посёлок. будничные стихи

Андрей Драгунов

Благодаря помощи РУССКОЙ ГУМАНИТАРНОЙ МИССИИ и Евгения ПРИМАКОВА, не только «ПОСЁЛОК», но и другие книги находят своего читателя.

Без называния

«Так, Нашедший подкову

Сдувает с неё пыль…»

Осип Мандельштам

Как будто — не потеряна подкова…

и счастье где-то рядом… Но тоскливо.

Почти удушье. Скомканная радость…

Неразорвавшаяся бомба с самолёта —

ещё тогда…

Как больно и как страшно —

не быть убитым!.. Жить до самой смерти!

Смотреть — как часто умирают рядом

знакомые тебе. Друзья, соседи…

все те, кто долго помнил о тебе —

всю свою жизнь. Писал воспоминанья —

о видимом — тогда ещё — в начале,

когда все были радостны и живы…

а собранный букет простых ромашек —

казался чем-то необыкновенным —

почти, как факт — рождения и смерти.

Из косточки пророщенный росток —

из ничего — можно сказать — из духа,

из слова, то есть, из воспоминанья —

о том, как всё когда-то начиналось.

Как первый вздох среди травы — на волю,

чтоб слиться с облаком и стать такой же пеной

для окружающих — и плыть куда захочешь,

не слушая запреты очевидцев,

и быть теперь, в конце концов — свободным.

И различать по цвету облака —

какое — где — пересекло границу,

в каких краях исследовало жизнь

во всех её возможных вариантах,

что при сравнении оказываются —

одним и тем же —

вполне пригодным для существованья,

даже, когда исчезает вообще желанье

и причина — жить.

Когда никакими словами не выговорить — До свиданья…

ибо — будет не правда,

а какая-то смесь нечленораздельных звуков

с остывающим воздухом,

что прямо у горла становится препинанием —

поименуешь его — не расстанешься с ним вовеки —

будешь пожизненно расплачиваться за сказанное.

Знал бы Создатель, когда наградил нас речью —

куда заведёт —

точно бы рты залепил нам глиной…

или жаренным воском.

И чтоб фитилёк дымился,

напоминая дурням — за что расплата —

чтобы только скрипели раскаченными деревьями…

Смотришь на дела рук своих, описанные словами —

лучше бы — точно — нем был, как озёрный окунь.

Хлопаешь молча жабрами, чешешься плавником о камень —

никакого смысла —

всё сохраняется в своём первозданном виде.

Но когда вода, озвученная тобой,

выливается на стол, за которым пишешь —

это становится жизнью.

И первое сказанное слово — будет последним.

Голос в форме застывшей в воздухе буквы «Ж».

Говорить больше нечего.

Всё, что было можно и всё, что хотел сказать — сказано.

Речь переходит на невообразимо-птичий,

не фиксируемый приборами — клёкот. Щебет.

Иногда, отдыхая на верхушках старых сухих деревьев,

различаешь в низу кого-нибудь с карандашом и блокнотом —

глухо-немого —

чёрточками пытающегося сохранить увиденное Время.

Хотя бы — фрагмент — всё, что возможно доверить бумаге.

Голосу, воздуху, горлу, губной гармошке,

что исполняет всё, что ты ей надуешь…

Чешуйки листьев на вытоптанной сухой земле.

Я пишу это — уже не срываясь на крик — от боли…

Или — не я.

Или я кричу, но где-то внутри — желудком,

двенадцатиперстной кишкой, печёнкой,

так-как больше нечем —

сердце состарилось в самом начале —

благо, был выходной, и никто не заметил

моё состарившееся сердце…

И теперь я шепчу — Господи —

сосчитай моё время, чтобы запомнить

и сосчитать страницы, чтобы хватило вписать в них слова,

что ещё остались — не произнесёнными…

Чтобы хватило места — выдохнуть всё,

что Ты нашептал мне раньше —

ещё до рождения.

декабрь 18. 2016 год