносливых животных полотна дороги, тогда бы передвижение этого фургона повесили на силача эттина, который всегда занимался тем, что вытягивал из грязи и бездорожья застрявшие телеги, и тащил их едва ли не на себе.

На облучке обнаружилась мускулистая девушка, ещё две сидели внутри, беседуя между собой. Три сестры, три яркие звезды балагана дяди Арни, три причины, почему все мужчины так любили представления этой труппы. Все девицы обладали иссиня-чёрными волосами, смуглой кожей и миндалевидным разрезом глаз, но на этом их родственные сходства заканчивались. Старшую звали Вира, и она была самой высокой и атлетичной из всех сестёр, обладая не в пример лучше развитой мускулатурой. Нира была младше её на год, ниже на голову, но при этом была самой большегрудой и наделена природой тем, что мужчины называют приятной полнотой. Ни капли лишнего жира, всё настолько идеально, что удовлетворяет запросы как любителей пышек, так и тех, кто предпочитает стройняшек. Зато младшая из трёх сестёр — Лира, была самой маленькой и щуплой, но также не лишена определённого шарма и красоты.

Вообще-то, в семье Скавенов, откуда сёстры были родом, детей было в два раза больше. У их отца и матери — видной четы торговцев шёлком, была навязчивая мания и полное отсутствие фантазии. Семейная пара (а вернее её глава семейства) страстно возжелала во чтобы-то ни стало обзавестись наследником, коим, по традиции, должен быть старший сын. Однако из шести детей ни одного мальчика не уродилось. Все красавицы дочери носили схожие имена из четырёх букв, двух слогов, и различались лишь первой буквой, что стало следствием, как мы уже отмечали, небогатой фантазии родителей. Когда торговцы, наконец, сообразили, что небеса не торопятся одаривать их наследником, решено было учить семейному делу и передавать в дальнейшем бразды правления Вире, которая была второй по старшинству из детей, поскольку самую старшую дочь к тому моменту уже выдали замуж. Однако в этот момент три девушки увильнули хвостами, сбежав из отчего дома с путешествующим балаганом дяди Арни, заставив родителей кусать от безысходности локти, ведь две оставшиеся девочки — Дира и Мира были слишком малы для обучения и наследования, а пускать с трудом запущенный бизнес с молотка вовсе не хотелось. Поэтому торговцы снова вздохнули, принимаясь за производство наследника, держа подрастающих девчушек в поистине тюремных условиях, чтобы те не смогли сбежать подобно их более старшим и неблагодарным сёстрам. Кто знает, вполне возможно, что сейчас у Виры с Нирой и Лирой и появился братик или новые сёстры, однако выяснять этого девушки не собирались, поскольку возвращаться домой не желали. Им пришлась по душе жизнь бродячих артистов, а также все те путешествия, приключения и новые страны, которые они повидали в составе труппы.

Все девушки были до одури хороши собой, хоть и не похожи друг на друга. В группе им выпала редкая честь стать танцовщицами, актрисами и акробатками, поскольку гибкости и пластике сестёр могли позавидовать не только люди, но и любые змеи, пантеры и прочие хищные, но грациозные существа и животные. Все они всегда выступали в довольно открытых и свободных одеждах, что позволяло им не только легко танцевать, но и выполнять различные чудеса при помощи своих тел. Шпагаты, сальто, живые пирамиды, складывания своих тел в нечто невообразимое, а также излюбленные номера толпы — метание ножей в исполнении Виры, танец живота Ниры, и номер с саблями миниатюрной Лиры. Всё это приковывало внимание зрителей похлеще, чем любой спектакль или номера с Конаном и Малышом, ну а уж их совместные выступления и вовсе заслуживали самых настоящих оваций и бурю щенячьего восторга.

Стоит отметить, что характеры у девушек, как и их телосложение, отличались разительно. Вира была довольно нахальной и заносчивой особой, готовой при помощи силы доказывать всем и каждому своё превосходство, и на дух не переносила тех мужчин, которые были по её мнению слабее её. Хохотушка Нира болтала без умолку, при этом норовясь соблазнить всё, что было мужского пола и затащить к себе в постель, в то время как Лира была угрюмой молчуньей, разговорить которую было очень проблематично и имела небольшие проблемы с контролем ярости, отчего страдала вся труппа. Арнолиусу и сёстрам постоянно приходилось одёргивать Ниру, чтобы та вела себя тише и скромнее, но девушка попросту не умела молчать и находиться не в центре внимания, флиртуя со всем, что могло говорить.

У девушек был самый большой фургон по той простой причине, что у них был самый большой из всех гардероб, что было вполне объяснимо. Кроме множества повседневных одежд (как и у всех обычных дам) у сестёр было много парадных, а также танцевальных и сценических костюмов, отчего общий размер гардероба мог сравниться с каким-нибудь гаремом падишаха по размерам. Чтобы фургон мог двигаться, а не рухнуть под тяжестью всех нарядов, девушки в складчину приобрели безразмерный сундук, который вмещал в себя множество всякой всячины, при этом не становясь тяжелее или объёмнее. При желании туда можно было запихнуть и самого настоящего слона, если таковой смог бы влезть в неширокий проём целиком. Хотя по частям туда эта зверюга вошла бы точно. Помимо этого большая часть арсенала труппы также хранилась в безразмерном хранилище, поскольку Вира не только метала ножи, но и коллекционировала любое короткое клинковое оружие, коим владела в совершенстве, поскольку драки были её главной страстью после выступлений. Кроме того, сабли и кинжалы были необходимы и её сёстрам, поскольку те с ними не только танцевали, но и проделывали различные трюки. Помимо оружейной и гардеробной функции фургон и сундук девушек являлся самой настоящей сокровищницей, поскольку подарков от различных кавалеров красавицы накопили столько, что впору было открывать ювелирную лавку. Также, против воли Виры и Лиры в их волшебном вместилище хранился частично и провиант труппы, поскольку еды такие проглоты как Малыш, Конан и Коврига со Стряпухой поглощали очень много. Поскольку еда могла запачкать одежды или оружие, сёстры были против подобного соседства, и лишь одна Нира не возражала против подобного, поскольку это позволяло ей подкрепляться в любой момент или кормить своего ненаглядного боа-констриктора или попросту удава.

Зверюга эта была более двух метров длины и весила соответственно много своим размерам. Песчаного цвета змей звался нежно «Обнимашкой», поскольку любил обвиваться вокруг туловища любого теплокровного существа, и, особенно, на плечах и талии своей хозяйки. Нира использовала удава в своих танцах, что лишь ещё сильнее интриговало публику, а также любила охлаждаться о своего питомца, когда жара становилась совсем изнуряющей. Накинет, бывало, себе на плечи свою змею, когда станет совсем невмоготу, и начнёт улыбаться, когда Обнимашка станет забирать с неё тепло на себя. Боа был жутким флегматиком, поскольку Нира всегда кормила своего питомца вусмерть, чтобы тот не вздумал нападать на неё или сестёр.

Другие девушки с опаской относились к хладнокровной тварюге, хотя сами держали не менее экзотических питомцев. Верная себе Вира приручила пару королевских скорпионов, назвав их Инь и Янь, держа их во вместительном аквариуме. А у Лиры обнаружился мохноногий паук размерами с добрую кошку, которого ей подарили во время гастролей по тёмным пещерам Подземья. Знатному тёмному эльфу так понравилось выступление девушки, что он долго умолял её принять от него в дар самого своего лучшего арахнида, которых разводил, будучи опытным монстрологом. Сама гимнастка ужаснулась подобному подарку и начала усиленно от него отказываться, но опытный дядя Арнолиус убедил девушку передумать.

— Негоже злить тёмных эльфов у них в доме! — одёрнул он свою подопечную. — Кроме того, паука можно будет продать позже, когда мы покинем Подземье!

Однако когда балаган выбрался из дремучих пещер под жаркое южное солнце, Лира уже успела привыкнуть к своему мохноногому питомцу, который оказался весьма милым созданием, получившим кличку Мягкоступ. Сами питомцы сестёр долгое время относились друг к другу не иначе как к еде, поскольку паук постоянно примерялся к скорпионам, а боа голодным удавом пялился на кругленького восьмилапого паршивца, который взял за правило развешивать довольно крупную паутину в самых неожиданных местах. Помимо охотничьих сетей Мягкоступ легко бросался в бой, самостоятельно уничтожая различных ящериц, грызунов и крупных насекомых. Кроме самих девушек их странных ручных животных никто особо не любил, поскольку справедливо опасались однажды ядовитого укуса либо смертельных холодных объятий, однако скорпионы, паук и удав быстро уяснили, что товарищей по коллективу и друг друга есть категорически запрещено. Если бы питомцы не выступали вместе со своими хозяйками, то остальные бы уже давно проголосовали за их умерщвление и продажу, однако публике они нравились, поэтому приходилось мириться с подобным соседством. Хотя, надо отдать девушкам должное, они старались не выпускать своих зверушек из фургона без присмотра, чтобы не нервировать товарищей и не провоцировать их на расправу.

Последний фургон в балагане был чем-то вроде мужского общежития, и также передвигался благодаря паре лошадей, которых погонял вечно флегматичный Атос. Откуда этот хмурый тридцатилетний мужчина был родом, никто не знал, но все понимали, что он из благородных. Это чувствовалось по его осанке, манерам, точёному профилю и высокому лбу, благородным бородке клинышком и франтоватым усам, а также по излишне спокойному голосу, который артист никогда не повышал вне сцены. Даже если бы над их караваном сейчас начали кружиться драконы, Атос продолжал бы упрямо молчать, всё так же хмуро погоняя лошадей и доставая из-под сиденья свой верный арбалет. Стрелком и фехтовальщиком он был отменным, в чём все уже успели убедиться не один раз, когда на балаган нападали грабители во время долгих утомительных переходов. Усиливали подозрения труппы в благородном происхождении спутника также и его изящный меч с кольчугой, которые были слишком дорогие для обычного солдата или простолюдина. Хитрый Коврига не раз и не два пытался рассмотреть их поближе, чтобы обнаружить клеймо мастера или родовой герб на оружии с доспехом, но его всегда ловили с поличным, отчего потом уши у половинчика всегда становились приятно пунцовой расцветки. Кроме того, дворянин был единственным в труппе, кто обладал собственным выносливым скакуном буланой масти, прозванного им ласково «Золотце». Конь и вправду был этого цвета, всегда блестя на солнце безукоризненно отмытой шкурой, когда с него снимали попону и седло.

И если с товарищами и незнакомцами Атос был крайне сдержан и молчалив, то на сцене он блистал. Лучшего артиста придумать было крайне сложно, поскольку тут дворянин был как рыба в воде. Его мастерские импровизации, отличный бархатистый голос, а также великолепная жестикуляция буквально заставляли публику влюбляться в Атоса, которому одинаково хорошо давались любые роли. Злодеи и добряки, распутники и монахи, воины и трусы, монархи и бедняки — он мог изобразить кого угодно с одинаковым успехом.

Именно поэтому ему постоянно завидовал следующий член их труппы, самый настоящий менестрель, который отрекомендовался всем как «Эванс-с-с-с де Грей», старательно растягивая букву «с» в конце своего имени, а также всегда добавляя приставку «де» к фамилии, безуспешно стараясь доказать всем, что он, как раз таки, из числа благородных кровей Севера. Само собой, что барду никто не верил, хотя и относились к нему с уважением. Частично из-за его таланта, поскольку тот здорово намонстрячился не только играть на всех музыкальных инструментах, но и сочинял хорошие стихи и миниатюры, которыми смешил и печалил всех зрителей и товарищей по группе. Кроме того, Эванса уважали также и за его верного спутника, который всегда был при менестреле, коим оказалась боевая псина приличных размеров, отзывавшаяся на Сорбонну.

Излишне утончённый от кончика своих щегольских усиков до носков своих безупречных туфель, франт и повеса Де Грей не обладал особыми боевыми навыками, отдав все защитные функции своему питомцу, который красовался в клёпанной коже и ошейнике с шипами, сделанными под заказ. Глядя на многочисленные шрамы на морде поджарой Сорбонны, можно было с уверенностью сказать, что та знакома с когтями и клыками хищных тварей, а также с ножами грабителей не понаслышке. Упитанная молосс (так называлась эта порода) обладала обрубком хвоста и ушей, которые были либо сотворены искусственно, либо потеряны в боях. Когда намечалась заварушка, Сорбонна также получала специальный шипастый шлем, который защищал голову псины от ударов.

Эванс всем хвалился, что этого замечательного телохранителя ему подарили в псарнях самого Вигора, короля Эоса, поскольку он выступал аж перед самим монархом, который остался так доволен, что настоял на подобном подарке. Вообще, де Грей любил прихвастнуть по поводу и без, приписывая себе такие головокружительные знакомства и романы, что многие слушатели лишь хмыкали и недоверчиво качали головами. Сам же менестрель всегда пытался соревноваться с Атосом в актёрском мастерстве, хотя дворянину было глубоко наплевать на потуги «певуна», как Эванса иногда кликали за глаза. Как правило, во всех спектаклях этим двоим доставались роли врагов, отчего де Грей был всегда в восторге, в то время как его напарнику по сцене было глубоко безразлично.

Ещё у Эванса была одна глубокая страсть, которая постоянно влекла за собой разнообразные беды. Менестрель слыл жутким бабником и подкатывал ко всему, что могло носить юбки. Он раз за разом штурмовал фургон сестричек, и даже умел пару раз совратить Ниру, которая не возражала против подобного поворота событий, однако Лира и Вира постоянно держали оборону, не подпуская к себе барда ближе, чем на расстояние удара кулака. Один раз менестрель покинул их фургон с подбитым глазом, поскольку ухаживания Эванса наскучили девушкам, а Вира и вовсе всегда открыто заявляла, что:

— Разделить ложе с тряпкой, не способной постоять за себя — верх позора! Я возлягу только с тем, кто сумеет победить меня в честном поединке, и никак иначе! Запомни это хлыщ, когда снова вздумаешь ко мне подкатывать со своими стихами!

— Подумаешь! — ответил ей на это глубоко уязвлённый и оскорблённый де Грей, старавшийся не выказывать этого на глазах у посмеивающихся товарищей. — И не такие красотки ломались под моим напором, и ты с сестричкой также рано или поздно окажешься подо мной!

Арнолиус рассмеялся, заслышав подобное обещание, и заключил пари с несколькими артистами, случится подобное когда-нибудь или нет. Сам гном считал, что скорее небо упадёт на землю, нежели Де Грей переспит с кем-то ещё в труппе, однако через неделю случилась самая настоящая гроза с мордобоем. Эвансу удалось совратить неизвестным макаром Офелию, что стало известно её разъярённому мужу Ковриге, а также всем прочим. Если бы не вмешательство Сорбонны и прочих артистов, то всё перешло бы на поножовщину, и труппа наверняка бы распрощалась навеки с одним из артистов. Естественно, что Стряпуха тотчас в извечной женской манере поспешила сообщить, что она не виновата, её совратили, на что она довольно активно сопротивлялась. Поверить в это было сложно, поскольку когда любвеобильную парочку застукали с поличным, Офелия смеясь игралась с кудрями на голове голого менестреля, который с жаром читал ей стих собственного сочинения. Отсутствие одежд на охальниках говорило само за себя, как и заплывающий глаз де Грея и Стряпухи, поскольку Коврига всё же успел наказать обоих до того, как в дело вмешалась агрессивная псина паскудника-барда, а также выскочившие на шум товарищи. Мирились тогда между собой половинчики долго и громко, и их крик далеко разносился над песками Восточной пустыни, где на ночёвку встал их небольшой караван. К счастью, путь в обе стороны оказался таким долгим, что уходить из труппы прямо сейчас было смерти подобно, а к концу путешествия Коврига смягчился, решив не уходить из балагана и не прогонять неверной жены. Чем коротконогая малявка смогла приглянуться повесе-менестрелю не знал никто, хотя злые языки шептались, что переспал он со Стряпухой из-за спора или чтобы отомстить её муженьку, который (слыханное дело!) любил подкалывать де Грея и тренировался на нём в ремесле мима.

Теперь же Эванс, которого прозвали змеем-соблазнителем из-за его непреодолимой тяги к совращению женщин и постоянному сипению при выговаривании своего имени, занёс Ковригу в разряд своих врагов, и занимался тем, что составлял оскорбительный памфлет в честь воинственного рогоносца.

Третьим обитателем мужской телеги-общежития и последним в труппе оказался тихий и безобидный полуэльф, выглядевший идеальной жертвой. Он всегда собирал все смешки и угрозы в труппе, поскольку закрепившееся за ним лёгкое косоглазие и небольшое заикание стало предметом многочисленных насмешек со стороны товарищей по труппе. Звали полукровку Назин, но многие намеренно добавляли к его имени побольше букв «з», поскольку именно с этим звуком у мужчины были связаны самые большие проблемы.

— Над тобой родители специально издевались? — постоянно приставал к полукровке бард, довольный тем, что в группе есть ещё более слабый и беззащитный объект. — Они специально дали тебе такое имя, которое ты не можешь выговорить без заикания?!

— Иди в з-з-задницу! — обычно ответствовал полукровка, чем лишь ещё сильнее раззадоривал болтливого менестреля.

В целом, Назин был довольно тихим и незаметным малым, стараясь не показываться без нужды лишний раз на людях. На сцене он выступал чаще в роли статиста, либо ограничивался короткими репликами, желательно не содержавших проклятущей буквы в словах. Был полуэльф мягкотел, слаб и выглядел довольно смешно, поскольку косоглазых остроухих в миру было всего ничего. Драться Назин не любил и не умел, постоянно норовя спрятаться под телегу или убежать, когда начиналась любая заварушка. Однако у него имелся один очень жирный плюс, который перечёркивал все его недостатки — полуэльф был чертовски талантливым писателем, сочинявшим часть номеров и практически все пьесы для труппы. Вдохновения для новых историй Назин обычно почёрпывал в рассказах старины Арнолиуса, главы труппы, который любил по вечерам в переходах порассуждать у лагерного костра и повспоминать о былом. Учитывая богатый послужной список пожилого гнома, материалов для баллад и пьес у него было на много томов вперёд — надо было только слушать и задавать уточняющие вопросы. Естественно, что по просьбе дяди Арни и по своим соображениям автор немного искажал эти истории, дабы ни у кого не возникло вопросов в их реальности, ведь прошлое хозяина балагана было не только героическим, но и порой откровенно криминальным.

Если у Атоса Коврига всегда мечтал найти клеймо на оружии или доспехе, то у Назина его интересовало другое — огромный талмуд, который полукровка постоянно таскал с собой. Книжища была такой тяжёлой и внушительной, что ей можно было легко ломать черепа или заслоняться от стрел и мечей, благо переплёт был укреплён прочной кожей и полосками металла. Сам полуэльф писал внутри книги только в те моменты, когда рядом никого не было, и при малейшем подозрении, что за ним могут подсматривать или хотят отобрать талмуд силой, он быстро захлопывал свой гримуар, щёлкали автоматические скобы и замки, наглухо запиравшие его опус ото всех. Как книга открывалась, также никто не знал, кроме самого хозяина.

Поспорить в массе и габаритах талмуд Назина мог только с огромным гроссбухом Арнолиуса по смете доходов-расходов его труппы, а также его личным дневником, который был практически у каждого гнома. Именовались такие гномские толмуды как «Книги Обид», куда бородачи скрупулёзно вписывали имена всех своих обидчиков, а также описывали все случившиеся с ними подставы. Напротив каждой отмщённой обиды они ставили руну, которая указывала на необходимость свершения мести, либо уже указывала на совершение правосудия. Мстили гномы обычно больно, не «око за око», а ещё хлеще, что часто заканчивалось смертельными исходами или иными катастрофическими последствиями. У кого-то из подгорных обывателей такая книга была тонкой, не больше пары десятков листов, но Арнолиус же собрал такой огромный талмуд, что им, как и гроссбухом с талмудом Назина, легко можно было пользоваться как щитом или оружием. Однако, справедливости ради, стоит отметить, что большая часть обид неусидчивого гнома, ищущего приключений на свою пятую точку, была отмщена, и лишь одиноким мерзавцам удавалось избежать возмездия. Большая часть таких счастливчиков, правда, умерла от сторонних причин, что Арнолиус также всегда отмечал в своём талмуде, сожалея о том, что очередной мерзавец пал не от его руки.

Вот таков был состав этой труппы актёров, чей балаган упрямо пересекал большую пустыню с восхода на закат, неспешно следуя за садившимся солнцем.

Пустоши и пески Арнолиус не любил. Как можно любить бескрайние степи или пустыни, где нет ничего примечательного на многие дни пути? Гном любил путешествовать, узнавать новое, но монотонные путешествия по ледяным или песчаным пустыням кого хочешь вгонят в тоску или ужас. Однажды, помнится, Арнолиус заблудился в тундре, когда началась снежная метель (снег, он, кстати, тоже с тех пор возненавидел), и все пути занесло. Пургу он тогда переждал в так кстати подвернувшейся небольшой пещерке, в которой было холодно и пусто. Когда-то это было лежбищем какого-то хищника, поскольку на полу валялись многочисленные заплесневелые кости, покрытые толстым слоем пыли. Тогда Арнолиусу пришлось узнать, что такое настоящий голод, когда он по многу часов вываривал эти останки, в надежде сварить хоть какой-то бульон. Благо, что недостатка в жидкости тогда не было — снега снаружи было столько, что гном всерьёз опасался, что его может замести намертво. Тогда он истратил все немногочисленные скудные припасы и порубил весь чахлый кустарник у входа, чтобы раздобыть хоть немного топлива для костра.

Песчаные пустыни также не оставили у него приятных воспоминаний, поскольку один раз подельники по банде решили избавиться от своего командира, чтобы забрать все трофеи от разграбленного каравана себе. Они оставили Арнолиуса без воды, что, по идее, должно было убить гнома, но тот всё же смог доползти до караванного пути, где ему попались добрые погонщики, спасшие от жажды. Своим подельникам мстительный гном отомстил очень быстро, поскольку представился своим спасителям пострадавшим разбойником, заявив, что знает, где находится логово злодеев, сдав своих бывших подельников с потрохами. После этого в книге обид Арнолиуса добавились довольные красного цвета руны, которые он всегда рассматривал с любовью и удовлетворением.

Балаган медленно продвигался по Великому Торговому Тракту — большой каменной дороге, которую проложили на континенте уже очень и очень давно, соединяя все крупные государства между собой. Своеобразным центром этого торгового маршрута был Белокамень — столица южного государства Эос, и именно в этот город сейчас и направлялись лицедии, дабы заработать там побольше золота. Кроме Арнолиуса и Эванса-Змея там никто раньше не бывал, поэтому все с нетерпением желали лицезреть жемчужину Юга во всей его красе. По праву Белокамень слыл самым большим и самым крупным городом из ныне известных, а посему и самым богатым и красивым.

Закашлявшись, Арнолиус сплюнул табачную слюну прямо на потрескавшиеся камни Тракта, которые частично занесло песком. Гном проследил за парочкой перекати-поле из непонятной соломы и колючек, скакавших по ветру в сторону ближайшего бархана, и от намётанного взора хозяина балагана не укрылось то, что ему не понравилось. На мгновение из-за гряды показалась небольшая зеленоватая ряха, и принадлежала она точно не глупой ящерице. Уж кого-кого, а орков маг мог узнать даже издали.

— Так-с! — подумал Арни, неторопливо откладывая в сторону трубку. — Кажись, мы только что въехали в поле засады очередной пустынной шайки.

Гном быстро оглянулся назад, но никто из его труппы не выказывал беспокойства. Коврига что-то меланхолично жевал, запивая еду водой из бурдюка, его жена возилась с посудой внутри фургона. Вира правила лошадьми, глядя вперёд, и лишь один Атос знаками показал начальнику, что увидел опасность. Таким же макаром гном безмолвно показал артисту делать вид, что ничего не было, и тот понятливо кивнул, продолжив понукать лошадей. Арнолиус надеялся на то, что вид великана-эттина и медведя Конана легко отпугнёт потенциальных грабителей, и боя не состоится. Нет, поймите правильно — гном не боялся хорошей драки, тем более, что он был отличным магом-иллюзионистом, но вот за остальных он переживал. Как-никак, удел артистов это сцена, но никак не потасовки на каждом углу. Шрамы и переломы уродуют театралов, отчего те зачастую вынуждены покинуть сцену раньше срока, а его труппа приносила хорошие барыши, терять которых пожилому гному вовсе не хотелось.

Кроме того, неизвестно ещё, сколько там прячется за барханами этих разбойников, которых могут спровоцировать на атаку паника среди артистов, узнавших о засаде. А так, глядишь, и пронесёт. Вид мерно шагавшего с гулким топотом Малыша мог отпугнуть кого угодно, поэтому стоило надеяться на то, что орки беспрепятственно пропустят небольшой караван, не решаясь атаковать исполина. Теперь только стоило надеяться на то, что Роберт не увидит прятавшихся грабителей, ведь тогда эттина остановить будет уже попросту невозможно. Охочий до любых разрушений и драк, Малыш тут же ринется в бой, наплевав на все условности, на коллег и на общее количество врагов. Правая голова Руперта могла и умела сдерживать свой гнев, часто останавливая брата, поэтому переживать следовало только за Роба.

Передав поводья тренькавшему на лютне от безделья Эвансу, Атос легко и быстро вскочил в седло Золотца, быстро нагоняя головной фургон. Не успел он поравняться с Арнолиусом, как тот кивнул головой, показывая, что знает о засаде.

— Я видел орка впереди! — прошептал артист гному. — Кажется, что засада будет между теми двумя барханами, где Тракт делает поворот — место просто идеальное. Можно обстрелять караван с барханов, пока остальные заходят с тыла и с фронта.

— Я тоже так считаю! — так же тихо ответил маг своему подопечному. — О, смотри, зашевелились!

И правда, из-за гребня впереди расположенного бархана снова показалась голова дозорного, которая быстро скрылась, совершив беглый подсчёт сил приближающихся артистов.

— Медленно отправляйся назад и предупреди всех, — сказал Арнолиус, набивая табаку в трубку. — А я пока перекурю, ещё есть время. Только пусть труппа не гоношится раньше срока! Я прикрою нас всех магией, если эти твари решатся атаковать, так что всем сохранять спокойствие, и делать вид, словно мы ни о чём не подозреваем. Возможно, что нам удастся пройти вперёд без боя, поскольку не каждый рискнёт связываться с нашим Малышом.

Словно услышав, что про него завели речь, эттин поворачивает обе свои головы назад, чтобы посмотреть на гнома. Великан не сбавляет шага, уверенно продолжая идти вперёд и тащить телегу начальника вперёд.

— Да? — как ни в чём не бывало выпускает струю дыма в воздух Арнолиус. — Что такое, парни?

— Долго ещё топать до обещанного оазиса? — осведомился вежливый Руперт.

— Я гадить хочу! — тут же перебил его бесцеремонный Роберт. — И жрать! И спать! Когда уже будет привал?!

Сделав знак Атосу отъезжать обратно, дабы предупредить остальных, гном прищурился, глядя в глаза по очереди каждой голове эттина.

— За теми барханами уже недалеко, — ткнул вперёд мундштуком трубки хозяин балагана. — Если поднажмём, то за час или два обернёмся, и уже будем нежиться под пальмами у озера, если оно ещё не обмелело за те два десятка лет, что меня тут не было.

— Ладно! — отвернулся обратно Роб, шмыгнув носом. — Час я потерплю! Но потом брошу всё к чёртовой матери и…

— Ты не сможешь! — мягко остановил очередной зарождавшийся демарш Арнолиус. — Ты связан с моей труппой контрактом, помнишь?

В ответ донеслось зловещее рычание, которое можно было трактовать по-разному, в том числе и как согласие.

— А может, — так же мягко напомнил великану гном. — Ты уже подзабыл о том, кто тебя спас от верной смерти?! Разве я мало дал вам взамен, Роберт и Руперт? Не займись я вашим воспитанием, вас вскоре бы окружила толпа крестьян или стражи, а потом рано или поздно одолели бы вас. А уж если среди врагов оказались бы маги — тогда тебе вообще бы пришлось туго, Малыш!

— Не называй меня так! — прорычал Роб. — Сколько раз можно просить об одном и том же?!

— Так ведь и я тебя постоянно прошу сдерживаться, но толку? — Арнолиус закашлялся, поскольку его скрутил очередной спазм.

Он постоянно твердил всем, что ничего страшного его кашель не представляет, и к доктору он идти не собирается.

— Это всё треклятые рудники! — упрямо утверждал гном. — В пору моей бытности рабом. Ну или долбанная тундра с её метелями и пургой во время войн. Хотя, пески Восточной пустыни или солёный воздух Южных морей в мою бытность грабителем, пиратом и торговцем тоже могли сделать своё чёрное дело!

— Может, всё дело в табаке? — постоянно пытались усомниться в словах начальника артисты. — Знамо дело — от него голос ломается, меняется цвет кожи, появляются морщины и постоянно тянет кашлять.

Этим лицедеи намекали на общий внешний вид главы труппы, который, как уже упоминалось ранее, своим лицом был похож на болезненную высохшую курагу, изрезанную сетью безжалостных морщин. Голос Арнолиуса также оставлял желать лучшего, поскольку звучал надтреснуто, и часто прерывался мощными приступами кашля.

— Дядя Арни! — тут же обычно вступала в дело младшая из сестёр, которая почитала гнома практически за отца. — Может, ты хотя бы на время перестанешь курить, чтобы убедиться в правоте наших слов? Вот увидишь — через пару недель тебе сразу же станет лучше!

— Я перестану курить только тогда, когда моё тело сожгут или предадут морю с землёй! — бурчал в ответ Арнолиус. — И вообще! Тебе-то откуда знать, каково это бросать курить? Тебе сколько хоть годков, а?

— Восемнадцать! — тут же гордо вскидывала голову девушка. — А знаю я, поскольку мой отец постоянно бросал свой кальян, когда ему становилось худо. От него все хвори и шли. Однако стоило ему только выздороветь, как он опять принимался за своё, и так раз за разом!

— В твоём возрасте многие девушки уже давно замужем и усердно рожают, а не лезут со своими нравоучениями к почтенным гномам! — тут же начинал бурчать Арнолиус.

Отговорить гнома от табака или пива было практически бесполезно, а порой и так же опасно, как насмехаться над их бородами, которые все подгорные обыватели холили и лелеяли пуще собственных детей.

Арнолиус снова покосился на гребни приближавшихся барханов, с удовлетворением отметив, что паники его артисты не поднимают. Никаких тебе шумов и причитаний сзади, всё тихо, чинно и мирно. Взопревшему под своей тяжёлой шкурой медведю было жарко, и бедный Конан плёлся вперёд, не обращая внимания на происходящее, хотя он запросто мог учуять орков издалека. Один раз Коврига прямо на ходу позволил животному вдосталь напиться, отчего караван на время приостановился, но выглядело это так обыденно и спокойно, что у наблюдавших потихоньку за этой картиной орков не возникло никаких опасений. Зато этот небольшой перерыв был использован остальными с толком, поскольку все артисты, не сидевшие на облучках, начали облачаться в доспехи и готовить оружие к бою.

Через пять минут балаган подъехал к барханам, и Арнолиус поспешил убрать трубку за пазуху, освежая в памяти нужные заклинания. Если на караван захотят напасть, то произойдёт это явно с минуты на минуту. Нужно быть готовым наложить защитные чары, а также спрятаться внутри повозки от стрел, которыми орки их будут осыпать, чтобы пережить первый залп. Лучше бы, конечно, обойтись без боя, но уж коли дойдёт до битвы, грабители очень сильно пожалеют о том, что связались с труппой Арнолиуса!

Испортила всё Сорбонна, которая доселе мирно дремала в телеге, но теперь стрелой вылетела наружу, начиная залихватски лаять на застывших за барханами грабителей. Эванс, облачавшийся в броню, не успел перехватить собаку, и теперь обе стороны поняли — секрета больше нет. Дремавший от скуки доселе Малыш тотчас встрепенулся, с радостным рёвом бросив повозку патрона прямо посреди тракта, вооружаясь гигантскими алебардами, которые в его лапищах казались маленькими топориками, после чего бросился в сторону бархана, на который брехала псина де Грея.

Разбойникам не повезло дважды. Во-первых, балаган немного не добрался до точки перекрёстного обстрела, а во-вторых, чёртовы караванщики благодаря чуткости молосса оказались предупреждены, и теперь задача усложняется. Однако самым противным было не это, и даже не оравший в два горла великан, стремительной тяжёлой поступью летевшей прямо вперёд, а тот факт, что среди защитников был чёртов маг! Вот только что к бархану, за которым засели лучники, бежал всего лишь один великан, но тут вдруг хрясь! И их уже десяток! Естественно, что настоящим был всего лишь один, а все прочие — это искусные иллюзии, сотворённые дядей Арни, но грабителям-то от этого не легче!

Естественно, что орки растерялись. В небо взвилась туча стрел, но многие из них обрушились не туда, куда нужно. Большая часть иллюзий не пропала, как это было у неопытных магов, а продолжила свой бег, что заставило орков паниковать ещё сильнее. Они-то наивно полагали, что стрелы развеют фантомы, как это происходило всегда ранее, но не тут то было! Все они воткнулись в тела великанов, что было для иллюзионистов верхом их мастерства, и все двадцать эттинских глоток разом утробно заревели. Мало того, Арнолиус создал иллюзию не только попадания, но также и вздымающихся султанов пыли под ногами всех своих видений, отчего орки и впрямь поверили в реальность происходящего. Все девять копий натуралистично истекали кровью, рычали, топали и неумолимо приближались к засадному отряду, врезаясь в грабителей разъярённым тараном. Пару орков Малыш располовинил своим оружием, ещё троих отправил в продолжительный полёт, наградив такими мощными пинками, от которых внутри тел бедных орков вместо внутренностей тотчас образовывался самый настоящий фарш.

Однако радоваться победе было преждевременно, поскольку эттин смог занять врагов только с одного фланга, в то время как орки с другого бархана перенесли свой огонь на застывшие поодаль фургоны. Юркнувшие вовнутрь крытых телег возницы теперь спешно вооружались, в то время как их товарищи начали отстреливаться в ответ. Кроме того, Арнолиус перестал поддерживать иллюзию Эттина, поскольку тот уже практически разгромил весь фланг, теперь сотворив новые чары. Он напустил волшебного тумана вокруг повозок, который мешал нападавшим целиться, но в то же время не особо мешал его товарищам, поскольку, как мы уже говорили, иллюзии гнома были чересчур сложными.

— Ой, мамочки! Ой, мамочки! — с такими визгами забился под лавку перепуганный до смерти Назин, продолжавший сжимать свой драгоценный талмуд, словно тот был способен защитить его от любых невзгод этого мира.

Напрасно его оттуда пытался выудить Эванс, который и сам, положа руку на сердце, вовсе не спешил выбираться наружу и принимать боя. Рядом залихватски свистнул Атос, пуская своё Золотце с места в карьер, спеша перехватить парочку орков, которые скрывались в песках позади каравана. Дворянин быстро разрядил свой арбалет, попав одному из грабителей точно в незащищённую шею, отчего тот отчаянно захрипел, рухнув на песок, орошая его своей кровью. После этого арбалет полетел в другого пустынного разбойника, а меч с шелестом покинул свои ножны. Похоже, что Атос был раньше офицером, поскольку он умело рубит орков прямо на ходу, быстро уничтожая тыловое охранение, состоявшее всего лишь из пятерых грабителей.

Коврига в этот момент уже отпустил Конана на волю, расцепив его упряжь, чтобы медведь мог включиться в битву. Сам же половинчик без устали стрелял из нескольких арбалетов, бросая разряженное оружие через плечо назад, где ловкая Стряпуха подхватывала его и начинала спешно перезаряжать. Тем же самым занимались и сёстры, которые сохраняли хладнокровие не в пример лучше Эванса или Назина. Боевая Вира стреляла из арбалетов, в то время как её помощницы перезаряжали оружие.

До орков быстро дошло, что если они не рискнут убираться прочь или не пойти в лобовую атаку, то их быстро расстреляют, словно куропаток, посему грабители вялой лавиной скатились с бархана, устремляясь к таким, казалось, беззащитным повозкам, укутанным магической мглой. С вершины холма за ходом сражения наблюдал зеленокожий шаман, который уже понял, с какого рода магией имеет дело. Он спешно плёл сложное заклинание, которое должно было вселить в сердца защитников смертельный ужас, поскольку развеять чужие иллюзии было свыше его сил. Если ему удастся вовремя напугать врагов, то ещё сохранялся шанс того, что его разбойники одержат верх над караванщиками.

Вскоре у кромки магической мглы вспыхнула кровопролитная сеча, в которой то хохотал, то залихватски кашлял низкорослый Арнолиус, метавшийся под ногами у грабителей, а также легко проскальзывающий под днищами телег. При этом он ловко умудрялся уменьшать своих соперников в росте, топором помогая им становиться короче. Ему вовсю помогал юркий Коврига, который также ловко прыгал под телегами и между ног орков, подрезая им сухожилия своими кинжалами. Рядом ревел взбешённый Конан — шкуру медведя уже украшало несколько стрел и глубоких порезов, что, понятное дело, привело медведя в состояние глубокой ярости, и теперь он расшвыривал нападавших своими могучими лапами в разные стороны.

Сунувшегося было в первую телегу орка с большим топором неприветливо встретила магическая ловушка Арнолиуса, отчего незадавшийся грабитель, решивший поскорее добраться до заветных сундуков, рухнул на землю горсткой дымящегося пепла. Во второй и третьем фургонах разбойников также ждало разочарование. Офелия, затаившаяся на своей миникухне с двумя лёгкими снаряжёнными арбалетами, тут же разрядила их в первого зеленокожего, который попытался пробраться вовнутрь. Противник рухнул на пыльную землю, держась за проткнутую стрелами грудь, и его практически сразу же добил Коврига, перерезав подлецу глотку. Товарищи погибшего попытались было достать Зингара, но мим шустро ускользнул от них, скрывшись под днищем телеги. Именно поэтому грабители плюнули на юркого соперника, вломившись в фургон, справедливо решив, что стрелок за это время вряд ли успел перезарядить своё оружие. Перезарядить-то арбалеты Стряпуха и правда не успела, да и не стала этого делать, ведь у неё под руками было ещё множество ножей, а как она умела ими жонглировать — вы ещё успеете узнать. Поэтому следующий орк, рискнувший посягнуть на полевую кухню, замертво рухнул наземь, даже не успев взвизгнуть, когда ему в глаз воткнулся небольшой кинжал. А потом Офелии пришлось несладко, потому как следующий разбойник ворвался вовнутрь, прикрываясь большим щитом. Очередной орк правильно рассудил, что раз несколько его товарищей полегли от стрел и метательных ножей, то нужно озаботиться защитой от дистанционного оружия. Поэтому следующие два кинжала впились прямо в грубой ковки щит, и Стряпуха выругалась — у неё осталось всего два снаряда, а этот соперник был не просто прикрыт щитом, но ещё и облачён помимо грубых лат в шлем, наручи и тяжёлые сапоги, отчего открытых участков тела у него практически не было. А это значит, что искусство жонглирования и метания тут не поможет, а драться на равных с таким бугаём бедная женщина-полурослик явно долго не сможет. Именно поэтому Офелия перешла на визг, начав метать в орка всё, что у неё оказалось под рукой — в ход пошли (вернее, полетели) тяжёлые сковороды, чайник, тарелки, еда и различная кухонная утварь, и орк только успевал уклоняться или заслоняться от снарядов щитом. Поняв, что повредить малявка ему не в состоянии, он усмехнулся, и с рёвом бросился в атаку, намереваясь одним ударом прикончить бедную женщину, но тут Стряпухе под руки попалась кастрюля с готовящейся горячей кашей, которая сразу же отправилась в полёт. Да, снаряд не особо повредил орку, хоть и попал ему прямо по шлему, однако горячая каша смогла просочиться сквозь забрало, ошпарив бедолаге лицо и закрывая ему весь обзор. Пока ошеломлённый орк метался по фургону, отчего тот заходил ходуном, Стряпуха едва успевала уклоняться от верзилы, чтобы не оказаться зарубленной или затоптанной. Но вот грабитель, наконец, бросил свой щит, желая очистить забрало шлема от каши, чтобы вернуть себе возможность видеть. Едва он завершил прочистку, как подоспевший Арнолиус выдернул орка наружу, потянув его за ногу, а Офелия оглушила мерзавца точным ударом сковороды по темечку.

В третьей повозке грабителям также ничего не обломилось, поскольку там буйствовали три фурии, вооружённые ножами, саблями и мечами. Девушки не зря звались гимнастками, поскольку отсутствие доспехов им компенсировала их природная ловкость, гибкость и скорость. Вот маленькая Лира уворачивается от топора, падая на шпагат, после чего сразу же протыкает своему сопернику незащищённый пах кинжалом. Вира успешно сражается сразу с двумя громилами, поскольку она амбидекстр и одинаково хорошо владеет обеими руками, которыми может работать как раздельно, так и совместно. Нира в это время продолжает перезаряжать арбалеты, постреливая в тех врагов, которые больше прочих угрожают её сёстрам или прочим артистам. Одному орку удаётся прорваться сквозь гимнасток, подбежав к их фургону, и, как назло, в этот момент на руках у Ниры арбалет разряжен. Она швыряет бесполезное оружие прямо в орка, но тот ловко отбивает его в сторону и пытается схватить девушку. Выхватить саблю Нира уже не успевает, а отскочить назад не удаётся, поскольку пятерня орка уже схватила её за лодыжку. Отчаянный визг, треск рвущейся ткани, звук падения и рёв грабителя… Сёстры со страхом оборачиваются к повозке, ожидая самого худшего, но переживать не зачем — грабитель уже катится по земле, когда у Ниры появляется неожиданный заступник — паук Лиры плюёт орку в лицо своим ядом, отчего тот начинает голосить дурниной, когда густая тёмно-зелёная жидкость начинает разъедать ему глаза.

— Спасибо, Мягкоступ! — быстро гладит питомца сестры по брюшку спасённая девушка, после чего выхватывает свою саблю.

В конце обоза успех был обеспечен лишь благодаря бесстрашному невозмутимому Атосу, молнией метавшемуся на своём Золотце между орками, и разъярённой Сорбонне, чья морда и клыки уже несколько раз обагрились чужой кровью. Внутри фургона Эванс продолжал увещевать трусливого автора Назина покинуть своё убежище и помочь остальным в бою, однако делал это явно без воодушевления, желая скорее не выудить полуэльфа из укрытия, а самому побыть с ним внутри, пока снаружи льются реки крови. Пускай там сражаются эти мужланы, а им — двум творческим личностям, не место на поле брани! И ничего, что помимо мужских и вражеских криков снаружи слышны вопли сестёр или визг Офелии — жизнь всего одна, а девушек вокруг много.

Становилось понятно, что защитникам балагана уже удастся сдержать натиск разбойников, особенно после того, как эттин забрался на один из барханов и разогнал в одиночку целый засадный фланг. И сейчас можно было наблюдать, как за гребнем вздымаются вверх в его лапищах зажатые окровавленные алебарды, или как иногда от мощных пинков подлетают в воздух бедолаги-орки, которым в одночасье пришлось из грабителей переквалифицироваться в футбольные мячи. Кроме того, Арнолиусу удалось при помощи своей напускной мглы надёжно укрыть своих товарищей от стрел врагов, в то время как сами актёры могли стрелять без проблем. Рано или поздно Конан, Сорбонна, Арнолиус и Атос вместе с сёстрами смогли бы добить остальных орков, но тут в битву вмешался шаман, стоявший на вершине соседнего бархана. Он уже закончил своё камлание, и по полю брани во все стороны раскатились холодные волны, знакомые всем оркам и Арнолиусу. Тем, кто уже знал, что это такое, опасность не грозила, зато вот всем прочим пришлось туго — их сердца неожиданно сковал парализующий всеобъемлющий страх, переходящий в ужас и панику. Повезло лишь одному Ковриге, который к этому моменту уже был оглушён, валяясь безжизненным кулем под одной из телег.

Разом взизгнули и запричитали все сёстры, с воплями бросая своё оружие и устремляясь с дикой скоростью от балагана прочь в безжизненные пески. Под напугавшимся Атосом взвилась на дыбы обуреваемая страхом кобыла, которую тут же не преминули заколоть копьём. Повалившийся наземь аристократ не успел вовремя выдернуть ногу из стремян, а посему уже мёртвое Золотце всей своей тушей обрушилась на бок, ломая бедолаге кости. Офелия в своём фургоне, спешно искавшая что-либо, способное сойти за оружие, брякнулась в глубокий обморок, а под скамейкой в последнем фургоне, где уже жались в обнимку Эванс с Назином, появилась подозрительная лужа. Лишь один Малыш продолжал в стороне добивать орков, а также рассвирипевший от многочисленных ран Конан не обратил никакого внимания на заклинание страха, не прерываясь от раздачи мощных оплеух. Также повезло и самому Арнолиусу, который был устойчив к подобным дешёвым шаманским трюкам. Сорбонне страх был вовсе неведом, поскольку эту жуткую псину натаскали таким образом, что та могла бы и в огонь броситься, будь там её хозяин или подлый вражина.

— Ах ты ж тварь! — выругался гном, затаившийся под повозкой половинчиков, глядя на шамана, оседлавшего верхушку бархана чуть в стороне.

Арни попытался было привести в чувство оглушённого Ковригу, но Зингар, похоже, отключился надолго и основательно. Атос был обездвижен, раздавленный своей лошадью, и теперь пытался выбраться из-под неё, хотя по его бледному лицу становилось понятно — он был близок к тому, чтобы потерять сознание от боли. Сёстры спешно бежали в пустыню, и одно время за ними было последовали парочка орков, но потом, плюнув, решили вернуться обратно к каравану. Что там с Эвансом и Назином гном не видел, как и не знал про судьбу Офелии. Поднявшийся на бархан Малыш замер, глядя на свой разгромленный балаган, после чего с рёвом ринулся было разгонять грабителей, но орочий шаман выстрелил в него из своего жезла, истратив дорогущий парализующий снаряд. Одного заряда на массивного великана оказалось мало, поэтому пришлось добавить ещё парочку, но всё же удача сопутствовала оркам — уже неподалёку от места битвы бегущий Малыш неожиданно запутался в собственных ногах и кулём рухнул наземь, вздымая в воздух песчаные султаны. Оставшиеся снаряды из жезла достались Конану, и вот вскоре медведь также грузно падает без чувств, подминая своей тушей очередного разбойника.

Оркам теперь практически никто не мешает приступить к грабежу, поскольку на страже осталась лишь одна скалящаяся Сорбонна, которую уже обступило с полудюжины разбойников.

— Застрели псину, и всего делов! — приказывает главарь, указывая на молосса единственному оставшемуся при оружии лучнику.

— Куда ей стрелять-то? — чешет тот затылок. — Она вся в броне!

— Дайте мне! — расталкивает всех спустившийся с бархана шаман, который держит в руках боевой посох, украшенный каким-то черепом.

Выбравшийся из-под телеги Арнолиус остаётся незамеченным, поскольку грабители столпились вокруг Сорбонны либо уже принялись мародёрствовать внутри фургонов, выбрасывая ненужные вещи прямо на песок. Прищурив один глаз, а также высунув изо рта кончик языка, что свидетельствовало о предельной концентрации, гном поднял руку с топором, намереваясь метнуть его в шамана. Тот уже воздел свой посох кверху, собираясь прикончить или обезвредить псину при помощи ворожбы, как неожиданно раздаётся сочный хруст, и колдун падает наземь с расколотым черепом, обдавая всех товарищей и собаку брызгами крови. Сзади раздаётся смех радостного гнома, переходящий в отчаянный кашель — это снова не вовремя сказываются рудники или чрезмерное потребление табака. Орки тотчас бросаются врассыпную, поскольку Сорбонна устремляется в атаку, а сам гном успел создать с десяток иллюзорных копий самого себя. Теперь, когда нападающие лишились большей части своих товарищей и шамана, драться с магом никто не горит желанием.

Добить тройку орков, решивших во чтобы-то ни стало наложить лапу на чужие сокровища, для такого опытного искателя приключений как Арнолиус не составляет большого труда, в то время как чуткая Сорбонна быстро находит затаившихся в фургонах врагов. Вдвоём с псиной гному легко удаётся умертвить или прогнать оставшихся недобитков прочь, а потом он устремляется к Атосу, который продолжает стонать под своей мёртвой кобылой. Пока Арнолиус помогает ему выбраться на свободу, из последнего фургона с опаской выглядывает бледный как смерть Эванс, который уже не слышит звуков битвы. Понимая, что нужно как можно скорее реабилитироваться в глазах начальства, де Грей спрыгивает из повозки, помогая высвободить Атоса из плена мёртвой лошади. Даже со сломанной ногой аристократ практически не говорит и не стонет, лишь кривятся его губы, когда он смотрит на своё павшее в бою Золотце.

Вскоре в себя начинают приходить и остальные, постепенно поднимаясь с земли и вылезая из фургонов на дорогу Великого Торгового Тракта, которая усеяна трупами павших грабителей. Из пустыни также возвращаются убежавшие туда сёстры, которые начинают собирать с песка выброшенные грабителями из их повозки вещи.

— О, моя голова! — стонет выползший из-под телеги Коврига.

Он держится за рассечённое темечко, на котором волосы слиплись от запёкшейся крови и смотрит по сторонам блуждающим взором. Его заметно пошатывает из стороны в сторону, и половинчику приходится опереться на борт фургона, чтобы не свалиться с подгибающихся ног.

— Офелия! — вскрикивает Зингар, вспомнив о своей жене, после чего устремляется вовнутрь повозки, дабы проведать бедную женщину.

Та до сих пор без сознания, но не пострадала. В отличие от того же Атоса, у которого явно сломаны кости голени, и им теперь занимается Арнолиус, поскольку старый пройдоха имеет также и кой-какой опыт во врачевании ран. Это и немудрено, ведь путешествовал и сменил профессий гном столько, сколько никому и не снилось в самых смелых снах. Поскольку пить лекарства и позволить товарищам хлопотать вокруг его сломанной ноги гордый аристократ отказывался наотрез, пришлось прибегнуть к старому дедовскому методу обезболивания — зайдя Атосу за спину, Арнолиус просто бьёт товарищу по затылку, погружая его в небытие. Теперь, когда пациент не возникает и не отпихивает лекаря, тот может со спокойной совестью зафиксировать ногу в нужном положении, наложив лубок, ограничивающий движения. Пока сойдёт и так, а в городе уже нужно будет отдать артиста настоящим целителям, чтобы те как можно скорее вернули в строй лучшего актёра.

После Атоса Арнолиус осматривает тяжело дышащего Конана и только что очнувшегося Малыша, начиная обрабатывать их раны, которых довольно много, но все они не серьёзные. Пока труппа занимается пострадавшими и восстанавливает порядок, собирая разбросанные по песку вещи, на страже остаётся покрытая чужой кровью Сорбонна и усевшийся на крыше своей повозки Коврига с арбалетами наперевес, зорко наблюдавшие за тем, чтобы возможные подкрепления или недобитки не смогли застать артистов врасплох.

Эванс хитрым змеем скользит между дохлых орков, быстро обшаривая их карманы, присваивая любые мало-мальские ценные вещи, которых, по понятным причинам, у нападавших кот наплакал. Ну кто, будучи в здравом уме, пойдёт на дело, туго набив при этом свои карманы ценностями? Единственное стоящее внимание приобретение обнаруживается у дохлого шамана, поскольку тот был одним из всех, кто обладал хоть какими-то магическими предметами.

— Не лапай! — останавливает Эванса Арнолиус, который успел заметить действия Змея. — Артефакты в неумелых руках могут взорваться или ещё чего похуже! И вообще — вещи этого засранца мои!

— Это ещё почему?

— А чей топор торчит в этой зелёной лопоухой тыкве? — тут же усмехается гном. — И вообще, ты чем занимался во время боя? Что-то я тебя не лицезрел снаружи!

— Я, да будет всем известно, — тут же расшаркался де Грей, сияя самой своей ослепительной улыбкой. — Сразу заявил, что для боёв не приспособлен, только для постельных баталий, разве что.

— Потаскун!

— Но-но! — тут же оскорбился Эванс. — За меня выступала Сорбонна! Девочка, ко мне!

Бард свистнул, подзывая к себе своего молосса, покрытого чужой кровью от носа до обрубка своего хвоста. Подбежавшая к человеку животина радостно ткнулась хозяину своим грязным холодным носом прямо в руки, чем вызвала у Змея лишь лёгкую брезгливость. Он сразу же вооружился большим платком, счищая со своих рук орочью кровь, перекочевавшую туда с пасти его питомца. После этого он занялся и самой собакой, оттирая её от начинающей засыхать крови, выбрасывая на песок изгвазданные платки один за другим. Потом он понял, что тратить свои вещи на подобные занятия негоже, а посему распорол на мёртвых орках их блузки и штаны, начиная использовать их в качестве тряпок.

Разозлённый Малыш, который не любил магов до почечных колик и зубного скрежета, теперь ходил вокруг места побоища, растаптывая трупы орков или поддавая по ним ногой, отчего мертвецы разлетались во все стороны как футбольные мячи.

— Этот шаман сыграл нечестно! — рычал возмущённый Роберт. — Он должен был выйти на честный бой, а не усыплять нас своей магией! Ну как так можно?!

— Честным боем это назвать было бы тяжело, брат! — попытался успокоить его Руперт. — Мы же сильнее и больше. И, кроме того, против магии дяди Арни ты никогда не возражаешь.

— Арнолиус нам помогает, а этот гадёныш нет!

— Эй, парни! — окликает их гном, отчего эттин сразу же поворачивает обе головы в его направлении. — Хватит слоняться тут без дела! Лучше поднимитесь на барханы и посмотрите по сторонам — авось тут ещё зеленокожие в округе остались.

С радостным рычанием великан устремляется наверх, и сложно себе представить лучшего вперёдсмотрящего, нежели этот двухголовый исполин. Во-первых, он будет наблюдать не в два, а во все четыре глаза, а во-вторых, делать это он будет с высоты четырёх метров, а не обычных для всех полутора или двух. Особенно Малыша порадовал тот факт, что в округе могут обнаружиться ещё орки, и тогда ему будет на ком сорвать свою злость от постыдного поражения. Что делать, но проигрывать, даже самую малость, Роб и Руп не умели. Даже имея в своём активе более дюжины разорванных, растоптанных и по другому растерзанных орков с фланга, Малыш считал себя проигравшим, поскольку он потерял сознание в бою.

Около получаса уходит на то, чтобы собрать разбросанные по дороге и пескам вещи. Пока артисты занимаются этим, Назин выбирается из повозки, залезает на её крышу и начинает озирать окрестности, делая наброски в своей книге, бегло зарисовывая картину последствий разыгравшегося побоища. Наверняка ведь потом напишет об этом какую-нибудь историю, которая поможет труппе заработать себе золотишка, поэтому полуэльфу никто не мешает и не заставляют его спускаться вниз и помогать остальным. Привести себя в порядок, помочь пострадавшим и успокоить лошадей — на всё это уходит время, а потом балаган продолжает свой неспешный поход вперёд, оставив позади несколько десятков павших грабителей-орков.

К долгожданному оазису балаган добрался уже ночью, когда на небе вовсю светила ущербная луна, что впрочем не помешало гному, обладавшему инфразрением ориентироваться в темноте. Арнолиус более века провёл в так глубоко любимых всеми гномами шахтах, а также в рудниках в должности бесправного раба, а посему темнота его не пугала. Этого просоленного жизнью пройдоху скорее напугала бы потеря его драгоценной бороды или разлука с табаком, но никак не отсутствие света. Фургоны, следовавшие за головным, вскоре украсились светом зажжённых фонарей, мерно качавшихся в своих креплениях, и отбрасывающих на тентованные стенки повозок и песок причудливые тени. Часть артистов спала или откровенно клевала носом, лишь погонщики направляли своих лошадей и большого медведя вперёд.

— Впереди огни! — доложил Руперт громогласно.

— Похоже, что в оазисе остановился на ночёвку какой-то караван! — кивнул Арнолиус, привычно набивая костяную трубку табаком. — Это хорошо — значит, меньше вероятность нападения, и можно будет спокойно отдохнуть.

— Скорее бы! — пробурчал Руперт, на что его брат лишь отозвался злобным рычанием, а живот гиганта утробным рёвом.

Что и говорить — есть хотелось всем. Часть продуктов не вынесла путешествия по раскалённым пескам Восточной пустыни и приказала долго жить, в то время как сегодняшний погром на походной кухне уничтожил всё остальное. Тех жалких крох, что обнаружились в безразмерном сундуке сестёр, на всех не хватило, а посему отряду приходилось голодать.

— Я же предлагал разделать и сожрать лошадь! — в очередной раз злобно буркнул Роберт, однако его заявление проигнорировали.

Пришедший в себя Атос быстро понял, что ничего хорошего его павшую кобылу ожидать не может, поскольку на неё уже облизывался и Конан, и Малыш, который недвусмысленно сглатывал слюни, но Арнолиус пресёк попытки съесть павшего соратника, пусть тот и был всего лишь животным.

— Золотце была дорога Атосу, поэтому её мы есть не будем! — твёрдо сказал гном, на что обжора эттин лишь фыркнул.

— Ты её ещё похоронить со всеми почестями предложи!

— И прикажу, если хоть ещё одно слово на этот счёт услышу! — нахмурился Арнолиус. — Бери телегу и поехали вперёд. Нам нужно успеть до оазиса к закату!

Но успеть туда к заходу солнца балагану было не суждено, поскольку Малыш и Конан не могли развить нужной скорости из-за полученных в бою ран и усталости. И вот теперь впереди замерцали далёкие ещё пока огни вставшего на ночлег каравана в оазисе.

— Ну вот! — вздохнула с грустью Лира. — Это означает, что поплавать в озере голышом нам не светит!

— Да ладно! — донеслось из её фургона. — Можно и при людях так покупаться — от тебя не убудет, а мужикам за счастье на тебя поглазеть!

Ехавший рядом Эванс при этих словах лишь фыркнул, погоняя лошадей. Тракт в этом месте расширился и теперь две повозки легко могли ехать бок о бок, чего де Грей давно желал, чтобы иметь возможность трепаться с сёстрами.

— Ежели желаете, барышня, — тут же встрял он со своим замечанием. — Я могу натаскать вам воды и помыть вас в укромном закутке, вдали от жадных взоров потных караванщиков!

— Пф-ф-ф! — тут же фыркнула Лира. — Вот ещё! Эй, Нира! Толстушка ты наша! Ты ещё не спишь?!

— Нет! — донеслось из фургона. — Сама толстуха!

— Да я ж любя! — рассмеялась девица. — Скажи-ка мне лучше, каков наш хвастун-Змей в постели, а?! А то он всё ко мне пристаёт, а я вся в сомнениях!

— А ты лучше у Стряпухи спроси! — хихикнула из фургона сестра.

Слышавший этот разговор Коврига, сидевший на облучке, лишь покраснел от гнева, бросив через плечо назад испепеляющий взор на Эванса, который тут же поспешил отвернуться в сторону.

— Да, Офелия! — сплюнул на землю рогоносец муж, повернувшись к сидевшей рядом с ним бледной супруге. — Расскажи-ка нам, каков этот Змей-искуситель в постели?!

Издав горлом непонятный писк, Стряпуха поспешила скрыться в фургоне, не желая снова пробуждать мужнин гнев или стать причиной новых разборок между ним и горе-любовником.

— Ну а ты, засранец! — обратился к де Грею Коврига. — Что ты можешь сказать мне в своё оправдание, а?!

Смущённый таким пристальным вниманием к своей персоне Эванс заёрзал на сиденье, на всякий случай подозвав Сорбонну поближе.

— Не будь с нами Арнолиуса и твоей псины, — продолжает тем временем обманутый и оскорблённый муж. — Я бы давно тебе твоё хозяйство бы отрезал, паскудник!

— Не моя вина в том, что твоей жене не хватает ласки! — подал, наконец, голос менестрель, который несколько приободрился от близкого присутствия верной собаки. — Залазь к ней под подол почаще, и тогда не придётся бить любовников!

Слышавший всё это Арнолиус также хотел включиться в эту беседу, но кричать назад ему было лениво.

— Чем же тебя так наша коротконогая и мохноногая Стряпуха-то соблазнила?! — ухмыльнулся он мысленно, выпуская очередную струю дыма в воздух, а после заходясь в новом приступе кашля.

Именно этот вопрос вслух повторила и сама Лира, опустив при этом характеристики ножек бедной Офелии. Все с интересом уставились на де Грея, от которого ожидали ответа, но тот лишь растеряно пожал плечами, не зная, что и сказать. Он что-то пробубнил, промычал, шмыгнул носом и затих.

— Подонок! — заревел со своей телеги мрачный, как грозовая туча, Коврига. — Сказал хотя-бы, что она красивая! Мерзавец! Мало того, что опозорил её и меня, так ещё и теперь ничего внятного сказать не можешь! Да этот кобель даже троллиху оприходует, если случай подвернётся!

Пунцовый от стыда Эванс хотел было скрыться внутри повозки, передав управление кому-нибудь из товарищей, но Атос и Назин спали, укрывшись плащами, и беспокоить их он не решился. Первого будить было жалко из-за его увечья, а второго велел не беспокоить Арнолиус, поскольку назавтра автору было необходимо закончить последнюю пьесу, чтобы труппа успела её отрепетировать и начать показывать по прибытии в Белокамень.

— А ты чего так покраснел, дорогой? — усмехается Лира, наблюдая за цветовыми преображениями лица Змея. — Уж не переспал ли ты и с троллихой тоже?

— Было дело, — негромко ответил тот, кивая, и смущаясь ещё сильнее, после чего добавил, стараясь оправдаться. — По пьяни. И ради спасения жизни.

— Ну-ка, ну-ка! — оживилась девушка. — Расскажи-ка поподробнее!

— Я же говорил! — рявкнул со своей телеги Коврига. — Этому озабоченному плевать на размеры бабы, лишь бы живая была!

— Ну, у меня ещё и оргия с вампиршами как-то случилась! — тут же поспешил перевести внимание слушателей с неприглядной троллихи на более сексапильных особ Эванс.

— Твою ж дивизию! — поперхнулся Зингар. — Этот паскудник даже нежить трахает! Какой кошмар! Слушай ты, герой-любовник! Если ты мне жену троллиным триппером или какой гнилью с вампирш заразил — вот ей Богу, говорю, как на духу — убью тебя, и даже Арнолиус и псина твоя тебе не помогут!

— Во заливает! — усмехнулась выбравшаяся из повозки наружу Нира. — Такими темпами скоро выяснится, что ты ещё и с драконихой переспал.

— Ну вот тут уж я не при чём! — усмехнулся де Грей. — Извините!

— Слышь, трепло! — позвал Коврига барда. — Оргия-то твоя с вампиршами чем ознаменовалась? Они из какого места у тебя сосали и что? Ставлю золотой, что кроме крови из твоего организма тебя больше ничего не покинуло!

— Я бы сказал тебе, уважаемый, как я развлекался с теми милыми клыкастыми барышнями, — тут же поспешил вставить свои пять медяков Эванс. — Но ведь нас дамы слушают. Но ты завсегда можешь у своей жены поинтересоваться, как всё прошло. Я думаю, что она осталась также довольна, как и те вампирши.

Ни слова не говоря, Коврига спрыгнул с сиденья, быстрым шагом приближаясь к перешедшему черту де Грею, не обращая внимания на оскалившуюся Сорбонну. В руках половинчика тускло блеснуло лезвие ножа, собака ощерила свои клыки, стрелой метнувшись навстречу врагу, громко вздохнули Лира с Нирой.

— Сидеть! — рявкнули с передней повозки.

Удивительное дело, но послушалась не только Сорбонна, но и сам Зингар, испуганно плюхнувшийся на землю. Это Арнолиус пресёк драку на корню, скомандовав голосом де Грея обоим соперникам. Опытный иллюзионист не только правдивые образы может создать, но и хорошо имитирует чужие голоса, что и спасло Ковригу, поскольку молосс купилась на обман, посчитав, что эту команду ей дал не кто иной, как сам хозяин.

— Я что вам говорил про драки?! — спрыгнул также на землю и гном, топая к месту конфликта.

Балаган тотчас встал, что послужило причиной недовольства у Роберта, который уже устал тащить телегу своего патрона вперёд и хотел завалиться спать в оазисе, предварительно напившись вдоволь, уж раз ужина не светит. Пока гном отчитывал своих подопечных, эттин отошёл в сторонку, желая справить малую нужду.

— Почему остановились? — высунулся из фургона заспанный Назин. — Мы уже в оаз-з-зи-зисе?!

— Если бы! — вздохнула Нира. — Опять Эванс с Ковригой хотели отношения выяснять!

— Понятно! — вздохнул полуэльф, скрываясь обратно.

Вскоре дисциплина была восстановлена, Зингара отправили спать, а его место занял сам Арнолиус, направляя медведя вслед за своим фургоном, который сильный Малыш сам тащил в нужном направлении. Эвансу приказано было отстать от повозки сестёр и ехать позади, что тот с ворчанием и выполнил. Огни ставшего на ночёвку каравана уже приблизились на значительное расстояние, и даже стали слышны обрывки далёких разговоров, людского смеха и рёва верблюдов и ослов, которым ещё не задали корма или воды.

— И всё же, — склонилась к сестре Лира. — Каков наш Змей в постели?

— Одно могу сказать точно — изобретательный и деликатный! — зевнула Нира. — Но, как по мне, так немного жеманный и излишне мягкий.

— Любишь пожёстче? — усмехнулась девушка.

— Эй! — тут же вклинился в беседу де Грей. — Я, между прочим, вас слышу!

— У тебя слух, как у дракона! — удивилась Лира, оглядываясь назад.

— И кое-что другое тоже! — усмехнулся наглец.

Девушка молча посмотрела на Ниру, и та жестом показала размер, который глубоко поразил малютку Лиру, хотя видеть этого де Грей не мог. Через полчаса пути, уже ближе к полуночи, балаган въезжал под сень растущих вокруг оазиса пальм под пристальными взорами дозорных, недоверчиво осматривающих труппу. Все свободные от вахты и прочих дел караванщики сбежались посмотреть на величаво вышагивающего двухголового исполина, а также огромного пещерного медведя, переговариваясь между собой на своём языке и тыча в процессию пальцами. Ну да, не каждый день лицезреешь такое чудо.

Понятное дело, что лучшие места уже были заняты расставленными на ночь шатрами торговцев, в то время как палатки охранников окружали их по периферии, чтобы в случае неожиданного нападения на лагерь те могли встать на пути возможных орд грабителей. К воде тускло блестевшего под светом неполной луны озера пробраться было теперь довольно сложно, поэтому балагану дяди Арни пришлось расположиться немного в стороне. Растолкав половинчиков, Арнолиус велел своим подопечным пока быть настороже, отрядив эттина сходить за водой. Великан, которому роль кружек исполняли две большие бочки с приделанными к ним массивными оловянными ручками из множества гнутых ободов, сплавленных воедино, согласно кивнул. Всего одна ходка к озеру, и лагерь артистов располагал четырьмя полными бочками пресной воды, чего хватило абсолютно на все нужды.

— Занимайтесь пока костром, — велел своим подчинённым Арнолиус. — А я схожу к торгашам и постараюсь купить у них еды. Стряпуха, у нас не все сковородки и кастрюли почили?

— Эм-м-м, — замялась половинчик, доставая из буфета одну помятую посудину, а также сковороду с погнутой ручкой и характерным горбом посередине.

Именно этим местом она ранее и оглушила бронированного орка, решившего убить злополучную малявку. Но теперь он мёртв, а бедная кухонная утварь искалечена, превратившись в посудного инвалида. Ревизия продолжилась, и вскоре нашлось несколько предметов, оказавшихся в хорошем состоянии, что послужило причиной бурной радости как у самой кухарки, так и её коллег по труппе, ждущих позднего ужина.

— Вот и ладненько! — кивнул Арнолиус, когда обнаружили более или менее сохранные посудины на кухне. — Я постараюсь выцарапать чего-нибудь у этих торгашей, однако сами понимаете — они ничего дёшево нам не отдадут.

— А я предлагал взять с собой конягу Атоса и сожрать на привале! — напомнил о своём мудром решении Роберт. — Ну или на худой конец пару орков пожирнее!

— Вот вечно ты всякую дрянь мечешь, как самое настоящее животное! — поморщилась Офелия.

— Сама ты животное, малявка! — хмыкнул Роб. — А конину едят многие, не только я!

— Эй! Золотко не просто моя лошадь! — тут же вскинулся Атос, который при помощи Эванса уже расположился на стволе поваленной пальмы, возле которой решено было устроить кострище.

— А кто же?

— Она была мне другом!

— Ха, насмешил! — хлопнул себя по пузу эттин, и то отозвалось недовольным голодным бурчанием.

— Хорош препираться! — тут же встрял Арнолиус. — Великий Кузнец! Ну хоть раз вы можете посидеть тихо и мирно?! Без извечной ругани, препирательств и разборок между собой?! За что мне такое наказание?!

— Да иди уже, шеф! — прервал причитания гнома Эванс. — Будь спокоен — к твоему возвращению все будут живы. Жрать уже хочется, сил моих нет!

— Ты! — начал раздавать приказания подопечным Арни, ткнув пальцем в сторону Ковриги. — Свои разборки с де Греем отставить! Если не можете свои личные проблемы не выносить на люди — прочь из труппы! Эванс! Хватит подначивать Зингара, иначе я лично тебе в глаз засвечу! Нира! Хорош строить глазки тем караванщикам! Не хватало ещё, чтобы нас приняли за кочующий бордель и не потянулись сюда за развратом! Вира! Свои тренировки с мечами отставить! Не хватало ещё, чтобы нас приняли за грабителей! Нагишом в озере не купаться, с кочевниками в азартные игры не играть, никого не задирать, и…

Гном обернулся, когда услышал, что кто-то приближается со стороны стоянки торговцев. Его подопечные также посмотрели в том направлении, наблюдая за двумя кочевниками в туниках и галабеях — длинных (до лодыжек) рубахах из хлопчатобумажной ткани с широкими рукавами, без воротника и пояса. Венчали макушки обоих мужчин белые куфии с чёрными удерживающими обручами — традиционные головные уборы из платков, распространённые среди пустынных путешественников и жителей. Приблизившись к лагерю артистов, оба замерли в небольшом отдалении, явно смущённые вниманием такого большого количества пар глаз. Особенно смущали настороженный взор рычавшей Сорбонны и обоих голов исполина, который даже сидя на своей пятой точке с бочкой воды в руке был выше любого из визитёров.

— Да? — мягко осведомился у прибывших Арнолиус. — Что такое?

— Меня зовут Салим, — слегка поклонился один из мужчин. — Я начальник охраны каравана славного Ильшаза, и я просто обязан узнать, кто вы такие и для чего остановились в опасной близости от нашего лагеря.

— Что ж, Салим, — кивнул гном, выходя вперёд. — Имени тебе своего, уж извини, не скажу — не принято это у гномов, а это моя цирковая труппа. Неужели мы так похожи на разбойников, что вам понадобилось приходить ради этого сюда самолично?

— Эм-м-м, — пожевал губами кочевник. — Нас смутил ваш великан. Такие как он редко, э-э-э…

— Чего редко? — насторожился тут же Роберт, когда понял, что речь зашла про него с братом.

Как мы уже упоминали ранее, эттин, а особенно Роб, никогда не отличался повышенным терпением или любыми намёками в свой адрес, поэтому и теперь начал закипать, когда понял, что его приняли за обыкновенного дикаря-налётчика.

— Тише, Малыш! — повернулся к нему Арнолиус. — Он не хотел тебя обидеть! Не хотел ведь?

— Ни в коем случае! — испуганно сглотнул Салим, начиная энергично мотать головой.

— Но у него это почти получилось! — нехорошо усмехнулся Роберт.

Руперт тут же склонился к уху брата и что-то стал туда нашёптывать, отчего улыбка на лице Роба стала напоминать оскал хищной акулы. Хотевший было остановить Малыша Арнолиус передумал — Рупу он доверял больше, нежели его брату, а посему позволил гиганту и дальше продолжать разговор.

— А обиды следует смывать только кровью! — продолжил Роб. — Ну или вином, на худой конец!

— Э-э-э! — попятился назад Салим. — Но я же не намеревался вас оскорблять, да?

— Так что, вина не будет?! — нахмурился гигант, отчего начальник охраны едва ли не затрясся мелкой дрожью.

— Нет! — нашёл, наконец, в себе силы отказать пришелец.

— А если я разозлюсь?! — нахмурился ещё сильнее эттин.

— А вот угрожать нам не надо, уважаемый! — поддержал Салима его спутник. — У нас в караване всё же одних охранников только полсотни, не считая мага. А вы, неведомый гном, придержите своего сотрудника, кабы не дошло до беды!

Понявший, что разжиться дармовой выпивкой не удастся, Арни осадил Малыша, после чего продолжил разговор.

— У нас и в мыслях не было никого грабить или затевать ссору. Мы всего лишь бродячие артисты, которые ищут достойную публику для показа своих выступлений.

— Но вид у вас довольно лихой, — тем не менее заметил Салим. — Ваш медведь и великан в ранах, у вас есть молосс, который один стоит двоих, а то и троих отменных бойцов, а фургоны ваши явно в беспорядке.

— На нас напали неподалёку от оазиса, — пояснил Арнолиус. — Кстати, об этом я и хотел сообщить вашему начальнику и переговорить с ним кое о чём ещё. Вы меня не проводите к его шатру?

— Ладно, — кивнул начальник охраны. — Только оставьте всё своё оружие тут. Мы вас всё равно обыщем. Следуйте за нами!

— Смотрите у меня тут! — грозно сверкнул глазами на остающихся подопечных Арнолиус, после чего снял с пояса кинжал, нагоняя уходящих прочь караванщиков.

— Смотрите у меня тут! — передразнил его Коврига, входя в образ мима, пародируя не только голос, но и все жесты начальника, после чего такой же походкой прогулялся за ним следом.

— Надеюсь, дяде Арни удастся купить у них еды! — вздохнула Лира, в животе которой грустно взревел небольшой мастодонт.

Коврига тотчас передразнил её вздох, на что девушка отреагировала, высунув язык. Естественно, что Зингар повторил и этот жест, и Лира попросту отвернулась от него, зная, что мим иначе от неё всё равно не отстанет. Она достала из фургона своего ручного паука, который держал в своих лапах большого мотыля — вот уж кому от голода умереть не суждено, так это ему — везде найдёт себе пропитание!

— Твой Мягкоступ сегодня меня здорово выручил в бою! — заметила Нира, на плечах которой устроился её удав, желавший согреться от ночного холода.

— Это он умеет! — кивнула сестра, любовно наглаживая своего ужинающего питомца по его волосатой головогруди.

— А вот и костёр готов! — улыбнулся Эванс, которому удалось, наконец, совладать с огнивом.

Все с удовольствием присели поближе к огню, и лишь Атос и Назин не спешили приближаться к остальным. Первый из-за своего увечья предпочитал не двигаться лишний раз, а полуэльф что-то писал в своём талмуде в свете фонаря, сидя на краю телеги.

— Эй, парни! — позвал их Эванс. — Айда к нам! Атос, тебе помочь?

— Лучше бы ты мне в бою помог! — хмыкнул тот. — Тогда бы, глядишь, и кости бы у меня остались целы!

Услышавшая это Вира лишь хмыкнула, поскольку всегда считала барда отъявленным трусом, и не понимала, что же такого в нём в своё время нашла Нира, решившая переспать с этим повесой.

— Опять, поди, отсиживался в фургоне?! — усмехнулся Роберт, презрительно щурясь в сторону де Грея.

— Я?! — деланно ужаснулся тот, после чего гордо выпятил свою грудь. — Да не престало мне прятаться перед лицом опасности! Я мужественно защищал нашего автора и благодетеля от опасностей и невзгод!

Тут он указал на полуэльфа, который насторожился, услышав, что про него завели разговор.

— Ведь так, Назин?! — тяжёлым взором пробуравил он полукровку.

О, как хотелось тому сказать и заявить всем во всеуслышание, как хвалёный Эванс де Грей визжал в фургоне наравне с ним самим, а потом и вовсе забился под лавку и позорно обмочился, когда по полю битвы прокатилась холодная волна могильного страха. Желание было таким мощным и настойчивым, что он едва не рассказал правды. Но терпеть потом от барда его колкости и зуботычины, которыми тот легко мог награждать Назина наедине, полуэльф не захотел, поэтому просто ограничился одним лишь кивком.

— И скольких же ты убил, герой?! — усмехнулся Роберт, в то время как Руперт с шумом пил из бочки-кружки, отчего вода немного пролилась великану на грудь.

— Ни одного! — так гордо заявил менестрель, словно сразил всех нападавших орков единолично. — Но даже при таком раскладе, я защитил более слабого и беспомощного! За меня снаружи фургона сражалась Сорбонна, разве этого было мало?!

— Трус! — презрительно фыркнул Роб, в то время как его брат отставил опустевшую бочку в сторону, скрипуче рыгнув.

Звук вышел таким резким и сильным, словно прозвучал небольшой взрыв, и это вызвало приступ небольшой паники в лагере караванщиков неподалёку, которые решили, что на них напали. Люди вскакивали с песка, выскакивали из палаток, и всё лишь для того, чтобы дозорные велели им успокоиться и возвращаться по местам.

— А сам-то скольких уничтожил? — поинтересовался у эттина де Грей. — Ах да! Можешь не отвечать! Я же вспомнил, что дальше дюжины ты считать не умеешь!

— А вот и умею! — оскорбился Руперт.

— Засранец! — оскалился Роберт.

— Так скольких ты уничтожил, а?! — усмехнулся Эванс. — Молчи, Руп! Дай брату сказать!

Это было самым настоящим вызовом, поскольку все и без того знали, что читать и считать умеет только Руперт, в то время как его брат не желал учиться этой науке, предпочитая этому праздность и обжорство.

— Ну, э-э-э, много! — ответил Роб, озадаченно почесав свой затылок. — Больше дюжины точно! Я не считал!

— Хорошо, — хитро улыбнулся ему де Грей. — Сколько пальцев я тебе показываю?

Бард выставил вперёд обе кисти, загнув три пальца и растопырив остальные, предлагая великану ответить на свой вопрос. Тот зашлёпал своими губами, наморщил лоб, поморгал, после чего выдал наугад.

— Девять!

Все зрители тихонько захихикали над Робертом, не желая его злить, в то время как Руперт откровенно вздохнул, назвав брата балбесом и неучем.

— Идите к чёрту! — оскорбился тот. — Как обвал в горах или засада, так кого первым зовёте? Роберт, спасай! Малыш выручай! Да идите вы к чёрту!

Эттин демонстративно поднялся с земли, отряхиваясь, после чего отошёл в сторону, что-то бурча себе под нос и общаясь сам с собой (вернее — брат с братом).

— Вира! — тут же пристроился к девушке Эванс. — Посмотри, как я только что победил в словесной дуэли большого и сильного монстра! И всё ради тебя, красавица! Разве выигранная словесная баталия и напряжённая работа моего острого ума не компенсируют мне моё изящное телосложение?!

— Эк ты изящно свою хилость и дрищеватость обозвал! — усмехнулась девушка. — Отстань, Змей! Ты не в моём вкусе!

— Все так говорили! — хищно усмехнулся де Грей, после чего склонился к уху собеседницы. — И твоя сестра в том числе! Но разве она осталась недовольной?!

— Ещё раз приблизишься так ко мне, — пригрозила повесе девушка. — Получишь по своим бубенчикам, а пока…

Она хотела оттолкнуть от себя мужчину прочь, но тот успел отпрыгнуть сам, отчего Вира не удержалась и стала заваливаться прямо на песок.

— Ба! — поймал её тут же Эванс. — Дама сама падает в мои руки!

— Пошёл прочь!

— И не подумаю!

— Нира! Забери от меня своего хахаля! Или мне теперь Офелию на помощь звать?!

Стоявший поблизости Коврига, заливавший в фонарь новую порцию масла, услышав этот вопрос, лишь вздрогнул и выругался, безнадёжно испачкав липкой жидкостью руки.

— Долго вы теперь вспоминать про это будете?! — рявкнул он своим коллегам.

— Это тебе за все те издевки, которым ты нас подвергал, репетируя свои ужимки! — тотчас ответствовал Эванс. — Да ладно тебе, Зингар! Не обижайся! Твоя супруга просто прелесть!

Половинчик гневно зарычал, но зарождающуюся ссору прервал свист со стороны.

— Хорош собачиться! — остановил Де Грея и Ковригу Атос, поглаживающий свою пострадавшую ногу прямо через лубок, словно бы это облегчало ему ноющую боль. — Эванс!

— А?! — встрепенулся бард, на миг отвлёкшись от своего соперника и скучавших у костра сестёр.

— Из нас всех только ты и Арнолиус бывали в столице. Расскажи-ка нам про Белокамень. Какой он?

Понимая, что труппе грозит очередная ссора, Назин и Атос недолго думая решили, что нужно увлечь главного горлопана чем-то иным, нежели разжиганием конфликтов, но дел, как назло, толковых не было. Зато всегда можно было сыграть на тщеславии де Грея и его любви к публичным выступлениям, к чему и прибёг умный дворянин.

— О-о-о, — тут же протянул менестрель, начиная качаться с носков на пятки и обратно. — Это долгая история!

— А нам что — есть куда спешить? — спросила его Вира, вороша дрова в костре.

— Да, расскажи! — поддержала её и младшая сестра.

Довольный всеобщим вниманием (как же так — все девушки вдруг разом заинтересовано уставились на него, как и его конкурент по сцене Атос, и враг по амурным делам, а ныне обманутый рогоносец-муж), Эванс согласно кивнул, выходя к костру, чтобы оказаться в центре. Там он усаживается на бочонок с водой, которую только что добыли из озера оазиса, и откашливается. Заметив, что все артисты собираются на обсуждение, к костру также выбирается и Офелия из повозки, и грузно топает к огню великан-эттин, садясь рядом с одним из фургонов. Лишь один Конан безучастно дрыхнет после тяжёлого боя, в то время как де Грей начинает рассказывать товарищам о своих прошлых визитах в Белокамень.

— Я бывал в столице дважды, — улыбается сам себе Эванс, словно вспоминает что-то приятное. — И могу сказать одно — Белокамень по праву называют «Городом городов», поскольку он не просто большой — он огромный. В каждом его районе может находиться едва ли не по самому настоящему городу какого-нибудь народца или класса жителей, живущих обособленно от других. Столица поделена рекой, которая носит название Полноводная, на три неравных части. Не равны они как по размерам, так и по социальному статусу. На правом, восточном берегу, находится самая большая его часть, состоящая из трёх крупных районов — трущобы, ремесленники и нелюди. Первым делом нужно отметить Дыру — так называется здешний рассадник бедности, грязи и болезней. Крайне угрюмое и мрачное место, в котором показываться я никому не рекомендую — там вас могут посадить на ножи только за один ваш косой взгляд или из-за вашей одежды.

— Ты сам-то там бывал, или рассказываешь это с чужих слов? — тут же поинтересовалась Вира, которая справедливо считала, что трусоватый франт и носа не казывал в тех местах, поскольку чурался любых драк.

— А как же! — горделиво вскинул голову де Грей. — Бывал!

— И что же ты потерял в трущобах?

— Эм-м-м, — замялся Эванс, который не хотел распространяться на эту тему.

Когда-то давным-давно он дал себе зарок побывать во всех борделях Белокамня, а один из них располагался как раз-таки в его трущобах, обслуживая самые низы города. Там услуги продажных дев были самыми дешёвыми, а наш менестрель тогда не был отягощён лишними финансами, поэтому и приходилось ему жить и пользоваться услугами тамошних дев. Эванс пообещал себе, что в тот момент, когда он станет знаменитым и богатым, ноги его больше не будет в Дыре, как и в тамошнем притоне-борделе под названием «Смачные прелести», где его пару раз грабили, а также знатно заехали по почкам и печени. Однако любое восхождение наверх начинается с низов, и де Грей не был исключением, выступая в юности по самым грязным и захудалым кабакам города, развлекая различную шваль, бандитов и алкоголиков. Ему удалось каким-то чудом не озлобиться, не спиться, и даже не помереть от множества болезней или головорезов, коими трущобы были полны, как шкура шелудивого пса блохами. Естественно, что сознаваться во всём этом Эванс не желал, ведь он упорно изображал из себя важного аристократа, который со скуки решил испробовать себя в роли менестреля и повидать мир.

— Так что ты забыл в трущобах, а? — настаивала на своём Вира, пытливо глядя в глаза притихшему барду.

— Выручал друга из беды! — нашёлся, наконец, тот, придумывая очередную ложь прямо на ходу. — Он попался к местным криминальным заправилам в плен, а я его выкупал. Впечатления от посещения базы Теней…

— Кого? — переспросил Роберт, который, кажется, увлёкся повествованием.

Ну да, этого хлебом не корми, дай послушать про различные драки, битвы, похищения и иже с ними. Ему бы всё топором махать да врагов рвать на части!

— Гильдия Теней, — тут же охотно пояснил де Грей. — Одна из самых крупных банд не только Дыры, но и города. Промышляют заказными убийствами и кражами с воровством. У них база на постоялом дворе «Тёмная личность», а главным у них пренеприятный малый по прозвищу Шёпот Смерти. Во всяком случае так было, когда я был там в последний раз.

— А ещё какие банды есть?

— Клан Топоров, — тут же усмехнулся Эванс. — Бывшие пираты, осевшие на суше, но связи со своими морскими коллегами не потерявшие. Этих возглавлял Гад Риччи. Дикари ещё те. Не гнушаются ничем, в том числе и самой грязной работёнкой, навроде прилюдных убийств или поджогов. Но основная их прибыль идёт от контрабанды, продажи краденых пиратами товаров и незаконной работорговли. Топоры и Тени временами начинают воевать между собой, желая уничтожить конкурента, чтобы властвовать единолично. Обе эти банды запустили свои щупальца далеко за пределы Дыры в прочие районы города, и даже имеют влияние среди различных государственных структур, типа суда или стражи. Все мелкие банды подконтрольны либо Топорам, либо Теням, по другому в Дыре не живут. Единственное место, где влияние этих группировок слабо — район нелюдей, так как там те не признают над собой ничьей власти даже под угрозой полного уничтожения.

— Так что там с твоим знакомым, которого ты спасал? — напомнила барду Вира. — Что там за история?

— А-а, ерунда! — отмахнулся Эванс. — Мой приятель задолжал Теням, пришлось внести деньги за его выкуп. Страшно, конечно, было соваться в логово этих бандитов, да ещё и с полной мошной золота, за которое в Дыре глотку вскрывают на раз, но что поделать.

— Ты его выкупил?

— Да, — кивнул завравшийся де Грей. — Только этот мерзавец меня даже не поблагодарил, а лишь постоянно жаловался, что я так сильно затянул с выплатой, прошу обратить внимание, его долга! Зато про все пытки в застенках Теней он поведал мне так красочно и подробно, что я потом спать не мог несколько ночей кряду. Ладно, всё это дела давно минувших дней. Давайте я вам лучше расскажу про остальные районы. Ремесленные кварталы велики, и там располагается множество производств, и многие уверяют, что Белокамень может производить абсолютно все возможные виды товаров при наличии необходимого сырья. Не знаю, не берусь об этом судить. В этом районе мне побывать ни разу не довелось, разве что проездом. Зато следующий квартал очень и очень интересен. Земли нелюдей разбиты на множество различных районов, кварталов и даже маленьких городков и деревушек, где каждая раса живёт обособленно от прочих. Там есть деревни орков, гноллов и тигранов, болотные поселения людоящеров и гоблинов, лесная чаща эльфов, юрты кентавров, две гномьи крепости, городок тёмных эльфов и много чего ещё. Людям в том районе не особо рады, но всегда привечают, поскольку орки славятся своей любовью к людоедству в голодные времена. Одно время там даже человечину в открытую продавали, пока не вмешались городские власти.

— Да ладно! — усомнилась Нира, наглаживающая своего удава.

— Вот смысл мне врать?! — оскорбился Эванс.

— Да тебе соврать — всё равно, что нам дышать, — хмыкнул со стороны Коврига. — Ты же без этого не можешь, Змей!

— Будешь в городе, поспрашивай обывателей про год Пустых Закромов, когда стоял голод по всей стране, — тут же ответил ему оскорблённый де Грей, который на этот раз говорил сущую правду. — И, особенно про то, как выживали обитатели Дыры и квартала нелюдей! А потом будешь говорить во всеуслышание — вру я или нет!

— А у нелюдей ты бывал? — поспешил успокоить Эванса Атос, задавая новый вопрос.

— Бывал! — кивнул тот. — Выступал у лесных и тёмных эльфов, а также в поселении половинчиков. Кроме того, там в центре на границе всех поселений есть замечательный кабак под названием «Дикая смесь», принадлежащий кобольду Дирру. Одно из лучших заведений в городе, на мой взгляд.

— И чем же? — поинтересовалась Лира.

— А тем, милая барышня, что это самая нейтральная территория в городе, — охотно пояснил тот. — Драться там никто не может, поскольку вышибалами там работают два голема. Поэтому там легко можно обнаружить за одним столом самых ярых врагов и соперников — Теней и Топоров, лесных и тёмных эльфов, гномов и кобольдов, ну и так далее. Кроме того, тамошний кабатчик знает множество рецептов и хранит у себя самый экзотический алкоголь, который только может существовать в мире.

— Что, и моросянку там подают? — усмехнулся Атос, скучавший по своей Родине и оставленным там любимым вещам, навроде настойки из этой ягоды или открытых мясных пирогов, о которых на Юге и Востоке не знали вовсе.

— Не знаю, но ты спроси у Дирра, — пожал плечами Эванс, после чего усмехнулся, решив до конца отыгрывать роль аристократа-знатока. — Лично моё любимое Дыхание Севера и Ледянка там продаются. И на вкус ничуть не хуже, чем из погребов нашего рода.

— Надо будет зайти туда при случае, — тут же пробормотал Атос, поглаживая себя по сломанной ноге.

— Сначала вылечись, — многозначительно заметила Вира. — А потом уже по кабакам с де Греем пропадай!

— Я всегда могу попросить Змея принести мне бутыль-другую с собой, — тут же парировал дворянин. — Ведь ты же туда пойдёшь, верно?

— А как же! — улыбнулся тот. — Надеюсь, меня, и мои выступления там до сих пор вспоминают с теплотой. Как и красавицы Таня с Эммой.

— Кобель! — тут же фыркнула Нира.

— Попрошу без сквернословия!

— Ладно, неженка, — усмехнулась девушка. — Рассказывай дальше!

— Ещё в районе иноземцев есть большая тюрьма, именуемая Ямой. Туда бросают всех арестантов правобережного Белокамня, различную шваль из других районов, а также из-за городских стен.

— А почему она называется Яма? — поинтересовался Руперт.

— Там камеры находятся под землёй, — пояснил охотно де Грей. — И спускаться в каждую нужно по приставной лестнице. Поэтому оттуда тяжело сбежать, хотя, в народе поговаривают, что одному гному удалось сделать подкоп. Но ныне этот трюк не пройдёт.

— И почему же?

— Потому как с тех пор тюрьму защитили подземными ловушками по периферии от подобных трюков. Но из Ямы есть множество выходов наружу, помимо суда.

— Например?

— Например? Ну, тамошняя стража, как и во всех прочих городах, любит золотишко, а посему может выпустить вас под неофициальный залог, если за вами не числится крупных нарушений. Бандиты и родственники частенько выкупают своих товарищей и родных из Ямы, не желая доводить до суда. Кроме того, многие уверяют, что начальник тюрьмы устраивает по ночам внутри что-то навроде подпольного аукциона рабов, где можно приобрести себе слуг для противоестественных нужд.

— А разве рабство запрещено в Эосе? — удивился Коврига.

— Нет, но каждый раб или рабыня облагаются при продаже налогом, если присутствовать на официальных торгах или рынках. Пусть он и не особо большой, но при покупках оптом или при дорогих сделках скидка получается существенная, а опытные гладиаторы и наложницы оцениваются в баснословные суммы, я вас уверяю. Кроме того, судимым лицам продажа рабов запрещена, а все видные граждане города должны отчитываться о совершённых сделках в магистрат. Понятное дело, что различным тёмным личностям не хочется афишировать свои приобретения, и посему они действуют в обход закона. Посему подпольная работорговля живёт и процветает в городе, который требует большого количества мяса для монстров или кровавых утех охочих до чужих страданий богачей. Различные чернокнижники, демонологи и Хаоситы, для которых пленники не более чем расходный материал во время их тёмных ритуалов, также не всегда утруждают себя официальной закупкой рабов.

— Кстати, наш дядя Арни ведь тоже когда-то был рабом! — не к месту вспомнила Лира.

— И что с того?

— Может, он и был продан на подобном подпольном аукционе когда-то давным-давно?

— Если хочешь, спросишь у него сама по возвращении! — предложила ей Вира. — Что-то он там задерживается. — Жрать-то как хочется! — пробасил Роберт, погладив свой объёмный живот. — Ну, чего там дальше, Змеёныш?

— Гм! — недовольно хмыкнул тот, но ругаться с эттином по поводу своего прозвища не решился. — На правом берегу есть ещё доки, но они довольно грязные, разбитые и неприглядные. Там швартуются, в основном, рыбацкие ялики, шлюпки, пироги и небольшие грузовые барки, баржи и прочие каботажные судна.

— Кабо-чего? — не понял Роберт.

— Это такие посудины, на которых не выходят в открытое море, а плавают только вдоль побережья и по рекам, — пояснил начитанный Руперт брату.

— Мы увидим море?! — округлила глаза менее сообразительная голова, с детской улыбкой уставившись на де Грея. — Оно большое?!

— К сожалению, Малыш, Белокамень располагается не на самом побережье, — усмехнулся тот в ответ. — Южное море находится вниз по течению реки, и топать туда прилично. Но если будешь себя хорошо вести, я не сомневаюсь в том, что Арни возьмёт тебя туда с собой на прогулку. Чёрт! Да нам нужно будет устроить себе выходной или два, чтобы поваляться на тамошних пляжах пузом кверху! Оно того стоит, дамы и господа! Но я отвлёкся. Далее следует вам сказать про Остров. Пусть это и самая малая часть города, но она и самая изысканная и изящная, однако вход туда нам заказан. Там могут жить и ходить только государственные служащие, высокое дворянство и члены их семей. Все прочие, навроде слуг или гостей обязаны получать пропуска. Мост, ведущий на остров с левого берега, называется Золотым, поскольку на нём располагается самая шикарная аллея города, а также самые дорогие заведения и магазины. Там полно гвардейцев и стражи, так что попасть туда скрытно практически невозможно.

— Но ты, естественно, и там побывал? — с ехидством в голосе осведомился Коврига, не веривший словам Эванса ни на грош.

— Естественно! — гордо задрал подбородок бард. — Я же вам говорил, что имел честь выступать при дворе самого короля и перед ним самим лично! Тогда-то мне и подарили Сорбонну прямиком из королевских псарен!

— Ещё скажи, что сам король лично! — фыркнул половинчик.

— Нет, — полным ехидством голоса ответствовал де Грей. — Он отдал распоряжение, а потом мне привели Сорбонну из псарен. Она как раз закончила грызть шута-полурослика, который выступал передо мной, и не понравился его высочеству, поскольку шутил также дурно, как и ты!

С этими словами Эванс погладил лежавшую у его ног собаку, отчего та пару раз радостно вильнула своим хвостовым обрубком, не поднимая головы. Все ожидали новой вспышки гнева со стороны Ковриги, но тот не спешил отвечать на очередную подначку со стороны менестреля, отойдя в сторону своего фургона.

— А какие там сады и особняки! — с теплотой в голосе вспоминал бард. — Вы бы видели! Надеюсь, что нашу труппу заметит кто-то из тамошней знати и пригласит к себе на выступление!

Глаза менестреля заволокла томная поволока мечтательных грёз, и сам он замолчал, явно переживая в душе те приятные моменты своего величия, когда он впервые посетил это чудное место.

— Наверняка и там у тебя была какая-нибудь зазноба из благородных, которая сама прыгнула в твои объятия? — тут же поспешила уточнить у Эванса Вира. — И не о ней ли ты сейчас вспоминаешь?!

— Что? — встрепенулся очнувшийся де Грей, вырванный из ласковых тёплых объятий хороших воспоминаний.

— Баба у тебя там была? — повторил бесцеремонный Роберт вопрос девушки, правда в более грубой форме.

— Не скажу! — нахмурился тут же менестрель, не желавший вдаваться в подробности.

И правда, чего об этом трепаться на всех углах, когда его тамошние любовницы были из числа видных особ, которым подобная слава была не только не нужна, но и смерти подобна. Тогда сам Эванс впервые узнал на личном примере, что бывает с прелюбодеями, которых на месте преступления застаёт разгневанный муж, а посему и говорить этого не следовало, чтобы не подмочить своей репутации или репутации своих любовниц.

— Значит, была! — пришли к одновременному умозаключению все члены труппы.

— Что, по соплям надавали, поймав с поличным? — хмыкнул Роберт, а за ним следом усмехнулись и все остальные.

— Не вашего ума дело!

— Ладно, не кипятись! Рассказывай дальше!

— Не буду! — нахмурился Эванс.

— Да ладно тебе, Змей! — толкнула его локтем в бок сидевшая ближе всех Лира. — Чего ещё про город расскажешь?

Немного подувшись для проформы, де Грей стал вещать дальше.

— Левобережный Белокамень по размерам второй, после Правобережного. Там есть несколько крупных районов. Начать, пожалуй, стоит с Променада или рынка. Поскольку Остров закрыт для большинства смертных, то сердцем города по праву можно назвать именно базарные площади и торговые аллеи. Кроме множества торговых лавок, магазинов, уличных лотков и навесов там есть аукцион рабов с одноимённой гильдией, располагается лучший в городе бордель…

— Куда же Эванс и без борделя! — фыркнул себе под нос Коврига.

— А также имеется множество хамамов, купелей, терм, саун, бань, массажных салонов, бассейнов и гостиниц. Там можно купить и продать практически всё, что угодно, отведать любое блюдо, известное миру. В общем — тратить деньги следует именно там. Кроме всего прочего, мы тоже будем там работать, поскольку для бродячих артистов, навроде нас, там выделена огромная площадь и построено несколько театров. Как уличных — простые деревянные помосты и подиумы, так и пара больших крытых. Именуется это всё дело цирком. Надеюсь, что нам удастся произвести впечатление на публику, и тогда нам предложат выступить отдельно в театре для более важных господ или и вовсе пригласят к кому-нибудь в особняк или поместье. Променад Белокамня столь огромен и многолюден, что в нём легко потеряться и заблудиться. Ещё там есть ипподром и Колизей для гладиаторских боёв — самая большая Арена в мире. Эй, Роб!

— Чего тебе? — почесался великан, оторвавшись от созерцания лежавших поодаль вкусных на вид распряжённых верблюдов и мулов, вокруг которых сновали одинокие сонные, но наверняка не менее вкусные погонщики и охранники.

— Не хочешь подраться?

— С кем?! — тотчас оживился исполин, начиная озираться по сторонам в поисках возможного соперника.

— Да не сейчас, громила! — рассмеялся Эванс. — В Белокамне есть Арена для боёв, там можно драться за деньги. Выходишь туда, ломаешь шею врагу, и тебе платят золотом.

— Отлично! — обрадованно ощерился Роб. — Я только за!

— А я против! — поспешил тут же высказаться Руперт, на что его брат ответил злобным рычанием, а потом попытался цапнуть интеллигента за ухо своими зубищами, но не преуспел в этом начинании.

— Если наши представления или сольная работа пойдёт неважнецки, то, чувствует моё сердце, нам всем придётся выйти на Арену, чтобы заработать нам на хлеб! — вздохнула Вира, которая хоть и любила драться, но делать это на потеху толпе не желала.

— Надеюсь, Арнолиус найдёт нам парочку подработок в городе, — кивнул Эванс. — Он говорил, что у него там полно знакомых. Да и я, в конце концов, могу у своих приятелей поспрашивать про сольные или групповые выступления. Я-то точно наведаюсь в пару мест со своей лютней, а вот про вас ничего обещать не могу. Хотя если Лира или Вира сегодня захотят поговорить со мной наедине, то…

— И не мечтай! — скрестила руки на груди старшая сестра. — Я тебе уже сказала — ты не в моём вкусе!

— Вот так вот! — всплеснул руками де Грей, изображая деланную обиду. — У тебя только один секс на уме! А как же простое общение, разговоры по душам, прогулки, наконец? Ну да я не могу тебя винить, ведь перед тобой такой галантный и изысканный красавец, которого так и хочется заманить в койку, миновав все прочие стадии ухаживания одним прыжком.

В ответ на это заявление Вира фыркнула так громко, что задремавшие было распряжённые лошади проснулись, глядя в сторону костра. Им показалось, или тут был кто-то из их сородичей?

— Не мечтай, бабник! — хихикнула и младшая сестра.

— Давай уже, не отвлекайся! — кашлянул со стороны Атос. — Соберись и расскажи нам про город, наконец! А не про свои мечтания!

— Да не о чем особо больше рассказывать! — почесал затылок Эванс. — Есть ещё Храмовый район с кучей различных церквей, алтарей, мечетей и иже с ними. Кто-то мне говорил, что в Белокамне официально зарегистрировано более сотни культов и религий. Многие из них совсем крошечные — в пару десятков последователей, в то время как крупных наберётся с дюжину-другую. Выступать там — сущая мука! Одни твои выступления поддержат, другие освистают, третьи и вовсе назовут еретиком и начнут призывать к сожжению на костре! Туда лучше с песнями и представлениями не соваться — могут избить монахи. Также лучше не ходить и на аллею правосудия — там нам ловить нечего. Казармы стражи, военная академия, пыточная площадь. Так что зрелища там тоже есть, но несколько другого толка. Ещё там есть вторая городская тюрьма, именуемая в народе Склепом. Она чуть просторнее и приятнее, нежели Яма, судя по рассказам тех, кто успел за свою жизнь побывать в обеих тюрьмах. Нет, Зингар, я вижу по твоей ехидной роже, что ты хочешь меня спросить или сказать. Сам я в тамошних каталажках не бывал, благодарение Музе! Есть ещё Академия — большой комплекс различных школ магии, лекарского искусства и прочих ремёсел. Там же располагается гильдия алхимиков и главная лечебница города.

— Нужно будет туда завернуть! — вздохнул Атос, с благодарностью принимая протянутую ему кружку с водой.

— Отвезём тебя, не переживай! — кивает ему Эванс. — Дядя Арни точно не разрешит своему актёру отлёживаться накануне премьеры. Так что готовься — будешь скакать по сцене на костылях!

— Справлюсь! — кивает дворянин. — Не впервой!

— Остаются ещё островные и Левобережные доки, — продолжает немного погодя де Грей. — Про первые сказать ничего не могу — там не бывал. Там швартуются обычно посольские и военные корабли. А вот в левобережных доках есть отличное местечко под названием «Озабоченная русалка» и вы не поверите, что там такое!

— Бордель?! — тут же усмехнулась Лира.

— Бордель! — не стал отпираться бард. — И весьма хороший, но главное не это!

— А что же?!

— Хозяйка того заведения самая настоящая русалка, представляете?! — радостно возвестил Эванс. — И там я тоже выступал, и наверняка меня там запомнили, а посему я отправлюсь туда сразу же, как выдастся свободное время!

— Ну кто бы сомневался! — усмехнулся Коврига.

— Настоящая русалка? — удивилась Нира.

— Ага! — кивнул де Грей, не обративший на очередную подначку половинчика ровным счётом никакого внимания. — И знаете что? Я вас туда всех приглашаю, если нам повезёт разжиться деньгами!

— Отлично! Хорошо! Ловлю тебя на слове! — тут же послышалось со всех сторон.

И только эттину пришлось поумерить свою радость, поскольку Эванс сразу же предупредил.

— Кроме тебя, Малыш! Ты уж извини, но в дверь здания ты попросту не пройдёшь!

Естественно, что великану это не понравилось, в то время как Коврига, со злостью глянув на робевшую Офелию, которой хотел насолить, повернулся к ненавистному де Грею.

— Эй, Змей! Что ты там говорил о борделях? Расскажи-ка мне о них поподробнее!

Арнолиус неслышно ступал за своими провожатыми, чему он научился ещё будучи шахтёром. В подземельях часто осторожность была превыше всего, поскольку кроме руды и горных пород кирки и молоты проходчиков раскалывали черепа кобольдам, троглодитам, тёмным эльфам и прочим недружелюбным обитателям пещер. Кроме того, он также отточил навык скрытных перемещений будучи солдатом, грабителем и пиратом, поскольку эти профессии часто требовали умения пробираться незамеченным в охраняемые места или через посты стражи. Глядя на развёрнутые шатры торговцев, палатки стражи и то, как организован лагерь, гном всё больше и больше кривился, понимая, что охрану поручили настоящему дилетанту. Как глава разбойничьей шайки, Арнолиус уже увидел с пяток направлений, с которых атака была бы наиболее успешной в плане быстрого умерщвления как можно большего количества охранников, а также наметил два маршрута, по которым можно было скрытно пробраться к большим шатрам из глубин оазиса или из пустыни. Оставалось надеяться только на то, что Салим был вовсе не так туп, и эти огрехи были прикрыты ловушками или держались под наблюдением со стороны. Хотя как можно так бездарно оставить шатры незащищёнными со стороны воды? Ну, скажите на милость, а если вероятные разбойники имеют логово где-нибудь в прибрежных зарослях или там завёлся какой-нибудь хищник с прошлого посещения оазиса? Вылезет из воды какая-нибудь страховидла о шести головах, типа гидры, и поминай потом как звали — сожрёт всё начальство первым же делом! Кроме того, часть палаток стояла так кучно, что пара зажигательных стрел с того вот бархана легко могла устроить грандиозный пожар, уничтожив большую часть спящих охранников.

— Сказать, что ли, об этом Салиму или хрен-то с ним? — почесал затылок гном, после чего снова закашлялся.

Ему жутко хотелось закурить, но он не решался этого делать, пока не придёт к начальнику каравана, чей шатёр неумолимо приближался к маленькой процессии. Помимо самого шатра приближалась также и ужасная какофония из душе — и ушераздирающих звуков, доносившихся из-под полога временного жилища главы кочевников. Ощущение было таким, словно там развлекалась целая толпа звуковых маньяков, обожавших пытать различные музыкальные инструменты. Делали это садисты с явным удовольствием, словно получали от этого не только эстетическое удовольствие, но и приличных размеров заработную плату.

— Там что, кого-то пытают?! — тронул Салима за локоть гном, указав вперёд.

— Нет, это наш глава каравана обучается игре на лютне, — пояснил начальник охраны, делая знак гостю остановиться перед шатром.

— Какой кошмар! — ужаснулся мысленно гном, не желая портить отношений с караванщиками своими высказываниями раньше времени. — Похоже этому Ильшазу не медведь на уши наступил, а весь город там хорошенько потоптался как следует! В том числе и на его пальцах, которыми так терзают бедный инструмент! Если бы этот страх услышал наш Змей-Эванс, его бы паралич разбил прямо на месте! Ну, право слово, нельзя же так изощрённо мучать лютню, словно ты специально обучался этому несколько лет!

Вооружённые ятаганами стражники по краям от входа явно страдали. Они бы с радостью заткнули уши, чтобы не слышать этой какафонии (от сочетания слов «кака» и «фония», но никак не в виде обычного написания этого слова через букву «о»), но долг запрещал им сделать это, а посему бедные мужи страдали душевно и физически, подвергаясь непрерывному музыкальному насилию над собой. Однако изобретательному Ильшазу этого показалось мало, и вдобавок к звукам пытаемой лютни стражей мучал также и одуряющий запах жареного мяса, доносившийся из его шатра, отчего охранники подыгрывали своему патрону путём урчания голодных животов. Этакая ария желудочно-кишечного расстройства под визги издыхающих струнных. Вообще, у Арнолиуса быстро сложилось впечатление, что должность привратников при хозяине среди кочевников в данном караване весьма непопулярна, судя по затравленным взглядам этих двух бедолаг, которые явно желали поскорее оставить свой пост и смыться в неизвестном направлении.

— Подождите меня тут! — остановил гнома и своего спутника Салим жестами, проходя к бедным охранникам.

Те сразу оживились при виде своего начальника и двух гостей, решив, что если уж их и не сменят с поста, так хотя бы проведут визитёров вовнутрь и бедная лютня с ушами привратников наконец-то получат хоть пару минут покоя. Так и случилось, поскольку когда Салим заглянул под полог, какофония смолкла, и раздался радостный клич:

— А-а, мой верный друг и помощник! Проходи-проходи, дорогой! Как тебе моя музыка?! Каллиопа говорит, что я делаю успехи!

— Естественно, господин! — тут же поспешил соврать глава охраны. — У вас получается всё лучше с каждым вечером!

— Ничего себе! — подумал гном. — Если это называется «лучше», то, что же было, скажем, неделю назад?! Да подобными композициями можно пленных пытать! Быстрее колоться будут, нежели от гвоздей под ногти!

А сам враль, тем временем, продолжал и дальше бессовестно вешать лапшу на уши своему начальнику.

— Такими темпами, скоро вы сможете давать нам свои концерты во времена стоянок или даже поддерживать дух погонщиков и охраны во время долгих переходов!

От этих слов стоявшие по краям шатра привратники выпучили свои глаза, начиная мелко вибрировать, то ли от страха ожидания подобных пыток в ближайшие дни, то ли от праведного гнева из-за придури своего начальства, из-за желания которого выслужиться перед Ильшазом будут в дальнейшем страдать ни в чём не повинные подчинённые. Охранникам было тяжело скрыть своё беспокойство, но они правда старались, поскольку не желали терять лица перед пришлым гномом.

Потом зад Салима исчез за занавесью, и голоса начальства несколько приутихли, к тому же они явно перешли на другой язык, поскольку долетающие слова визитёру были неизвестны. Дождавшись, когда о нём доложат, гном кивнул и шагнул вперёд, когда его поманил к себе выглянувший наружу Салим. Своего спутника он жестом отпустил прочь, а самого Арнолиуса при входе обыскали радующиеся внезапной тишине привратники. Не найдя у гнома ничего из оружия, они пропустили главу балагана вовнутрь, даже и не догадываясь о том, что осмотренной ими курительной трубкой из кости неведомого им животного (рыба-твердолобик, дурни!), Арни в своё время порешил двоих врагов, проткнув им горло заточенным до бритвенной остроты мундштуком. Сейчас режущие кромки были прикрыты небольшой накладкой, чтобы не пострадали губы самого гнома, что и послужило причиной не обнаружения. Безалаберные охранники не стали внимательно изучать сей предмет, для себя ошибочно занеся его в разряд безвредных.

Внутри шатра приятно пахло не только благовониями, но и жареным мясом, кое обнаружилось на большом блюде на низеньком столике. Вокруг запечённого барашка и жареной рыбы было расставлено несколько ваз с разнообразными фруктами, мисочки с соусами, большая тарелка с хлебом и пирогами, нарезанный сыр, а также несколько кубков и пока ещё запечатанных кувшинов. Одна посудина уже была прикончена, и теперь лежала сиротливо на полу в стороне, как и пара начисто обглоданных костей в небольшом тазу. Окинув беглым взором всё это великолепие, Арнолиус сделал над собой героическое усилие, дабы не сглатывать слюну и не начинать урчать пустым желудком, чтобы не позориться перед хозяином. Сделать это было крайне тяжело, но гном с этим справился.

У одной из полотняных стен обнаружилась большая кровать с балдахином и лежавшим на ней размотанным тюрбаном, чуть поодаль стояло несколько тазов и переносная изящная ванна, в то время как другой угол был перекрыт декоративными ширмами, за которыми угадывалось присутствие человека, поскольку там медленно сновала молчаливая тень небольших размеров.

— Скорее всего, наложница хозяина каравана, которая и учила его этим извращениям с лютней, — решил гном. — Как там он её называл? Каллиопа? Да, верно! Ну, или телохранитель.

Однако в данный момент тень приблизилась к ширме, и, судя по её очертаниям, сразу же стало ясно, что фигура эта явно женская.

— Значит, наложница, — кивнул сам себе гном. — Хотя, помнится, знавал я пару смазливых баб, которые на поверку оказывались не только любовницами, но и телохранителями.

— Приветствую дорогого гостя! — улыбнулся хозяин каравана, отрывая визитёра от созерцаний и дум. — Что привело вас к пологу моего временного жилища?

Сам Ильшаз оказался молодым и довольно симпатичным чернявым парнем лет двадцати пяти, с небольшой аккуратной бородкой и усами, облачённым в обычную походную белую галабею. Кучерявые волосы были непокрыты, что для кочевника было довольно странным явлением, пусть он и находился сейчас на привале в шатре. Телосложением юноша оказался вполне атлетичного, что для глав караванов было большой редкостью. Обычно их возглавляли либо высушенные до состояния живой мумии старикашки, либо настолько полные господа, что тащить их на себе мог только самый могучий верблюд. Всё это Арнолиус знал не понаслышке, поскольку сам несколько лет работал охранником при караван-сарае и сопровождал торговцев в их походах, но больше он познал их с другой стороны, когда разбойничал с бандой сорвиголов на море и торговых маршрутах.

Закончив беглое изучение, хозяин и гость практически одновременно озадачились, поскольку показались друг другу смутно знакомыми. Ильшаз начал тереть свой подбородок рукой, и этот жест помог кое-что прояснить, поэтому Арнолиуса тотчас осенило, где же он мог видеть этого парня. А точнее, кого он ему напоминал.

— Мы с вами нигде не встречались? — спросил глава торговцев, обращаясь к гному. — Вы кажетесь мне смутно знакомым.

— Не припоминаю, чтобы мы имели честь встречаться раньше, — помотал Арнолиус головой, после чего представился чужим именем реально существующего в далёких Северных краях сородича. — Меня зовут Торином, но в миру я больше известен как Оценщик. Моя специальность — ювелир, и моё дело сейчас перешло к сыновьям в Иште. Если вы представитесь, тогда, быть может, я и вспомню, имела ли моя кампания раньше с вами дела.

— Ильшаз аль Мэрхами, к вашим услугам, — слегка поклонился сбитый с толку глава каравана.

— Точно! — тут же вспомнил Арнолиус, ведя мысленный монолог. — Так вот ты кто такой! Помнится, я тридцать лет тому назад разграбил караван твоего деда, а с десяток лет назад — отца. Помню, ты тогда был ещё совсем сопливым юнцом, желавшим сражаться с нападающими наравне с охраной, да куда уж вам было супротив моей банды! Тогда, помнится, я и пощадил тебя, и всё лишь для того, чтобы теперь иметь возможность встретиться снова! А парень молодец — несмотря на два сокрушительных удара по его семье, он всё же смог остаться на плаву и продолжить торговлю от лица своей семьи, несмотря на то, что так рано лишился отца и наставника. Неужели ты смог удержать в памяти за эти годы моё лицо? Хотя, чего тут удивляться — я же порешил его папашку прямо на его глазах! Убийцу своих родных забыть тяжело. Нужно держать с ним ухо востро, и не проговориться! Если он поймёт, кто я таков на самом деле — мигом скрутят и зарежут! А ещё мне нужно выудить из него немного еды для моих ребят!

— Мне показалось, — тут же продолжил свою речь Ильшаз. — Или Салим вёл речь о бродячем балагане? А вы уверяете, что ювелир!

— Я был им, — просто кивнул гном. — Но мне это дело опостылело, да и сыновья засиделись дома без работы — как-никак им уже под двести лет, а ничего именитого ещё не совершили. Посему я передал им свою лавку и штреки в наследство, а сам решил на старости лет попутешествовать по миру, да заодно вложить часть средств во что-то ещё. Мне всегда нравилось наблюдать за представлениями уличных артистов — поэзия, импровизация, нарядные и пёстрые костюмы, весёлые танцы, изысканная музыка, ловкие трюки, стихи, аплодисменты… Поэтому я и возглавил труппу артистов, коих сейчас и веду в Белокамень на заработки. Совмещаю приятное с полезным — путешествия с работой, прямо, как и вы.

— Прямо, как и я! — кивнул Ильшаз, который, наконец, перестал подозрительно рассматривать гостя, перемещаясь за столик.

— А что на счёт вашей фамилии, — продолжил увещевать хозяина гном. — То я не припоминаю, чтобы мой дом когда-то работал с вашим, особенно в последнее время. Я, знаете ли, всех записей моих бухгалтерских книг в голове удержать не в состоянии — годы уже не те.

— Салим мне сообщил, что вы хотите переговорить со мной, — вопросительно приподнялись брови на красивом лице Ильшаза. — Проходите за стол, и отведайте барашка, и заодно расскажите о причине вашего визита.

Отказываться от подобного было глупостью, хотя не стоило и забывать о том, что сейчас гном находится в самом логове своего злейшего врага, пока ещё не ведавшего, кого он одарил своим гостеприимством. Следовало быть настороже и готовым в любой момент дать дёру или обезвредить Мэрхами, если тот вдруг вспомнит Арнолиуса и попробует подать сигнал своей страже. Поблагодарив за приглашение, гном присел за стол, опускаясь на подушки, дожидаясь того момента, когда глава каравана съест первый кусок.

— Кушайте, не стесняйтесь! — кивнул учтивому убийце своего отца Ильшаз. — Я уже отужинал, поэтому, с вашего позволения, ограничусь лишь одним вином.

Молодой человек распечатал новый кувшин и налил себе напитка, после чего протянул второй кубок гостю.

— Благодарю! — принял угощение тот, отрезая от баранины кусок приличных размеров.

Дожидаясь, когда гном насытится и промочит горло, Ильшаз взял с небольшой кушетки брошенную туда ранее лютню, отчего всем присутствующим сразу поплохело. Тень девушки за ширмой вздрогнула, Салим сглотнул, а Арнолиус даже не отказал себе в удовольствии немного поморщиться. Если этот тип снова начнёт рвать струны и души, выворачивая само понятие слова «музыка» наизнанку, то гном рискует попросту исторгнуть весь свой ужин обратно. Хитрый глава охраны тотчас нашёл возможность улизнуть наружу под предлогом необходимости проверить посты и распорядиться на счёт завтрака для бойцов, в то время как бедному Арнолиусу и Каллиопе с привратниками придётся слушать этот хаос.

— Ещё раз благодарю за угощение, добрый хозяин! — поспешил заговорить гном, дабы Ильшаз не вздумал начинать играть. — Но я бы хотел вам кое о чём поведать, а также обратиться с одной небольшой просьбой.

Вздохнув, молодой человек отложил инструмент в сторону и уселся на кушетку, наливая себе ещё вина и делая знак гостю, что слушает его.

— Мы пришли с Востока, — начал говорить Арнолиус, и Мэрхами кивнул — об этом ему уже успели доложить. — Примерно в двух часах пути отсюда на нас напали. Банда была большой, и состояла сплошь из орков. Нам удалось отбиться, в основном благодаря тому, что в труппе путешествует силач-эттин и пещерный медведь.

Ильшаз заинтересованно уставился на гнома, ожидая продолжения рассказа.

— Если вы завтра отправляетесь в том направлении, — снова заговорил гном. — То будьте осторожны. Часть банды отступила прочь, когда поняла, что с нами им не справится.

— Благодарю вас за предупреждение, — кивнул молодой человек. — Но мы и не собирались идти по тракту. Завтрашним утром караван отправится прямиком через пустыню на Север, так что ваши опасения беспочвенны. Кстати, конечной точкой нашего маршрута являются Полуночные отроги, а Ишта, насколько я помню, находится поблизости. Не желаете отправить письмо родным?

— А можно? — тут же осторожно осведомился Арнолиус. — Это было бы здорово!

— Чёрт! — тут же подумал гном. — Теперь ещё и письмо писать для семейства бедных ювелиров. Ладно, хотя бы Торину привет передам, а то уже давненько с ним не виделся!

— Конечно, уважаемый Торин Оценщик, — улыбнулся Ильшаз. — Мы, торговцы, должны друг друга поддерживать. Если не мы, тогда кто? Вокруг нас столько грабителей, а на всех постах и в портах нас душат обысками или налогами государство. Пишите письмо и передавайте его моим людям для меня или Салима.

— Благодарю! — снова кивнул Арнолиус. — Но у меня ещё осталось невысказанной одна маленькая просьба.

— Да?

— Во время налёта орков на мой балаган остатки нашей еды оказались испорчены, и теперь мои артисты голодают. Могли бы мы попросить вас поделиться с нами продуктами? Естественно, что мы заплатим за всю еду и вино, которые вы сможете нам выделить.

— Без проблем! — кивнул Ильшаз. — Я пришлю к вашему лагерю телегу, там вы сами и выберете, что вам пригодится. В знак уважения за предупреждение об орках, я даже вам наценки делать не буду. Продам по себестоимости. Идёт?

— Договорились! — обрадовался гном, вставая с подушек. — А сейчас, если вы не возражаете, я бы хотел порадовать своих людей приятной новостью и начать писать письмо домой. Приятной вам ночи, Ильшаз аль Мэрхами!

— И вам! — кивнул в ответ молодой человек, снова беря в руки измученную лютню, при виде которой Арнолиус ускорился, желая поскорее покинуть шатёр.

Когда он выбрался из него наружу, то внутри снова начали насиловать бедный инструмент, отчего два охранника проводили спешившего прочь гнома взорами грустных пекинесов, сожалея о том, что гость так скоро покинул их начальника, и втайне завидуя незнакомцу, который мог позволить себе зажать уши. Сам же глава балагана радовался тому, что он снова оказался под открытым ночным небом, оставив позади одного из своих врагов. Конечно, ему было жаль молодого Ильшаза, чьих предков он когда-то порешил, разбойничая на большой дороге, но что поделать? Такова жизнь. Своим бандитским прошлым Арнолиус был не то, чтобы не доволен или рад ему, но воспринимал его как должное. Да, быть грабителем довольно интересно, пока тебя не застрелят или не зарежут враги или свои же подельники. Но это был также и тяжкий труд — жди сутками напролёт подходящей возможности, зачастую голодай, скрывайся от стражи или охотников за головами, убивай безоружных свидетелей, чтобы те не могли донести на тебя куда следует, либо постоянно переезжай с места на место.

К костру Арнолиус вернулся через полчаса от ухода, с удовлетворением обнаружив, что никто за время его отсутствия не передрался, и все вроде как живы-здоровы. Девушки сейчас занимались тем, что с фырканьем плескались за фургонами, устроив себе небольшой душ. Пока одна из сестёр мылась, остальные ей помогали и следили за тем, чтобы вечно озабоченный Эванс не подсматривал за ними. Сам де Грей лишь жалобно и завистливо вздыхал, глядя за телеги, за которыми слышался плеск воды и девичий смех. Повеса был до жути похож на голодного пса, перед которым грызли кости сытые люди, не упуская случая помахать объедками перед мордой бедного животного.

— Ох уж этот Эванс! — усмехнулся в бороду Арнолиус. — Он не исправим! Даже если по его душу придут убийцы, он первым делом осведомится, что у них в штанах, а уж потом будет принимать какие-либо решения.

Половинчиков видно не было, зато явственно слышалось, как те приглушёнными голосами ругаются внутри своей повозки. Эттин сейчас занимался тем, что шагал от озера с очередными бочками воды, вероятно для того, чтобы принести её с запасом для тех, кто захочет мыться после сестёр или простирать свои вещи. Судя по вывешенным на верёвке платьям и порткам, Стряпуха уже этим занималась.

— Что там с едой? — рыкнул нетерпеливый Роберт у гнома, с топотом остановившись возле него, и аккуратно опуская на землю бочки с водой.

— Будет! — кивнул ему Арнолиус. — Эй, парни! Офелия!

Назин и Атос посмотрели в сторону начальника, а в фургоне половинчиков прекратилась ругань и возня, после чего оттуда показалась кучерявая голова Стряпухи.

— Скоро к нам должна подъехать телега с продуктами, — пояснил всем гном. — Помогите Офелии с переноской продуктов, а потом расплатитесь с торговцами. С ними самими постарайтесь не трепаться — эти ребята всё ещё подозревают нас в том, что мы можем быть налётчиками. Если что — имени моего не называть, я представился на всякий случай чужим. Зовите боссом или начальником. Всё. Я к себе в шатёр… то есть тьфу! В фургон! Буду писать письмо.

В этот момент девушки закончили плескать за повозками, выходя к костру и блестя свежевымытыми волосами, с интересом слушая, что говорит Арнолиус.

— Ну, а вы тут чем занимались без меня? — спросил тот, оглядывая подчинённых.

— Слушали лекцию о борделях Белокамня! — усмехнулась Нира, подмигивая Эвансу, отчего менестрель расцвёл, подобно майской розе — неужели сегодня ему перепадёт немного любви от этой красавицы?