Мечтыоры

Андрей Семке

Мечты и метеоры, быстрые, стремительные, мгновенные. В этом году мы отмечаем замечательную дату — 60-летие полёта Юрия Алексеевича Гагарина в космос. Мы — земляне, удивительный и неповторимый элемент мироздания, каждый из нас проживает короткую и яркую звёздную жизнь, обладает вселенским счастьем общаться, любить, творить, созидать, как кометный хвост, переживать невзгоды и неудачи. Мы состоим из одного материала со звёздными системами, и как они сталкиваемся, взрываемся, ускоряемся и гаснем.

© Андрей Семке, 2024

ISBN 978-5-0053-8643-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПУШКИНСКИЕ ГОРЫ

Дневник оптимистичного пессимиста.

9.00. Сегодня ехал в автобусе, тридцатое декабря, салон пустой, ни одного гастарбайтера, и снег на улице никто не чистит

9.10. На душе грустно и тоскливо. Всю ночь шёл снег. Замело улицы. Красота. Зимнего бы настроения, но в автобусе пусто, тротуары превратились в месиво грязи и снега.

9.20. По телевидению все в один голос говорят, что лучше новый год встречать одному! Мир сошёл с ума! Автобус зато весь украшен гирляндами, светится, как новогодняя ёлка, и в школе в кабинете стоит украшенная зелёная красавица. Пусть пусто, скверно и темно, без утренников и детского смеха… а ещё по дороге мне встретилась огромная жирная с длинным хвостом крыса. Вот её год-то распустил, ничего не боится. Но это чудо! В уходящий год крысы встретить на улице крысу! Чудо!

9.30. Она прогуливалась по снегу, взирая своими глазами-бусинами округу и не боясь ни проходящих мимо людей, ни холодного снега. Тварь она и есть тварь!

9.40. Дворники проснутся и уберут снег! Выглянет солнце, крыса уйдёт вместе с уходящим годом, и в следующий раз по дороге в школу встречу быка!

9.55. Все будет хорошо! И крыса, и бык тут ни при чём! И новый год до Петра Первого мы отмечали в сентябре, помните, как это было здорово! И Пушкиногорье не за горами, а там мы и снег уберём, и хороводы будем водить, и крыс гонять, и корриды устраивать.

Дали

Лес, околдованный зимой, освещается лёгкими лучами солнца. Тропа к дому-музею Довлатова тянулась через ёлочные тоннели и белоснежные поляны. Изредка с веток деревьев срывались комья снега и рассыпались миллионами мелких снежинок, которые норовили попасть в лицо и за шиворот. От соприкосновения с этим чудом становилось хорошо, будто морозцем обжигало голое тело.

Помните знаменитый диалог из «Заповедника»:

«Ко мне застенчиво приблизился мужчина в тирольской шляпе:

— Извините, могу я задать вопрос?

— Слушаю вас.

— Это дали?

— То есть?

— Я спрашиваю, это дали? — Тиролец увлек меня к распахнутому окну.

— В каком смысле?

— В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.

— Не понимаю.

Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:

— У меня была открытка… Я — филокартист…

— Кто?

— Филокартист. Собираю открытки… Филос — любовь, картос…

— Ясно.

— У меня есть цветная открытка — «Псковские дали». И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить — это дали?

— В общем—то, дали, — говорю.

— Типично псковские?

— Не без этого.»…

Заброшенная, покинутая богом деревушка в это время года одиноко выделялась на фоне бескрайнего заснеженного леса. Покошенный дом, укрепленный нелепыми огромными швеллерами, дабы не развалиться, значился музеем. Пожилая женщина с говорящим именем представилась и сказала, что она экскурсовод, но времени у неё на нас много нет, так как она торопится на автобус, который должен унести её из этой глухомани в светлый город Псков. Красноречиво, в силу своих возможностей, дама продолжила:

— Здесь три месяца жил Сергей Довлатов. За этим столом он сидел. Из этих бутылок он пил. На этой кровати он спал. Вот эти книги он читал. Его кепка и зонтик. С этого крыльца они удобряли с местным Толиком-алкашом травку, этим воздухом он дышал.

Дама-экскурсовод гордилась своими познаниями.

— Я же недавно вожу экскурсии. Беру недорого: 250 рублей с человека. Правда, бывают такие дятлы, которым не нравится. Я до пенсии работала бухгалтером в местном коммунальном хозяйстве. Сейчас переоформилась, вернее перепрофилировалась. А Довлатова я знать не знала и видеть не видывала. Так прочитала о нём пару статей, запомнила, память у меня хорошая. У него, кстати, родились три дочери от разных женщин. Вот это мужчина! Обходительный, вежливый, любвеобильный, таких в наше время поискать — не найдёшь.

В стенах зияли дыры, которые скрывались картами России и почему-то Германии, засохшая муха застыла на тряпке, которая висела на самодельной верёвке, полы гнилой трухой рассыпались под ногами. Было страшно передвигаться по дому из-за боязни провалиться, то и дело голова цепляла потолок. Как же высоченный писатель мог здесь жить?

— Раньше крыша была выше, а потом мы постелили шифер, и она под его тяжестью села, — объяснил видевший Сергея Довлатова Толик.

Он фантазировал. Разве можно упомнить мужичка, который прожил всего три месяца в небольшой комнатке?

— А так все врут, что он много пил. Пил, как все. Сколько было, столько и пил, и за жильё я с него ничего не брал. Так принесёт вина и закуски, сядем на приступке дома и разговариваем… Об чём? Как и все мужики, когда выпьют. О бабах, о них и о жизни с ними, вернее отсутствия жизни, если они есть, и о скуке жизни, если их нет. Ну, баб. Вот моя в прошлом году померла, один я остался. С ней не было жизни, а без неё тем паче жизни нет. Живу один с двумя котами. В деревне никого не осталось, так на отшибе еще один такой же, как я, бобыль живёт, да летом на фестиваль приезжают люди. Бесплатно водку наливают. Полдня читают чего-то, умные все такие, одни профессора. А к вечеру подтягивается интеллигенция. Водку только вечером бесплатно наливают, вот народу и прибавляется. Беседы начинаются душевные. Я для этих целей бочку притаранил. Жёлтой краской покрасил и «Пиво» на ней написал. Около неё вся эта интеллигенция любит фотографироваться и водку пить. А раньше из этой бочки огород поливал. А Сергея я знал. Мы с ним пили, но не бухали.

А сразу за оградой можно было наблюдать псковские дали. Нетронутый снег, затихший бор. Одним словом, дали…

Экскурсовод

Елена знала себе цену, гордилась своими родителями и не любила глупых вопросов. Она водила туристов по Тригорскому, рассказывала все, как заучила еще десять лет назад, и чего-то нового не добавляла. Всем и так понятно, какую роль сыграла эта усадьба в жизни Пушкина. Навязчивые идеи коллег скрасить жизнь экскурсовода оттенками пошлости и фантагоризма отвергала.

— А вы знакомы с такой версией и трактовкой?

— Нет, я придерживаюсь классической.

— А при раскопках были найдены личные вещи Александра Сергеевича?

— Всё было разграблено, и никто не хотел ничего возвращать. Вот нашли маленькую мортиру для фейерверков, вы её видели в Михайловском… А это скамейка Онегина. Здесь ждали Пушкина любящие и симпатизировавшие ему дамы.

— Почему она огорожена?

— Чтобы не было повода лишний раз местным алкашам распивать здесь горячительные напитки.

Елена была опечалена неподходящими вопросами.

У неё на душе были какие-то сомнения. Но она с гордо поднятым забралом выходила из ситуации.

— Я родилась в Пушкиногорье, мама и бабушка всю жизнь проработали с музейными фондами, а дедушка во время войны возглавлял местное подполье. Видите леса за рекой, в них он партизанил.

— А как вы относитесь к Серёже Довлатову?

Экскурсовод вздрогнула, втянула шею в меховой воротник и, делая вид, что ничего не происходит, закрыла глаза, будто бы этот вопрос ей задают уже в тысячный раз. Потом резко встрепенулась. Ответ от Елены прозвучал стальным голосом.

— К Сергею Донатовичу Довлатову в разное время своей жизни относилась по-разному. Когда была школьницей, читала его «Заповедник», смеялась. А когда начала работать, то мнение о нём поменяла. Не любил он здешних людей, относился ко всему и ко всем свысока. А я эти места очень люблю, людей здесь, правда, осталось очень мало, да вы, наверное, всех и видели, кто грибами торгует, кто вареньем из местных ягод, кто самоделками своими, другой-то работы нет.

Интриги, разборки, дуэли

Лена была из интеллигентной семьи и матом не ругалась, но вот одна экскурсия, которую она проводила по усадьбе, закончилась скандалом. Группа была небольшой, шесть человек. Одних приехавших история жизни и творчества великого русского поэта мало интересовала, поэтому они то и дело начинали организовывать фотосессии, дабы поскорее выложить снимки в социальные сети, чтобы все позавидовали и в чатах написали о культурном достоянии посетителей. Были среди экскурсантов и две подвыпившие барышни, очень грузные, но при этом ещё оберегающие свою внешность залпами неуместной косметики. Затонированные веки и ярко-алые губы в свете ночных фонарей больше походили на светящуюся окраску собаки Баскервилей.

Даже свежий морозный воздух дам не отрезвлял. Они, вцепившись друг в друга шатко и валко перемещались от одного объекта до другого. Громко икали и потом также громко извинялись.

Лена ждала, когда весь этот ужас закончится, и старалась быстрее выговорить интересные факты. Её личное самолюбие было задето за живое. Она не понимала, зачем все эти люди приехали в эти святые места, окрашенные историей, поэзией, любовью и творчеством. Как можно не слушать о том, что происходило в стенах усадьбы, как вращалось общество вокруг гения — Пушкина, как он влюблял в себя своей харизмой и талантом.

И вот последний рывок: история о лавочке Онегина, о причинах, почему она огорожена и доступ к ней закрыт. В её речи прозвучало слово «алкаши», и это встрепенуло всю группу и особенно подвыпивших женщин. Они как будто ждали этого слова, приободрились, выпрямились и одна из них выпалила:

— А когда, наконец, вы расскажете нам об интригах? А?

— Водку нельзя на лавке пить. А мы может для этого сюда и приехали, чтобы с искусством поближе познакомиться, — вторила вторая.

— А нам друзья рассказывали, что здесь такие разборки проходили, красные пиджаки девяностых отдыхают, — продолжил товарищ, не отрывающийся от селфи палки и фотографирующий себя во всех ракурсах. — Вы вообще имеете образование и знаете историю? — внезапно он обратился к Елене.

Экскурсовод в третьем поколении зарделась, откашлялась и произнесла то, чего никогда в жизни не говорила.

— Ну вот, хоть одна фраза на понятном нам языке. А то фифу из себя здесь строишь. Пошлите уже, господа, домой ехать пора. Не повезло нам с экскурсией. Всякую чушь наплели, придётся вилками теперь с ушей всё снимать. Главного мы так и не узнали. Кстати, поговаривают, что он голубых кровей, вы понимаете, о чём я вам? Вы, дамочка, — обращаясь к Елене, толстушка саркастично-вызывающе прошипела: — Поучитесь, как нужно экскурсии проводить. О дуэли не рассказала, он где-то здесь стрелялся? Кто знает? Ещё поговаривают, что баб он здесь своих оприходовал, даже список нашли, там сто имён. Ладно, в интернете почитаю.

Златая цепь на дубе том…

Елена ещё не отошла от предыдущей великолепной шестёрки, как ей позвонил администратор и попросил провести индивидуальную экскурсию для одного очень высокопоставленного джентльмена. Работа есть работа, и девушка отправилась на поиски мужчины.

На пороге усадьбы в Тригорском стоял упитанный не по годам молодой человек лет тридцати-сорока с огромной сигарой в зубах, такие Елена последний раз видела в документальной хронике у Черчилля. Грудь была нараспашку, и на ней висела толстая золотая цепь. Несмотря на мороз, шапки на голове у высокопоставленного не было, только парок поднимался ввысь с небольшой лысины.

— Душечка, это тебя мне рекомендовали как самого знающего историка этого захолустья? — начал встречу Вовчик, так он себя назвал. — Понимаешь, я заинтересован в подробностях, мне нужно, чтобы ты осветила всё детально, до самых мелочей. Задачка, тебе понятна?

К Елене не часто обращались на «ты», бывали, конечно, компашки, но она их быстро ставила на место. Но здесь другая история. Администратор минут десять объясняла, что с этим господином нельзя ни пререкаться, ни задавать лишних вопросов, ни в коем случае не делать замечания. Ему дозволено всё. Елена, не понимая, переспросила: «Прямо всё!». Ответ был ёмким: «Всё»

Елена начала рассказывать подробно о жизни обитателей Пушкиногорья, об их быте, общении. Она настолько была увлечена повествованием, что от вопроса Вовчика вздрогнула:

— А сколько это стоит? — показывая на сундук, уставился на неё джентльмен с золотой цепью, которую он то и дело, запихивал в рот и держал меж зубов.

Попав врасплох, Елена замешкалась, кинула взгляд на артефакт и так уклончиво начала:

— Как вам сказать, это же музейный экспонат, он не продаётся.

— Я спрашиваю, сколько он стоит?

Экскурсовод поняла, что от ответа не уйти:

— Тысячу долларов.

— Недорого. — Вовчик записал что-то в блокнот. — Продолжайте.

Елена начала водить по комнатам, показывать старинные вещи, рассказывать о том, как жители дома веселились, устраивали балы, званые ужины, какие события происходили на этих встречах, о признаниях влюблённых…

— А это сколько стоит? — сев на кровать и пытаясь оценить её гибкость, вновь прервал речь высокопоставленный господин. — Маленькая какая-то, как на ней можно было спать?

— Спали, рост был невысокий, помещались.

— Сколько?

— Тысяч сто, наверное.

— Что значит, наверное, мне нужно точно знать. Рублей или долларов?

— Рублей.

Ещё несколько раз он спрашивал о стоимости кресел, картин, комодов, пепельниц, даже бутафорных фруктов, аккуратно уложенных в тарелку в столовой.

— Поехали дальше, что у вас тут ещё интересного есть? А ты хорошенькая, молодец, мне такие нравятся.

Елена засмущалась от нелепого комплимента, но, сдержав эмоции, продолжила рассказывать об усадьбе. Она едва успела сказать пару предложений, как её вновь прервал Вовчик:

— Я решил, я всё это покупаю, всех отсюда выгоняю, и ты будешь для одного меня и моих друзей здесь водить и всякую вот эту лабуду и шнягу рассказывать. Ты согласна?

Золотая цепь на волосатой груди высокопоставленного Вовчика в этот момент развязалась и с грохотом упала на пол.

— Эх, плохая примета, — поднимая драгоценность с пола, пролепетал джентльмен. — Ты подумай, а я поехал, культуры на сегодня мне достаточно.

Елена выдохнула, на её глазах появились мелкие бисеры слёз. А в голове стучала фраза из великой поэмы Александра Сергеевича Пушкина «Руслан и Людмила»: «Златая цепь на дубе том, и днём, и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом…»

Служебное положение

— Можно сесть на этот стул?

— Нельзя!

— Но вы же сидите.

— Я использую своё служебное положение.

— То есть, моё служебное положение не соответствует этому стулу?