Редкий тип мужчины

Андрей Ромм, 2019

Алексей Кудрявцев относился к тому редкому типу мужчин, которые видели в любви великий Божий подарок. Поэтому, однажды встретив девушку мечты, делал все возможное, чтобы пламя их чувства не угасало. Но мог ли он предположить, что сестра-близнец его жены никогда не захочет смириться с тем, что Алексей не остановил свой выбор на ней…

Он говорил, что лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьешь, когда не ждешь другого питья; чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.Диоген Лаэртский о Сократе

© Ромм А., текст, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

1

— Не верь, не бойся, не проси — это выводы. Изначальная идея в том, чтобы ничего не желать. Ни-че-го! Не желай — и получишь! Кто-то из древних греков сказал, что чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.

Кто-то громко всхрапнул. Бабай усмехнулся, поднял узловатый, как корень дерева, указательный палец и многозначительно посмотрел на своего собеседника, как будто храп был неким знаком свыше, подтверждающим его правоту. Собеседник усмешки и жеста не увидел, потому что смотрел не на Бабая, а в окно, на узенький серпик новенького, только что народившегося месяца. Его тусклый свет не годился для чтения, а вот для бесед подходил идеально.

— Невозможно жить и ничего не желать, Бабай.

— Возможно, — не согласился он. — Но трудно. Невозможно получить желаемое. Все остальное возможно. Хочешь что-то получить — перестань думать об этом. Всерьез перестань, без притворства. Тогда получишь.

Бабай внимательно посмотрел на своего визави. Золотистый свет месяца выхватил из темноты строгий профиль: высокий лоб, прямой нос с маленькой горбинкой, резко очерченные скулы, сильно выступающий вперед подбородок, свидетельство воли и мужества. «Молодой, красивый… Как ему не желать, не мечтать?!» — подумал старый Бабай.

— Зачем получать то, чего не желаешь? — продолжая глядеть в окно, собеседник пожал плечами. — Не вижу смысла.

— Не знаю, Монах. Это уже другая тема.

Некоторое время молчали. Бабай улегся поудобнее и привычным жестом провел ладонью по шишковатому черепу, словно желая себе спокойной ночи, и уже собирался закрыть глаза, когда Монах сказал:

— Глупо!

— Так уж устроен мир, в котором мы живем, — охотно откликнулся Бабай, приподнимаясь на локте. — Свобода в том, чтобы ничего не желать. Желания нас порабощают. Желания — это кирпичи, из которых человек строит свою внутреннюю тюрьму. Самую страшную из тюрем, которая всегда с человеком. Из нее, Монах, на волю хода нет. От себя не убежишь.

— Если послушать тебя, Бабай, то получается, что как только перестанешь мечтать о свободе, так сразу же выйдешь на волю? Так?

— Так. Ну, может, не в тот же миг выйдешь, но скоро. Жерновам нужно время…

— Каким жерновам?

— Тем самым, которые перемалывают наши судьбы.

— Я так и знал, Бабай, что ты прикалываешься, — Монах наконец-то оторвал взгляд от окна и посмотрел на собеседника. — Вот и жернова какие-то приплел…

— Прикалываются булавки с брошками, а я дело говорю, — недовольно проворчал Бабай.

— Буддизм какой-то! — забывшись, Монах повысил голос, но тут же осекся. — Буддисты считают, что как только освободишься от страстей, так сразу станешь Буддой.

— Я говорил про желания, а не про страсти, — уточнил Бабай. — Это разные понятия. А среди буддистов, чтоб ты знал, попадаются очень умные люди. Был у нас в отряде один буддист, Илья-калмык, за месяц до твоего появления откинулся, так мы с ним подолгу разговаривали.

— О чем?

— Обо всем. С умным человеком обо всем можно говорить.

— Если ты такой умный, Бабай, то почему ты здесь, а не на воле? — с откровенным, совершенно несвойственным ему ехидством, поинтересовался Монах. — У самого-то получается не желать свободы?

— Давно уже получилось.

— И почему же ты здесь?

— А что мне на воле делать? — хмыкнул Бабай, кивнув в сторону окна. — Ты пораскинь мозгами, Монах. Куда мне идти? Чем заняться? Дома нет, никого близких нет… Бомжевать по помойкам? Нет, я уж лучше здесь останусь, в нормальных условиях, при людском уважении. Крыша над головой есть, одежда есть, пайка есть — чем не жизнь? А под конец срока ларек подломлю, чтобы пятерик добавили. Или в медчасть за спиртом залезу, для разнообразия. По глазам вижу, Монах, что ты мне не веришь, но скажу еще слово, чтоб закрыть эту тему. Через месяц после того, как я понял, что не хочу никуда отсюда уходить, мне начальник отряда предложил написать ходатайство об условно-досрочном освобождении.

— И что же?

— Я отказался. Это анекдот, чтобы зэку предложили такое счастье, а он отказался. Но это правда.

— Повезло тебе, Бабай, — Монах снова уставился в окно. — А мне до условно-досрочного еще долго. Как до этой Луны. И под амнистию я не попадаю. У меня ни наград, ни заслуг…

— Можно инвалидность получить, — Бабай оскалил в улыбке кривые, коричневые от табака зубы. — На промке ^[1] это легко. С инвалидностью тоже амнистируют, избавляются от дармоедов.

— Ты все шутишь, Бабай!

— Сейчас шучу, а до этого дело говорил, — голос Бабая вдруг стал строгим. — Если хочешь поскорее на волю выйти, то переставай мечтать о свободе прямо сейчас.

— Перестанешь тут, как же!

— А ты оглядись вокруг, дурачок! Если где и жить, так только здесь. Здесь все люди как на ладони. Здесь все просто и правильно, а там…

— А там моя жизнь осталась!

— Жизнь твоя там, Монах, где ты сам, — Бабай ткнул пальцем в пространство, будто решил поставить точку в разговоре. — Сейчас она тут, на нашей зоне, и больше нигде. Ладно, давай спать. Вижу, что не дорос еще ты до умных разговоров. Вернемся к этой теме через пару лет. Если захочешь. Времени у нас много.

Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и почти тотчас же размеренно засопел. Монах еще долго лежал с открытыми глазами — думал, вспоминал, грезил…

Примечания

1

Промышленная зона исправительного учреждения.