Диагноз: F20.0. Записки из дурдома

Андрей Евгеньевич Юровник

Произведение «Диагноз F 20.0» я написал, используя рассказы своих пациентов, когда работал в психбольнице. Для раскрытия этой темы я использовал уже известный в классической литературе ход взаимоотношений человека и потусторонней силы. В моем рассказе подобный призрак проводит своего преемника по душевным лабиринтам дурдома, в котором он постигает мудрость и опыт жизни.

День второй

Утро началось обычно с привычных шумов мебели, ведёр и главного будильника — криков санитарок. Воздух был полон отстраненности и запахом хлорки. Опять река из пижам текла на прием клизм, потом лекарств, а затем еды. Ничего из ряда вон выходящего не нарушило размеренный режим отделения. На дворе продолжала стоять серая осень, промозглая и немного зловещая из-за особенно низкого неба. Сегодня же солнце ослепительно светло в лицо. Нас вывели на прогулку в загон, и каждый приземлился на своем насиженном месте: бревнах, большом пне, на неудобных скамейках, впивающихся в тело редкими перекладинами, потому некоторые просто лежали на пожелтевшей траве, завернувшись в телогрейку. Рядом со мной приземлился злой Лабетов, с красным лицом и без своего вставного глаза. Ненужно было спрашивать, чтобы понять, чего он в таком настроении: стащить его глаз в отделении вошло уже в традицию. В конце дня глаз всегда находился, да и кому он был нужен. Но сама таинственность и чувство обладания стеклянным, круглым и холодным предметом, будоражили и без того неспокойные умы. — Опять сперли? — я всё же просил для приличия. — Уроды. Узнаю, кто спёр, у самого глаз вырву и себе вставлю, а мой стеклянный станет запасным. Ко мне в голову пришла блестящая идея: — Слушай, у меня есть стеклянный кубик, не шарик, конечно, но если хочешь, могу дать поносить на время, — и я вытащил из кармана кубик, покрутил перед собой, и бросил его на скамейку рядом с Лабетовым. Две маленькие точки блестели на верхней его грани. — Прекрасная вещица, не видел у тебя его, — с довольной улыбкой пробормотал успокаивающийся Лабетов и вставил кубик в пустую глазницу. — Наслаждайся. Как надоест — вернешь. Только у тебя теперь шесть зрачков. — А я теперь буду, как игровой автомат с крутящимся барабаном: сколько захочу, столько и выпадет. — Тогда попробуй его внутри покрутить. — Слишком ребристый, не получается. Наигравшись с кубиком, Лабетов вернул мне, сославшись на то, что родной глаз ближе к телу, и изменять ему долго с кубиками не собирается. Тема была исчерпана, и я снова погрузился в созерцание окружающего мира. — Доброе утро, — послышался в голове знакомый, шелестящий голос. — Ну, как первый день? — Ты по поводу маскарада? Прикольно. Жаль, что люди так вжились в свой костюм, что забыли, кто они на самом деле. — Точно. За маской теряется личность, и если долго играть одну и ту же роль, то человек становится рабом своего сценария. Даже самая удобная иллюзия не сможет подойти ко всем жизненным случаям. Поэтому приходится в свою роль вживаться, а кому-то и прятаться, чтобы только не видеть своего истинного лица. — Неужели маски носят все? Я-то думал, что только социально несостоятельные люди. — Все. Обычно, при заниженной самооценке в какой-то жизненной ситуации люди подменяют себя на выбранный персонаж. Таким образом, они справляются с проблемой или от нее прячутся. В этом нет ничего плохого, человек в праве играть в свои игры, стать по жизни великим актером, но он не сможет обыграть реальность. У неё всегда в прикупе тузы и улыбающийся джокер с косою в руке и в балахоне. И эта карта лучше всего срывает маски. Я говорил тебе об этом. Кстати, электрошок и гипогликемическую кому доктора применяют именно для этих целей. В горле пересохло от напоминания о смерти в балахоне, и как она касается меня своим костлявым пальцем. Я переключился, скептически спросив: — Ну и какой же тогда человек без маски? — А ты приглядись к нашему злобному бандиту. Только не на «братковский» костюм, а на его свет. Я повернулся к соседу, наблюдавшему за редкими облаками в небе, но ничего нового в его внешности не увидел, лишь как вчера заметил еле уловимое, слабое свечение, исходящее от него. — Молодец, Витёк, правильно делаешь, сконцентрируйся на свете и постарайся его почувствовать. Я последовал совету Никто, свечение становилось четче и ярче. Свет был мягко оранжевым с какими—то элементами розового. Чем больше я смотрел на Лабетова, тем плотнее становилось это странное свечение, растворяя его модный костюм и золотые цепи с иконой. — Вот это фокус, — подумал я, — Понты растаяли, — я видел обычного мужика в больничной одежде. От других он отличался только тем, что светился, как новогодний шар, навевая чувство детской открытости и доброжелательности. — Вот теперь ты его видишь в своем истинном обличье, а не в роли для приспособления. Сегодня ты сможешь видеть ауру. Поздравляю, на один уровень выше и дальше, точнее — на уровень глубже. — Приятный же мужик, зачем ему эти понты? Оставался бы таким добрым и настоящим. В голове раздался раскат глубокого смеха: — Ты, Витёк, идеалист, а эта черта в людях меня всегда забавляла. В этот момент к Лабетову подошел Гнатюк: — Здорово, Кутузов, дай закурить. — Свои кури, — раздраженно ответил Лабетов, свет которого вспыхнул красным цветом. — Ха, опять глаз спёрли? Информация есть. Лабетов, молча, вытащил сигарету из кармана пижамы и протянул информатору. Гнатюк закурил, хорошо затянулся, выпустил клубок дыма и наконец, выдал информацию: — Это Андрюшка. Аура Лабетова ощетинилась и стала наливаться красным цветом, образовав шар вокруг него, похожий на пылающую звезду. Его бандитская одежда и хамский тон снова были здесь: — Ну, и на хрена ему мой глаз? Чего своих не хватает? — Он его проглотил. Ему кто-то сказал, чтобы стать умным и подключиться к Космосу, нужно открыть третий глаз. — Ему клизм для подключения к Космосу не хватает? Скажи, какой частью тела он будет на Космос глядеть, когда мой стеклянный глаз откроется? Я ему сейчас все глаза туда засуну. Андрюшка сидел в своих оранжевых одеждах в позе лотоса на деревяшке у одной из лавочек и строил пирамидку из дорожной пыли. Несмотря на его габариты, он не внушал никакого страха. Его детская светло-розовая аура излучала вселенскую гармонию и беззащитность новорожденного. Лабетов подскочил со своего места и направился к нему решительной походкой. Нависнув над Андрюшиным светло-розовым шариком, бандитское пылающее пламя охватило его вокруг и стало давить со всех сторон. Сидя на корточках, Лабетов тихо прессовал провинившегося ребенка. Дикий ужас на лице жертвы красочно передавался с поверхности маленького позеленевшего комочка света. Невидимое для окружающих давление было таким, что глаз сам должен был вылететь из недр Андрюши. — Вот и ответ на твой вопрос, — внезапно вмешался в созерцание Никто. — Так Андрюшка-буддист становится бандитом Лабетовым. Лабетов рад бы быть буддистом, но его социальный имидж уверенно удерживает его в костюме от «Versace» и с магнумом под мышкой. — Ты хочешь сказать, что если бы на Лабетова никто не смотрел, то он повел бы себя иначе? — Может по привычке грубо и нахально, но без страха потерять своё лицо в глазах себя и окружающих. Внутренне он чувствует сходство с Андрюшей и ему совсем не хочется попасть снова в его положение. Показательное выступление сыграно мастерски. Замечательно выбрана сцена, где два актера играют свои роли для всех зрителей. Жалость — ничто, имидж — всё. Не дай себя захлопнуть, — Никто немного помолчал, дав мне время усвоить услышанное и увиденное, — Только обидно не то, что мы сейчас наблюдаем, а то, что эту роль нужно играть всегда. А это значит, что энергия, которая есть у человека, почти целиком уходит на всякие понты. Психологи утверждают, что как бы ярко ни выглядел человек, взгляд окружающих задержится максимум на две минуты. И если он не станет стимулировать заинтересованность своим поведением, то каждый вернется к собственным переживаниям и поддержанию своего «лица». Вот и получается, что вся жизненная сила уходит на две минуты театрального фарса. — Да. Люди зациклены на себе. Только что будет, если разорвать этот порочный круг? — Ни для кого не секрет, что чем больше энергии, тем больше возможностей. Самой энергии абсолютно все равно, куда течь, но только не стоять на месте. Если ты вспомнишь физику и волновые свойства энергии, то рано или поздно придешь к пониманию глобальных постулатов окружающего мира. Напомню, что любая волна имеет частоту за промежуток времени и амплитуду в пространстве. И если частота энергии будет замедляться, то она начнет сгущаться и образовывать материю. И наоборот, если частота будет выше, то энергия перейдет в сферу информации. В твоей Библии так и говорится: «В начале было слово». Информационный образ замедлился и оформился в энергию, которая материализовалась в пространство. То есть через промежуток времени образ создал реальность. А секрет всего этого в частоте волновых процессов. Максимальной частотой обладает Бог, который просто замедлился до степени материализации. — То есть, если разогнать частоту собственной энергии до максимума, то можно постичь Бога? — В этом вопросе, друг мой, теория с практикой расходятся. Существование человека — это уже материализация замысла Бога. И тут ваша проблема заключена в том, что материя является проводником для энергии и информации. А у каждого проводника есть пределы своих возможностей: сопротивление, сечение и длина. Если по проводнику в лице человека пустить ток с частотой как у Бога, то он в момент сгорит. Законы физики, и ничего личного. А пропускная способность пропускать частоты зависит от чистоты энергетических каналов человека, которые так просто засорить. Голова трещала о понимания: — И что тогда? — А тогда энергия будет выбивать пробки, пытаясь найти выход. Ну и в итоге, короткое замыкание. В этот момент я краем глаза увидел появившуюся шаровую молнию над Завъяловым. Блестящий шар играл своими щупальцами над его сверкающей лысиной. Он точно что-то ощутил, и когда молния вспыхнула и вошла сквозь лысое темя, его мимика изменилась вздрогнула, исказив лицо. Завъялов заорал и как парализованный свалился на землю, громко стукнувшись головой о край скамейки. Все мышцы его были до предела напряжены, глаза смотрели в никуда, лицо становилось синим. Для окружающих это было привычным зрелищем. Сидящие на скамейке пациенты повернули его на бок, чтобы он не захлебнулся своей рвотой. Бедняга не мог дышать, жилы на шее вздулись, глаза стали наливаться кровью, изо рта пошла пена. Существует легенда для обывателей совать в рот при подобных приступах всякие подручные предметы, чтобы человек не откусил себе язык. Шутка в том, что в этом состоянии раскрыть челюсти может только домкрат. Искры шаровой молнии внутри головы Завъялова то и дело вспыхивали. В какой-то момент остатки электрического тока пошли по телу, сотрясая дряхлое тело. Бедолагу прижимали к земле изо всех сил. Я мог отчетливо видеть, как молния прошла сквозь тело и ушла в землю через ноги. Старый эпилептик выдохнул воздух, как бокал шипящего шампанского, и обмяк, штаны его стали мокрыми. Не приходя в сознание, он уснул. Санитары в сверкающих белых одеждах принесли носилки и унесли потерпевшего. На краю скамейки виднелось свежее красное пятно. — Наверно, это хорошо, что человек не помнит, что с ним происходило во время приступа, — сказал рядом сидящий Федор и по-деловому поправил больничную фуфайку. — Это точно. Да и вообще странно, что он всю память еще не растерял, — подытожил Виталий Витальевич. — Ха. У него такие приходы раз в неделю, а у Кузнечика из первой палаты приступы идут волнами: один прошел, а за ним другой. И так до получаса. Заботливые врачи ему все зубы вырвали, чтоб языком не подавился. — К чему ему зубы? Семечки не щелкает, диктором не работает, да и мозгов уже нет. Дауны и то умнее, они-то хоть умеют и ложку держать, и сортиром пользоваться. Федор снова зачем-то одернул свою фуфайку: — Слушай, а ты помнишь Кузнеца до того, как стал идиотом? — Нет, увы. Сколько раз сюда попадал — он всегда в первой палате жил. Но он еще молодой, хоть и выглядит взрослым. Куда его такого девать? Разве что в зоопарк или бродячий цирк. Думаю, ему все равно. — Ну, не скажи. Там бы его бананами кормили, а детишки конфетами днями напролет подкармливали. А здесь что? Яблоки приходится беззубой пастью высасывать, чтоб хоть какие-то витамины в организм попадали без уколов. Виталий Витальевич грустно вздохнул: — Да, жрачка тут не то, что дома. Вот мне до сих пор непонятно, почему вся еда несоленая?

Конец ознакомительного фрагмента.