Бледный всадник, Черный Валет

Андрей Дашков

Не преодолев глобальных проблем, цивилизация деградировала, наступили времена упадка. Власть приобрела форму ничем не ограниченной диктатуры. Царят культ оружия и закон силы. Разделенные дикими зонами города изолированы, их окраины принадлежат помещикам, население ведет беспощадную борьбу за выживание. В одном из таких городов происходит серия загадочных и чудовищно жестоких убийств. На свою беду в это же время в городе появляется игрок-одиночка, обреченный стать козлом отпущения. Он заводит знакомство с ведьмой, тайно связанной с биокомпьютером-реаниматором, засылающим в город зомби, и священником, который не в состоянии противопоставить ужасающему падению нравов ничего, кроме слабеющей веры и призрачной мечты о справедливом переустройстве общества. Но и мечта становится опасной, когда начинает претворяться в жизнь.

Малышу, который всего боялся

и которому теперь нечего терять.

А.Д.

Винтовка решает все.

Мао Цзэдун

По-моему, так.

Винни-Пух

Часть первая

ЗАСТОЙ

1. СВЯЩЕННИК

— Иди ты к черту, сука! — пробормотал священник и проснулся.

На этот раз у суккуба были серые глаза, прохладная кожа, и он был очень-очень нежным. А вместо похоти излучал почти материнское тепло… Впрочем, в том, что посланцы дьявола изобретательны, священник никогда не сомневался.

Священник был нищ и потому сравнительно честен. Он не владел никакой собственностью, кроме тридцатипятилетнего изношенного тела, рваной одежды, оружия, ржавевшего из года в год, покосившейся хижины, абсолютной веры — обратной стороны абсолютного безверия — и пути, конец которого — где-то за пределами жизни. Правда, священник только обманывал себя тем, что у него есть путь. На самом деле он осел в этом проклятом городе прочно и надолго…

Лучше не думать о таких вещах. Священник считал, что не слишком разборчивый Бог наградил его неизбывным одиночеством, неопределенной тоской и смиренным сердцем, неуязвимым для разрушительного горя, а также жалоб попранного достоинства. В результате получилось ни то ни се — человек слабый и крайне пугливый; недоношенный пророк, взращивающий одни только сорняки на крохотном огородике чувств; бесполезный проводник, затерявшийся в толпе уродов; чучело на страже пустоты. Местные вороны давно выклевали ему глаза.

…Несколько минут он сидел, привыкая к тому, что наяву ему вовсе не так хорошо, как было во сне. Но сон минул, и фальшивая мать (облика настоящей священник даже не помнил) ускользнула в небытие. Он так и подумал: «небытие» вместо «Царствия Небесного» или, на худой конец, «геенны огненной». Вера не являлась для него естественным приютом робкой и эфемерной душонки, куда та устремлялась бы при каждой маленькой катастрофе, очередном болезненном ударе, нанесенном действительностью. Скорее вера была тем единственным оправданием, которое священник мог придумать страданию. Собственному страданию и страданиям всех остальных. Мучительная жажда напоминала о воде; неутолимая боль сердца — о том, что должно существовать лекарство от всех болезней…

Священник недолго терзался тем, что спросонья разразился ругательством. Ему случалось и богохульствовать, когда не оставалось другого выхода. Он полагал, что Богу, как всякому крутому мужику, наплевать на то, что о нем говорят и даже думают. Кроме того, совесть у священника была сговорчивая. Иначе он просто не протянул бы в этом городе и недели.

Гораздо существеннее тихих укоров совести был утренний холод, пробиравшийся под рясу, словно вкрадчивые ладони шлюхи. Священник зябко поежился от сырости и греховных мыслишек. Потом приблизился к окну, чтобы посмотреть, не появится ли сегодня «близнец».

Без одобрения своего «близнеца» священник давно уже не решался высовывать нос из хижины. Разве что позовут на крестины или отпевание, но и в этом случае он старался побыстрее завершить обряд…

Увидеть «близнеца» прямым взглядом невозможно. Священник прекрасно знал это и потому скрючился под окном, пытаясь поймать периферийным зрением движущееся пятно… «Близнец» обычно являлся ему в виде фигуры в рясе и странном головном уборе, похожем на черную шляпу без полей.

Поскольку хижина священника была едва ли не последней обитаемой конурой на северной окраине, из ее единственного окна просматривалась унылая размокшая дорога, ведущая за пределы города. Священник вяло зевнул (он был гипотоником) и увидел темный силуэт сквозь завесу дождя.

Через минуту ему стало ясно, что это не его «близнец», а человек из плоти и крови. Грязная плоть, отравленная кровь. Редкая птица. Теперь немногие отваживались путешествовать в одиночку…

Священник присел и стал смотреть очень внимательно.

Человек был экипирован примерно так же, как герои последних фильмов жанра «истерн», которые священник видел в детстве. Фильмы снимались бытовыми видеокамерами, пока еще можно было раздобыть элементы питания для них, и распространялись на кассетах, перезаписанные десятки раз с препаршивейшим качеством. Но все равно каждая копия стоила целое состояние… Со временем фильмы стали почти документальными и, по мнению священника, грешили чрезмерным натурализмом. Однако его мнением никто не интересовался.

…Священник сразу почувствовал, что чужак, входящий в город, — не какой-нибудь ограбленный в дикой зоне и чудом уцелевший идиот-торговец. И еще он понял, что отныне в городе появилась новая проблема. Как будто их было мало за последние две недели!

Человек был уверен в себе и одновременно готов к самому худшему. Опасный фрукт. Личность вне закона, если не считать законом стремление выжить любой ценой. Священник отметил заросшую щетиной рожу, прищуренные глаза и горестно перекошенный жестокий рот; бесформенное, но прочное брезентовое шмотье, прошитое толстыми нитками, а кое-где и ржавой проволокой; сапоги с подошвами, вырезанными из автомобильной покрышки; шапку-ушанку, в которую вросла перевернутая красная звезда; охотничью двустволку, два «макаровых» на поясе и бог знает сколько в других, менее очевидных местах; большой нож для разделки мяса…

Тяжело таскать на себе столько железа. Но лучше таскать его, чем голым лежать в гробу, — с этим согласился бы даже священник.

2. ВАЛЕТ

За то, что он предпочитал деберц другим играм и почти всегда выигрывал, его называли Валетом, и ему это нравилось. Коротко и без соплей. Свое детское имя он давно забыл. В пору полового созревания он был просто «номером 4312» на картофельных плантациях генсека Партии Возрождения Рудича, пока не сбежал оттуда, зарезав охранника, пытавшегося устроить юному девственнику проктологическое зондирование.

Теперь о прошлом напоминало лишь уродливое клеймо — четыре цифры, выжженные на внешней стороне правого предплечья. Хорошо, что не на лбу. Валет сохранил товарный вид, но с тех пор при любой погоде носил одежду с длинным рукавом.

Удивительно, что он остался жив в тот недолгий промежуток времени, когда учился обращаться с оружием. В один прекрасный день он превзошел в быстроте большинство парней, без разбору стрелявших в лесах и на дорогах. Он мог бы сколотить и возглавить отряд вольных убийц, однако был врожденным индивидуалистом. Кроме того, он инстинктивно понимал: любое общество — это такая банда, в которой ты трахаешь кого-то, но кто-то обязательно трахает тебя. А ему не нравилось, когда его трахают, если, конечно, это не были девочки из заведения типа «Горячих губок», изголодавшиеся по полноценному мужику.

При воспоминании о последнем подобном приключении в Волчанске он ощутил томление в чреслах. Как давно это было и как недавно! Для Валета не существовало проблемы времени. Он находился в счастливом полуживотном состоянии вечно юного хищника. Охота, удовлетворение, сон — этот замкнутый круг вовсе не казался ему порочным или скучным. Он жил как жилось, не задумываясь ни о сложном, ни о простом. Он умел стрелять без единого проблеска мысли, а потому — быстрее иной мысли. Когда дела складывались не лучшим образом, он без колебаний падал мордой в грязь, даже не вспоминая о жизни и смерти, а потому не был напряжен и не сжимался от страха…

Большинство дуэлей он заканчивал первым же выстрелом. Если попадался столь же компетентный одиночка, случалось, что возникала перестрелка. Иногда не хватало патронов. Тогда Валет пускал в ход свой старинный нож, на котором были выбиты странный крючковатый крест и надпись «Krupp». Нож предназначался для разделки мяса. Валет всегда использовал вещи строго по назначению.

Правда, из Волчанска он еле унес ноги. Надо же, какая незадача — шлепнул не того, кого можно было, в молочном баре «Светлый путь»! Застреленный оказался сынком местного губернатора, и Валет впервые с удивлением узнал, что его собственная голова, даже отделенная от тела, стоит целых десять тысяч монет или тысячу автоматных патронов калибра 7,62!

Облава была такой плотной, что он неминуемо закончил бы на колу, если бы не одна замужняя бабенка, воспылавшая к нему порочной страстью. Валет двое суток просидел в шкафу, стоявшем в ее спальне, и вынужден был по ночам слушать бесплатные эротические концерты. Это было чертовски трудное испытание!..

Когда облава переместилась за пределы города, Валет наградил свою спасительницу внебрачным зародышем и смылся на лошади ее мужа. На следующую же ночь лошадь пристрелил какой-то лесной хиппарь, который плел одежду из конского волоса, однако Валет не сильно на него обиделся, потому что давно не ел мяса. Конина оказалась жесткой, как подметка, а без лошадки пришлось туговато.

Неприятности преследовали игрока. Даже оружие, с которым он не расставался, сыграло с ним дурную шутку. Изрядно отягощенный металлом, он едва не пошел ко дну, пытаясь переплыть загаженную речку в продырявленной плоскодонке, и вдобавок нахлебался отравы. Должно быть, под действием химии Валету привиделось на дне омута что-то очень нехорошее. С тех пор он выбирал более надежные способы переправы.

Мосты и броды давно принадлежали местным бандитским шайкам. Подходы к ним часто были утыканы долговременными огневыми точками. Паромщики тоже не упускали случая подоить клиента. С неуступчивыми обходились просто — и еще проще было тут же спрятать концы в воду…

В следующий раз Валет предпочел паром, но платить ему не хотелось. Поэтому еще четверо умерли от передозировки свинца, и паром, землянка на берегу и старая корова оказались в его полном распоряжении. Был повод подумать, не заняться ли выгодным бизнесом в сфере услуг. Однако Валет решил, что оседлая жизнь все-таки не для него. А корова вскоре околела, не выдержав тягот пути.

В результате теперь он топал на своих двоих и втаскивал натруженные мощи в городок со странным названием «Ин». Именно такие буквы уцелели на старом придорожном указателе, который остался в сотне шагов позади. Судя по размерам указателя, раньше, кроме этих букв, имелись и другие. Но Валет ничего не имел против: Ин так Ин. Лишь бы здесь нашлись выпивка, игорный дом, не слишком вшивые девочки и старые видеокассеты в чьем-нибудь сундуке.

Фильмы (желательно душещипательные мелодрамы) были маленькой слабостью Валета, о которой мало кто знал на этом свете и над которой уж точно никто не рискнул бы посмеяться. В его дорожном мешке лежала реликвия, похищенная в городе Дуле и завернутая на всякий случай в три слоя целлофана, — лента со странным названием «Молчание ягнят». Сохранность копии была почти неправдоподобной, изображение — без срывов и факела, и ко всему — хороший звук.

Валет успел посмотреть только двадцатиминутный фрагмент. Ради этого ему пришлось застрелить человека. Он не колеблясь застрелил бы еще десятерых, чтобы узнать, чем там все закончилось. Он не понимал, что означает название фильма, но зато знал точно — он любил мясо ягнят, и он любил молчание. Похоже, здесь он найдет и то, и другое.

Впрочем, была одна маленькая заминка. Возле указателя Валет остановился и по привычке покосился назад. Он забыл узнать, не имеет ли что-нибудь против вшивого города Ина его «близнец». Самоуверенность — неплохое качество, но полностью уверенными в себе были лишь покойники, которых Валет за свою недолгую жизнь видел предостаточно.

Итак, он смотрел, пытаясь ни на чем не фокусировать взгляд, пока на самом краю поля зрения не возникло серое пятно. Оно перемещалось примерно в ста шагах позади Валета и было в общем-то похоже на его силуэт, только без лица. «Близнец» скользил над дорогой равномерно и прямолинейно. Кругом была тишь да гладь. Кладбищенский покой…

Валет уже начал разворачиваться, когда его «близнец» вдруг дернулся и превратился в зыбкое дрожащее зеркало. Валет мог бы поклясться, что рядом с ним промелькнул еще один, чужой «близнец». Уродливый, скрюченный, но быстрый… как смерть.

Плохая, ненужная встреча. А потом его «близнец» и вовсе исчез.

Валет скрипнул зубами. Хреновый прогноз. Впрочем, на спокойную жизнь рассчитывать было по меньшей мере глупо.

…Со скептической улыбкой Валет обогнул ржавую развалюху без колес. Он давно заметил, что какой-то человечек наблюдает за ним из ближайшей хижины, притаившись за мутным стеклом. Смехотворная маскировка. Но Валет не подал виду, что засек слежку. Чужой «близнец», встреченный на дороге, явно принадлежал не этому трусливому хорьку.

Опасности пока не было — в противном случае Валет уже ощутил бы привычную ноющую боль в затылке. Внутренняя «сигнализация» никогда его не подводила.

Он начал неторопливо счищать с сапог налипшую грязь. Он делал это добросовестно, хотя смертельно устал. Многие парни загнулись в незнакомом городе в первый же день оттого, что не могли двигаться достаточно быстро.

Потом Валет позволил себе расстегнуть брюки. Во время этой процедуры он был наиболее уязвим. Но все относительно, и тот, кто попытался бы воспользоваться удобным случаем, совершил бы роковую ошибку.

* * *

Священник видел из своего окна, как пришелец вытащил свой прибор и помочился прямо на старый «мерседес» ведьмы…

3. БЛУДНИЦА

Мария проснулась в отвратительном расположении духа. Настроение было гнусное, погода — еще гнуснее, а о заведении «Млын», куда ей предстояло отправиться на работу после полудня, и говорить нечего. Там ее ждали прыщавые фермеры и геморроидальные старикашки, которым не поможет и привязанный карандаш. Случалось, правда, что в «Млын» забредет кто-нибудь из парней Начальника или председательские телохранители, но те привыкли все получать задаром. А значит, она заработает в лучшем случае триппер. В худшем можно было схлопотать пулю между глаз. Просто так. Для смеха.

Расклад был обычным, и пора уже было к нему привыкнуть. Мария честно пыталась, но выходило плохо. Впрочем, пару недель назад появилась еще одна причина для дискомфорта. Такая же ужасная, как выпотрошенное и обезглавленное тело старой шлюхи из «Петушка» (голову нашли позже — она была насажена на церковный крест, а ливер оказался в кастрюле с любимым борщом Председателя городской управы). Впрочем, со шлюхами такое случалось. Это был профессиональный риск. Чего не скажешь о банкире Тряхлисе или «солисте» Хоботе.

Все знали, что Хобот был человеком Начальника, всегда работавшим в одиночку. Именно «был», потому что от него осталась только наиболее выдающаяся часть его тела, вставленная в рот банкиру, сваренному живьем. Мария видела все это своими глазами — она была в числе тех, кого пригласили для опознания. Не банкира, конечно, а Хобота…

Ее рука сама собой нырнула под кровать за бутылкой яблочной браги. Это было примитивное пойло, которое обухом било по голове, зато избавляло на время от всех проблем. Радикально. Лучшим средством была только веревка, но веревка — это то, что можно отложить и на завтра, и на послезавтра.

Она сделала три больших глотка. Голова загудела, словно надтреснутый церковный колокол. Через десять минут, вспомнив голенького и младенчески розового банкира с окровавленной соской во рту, Мария уже смогла улыбнуться. Человеческая плоть действительно была или уродливой, или смешной. Откуда же тогда бралась похоть?..

Она зевнула, широко открыв рот, и пнула ногой голодного пса. Кобель смотрел на нее недобрым взглядом. «Когда-нибудь сожрет меня», — подумала Мария равнодушно и принялась в пятисотый раз рассматривать картинки на стенах.

На выцветших фотографиях, вырезанных из старых журналов, были ухоженные дамы в вечерних туалетах, усыпанных драгоценностями, как ее кобель — лишаями, гладкокожие девушки, рекламирующие домашние солярии, и явно хорошо воспитанные мужчины в смокингах и с ослепительными оскалами. Документальная сказка. Волшебный сон, который где-то и для кого-то был повседневностью.

Мария почувствовала себя так, словно запустила в свежую рану присоленный палец… А ведь она была еще красива. Мешки под глазами и ранка на губе — это поправимо. Сложнее было с татуировками на внутренней стороне бедер. Татуировки остались на память об одном умнике, заодно лишившем Марию девственности, когда ей было всего двенадцать лет. По обе стороны ее сокровенного отверстия красовались две лежащие восьмерки — математические символы бесконечности. Одна с плюсом, другая с минусом.

У Марии действительно был огромный диапазон. Несмотря на большое количество клиентов, среди которых преобладало всякое отребье, ей до сих пор нравилось это дело. Особо чувствительной была грудь, мгновенно реагировавшая на ласку. На шее все еще не было ни единой морщинки. Взгляд с поволокой взволновал бы даже тупое животное. В наследство от матери Мария получила здоровые, ровные, белые зубы и густые, слегка вьющиеся волосы цвета потускневшей меди. Тонкие пальцы оканчивались твердыми острыми ноготками, способными не только нежно щекотать, но и грубо царапать. А кожа Марии была свежа и юна, как будто ее не касались лучи иссушающего летнего солнца и промозглый воздух зимы. И хотя множество подонков оставляли болезненные рубцы и следы ожогов на ее теле, дважды в ее жизни случались ночи, ради которых стоило жить.

В первый раз ей попался безбородый сопляк, почти мальчик, поразивший ее инстинктом великого любовника. Во второй раз это был пятидесятилетний ветеран с огромным опытом и изысканный, точно сам дьявол. Оба видели в Марии не просто самку с тремя более или менее тугими отверстиями. Мальчишка отнесся к ней как к чудесному подарку судьбы. Вожделение разбудило его воображение. А она выпила до дна его юность… «Дьявол», оказывается, знал, что занимается любовью последний раз в жизни. Он убивал ее нежностью. Она таяла, пока кожа не стала прозрачной и весь жар не истек вовне… Он дарил ей наслаждение и нерастраченную любовь со щедростью обреченного. Это было его завещание миру — мимолетное, будто человеческое существование. Но не такое мимолетное, как он полагал. Мария носила пепел той ночи в своем сердце.

Мальчишку прикончили в перестрелке на следующий же вечер, а «дьявола-искусителя» поймали и повесили утром… В первые дни после тех смертей ей казалось, что из нее вынули микроскопические пружинки, скрепляющие мышцы и кости скелета. Потом она уже не жила, а текла, будто помои в сточной канаве, — не потому, что хочется, а потому, что существует уклон…

Она сделала еще два больших глотка. Не стоило напиваться перед рабочим днем, и все же… Идея относительно того, что можно жить и не пить, возникла явно не в городе Ине, а в каком-то другом месте. Вероятно, там, где были сделаны фотографии, украшавшие стены ее убогой спальни.

4. «ВУ!»

Окраина напоминала Валету пародонтозную челюсть, а вросшие в землю дома — гнилые шатающиеся зубы. Если весь городишко такой, придется поискать что-нибудь получше…

Оставив позади следившую за ним двуногую крысу, он вскоре наткнулся на другую. В отличие от первой эта не пряталась, а радостно улыбалась рыдающему небу. Улыбка слабоумного была настолько широкой, что дождевые капли попадали ему в рот. Лучшим способом напиться было только лакать прямо из лужи.

Он сидел прямо на земле, подпирая спиной поваленную телефонную будку. У него были младенчески ясные глаза и — странное дело — совершенно сухая голова в струпьях. На приближение чужеземца дурачок никак не отреагировал.

При виде столь совершенного покоя Валета чуть ли не впервые в жизни посетило жутковатое чувство — он усомнился в собственном существовании. И все оттого, что какой-то невооруженный придурок не испугался его и, похоже, даже не заметил…

Валет знал два способа борьбы с дискомфортом. Первый — устранение причины. Второй — удаление от причины на возможно большее расстояние.

— Какова цель прибытия патриарха в Ин? — внезапно спросил дурачок, зевая.

Валет не знал слова «патриарх» и решил, что это новое ругательство. Кстати, он всегда предпочитал первый способ борьбы с дискомфортом. Он уже потянулся было за пистолетом, чтобы пристрелить юродивого, но потом подумал, что надо бы сначала осмотреться. Местному Начальнику может не понравиться стрельба в столь ранний час. Местный Начальник, может быть, любит спать допоздна. А Валет уважал местных Начальников — до тех пор, пока за ними стояли крепкие парни с дробовиками.

Поэтому он не выстрелил. Вместо ответа Валет просто отрыгнул. Не напрягаясь, он издал отчетливый и громкий звук «ву!».

Как ни странно, недоноску это чрезвычайно понравилось, и он разразился хохотом.

Валет дал себе слово, что обязательно шлепнет его, когда встретит в следующий раз, и двинулся по направлению к центру города.

5. «ВЫ ВИДЕЛИ ЭТО, МОНЯ?»

Вскоре он изменил свое нелестное мнение об Ине. Судя по всему, тут было где развлечься. И, главное, с кем.

Украдкой оглянувшись на перекрестке, он увидел, что его «близнец» больше не появляется. В таком случае плевать на него! Что бы ни рассказывали люди, Валет считал «близнецов» кем-то вроде собак. Полезные спутники, но мужчина должен уметь обходиться и без них. Один против всех — это был основополагающий принцип. И, пожалуй, единственный.

Валет избегал главных улиц. На них обычно находились конторы городских властей, а с властями он находился в состоянии холодной войны. После встречи с дурачком он дошел до проспекта какой-то там Победы и решил поискать, куда бы забросить кости на ближайшую ночь. По правде говоря, он валился с ног от усталости, а его желудок требовал мяса и пива. Ему осточертел сухой корм, который он переваривал последние трое суток, словно аквариумная рыбка.

Он брел по разбитому тротуару, изредка поглядывая на вывески. Все провинциальные дыры и дырочки были удивительно похожи друг на друга. У Валета в голове не укладывалось, как можно застрять в подобном захолустье больше чем на месяц и не подохнуть от скуки.

* * *

За приоткрытой дверью цирюльни «Восторг» поблескивали очки с круглыми стеклами. Одно из стекол было треснутым. Хозяин заведения Горелик просыпался рано, но дела от этого не шли лучше. Жители Ина упорно не желали становиться красивее…

По мнению Горелика, парню, который топал мимо, давно следовало бы побриться, а из его волос получился бы неплохой парик, однако что-то помешало цирюльнику предложить гостю города свои услуги. Может быть, врожденная осторожность или дар предвидения? А вдруг парню не понравится, как Горелик держит бритву? Вдруг парень решит, будто его хотят зарезать (а такое случалось)? Что тогда делать бедному старому еврею?..

Цирюльник услышал сзади сердитое сопение и почувствовал, как его голову облепили две жаркие мягкие подушки. Ощущение в чем-то даже приятное.

Горелик покорно припал к груди своей необъятной жены. Он догадывался, почему та сердится: у него не хватило духу выйти за дверь и попытаться заполучить клиента. Но ЭТОГО клиента пусть зазывает к себе кто-нибудь другой. Горелик уже давно не цветущий мужчина, но с мозгами у него пока все в порядке!

Жена дожевала лепешку, икнула и многозначительно спросила:

— Вы видели это, Моня?

Горелик отклеил затылок от «подушек», обернулся и посмотрел на свое огромное «счастье» с легким презрением. Презрение было строго дозировано. Стоит немного перебрать — и можно получить в ухо. У Горелика на сей счет имелся грустный опыт.

— Видел ли я? — переспросил он. — Вы смеетесь, Сонечка! Чтоб я стал совсем лысым, если этот поц завтра же не наделает шухера!..

* * *

В отличие от цирюльника владелец похоронного бюро «Вечная молодость» Швыдкой не испытывал недостатка в клиентуре. Швыдкой прямо-таки процветал. В последние дни заказы сыпались на него, как перхоть с немытой головы. Трупы прибывали ежедневно. Складывалось впечатление, что жители Ина решили дать гробовщику заработать и отыграться за многомесячный простой. При этом своей смертью умер лишь один пожилой лавочник. Если волна убийств не схлынет, то Швыдкой, пожалуй, сможет сводить секретаршу Нюрку на видеосеанс к Начальнику. Это считалось престижным. Ничего престижнее в городе Ине нельзя было вообразить.

Швыдкой сидел в кресле-качалке на веранде своей конторы и хлебал с похмелья огуречный рассол. Тупая головная боль не портила гробовщику настроения. Со двора уже доносилось «вжик-вжик» и «тук-тук». Это были звуки, ласкавшие слух. Плотник Гастелло пилил доски и сколачивал новый деревянный костюм.

При появлении на улице новичка Швыдкой автоматически снял с того мерку. На глазок, конечно, но у него был обширный опыт. Как и следовало ожидать, Валет Швыдкого не заинтересовал. В дальнейшем мысли текли вяло. Невыгодный клиент… Похороны — за счет городской управы, то есть почти бесплатно… Хорошо, если удастся обойтись дешевым стандартным гробом. А еще лучше — мешком…

Швыдкой широко зевнул, смежил веки и погрузился в эротические грезы. Он надеялся, что во время сеанса у Начальника Нюрка пополнит свой скудный постельный репертуар какими-нибудь новыми приемчиками…

* * *

Валет равнодушно прошел мимо цирюльни, конторы гробовщика, продуктовой лавки, «Клуба гашишинов» и массажного салона «Вибротранс». Он не задержался даже возле здания с глухими стенами и загадочной вывеской «Кружок активного досуга и стимуляции». После изнурительного перехода он меньше всего нуждался в «активном отдыхе».

Как всегда, желаемое свалилось на Валета без его деятельного участия. Секрет заключался лишь в том, чтобы не так уж сильно желать и совершать поменьше судорожных телодвижений, — тогда все придет само собой.

Вот и сейчас он набрел на гостиницу со странным названием «Олхозник». Валет был убежден, что так зовут хозяина ночлежки. Он понял, что не простит себе, если не посмотрит на идиота с такой фамилией.

Хозяин оказался под стать заведению — старый, грязный, засаленный и кисло пахнущий. Постояльцев у него не было так давно, что он вцепился в клиента, как изголодавшийся постельный клоп. Голубые глазки сверкали откровенной и лютой жадностью. Валету стало ясно, что этот червяк не сдаст его добровольно ни при каких обстоятельствах. Он заплатил за неделю вперед свинцовыми чушками, из которых отливали дробь.

В тот день ему было не до игры и не до женщин. Все, что его интересовало, это горячая ванна, жареное мясо и сухая постель. Через полчаса он получил и то, и другое, и третье.

Пока он размякал душой и телом в снотворном тепле, смывая с себя пот и грязь, двустволка и пистолеты лежали рядом с ним на расстоянии протянутой руки, а нож — на дне ванны, у Валета между ног. Подозрительность и осторожность — это были две главные мужские добродетели. Никто не объяснил ему этого. Все истины (печальные и не очень) он открывал самостоятельно.

Сидя в ванне, Валет ни с того ни с сего вдруг стал искать ответ на вопрос дурачка. И вскоре пришел к выводу, что ответа не существует.

Ему стало легко, будто из тела вынули занозу.

6. НАЧАЛЬНИК

Начальник Ина Григорий Заблуда-младший заправлял тут всем с тех пор, как десять лет назад пустил в расход своего папашу Григория Заблуду-старшего. Его каменный дом белой башней возносился над самой большой площадью города. Выше Гришки селились только голуби. И гадили вниз, но голубям это дозволялось: голуби — не люди.

Рассвет вползал в спальню через восточные окна. Сегодня Григорий спал один — ни одна баба в этом городе уже не сулила ему новых впечатлений. Он попробовал перейти на мальчиков, однако удовольствие оказалось ниже среднего. Он не обнаружил в себе соответствующей предрасположенности. Кроме того, процесс был негигиеничным.

В течение пяти минут он не шевелился и слушал тишину. Тишина — явление относительное и о многом может рассказать. Например, о том, что насекомых сегодня никто не потревожил. Мотылек на оконной раме издох, потому что пришло его время. И не издох даже, а сбросил крылья и затеял обратное окукливание. С природой творилось хрен знает что…

За стенкой ночевали два главных помощника Начальника — Жора и Гнус. Войти в его спальню можно было только через их трупы. Пока желающих не находилось. Но Гришка был хитер и не обольщался ни на чей счет, даже на свой. Ему не нужны были ни явные, ни тайные соперники. Потенциально опасных конкурентов он уничтожал в зародыше, а в помощники себе брал только самых быстрых и самых тупых. Например, у Жоры и Гнуса ума хватало ровно на то, чтобы понимать: без Гришки они — ничто. Нули без палочек. И оба охраняли его надежнее сторожевых псов.

Правда, в последнее время наметилась некая угроза единоначалию. В Ине появилось то, что в окружении Заблуды расплывчато и туманно называли проблемой. Сам Начальник смотрел на «проблему» без особого беспокойства и даже с долей юмора. Она несколько разнообразила скучное течение будней. Возникла надежда на возможные выбросы адреналина, а также перспектива поиграть в войну. Эту забаву Гришка особенно любил.

Поэтому он поднялся в неплохом настроении. От рождения он был здоровым и сильным. И благодаря ежедневным тренировкам оставался таким до сих пор. На извлечение пистолета из кобуры он тратил ровно столько же времени, сколько Гнус, а Гнус был быстр, как сова, охотящаяся в ночи. Но Григорий всегда делал это РАНЬШЕ Гнуса. Потому что умел слушать «тишину».

Он бесшумно прошелся от окна к окну, напевая себе под нос «Гопак толстозадой Люськи». Обитатели вшивого города Ина мирно спали, нагоняя тоску на своего непревзойденного Начальника, который был не чета всякой мрази, копошившейся в собственном дерьме. То, что он жил за счет этого покорного стада, ничего не меняло — таков был один из непреложных законов природы, управляющий всеми: от мотылька до двуногих свиней…

* * *

Из спальни он вышел одетый и во всеоружии, справедливо полагая, что даже у верных псов бывают приступы бешенства. Жора и Гнус обычно спали по очереди, просыпаясь от собственного слишком громкого дыхания.

Но сегодня что-то было не так. Гришка напрягся и тут же расслабился.

Худшее уже произошло. Теперь опасности не было. Его «близнец» висел в углу комнаты и отливал призрачно-голубыми оттенками благополучия.

Григорий склонился над темной рухлядью, которая еще недавно была человеком. Впрочем, пока еще им оставалась: Жора был вырублен страшным ударом в височную область. Пятно кровоподтека распространилось на заплывший глаз. Однако Жора дышал, чего нельзя было сказать о Гнусе.

От Гнуса пахло кровью. Гришка зажег свечу и обнаружил, что грудная клетка его помощника вскрыта аккуратно и со знанием дела. Причина смерти была очевидна: кто-то вынул из Гнуса его поганое сердце. Оно лежало рядом с мертвецом на табурете — обескровленное, чистое, будто вымытое под струей воды или тщательно вылизанное языком. На правом желудочке имелась едва заметная надпись, сделанная химическим карандашом: «Кто следующий?»

Заблуда оценил черный юмор убийцы (он и сам любил пошутить подобным образом) и еще раз взглянул на труп. В опустевшую грудную клетку был вложен какой-то инородный предмет.

Григорий не страдал излишней брезгливостью. Его пальцы действовали ловко и не дрожали, когда извлекали на свет каменного жука-скарабея.

Гришка не знал бы, что это скарабей, если бы не видел его изображение в одной старой книге. Начальник потому и считал себя умным, что запоминал любую информацию, даже казавшуюся на первый взгляд бесполезной…

Каменный жук был еще теплым, как тело Гнуса. Оставалось вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах Начальник читал эту самую книгу. И сущий пустяк — найти убийцу.

7. «РАССКАЖИ, КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН»

На следующий день, с наступлением сумерек, отдохнувший и соскучившийся по приключениям Валет решил развлечься. Первой же забегаловкой на его пути оказался «Млын». Он ввалился туда со всем своим железом, остановился на пороге и исподлобья обвел взглядом полутемное помещение. У него был взгляд зверя-одиночки, выражавший абсолютную независимость и спокойное превосходство. Он как бы предупреждал: «Не троньте меня, ублюдки, и, может быть, я не трону вас».

Стены заведения были украшены полинявшей мазней на вечную тему. Возле стойки, обитой жестью, торчали местные жлобы, с кряком опрокидывали глиняные кружки с мутным самогоном, запивали его холодным молоком и нюхали табак. Не слишком выделявшийся на фоне зеленоватых бутылей хозяин на всякий случай опустил руки и нащупывал ружье, лежавшее на пивной бочке. В треснувшем зеркале с остатками амальгамы отражалось бледное полушарие его лысины.

У дальней стены, положив ноги на табурет, сидел человек с балалайкой. Инструмент был старый и издавал звуки, от которых по спине пробегали мурашки. Одной струны не хватало. Следовательно, бренчал виртуоз, каких мало. Балалаечник отрешенно исполнял похабные частушки, в которых попадались и незнакомые Валету слова. Это был, что называется, фольклор.

Под потолком плавал сизый дым — плотный, как облака в раю. Пламя свечей колебалось на сквозняке, и приходилось следить за тенями.

Официантка, в которой Валет сразу определил подержанный товар, обслуживала клиентов за столиками, и, похоже, здесь уже всем надоело пощипывать ее задницу. Он не мог сказать этого о себе — задница была весьма аппетитная…

На вошедшего официантка смотрела чуть дольше обычного. Валет хорошо знал этот взгляд: звериная тоска, озлобленность забившейся в угол сучки… и неизлечимая надежда. Он встречал таких баб в каждом городе. Все они хотели для начала сбежать из опостылевших мест. Но он знал, как никто другой, что бежать-то, в сущности, некуда.

«Годится», — решил Валет. Тех, кого повсюду, не сговариваясь, называют солью земли, тут не было — как и недоразвитых выскочек, которые учатся только на собственных ошибках, если, конечно, им удается дожить до зрелого возраста. Валет был согласен играть пока по здешним правилам. И надеялся, что ему дадут время их изучить.

Он неторопливо направился в глубь помещения, к свободному угловому столику, имевшему стратегически выгодное расположение.

Остаться незамеченным не удалось. Местные пялились на него, как на балаганного урода. Он повсюду привлекал к себе внимание. Слабые чуяли в нем неотразимую угрозу, волчью породу; сильные рассматривали как вызов само его существование. Да, для бродяг вроде него времена становились все хуже…

Он сел в полутьме и не зажег лежавший на столе огарок. Из этого угла просматривались вход и стойка — большего Валету и не требовалось.

Официантка направилась к нему, виляя пышными бедрами. Вслед ей посыпались гнусные советы. Однако смутить девицу было трудно, если вообще возможно.

Когда она остановилась, подалась вперед и оперлась руками на стол, он разглядел ее грудь, почти не скрытую платьем с низким вырезом. У него внезапно пересохло в горле. От «Горячих губок» осталось одно лишь бледное воспоминание. Но он был мужчина, а не сопляк, и потому его желания ничего не значили. Женщина — это почти всегда предпоследнее, что видят сопляки, прежде чем сдохнуть.

— Принеси пива, — негромко сказал Валет и стал скручивать папиросу. У него оказался хриплый, низкий голос — почти зловещий шепот. Этот шепот был словно прикосновение шершавых ладоней. Возбуждающий, вызывающий легкий озноб… и безрассудное желание рискнуть.

Она задержалась у столика. Ее долгий взгляд мог бы растопить айсберг. Но не Валета. На дне его зрачков застыла вечная мерзлота под слоем голубовато-серой воды.

Вообще-то ей полагалось убедиться в том, что у него найдется чем заплатить. Если хозяин узнает, что она не сделала этого, он в кровь разобьет ей губы. Однако она чувствовала, что подобным вопросом заслужит лишь леденящее презрение незнакомца.

— Можно, я возьму это? — мягко попросила она и осторожно вынула папиросу из его пальцев.

Он равнодушно смотрел, как она добавила «травы» и провела кончиком языка по аккуратному косяку. Скручивание папирос было весьма интимным делом. Ему понравилось, как сделала это она…

* * *

Потом женщина принесла две кружки пива. Ее тянуло к его столику будто магнитом. Причина была не в деньгах, хотя у него наверняка водились деньги. Этот человек был из тех, которые приходят и уходят. А когда уходят, то идут дальше других. И щедро вознаграждают за любовь — деньгами или прощальным ударом под сердце. Наверное, это не больнее, чем страстный укус, — если нож хорошо заточен и рука тверда…

— Откуда ты? — спросила она, следя лишь за тем, чтобы в «Млыне» все были с выпивкой и не осталось недовольных. Хозяин не имел ничего против ее второй профессии. Более того, ему перепадала доля от ее доходов.

— Оттуда. — Валет ткнул большим пальцем себе за спину.

Она поняла, что расспрашивать о прошлом и будущем бесполезно.

— Хочешь еще чего-нибудь? — Она задала двусмысленный вопрос, поглаживая ладонями кружку с пивом — ласкающими движениями сверху вниз.

Он не ответил. Только скользнул по ней пренебрежительным взглядом, и официантке стало ясно: все, что этот парень захочет, он возьмет сам — немного позже. А насчет себя она уже решила, что не будет возражать.

Валет потянул очередной косяк. Он чуял легкую добычу, жертвенный душок. Рыбка попалась на удочку — и никуда не денется. Он использует эту шлюху на всю катушку, сожрет ее с потрохами. То, что останется, — никчемный мусор. Причина была в ней самой. Она — человек обочины. Ее судьба хромонога от рождения; ее путь — замкнутый круг.

Но пока официантка вела себя вполне уверенно. Она полагала, будто крепко подцепила его. Он не разубеждал ее. Сучки вроде этой бывали безнадежно слепыми и прозревали слишком поздно!

Бродяга только что заключил выгодную сделку. На ее «товар» еще никто не жаловался.

— Как тебя зовут? — Снова шепот. И снова озноб.

— Мария.

Он цинично ухмыльнулся. Почти все они называли себя Мариями — должно быть, лелеяли тайные мечты о непорочном зачатии…

— Ну, расскажи мне, Мария, кто в доме хозяин?

Этот вопрос она слышала неоднократно. У кого же спросить о скользких вещах, если не у глупой телки из бара? И еще две недели назад ответ на этот вопрос был прост, как правила детской игры «Царь горы». Хозяин — тот, кто залез выше; тот, кто сильнее; тот, кто умнее; тот, кто держит остальных в страхе; тот, кто продолжает жить, когда другие умирают за него. Хозяин — это принуждение и унижение, но также защита и относительный покой, оплаченный будущими услугами.

Теперь же многое изменилось. Новая сила, которая хозяйничала по ночам в Ине, не нуждалась в чужих услугах. Судя по всему, с нею было бессмысленно торговаться. Она отбирала жизнь и взамен не принимала ровным счетом ничего.

— Не вовремя ты появился, красавчик, — сказала Мария охрипшим голосом.

Она еще не догадывалась, до какой степени была права.

8. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ

Подчиненные (таких было абсолютное большинство) обращались к нему «господин Председатель»; те, чьей тайной марионеткой он был со дня «избрания» на этот пост, называли его не иначе как «Жирняга». Он неоднократно ловил себя на том, что в мыслях тоже называет себя не по имени, а «Жирнягой». Его рожа была похожа на бледную студенистую луну, а необъятное тело колыхалось, словно желе, упакованное в слишком тесный костюм, и казалось, вот-вот расползется в сальную лужу.

Жирняга потел даже зимой, а сейчас, во время визита Заблуды, у него появились дополнительные причины, чтобы вспотеть обильно.

Гришка был не в духе. Под ничего не выражающим взглядом Гришкиных рыбьих глаз Председатель обмирал, как кролик. Начальник не ведал ни жалости, ни сострадания. А чего стоила одна эта фраза, произнесенная многозначительным шепотом: «Учти, Жирняга, мертвые не потеют!» После нее две новые липкие струйки стекли Жирняге в пах, и он почувствовал себя очень-очень неуютно в своем высоком кресле.

Он готов был сделать все что угодно, лишь бы Гришка оставил его в покое. Соображал он в присутствии Начальника плохо и не сразу понял, чего от него хотят. А когда наконец понял, то испугался еще сильнее. До сих пор ему не приходилось напрягать фантазию. Заблуда не любил фантазеров. Григорий любил наивных и послушных. Жирняга считал, что с возрастом приблизился к этому идеалу.

* * *

После ухода Начальника Председатель еще долго и беспомощно водил глазами по пустому кабинету. Ему не с кем было посоветоваться. У него не было даже «близнеца». Жирняга скрывал это, как скрывал бы отсутствие потенции, да и вряд ли кто-нибудь сумел бы внятно объяснить ему, что означает сия ущербность. У каждого был свой «близнец», и только у Жирняги не было.

Он подошел к стене, отодвинул фальшивую панель и уставился на шкафы с книгами и журналами. Председатель управы собирал их без разбору в течение многих лет, не жалея ни средств, ни усилий. Постепенно большая часть разгромленной городской библиотеки и частных собраний перекочевала к нему на полочки.

Здесь можно было найти все что угодно — от подшивок «Молодого коммуниста» до учебника по астрофизике и ежегодников с уфологическими отчетами. Жирняга думал, что сосредоточил в своем кабинете огромное количество разнообразнейших сведений, сгреб в аккуратную кучку всю человеческую мудрость и взобрался на нее сверху, став обладателем эксклюзивных прав на отдельные перлы и на целые философские системы.

Иногда эрудиция действительно обеспечивала ему преимущество над соотечественниками, которые не отличались особой любознательностью. Приятно чувствовать себя ходячей энциклопедией, чуть ли не последним мыслителем, угодившим по нелепой ошибке в варварское племя. Для никудышного стрелка и безнадежного урода это был единственный доступный способ потешить свое тщеславие — столь же огромное, как запасы жира в его теле. Случалось, он обнаруживал утешительные интеллектуальные «пилюли», роясь в бумажном хламе. Порой он искренне радовался, узнавая, что бывали времена и похуже, а кое-кому не повезло еще больше…

Но на сей раз абстрактная мудрость оказалась совершенно бесполезной. Ни в одной вонючей книжонке не было написано, как остаться живым, если на тебя рассердится Заблуда-младший.

Жирняга в сердцах задвинул панель на место и снова рухнул в кресло. Слабость в ногах не проходила… Он попытался задействовать собственное серое вещество. Толстяк долго сидел, подперев голову руками и ожидая, пока это самое вещество загустеет.

Пока Заблуда был в кабинете, Жирняга не рисковал. Интуиция безошибочно подсказывала ему, что блистать интеллектом и вообще как-либо выделываться — очень вредно для здоровья. С Гришкой эти номера не проходили. Гришка мог мгновенно, одним движением руки, лишить Председателя всего, чем тот втайне гордился. Например, мозга. При Начальнике Жирняга довольствовался ролью советника и… передвижного запоминающего устройства. Однако сейчас и с советами было туговато.

Вдруг Председатель тихо заскулил. Но не от жалости к себе, а от радости. Кажется, он нашел выход!..

Жирняга помассировал свой живот пухлыми пальчиками и ощутил зверский голод. Вот что значит пережить стресс!

Собачьи котлетки… Он вообразил их себе так живо, что во рту образовался избыток слюны. Жирняга мечтательно смежил веки… Котлетки плавали в жире на огромной сковородке и чем-то напоминали… гениталии Хобота, приготовленные заодно с банкиром.

Тьфу-ты, пропасть! Председатель выплюнул слюну, ставшую неаппетитной. Трудно было избавиться от наваждения, преследовавшего его уже несколько дней и ночей. Что же заключало в себе это наваждение? Страх? Да, конечно… но какой-то вялый, абстрактный. Несравнимый с тем страхом, который внушал Жирняге Начальник. Тревогу? С нею Жирняга свыкся и уже не замечал, как не замечал биения сердца. Надежду? Этой блажью Председатель управы вшивого города Ина не страдал. Тайну? Наибольшая тайна Жирняги находилась в его бездонном желудке…

Он захрустел припасенными в ящике стола бутербродами. Прежде всего нужно было утолить голод. Затем Жирняга позвонил в колокольчик, вызывая рассыльного, которого Гришка почему-то называл Чарликом. Малый и впрямь был какой-то подловатый, смотрел косо, словно норовил исподтишка укусить за ляжку, однако напрямую придраться было не к чему. Жирняга догадывался, кто будет плясать на его могиле и гадить под насыпью.

— Не дождетесь! — пробулькал он, обращаясь к двум бронзовым гномам, оставшимся от старого письменного набора.

Это была совершенно необоснованная бравада. Гномы уже пережили не один десяток Председателей и взирали в будущее со спокойным оптимизмом.

9. БЛЕДНЫЙ ВСАДНИК

Спустя тридцать шесть часов после появления в городе Валета на заброшенной дороге показался новый персонаж назревающей драмы.

Если бы священник увидел его из окна, то решил бы, что движение по северному тракту становится весьма оживленным. Но поп в это время уже засыпал, свернувшись калачиком на своей жесткой кровати (поза выдавала стремление защитить себя от враждебного окружения), и пытался отогнать дурные мысли. С мыслями у него получалось неплохо, чего не скажешь о снах.

Около полуночи священнику приснился темный всадник. Таинственный убийца. Дыра, бессовестно зияющая в небе. Зло в чистом виде. Еще одно несмываемое пятнышко на слепящей белизне Божьего замысла…

Между тем всадник был и наяву. В отличие от игрока он въезжал в город Ин под покровом темноты. Его вороной конь был на редкость уродливым, но сильным и выносливым животным. Длинный плащ почти полностью скрывал фигуру сгорбившегося в седле человека. Трудно было определить, хорошо ли странник вооружен, однако то, что он добрался до города, сохранив жизнь себе и жеребцу, говорило о многом.

Вороной был пущен медленным шагом. Казалось, он может поддерживать такой темп еще много часов, экономя силы. Всадник направлял его ногами.

Определить возраст человека было невозможно. Под длинным козырьком кепки виднелся бледный овал лица. Глубокие тени лежали в глазницах и ноздрях — будто отверстия в маске из папье-маше. Мягкое покачивание тела наводило на мысль о совершенной расслабленности. Пустота и безмыслие. Обманчивый покой, ложная безмятежность…

Всадник инстинктивно двигался тем же маршрутом, что и Валет. В этом проявлялось некое родство их душ, интуитивная близость. Один хорошо понимал другого — несмотря на то что они ни разу не встречались. Суть определяла поведение. Волк иногда может превращаться в овчарку, но никогда не станет вести себя, как баран…

Всадник проехал по окраине, застроенной унылыми хатами. Его не видели ни цирюльник, ни гробовщик. Только один из заторчавших «гашишинов» почерпнул вдохновение в своей мрачной «галлюцинации» и к полуночи разродился стишком «Жажда небытия».

В этот поздний час на улицах не осталось трезвых прохожих, а почти все окна были наглухо закрыты ставнями. Здешние кабаки не привлекли внимания незнакомца. Возле гостиницы «Олхозник» он спешился, вошел внутрь и переговорил с хозяином, сразу же определив, что купить старого мошенника даже легче, чем убить.

Человек в плаще предпочел заплатить за информацию. Он мог это себе позволить. Волчанский губернатор дал ему двести монет в качестве аванса за голову Валета — случай беспрецедентный. Но и клиент был исключительный. Охотник за головами знал, что эта охота станет венцом или концом его долгой карьеры — в зависимости от того, кто окажется расторопнее в решающий момент.

Стадо велико, просторы безграничны, однако волки рано или поздно находят друг друга.

По запаху.

По следу.

По трупам.

* * *

Он не стал устраивать засаду в «Олхознике». Это был бы примитивный и заведомо проигрышный ход. Темный всадник избрал для ночлега место почище и пороскошнее. Пансион «Лебединый пруд» отвечал его повышенным требованиям к комфорту. Здесь сохранились даже сортиры на втором этаже и действующая система подачи горячей воды.

Лебединый пруд оказался большой лужей, в которой орали лягушки. Зато исходные продукты для фирменного блюда всегда были под рукой. О лебедях не осталось и воспоминаний.

Хозяйка пансиона была крупногабаритной пятидесятилетней вдовой с плохим зрением, поэтому новый постоялец ее не напугал. Или напугал не сразу. Во всяком случае, он заплатил, не торгуясь, за двухкомнатный номер с видом на улицу с террасы гостиной и на городское кладбище из окна спальни. Кладбище было расположено в тенистом парке и заодно считалось удобным местом для летних любовных свиданий, во время которых сперма смешивалась с прахом…

Единственный слуга в пансионе совмещал функции конюха, повара и уборщика. Это был одноногий старик лет семидесяти, но видел он хорошо, и ему парень в плаще не понравился. Во-первых, на свету обнаружилось, что плащ постояльца продырявлен во многих местах и, значит, почти наверняка снят с трупа. Во-вторых, под просторным черным балахоном был надет бронежилет с надписями «ОМОН» на спине и «Да здравствует независимая Республика Припять!» на груди, джинсы «версаче» и ботинки с высокой шнуровкой — все подозрительно новое.

Однако не это заставило старого хрена вздрогнуть, когда он притащил в номер поднос с жареными лягушками. Он вошел, стуча своей деревяшкой, и остановился как вкопанный. Внушительный набор смертоносных железок, разложенных на столе, не произвел особого впечатления на того, кому отстрелили ногу очередью из шестиствольной авиационной пушки. А вот внешность у парня оказалась весьма своеобразной.

Он был абсолютно лыс, бледен, словно известковая стена, имел «птичье веко», а после того как старик увидел на руках у незнакомца по два отстоящих пальца, его ужин попросился наружу.

Старик был не дурак и не вчера родился, поэтому понимал, что два больших пальца на одной руке — это удобно. Особенно при стрельбе из старых неавтоматических игрушек. Можно было поклясться, что парень стреляет быстро. Вероятно, так же быстро, как Начальник…

Ну а если быстрее? Что тогда?

На своем веку старик повидал всякое. Единственное, чего он еще не видел, — это мутанта, который управляет городом.