Лис. Град проклятых

Андрей Ермолаев, 2023

Тьма тянет свои жадные щупальца к душам жителей дряговичской земли, явив людям своего нового избранника – Зверя. Он непреклонен, жесток, расчетлив и чудовищно силен – и нет пока силы, способной противостоять ему и его новой религии. Боярин Лисослав Велимович (а для друзей просто Лис) и его товарищ, волколак Лесобор, после гибели Черномора, отправляются своей дорогой – помогать людям в их борьбе с порождениями Кромки. Там где есть свет, всегда в тенях прячется тьма, и пути героев неизбежно пересекутся с путем Зверя. Богатырям Черномора предстоит встретиться и схватиться с самими страшными порождениями Кромки, ведь именно им пророчество Баяново предсказывало вступить в бой за людей и силы света на грешной, терзаемой голодом и раздорами Земле. Продолжение цикла "Между Навью и Явью". Оформление обложки – авторское.

1 глава. Клятая Встреча

«Мы навлекаем на себя ненависть, делая как добро, так и зло».

Никколо Макиавелли.

Дряговичская земля никогда не славилась урожаями, дичиной или серебром. Тысячи комаров, гнуса и оводов, заклятые, глухие места куда ворон костей не таскал — вот все богатство местной земли, сказал бы человек сторонний. И был бы прав лишь отчасти. Не было здесь и многолюдно, но местные болота давали руду, а она — кровь в жилах любой рати, любого войска! А потому землю эту всегда старались прибрать к рукам — готы, гунны, авары, а за ними варяжские и местные, славянские князья. Болота хранят память о тысячах чужих ратников — порубанные, пострелянные ядовитыми стрелами, они спят вечным сном в их топях. Порой и сами болота выплескивали хищное щупальце из своих недр в чужие земли: быстрые, жилистые местные воины в своем легком вооружении, легкой, напористой, особой походкой, присущей только жителям этих земель, ходили далеко окрест, брали на копье чужие городки и села. И тогда тянулись вереницы понурых пленных в недра дряговичской земли. Для многих из них судьба была горче смерти: темные, суровые боги местных земель — всегда были голодны до человечины. Топи дрягвы и до прорыва Кромки были местами мрачными, с чертовщиной и нежитью. Казалось, так будет всегда, но Великий князь Владимир сумел железной рукой покорить местные земли. Сумел даже больше — принес в местные городки и веси христианство, порядок и закон. Впрочем, только в города: вне их местные, кто тайком, а кто и открыто — продолжали поклоняться своим темным богам. Теперь же, с нашествием нежити — все стало куда гаже и страшнее.

Могучий рыжий жеребец, под стать наезднику шумно фыркнул, запрядав ушами — потревоженные оводы-кровососы недовольно загудели, взметнувшись звенящим облаком. Всадник, плечистый рыжеволосый усач, лениво махнул сорванной на ходу ветвью, отправляя кровососущую нежить в последний путь. Иногда всадник умиротворенный привычным покачиванием в седле приподнимался в стременах — чтобы оглядеться и не задремать. Деревья в лесу становились все ниже и реже: их место занимали приземистые, мохнатые кусты с разлапистыми кронами, а трава все чаще пятналась бесчисленными, покачивающимися от ветра ржавыми бутонами гравилата и ярко-желтыми цветами зверобоя. По одному лишь этому, не будь дороги, путник мог бы понять, что идет верным путем — вся эта поросль обожала болотистую, водянистую почву, а значит вскоре пойдут уже и земли туровского княжества. Где-то совсем неподалеку запричитала перепелка, но себя не показала, и всадник разочаровано опустил руку, потянувшуюся было к луку — вот уже вторую неделю приходилось грызть только сухари да каменно-сушенную оленину. Эх, как же славно было б поохотиться и добыть кус свежего мяса!

Рядом с всадником флегматично плелись еще две лошади, загруженные его вещами: шлемом с кольчужной сеткой, защищающей затылок и шею, массивной рогатиной с широким наконечником, небольшой секирой, несколькими связками метательных копий и запасных стрел. Свою бронь, длинную, до колен, кольчугу и островерхий шлем с лисьим хвостом, всадник так же сгрузил на заводного. Щурясь от солнца, он подставлял покрытую лишь рубахой широкую грудь свежему ветерку. В землях подвластных киевскому князю было вполне безопасно даже ночью: по дорогам, то и дело, проезжали путники, да конные дозоры окольчуженных молодцеватых бородачей, которые, видя серебряный диск богатырского оберега, почтительно кивали путнику. От них же, да от прохожего люда, узнавали вести с окрестных земель: там вон, недалече, в сельце Икотка, повадился озоровать упыренышь — людей побаивается, на глаза старается не попадаться, но кур, сученок, душит регулярно и кровь их пьет. Издалече передавались иные слухи — одни страшнее других: спустилось с гор, аль еще с каких мест, неведомое племя песьеглавцев на погибель всему роду людскому. Видели таких их недалече — в ближних землях уже. На договоры не идут, требуют от местных принятия веры и власти их звериной — чтобы отринули православие и крест, потому как все не их веры — враги песьеглавцам. Шли разговоры и о другой напасти: в соседской Кривой пятке, мужик с русалкой блудить удумал. Или с козой — дело темное, толки ходят разные. Ясно было про него только одно — с бесом мужик связался, всем нам на погибель, а, следовательно, туда незамедлительно нужен богатырь Черномора. На такие вести, когда они звучали в раз пятый или шестой, причем в разных деревнях и с разными людьми, Лис глубокомысленно хмыкал и обещал оказать самое активное участие в низложении зла и защите христианства.

Ныне же они, вот уже несколько дней, вступили в земли туровские: бородачей-дозорных больше на дороге не попадалось, да и путников на дороге резко поубавилось, но всадник и здесь был невозмутим — к бою он был готов всегда, а об опасности его предупредят заранее. Дорога петляла среди леса и холмов белой лентой, а издали доносился еле различимый звон колоколен — стало быть, Камышелог, старинный град вдоль пути к Турову, совсем близко. Мужчина покосился на молчаливого попутчика, мелкого, с виду юркого, чернявого мужичка идущего пешком рядом, вздохнул, покачав головой.

— Ну, вопрошай уже. Чего тянешь — вижу ж гнет тебя.

Мужичишко какое-то время шел молча, продолжая супиться, но все же, жизнелюбивая, легкая натура взяла свое:

— Бес — один ты — человек в нашем обчестве. Да и то — конь, — обратился волколак к животному вместо его наездника. Редкий случай — лошади обычно боялись Лесобора, но конь боярина, настоящий, боевой, относился к нему ровно и с терпением. — Пусть конь, но куда лучше и приятнее с тобой поболтать, чем с твоим упертым и грубым хозяином.

— Ну-ну, — Лисослав встопорщил усы. — Бес и впрямь ладный друг по разговорам. Однако ж и меня избегать долго — не выйдет.

— Отчего Волшана не позвал с собой? — отозвался Лесобор, после короткого раздумья, подозрительно покосившись на витязя. — Он тоже перевертыш. Да и покрепче меня будет. Молодой, сильный.

— Так и есть — покрепче.

— И в кругу богатырей был с тобой заедино.

— Все так.

— Так от чего меня с собой, а не его?

— А отчего тебя в кругу не было? — грозно улыбнувшись, уточнил витязь.

— Опять начинаешь?! Хочешь снова разругаться? — взбеленился волколак.

— Так я и не ругался. Это ты бесишься как оводом укушенный.

— Лис, матушку твою за ногу — я думал, что опосля церквы, где я спас твою боярскую голову — мы можем доверять друг другу, а ты?!

— А я думал, что повидаюсь с Черномором, быстренько побьем всю обнаглевшую Кромку, а главному Кромешнику под хвост раскаленный кол вобьем — и по домам. Но ведь так не случилось, верно?

— Лис! — рыкнул Лесобор и на мгновение у него прорезались не по-людски длинные клыки.

— Ты на меня не скалься, — погрозил ему пальцем десятник. — А то я мастак головы рубать, когда шибко переживать начинаю. Куда как пострашнее видывал, да жив вон еще. Недоверие к тебе, оттого что темнишь ты и недоговариваешь. В страшный момент, когда ты нужен был — тебя в круге не случилось. И когда израдец*¹ мертвил Черномора, а из Навьи нам сам Ад улыбался и лапами махал — тебя тоже не было!

От одного воспоминания перекошенных ревом рож демонов, громадного как гора корабля, из которого во-все стороны шевелились слизистые щупальца Тьмы, а борта топорщились человеческими ногтями, его передернуло. Клятый католик убил единственного, кого можно было расспросить обо всем! Убил и сбежал от его меча за Кромку. Спроста ли? Или то знак какой — ему было не разглядеть, но чуйка подсказывала — тут-то сказки не конец. Да и не когда было разглядывать: через борт ревущего как целое стадо зверей-элефантусов, корабля, вниз, к ним, избранным богатырям, посыпались его отвратительные обитатели, и там уже совсем стало не до предателя.

— Мы такое там зрели — ни в одном писании о таком не говорилось! Где был?

— Не могу я сказать, — волколак поджал обиженно губы. — Вот никак не могу. Но плохого — никому не творил. Могу, чем хошь поклясться! Поверь — никакого зла и в голове не было!

— Ишь ты — поверь ему, — усмехнулся боярин. — Ладно-ладно — будя. Верю.

— Чего это вдруг?

— А того — старый витязь невозмутимо отмахнул веткой особо нахального слепня, пытавшегося залезть в глаз уже ему, а не коню. — Я на рати с измолоду: как батя в двенадцать лет в первый поход взял — так из клятых войн не вылезаю! А мне сейчас сорок три года, стал быть, более трех десятков лет ратюсь. Ужель думаешь, что я б дожил до своих лет, коли лжу от правды б не отличал?

— Тогда зачем мне кровь портил? — вновь вскинулся мужичок.

— Ты не шуми, не шуми, — прирыкнул на него боярин. — То в назидание. Шляисся где ни попадя, когда весь Свет людской в опасности был. Кто знает — не совладали б — и тебя б, дурака, тоже б не стало со всеми твоими надобностями. Все, кто в кругу был — теперь братья и сестры, а ты — отсутствовал, хоть и с оберегом, избранник, мать твою растак!

Мужичок кивнул, виновато потупясь, и боярин продолжил назидательно:

— Все братья и сестры, и у всех — свое дело теперь: малое ли, великое ли, но каждый свое сдюжить должен. Мы — теперь семья богатырей.

— И ляхит-израдец — тоже семья? — не смог не съехидничать все еще обиженный Лесобор.

Боярин посмурнел, будто надкусил что-то кислое.

— Клятое дело. И он, как же без него. Семью — не выбирают. Коли выбрал амулет его — значит, зачем-то, нужен был. А то, что решил такое содеять — кто сказывал, что в семье убогих не бывает? И-эх, чтоб на это сказал б Святослав? Позор, да и только.

— Так отчего ж Волшана не позвал с собой? Или Андрея — он же гридь? Как раз тебе в подмогу — общий язык нашли б.

— У Волшана и Андрея — свое дело назначено, у меня свое. А ты, не успевший — мне в поруки в самый раз будешь.

— Та накой я тебе?

Старый витязь покосился на волколака.

— Я — боярин из простых — из невеликой семьи, без дара какого смертоносного. Только и умею, что мечом вертеть, да уматерить по макушку при необходимости. Вдвоем и впрямь сподручнее будет в это клятое время.

— Так ты ж нежить мертвил толпами?! Я сам зрел?

— Мертвил, — кивнул боярин. — Много для того ума надо? Да и то от оберега силы нахлынули, да от Лисы — вот та была сильной ведьмой. Нежить же была сплошь — мелки бесы да черти. Я — ратный муж. Мой путь — путь меча, и в этой схватке с Тьмой, такому как я — будет сложно. Но и я желаю быть полезным новой семье.

— И что ты надумал?

— Нет, ты посмотри на него! — вместо ответа встрепенулся в седле полусонный витязь.

— На кого? — не понял Лесобор, торопливо обшаривая взглядом пространство округ. Какой-то Евин сын*² узрел то, что он, волколак не заметил? Быть такого не может!

— Да вон! — кивнул на старое дерево, нависающее опустившее разлапистую мохнатую ветвь над дорогой. Волколак вгляделся до рези в глазах, но ничего не заметил.

— Там ни хрена! — заключил он, сердито поглядывая на собеседника. — Ежель не хочешь отвечать — так бы и сказывал, а не придумывал. Ужель такое вместно такому боярину?

— Нам и не такое «вместно» при необходимости! — Лис озорно подмигнув, потянул из налуча лук — стрела свистнула, скрывшись в зеленой кроне. Мгновение ничего не происходило, но потом, с протяжным «у-у-х-х-х!» на дорогу свалилось «нечто». По началу Лесобор решил что богатырь стрелой сшиб заскрипевшую ветку, но когда она вдруг вскочила на три тонкие, ветвистые лозы, выдернула из себя стрелу и с громким, недовольным кудахтаньем, шурша листвой и перебирая тонкими словно паучьими лапами, стремительно юркнуло в лес — лицо оборотня вытянулось едва не вдвое.

— Какого хрена? — проводив взглядом удаляющееся нечто, спросил волколак витязя, невозмутимо убирающего лук на место. — Что это?

— Лешаченок, — ответил десятник. — аль не видел таких?

— Подобных? Ни разу — я ж не с этих земель.

— И что — у вас там лешаки не водятся разные? — подивился Лис.

— Водятся, — заверил оборотень. — Токмо у нас они — больше на шишку похожи кедровую. Аль на ящера злого.

— Дела, — подивился в ответ десятник. — А у нас, вишь — такие вот хитроваты имеются. Так — мелкие пакостники: наловчились у людей и скотины кровь незаметно пить. Сядет такой, на какое дерево, и ждет — кто под деревом пройдет аль встанет под него, буде дождь приключится — он веткой по уху, аль по шее щекочет. Человек отмахивается, аль ветку на строну отодвигает, и не понимает, что лешаченок — кровь с него пьет. Придет такой человек домой — и только там заметит маленькие красненькие пятнышки. Словно иголочками кто колол — там лесной негодник его и жевал, кровь добывая.

— Хитрый бес, — признал оборотень.

— Не бес, — покачал головой витязь. — Бесенок — почти безобидный для людства. Такие только особо большие могу серьезно вредить — да и то — совсем надо олухом быть, чтоб позволить такому себя досуха выпить. Но этот не такой — молодой, аль баба ихняя.

Волколак недоверчиво хмыкнул.

— С чего бы? Ты еще и их различать можешь?

— А как же? Этот своими листьями да ветками — против ветра тряс — вот я его и углядел. Старый древень-лешак, аль матерая лешачиха — такой дурости б не учудили.

Какое-то время ехали молча, в размышлениях. Лис продолжил старый разговор, ровно и не прерывались:

— Надумал, что надо объединять силы с Киевом и Мстиславом. В одиночку супротив того, что может нагрянуть — не устоять. Русь должна быть заедино как при Святославе и Владимире.

— Эвона как? — протянул собеседник. — Опосля всего что было? Опосля кровищи, что рекой текла в бранях междоусобных? Да и Туров, со всеми его землями — на кой ляд он Киеву и боярству? Какая помощь от него, ежель только в дружине одного Киева народу будет раз в десять поболее, чем ратных во всех туровских землях? Какой прок Мстиславу нам помогать? Ты хоть сам-то во все это веришь?

Боярин насупил кустистые брови.

— А куда деваться? Надо делать, Лесобор. Мои мальчики кровь проливали свою за земли эти — ужель я спужаюсь сложностей?

Коротко помолчал, насупившись.

— А на счет Турова и окрестных земель — не прав ты — польза от них самая прямая.

— Эт какая еще? Говорю ж — людишек на ратях минувших повыбило, — тряхнул кудлатой головой волколак, к чему-то прислушиваясь. Продолжил: — Токмо и есть что у нас — болото. И вся бяда с ним.

— Тьфу, непутевый, — хохотнул Лис. — От потому-то таких к власти и судам — нельзя пущать, что не видите всей картины. Как раз в болотах польза и есть. У гридей да отроков что в походах позвякивает?

— Так ить ясно чего? Бубенцы! От неимения баб под рукой, — предположил Лесобор.

— Я тебя с Ратгоем познакомлю, — посулил витязь. — Чую споетесь. Нет, дурья башка — брони на гриднях и отроках позвякивают. Да хоть на мою погляди — откуда руда?

— С болот?

— Верно — с болот наших. Нет у нас рудных жил, что с гор ползут, как у германского императора и прочих. Только крица болотная. Потому и Киеву союз выгоден. Вместе Тьму отбивать сподручнее.

— Вон для чего стараешься, — понимающе кивнул волколак.

— Стараться буду. А уж как выйдет — то поглядим. Не зря ж Лиса меня воскрешала, жизнь свою заложив. Авось сгожусь на что.

Волколак хотел сказать что-то еще, но вдруг насторожился, ровно пес охотничий увидевший белку.

— Что-то услыхал? — Лис приостановил коня, глядя как Лесобор поворачивает голову то одним, то другим ухом. Слух у перевертыша, и уж тем более зрение и нюх, были многократно лучше даже в человеческом обличии, чем у самого витязя.

— Вроде дерутся. Впереди, по-тракту.

— Далече?

— Еще далече.

— Ну и пусть с ним, — отмахнулся Лис, хотя рука зазудела, соскучившись по привычному теплу рукояти меча. — Молодым был — на такое бежал как ошпаренный, переживал, когда седьмица-другая — и без доброй драки. А сейчас — на кой ляд? Нежить днем — не нападает, а Камышелог рядом совсем. Сторожа примчит — разберется без нас. Не с руки в чужую драку лезть, особенно не зная, кто прав, кто виноват.

Волколак кивнул, и они продолжили путь.

— Значит Туров — только начало?

— Важнецкое начало! Да и — с чего-то ж нужно начинать?

Помолчали в своих раздумьях. Волколак повел носом, принюхиваясь.

— Однако кровью пахнет. Кровь пролилась, и драка там — нешуточная.

— Ну — в таком случае стоит вздеть бронь, — вздохнул витязь и взялся за плотную шерстяную рубаху с коротким рукавом, которую поддевалась под кольчугу. Привычных отроков и гридней не было, и повозиться пришлось несколько больше, чем обычно. К тому же боярин надеялся что, все же, вмешиваться не придется.

— Еще дерутся? — уточнил он, облачившись, и помогая ворчащему Лесобору влезть в кольчугу Лисы.

— На кой ляд мне бронь? — зло возмутился оборотень вместо ответа. Лиса плечами и руками не уступала боярину, крепкому мужу, и потому тощий, щуплый на вид Лесобор смотрелся в ней как жердь в накинутых шароварах. Потеснившись, в бронь можно было б всунуть и второго такого же. — Я ж волколак? Как я буду в ней оборачиваться в случае нужды?

— А ты — не будешь, прости Господи, — предостерег боярин. — Неча людей пугать понапрасну — и так все пуганые дальше некуда. Добрая бронь — никогда в схватке лишней не будет — от стрелы шальной, аль от рогатины спасти может. Дерутся, говорю?

— Да, — кивнул оборотень. — Еще как. Конные. И Пешие.

— Там никак целое сражение, а Комышелог спит отчего-то, — покусал ус, раздумывая вслух Лис. — Иэх — где наша не пропадала — айда, глянем чего там? Все одно по пути. Смотри не отставай!

Боярин пришпорил коня и, звеня доспехами, поскакал крупным наметом.

— Сначала нагрузил бронью, а теперь — не отставай! — проворчал Лесобор, однако припустил следом.

За яром, на поляне вдоль дороги, кипела сеча. Две приземистые лошадки, что волокли по телеге каждая, были в мыле и, казались на последнем издыхании. Вокруг развернулся конный бой: десять человек одетых в звериные шкуры, разномастно вооруженных всевозможным оружием смертоубийства, как стая злобных псов, кружили и кидались поочередно с разных сторон, на шестерых воинов в бронях, с щитами и копьями. Кто были и те, и другие, было решительно непонятно, так как одни более всего походили на разбойников, а другие — не походили на привычных дружинников из-за не местных круглых и конических шлемов. Самым главным, без сомнения, у последних, был высокий рыцарь в коническом шлеме с длинной пластиной наносника доходившего до обрамленного короткой бородой подбородка. Он, прикрываясь большим, вытянутым книзу щитом, отмахивался длинным мечом от обступивших его разбойников, а другие — прикрывали его копьями. Отбивались они, надо отдать должное, слаженно и успешно — четверо в шкурах уже валялись под копытами убитые или издыхающие, но и один из чужеземцев так же лежал сраженный вражеским копьем. Еще один чужеземец, спешенный, зажимал рану меж ребер, опираясь спиной на телегу.

— Однако, — поморщился Лисослав. Он был в полутора сотнях шагов от побоища и пока его никто не видел. Вмешиваться было рискованно, да и непонятно было кто кого грабит, а Лис был не из тех, кто верит в то, что могучие герои не гибнут по-дурацки в мелкой стычке. Кроме того после случившегося с Черномором, Лис весьма подозрительно относился ко всякого рода чужакам, оказавшимся в местных краях. Особенно — к чужакам-ратникам. Боярин уже хотел было пустить коня в объезд по лесу, ну ее к бесу ту схватку, когда заметил в телегах шевеление. Дальнозорко приглядевшись, он углядел прячущихся людей: чернявые, перепуганные, несколько баб, мужиков и ребятишек, они прятались за мешками. Мужики боязливо сжимали бесполезные против конных топоры, и в схватку не лезли, прикрывая собой семьи. Выходило так, что чужаки оберегают телеги с людьми, а вовсе не добычу — оттого и сгрудились на месте, прикрывая собой и не пытаясь атаковать.

Больше не раздумывая, Лис потянул из налуча тугой степной лук. Со вздохом потянул — это то немногое, что у него осталось от верного побратима, пускай и бабы. Уж она б разбойников с такого расстояния быстро б пощелкала! Консулу больше нет, как нет множества близких и друзей сгинувших за десятилетия сражений и войн. Впрочем, предаваться думам времени не было — пусть нет могучей воительницы, но есть ее лук, а стрелять из лука за те же десятилетия, боярин наловчился немногим хуже погибшей степнячки. Дон! Дон! Дон — зашлась тугая тетива и легкими росчерками молний крылатые вестники смерти полетели в спины ничего не подозревающим разбойникам. Как раз вовремя — поняв, что без большой крови врага не взять, дикое воинство, подозрительно слаженно отступило, берясь за сулицы — страшное оружие вблизи, пробивающее даже лучшие кольчуги.

Боярин выпустил разом с полдюжины стрел, промахнувшись лишь раз — под вопли раненых и убиваемых, первыми сориентировались чужеземцы: поняв, что стрелы выбивают не их, а разбойников, рыцарь, первым подавая пример, ринулся в бой. Прочие всадники последовали за ним, безжалостно рубя длинными мечами оробевших врагов. Пара минут — и только лошади с пустыми седлами разбегались в разные стороны.

Лисослав, не убирая лук с наложенной стрелой немного приблизился.

— Кто такие? — грозно спросил он. — Почто здесь?

То, что чужаки вступились за местных, целиком всего не меняло — Зло коварно и многолико, уж это-то он знал не понаслышке. От многоопытного взгляда не ушли ни добрые мечи и копья чужаков и, особенно — добротная, явно не местного пошиба, бронь самого рыцаря: кольчуга была собрана из колец одной величины, но на плечах и груди, куда приходит большинство ударов, они были более толстого металла и плотнее набранными. «Такая бронь впору князю какому — не простой чужин, ох и не простой!» Один из пришлых встряхнул окровавленным мечом, вопросительно посмотрев на предводителя.

— А ну — грабки с мечей убрать! — рыкнул боярин сурово, демонстративно натянув тетиву и поцелив в мечника. — А то я горазд стрелять во все непонятное. И парни мои — так же. За вами за всеми следит десяток луков. Отвечайте — кто вы и что делаете в землях туровского княжества?

— Сердечно благодарю за своевременную помощь, благородный гер, — чужой рыцарь знаком показал своему убрать меч и, сняв шлем со вспотевшей головы, вполне искренне приложил руку к сердцу, чисто и открыто улыбнулся. — Я гер Рудольф фон Оуштоф.

В груди боярина сердце дрогнуло, сбившись с ритма — лицо чужака было знакомо. Он видел его неоднократно, прежде всего — благодаря Лисе и ее клятым снам, но и без того, старый воин был уверен, что где-то видел этого высокого, крепкого мужа. «Имя. Клятое имя я уже слышал и не раз». Говорил рыцарь, почти не коверкая русской речи, что давало представление о большом опыте пользования ею, хотя в иных словах «плакотарю» и «плакоротный» слышался привычный лающий язык, выдающий носителя.

— Немчин?

— Так, — кивнул продолжающий улыбаться рыцарь. — Я родом из земель Священной Римской Империи, но уже давно живу здесь.

— Погоди-погоди — Рудольф? Рудольф фон Оуштоф? — уточнил Лис, внимательно вглядываясь в лицо чужеземца и, наконец, припоминая, откуда ему знакомо это имя. «Клятая судьба, должно быть, любит шутки шутить!»

— Мы где-то встречались?

— Разве что в битве на Буге.

Теперь уже рыцарь вглядывался в лицо боярина — Лис выдержал довольно долгий момент узнавания и изумления.

— Боярин Лисослав Велимович?

— Он самый, — кивнул боярин. — Рад, что мы друг друга узнали.

— Я ваш должник, добрый гер. Клянусь честью — вот уж выпало место встретиться.

— И я о том же, — Лис задумчиво огладил лук.

Гер в говоре рыцаря очень уж напоминало «хер» и от этого коробило, но боярин не позволил себе посмурнеть — как-никак, когда-то сражались на одной стороне, под знаменами еще Великого князя Святополка.

— И какая надобность привела благородного саксонского рыцаря и не менее благородных его воинов в наши скромные земли? — прищурился боярин, глядя как один из «благородных», самый молодой, деловито перерезал глотку израненному, но все еще живому разбойнику. Все шестеро выглядели бывалыми, воинами. Самый старый из них, полностью седой муж в короткой кольчуге, с длинной окладистой бородой, что-то быстро сказал на чужом лающем языке рыцарю. Лис нахмурился еще больше, так как стрельнул глазами старик явно в него. До драки, вроде дело не должно дойти, но ежель дойдет — придется туго: вся надежда — на лук, да на оборотня, опять некстати куда-то запропастившегося.

— Прошу меня простить, добрый сэр, но вынужден предложить перенести наш разговор до более подходящего часа. Мерзкие разбойники, которых мы совместно отправили в ад, где им, безусловно, самое место — были далеко не всеми. По их следу идут еще порядка двух десятков негодяев. Эти — оказались самыми быстрыми. Мы с ними долго сражались, и остальные вот-вот будут здесь. Хорошо бы уже, что ваши воины тоже вмешались…

— Их полторы дюжины. Может чуть более, — волколак появился позади рыцаря и его свиты — как всегда бесшумно. «Бронь снял, мерзавец!» Сэра Рудольфа его появление отнюдь не обрадовало, но удивило, судя по перекосившемуся лицу. Впрочем, он тут же взял себя в руки. — Пятеро конных и чертова дюжина пеших. Трое из конных — похожи на гридней: в бронях, добро оружные, хоть и в дурацких шкурах.

— Где? — уточнил боярин.

— Через четверть часа — тут будут, — верно понял волколак, ответив на подозрительные со стороны немцев взгляды гордо поднятым подбородком и не менее подозрительным взглядом. — Что делать будем, боярин?

Лис скривился, осмотрев телеги и взмыленных, полуживых упряжных лошадей — эти никуда уже сегодня не поедут. Люди в телегах не смогут удрать, а вести бой в таких условиях, да еще плечом к плечу с теми, кому ты не совсем доверяешь — занятие неблагодарное. Впрочем, выбирать не приходилось: он был на своей земле, а эти люди — те, кто ему, боярину-витязю, платили за защиту. Бросить своих в беде — это как предать самого себя. Да и, в конце концов — должны ж услышать ратные звуки в Комышелоге?! Не может стража не заинтересоваться побоищем у себя под носом.

— Я бы предложил ударить сходу по ним — вдоль по тракту, — вежливо напомнил о себе задумавшемуся боярину Рудольф, подъезжая ближе, чтоб не орать. — Если к нам присоединяться ваши воины, Лисослав Велимович — то у нас будет уже сокрушительное преимущество! Ударим в копья — и они разбегутся как крысы под нашим натиском!

— Тут дело такое, дорогой друг, — боярин кашлянул в рыжие усы. — Мой десяток рад бы к нам присоединиться, вот только он в Турове остался.

— Но как же…

— То была воинская смекалка и хитрость — и только, — отрезал дальнейшие расспросы боярин.

Рыцарь какое-то время смотрел в глаза старому воину, размышляя над сказанным, затем кивнул.

— Тем не менее — удар всеми силами на встречу, как я и говорил, позволит нам…

— Нет времени на препирательства, добрый друг. Я бы не был настолько уверен в таком ударе — стопчем пеших, но и сами завязнем. А конные, будь они не ладны — ударят по нам. По нам, завязшим. Если там гридь, пусть даже несколько — так они и сделают, или я ничего не смыслю в ратном деле. Ударят — тогда конец и нам, и им, — старый воин указал на женщин и детей в телегах.

— Что предлагает достопочтимый гер?

— Пойдите лесом в обход. Пусть разбойнички выйдут ко мне и телегам. Сами — ударите сзади по-ним. Стопчете конных, а после — ударим на пехоту сообща — вот тогда они побегут как тараканы.

— Добрый план, — кивнул рыцарь, после короткого раздумья и поделился планами с оставшимися всадниками.

— Не гневись, боярин, а мне-то где быть тогда? — Лесобор с сомнением посмотрел на одну из оседланных лошадей разбойников — четвероногие твари не любили волколаков — и это было взаимно. Оборотень знал, что стоит только ему попытаться оседлать хоть одну из них — та сразу же покажет зубы, чуя волка. И потому представить себя молодецки мчащим на ворога в конном строю с ратными он мог, разве что, в пьяном угаре! Лис был того же мнения.

— Останешься при мне, здесь, — он указал на людей в телеге. — Поможешь мужикам не пужаться раньше сроку. Бронь куда дел, паршивец?

— Да туточки она, — волколак покраснел. — Никуда не денется — под кустом лежит себе…

— Она целое стадо коров стоит, дурья башка, я тебе для чего ее дал? — застрожил Лисослав.

— Так я это, того-этого, — стушевался еще больше оборотень.

— Бронь вздень — без разговоров, — распорядился боярин. — Мож за воя издали сойдешь — будут осторожничать и не станут сразу нападать! На вот.

С этими словами Лисослав протянул ему свою тяжелую рогатину.

— А ты как же, боярин? — забеспокоился волколак. — чем бить будешь?

— А хером, — белозубо осклабился старый воин. — Ка-ак разгонюсь, да как шарахну!

У всадников, понимающих славянскую речь, прорезались скупые ухмылки. «Ну вот — теперь понятно, что по-крайней мере, четверо по-нашенски — говорят». Старик из чужаков вдруг тоже слез с коня.

— Я тоже останусь, — пояснил он. — Притомился, да и староват я для конных скачек. За Арнольтом проследить нужно, чтоб не добили — вон, как его скрючило. Да и тут, посидеть, подождать мне, старику — самый раз будет, коли боярин не прогонит.

— Не прогоню, — заверил Лис.

Рыцарь протянул старику франкский самострел.

— Береги свою седую голову, Удо. Мне бы не хотелось потерять и тебя.

Старик подмигнул рыцарю, и устало присел на край телеги. Рудольф повернулся к боярину:

— Удачи, добрый сэр. Постарайтесь продержаться до нашего удара.

— Не задерживайтесь с ним, — в ответ на учтивый кивок, боярин так же кивнул — как равный равному.

Конный отряд скрылся в дебрях леса.

— Эх, не пропало б бабино трепало, — покачал им вслед головой оборотень. — Пусть все получится.

Лис, спешившись, сапогом перевернул один из трупов разбойников — молодой, светлобородый мужик в кожаной броне своим видом и оружием больше всего походил на когда-то виданных в междоусобных ратях чудских конников Ярослава. С лицом было что-то странное: челюсти слегка выпирали и, кажись, торчали клыки сверху, но да кто их, к клятой матери разберет здешних дикарей, что прячутся по топям? С кем дружат, с кем спят чтоб получались такие? Впрочем, возможно эти — из недобитков Ярослава, оставшихся в этих землях? Уж больно лихо ратились разбойнички для простых, одичавших мужиков от сохи!

— Гуляй! — сказал он коню, забрав топорик, щит и саблю. — Телеги — поперек дороги!

Общими усилиями они сумели заставить утомленных крестьянских лошадок сделать задуманное, а после — боярин их отпустил: в бою, который вот-вот грянет, перепуганная от ран, бьющая копытами во все стороны скотинка была не менее опасна, чем сами разбойники. — После боя споймаем, — ответил на немой вопрос хозяев боярин, — Ежель будет, кому ловить.

Взобрался на телегу, наказав бабам и детям — спрятаться под них, а мужикам приготовиться и брать в топоры всех, кто будет пытаться туда прорваться. Сделав это, боярин поглядел туда, где уже пылили из-за поворота первые разбойнички. Их внешний вид мало чем отличался от конной братии, которую успели «посчитать» стрелами и мечами: разномастное дешевое оружие, коей на ком — старый ржавый доспех. Однако все как один — в звериных шкурах, поверх другой одежды. И толпа их, учитывая, что в двух телегах было всего шестеро, включая мужиков, собиравшихся им противостоять, была преогромной.

— Ты ж сказал полторы дюжины? — уточнил боярин глядя на волколака. — А тут добрых два больших десятка, не менее.

— Так и было, — виновато насупился оборотень. — Видать несколько — прятались в телеге, или пристали по-пути. Людей-то по дороге много бродит — кто поймет кто из них тать? —

Телега и впрямь была среди разномастного воинства — в ней-то и были двое «лишних», которые сразу не понравились Лису: оба невысокого роста, но рукастые-коренастые, чернобородые с узкими, словно щурящимися от солнца глазами. Самым скверным было что у обоих в руках были луки, ничем не отличающиеся от того что был у самого боярина. «Степняки» — заключил он. «Клятые, дратые степняки!» От немедленной атаки всю эту толпу удерживал лишь вид лошадей с пустыми седлами вокруг телег, да валяющиеся там да сям трупы их более шустрых дружков.

— Ох, что-то боязно мне. Чую от них чем-то таким прет, чем не должно от обычных людей. Может, обернусь? — тихо, с надеждой в голосе уточнил волколак, склонившись к Лису. — Я так лучше чую, да и в драке крепче буду.

— Не смей! — тихо, но грозно предупредил боярин. — Еще не хватало с тобой бед. Их и так у нас сейчас — неводом таскай. Хватит скулить — будь готов.

— Да я и готов, — в голосе волколака не было уверенности, и Лис напомнил.

— Ты же сам жаждал доказать в бою свою верность делу? Ну вот — радуйся — пришло время.

— Так-то оно так. Только резни лицо в лицо, не оборачиваюсь, я жаждал где-то, так же сильно, как голодный — срать!

— А ну без разговорчиков этих мне. Соберись и будь готов, сказано!

— Да я и готов, — проворчал волколак, крепче сжимая рогатину. — Только чегот душу гложет — как будто мы не сделали чего-то.

— Ну?

— Ну, ты ж у нас ратный муж из видавших всякое? — возмутился Лесобор. — Разве мы не должны там — ям накопать, а в них всякие колья снизу натыкать? И чтоб колья — дерьмом намазанные? Чтоб, даже если не насмерть или заразу — хоть чтоб обидно было?

— А что — мне по душе, — хмыкнув, поддержал боярин. — Лепо придумано! Может, прям сейчас этим и займешься? А мы пока — прикрывать стрелою тебя будем, чтоб тебе разбойнички зад не отсекли, пока ты в земле копаешься?

— Не смешно, боярин.

— А я и не шучу, — сурово сдвинул брови Лис. — Хватит дергаться — теперь уже что есть — то и есть. Соберись — нас ждет славное дельце.

Лесобор шумно выдохнул: — Уже жду с нетерпением!

Боярин вновь оглядел приближающихся. Те были на расстоянии трех сотен шагов.

— Бабоньки — закройте глазоньки детям — сейчас будет всякое нехорошее, — громко распорядился Лисослав засевшим под повозкой.

— Боярин-батюшка. Миленький — оборони. Век за твое здравие молиться будем.

— Ладно-ладно, — как можно мягче ответил Лисослав. — Оборонимся, коль по-нашенски пойдет — вона, сколько у нас славных витязей в осаду село. Токмо не шибко шумите там — не привлекайте ворога. Эх, мне б мой десяток — живо бы раскатали мерзавцев!

Оставшийся старый немец так же присел за край телеги рядом с лежащим раненым, берегясь стрел. Седой, явно разменявший седьмой десяток уже давно, он вполне бодро взвел самострел, разложив перед собой следующие болты — чтобы сразу под рукой.

— Добрый гер-боярин, — обратился он. — Сдается мне нам, во что бы то ни стало, надо свалить тех двух, что на телеге. Они, сдается мне, самые опасные.

Боярин одобрительно кивнул.

— А ты понимаешь, немчин. Так и есть. То степняки. Они и вдвоем могут сорвать всю конную атаку твоего хозяина.

— Он мне не хозяин, добрый гер. Я динстман*³, по милости доблестного сэра Рудольфа возведенный в министериалы*⁴.

— Эвона как. Нихрена не понятно, но ясно, что ты — ратный. Добро, Удо, или как там тебя — бьем по-готовности, — кивнул боярин.

Как он и предполагал — конные разбойники держались позади, на особицу, горяча кровожадными криками и призывами пешую толпу. Тоже хитро и понятно — и в рубку не лезут, посылая сделать черную работу пеших, и, если будет попытка бегства осажденных — легко устроят кровавую бойню отступающим.

Внезапно даже для самого боярина, уже изготовившегося стрелять, наперед всех выскакал один конный с понятой рукой.

— Хотят поговорить? — удивился Лисослав. Для разбойников это было, по меньшей мере, странным.

— К нам едет, — в волнении облизнув губы, выдал очевидное волколак, уставя копье в сторону приближающегося.

— Приходи, Марфуша с гусем — отдеру — потом закусим! — хмыкнул Лисослав, но стрелять не стал — из вежества.

— Кто такие? — проревел всадник. — Как смеете бить наших людей? Что делаете на землях принадлежащих Зверю?

— А мы тут хер валяем! А после — к стенке приставляем! — набрался храбрости волколак.

Лис же настолько окаменел от нежданного, наглого паскудства, что даже не отдернул его за явную грубость.

— Чьей-чьей земле?

— Это земля Зверя. И его людей — то есть нас, — осклабился белозубо разбойник. Надо отметить — плечистый, молодцеватый, с аккуратно подстриженной бородой. Будь на нем вместо волчьих шкур кольчужка — и впрямь сошел бы за гридня. — Мы — его дружина.

— Ах, ты ж мать твою, — боярин мигом налился дурной кровью — вспомнились слова Ратмира. — Чтож там за Зверь такой суровый? Не слыхал. Может, поведаешь?

— Сдавайтесь по-добру — и вас ждет быстрая смерть! Зверь добр и милосерден, — не стал отвечать на вопрос разбойник.

Ясности ответ не дал, единственное, что было понятно, как и всегда у разбойников, видимо, этот Зверь был такая тварь и паскуда, что все разбойные паскуды в лесах про него говорили, что он тварь и паскуда, а потому — главный.

— Я тоже тебе предложу и всем вам, — проорал в ответ Лис. — Вы немедленно складываете зброю и сдаетесь на милость мне, боярину истинного господина и владыки этих земель, князю Брячиславу Изяславовичу. К вам будут милостивы — по возможности. В противном случае — всех вас ждет скорая смерть от булата ратного. Это мое последнее слово и другого — не будет!

— Брячиславка-Владыка — нахер поди-ка! — прокричал посол разбойников и, круто развернув взыгравшего коня, умчался к своим.

— Экий обидчивый, — ухмыльнулся Лис.

— Ты умелый, умудренный жизнью посол, — глядя вслед отметил Лесобор. — Кажется, он был настолько убежден тобой, что ему не терпится поведать своим.

— Полагаешь, будут сдаваться? — подмигнул Лис и вытянул добрый пук стрел из связки. Оборотень хмыкнул, а немец направил самострел на разбойников.

— Полагаю, добрый сэр — теперь начинается самое интересное! — улыбнулся старик в ответ, вместо оборотня.

Тугой степной лук заскрипел стариком, когда Лис, уперев ногу в землю покрепче, единым движением оттянул тетиву до уха. Три оперенных смерти с коротким свистом ушли ввысь, а боярин уже схватился за следующие, которые он для удобства воткнул в землю за телегой, перед собой. Не останавливаясь ни на мгновение, он трудился сейчас за всех: и за прятавшихся под телегами, и за, пусть и опытного, но староватого для ближней пешей мясорубки немца, и за неопытного в бою волколака. Там, в трех сотнях шагов его стрелы уже начинали падать на головы новых «хозяев» этих земель.

Волколак сжался за стенкой телеги, слыша, как вжикают и с треском клюют ее, ответные стрелы разбойников. Страшное оружие — лук в умелых руках! Оно, конечно, так просто его, оборотня, не убить, но получить стрелу куда-либо — крайне сомнительное удовольствие. Единожды — он уже бывал ранен стрелой, и до сей поры помнил, как страшно бился в чужих руках и выл навзрыд, когда наконечник тянули из раны кривой ложкой. Больше такого — не хотелось. Он позволил себе рискнуть выглянуть краешком глаза из-за спасительного борта — матерящиеся, озлобленные разбойники в лохматых шкурах были уже совсем близко, грозя одним своим напором опрокинуть несчастные телеги. Там, вдали, он успел заметить, что на ногах оставался только один из степняков — он торопливо слал стрелу за стрелой, пока еще можно было — пока его братия не дорвалась до них врукопашную.

«Только бы немец не обманул» — еще мелькнула мысль, когда оборотень, ухватившись покрепче за рогатину, встав за спину Лиса, изготовился к бою.

***

Дрогнула земля под ударами десятков копыт, а дорожные кусты взорвались цареградским фонтаном, когда кони пошли в напуск. Рудольф жалел лишь об одном — что дорога не позволяла разместить более четырех всадников в ряд, а потому в первой, самой грозной и смертоносной атаке, не могут участвовать все разом.

— Gott ist bei uns!*⁵ — проревел рыцарь непривычным, не местным боевым кличем.

Рудольф рассчитал все верно — они вышли в спину врагам аккурат, когда началась схватка. И боярин, выходит, предвосхитил все верно — чужие конные были именно позади, впереди пылила разбойничья пешая вольница. Единственного чего не просчитали — это большой телеги с высокими бортами, что оказалась в центре разбойной шайки и, волей неволей, создавала неудобства для дальнейшей конной атаки. Торчащих на ней, хорошо видных неказистых на первый взгляд, длинноруких человечков, рыцарь заметил сразу. Степняки! Оба были ранены, причем, видать, недавно: правая нога одного была сплошь в бинтах, побуревших от крови, как и голова второго. Мгновение казалось, растянулось дальше некуда: степняк что-то визгливо кричал своим, натягивая свой мощный лук, конные разбойники повернули лошадей на встречу. И тут, оперенная лебяжьими перьями, с широким наконечником-срезнем, стрела ударила одного из степняков в горло. Ударила, выйдя наружу, рассекая мышцы и хрустнув позвонками. Не дала выстрелить. А второй — поцелил. Его стрела ударила не в закрытых броней и щитами людей, а в одного из коней — раненое животное дико завизжало, пораженное в горло, взвилось, перхая, мгновенно сбив ход и порушив атаку идущим во-втором ряду, породив дружную ругань и вопль негодования. Рудольф понял, что, как следует, атаковать смогут только они трое.

— Дерьмо! — единственное, богохульное, но такое подходящее слово сорвалось с его губ, потому что как-либо перестраиваться или даже останавливаться было нельзя ни в коем случае — разбойники оказались на диво проворны и расторопны, и уже гнали коней навстречу атакующим. Остро отточенные жала чужих копий были уже в опасной близости. «Ну, давайте!» — с ним были рыцари, в добрых бронях, а к ним на встречу неслись люди без доспехов, с небольшими щитами, что было подлинным самоубийством! Он успел рассмотреть ухмылку противника, на скаку поигрывающего копьем, тускло поблескивающие кольца кольчуги, почти незаметной под волчьей шкурой — разбойник был явно не из простых. Враг целил в верхний край щита, чтобы тот, отогнувшись, пустил всю мощь разрушительного удара разогнавшегося коня и силы руки в то место, где сходится бармица и край кольчужного ворота на груди. Ни один доспех не выдерживает такого удара, но Рудольф был уверен — он дотянется до чужого мяса первым: в это мгновение он выбросил из головы все лишнее, сосредоточив все свое существо на острие своего копья, сливаясь со скакуном в едином, мощном порыве, а конь, ровно обретя крылья, припустил пуще прежнего. Победитель нескольких турниров видел — его копье на добрый локоть длиннее копья врага, и это оказалось решающим в сшибке: узкий, отточенный наконечник, словно старую тряпицу, порвал кольчужные кольца, ломая кости, вошел в живую плоть, выбрасывая чужака из седла, как зуб от крепкого удара кулаком. Всем могучим плечом почувствовав мощный толчок, рыцарь тут же понял, что копье засело слишком глубоко, бросил его — в короткой сшибке конных каждое мгновение на счету. Качнувшись в седле, прикрываясь щитом, он вытянул меч и успел даже рубануть во-след, в спину проносящегося мимо еще одного конного разбойника: будь на нем такая же кольчужка, как на первом — только поморщился бы, но под волчьей шкурой у него была лишь рубашка, а потому добро отточеный, дорогой булат, развалил мышцы на хребте, заставил заорать в горьком предчувствии смерти.

Длинный укол саблей в бок врага, пытавшегося залезть в телегу, сокрушительная добавка секирой в голову. Что-то цвиркнуло по-кольчуге на плече — то второй разбойник, торопливо ударил рогатиной, но промазал, а Лис, с короткого маха — метнул топорик прямо в распаленную, бородатую рожу. И тут же выдернул меч. Воспользовавшись мгновением к нему в телегу, оттолкнувшись от подставленных рук, впрыгнул здоровенный бугай, с тяжелой датской секирой. Враг замахнулся было, метя положить грозного десятника единым страшным ударом, но длинная рогатина из-за плеча боярина ударила точно в горло. Булькая кровью, разбойник, выпучив глаза, уронил топор, который вдруг стал слишком тяжелым, а следом — упал и сам, сотрясаясь в корчах. «Молодец, волколак. И не думал что такой хват!»

Потеряв нескольких своих, лихие разбойники смешались и отошли, но тут же с новой яростью навалились на хлипкие заграждения, а Лисослав, успел взяться за чужую секиру — следующую атаку он встретил тяжелыми ударами огромного топора, отсекая руки и пальцы врагов, пытавшихся растащить повозки. Однако в этот раз тати этим не ограничились: часть их, оббежав заграждения по лесу, напали сзади и сумели таки ворваться в обороняемые телеги. Теперь все решится в короткий срок. Поняв это даже женщины, забыв веление боярина, из-под телег стали ножами и серпами колоть в ноги врагов.

Боярин схватился разом с тремя, четвертый поднявшийся замахнулся было на спину боярина широким саксом*⁶, но тут же получил тяжелый арбалетный болт в бок. Разбойник оказался достаточно силен, чтобы заорать перепугано, увидев длинную струю крови, выбивающуюся из под его волчовки, и развернуться к стрелку, старому немцу, на которого, благодаря отчаянно отбивающимся мужикам с топорами, пока никто не напал. Затем силы оставили татя и он, уронив сакс, больно стукнувшей его же по макушке, тяжко ополз под ноги сражающимся.

Боярин рубил, мозжил, переламывал, не особо заботясь о защите: с двуручной секирой это попросту практически невозможно — это оружие атаки, не защиты. К тому же чтобы пробить столь добрую кольчугу, что на нем — требовался широкий замах со всего плеча, а в сутолоке скученности в телеге — это было крайне трудной задачей. Зато от тяжких ударов огромного топора не было защиты: не спасали ни щиты, ни шлемы, и сами разбойнички падали убитыми и покалеченными к его ногам и с повозки. Один за другим.

На оборотня навалился ражий малый — крепко вцепившись друг в друга, они упали на дощатый пол, позабыв обо всем и всех. Разбойник оказался крепок — прижал спиной к стенке телеги, но и Лесобор повис на нем как клещ. Они хрипели, дергали и тянули друг друга в попытках освободить руки — оборотень пропустил крепкий удар коленом под дых, грудь скрутило болью, он в ответ попытался боднуть головой в нос врага, но тот подставил лоб, и искры из глаз от удара посыпались у обоих. Полуослепленный, разбойник, чтобы не дать врагу освободиться прижался к нему, сжав левой рукой в объятиях — словно неумелый любовник, а вторая, Лесобор это видел — поползла, преодолевая сопротивление, к поясу, где болтался короткий нож. Злобный рык заклокотал в глотке — волколак прижался еще плотнее, обхватив врага руками, а зубами вцепился в щеку крепыша. Тот заорал, попытался оторваться, но не тут-то было: почти не чувствуя от злобы ударов, сыпавшихся на него, волколак вырвал клок плоти из морды врага и боднул таки того в нос. Разбойник тонко взвизгнул, захлебываясь кровью и болью, а Лесобор, с утробным рычанием вцепился зубами уже в разбитый нос врага — хрустнули хрящи. В ушах гудело от воплей и шума боя, когда он рванул головой вверх — противник отшатнулся, насколько можно было на этом узком поле боя, но оборотень только этого и ждал: освободившаяся на мгновение рука успела жадно хапнуть по-чужому поясу и сорвать нож. Ослепленный потоком крови враг, не успел ничего — его собственный нож пырнул его в живот, в грудь, в плечо, в руку, в живот — у Лесобора не было опыта обращения с клинком и он просто бил и бил, испыряв врага вдоль и поперек. До тех пор, пока тот не перестал булькать и содрогаться.

Лис сшиб с телеги еще одного, когда, наконец, услышал тяжелый топот коней. Четверо конных, наконец, с ревом ударили по навалившимся на повозки разбойникам — треск, вопли, крики боли, кровяные брызги и мясная каша под тяжелыми копытами! Кажется, победа стала окончательно склоняться на их сторону.

— Рогатины! — орал кто-то. Верно орал — без копий пешие бессильны перед конными, а те — уже не давали разбойникам продыху, рубя сверху, с оттягом, так чтоб и щиты, буде такие есть — не спасли. Татей было по-прежнему многократно больше, чем всадников, но это уже ничего не значило: кто-то еще сопротивлялся, потому как понимал, что бежать некуда, посекут в спину, а грозные немцы, отступив для разгона, с окровавленными мечами, атаковали вновь, силой и напором тяжелых коней, бесстрастно рубя бессильных перед ними пешцев.

Мельком глянув на всего в крови, но поднимающегося оборотня, боярин переливисто, по-особому свистнул, подзывая коня. Там, уже за спиной гинувших разбойников и губящих их конных, двое уцелевших после первой атаки конных, степняк и раненый молодой разбойник, ловили разбегающихся без седоков коней. Бросив тяжелую секиру, подхватив саблю, Лисослав поскакал следом, положившись на прыть и мощь своего боевого коня.

Долгой погони не получилось — заметив, что за ним гонятся, степняк оценил чутьем старого табунщика, что конь под преследователем — добрый. Намного лучше его большеголовой, гривастой лошаденки. Зато он так же заметил что враг, в пылу резни — кинулся в погоню без копья, а вот у него-то копье было! И этим самым копьем кочевник в молодости, на праздниках богатуров, не раз и не два ловил кольцо в траве. С этими мыслями степняк, крикнув молодому чтоб не отставал, погнал коня встреч преследователю.

Лис, увидев, что враг развернулся для сшибки, лишь пришпорил Беса. Враг метил копьем в грудь, умело закрываясь щитом сам — на такой скорости нет доспеха, который бы удержал удар копейного жала. В самый момент, когда до наконечника оставалось каких-то два локтя, — боярин, ровно все детство и молодость провел среди печенегов, молодецки распластался на спине коня. Почти лег в седле. Наконечник опускался вслед, но было уже поздно — кони неслись стремительно. Одновременно старый воин секанул саблей, проскрежетав, вдоль древка копья — вниз посыпались пальцы, упало и само копье, а страшный вопль он услышал где-то за спиной. Сабля повисла на ремешке, и копье следующего он перехватил, рукой за древко — удар был крепок, в руке заскрипели все суставы и связки, а ноги, сжав конские бока, казалось до хруста, лишь чудовищным напряжением мускулов сумели удержать боярина в седле. Обладатель копья, хищно щерящийся в предвкушении крови, парень в волчьей шкуре, его сноровкой не обладал. Он попросту вылетел из седла, оставив копье в руках более сильного противника. Боярин послал своего жеребца на места падения — конь споткнулся, «проплясал» копытами по чему-то мягкому. Готов молодой упырь! Копьишко его было дрянным, не длинным, нечета оставленной волколаку рогатине, но зато у него в руках теперь было самое грозное оружие тяжелого всадника. Покалеченный степняк, воя от боли, разворачивал коня, левой рукой сбросив щит, торопливо пытался вытянуть саблю, но все никак не мог — его и сшибло с седла отобранное копье. Лис соколом пал сверху, прижал коленом и быстро связал. Теперь — все. Теперь он узнает, что там за Зверь решил хозяйничать в землях его князя.

Примечания

1

Израдец — предатель по-старославянски.

2

Сын Адама, сын Евы — т.е. человек.

3

Динстман — с 11 века особое сословие в Германии(Священной Римской Империи), стоявшее выше горожан и свободного сельского населения, тотчас позади свободных рыцарей. Признаком их несвободного состояния являлась невозможность бросить службу по желанию.

4

Министериал — рыцарь из «милости» — человек не благородного происхождения, однако за доблесть, за службу — получивший золотые шпоры и возможность войти в рыцарское сословие по-воле своего господина. Было явлением довольно редким, однако же, существующим и в 11 веке, и много веков после.

5

С нами Бог!

6

Скрамасакс, сакс — род широкого, с однолезвийной заточкой ножа-кинжала, иногда достигающий размеров обычного меча. Был крайне популярен как в германски — скандинавских землях, так и далеко за их пределами за свою простоту и практичность.