Плод воображения

Андрей Дашков, 2011

Новый роман Андрея Дашкова – динамичный, жесткий и многогранный. Роман-лабиринт, действие которого разворачивается в городе-призраке. Здесь материализуются «плоды воображения» – желанные, ядовитые, запретные. Участники странного «реалити-проекта» постепенно утрачивают чувство реальности, а сам «проект» оборачивается грандиозной мистификацией. Однажды запущенный механизм творения порождает следствия, не предусмотренные создателем. Иллюзии и действительность становятся взаимопроникающими и взаимозависимыми. Люди, мнившие себя творцами, оказываются марионетками «цифрового» дьявола. Одержимость чревата воплощением самых худших фантазий, слепая вера и самозабвенная любовь – спутники безумия, но обреченность и отверженность наделяют тебя иммунитетом против окружающего кошмара... «Это книга-лабиринт. Войдя в него, будет сложно вырваться из сумрачных коридоров, где перед читателем открываются все новые уровни и пласты скрытых смыслов. Сквозь сложную вязь интриги и непредсказуемые повороты сюжета проступают философско-метафизические концепции автора. Мистика оборачивается жесткой рациональностью, реальность выворачивается наизнанку, обнаруживая второе, третье дно… Напряжение растет, ветвятся сюжетные линии — чтобы в конце сойтись в безжалостную точку. Хочешь выйти из лабиринта? Пройди его до конца. Прочти его до конца. Пожалуй, «Плод воображения» — лучшая книга Андрея Дашкова на сегодняшний день» (Андрей Валентинов).

10. Бродяга по-прежнему заботится о Малышке

Укрытие находилось под землей. Это была достаточно просторная камера размером пять на три метра, почти трехметровой высоты. Попасть в нее можно было, открыв поворотную звуконепроницаемую дверь весом в полтонны, которая служила заодно торцевой стеной гаража и снаружи была неотличима от обычной стены. Пустота за ней не обнаруживалась простукиванием, а вычислить скрытый объем не представлялось возможным без разноуровневых планов дома. Бродяга сомневался, что они вообще когда-либо существовали. Во всяком случае, он искал на совесть и ничего не нашел.

То, что он случайно наткнулся на хорошо замаскированный механизм управления дверью в первый же раз, как попал в этот дом, было ничем иным кроме Божьего промысла. Бог показал ему укрытие (возможно, созданное также не без Его участия), чтобы бродяга в случае опасности мог как следует спрятать Малышку, пока та была беспомощной и не научилась прятаться сама. Таким образом, всё было предопределено; оставалось только воспользоваться подарком. Кое-что шепнула ему Малышка, до кое-чего он додумался сам.

Когда он увидел камеру впервые, та была совершенно пуста. Стерильная чистота означала простор для его воображения, и без того порядком взбудораженного. Бродяга спрашивал себя, чем это помещение служило бывшему хозяину дома, и не находил однозначного ответа. Малышка считала, что в свое время камеру оборудовали для греховных утех. По ее словам, тут до сих пор пахло болью, сладострастием и принуждением. Иногда бродяге тоже так казалось, но порой он думал: а может, хозяин запирался тут, чтобы побыть наедине с Господом? Может, Бог вступал с ним, скрытым от посторонних глаз и ушей, в особый, жестокий, разговор, выдавливая из человека те самые боль, сладострастие, дерьмо и кровь? И человек выходил отсюда очищенным и обновленным, а потом… Что случилось потом, бродяга не знал. Он вообще не знал, почему опустел город и куда девались люди. Когда он появился здесь, исход уже завершился.

Гадать насчет назначения камеры он в конце концов перестал. Однажды ему пришло в голову, что, возможно, бывший хозяин дома и сам не подозревал о существовании укрытия. Это подтверждало первоначальную догадку. Если предположить, что обо всем позаботился Бог, становилось понятным, почему камера была пустой и чистой. Ведь она предназначалась для Малышки.

Хотя прятаться тут приходилось не часто, бродяга уютно обустроил укрытие, сделав из него подобие детской комнаты. В соседних домах сохранилось много всякого барахла, но он выбирал только самое лучшее. Кроватка, столик, креслице для Малышки, жесткий топчан для себя. Даже если условия позволяли, он сам не позволял себе расположиться с комфортом. Он пока не искупил и десятой доли своей вины, и Бог еще ничем не дал понять ему, что он прощен. Или хотя бы — что Господь им доволен.

В укрытии хранился небольшой, периодически обновляемый запас овощей, которые он выращивал в огороде за домом, и фруктов из окрестных садов. Воду он брал из колодца. По подсчетам бродяги, в случае необходимости они с Малышкой могли продержаться в укрытии как минимум неделю, хотя слабо представлял себе, что должно случиться снаружи, чтобы на семь суток загнать его под землю. Безлунник бродил по городу исключительно в новолуние. Другие гости появлялись редко, и до сих пор ему удавалось договориться с ними по-хорошему. Правда, иногда в угловатую голову бродяги закрадывалась крамольная мысль, что конфликтов он избегал благодаря не столько своему миролюбию и смирению, сколько охотничьей винтовке, найденной в гараже. Он пускал ее в ход всего несколько раз и, надо отдать ему должное, никогда не обращал против человека. Однажды Малышка попросила свежего мяса, и бродяге пришлось поохотиться; также был случай, когда он отогнал от дома свору одичавших собак. А вот попытаться с оружием в руках встретить Безлунника — такое не могло присниться бродяге даже в страшном сне. В его представлении Безлунник был неуязвим для пуль и патрулировал территорию, чтобы ничтожества вроде бродяги знали свое место и не высовывали носа из грязи.

В общем, он вел тихую спокойную жизнь, пока его покой не нарушили люди на внедорожниках и вертолетах — и то был всего лишь передовой отряд грядущего безумия. Вертушки пару дней кружили над городом, словно выискивая что-то, а потом высадился десант. Печально, конечно, но бродяга не роптал. Неужели он думал, что Бог позволит ему обрасти жирком самодовольства и не пошлет во спасение новую напасть?

Выбора у него не было: он должен защищать Малышку, которая сейчас мирно спала в своей кроватке под полупрозрачным пологом. Такая уязвимая, такая нежная, погруженная в таинственные притихшие сны, словно в темную воду, оставленную отхлынувшим грозным морем. Но кто знает, что выбросит на берег следующий прилив.

Бродяга был готов к худшему.