Мистика Севера

Андрей Ефремов (Брэм)

Описаны загадочные и таинственные истории, происходившие в разное время на севере России, в частности, в Якутии. Основная часть книги – это рассказы на основе писем и отзывов людей, прочитавших мою книгу «Мистическая Якутия». За что я им выражаю огромную благодарность. Несколько рассказов в этом сборнике – это расшифровка диктофонных записей живых бесед и рукописных заметок. Уверен, читателю будет интересно.

Рыжая лисица, несущая смерть

В глуши необъятной Якутской тайги можно встретить загадочные необитаемые поселения — «отох», в переводе с якутского «покинутое жилище». У случайного путника вызывает недоумение тот факт, что все вещи: скарб, орудия труда, посуда, постель, находятся строго на своих местах, — будто десятилетиями ждут своих хозяев. Нет только одежды и огнестрельного оружия.

В детстве мы с ребятами одногодками нередко находили в таежной глуши небольшие заброшенные пустые балаганы, с камельками и подвалами. Но чаще всего эти постройки принадлежали либо отшельникам, охотникам, либо представляли собой схроны: во время гражданской войны престарелые родители прятали там своих детей призывного возраста, как от белых, так и от красных. Под камельком выкапывалась яма, вход в яму искусно маскировался, и когда возникала опасность, молодой человек там укрывался.

Однажды мне рассказали, что в одном таком таежном балагане в 80-х годах прошлого века охотники обнаружили в глуши тайги амбар — огромный схрон старинных икон. Сообщили о находке в ближайший сельсовет, оттуда в город. На следующий же день прилетел вертолет, люди погрузили все образа на борт. Что стало с иконами дальше — неизвестно.

Начиная с семилетнего возраста, я каждое лето проводил в деревнях. Примерно с десяти лет стал работать в школьных бригадах на сенокосе. И так вплоть до службы в рядах Советской Армии. По малолетству бригады посылались на работы недалеко от деревень, туда можно за малое время дойти пешком или доехать на велосипедах. По окончании пятого класса нас на весь сезон отвозили за несколько десятков километров от села куда-нибудь в глушь. Нами руководили взрослые — пара учителей и стариков. Работали от зари до зари. Единственный выходной — воскресенье. В этот день с утра, либо в субботу после работы, я со старшеклассниками либо охотился в тайге, либо с утра пораньше уходил в деревню — на вечерние танцы в клубе. А уже поздно ночью мы возвращались. Два-три десятка километров пешком — для нас это было не расстояние.

Так вот, не знаю, как назвать эти таинственные безлюдные таежные поселения — сайылык — у якутов это летнее поселение, располагающееся недалеко от деревни или поселка — или какие-то стародавние малые селения. Но я с пацанами выходил на них дважды — в 1971-м и в 1972-м годах. В 1971-м — это произошло в Мегино-Кангаласском районе, а в 1972-м году — в Верхневилюйском. Оба необитаемых поселения были похожи друг на друга как зеркальные отражения.

Последний случай мне запомнился лучше. Школьная бригада располагалась в озерной местности Харбалах. Там, недалеко от речки, стояла древняя юрта, с постоянно протекавшей во время дождей крышей, которую никто из нас не догадывался залатать — хотя бы засыпать землей. В юрте располагались мальчики. Девочки жили в палатках, но когда была прохладная погода, они перебирались в юрту: там был очаг. Всего нас было человек двадцать.

Помню, в юрте без дела валялись два старинных длинноствольных тяжелых кремневых ружья, которые когда-то принадлежали жившему здесь отшельнику. Кроме меня эти ружья ни у кого не вызывали интереса.

В одно из воскресных дней ребята решили пройтись по тайге. Не помню, чтобы мы брали у взрослых ружья, наверное, просто вздумали прогуляться. Часа через три по еле различимым тропам вышли на очередное открытое место. Озеро, юрты, — будто сайылык (летнее поселение, як). Но мы знаем, что рядом никакой деревни нет, — значит это не сайылык, а именно, пусть и маленькое, но поселение! И ни одного живого человека!

Примерно восемь-десять вполне крепких балагана. Видно, что старинные. В несколько жилищ мы заходили. Слева от входа — очаг (камелек) с остатками золы и пепла. Столы, ороны (нары) с постеленными на них облезлыми шкурами, столы, скамьи, на местах домашняя утварь — такое впечатление, будто хозяева просто куда-то отлучились, и вот-вот вернутся. Все чисто, аккуратно, и ухоженно.

На стенах местами развешана старинная конская сбруя. На резных полках аккуратно стоят самовары, старинная посуда, котелки, шкатулки, туяски, чороны, на столе лежат огромные старинные портняжные ножницы с иностранными клеймами, ножи, ложки, винтовые замки, высохшие лучные самострелы, и многое другое.

Меня очень заинтересовали старинные курковые ружейные механизмы, — конечно же, хозяева жилищ были охотниками, и им нередко приходилось ремонтировать свои ружья. Но при этом ни одного ружья в жилищах не было! Мне это показалось странным, ведь даже в мое время в любой деревенской семье было большое количество ружей и винтовок, часто даже у детей. Недалеко от юрт находились подвалы, это было видно по обитым изрядно истлевшими звериными шкурами крышкам. Но мы их почему-то не открывали.

Никто из пацанов толком не мог объяснить — что же это было — сайылык, или заброшенное древнее поселение? Но суеверные ребята говорили, что отсюда ничего нельзя брать, это «аи» — грех, иначе быть худу. После того, как мы оттуда ушли, про эти пустые древние поселения никто из нас не вспоминал. В повседневной суете все быстро забылось.

Надо признаться, один ружейный курковый механизм я сунул себе в карман. И более сорока лет он у меня болтался без толку в ящике среди домашних инструментов. И, глядя на него, я вспоминал про это заброшенное поселение. Впоследствии механизм бесследно исчез.

Многие годы я пытался найти объяснение — почему эти селения были оставлены людьми. Ответ был только один: здесь когда-то бушевала смертельная эпидемия: чума, холера, оспа, или проказа; и выжившие люди попросту оставляли свои хозяйства и вещи, даже очень ценные, и уходили из этих мест куда подальше. С собой брали только самое необходимое: оружие для самообороны и добывания пищи, одежду. Выживали одиночки, либо малые семьи. В XVII–XIX веках эти болезни, массово уносившие жизни людей, имели общее название «моровая язва», или «моровое поветрие». Консультации у специалистов Якутского института гуманитарных исследований подтвердили мою догадку. Зафиксированы случаи, когда людей подвигали на оставление насиженных мест шаманы, — они по наитию свыше заранее предчувствовали наступление прихода эпидемии.

Так произошло с целым городом на Собачьей реке (ныне река Индигирка) — Зашиверск. Название города подразумевает, что город находится «за шиверами» — за порогами, заложенном в 1639 году и исчезнувшем с лица земли в XIX веке: несколько последовавших одна за другой эпидемий оспы полностью уничтожили население.

Город был форпостом освоения русскими первопроходцами Индигирского региона. Здесь служилые и промышленные люди останавливались на отдых, получали снаряжение, пополняли запасы продовольствия. С этим трагическим событием связано много легенд изложенных в книге академиков А.П.Деревянко и А.П.Окладникова «Древний Зашиверск».

Академики обрисовывают трагедию города так: когда-то у стен Зашиверска устраивались многолюдные ярмарки, на которые со всех концов тундры и тайги съезжались люди, привозившие драгоценную пушнину — «мягкую рухлядь», поделки из кости, мясные, рыбные продукты, и другой товар. Из ворот крепости, увенчанных высокой башней с колокольней, выходили купцы в живописных одеждах, украшенных разноцветным ярким бисером, они выносили на торговлю различные изделия из железа, а также «огненную воду». Прежде чем начинался торг, священник и шаман обходили ряды и каждый на свой лад благословлял разложенные товары. Для населения, скучавшего от отсутствия увеселительных заведений, ярмарки становились, конечно, красочным представлением.

Однажды, во время ярмарки, увидев один богато окованный сундук, шаман потребовал немедленно вырубить в Индигирке прорубь и утопить этот короб. Но священник воспротивился, и заявил, что скорее утопит в проруби самого шамана, чем такую ценность. Свидетелям перепалка представителей язычества и христианства дала лишний повод повеселиться и пищу для пересудов. Сундук открыли, толпа народа устремилась к нему и мгновенно раскупила украшения, драгоценности и яркие ткани. Через несколько дней в городе появилась страшная гостья — черная оспа. От нее вымерли все жители, в том числе и сам священник. А немногие оставшиеся в живых, которым, конечно-же, было уже не до веселья, убежали из города, разнося инфекцию и смерть по всем окрестностям.

По другому устному преданию, живший в Зашиверске сильный шаман еще до начала эпидемии внутренним взором увидел, что в одной посылке прислали огненно-красную лисицу и вместе с ней — «большую беду». Он стал уговаривать людей уйти побыстрее в горы, но, увы, только сорок человек послушались ойуна и покинули город.

Через несколько дней шаман послал свою супругу посмотреть, как обстоят дела в городе. Возвратившись, она сообщила, что «дым выходит из трубы только одного дома». И шаман тут же отметил, что «оспа пришла и к ним, притаившись в шапке жены». Он тут же заставил всех беглецов зайти в юрту, запереться, и не смотреть в окна, а сам вышел на сражение со страшной гостьей. Во дворе поднялся ужасный шум. Несколько человек не вытерпели и подошли к окнам: во дворе сражались два страшных быка с огненными зеницами — пестрый и черный. Испугавшись, люди отпрянули назад и затаились в страхе. Лишь поздно вечером в юрту вошел изможденный и мокрый от пота шаман и с трудом промолвил: «Я победил оспу. Она ушла обратно». Эти сорок человек вернулись в город, но их было слишком мало, чтобы оживить его.

Зашиверск так и не восстановился, канул в лету.