Два выстрела во втором антракте

Андрей Гончаров, 2016

Группе опытных оперативников поручают расследовать убийство… премьера Петра Столыпина, совершенное более ста лет назад! Ученые, создавшие проект «Хронос», переправили сыщиков в прошлое, чтобы те проникли в Киевский театр оперы в тот самый момент, когда и был совершен террористический акт. Это было беспрецедентно сложное и опасное задание, потому как пули террористов не менее смертельны и для путешественников во времени. Но самым трудным оказалось выяснить, кто на самом деле был заказчиком убийства. Для этого нашим современникам пришлось внедриться в агрессивные и безжалостные революционные кружки…

Глава 3

День 3 сентября подходил к концу. В городе Киеве день этот, как и предыдущие два дня, был исполнен тревоги. По городу ходили самые противоречивые слухи о состоянии здоровья председателя правительства, раненного накануне террористом. Из уст в уста передавали рассказ о том, что от немедленной смерти Столыпина спас крест Святого Владимира: попав в него, пуля изменила направление. Миновав сердце, она пробила легкое и печень. Первоначально ранение не казалось смертельным. И действительно, на другой день, 2 сентября, премьеру стало лучше. 3 сентября во Владимирском соборе, при громадном стечении народа, был отслужен торжественный молебен за его здоровье. В толпе многие плакали; среди собравшихся можно было услышать такие суждения, что Петр Аркадьевич сделал для спасения России и царствующей династии больше, чем нынешний император и его отец, вместе взятые.

Ожидалось, что Николай II будет присутствовать на молебне и вообще будет рядом с раненым. Однако, вопреки ожиданиям, император уже на другой день вернулся в Петербург. Многие по этому поводу недоумевали: как же так? Петр Аркадьевич после ранения заявил, что «счастлив умереть за царя», а царь не хочет сделать даже шага к постели раненого?

А вот учительница Александровской женской прогимназии Маша Кравцова такому поведению российского самодержца нисколько не удивлялась. Понятное дело — Николай Кровавый так и должен себя вести. Все эти палачи народа, угнетатели-кровопийцы, как и их повелитель, только делают вид, что соблюдают христианские заповеди и пекутся о благе Отечества. Им даже на собственных соратников наплевать, не то что на Отечество. На деле они знают только одно благо — свое собственное. Будут держаться за свои деньги, земли и привилегии до последнего, пока народ, в лице его лучших людей, революционеров, не отнимет у них власть.

Маша была в революции уже десять лет, с того самого дня, когда ее, 17-летнюю гимназистку, увлек передовыми идеями студент Киевского университета Петя Глухарев. Идеями — ну, и собой, конечно. Тут уж разделить трудно. С тех пор она пережила многое. Состояла в группе, занимавшейся пропагандой среди рабочих киевских заводов, помогала знаменитому Абрамсону готовить экс, пережила первый в жизни арест, высылку в Томск, оттуда бежала за границу… Позже, вернувшись в Россию, была связной у Савинкова, была арестована, чудом избежала каторги… Сейчас Маша состояла в организации, которую возглавлял Семен Соболь. Организация, как и вся партия эсеров, разочаровалась в индивидуальном терроре, которым так увлекались в первые годы, и сосредоточила усилия на издании собственной газеты.

Лампа коптила немилосердно. Маша сняла стекло, сняла щипцами нагар с фитиля, подкрутила его, вернула стекло на место. Фу, как надымила, словно костер горел. А Лизе это вредно, у нее легкие слабые. Маша открыла форточку, подождала, пока копоть вытянет в окно. Заодно прислушалась — как там, на улице? Все было тихо. Екатерининская улица спала, как спал и весь Подол. Это там, в центре Киева, на Елисаветградской, Владимирской, Крещатике всю ночь горят электрические огни, мелькают извозчики, доносится музыка из ресторанов. Господа гуляют! Ладно, пусть пока погуляют. Скоро кончится их время.

Маша закрыла форточку — сентябрь выдался прохладный, так недолго и комнату выстудить — и села к столу. Придвинула к себе стопку тетрадей. К утру надо обязательно проверить, завтра предстоит раздать их ученицам. Собственно, ей еще вчера следовало этим заняться, но не до того было: встречалась с Семеном, потом с Верой, а позже состоялось заседание комитета, вырабатывали позицию относительно теракта 1 сентября. Интересы революции, естественно, должны быть на первом месте, а все прочие дела, включая ее учительскую работу, — на втором. Ничего, она двужильная, управится. К часу ночи, пожалуй, должна закончить.

Маша успела проверить десяток тетрадей, когда внезапно раздался стук в дверь. Она выпрямилась, взглянула тревожно. Что — за ней? Обыск? Впрочем, вчера она все подчистила, как велел Семен, но ведь всякое может быть.

Стук повторился. Как же она сразу не поняла! Ведь стук был не простой, условный: три удара через равные промежутки, пауза, потом два удара и снова три. Это меняло дело! Маша встала, заглянула за ширму, где спала дочь, взяла лампу и пошла открывать.

Когда открыла, в прихожую шагнул высокий молодой человек в клетчатом пиджаке хорошего кроя; по виду — представитель крупной торговой фирмы или даже инженер.

— Присяжный поверенный Аргунов здесь проживает? — произнес вошедший условную фразу.

— Нет, он недавно переехал на Театральную улицу, — ответила Маша.

— Жаль, наша фирма желала бы заключить с ним соглашение, — сказал поздний гость.

Оба пароля были правильные, и Маша сказала:

— Хорошо, входите. Кто вы, товарищ?

— Меня зовут Борис, — отвечал вошедший. — Я только вчера приехал из Женевы.

— Да, мы слышали о вашем приезде, — кивнула Маша. — Правда, мы ждали вас позже, примерно через неделю.

— Пришлось поспешить, — ответил Борис. — Комитет поручил мне разобраться в обстоятельствах недавнего покушения. Сначала, конечно, поздравить с успехом, но потом все-таки разобраться.

— Понятно, — кивнула Маша. — Давайте пройдем в комнату. Только говорите тише — дочь спит. Чаю хотите?

— Нет, благодарю, — отказался приезжий. — Поздно уже.

Вернулись в комнату. Маша села на прежнее место, гостя усадила напротив, в угол. Он бросил взгляд на ширму, за которой спала Лиза, и, понизив свой довольно-таки гулкий голос сколько было возможно, сказал:

— Прошу простить за столь поздний визит, но днем я не решался — уж больно у вас место людное, народ так и шныряет. Потом вечером зашел, но вас не было.

— Что вы извиняетесь, как в буржуазной гостиной, — усмехнулась Маша. — «Поздний визит…» Да, днем тут людно, и шпика не сразу заметишь. Хотя мы уже научились. А вечером я на комитете была.

— Вот-вот, это меня и интересует, — сказал Борис. — Мы в Женеве ждали от вас доклада о покушении. Не дождались, вот я и поехал. Но сначала позвольте вас поздравить с большим успехом. Такое дело сделали! За границей наши только об этом и говорят.

— Тут вы, товарищ, ошиблись, — Маша покачала головой. — Доклада не было, потому докладывать не о чем. И поздравлять нас не надо.

— Как это? Не понимаю!

— А что тут понимать? Не мы этот удар нанесли, не наша заслуга.

— Не ваша? — изумился гость. — Но все совершенно уверены… И Чернов мне говорил, что это наверняка наши, эсеры…

— Что ж, и Виктор Михайлович иногда ошибается, — сказала Маша. — Мы в комитете как раз сегодня приняли заявление, что снимаем с себя ответственность за покушение. Богров не наш человек. Правда, когда учился в университете, он входил в партию, но позже расстался с ней. Последние четыре года он был среди анархистов. А вообще он странная фигура, этот Митька-Буржуй…

— Митька-Буржуй? — переспросил гость. — Это что же, партийная кличка такая?

— Кличка, но не партийная. Среди наших его так называли, — пояснила Маша. — У него ведь папа присяжный поверенный, один из богатейших домовладельцев. Так что Богров отнюдь не бедствовал.

— Ну, среди так называемых образованных сословий тоже есть люди, работающие на революцию, — заметил Борис.

— Да, знаю, — кивнула Маша. — Но у меня к таким никогда доверия не было. У них вся революция от головы идет. Приняли социализм как идею, вот ей и следуют. Но ведь мысли в голове перемениться могут, верно? Так вы что, только из-за этого покушения приехали? А как же деньги? Мы надеялись, вы деньги привезете. Нам оборудование для типографии купить надо, наборные кассы совсем старые, менять надо. А у нас вся работа сейчас вокруг издания газеты строится.

— Нет, денег я не привез, — покачал головой приезжий. — А зачем из-за границы помощи ждать? Разве партия разучилась проводить эксы?

— Странные вы вещи говорите, товарищ, — нахмурилась Маша. — С экспроприациями мы уже два года как покончили. Это все в прошлом осталось. Главная задача сейчас — поднимать и организовывать народ. Ведь мы революцию готовим, а не какой-то переворот.

— Вы говорите, прямо как социал-демократы, — заметил Борис. — «Газета как партийный организатор… Работа в народе…» Прямо как из статьи Ленина.

— Ленин? — Маша Кравцова нахмурилась, припоминая. — Это кто же? Из плехановского окружения, наверно?

— А вы что, не слышали? — Борис не мог скрыть своего изумления. — Я думал, в ваше время… в смысле, в России все его знают…

— Да кто сейчас эсдеками интересуется? — пожала плечами Маша. — Кому они нужны? Носятся со своим Марксом, пролетариат по углам ищут. А настоящий народ, главную революционную силу, в упор не видят. Кстати, один из видных эсдеков вчера был замечен здесь, в Киеве.

— Это кто же? — поинтересовался «товарищ Борис».

— Есть у них такой Лев Бронштейн, в печати выступает под псевдонимом Троцкий. Довольно противная личность. Зачем сюда пожаловал, непонятно. До сих пор он все время там, в Женеве да в Париже, обретался.

— А это точно был Троцкий? — заинтересовался гость. — Человек, который его видел, не мог обознаться?

— Нет, не мог, — отрезала Маша. — Его видел Аронсон, а он вместе с этим эсдеком сидел в Бутырской тюрьме. Однако вы извините, товарищ, но мне разговаривать сейчас некогда. Мне до утра еще гору тетрадей проверить надо, потом дочку к няне вести… Если вас только Богров интересует, то вам надо к анархистам.

— А к кому конкретно?

— Есть там такой Женька-Маузер. Это кличка такая — потому что оружие с собой постоянно носит и норовит его в ход пустить. А вообще его звать Леонтьев Евгений… Васильевич, кажется. Возглавляет здешнюю организацию анархистов-синдикалистов. Он хоть и анархист, но тоже из богатеньких, живет в Печерске, на Свято-Троицкой улице, в доме Скоропадского. Вы с ним того… осторожнее. Женька помешан на слежке, считает, что охранка только и делает, что за ним следит. Может вас за провокатора принять. Я-то вас могла проверить — вы и пароль сказали, и Чернова знаете, и вообще в курсе наших дел. А Женьке вам все заново объяснять придется.

— Ничего, как-нибудь объясню, — сказал гость, поднимаясь. — Где наша не пропадала! Спасибо вам, Маша, за теплый прием, за рассказ…

— Какой уж он теплый, — усмехнулась Маша. — Даже чаем вас не напоила.

Она проводила гостя к выходу, заперла за ним дверь и снова села к столу. Голова уже была тяжелая, клонило в сон, но расслабляться было никак нельзя. И тетради надо проверить, и к уроку подготовиться. Ее тюремное прошлое (хорошо, что не революционное настоящее) директору прогимназии известно; малейшее упущение в работе — сразу с места погонят. И как тогда?

Маша успела проверить всего несколько тетрадей, когда в дверь снова постучали условным стуком. На этот раз ошибиться было невозможно: стук был отчетливый, паузы такие, как нужно. Маша в недоумении воззрилась на дверь. Что за притча? Такого еще никогда не бывало!

Стук повторился. Делать было нечего, она пошла открывать. В прихожую вошел молодой парень в поношенном пальто, по виду — явный студент. Пристально глядя на хозяйку, спросил:

— Здесь проживает присяжный поверенный Аргунов?

— Нет, он недавно переехал… — растерянно ответила Маша.

— Жаль, наша фирма хотела бы заключить… — сказал гость заключительную фразу.

Машу охватило ощущение нереальности происходящего. Как это называют французы? Ах, да, кажется, «дежавю». Хотя, впрочем, что она так растерялась? Наверно, это товарищ из Одессы или из Питера. Просто совпадение, что он приехал в одну ночь с этим Борисом.

— Как вас звать, товарищ? — спросила она.

— Борис, — ответил приезжий. — Я к вам прямо из Женевы. Товарищи должны были вас предупредить о моем приезде. Правда, я должен был прибыть позже, но в связи с недавним покушением… Что вы так смотрите?

— Борис… Из Женевы… — прошептала Маша. — Но у меня уже был Борис из Женевы! Вот только что ушел…