Андроид без имени

Андрей Дорофеев

Казалось бы, что может случиться с миром, когда предотвращён крах всего мироздания? Ведь злодеи наказаны, а спаситель всего сущего, агент БИМП Маша, празднует победу? Однако у всего сущего, кажется, другое мнение.

2. Марк

Можно подумать, что когда тот, о ком мы говорим, получил имя Марк, его понимание системы жизни на шаре стало полным — однако это не так.

— Так кто же ты, братишка? — спросил Константин.

— Марк.

— Но кто ты, Марк? Понимаешь, о чём я?

Марк молчал, и Константин хмыкнул.

— Не хочешь говорить — как хочешь.

Марк опять перестал понимать происходящее, потому что говорить он хотел.

— Я должен быть кем-то ещё?

— Ну, ты с другой планеты?

— Нет.

— Стало быть, здешний?

— Нет.

— Кто тебя так изуродовал?

— Никто.

— Братишка, ты меня удивляешь. Ты чего такой сиреневый?

— Невозможно ответить. Не существует символов, позволяющих описать процесс. Процесс можно только знать.

Константин прижал ладонь к лицу и прикрыл глаза.

— Ладно. Что ты стоишь по стойке «смирно»? Присядь в кресло и оденься, что ли. У меня осталась какая-то одёжка от…

Константин захлопнул рот, потому что Марк уже сидел в кресле в костюме с иголочки, с галстуком и в блестящих ботинках. Если в вибрациях шара не объяснялись такие простые вещи, как правильно называться и что стоять надо прикасаясь ногами к полу, то ответов на слова «оденься» и «присядь» было предостаточно.

— Блин… — Константин аж задрожал, — ты точно не инопланетянин? Так откуда ты взялся?

— Из другого места в пространстве.

— На Земле? Другая планета? Другая галактика?

— Нет. Невозможно ответить на вопрос, не существует символов, позволяющих описать место. Место можно только знать.

— Господи, за что мне это… А здесь-то ты что делаешь?

— Выглядит так, будто я отчуждён. Однако информация о причине была изъята.

Константин помолчал, помолчал и Марк: ему нечего было говорить.

— Да, весёлый ты парень… — пробормотал, наконец, Константин, и подошёл к холодильнику: — Бутерброд будешь? Ухи налить?

— Нет.

— Ну, пиво не предлагаю… Ты вообще в рот себе что-то суёшь, чтобы силы были?

— Нет.

Разговор явно не клеился. Константин, работавший на метеостанции и по совместительству автомехаником, хорошо понимал, что к нему в избу зашёл не переодетый шутник-аниматор, невесть как оказавшийся в посёлке городского типа Северо-Енисейский Красноярского края.

Ну и побаивался, конечно — что от этого сиреневого мужика ожидать? Сейчас он сидит спокойно и даже в чём-то слушается, а что ему взбредёт в голову потом? Не ест, не пьёт, материальные ценности не требует. Да и человек ли он? Может, робот какой. Что не понравится — из руки пушка высунется, и поминай как звали.

— Марк, слушай. Может, тебя надо нашим учёным показать? — спросил он, наконец.

Марк слышал вопрос, но не стал отвечать. Он вовлёкся в общение и смог вовлечь в общение аборигена. Однако общение было настолько ущербным и бесполезным, что никак не вело к ответам на основные вопросы самого Марка — вопросам, которые он задал себе на первых секундах нахождения в чуждом пространстве. Ответы на них требовали информации, но… Не такой. И вопросы эти были таковы: какова причина отчуждения в иное пространство? Каковы условия возвращения утраченной памяти? Есть ли необходимость возвращения в изначальное пространство?

У аборигена этой информации нет. В информационном поле данного шара такой информации нет и быть не может. Значит, нахождение здесь смысла не имеет.

Ритуалы прощания были Марку неизвестны, а если и известны — глубоко неинтересны. Он без предупреждения исчез из избы Константина, переместился к последнему местонахождению своей родины, которое помнил — чёрное небо и тонкие прямые линии, уходящие из бесконечности в бесконечность, но… Вместо не имеющей названия, однако имеющей значение локации очутился в той же самой точке чуждого пространства, в которую был изгнан изначально. Перед ним висели шары, уже порядком изменившие своё положение. Теперь он знал, что тот шар, у которого неистово сверкают кольца, называется на местном наречии Сатурн, а тот, полосатый, — Юпитер.

Он ушёл к вымышленной локации родины, но через долю секунды очутился перед шарами. Он ушёл к недалёкой яркой звезде из другого рукава той же дискообразной галактики, и снова очутился перед шарами. Он переместился к огромному газовому шару неподалёку, на котором не было признаков жизни, и очутился в его дымке из лёгких элементов.

Но он там не остался — он переместился обратно с исходную точку. Ответ на один из вопросов был получен: он выл отчуждён не куда-нибудь, а именно в эту систему тел с общим центром тяжести, где теплилась то ли до предела деградировавшая, то ли еще не развившаяся жизнь.

Косвенно Марк понял и другое: его не оставили на произвол судьбы и не забыли: раз запрет действует не единоразово, значит необходимый результат отчуждения ещё не получен.

Что мы имеем? У него есть вся информация о сущем и есть возможности к проникновению, левитации, созиданию частиц из ничего, до сей поры считавшиеся им естественными для любого эволюционировавшего живого существа. Что это значит? Это значит, что неведомые пока Марку «они» хотели, чтобы он действовал, и действовал активно.

Но у него нет памяти. Это значит, что ему необходимо пользоваться информацией, которую он добудет в этом странном мире шаров. Также это значило, что информация о событиях, происходивших на его родине, должна быть скрыта от обитателей системы шаров. Причём речь идёт ни о высоких технологиях, ни об осведомлённости о существовании цивилизации тех, что без имени: что знает он, могут узнать и другие. Даже если ему придётся передавать это знание бессмысленным и крайне неэффективным способом — с помощью символов. Нет, не должна быть известна именно информация о событиях.

У него нет возможности вернуться обратно. Это значит, что задача должна быть выполнена в пределах этой маленькой системы шаров.

И ещё один вопрос. Почему таинственные «они» считают, что он вообще станет выполнять задачи, поставленные неизвестной жизненной формой? Ответ на это прост: они знают, что Марк желает вернуться домой.

Да, Марк хочет вернуться домой.

Разум Марка выдал мгновенное решение.

Марк очутился в подземном ангаре рядом с небольшой двустворчатой дверью, закрывающейся сжатым воздухом. На двери не было опознавательных знаков. У двери стояла стекланная будка охранника, где сидел офицер.

Марк не стал разговаривать с офицером — он почувствовал, что разговор зайдёт в тупик. Поэтому он переместился внутрь секретной базы. Появившись в белом коридоре с окнами по обеим его сторонам, он проплыл вдоль него, оценивая ситуацию, и, наконец, остановился в тупике, у блистающей хромом двери с кодовым замком.

За дверью было большое помещение со множеством столов. Люди в белых халатах стояли или сидели за мониторами компьютеров, двое с помощью джойстиков орудовали механической рукой в каких-то контейнерах, один доставал что-то из холодильника с химикатами.

Марка, наконец, заметили — движение в комнате прекратилось, а один лаборант, которого появление Марка застало за засовыванием пончика в рот, так и не смог ни отменить, ни закончить своё движение.

— Я представитель внеземной цивилизации. Мне нужны учёные для контакта. Я готов подвергнуться исследованию и ответить на любые вопросы об устройстве вселенной.

Тишина продолжалась. Многие биологи и физики в этой комнате начали своё продвижение в науке, надеясь на призрачный шанс хоть однажды поймать сигналы инопланетного разума или увидеть следы его деятельности.

Но такое наглое пришествие инопланетного разума в их собственную лабораторию и его предложение в стиле комиксов тридцатых годов двадцатого века — это отдавало какой-то тухлятиной и даже пошлостью. Пощёчиной для способности человечества найти собрата по вселенной. Такие встречи должны быть результатом великих космических открытий и столетий опасных космических изысканий, а не вот это вот всё. Инопланетный разум, который просто приходит и ложится на столик для препарирования — просто… ненастоящий.

Но это было внутреннее, не выражаемое словами чувство большей части находившихся в лаборатории людей. Внешне они продолжали стоять с аккуратной неподвижностью в надежде, что морок развеется или кто-то, наконец, что-то сделает.

Кто-то нашёлся.

— Уважаемый… представитель, — пробормотал старичок, который появился из-за малозаметной двери, но не собирался, однако, здороваться в Марком за руку, — Э… Не могли бы вы… Присесть и немного подождать?

Марк разместился в близлежащем кресле и старательно прижал пятую точку к сидению, а ступни ног — к полу. Рот для разговора он не открывал — его не просили ни Константин, ни эти. Марк просто генерировал звуковые частоты в точке, находящейся перед его лицом.

Старичок что-то забормотал в телефон. Говорил он долго, то втолковывая что-то невидимому собеседнику, то будто оправдываясь, то поглядывая на Марка с опаской, то отворачиваясь к стене.

Наконец, разговор был окончен, и старичок вымученно улыбнулся, нервно потирая руки:

— Минуточку, простите…

Через две минуты в коридор, предваряющий лабораторию, вошёл военный чин в вычурной фуражке и с тремя большими звёздами на каждом погоне. Он толкнул дверь, встал перед Марком и стал бесцеремонно его разглядывать.

Потом повернулся к старичку передом, а к Марку задом:

— Вы называете этого крашеного нудиста-кастрата иной формой жизни? Смелянский, я больше не хочу видеть это убожество на базе. Вышвырните его. И если вы меня ещё раз отвлечёте по подобному делу, отгулов год не увидите. Это ясно?

Старичок аж затрясся и умоляюще посмотрел на Марка, так и сидевшего смирно на кресле.

Марк понял, что низкий уровень интеллекта руководителя с воинским званием не позволяет ему наблюдать очевидное и оценивать результаты собствнных наблюдений — а это не даёт достичь собственных целей самому Марку.

Полковник рванул дверь, собираясь выйти, но она оказалась заблокирована. Он потряс её, не веря своим глазам, а затем, медленно разъяряясь, повернулся к учёным.

— Кто заблокировал дверь? Отпереть дверь!

— Какие наблюдения позволят Вам прийти к убеждению, что я действительно представитель внеземной цивилизации? — Марк взлетел со своего кресла и заставил налившегося кровью служаку обратить на себя внимание.

Но тот даже не увидел, что Марк не стоит на полу.

— Вали на свою Андромеду, недоносок, — рявкнул тот, — а точнее в тот притон, откуда явился, и чтобы я больше не видел твою сиреневую харю. Всё ясно?

— Я не с Андромеды и не из притона.

— Ну, тогда пусть в моём кармане лежат три сотни баксов, — усмехнулся полковник, снял с пояса рацию и поднёс её к своему скалящемуся рту:

— Соловьёв, пришли двоих в седьмую лабораторию, пусть вышвырнут отсюда одного сиреневого торчка.

Выслушав шипящий ответ, он повернулся к двери, совершенно забыв, что она заблокирована, и вдруг почувствовал, что ему очень неудобно где-то в штанах. Засунув руку в правый карман, он вытащил отткуда толстую пачку однодолларовых купюр.

Он смотрел на них не меньше половины минуты, а затем, когда в его голову начали просачиваться какие-то ассоциации с предшествующими событиями, растерянно посмотрел на Марка и спросил:

— Что это?

— Я спросил, какое доказательство того, что я являюсь представителем внеземной цивилизации, Вам нужно. Вы ответили — триста баксов в кармане. Я произвёл триста баксов в Вашем кармане.

— М-мать… Ты фокусник, что ли?

Половина лаборантов сидели уже свободнее — первый шок прошёл — и последние пару минут прятали свои лица под ладонью. Учёные пытались выполнять очередную почти не выполнимую задачу — не улыбаться.

— Я представитель внеземной цивилизации. Необходимы ли другие доказательства моего статуса?

Полковник Бердичев смотрел на Марка чуть ли не полминуты, но никак не мог понять, как ему следует поступить. Он никак не мог разрешить совершенно неразрешимую для него задачу: формально лаборатория в недрах Уральских гор была создана для того, чтобы исследовать возможные сигналы из далёких звёздных систем или даже иных галактик, а также иные проявления инопланетного разума. Для полковника это означало, что у него есть тёплое место с минимумом ответственности за результаты работы — но никак не то, что мифические внеземные цивилизации найдутся на самом деле!

Кроме того, инопланетные чудики должны быть зелёными и с какими-нибудь щупальцами — а этот чудик был как человек, раскрашенный сиреневым. И это был непорядок, а полковнику Бердичеву, который отвечал за охрану, не нужен был ни какой-то инопланетный разум (веками без него жили, и ещё проживём), ни беспорядок на объекте.

— Товарищ Бердичев, позвольте, я, — дрожащим голосом перехватил инициативу старичок Смелянский и обратился к Марку:

— Уважаемый представитель внеземного разума. Как я понял, вы имеете возможность производить материальные объекты. Прошу вас произвести на этом лабораторном столе (он указал жестом на стол, с которого помощник смахнул остатки завтрака) материальный объект, который мог бы покоиться на поверхности стола, не деформируя его, и не опасный для находящихся вокруг человеческих существ. По Вашему выбору.

На столе появился абажур от старинной лампы — зелёный, тканевый, с оборочками по краям и вышитыми рисунками драконов.

— В сборнике соответствия графических символов их смыслу, который используется на вашей территории, это физическое воплощение смысла первого символа.

— Мы благодарны вам, — кивнул Смелянский и перевёл сказанное коллегам, — Он имеет в виду, что слово «абажур» — первое существительное в словаре.

— Теперь, будьте добры, продемонстрируйте вашу способность передвигать придметы в пространстве без помощи физического тела (самому Смелянскому было всё ясно. Он проводил демонстрацию для Бердичева).

Марк создал аккуратное, без сильных перегрузок поле, поднял Бердичева и поносил его туда-сюда по лаборатории на высоте около полуметра, а затем поставил на место. Кто-то за спинами коллег захлопал в ладоши.

Бердичев перенёс вынужденный полёт стойко — главным образом потому, что в первой его половине ещё не успел понять, что происходит, а во второй половине из-за леденящего сковывающего ужаса. Теперь он, кажется, понял. Понял, что фокусника можно положить на стол для препарирования. То, что это инопланетный разум, он не верил всё равно.

— Мне кажется, первая ознакомительная часть демонстрации закончена, — продребезжал Смелянский и посмотрел на Бердичева в ожидании реакции.

А Бердичев уже сам звонил по телефону — ещё более вышестоящему начальству. Его внимание захватила, как он считал, бесконечно мудрая мысль: так же, как фокусник создал из ничего триста баксов, он мог бы создавать танки и баллистические ракеты. Пять минут переговоров — и вопрос был решён.

— Берите его в работу. Протоколы вам известны, — пробурчал полковник, — Команда два прибудет из столицы через четыре часа.

Сначала, с разрешения Макса, его пробовали распилить. Макс не пилился — о материал ломались зубья пилы, не оставляя на нём царапин.

— Если вы хотите посмотреть, что находится внутри моего носителя, я могу вам показать иным способом, — наконец, отреагировал Марк. Смелянский согласился, что это было бы кстати.

Лаборант принёс камеру, и Марк стал поочерёдно расслаблять внешние покровы, показывая то, что находилось внутри. Лаборант снял всё тщательно и с высоким разрешением, однако внутренности Марка не впечатляли — он был словно пластилиновый, а на шестерёнки и намёка не было.

Марку было проведено электронное микроскопирование тканей, которое показало частицы неизвестного материала с нераспознаваемыми свойствами, неизвестно как удерживающиеся друг с другом.

Марку была проведена обработка органическими растворителями, к которым его ткани оказались совершенно нечувствительными.

Смонтировав над лабораторным столом футуристического вида установку со множеством кабелей и узлов, Марка с головы до ног пропесочили альфа-, бета — и гамма-, а также радио-, ультрафиолетовым, инфракрасным и рентгеновским излучением. Его бомбардировали нейтронами и нейтрино, его от души поливали ультразвуком и инфразвуком, после чего пришли в полный восторг, обнаружив, что тело Марка состоит из вещества, без каких-либо усилий противостоящего всему вышеперечиленному.

Через Марка пропускали электрический ток, который то пропускался, то не пропускался по желанию испытуемого.

Его тестировали на погружение в плазму и замораживали почти до абсолютного нуля.

Марка проверяли на устойчивость удару, плавучесть, теплоёмкость и ещё по десяткам различных параметров.

Марк левитировал, передвигал или создавал вещи.

Результатом исследований стало единодушное мнение — существование Марка невозможно, поэтому его не бывает. Разумеется, в протоколы занесли не это, а то, что требуются дополнительные исследования с приборами, которые на данный момент ещё не изобретены.

Наконец, дело подошло к ночи, Смелянский с лаборантами пошёл спать, а в работу вступила команда номер два. Она не делала измерений — она спрашивала.

— Где находится место, откуда вы прибыли?

— Не удастся выразить символами вашего языка. Карты пространства, произведённые на вашем шаре, не содержат этого места.

— Вы можете показать направление, в котором оно находится?

— Невозможно. Направление зависит от влияния гравитационно-временных областей пространства, а они меняют своё влияние каждый бесконечно малый миг времени.

— Но видимые с Земли звёзды движутся достаточно медленно, чтобы мы имели возможность!

— Да. Слишком мало расстояние до них, чтобы гравитационно-временные сдвиги имели значение.

— Что, все видимые звёзды?

— Да, поэтому они и видимые.

Вопросы про астрономию продолжались в течение четырёх часов (на самом деле, вопросов для Марка было заготовлено на несколько лет таких интервью), но группа номер два не смогла получить ни единого ответа, удовлетворившего бы её членов.

— Вы нам лжёте? — сорвался, наконец, один из интервьюеров, сидевший прямо перед лицом Марка. Исследователи сидели перед пришельцем как зрители перед экраном в кинотеатре — полукругом и чуть поодаль. Самого Марка они попросили левитировать — так они держали себя в тонусе: это пришелец, он настоящий, он рядом.

— Нет, — ответил Марк. Он и правда не лгал. Он узнал о человеческом понятии лжи только здесь, и оно показалось ему бессмысленным. Ложь выглядела как сознательная попытка сломать что-то полезное. В его обществе никто не стремился ломать что-то полезное. В его обществе вообще не было понятия «ломать».

— Вы постоянно говорите «невозможно»! Когда контакт организовывался, мы получили информацию, что вы хотите сотрудничать. Однако сейчас я вижу, что вы не помогаете нам. Более того — вы подвергаете обесцениванию нашу астрономическую науку, хотя мы многого добились на пути познания космического пространства.

— Я собрал информацию насчёт того, что известно о пространстве на вашем шаре. Если наука это «область деятельности, направленная на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности», астрономическая наука вашего шара — это не наука. Около девяноста девяти с половиной процентов астрономии вашего шара — это ошибочная информация об окружающем мире. Поэтому терминология астрономии вашего шара не содержит символов, которыми можно было бы выразить объективно существующую систему мироздания.

Исследователи переглянулись, и новых вопросов пока не последовало. На сегодня группа два закончила свою работу.

У Марка поинтересовались, где он хочет провести два часа, оставшиеся до работы первой группы во главе со Смелянским, и он сказал, что его удовлетворяет любое место. Поэтому его просто оставили висеть в лаборатории (разумеется, под ежесекундным наблюдением камер), и на два часа он остался один.

Его не удовлетворили первые сутки исследований: он не увидел цели своего нахождения здесь. Он не получил информации о планете. Вся информация, которую ему дали, была ему уже известна, а некоторая информация, которую ему дали, была ложью. Более того, он не увидел никакой возможности получить нужную ему информацию с помощью процесса общения, происходящего сейчас.

Однако он попытается ещё в течение суток. Марк продолжал висеть без движения, занимаясь только мониторингом и записью входящей информации со всех уголков системы.

За час до начала работы группы одна дверь в любораторию отворилась, и в неё выглянул сам Смелянский. Он, ничего не говоря, смотрел на Марка полминуты, а затем, решившись, подумал, представляя, как мысли его несутся к пришельцу: «Если вы меня понимаете, то можете сделать так, чтобы наш разговор не был никем обнаружен и записан?».

И только он горько посмеялся внутри себя над своей наивностью, Марк сказал:

— Все присутствующие камеры производят запись, сгенерированную мной, а умы охранников заняты другим в течение ближайшего часа. Вы можете говорить.

Смелянский выдохнул, справился со внезапно застучавшим скорее сердцем, а потом уже без прежнего страха прошёл и сел перед Марком. Собрался с мыслями.

— Я надеюсь, у вас есть возможность уйти отсюда, если вам захочется уйти? — наконец, спросил он.

— В пределах вашей системы шаров я могу перемещаться без ограничений, — ответил Марк, — Если вы имеете в виду эту лабораторию, то да, в любой момент (он уже начал учиться странной манере общения людей, которые не умеют правильно перекладывать свои мысли в язык символов, хотя занимаются этим всю свою жизнь, и говорят не в точности то, что имеют в виду).

— Это хорошо, — кивнул Смелянский, — потому что если бы они смогли, они не отпустили бы вас.

— Я нахожусь здесь по собственной воле и могу уйти в любое мгновение, — сказал Марк ещё раз.

— Зачем вы здесь? — спросил Смелянский, а Марк удивился, что его никто ещё не спросил об этом.

— Мне это неизвестно. Двое суток назад (Марк начал использовать единицы счисления местных жителей) я появился в вашей планетной системе по неустановленной мною пока причине. Моим решением было установить общение с местными жителями — возможно, оно даст мне информацию о целях моего нахождения здесь и способах возвращения.

— Интересная идея, — усмехнулся Смелянский, и Марк в очередной раз однаружил парадокс: абериген говорит одно, а думает другое, — получили ли вы эти ответы?

— Нет, — ответил Марк, — возможно, новые данные появятся, когда информация о мироздании, которую я рассказываю, будет распространена по планете.

— Рапспространена? — удивился Смелянский, — Милый мой, она никогда не выйдет за пределы этого комплекса лабораторий.

А вот этого Марк не знал.

— В общественной информации системы я не встречал информации об этом. И разумы тех, кто меня опрашивал, также не излучали эту идею.

— Это потому, что информация конфиденциальна, — объяснил Смелянский, — а секретность данных о вашем существовании и местоположении настолько очевидна всем, что о ней нет нужды размышлять. Я и не подозревал, что вы этого не понимаете.

— Я благодарю вас за информацию, — сказал Марк, разум которого провернул за эти секунды море фактов и сделал вывод, что его визави не лжёт.

— Позвольте мне дать вам совет, прежде чем вы исчезнете отсюда, — сказал Смелянский, вставая и покряхтывая, — у нас в системе говорят «Всё познаётся в сравнении». Если вы хотите, чтобы вас понимали лучше, сравните неизвестную человеку вещь с какой-то известной ему, и он поймает вашу мысль. Вы понимаете, о чём я хочу сказать?

— Моё тело нельзя разрушить, потому что оно постоянно воссоздаётся мною. Это подобно тому, как песчаный пляж не исчезает, потому что волны океана вечно питают его песком.

Смелянский округлил глаза, раскрыл рот и медленно, но уверенно захлопал в ладоши.

— Браво! Вы радуете старика! Вы очень быстро учитесь.

— Спросите меня ещё что-нибудь.

— Ну, например… — задумался Смелянский и пожал плечами, — вот вам вопрос, ответ на который как будто все знают, но при этом обьяснить внятно не могут. Что такое время?

— Показатель изменения частиц.

— Да, я знаю. Но вот в чём беда: это не даёт нам, человечеству, способов контролировать время. А значит, определение недостаточно точное.

— Нет, проблема не в определении. Я поучусь говорить метафорами. Когда вы отдыхали, вы ели торовидное образование из теста.

— У нас это называется пончик.

— Хорошо. Скажите мне, какие у пончика размеры?

— Если не вдаваться в подробности, то… Допустим, двенадцать на двенадцать на три сантиметра.

— Эти размеры — ваше видение мира. И с вашей точки зрения ответ о времени как о четвёртом измерении этого пончика был бы таким: этот пончик имеет четыре часа в прошлое и двадцать минут в будущее, когда вы его съедите. Так?

Смелянский помолчал и покивал головой.

— Кое-кто и до этого бы не додумался, дорогой Марк.

— Может быть. Но додумается кто-то до этого или нет, вам всё равно не поможет. Вам мешает ваше видение мира. Вы считаете, что размеры пончика — двенадцать на двенадцать на три сантиметра. А почему вы не учли, например, запах пончика, который является частицами пончика, рассеянными вокруг него? Это часть пончика, почему вы не измерили её?

Представьте, что вы решаете задачу: надо спрятать пончик от слепого человека. Вы кладёте пончик в метре от него, не зная истинных размеров пончика. Но слепой человек узнаёт, что рядом с ним пончик — везь запахло свежей выпечкой! Вы проиграли, потому что не приняли во внимание то, что не видите.

Когда мы говорим о времени, мы говорим о том же. С этим пончиком связано достаточно большое количество временных явлений, узнав о которых, вы смогли бы управлять временем. Образно говоря, вы смогли бы испечь один и тот же пончик два раза. Однако вы не можете обсчитать эти явления, потому что утратили чувство времени и при этом не изобрели ни способов наблюдения, ни способов измерения этих явлений.

Пытаться изучать время без этого — это как измерять пончик линейкой, на которой нет делений. Но ведь это не пончик виноват, верно? Деления на линейке не нарисовали вы. И первое действие для решения задачи — нарисовать деления, верно?

Поэтому я и говорю — со значением слова «время» нет ничего неправильного. Слишком много неправильного есть с самим человеком, и это первая задача, которую вам стоит решить.

Смелянский посмотрел на Марка в упор, его губы задрожали, но он промолчал, повернулся и пошёл обратно к двери, из которой и вышел.

— Вы больше ничего не хотите у меня спросить? — Марк переместился к старику и теперь медленно плыл рядом с его хилым плечом.

— Нет, — покачал головой Смелянский, — иначе я никогда закончу спрашивать. И вообще… Разонравились мне пончики.

Он остановился и глянул на андроида.

— Всё это должно было быть как-то иначе. Нельзя вот так врываться через парадную дверь и говорить, что пришёл Золотой век человечества. Человечество само должно или прийти к своему Золотому веку, или погибнуть на этом пути. А такая передозировка знаний, которые мы не заслужили и не оплатили никакими собственными усилиями — это… нечестно, и это разлагает.

Смелянский вздохнул, прогоняя из головы последние остатки мифа о великом контакте, и скрылся за дверью.

Однако что бы он ни говорил, у Марка были свои расчёты и цели. Он рассмотрел новые данные и принял новое решение. Марк не сомневался, хотя и знал, что оно может оказаться неверным. Однако он впитывал в себя информационное поле шаров системы и понимал, что данных для другого решения у него всё равно нет.

Марк понял, как может вовлечь каждого если не в ту сферу жизни, где знаешь мир как самого себя, то хотя бы в общение.

Марк исчез из лаборатории, а через несколько секунд изменилась картинка на каждом телевизоре, смартфоне, экране компьютера и даже в каждой рамке цифровой фотографии, какие были в солнечной системе. На каждом канале мира появился Марк в полный рост, висящий на фоне космического пространства.

Несколько секунд потребовались ему, чтобы отдать часть своего внимания каждому устройству отдельно. Поэтому как бы ошалевшие техники всего мира не пытались в течение ближайших минут вычислить всемогущего хакера, перехватить контроль над передачами, выключить питание у средств вещания и аппаратов, передающих видеоизображение и звук, они потерпели неудачу.

Марк контролировал не телесети, а каждое из миллиардов устройств, которые имели экран и динамик. Поэтому экран показывал изображение, даже если его выключали из розетки, разбивали вдребезги или топили в реке.

Первые несколько минут Марк не говорил ничего — он дал людям справиться с паникой и обессилеть, чтобы те, тяжело дыша, могли смотреть и слушать.

И тогда он заговорил. Он говорил про себя и свою жизнь — то, что привлекало внимание. Однако не сама информация имела значение. Он ждал и сканировал по очереди все каналы внимания — внимания, которое вливалось теперь в Марка благодаря телевизорам, смартфонам и мониторам компьютеров, этим современным поглотителям человеческого времени, распространённым в каждом уголке человеческого мира.

— Я существо без имени. Мой мир не похож на ваш, он не содержит шарообразных объектов. Мой мир состоит из прямых линий и прямых углов, и единственными объектами, имеющими криволинейные поверхности, являются наши тела.

Однако форма наших тел — единственная общая черта наших носителей. Мой носитель нельзя назвать ни органическим, ни неорганическим, поскольку он сделан из принципиально иных соединений, не укладывающихся в понятия биологии и химии вашей планетной системы.

По этой же причине не удастся ответить на вопрос, живой ли я. В информационных базах существует термин «андроид», который означает «робот-гуманоид», однако робот — это автоматическое устройство для выполнения различных действий. Я не механическое устройство, поэтому не могу называться андроидом, разве что с изрядной натяжкой.

Мой носитель — неорганический, поэтому по вашим правилам меня можно назвать мёртвым. Я мыслю и существую, поэтому меня можно назвать живым. Но если живой водитель на вашей планете сядет в неживой автомобиль, автомобиль всё равно нельзя будет назвать живым, поэтому я мёртвый. Но при этом я же являюсь и водителем автомобиля, поэтому я живой.

Другими словами, в рамки «живой-мёртвый» на вашем языке я не попадаю. Правильнее будет назвать меня бесплотным живым существом, управляющим неживым материальным телесным объектом. Такой связки в вашей системе не существует, поэтому необходимого слова для моего обозначения на языках вашей системы нет.

Пока он говорил, в экраны влипали и отдавали Марку своё внимание два… три… четыре миллиарда человек. И это число увеличивалось, пока, наконец, в одной из квартир среднего по величине городка молодой мужчина, смотревший телевизор, не бросил своей жене:

— Будущая мать, иди-ка сюда. Глянь-ка на это.

Его беременная жена, в халатике и с чашкой чая в руке, вышла из кухни и обратила взгляд на телевизор, где вёл свой рассказ Марк.

Её внимание, обратившееся к Марку, установило линию коммуникации и послужило будто бы неразрывным телеграфным проводом, по которому могли в обе стороны транслироваться эмоциональные частоты, умственные образы, отпечатки телесных усилий… Но в обе стороны не потребовалось.

Марк, сканируя свою всё прибавляющуюся аудиторию, скользнул по этому телеграфному проводу лишь на миг — и это стало концом трансляции. Его, способного находиться без неудобств в центре звезды, затрясло в конвульсиях как маленького мальчика, увидевшего ночью под кроватью рычащего, истекающего слизью, зловонного монстра.

Марк не в силах был оторваться от этой линии внимания подобно тому, как человек при ударе током не может оторвать руку от оголённого провода. Но его невольно спасла девушка: она на несколько секунд отошла от экрана и переключила внимание на то, чтобы выключить конфорку на варочной панели.

Марк висел в пространстве на том же месте, где и появился в системе. Он почти восстановился. И теперь он знал, зачем он находится здесь.