Кто против нас. Повесть-притча

Андрей Новиков-Ланской

В основе повести-притчи известного московского писателя и художника Андрея Новикова-Ланского – духовное становление человека, переживающего мистический опыт Сталинградской битвы.

Глава шестая

Нельзя будет оставаться дома, но в мир идти, неся дары.

Препятствия возникнут на пути, но будут преодолены легко, ведь к ним готовятся, о них давно известно.

Опасности же более кажутся, чем существуют.

За пределами своей земли правитель и его подданные будут успешны, своей силой и любовью обнимут многие народы.

«Свитки»

Оправившись от первого шока, Гедройц испытал радость и облегчение, понимая, что только что избежал чудовищного несчастного случая — и вдруг ему вспомнилось предупреждение директора музея о какой-то опасности.

Он сопоставил его и с обыском его вещей в номере, и с этим происшествием — пожалуй, всё это могло быть и неслучайно.

Странные совпадения: сначала кто-то копается в его вещах, а потом ему на голову летит тяжелое зеркало.

Хотя к такому нападению надо готовиться, надо всё точно рассчитать — нет, конечно, всё это маловероятно.

И тем не менее, теперь у Гедройца появилось ощущение, что разговоры об опасности не были пустыми.

Но если его хотели убить, то зачем? — никакого мотива нет; покушавшийся мог быть, конечно, и просто сумасшедшим, вообразившим, что должен за что-то наказать Гедройца или что тот ему чем-то опасен.

Хотя так мог подумать не только сумасшедший: не исключено, что Гедройц случайно, незаметно для себя, сделал или сказал что-то, что показалось кому-то опасным.

Но кто же, кто может быть против него сейчас? — и ведь возможно, его начали преследовать ещё в Москве, просто он этого не замечал.

Надо внимательнее вспомнить всех, с кем он более или менее близко общался в последние дни.

Нет, не получается, все его собеседники — случайные, несчастные, добродушные люди, ничем он их не злил, только выслушивал и утешал.

И пожалуй, только с директором музея, с Владимиром Ильичом, он говорил о чём-то серьёзном — предупреждал же его старик, говорил, что нужно быть осторожнее, про исчезнувшего историка из Германии всё толковал, а он тогда не обратил внимания.

Андрей позвонил директору музея и рассказал о случившемся с ним, от волнения приукрашивая события и всё больше пугаясь собственного рассказа.

Тот внимательно слушал его, время от времени осуждающе цокал, а потом стал монотонно повторять все те же слова — об опасности, о пропавшем немце, о том, что лучше бы скорее уехать — и Гедройц был не слишком утешен разговором с Владимиром Ильичем.

После событий сегодняшнего дня он пребывал в состоянии немалого возбуждения и всерьёз опасался бессонницы, поэтому достал из холодильника две бутылки местного пива с ярко-красной этикеткой и быстро их выпил.

Вскоре он погрузился в нетвёрдый сон, ему снилось, что он усердно работает, оклеивает золотой бумагой безымянную статую в городском саду.

Блестящие квадраты плохо ложатся на неровную поверхность мрамора, рвутся и осыпаются, а мрамор крошится.

Когда он закончил с бумагой, то подвёл провода семи прожекторов, сдвинул фонари, нацелил на фигуру, собрал прохожих к тёмному силуэту и вдруг врубил весь свет сразу — и отражением тысячи солнц сверкнул золотой бог Яхва, и ослепил его, и сошёл на землю.

Гедройц проснулся в ярких утренних лучах, пробившихся сквозь неплотно занавешенное окно.