Меня зовут Ксенофонт

Андрей Радченков, 2023

«Меня зовут Ксенофонт» – рассказ о парне, который устремился в прошлое, где ему было уютно, где его окружали самые дорогие люди: старый учитель рукопашного боя, верные друзья и любимая девушка. О дружбе, подобной которой в возрасте за тридцать ни у кого нет. О любви к женщине, пронесенной главным героем сквозь года, какую поймет лишь тот мужчина, который действительно любил. Эпидемия коронавируса и новая реальность, карантин и домашний арест, классовая ненависть и извращенная жажда социальной справедливости, насилие, свойственное лишь уличным группировкам из сурового прошлого, – всё это не оставит читателя равнодушным, не даст оторваться от чтения до закономерного и одновременно неожиданного финала.

© Андрей Радченков, 2023

© Издательство BookBox, 2023

Апрель 2020 года. Начало эпидемии китайского коронавируса. Вскрывшаяся после мертвого сезона Казанка несла остатки рваных льдин на юго-запад. По мосту Миллениум проносился слабоинтенсивный для разгара буднего дня поток машин. Под мостом на берегу ни души. Горожане по невиданному жесткому решению властей заперты под домашний арест в ожидании неизвестности.

Серега Ксенофонтов стоял на высоком бетонном берегу Казанки, засунув руки в карманы куртки, и задумчиво глядел на город. На том берегу возвышались новостройки кварталов, среди которых выделялась футуристическая шайба стадиона «Казань Арена». Регулярно сверкавший рекламой исполинский экран был выключен, что выглядело так зловеще, будто не эпидемия желтой чумы накрыла город, а он замер в ожидании воздушной атаки, соблюдая светомаскировку.

В воздухе и впрямь витал какой-то дух угрозы. Пустые улицы внушали неподдельный ужас. Казалось, стоит выйти на привычный променад — и ты уже неизлечимо болен. Однажды Серега прочитал в старом выпуске журнала «Наука и жизнь» историю о профессоре, который принес в аудиторию мензурку с неопределенной прозрачной жидкостью, нацепил противогаз и объявил, что сейчас по аудитории раздастся резкий отвратительный запах. После вскрытия мензурки первые ряды студентов действительно почуяли мерзейшую вонь, которая вскоре дошла и до задних парт. Студенты брезгливо зажали пальцами носы, а профессор меж тем снял противогаз, поднес мензурку к губам и демонстративно опрокинул в себя залпом пугающий прозрачный состав. Студенты ахнули, а профессор с улыбкой объявил, что в мензурке была обычная кипяченая вода. Эксперимент призван был показать, как работает сила внушения.

Серега в историю ту не поверил, когда прочитал. Чистая вода не может источать зловоние, тут уж внушай не внушай. Хоть и серьезные журналы выходили в советские годы, а и те не обходились без оттенка желтизны. Но сейчас, наблюдая за земляками, Серега вспомнил и засомневался. Уж так запугали народ средства массовой дезинформации своими неистовыми призывами сидеть по норам, словно мыши, что и вправду чудится невидимое облако смертельной угрозы.

Хотя, поразмыслив, можно прийти к выводу, что на непривычно пустых улицах Казани страх внушает вовсе не китайская зараза, а обыкновенные менты, рыскающие патрулями по переулкам и дворам в поисках нарушителей режима самоизоляции. Людей оставили без работы и, как следствие, средств к существованию на неопределенный срок, однако штрафами угрожают нешуточными. И откуда взять деньги на них, если выходить из дома и работать запретили? Оттого и прячутся по квартирам горожане, испуганно озирающиеся по сторонам и втягивающие головы в плечи, как беглые преступники, когда нужда припирает сходить в магазин.

В кои-то веки в город рано пришла весна. Середина апреля, а снег сошел даже на тех склонах парка Горького, куда не достает лучами солнце. Казанка вскрылась и понеслась, мутным потоком разрезая город. Самое время высыпать на улицы, чтобы воздать дань явлению ранней весны, случающемуся от силы раз в пятилетку. В чью больную голову пришла идея бороться с болезнью домоседством, бездельем, обжорством, отказом от физкультуры и свежего воздуха?

— Гражданин, документы! — раздался у Сереги за спиной молодой, но уже властный голос, прервавший невеселые размышления.

— Документы? — машинально переспросил Ксенофонтов, оборачиваясь.

Легки на помине. Патруль из двоих сотрудников в серой форме и с бледно-голубыми медицинскими масками на лицах, будто не на берегу реки они находятся, а в операционной. Серега ни в одной аптеке не мог маску сыскать, а этим, небось, каждый день выдают новые, что даже по улице позволяют себе щеголять с новомодным дефицитным аксессуаром.

— Удостоверение личности и документ, обосновывающий ваше пребывание вне места жительства, — пояснил патрульный свое требование.

Серега с готовностью достал из внутреннего кармана куртки паспорт, в который была вложена «справка с места работы», и с улыбкой протянул полисмену. Эту филькину грамоту ему подписал и заверил печатью своей заброшенной фирмы сосед. Согласно легенде, Серега перемещается по городу по рабочим поручениям начальника. Таких справок при желании можно наклепать хоть десяток. Менты это, конечно, понимали, но справка соответствовала утвержденной форме, размещенной на республиканском правительственном сайте, и потому допытываться не стали. Хотя резонно спросили:

— А почему гуляете по набережной и домой не идете?

— Да уже собирался идти, — снова обезоруживающе улыбнулся Серега.

Мысленно показав патрульным средний палец, Ксенофонтов направился в сторону тропинки, ведущей наверх, к мосту. Он жил на Адоратского, что на противоположном берегу реки, и здесь, по идее, действительно внятных причин находиться нет. И если с этим патрулем повезло, то менее сговорчивые менты могут забрать в отдел. Серега понимал намеки судьбы и предпочел удалиться от этого места.

По-разному действует сложившееся неопределенное положение на население. В основном царит паника, в огонь которой подбрасывают поленья журналистские подстилки, изрыгающие статьи под заголовками типа: «Как изменится наша жизнь после коронавируса?»

Дурачье! Да никак ваша несчастная жизнь не изменится, если сами не захотите ее изменить. А вы ничего менять не хотите и не станете. Для этого нужна сила. Журналисты, ясное дело, пресмыкаются ради пиара. Не будут поддувать — кто их пасквили будет читать? Дураки — те, кто воспринимает это всерьез.

Паника и страх за будущее. Серега убедился в этом еще раз, пересекая улицу Подлужную. Мимо него на полной скорости промчалась «Лада» четырнадцатой модели. Мужик за рулем с безумными глазами, ничего вокруг не видящими, бешеными, страшными, на полном ходу чуть не сковырнул боковое зеркало иномарки, разъезжаясь с которой наполовину вылез на встречную полосу. Это он так лужу объезжал. И все равно не обогнул. Фонтан грязных брызг едва не накрыл Серегу, но реакция не подвела, успел отпрыгнуть. А мужик за рулем «четырнадцатой» все с теми же бешеными, ничего не замечающими вокруг себя глазами умчался дальше по Подлужной с такой скоростью, будто мчит по автомагистрали. Серега посмотрел вслед безумцу. Что им движет? Ведь натворит дел на дороге — сам взвоет от последствий, в сравнении с которыми текущее положение вещей покажется цветочками. Подумаешь, работать запретили! Любому, не растерявшему остатки мозга, ясно, что это ненадолго: политиканам невыгодно множить количество бедных, голодных и властью недовольных. Но поскольку умные издавна в меньшинстве, постольку и пребывает народ в психозе.

Неспешно двигаясь по мосту в сторону Чистопольской, Серега все отчетливее понимал, что презирает земляков за малодушие, бесхребетность и трусость. Ходить гоголем они умеют, гонору выше крыши, а мужества нет.

Вчера он имел неосторожность почитать чат телеграм-канала «Наш Татарстан», и его чуть не стошнило от того бреда, который там пишут. Оказывается, большинство земляков поддерживает инициативу властей по всеобщему домашнему аресту населения. Они бесплатно и совершенно искренне требуют не выходить из дома. Как же легко ими манипулировать!

«Придурки! — ругался про себя Ксенофонтов. — Лето не за горами… Да что там лето! Уже в мае вы офигеете от сидения дома и повалите на улицы, забыв о том, как сами подпевали продажным медикам и писакам! Неужели не ясно, что самоизоляция — это не выход? Китайская зараза никуда не денется, хоть целый год дома дрожи от страха и маску к роже приклей!»

Серега не оставлял комментариев в этом сборище слабоумных. Он ненавидел споры в интернете. Он вырос в девяностые, привык отвечать за слова и писал в публичном сетевом пространстве исключительно то, что с равным успехом сказал бы человеку в глаза лично. А те, которые кроют друг дружку матом в чате, не более чем трусливые ничтожества, которых в детстве унижали. В жизни они свои змеиные глазки при встрече трусливо потупят. Вне анонимного виртуального мира они в разы тактичнее ведут себя, поскольку даже в эту деградированную эпоху еще не попрано правило призвать к ответу за базар. Серега Ксенофонтов, коренастый, плечистый, внушительного вида мужчина тридцати четырех лет от роду, сам не раз в этом убеждался, поскольку в жизни, в отличие от интернета, хамства по отношению к себе практически не встречал.

Бросив взгляд с моста на тот бетонный берег, где десять минут назад гулял, заприметил стройку. Рядом с мостом на недостроенной набережной возводили экстрим-парк для роллеров, скейтеров, велосипедистов и прочих любителей развлечений, пришедших в постсоветскую Россию во времена канала MTV. Для кого это строят? Для овощей, которые не ударили палец о палец, а пришли на все готовое, как паразиты? Это ведь они сейчас в чате того телеграм-канала несут в массы отборный бред, деградируя по домам на своих диванах. Их жизненная позиция проста, как телеграфный столб: наше дело телячье — обделался и стой. Зачем им экстрим-парк?

Чингисхан ненавидел города. Он не видел смысла в поселениях, где живет множество людей и нельзя пасти скот. А если какой-то город в довершение пытались украсить достопримечательностями, он приходил в ярость от такого нахальства. Когда он завоевал Пекин и увидел там живописный парк с прудом, по которому плавали грациозные лебеди, это зрелище показалось ему омерзительным. Город с таким безобразием ему нестерпимо хотелось разрушить до основания, завалить костями и залить кровью…

В шуме проезжавших по мосту машин погруженный в раздумья Серега не услышал звонка, но почувствовал вибрацию во внутреннем кармане. На связи был Денвер. — Здорово, Ксенофонт! Где гуляешь?

Ксенофонт — это не просто кличка, образованная от фамилии. Он воспринимал это как второе имя, даже более значимое для него, чем Сергей. Называться в честь воина и философа, соратника самого Сократа, для Сереги было за честь.

— Здорово, Ден! Да так, на Казанку ходил.

— На пробежку, что ли?

— Да нет, какая сейчас может быть пробежка? Эти уроды даже спорт на улице запретили. Просто гулял без палева.

— Подгребай ко мне! Мы тут с Русланом пиццу ждем.

Серега обрадовался приглашению. Дело было не только в пицце, хотя подобное пиршество было редкостью в их компании. У Ксенофонта никогда не было, выражаясь его языком, «заморочек по хавке», он с детства ел, что дают, и относился к пище, оправдывая свое прозвище, философски: есть надо, чтобы жить, а не жить, чтобы есть. Но сейчас и он был голодным, и к друзьям у него наметился серьезный разговор.

Денис Вершинин, он же Денвер, и Руслан Шамсеев — два его лучших и, пожалуй, единственных друга, которым Серега доверял как себе. Вместе они со школы, вместе выросли на улице Адоратского. Денвер еще в старших классах перебрался на Мусина, но это всего в паре остановок. Чтобы ускориться, Ксенофонт решил, пройдя мост, прыгнуть в автобус на ближайшей остановке.

Транспорт в пору карантина ходил неважно. А кого возить, если все по домам сидят и улицы пустые? На остановке к одинокому Сереге вновь подошли менты. Но тоже отвязались, поверив «справке с работы». Ксенофонт за то любил Россию, что здесь всегда можно договориться, заплатить, купить. Были бы деньги, тогда любое наказание за проступок сводится к обилечиванию.

— Ты чего удумал, Ксенофонт? — расспрашивал Денвер, хищно разрывая на части кусок пиццы, которую почти одновременно с приходом Сереги доставил курьер. — Как тебя понимать? Решил движение забабахать? Так сам понимаешь, времена не те. Экстремизм влегкую могут пришить.

— Вот скажи мне, Ден, — вместо ответа обратился к нему с вопросом Серега, — ты когда-нибудь задумывался над такой странностью? Почему насильников и маньяков менты подчас годами не могут поймать?

А всяких радикалов и революционеров пачками принимают задолго до того, как они решатся перейти от слов к делу. Притом, заметь, первые — уроды и дегенераты от природы, а вторые, в общем-то, умные и трезвые ребята. — В одиночку действовать проще, — ответил за друга сообразительный Руслан, пока Денвер задумался. — А в компании стукач затесаться может.

— Молоток! — хлопнул Серега друга по плечу так, что тот чуть не поперхнулся. — Именно! Преступники-одиночки не используют символику, не носят знаков отличия, не играют в политику — они молча действуют! Поэтому либо ты вливаешься в клуб единомышленников, где вы тешите свое самолюбие ролевой игрой в политический кружок, либо вы действуете. А самый прикол в том, что сесть можно в обоих случаях. Но! В первом случае срок будет больше.

— Короче, простая аполитичная гоп-компания, без пафоса, — подытожил Денвер.

— Да какая мы гоп-компания, на четвертом-то десятке? — засмеялся Руслан. — Мы просто друзья, которых достал весь этот дурдом.

— Сейчас так уже не дружат, как мы, — подтвердил Серега. — Я вам доверяю как себе. Если надо, и сяду за вас — мне уже по барабану…

Ксенофонтов помрачнел так же внезапно, как и загорелся. Руслан с Денвером понимающе переглянулись, но нажимать другу на больную мозоль не стали. Они прекрасно знали о причинах его погасшего взгляда.

— Никто не сядет, — подбодрил друга Денвер. — Мы всё будем стараться делать в рамках закона. Мы не пацаны зеленые, опыт в уличной борьбе кой-какой имеется.

Тем же вечером, когда стали расходиться по домам, решили начать с безобидной хулиганской акции — помотать нервы богатому соседу Денвера, который, невзирая на недовольство жителей подъезда, нагло и упорно ставил свой вылизанный «Гелендваген» на тротуаре перед дверью парадной, словно зарезервировав это небольшое пешеходное пространство за своей элитной повозкой. Пользуясь тем, что терпеливые простолюдины опасаются высказывать претензии владельцам больших черных внедорожников, сосед перекрывал своим пепелацем проход по тротуару, вынуждая жильцов при выходе из подъезда жаться к стенке и обходить проклятый катафалк по проезжей части. Женка буржуя не отставала от благоверного и занимала дефицитное место в узком дворе своим БМВ. В довершение в семейке подрастает сынок, который наверняка скоро тоже сядет за руль и воткнет в узкую щель между стоящими впритирку машинами подаренное папашей корыто. В общем, владельцу бандитского внедорожника друзья решили выставить последнее китайское предупреждение.

Ксенофонт вышел из подъезда первым. В руке у него был средних размеров шприц, наполненный бензином. Осторожно, бочком обходя завсегда вылизанный с автомойки «Гелендваген», Серега, даже не протягивая в его сторону руку, незаметно выплеснул содержимое шприца на лобовое стекло. В весенних сумерках тонкую струйку, оросившую поверхность стекла, заметить было со стороны невозможно, и даже если где-то на столбе висит камера слежения, тщетными будут попытки определить злоумышленника. Невзирая на домашний арест, жильцы подъезда периодически проходят мимо автомобиля в обе стороны. Швырнув шприц в мусорный бак, Серега занял позицию на ветхой детской площадке у дома напротив, делая вид, что кого-то ждет. Вскоре из того же подъезда вышел Руслан, проделавший на ходу такую же манипуляцию по выстрелу струей бензина из медицинского шприца и направившийся в противоположную от Сереги сторону. Заключительный аккорд сыграл Денвер, куривший в это время на своем балконе. Тлеющий окурок удачно врезался в лобовое стекло. И хотя «бычок» тут же рикошетом отскочил, искорки вполне достаточно, чтобы бензин мгновенно воспламенился. Пламя охватило все пространство над капотом бандитской машины. Ксенофонт довольно усмехнулся, наблюдая с безопасного расстояния за этой иллюминацией, и стал ждать, что произойдет дальше.

На помощь буржую первым выскочил житель нижнего этажа. Как был в дырявых трико, майке и тапочках, мужичок не забыл прихватить какое-то покрывало, которым стал хлестать по стеклу и капоту, дабы не допустить пламя в моторный отсек. За ним прискакал еще один, а далее и виновник торжества подоспел спасать свой сарай. Общими усилиями мужики довольно быстро справились с возгоранием, после чего, бурно жестикулируя, принялись обсуждать его возможную причину. Вызывать пожарную команду, к счастью, не стали. Интересно, понес ли владелец блатной повозки ущерб? Вряд ли: у «немцев» лакокрасочное покрытие хорошее, за столь короткое время огонь его не съест. А стекло разве что закоптилось. Поняв, что все интересное позади, Серега двинул к автобусной остановке.

По дороге он размышлял, что мужики, выскочившие тушить «мерина», себя не уважают. Дерзкий сосед демонстративно вытирает о них ноги всякий раз, когда занимает «свое» место на тротуаре, а они и рады постараться. Поскольку «гелик» стоял обособленно, даже если бы он загорелся, имущество простого народа никоим образом не пострадало бы. В этом плане друзья все продумали. Оно бы оставить буржуя тушить свою тачку в одиночестве, наблюдая из окон за его потугами. Ан нет, выбежали, подлизы.

Мир меняется не в лучшую сторону — к такому умозаключению Ксенофонт пришел давно. Если в былые времена бандитов и богачей презирали и ни один уважающий себя мужчина не подал бы руки спекулянту, ростовщику и вору, то теперь прийти такому на помощь сочтут за честь. У этого богача, поди, кровавые мальчики в глазах пляшут, а разве он сядет на нары за свои злодеяния? Откупится, как все они делают. Уже поэтому Серега решил, что никогда не будет с теми, кто предпочитает молиться за справедливость, вместо того чтобы бороться за нее.

Придя домой, Серега поздоровался с матерью и, вежливо отказавшись от ужина, плотно затворил дверь в свою комнату. Дверь не запиралась, но необходимости в том не было: мать уважала сына и никогда беспардонно не врывалась к нему. Всегда стучалась и просила разрешения войти. Одно слово — дочь ученого, доктора наук. Правда, ученый тот, дед Серегин, почил давно, да и мать уж не первый год седину закрашивает, а воспитание никуда не деть.

Ксенофонт зажег настольную лампу, включил компьютер, надел наушники и, открыв нужную папку с фотографиями и видеоклипами, углубился в воспоминания. На видео во всей красе она. Нурсия. Бывшая. И по сей день Серега надеется, что будущая. Он не мыслил жизни с другой. Видео было снято девять лет тому назад, летом две тысячи одиннадцатого, когда они вместе отдыхали в Крыму. Они сидели на валунах в окружении скал, под каменным куполом просторного грота, на вершине одной из гор, что окружают небольшой курортный поселок на восточном побережье полуострова. Камеру ловко установили на ровном камне, будто на штативе. Серега с гитарой, а она… Она просто счастлива, смеется, дурачится. Они в шутку хотели снять клип и стать звездами интернета. И хотя оба понимали, что это глупость, все было не важно. Им просто было хорошо вдвоем.

Посмотри на своих уцелевших друзей,

Если есть у тебя в этом списке кто.

Если сменишь сим-карту, уйдешь из сетей,

То и перечень их будет обнулен.

Приглядись: всем плевать на твое естество,

На твои вопли: «Я не такой, как все!»,

На твой фейк анонимный, на твой статус-кво,

Тот, что был порожден чувством важности…

Нурсия после финального аккорда картинно закатила чуть раскосые глаза, поджала губки и с деланым недовольством произнесла, обращаясь больше на камеру, чем к своему парню:

— Сережа, ну что у тебя за песни такие?

— Какие, моя радость? — лучезарно улыбнулся ей Ксенофонт. Так всегда серьезный Серега улыбался только ей и никому больше.

— Невеселые какие-то…

— Как наша жизнь, милая, — задумчиво изрек Серега, ловко перебирая по ладам и выдавая на гитаре какое-то до боли знакомое соло.

— Да ну тебя! — Нурсия поднялась с валуна, потянулась всем стройным своим телом и подошла к краю утеса, любуясь с высоты на морскую даль в лучах заката. — Как можно сетовать на жизнь, когда вокруг такая красота?

— Я не сетую, любимая, — возразил Серега. — Просто я всегда начеку.

А дальше она отобрала у него гитару и, бережно отложив инструмент в сторону, обхватила его за шею руками, дабы он хоть в эту минуту позволил себе расслабиться. И он только в ее объятиях действительно позволял себе это. Их продолжительный поцелуй тоже попал во внимание камеры, о которой они попросту забыли. Всё было как в кино. И это кино почти десятилетней давности не переставало прокручиваться на компьютере время от времени.

Год спустя после того незабываемого отпуска Нурсия вышла замуж. Не за него. У Сереги тогда дела шли из рук вон плохо. Попал под сокращение, а найти другую достойную работу, как выяснилось, непросто. Еще если б он был шофером или строителем, то без работы не проходил бы и недели. А название его профессии было довольно редким: технолог молочных продуктов. Друзья и Нурсия в шутку называли его веселым молочником, в честь известной продуктовой марки. Серега не обижался, когда вместо гордого Ксенофонта его, подтрунивая, называли так. Главное, что на работе его ценили, и зарплата была такая, что деньги водились всегда. Но когда он остался без работы, все пошло кувырком, и отношения с Нурсией перечеркнула какая-то дурацкая мелкая ссора. Серега даже не помнил, из-за чего они тогда поцапались, но она ушла — как потом выяснилось, навсегда.

Сейчас у нее подрастает сын. Из надежных источников, от общих знакомых Ксенофонт, продолжавший следить за ее жизнью все эти годы, узнал, что семейная жизнь у нее дала трещину и с мужем она на пороге развода. Это означало, что у него на горизонте замаячил новый шанс, которого он все эти годы ждал, так и не построив больше отношения ни с какой другой девушкой. Ему требовалась всего одна искорка, чтобы высечь пламя, и он дождался этой искорки надежды, злорадствуя от осознания факта разрушения ее семьи. Одно лишь смущало: сын. Серега не был женат и не имел опыта общения с детьми. А тут не какой-нибудь грудничок, а довольно взрослый уже пацан шести лет. В этом возрасте ребенок прекрасно понимает, кто чужой, а кто свой. Сереге не был нужен пацан, ему была нужна эта женщина. И он выжидал, пытаясь гнать прочь сомнения, когда наконец несостоявшийся муженек уйдет в отставку.

А между тем закончился безработный апрель-домосед. Май засиял припекающим солнцем в лазурных небесах, нарядив зеленую Казань в обновки из распустившихся листьев на городских деревьях и трав на газонах. Как Серега и предполагал, горожане, уставшие от домашнего ареста, загомонили, как песцы на звероферме, звенящие мисками в клетках, почуяв близость обеда. Первый всеобщий демарш случился аккурат в День Победы. Городскую зону отдыха Лебяжье на западной окраине наводнили отдыхающие. Дымились мангалы на берегу озера, сновали толпы съехавшихся со всех районов горожан, носились велосипедисты, катились детские коляски по недавно устланным мосткам. Каждую захудалую скамейку, каждое пригодное для сидения бревнышко оккупировали для пикников. Все пространство, куда можно подъехать, превратилось в безнадежный затор из приезжающих, уезжающих и припарковавшихся автомобилей. Прибыли к берегам озер и вездесущие труженики пера из местных СМИ — они выборочно подходили к отдыхающим, задавая одни и те же вопросы: не боятся ли они заразиться китайской чумой в плотном окружении толпы?

Среди такого людского изобилия было крайне затруднительно начать общение с кем-то конкретно. Но, с полчаса погуляв по берегам порознь, трое друзей все-таки остановили выбор на компании из четырех парней, занявшей один из столиков возле озера. У них тоже чадил мангал, но как раз он Ксенофонта, Денвера и Руслана совершенно не интересовал. Важно, что трое против четверых — это справедливый расклад с предоставлением форы ничего пока не подозревавшей компании. Выбрав более слабого противника, Ксенофонт попросту перестал бы себя уважать. Он был воином, а не налетчиком, криминал презирал. Важно и то, что все четверо подходили как по возрасту (а значит, выросли в ту же эпоху, что и Серега), так и по физическим параметрам. Парни выглядели в меру запущенно, чувствовалось, что они пытаются поддерживать нужную форму и умеют дать сдачи.

— Здравствуйте, граждане! — полуофициально обратился к ним Ксенофонт, первым подойдя к их столику.

Все четверо, как по команде, настороженно уставились на незваных гостей.

— Здоровей видали! — дерзко ответил самый поджарый и нахальный. — Чего хотел?

Похоже, это были гопники из Юдино. Тем лучше. Уличную шпану Серега «любил» не меньше, чем представителей преступных группировок из прошлых времен.

— Про режим самоизоляции что-то слышали? — невозмутимо задал вопрос Ксенофонт. — Почему не сидите дома? Почему находитесь в зоне отдыха без уважительной причины?

— А че, мы одни такие, что ли? — подал голос вертлявый паренек, который все крутил головой по сторонам, как дрозд. — Вон, смотрите, сколько народу!

— А ты кто вообще такой, чтобы указывать, где нам находиться и какой режим соблюдать? — с вызовом посмотрел в глаза Ксенофонту нахальный.

Серега вмиг отметил, что вертлявый начал оправдываться, а стало быть, слаб духом и не боец. Нахальный же уверенно пошел в словесную контратаку. Это тот противник, который Сереге требовался. Своей весовой категории, образно говоря.

Конец ознакомительного фрагмента.