Золотой маятник

Андрей Дмитрук

Необычная повесть, соединяющая напряжённый фантастический сюжет с большими документальными фрагментами. Человечество открывает дорогу в параллельный мир, представляющий собой гигантский заповедник для всех видов земных животных. Загадочная могущественная раса сохраняет тех, кого на Земле много веков подряд безжалостно уничтожают – на охоте, на фермах, для еды и для развлечения… Документальные главы рассказывают о чудовищных фактах истребления человеком всех прочих живых существ.

VI

Он никогда не думал, что это может быть столь ужасно.

Вопреки своим надеждам, Бонго не пошёл камнем ко дну; его мотало из стороны в сторону… Бросаясь с корабля, шимпанзе был уверен, что пройдёт несколько мгновений, и погаснет для него белый свет. Но не тут-то было! Когда наш герой разинул рот, чтобы вздохнуть, в его горло хлынула круто солёная, пахнущая бензином вода. Бонго попытался было крикнуть, — ещё хуже! Море врывалось в ноздри, в уши; он оглох, его желудок был полон, — но беглец жил, а значит, страдал! Наконец, якорем устремился бедняга в глубину…

И тут Бонго схватили за шиворот — уверенно и крепко, причинив изрядную боль. Будто рыбу на крючке, его вытаскивали прочь из солёной тьмы.

Люди, плывшие в небольшой лодке, — спасители, — с виду были самые обычные. У подвесного мотора сидел негр, из моря Бонго вытаскивал белый. Обоим с виду под тридцать, росту хорошего (с метровой глубины вперёдсмотрящий достал обезьяну, не слишком нагибаясь). На белом — нечто вроде лёгкого серого комбинезона; на чернокожем — широкие штаны со множеством карманов и линялая зелёная майка, украшенная двумя кругами, синим и розовым. Лицо у белого загорело почти до негритянской черноты, зато волосы, брови, ресницы и покрывавшая щёки бородка были предельно выбелены солнцем, — получился сущий негатив. Негр же был, как положено, губаст, курнос, глаза имел близко посаженные, зато яркие и блестящие, будто тёмные алмазы; глядя на такое лицо, хочется улыбнуться… Но всё это Бонго рассмотрел позже. Пока что лишь сообразил, что его добровольная гибель в грязной бухте откладывается.

Беглеца хорошенько встряхнули и посадили на среднюю скамью, именуемую на море банкой. Затем белый чрезвычайно умело ухватил обезьяну за затылок и кобчик, нагнул до полу, тряхнул ещё раз, — и Бонго в два счёта освободился от постылого внутреннего груза…

Негр тем временем вывел лодку из теснины между бортами больших судов — и, ловко увернувшись от набиравшего ход танкера, двинулся в открытое море. Курс держали на конец змеистого мыса, отсекавшего акваторию порта.

Причалив туда, оба спасителя вышли на пустынный берег. Белый вынес всё ещё дрожавшего Бонго и бережно усадил его на гальку, под большую глыбу. Затем из ящика на корме были извлечены термос со сладким чаем, кусок сыра и пара довольно кислых яблок; всему этому шимпанзе охотно отдал должное, люди тоже перекусили. Скоро беглец обсох, приободрился, — а главное, ощутил, как рассеивается в нём душевный мрак. Он почему-то верил этим двоим, особенно негру; верил, что уж они-то не дадут ему пропасть, — и будущее не казалось безнадёжным. Вот если бы эти добрые мужчины ещё взяли бы да вернули Бонго в родимый цирк, к Эльвире…

В этот миг, дожёвывая яблоко, шимпанзе услышал голос наставницы. Точнее, её внутренний крик. Его единственную подругу и покровительницу терзали, она кричала об этом всем своим естеством.

Бонго вскочил. В который раз проклиная человеческую тупость, языковую стену между миром животных, где царит взаимопонимание, и единственным отколовшимся от этого мира видом Homo, — глядя на спасителей отчаянными глазами, он залопотал всё громче, заметался, ударил себя в грудь кулаками…Наконец, Бонго бросился к лодке и стал изо всех своих немалых сил отталкивать её от берега.

К счастью, новые знакомые наверняка имели дело с большими обезьянами… Через минуту лодка уже мчалась прочь от мыса. За руль сел белый; судя по всему, он вполне доверял жестам Бонго, который, мыча и приплясывая на носу лодки, всё время указывал на некую точку вдали. Там подходил к морю город, стояла рыбачья слобода.

Чернокожий спрашивал его, ласково и настойчиво: «Там твой друг, да? Ему плохо? Где он, где?..» Шимпанзе и сам не слишком точно знал, куда плыть, однако его продолжал звать неслышный для прочих голос Эльвиры, — голос боли…

Конец ознакомительного фрагмента.