Я навсегда тобою ранен...

Андрей Орлов, 2011

Сбежавшие из сибирской зоны четверо зэков ограбили машину с золотыми слитками. А затем и воры, и их драгоценный груз бесследно пропали. Спустя годы в городе стали происходить загадочные убийства. Начальник уголовного розыска Артем Богатов выясняет, что все они связаны с пропавшим золотом. Богатов – мужик азартный и уже не может остановиться. Ему хочется самому выйти на след разбойников. Очертя голову он ввязывается в смертельную игру. Страсти накаляются до предела, когда Богатов влюбляется в женщину, которую спас от неминуемой гибели. Но кто спасет от смерти его самого? Может быть, любовь?..

Глава вторая

Не скажу, что, подобно Крюгеру, я погряз в пьянстве, но не смог бы в этот вечер рассуждать здраво и трезво одновременно. Из райотдела я ушел в восьмом часу, выгнал со стоянки «шестерку» 90-го года, которую за бесценок приобрел у местного автослесаря на второй день провинциальной жизни. Трясся переулками до Тальниковой, за квартал до хибары завернул в гастроном — купить пропитания. Тоскливо бродил вдоль витрин, пробивая цены. Сплошные рыбные «деликатесы» и бульонный кубизм. Насыщаемость прилавков в этой стране прямо пропорциональна уровню зарплаты в том районе, где находится прилавок. Доходы населения в хакасской глуши — достойны реквиема. А с тех пор как прокатилась волна курино-гусиного геноцида, брать вообще стало нечего. Я приобрел бутылку белого вина, ржаной хлеб, селедку в майонезе (к белому вину). Продавщица — симпатичная хакаска — стрельнула глазками: приходи, мол, как стемнеет. Я изобразил, до какой степени я сегодня импотент, поволок приобретения в машину. Помучился с разболтанной дверцей (в российских автомобилях есть три положения двери: «открыто», «закрыто» и «не закрыто»), добрался до ворот своего белокаменного особняка…

Селедку я по-братски разделил с котом, а когда он налопался и, сыто урча, поволокся на нашу общую подушку, долго сидел за столом, попивая вино. Наблюдал, как шевелятся в сумерках тяжелые тучи, похожие на клубы заводского дыма, а на юге проступают очертания гор со срезанными вершинами. О работе не думалось. Мелькали картинки из прошлого, воспоминания, подогретые вином, сливались с воображаемыми событиями, участником которых я мог бы стать, но не стал. Прикончив бутылку, я подался на крыльцо, курил, прислонясь к перилам, наслаждался ароматами сорняков.

У соседей скрипнула дверца, из сарая вышла Людмила, дородная женщина с охапкой скрученных матрасов, приветливо кивнула. Мужик опять наклюкался и ночевать будет не в супружеской кровати, а под крыльцом. Многострадальная русская женщина: и лошадь, и бык, и баба, и мужик. Тащит на себе хозяйство, а мужик — алкаш, четыре месяца на фабрике зарплату не получает, зато на самогонку всегда двадцатку находит, да еще к жене относится, как к домашней живности. Хоть бы сдох побыстрее… В прошлом месяце я не выдержал, махнул через ограду, разукрасил под хохлому и пообещал, что в следующий раз посажу и метелить его в камере будут другие. Людмила плакала, умоляла о снисхождении, пьянчужка что-то лопотал про адвоката, «влиятельных знакомых», каковых у него отродясь не бывало. Толку от этих «точечных» экзекуций? Все повально пьют и не хотят работать. Кабы не мизерные зарплаты, городок давно бы выбился в лидеры России по перепотреблению водки.

Пожалев о том, что не купил вторую бутылку (извечная русская беда, хотя и к лучшему), я вернулся в дом. Напевая: «Сложить свою голову в телеэкран и думать, что будешь умней…», сделал попытку включить телевизор. Вещание из Абакана плохое, сигнал неустойчивый, работают шесть каналов, смотреть нечего. Как всегда. Тяжелая жизнь россиян в шутках и куплетах. «Дом-2», который давно пора переделать в «Doom-2». Обгорелые трупы жителей Багдада, воронка от бомбы, испуганные уверения штатовских военных, что они не виноваты. Это чудо из Белого дома доломает-таки глобус… Ответственный чиновник выдавливал из себя что-то нескладное, начиная фразу с восхитительного: «Э-ээээ… естественно, значит, конечно…» По остальным каналам свирепствовали рекламы, предлагая шампуни, суррогатные соки, пояса для похудения, буржуинские тачки (управляй мечтой, превосходя ожидания, все такое). Стартовали новости из Абакана. Обычные новости. Деловито, элегантно, минус достоверность. В наше время тележрецам удается соблюсти баланс между чернухой и созиданием новой жизни.

— А теперь из разряда курьезов, — мило улыбнулась сексапильная ведущая. — Снова поступили сообщения о странном существе, якобы обитающем на юге нашей республики. Туристическая база «Белые зори», расположенная на востоке Алымшанского кряжа — в трех километрах севернее райцентра Рыдалов. Это уже третье сообщение за последние полгода. Вчера вечером двое отдыхающих из Новокузнецка — они не стали задерживаться на базе — по их уверению, наблюдали следующую картину. Существо в лохмотьях, высокого роста, с обросшим лицом…

Я выключил телевизор. О существе мы уже слышали — неоднократно. Странный способ привлечь отдыхающих на хиреющую базу. Только отвращает, как и большинство рекламных поделок: может, и купил бы товар, никто не говорит, что он плохой, но после такой тошнотворной рекламы…

Впрочем, всякое бывает. Мистическим загадкам нет числа. Озеро, например — в Нижегородской области, под названием Безымянное — громко хлопнуло и исчезло. Напрочь. И рыбки дохлой не осталось. Диаметр водоема был метров тридцать, глубина — пятнадцать. Смылось куда-то.

Побродив из угла в угол, я позвонил Крюгеру, не подумав, что совершаю глупость.

— Смешной ты, Артем, — усталым голосом поведала Нинель, вторая жена оперативного работника. — Пробки перегорели у твоего Крюгера. Он с работы пришел уже хорошенький. Спит, даже ужинать не стал…

— Хорошо, хоть дошел, — вздохнул я. — На сердце не жаловался?

— Да на что он только не жаловался! Плакал, ныл, стонал…

— «Стонал» и «ныл» — одно и то же, — машинально буркнул я. — Только стонут по уважительной причине.

— Ты такой грамотный, Артем, — восхитилась Нинель, — сразу видно, образованный городской человек. Слушай… — я насторожился — последнее слово она произнесла с придыханием, — а ты чем сейчас занимаешься? Ну, если не секрет, конечно…

Я представил, как под одеждой у измученной замужеством бабы начинает все вздыматься и бродить. А от мужа толку, как от белой горячки. Проблемы у него с неприличным словом. Чтобы избавить себя от аналогичного брожения, я сделал глубокий вдох и на несколько секунд отодвинул трубку от уха.

— Да так, Нинель, хозяйничаю, спать пойду скоро…

— Завидую твоей будущей жене, — вздохнула Нинель. — Ты же у нас безалкоголик. Хотя знаешь, Артем, не все еще потеряно. Никогда не поздно начать пить… Слушай, я этого хмыря не могу даже до постели доволочь! Уснул под умывалкой — и ни туда, и ни сюда…

— А ты его пни.

— Пинала.

— И какова реакция?

— Положительная. Ругается, в глаз норовит двинуть. Подниматься не хочет. Послушай, Артем, — решилась Нинель и снова в бархатистом голоске зазвучали эротичные нотки, — тебе там не одиноко?

— Одиноко, — признался я. Мне всегда одиноко.

— Приезжай, положишь его на диван. А потом мы с тобой… чай попьем.

— Извини, Нинель, — вздохнул я, — ты же умная женщина. А я не хочу потом доказывать себе, что я не последняя сволочь. Не получится у нас с тобой. Да и знаешь, лечить одиночество подобным способом — то же самое, что водкой — алкоголизм.

— Ладно, не извиняйся. — Нинель не обиделась, хотя и погрустнела. — Не нашел еще никого, Артем?

— Не нашел.

— Ищи.

— Буду.

Я положил трубку и печально подумал: хотите перемен в жизни? Переставьте двадцать семь предметов в доме. Так в Китае советуют. Красивое правило. Если наберется у вас в доме двадцать семь предметов…

Лишь однажды в этом городке мне на голову свалился секс. Яна Владимировна Островская — младший лейтенант милиции — пришла ко мне на второй день знакомства. Мы работали в одном отделе, но это не помешало ей сорвать с себя одежды и повалить меня на диван. После исполнения короткой программы она ушла — пошатываясь, сыто улыбаясь. А потом… кажется, поняла. Четыре года я работал начальником отдела собственной безопасности в РУВД большого сибирского города. Отправил за решетку начальника криминальной милиции, вплотную подбирался к обнаглевшим наркоментам. В один прекрасный день ОМОН ворвался ко мне в квартиру и неоригинально извлек с антресоли мешочек с героином. Подстраховаться я успел, и над начальством ОБН завис дамоклов меч разоблачения. Я вышел на свободу. Но мешочек с антресолей не давал мне покоя ни днем, ни ночью. Не могли вторгшиеся маски его туда засунуть. Все происходило у меня на глазах! К их визиту героин уже лежал на антресолях. Я отказывался верить в очевидное. Но через день Ирина, с которой мы прожили полтора года, сама ушла из дома. А сутки спустя я обнаружил ее в постели плейбоя, назначенного рулить криминальной милицией вместо того, которого я посадил. Эта банда была неистребима, мимикрировала подо что угодно, и моя Ирина оказалась во всем этом замешана — та самая женщина, которую я боготворил и любил больше жизни…

Рана не зарастала. Я пил по-черному. Лишился квартиры, обрел взамен ветхую комнату в сталинском доме. Отдел собственной безопасности расформировали, сотрудников разбросали по райотделам. «Ты знаешь, что такое Саяны?» — спросил однажды начальник управления полковник Стриж. «Вода такая, — буркнул, — и горы, кажется». «Причем недалеко, — согласился полковник. — Выбирай, Артем, — либо едешь начальником уголовного розыска в курортный… хм, городок — там как раз образовалась вакансия, — либо прямым ходом в психушку. Поверь, там тебя встретят с распростертыми объятиями. А Саяны — единственное, что я могу для тебя сделать: тамошний «шериф» Неваляев — мой старый боевой товарищ и неплохой мужик».

В психбольницу мне почему-то не хотелось. Умеют в наших широтах избавляться от неугодных…

Телефонный звонок посреди ночи прозвучал, как взрыв над Хиросимой. Я схватился за будильник, слетел с кровати, потащился к тумбочке, наступая на кота, который тоже хотел знать, что происходит, и вообще, поставил целью своей жизни свернуть мне шею.

Я так и чувствовал, что назревает культмассовое мероприятие.

— Артем! — Неваляев был взволнован, голос вибрировал и царапал ухо. — Живо ноги в брюки! Десять минут назад из закрытого блока психоневрологического диспансера сбежали Сивохин и Хрипач! Ваша клиентура?

— Наша… — растерялся я. Вот так фокус.

— Взломали замок, ушли через заднее крыльцо, охранника приласкали поленом, отобрали карабин… Свистнули фургон на КПП… У этих военизированных придурков хватило ума помчаться за ними на «Жигулях». Докладывают, что те рванули на Аркалы — а там кругом тайга… Охранники пробили им шины, те повытряхивались — и в лес. Одному из парней прострелили ногу, другой — подвернул. Сидят теперь на обочине и ждут помощи. Далеко не уйдут, Артем, непролазно там… В общем, ваших уже собирают, даже Крюгера, жди, сейчас за тобой заедут. Четверо сержантов из постовой, плюс ваш отдел — больше никого. Обуйся соответственно — там не паркет…

— Так пусть милиция и ловит, — возмутился я. — Операм, что ли, по тайге лазить?

— А ну цыц! — заорал Неваляев. — Едрить тебя в качель, Богатов! Кто лучше вас знает их повадки?

Тут наш шеф, к сожалению, прав. Клиенты — не из тех, что маются по психушкам с изысканным фамильным безумием. Обоих взяли в Убей-Поле месяц назад — с пальбой, фейерверком. Оба проходили психиатрическую экспертизу в закрытом блоке. Недавно освободившийся Хрипач прибыл к бывшей сожительнице и сильно осерчал, застав ее с хахалем. Хахаль прыгнул в форточку и кликнул ментов, а пока те чесались, Хрипач в капусту рубил сожительницу. То, что осталось от женщины тридцати восьми лет, наводило на некоторые сомнения в душевной вменяемости преступника. Сивохин «мигрировал» в Рыдалов из Абахи, где его ловили полгода и даже окрестили «абахинским душегубом». Этот вурдалак специализировался на одиноких мамах с малолетними детьми, проживающих в частном секторе. Выслеживал, вкрадывался в дом посреди ночи, мамашам резал горла, а над детьми надругался с нечеловеческой жестокостью. После трех эпизодов стало ясно, что работает один маньяк, определился почерк, случайные очевидцы нарисовали пару примет, и милиция наконец взялась за дело. Понимая, что гулять на воле остается недолго, Сивохин рванул в Рыдалов, где его и повязали на второй день. И Хрипача, и Сивохина раскололи, как тыкву, дело передали в суд, для порядка назначили экспертизу…

Эта ночь навсегда останется в памяти. «Рафик» прыгал по колдобинам. Мы неслись на запад от Рыдалова — в Аркалы, до которых было верст сорок с гаком. Водитель берег генератор — свет в салоне не включал. Но уже наступал рассвет, вырисовывая хмурые лица милиционеров, возбужденно дышащего Веньку Лиходеева, растянувшегося на заднем сиденье Крюгера, у которого карман отвисал, как печень у алкоголика.

— Тебя-то, Крюгер, за что привлекли? — по привычке подкалывал сослуживца Венька.

— А х-хрен его знает… — бормотал Крюгер, для которого шесть часов сна были что слону дробина. — З-за задницу, з-за что же еще… Нинель н-не разобралась, а этот М-мухтар — с-сержант Артюхов — к-как поволок меня в машину… я, ей-богу, м-мужики, ни х-хрена не соображал…

— А ты в кармане поройся, — подсказал я. — Пьешь без памяти, а дело знаешь.

— Т-точно, — обрадовался опер, полез в боковой карман, и через несколько секунд целебная жидкость заструилась из фляжки в горло.

— Сивуха, — брезгливо морщился Венька.

— Сам ты сивуха, — обиделся Крюгер, обретая способность связывать слова. — Между прочим, непутевые коллеги, это достойный дагестанский коньяк, который вы в Рыдалове не найдете ни за какие деньги. Используется в исключительных случаях.

— У нас такая большая зарплата? — не понял Венька.

— Послушайте, юноша, — в голосе Крюгера зазвучали менторские нотки, — что вы понимаете в красивой жизни? Вот почему, по-вашему, Лев Толстой всегда ходил в рубахе и лаптях?

— Почему? — спросил Венька.

— А потому что обожал хороший коньяк, дорогие сигары и красивых девочек.

Засмеялись все, даже водитель.

К месту старта таежной гонки мы прибыли минут через десять. Я уже подозревал, что командовать парадом придется мне. Первым выскочил из машины. Часы показывали четыре двадцать восемь, до рассвета еще дожить надо, но тайгу уже опутывала предутренняя хмарь. Пока проведем «перекличку», поставим задачу — пройдет еще минут десять, фонари не понадобятся. Дорогу украшал утрамбованный мордой в кювет фургон, на соседней обочине загорала заглохшая «Нива», а в кустах по левую руку что-то шевелилось — милиционеры, не особо проявляя галантность, выкорчевывали из зарослей обезноженных охранников психушки.

— Туда они пошли, — дружно показали охранники на юг. — Двое их, точно. Вооружены одним карабином.

— Слышь, старшой, — просипел Артюхов, собирая своих подчиненных, — повествуй, чего делать, а то прохладно здесь чего-то.

— Артем, эти уроды в тайге не выживут, — поучал меня очнувшийся Крюгер. — Залягут где-нибудь. В землю зароются.

— Зимовье здесь старое — в четырех верстах, — вспомнил тощенький милиционер. — Когда я маленький был, мы с батькой сюда за лисой ездили. Точно помню — версты четыре.

— Нет там зимовья, — возразил другой милиционер, — на хрена оно тут нужно? Зверья в округе с гулькин хрен осталось. Старик Савельев — он работал у нас в гараже — пасеку себе завел, мед бочками производит, а старуха его на автостанции продает.

— Туда и пойдем, — согласился я. — Артюхов, давай своих головорезов на фланги, а мы с ребятами — по центру. Да не валить толпой — рассредоточиться.

— А как рассредоточиться? — икнул не сведущий в тактических действиях лопоухий патрульный.

— Побатальонно! — зарычал я. — Пошли, пошли… Да осторожнее, мужики, нужно сделать все, чтобы не обнаружить свои трупы в новостях. Об опасности предупреждаем выстрелами в воздух. Можно на поражение…

— Нужно на поражение, — проворчал Лиходеев.

До опушки мы не добежали, в поле зрения появился еще один участник экспедиции. Подержанный «Москвич» ткнулся в хвост заглохшей «Ниве», появилось тело, отделилось от машины и не очень твердо поплыло наперерез. В предрассветной мгле проступали очертания фигуры. Неплохие, надо признаться, очертания.

— Мать честная, — ахнул Крюгер, — в наших краях объявилась медведица-шатун!

— Которой не дает уснуть медведь-храпун, — ворчливо отозвался женский голос. Силуэт «пополнения» стал отчетлив и приятен.

— Яна Владимировна, — ужаснулся я. — Прошу прощения, вы часом не сбрендили? У вас аппендицит, вас вчера из больницы выписали, вас только постельный режим спасет от глупой смерти. Янка, а ну брысь отсюда!

— Вот-вот, — подсюсюкнул Венька, — настоятельно рекомендуем вам, Яна Владимировна, пойти на хрен.

— Да ладно, не парьтесь, ребята, — отмахнулась Янка, худая рыжая девица с курносым носиком, обмазанным веснушками, и короткой прической «под бобра». — Не буду вам сильно мешать.

— С бабой веселее, — рассудительно заметил один из сержантов. — И на подвиги опять же не так тоскливо…

— Откуда вы, Яна Владимировна? У вас открылся дар предвидения по причине неизлечимой болезни? — почтительно справился Лиходеев. Он всегда обращался на «вы» к украшению нашего отдела — поскольку младше Янки на восемь лет.

— Кудыкин позвонил, — с убивающей простотой объяснила девица. — Разбудил среди ночи и поинтересовался, не желаю ли я принять участие в поисках сбежавших преступников.

— Сволочь! — заорал я. — Придушу гада! Сам-то перетрусил, мерзавец, не поехал! Вот бы его мордой в эту гребаную тайгу!!!

Злоба душила и не давала взвешенно оценивать ситуацию. Почему за ляпы бездарей должны отдуваться невиновные? Мы рвались через дремучий лес, буксуя в залежах бурелома, проклиная судьбу и тупое начальство, ожидая выстрела в живот из-под каждой коряги. Выискивали следы бегущих преступников, с чем гораздо увереннее и грамотнее справились бы поисковые собаки, о доставке которых из Абахи, разумеется, никто не подумал.

— Артем, смотри! — По недосмотру вырвавшаяся вперед Янка вдруг присела, стала разгребать свалявшуюся листву. Обнажилась выемка с топкой грязью и отпечатком сапога сорок второго размера.

— Откуда у этих ублюдков сапоги? — пробормотал Венька, расталкивая нас и жадно всматриваясь в находку.

— Сняли с охранника, пораженного поленом, — догадался я. — А второй так и бежит в больничной обуви. В лучшем случае это кроссовки.

— Островская, уйди в тыл! — схватил Крюгер за воротник Янку и чуть не пинком спровадил в куст волчьего лыка. Вместо благодарности. А сам рванулся вперед, сжимая фляжку, как божий стяг…

План действий можно было не озвучивать. Преступники измотаны, у них гудят ноги. Бегут из последних сил, причем оба — один истер ходули до кровавых мозолей (попробуйте побегать по тайге в чужой обуви), другой — отбил и расцарапал. Но оба коварны и изобретательны. Им терять нечего. Будут отбиваться. И бегут они, кстати, на бывшую охотничью заимку…

Лес редел, расступались кудлатые осины с позолотой листвы, еловый молодняк, кусты, усыпанные съедобной и не очень ягодой. Вновь зачавкало под ногами. Образовалась просека, по которой несколько дней назад проехала машина: дожди не размыли радиальный узор протектора. Обрыв в пару метров высотой, его обтекали с двух сторон заваленные каменьями тропы. За стволами проглядывал бревенчатый сруб, крыша, обитая брусом. Навес с дровами, колодец, обмазанная глиной печка, умывальник с отбитой эмалью… Я лежал за лишаистой кочкой, в двух шагах от крошечного водоема, заросшего зеленой тиной (странные метаморфозы русского языка, но такая тина испокон веков называется шмарой). Капля росы каталась в чашке кожистого растения. Птица чирикала над головой в густой листве. Из дома показался мужик преклонного возраста — в ватных штанах, стеганой жилетке, куртка из болоньи поверх жилетки, наполовину лысый. Набрал охапку дров, покосился по сторонам, засеменил обратно. На пороге споткнулся, но удержал свою ношу, поднялся с колена, исчез в недрах избушки. Я завозил локтями, выбираясь на поляну. Напрасно упыри позволили этому персонажу выйти из дома… На флангах шевелились кусты — коллеги выдвигались на исходные позиции. Я скатился в низинку и под изогнутым деревцем, разбитым молнией, нашел еще один отпечаток кирзухи. Носок направлен точно на заимку. А ведь решили замаскироваться, уроды… Я подал знак смышленому Лиходееву. Венька утер рукавом сопли, кивнул — не глупее, мол, других, уполз под куст, шурша листвой. Я снял «макарова» с предохранителя и первым выдвинулся на тропу, практически не сомневаясь в грядущих успехах…

Зимовье перестраивали, утепляли, забивали паклей щели, но контуры избы изменений не претерпели — квадратный сруб, ступенька с дверью, оконце чуть более тюремного. На южной и западной сторонах как будто не было окон, но я очертил стволом квадрат, и Венька понял — кивнул, ныряя в крапиву. Я замер у крыльца, прижавшись к брусу. Пятисекундная медитация, сочетаемая с православной молитвой… бросился в дом, прочертив балетное па и впаявшись в груду составленных друг на друга тазиков.

— Ни с места, милиция!!!

Мужик отпрянул от печки — перепуганный, оглушенный. Перед моим появлением он укладывал в нее дрова. Кочерга вывалилась из рук, он попятился, опрокинув ведро.

— Дяденька, не шевелись, — посоветовал я. Быстро пробежался по заимке — сорвал шторку, за которой был топчан, крытый шерстяным одеялом, глянул за печку, убедился в отсутствии лестницы на чердак. Венька с индейским воплем влетел в заимку — мстить за павшего товарища. Я подал знак — не буянь. Нетерпеливо повел стволом — выметайся. Венька пожал плечами и выгреб на улицу — озираясь, излучая жирный вопрос.

— Савельев? — мрачно спросил я.

Дядечка кивнул, отлипая от стены. Белый, как полотно, губы дрожали. Немного странно. Разве так должен реагировать на слово «милиция» человек, проработавший всю жизнь в системе МВД?

— Ребята, вы что? — сглотнув, поинтересовался хозяин.

— Простите, гражданин, — казенно отозвался я. — Рыдаловский уголовный розыск. Сбежали двое опасных преступников. Вы чужих не видели?

— Не видел, — лихорадочно замотал головой пенсионер. — Нет, товарищ, серьезно, я и своих-то не видел… Я рано встаю, если бы кого увидел…

— Да вы не волнуйтесь, я вам верю, — сказал я преувеличенно громко.

Мотивация старика, похоже, становилась понятной — на вешалке за телогрейкой висел черный плащ, который никак нельзя было назвать мужским. Пасечник жадно поедал меня глазами, причем одна половина мозга умоляла: уйди! Вторая слезно упрашивала: останься!

— Подпол есть? — спросил я.

Подумав, старик покачал головой. Я еще раз осмотрелся и оттянул стволом драный половик, лежащий посреди комнаты. Подпола не было. Тесанные рубанком, крашеные половицы.

— А на улице? — спросил я губами. Старик еще раз подумал и опять помотал головой.

— Извините, — сказал я. — Видимо, те, кого мы ищем, пробежали стороной. Еще раз извините, что напугали.

Дряблый подбородок задрожал, глаза наполнились слезами. Я приветливо улыбнулся и, сунув пистолет за пояс, вышел на крыльцо. Янка, сидящая за печкой, смотрела на меня с интересом. Венька рассеянно перебирал ногами вывалившиеся из поленницы чурбаки. В стороне трещали кусты — Крюгер проводил зачистку.

— Пошли, — сказал я. — Не было здесь вурдалаков.

— Ты уверен? — озадаченно почесала стволом переносицу Янка.

— Не было, — решительно заявил я. — Выдвигаемся, коллеги, время теряем, смоются же, гады…

Мы добежали до кустов, ввалились в гущу ветвей и увядающей листвы. Я хлопнул ладонью по воздуху, давая понять, что прибыли. Дураками эти трое не были — не вникая в тонкости, сообразили, что предстоят интересные события. Я помчался обратно по широкой дуге, продрался сквозь кусты, зигзагами одолел участок редколесья и через минуту уже сидел за развесистой осиной метрах в тридцати от навеса с дровами. Имелся у старика Савельева погреб! Воровато озираясь, он выбрался из зимовья с мукой на заслуженно-милицейской физиономии, потрюхал под навес, подтягивая мотню. Согнувшись в три погибели, принялся отгребать разбросанные под поленницей дрова, по которым еще недавно топтался Венька. Обнажилось прибежище бесов — жестяная крышка погреба без выступающих элементов. Старик отодвинул крышку, что-то промямлил в подвальное нутро. Скрипнула лестница, полезла подземная нечисть. Красавчики те еще. Сивохин сверкнул «волчьей пастью» — у этой мрази стойкий комплекс к собственной внешности, — выкарабкался из погреба, оттолкнув старика, наладил ствол в пузо.

— Сымай куртец, дедуля, тебе он уже на хрен не нужен…

Савельев срывал пальцы, пуговицы не слушались. За Сивохиным, похабно скалясь, выбрался Хрипач — бритый череп со шрамом. Не сказать, что сильный, но прилично накачанный. И зачем такой нечисти в зоне оборудуют спортзалы? Он волок связанную женщину в ночной сорочке. Та мычала, жилы на висках надулись, побелели. Рот был замотан ветошью. В глазах у женщины стояли слезы, ночнушка порвалась — похоже, в подвале подонки неплохо проводили время.

Они вертели головами, щерились, нервно хихикали.

— И портки сымай, дедуля, — ткнул Сивохин старику в живот, отчего тот не устоял и упал на чурбак, вскрикнув от боли.

— И вообще тащи весь прикид, — ощерился Хрипач. — Дальняя дорога предстоит.

— Лишь бы не в казенный дом, — гоготнул Сивохин.

— И для телочки шкурки тащи, — бросил Хрипач, — не в ночнушке же побежит.

— Пожалейте Эмму, парни… — взмолился старик. — Вы же обещали, что не тронете ее… Я милиции сказал: не видел вас — все как вы просили… Лучше меня возьмите…

Эмма замычала, задергалась. Старик метнулся к ней — Сивохин сделал подсечку, и доверчивый старец покатился по поляне, загибаясь от боли. Подонки гоготали. Я плавно надавил на спусковой крючок — «макаров» гавкнул. Берданку вырвало из клешни Сивохина, отбросило. Упырь схватился за ужаленную руку, затравленно завертел головой.

— Не двигаться! — рявкнул из-за дерева Крюгер. — Вы окружены!

— Вязало!!! — истошно завопил Сивохин.

Скачок — он помчался догонять карабин. Грохнуло со всех сторон. Беглец завертелся, как веретено, рухнул на колено, физиономия затряслась от страха. Матерно верещал Хрипач. Блеснул нож. Беглый прижал к себе женщину, слившись с ней в жутковатом танце, вдавил лезвие в горло и начал медленно отходить.

— Я пришью ее! — орал он на весь лес. — Не подходить, волки позорные, я пришью ее!!!

До ближайшего кустарника он худо-бедно добрался, но так орал, что не слышал шороха у себя за спиной. Венька выкатился колобком, молодец парень. Взлетел, как на пружинке, рукоятью по башке, вывернул локоть. Мы с Сивохиным уже столкнулись — ахнула грудина, я схватил его за ворот, коленом в пузо, швырнул на поленницу, которая тут же дрогнула и стала разваливаться. Складываясь, улеглась на землю женщина. Винтом пролетел Хрипач, пораженный каблуком в гребень подвздошной кости (которая над ягодицей), выронив нож, поднялся, отступил… и страх затопил расписанную шрамами физиономию — нога провалилась в погреб, он замахал руками, загремел, ломая лестницу.

— Ух ты, — восхищенно вымолвил Венька, осторожно приближаясь к краю. Вытянул шею. — Как низко пал…

Я выдернул Сивохина из разоренной поленницы. Он пускал пузыри, держался за живот и уже готов был выстрелить в меня залпом блевотины.

— В животе ураган, дружок? — злорадно осведомился я и прямым в переносицу отправил негодяя в нокдаун.

Все.

— Аминь и аллилуйя, — жизнерадостно возвестил Венька, смыкая грязные ладони.

— Обошлось, — прокомментировал из куста Крюгер.

Подошла, держась за удаленный аппендицит, Янка.

— Умотали вы меня, мужики, болею я чего-то…

— Предупреждали вас, Яна Владимировна, — проворчал Венька. — Но нет, вы к каждой бочке затычка. Вам нужно постоянно контролировать мужиков, поскольку мужики тупые… Крюгер, вылезай из куста, в конце концов, ты же не бог, а мы не Моисеи.

— А я и отсюда могу погавкать, — огрызнулся Крюгер.

— А при чем тут бог? — не поняла Янка.

— Как? — сказал Венька. — Моисей. Человек, который знал короткую дорогу. Сейчас мы проведем маленький тест на «АйКью».

— А что такое «АйКью»? — спросил из куста Крюгер.

— Тест закончен, — вздохнул Венька.

Мы со стариком распутывали женщину.

— Вы уж простите меня, — шептал старик, делая просящие глаза. — Они сказали, что убьют Эмму, если я признаюсь вам, что они здесь… Я не мог… Она моя племянница, последняя родственница на этой земле…

— Нормально, мужик, — отмахнулся я. — Понимаем, не дураки. Одно непонятно — на что ты рассчитывал? На честное слово, данное истинными джентльменами?

Венька дважды выстрелил в воздух. Женщина вздрогнула, подтянула колени, машинально прикрывая прорехи в ночнушке.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — Будем надеяться, что скоро сюда прибудет транспорт и люди в погонах.

Крюгер притащил из дома черный плащ, набросил женщине на плечи. У нее были большие голубые глаза, загорелые ноги. Тонкие сеточки в уголках глаз печально свидетельствовали о том, что время не стоит на месте.

— Они над вами надругались? — спросил я.

Она сглотнула и сделала попытку улыбнуться.

— Нет… Только пытались… Тот, что в шрамах, терзал свой огрызок, потом взбесился, по щеке меня ударил… Волновался сильно… А второй хоть и вел себя по-хамски… мне показалось, он боится женщин…

— Зато детей он не боится, — плюнула в скрюченного Сивохина Янка.

Я помог женщине подняться, отвел под березу, где у старика имелось «место для курения» — доска на двух пеньках.

— Мне кажется, я вас где-то видел, мэм… Не в клубной ли библиотеке? На вас еще очки были — такие большие, тяжелые… Ну, конечно, вы работаете в библиотеке..

— Работаю, — не стала она спорить. — А вы в последний раз взяли у меня трехтомник Рекса Стаута и не торопитесь возвращать.

— Не прочел еще, — смутился я. — Сами видите, чем приходится заниматься в свободное от работы время. Вы еще пытались навязать мне новый опус Олеси Рабской про жителей Рублевского шоссе — жутко интересно, особенно таежному обитателю. Вы так смешно уверяли, что в Москве это хит продаж номер один и на все Саяны дали только один экземпляр…

— Не сочиняйте, — она шутливо ударила меня по плечу (то есть, в принципе, очнулась). — Про единственный экземпляр я вам не говорила…

Прибыл «УАЗ»-микроавтобус, прибежали патрульные, довольные тем, что оказались не при делах. Беглецов загрузили в передвижной обезьянник, старик Савельев выразил желание остаться на пасеке (показания тщательным образом запротоколировали), остальные по моросящему дождю потянулись в Рыдалов…

Начальство смилостивилось — разрешило поспать до обеда. Но это никак не повлияло на мое желание обмотать Кудыкина вокруг стояка отопления. Я проводил Эмму до дома. Она проживала в одноэтажном двухквартирном строении. Яблоневый переулок выходил на Советскую улицу. Женщину лихорадило, она куталась в тонкий плащ и мою куртку без утеплителя. Много говорила, хотя и смущалась своей многословности. О том, как развелась с журналистом, страдающим творческими запоями (и запорами), перебралась из большого города в Рыдалов. Решение трудное и осознанное — убраться подальше от цивилизации, не думать о деньгах, изменить жизнь. О старике Савельеве, который сделал ей полдома, снабжает пчелиным творчеством (которое она терпеть не может) и норовит поделиться последним. Сегодня в библиотеке выходной, по приглашению родственника решила провести ночь в бору, вечером он ее привез, обещал на рассвете показать отличное грибное местечко в Коровьей балке…

— Выходной — это славно, Эмма, — притормозил я у калитки. — Выпейте чего-нибудь горячего, укройтесь одеялом и постарайтесь уснуть. А как проснетесь, никуда не ходите. Посмотрите сериал, а лучше несколько сериалов — уж с этим добром у нас порядок. Забудьте про домашние дела.

Она кивнула, грустно улыбнулась.

— У вас кровь на виске запеклась, Артем. Пойдемте, я промою вашу боевую рану.

— Да надо ли? — засмущался я. — Мало вам потрясений?

— Невелико потрясение, — она взяла меня за рукав. — Пойдемте, Артем, не жеманьтесь. Вы сами ничего не сделаете со своей головой. Для того ли милиционеру голова, чтобы ее лечить?

Впоследствии выяснилось, что у «бесплатного спасателя» промокло все, и если немедленно не принять меры, то новогодняя кома начнется на четыре месяца раньше. Я уснул через два часа, закутанный в десяток одеял, умиротворенный, почти счастливый, а в подмышку сопела женщина с пепельными волосами, о которой я узнал, кажется, все…