Му-му. Бездна Кавказа

Андрей Воронин, 2010

Директор частного сыскного агентства Сергей Дорогин нарушает планы спецслужб России и Грузии. Узнав слишком опасные секреты, он сам становится мишенью.

Глава 2

Миновав узкое жерло низкой прямоугольной арки, во двор медленно, осторожно вполз мощный американский внедорожник. Высокие колеса с шорохом и треском давили смерзшийся грязными буграми снег, включенные по случаю ненастной погоды фары мрачно поблескивали сквозь слой налипшей на них грязи. Забрызганные борта были покрыты белесыми разводами соли, неутомимые «дворники» редкими взмахами удаляли с ветрового стекла сеющуюся с низкого серого неба снежную крупу. Описав широкую дугу по исчерченному глубокими колеями двору, машина остановилась возле прилепившегося к стене кирпичного крылечка, на которое выходила железная дверь. Дверь была черная, основательно облупленная, со сделанной наискосок аэрозольным баллончиком надписью. Буквы надписи были латинские и складывались в нечто неудобочитаемое и, скорее всего, непереводимое. Правее двери виднелась стеклянная табличка — тоже с надписью, но уже на русском языке. «Частное сыскное агентство “Доберман и К^о”», — было написано там. Под стекло было подсунуто написанное от руки объявление, гласившее: «Прием посетителей производится ТОЛЬКО по предварительной записи».

— Доберман, — прочтя табличку, с неудовольствием произнес сидевший за рулем полноприводного «доджа» смуглый брюнет с крупным носом и густой жесткой щетиной, которая покрывала его щеки почти до самых глаз. — Еврей, что ли?

Его пассажир, шатен лет тридцати, черты и цвет лица которого были чуть более европейскими, одежда — более приличной, а манеры — более светскими, чем у водителя, едва заметно усмехнулся, беря с передней панели тонкую кожаную папку на «молнии».

— Доберман — это не фамилия, а порода собак, — сообщил он. — С хорошим нюхом, острым слухом и большими зубами. Отличные ищейки и сторожа.

— А зачем Руслану ищейка? — удивился водитель.

— А ты сам у него спроси, если такой любопытный, — посоветовал пассажир, поправляя выглядывающий из-под модного полупальто шарф. — Ищейка… Кто тебе сказал, что за этой дверью сидит ищейка?

— Ты, — с легкой обидой напомнил водитель. — И на табличке написано, что это сыскное агентство.

— На сарае тоже много чего написано. А там дрова.

— Э, — сказал небритый водитель тоном человека, утомленного беспредметным спором, и полез в карман за сигаретами.

Его спутник снова усмехнулся, сунул папку под мышку и выбрался из машины, немедленно поскользнувшись на бугристой наледи. «Ледниковый период», — восстановив равновесие, сердито буркнул он и стал осторожно подниматься по скользким ступенькам крыльца. Благополучно очутившись наверху, он подергал ручку. Дверь была заперта, и молодой человек нажал кнопку на панели домофона.

Внутри тесноватого, скудно и убого обставленного кабинета с зарешеченным, сто лет не мытым окошком раздался мелодичный сигнал. Сидевший за захламленным письменным столом невзрачный, неопределенного возраста человек в когда-то дорогом, но основательно выношенном, растянутом на локтях пиджаке перевел взгляд на монитор камеры наружного видеонаблюдения, что примостился на консоли в углу кабинета. На экране виднелось гладко выбритое молодое лицо с немного восточными чертами, слегка напоминавшее знакомую всей России физиономию одного чеченца, ставшего популярным телеведущим. Откинувшись назад и неестественно вывернув шею, хозяин кабинета посмотрел в окно. Сквозь рябое от осенних дождей стекло виднелся стоящий среди ледяных надолбов у крыльца огромный ярко-красный джип с тонированными стеклами и далеко выдающимся вперед хромированным «кенгурятником».

Человек за столом бросил быстрый взгляд на настенные электрические часы. Клиент, как и было оговорено по телефону, явился один и в строго назначенное время — разумеется, если это был именно клиент, а не очередной охотник за головой Бориса Олеговича Лесневского. Типов, которые спали и видели прибитую к своим дверям дряблую шкуру Бориса Олеговича во все времена было хоть отбавляй, и осторожность всегда и во всем давно стала неотъемлемой частью его натуры.

Выдвинув средний ящик стола, Борис Олегович достал оттуда тяжелую «беретту», оттянул ствол, досылая патрон, и положил взведенный пистолет на место, оставив ящик выдвинутым. Он вовсе не принадлежал к той разновидности homo sapiens, которые повсюду таскают с собой пистолет и тычут им в кого попало. Не являлся он и коллекционером, ловящим кайф от солидной тяжести огнестрельного оружия. Свойственные орудиям убийства скрытая мощь и хищная, смертоносная красота оставляли Бориса Лесневского равнодушным; для него пистолет был просто удобным, эффективным инструментом, призванным охлаждать пыл некоторых не в меру бойких посетителей.

Закончив приготовления, он нажатием кнопки открыл электрический замок входной двери, откинулся на спинку старого вертящегося стула с массивной стальной станиной и скрипучим дерматиновым сиденьем и придал своей одутловатой физиономии выражение вежливого ожидания.

Ждать пришлось недолго. В прихожей клацнул электромагнит замка, и стало слышно, как посетитель топает, сбивая с подошв налипший снег. Вскоре он появился на пороге кабинета — высокий, широкоплечий, со спортивной фигурой и гладким самоуверенным лицом. В руке у него была тонкая кожаная папка на «молнии», на лацканах короткого модного пальто таяли снежинки. По случаю пасмурного дня в кабинете горел свет, и мелкие капельки талой воды сверкали в темных волосах посетителя, как карнавальные блестки. Темные глаза смотрели холодно и внимательно, и на какой-то миг Борис Олегович вдруг преисполнился уверенности, что этот человек видит лежащий в ящике стола пистолет — видит, но не придает этой детали никакого значения, как будто заряженный ствол пугает его не больше, чем канцелярский дырокол.

— Господин Лесневский? — осведомился посетитель тем слегка пренебрежительным тоном, каким добившиеся успеха выскочки разговаривают с теми, кого относят к разряду обслуги. — Вас должны были предупредить о моем визите.

— Конечно, — улыбнулся Борис Олегович. — Присаживайтесь, господин… э…

Проигнорировав намек на то, что было бы недурно назвать себя, молодой человек уселся на стул для посетителей, непринужденно забросил ногу на ногу и положил на колено папку. Ботинки у него были модные и отменно вычищенные; с того, который в данный момент висел в воздухе, капала, собираясь в грязноватую лужицу, талая вода.

— Чай, кофе? — любезно предложил Лесневский. То, что посетитель не пожелал представиться, его не обескуражило: клиенты частенько предпочитали сохранять инкогнито.

— Не стоит затрудняться, — с едва уловимым акцентом отказался молодой человек. — Давайте перейдем к делу. А у вас небогато, — заметил он, окинув цепким взглядом обтрепанные, выцветшие обои, потолок с желтоватыми разводами и дряхлые стеллажи, захламленные картонными папками, разрозненными мятыми листами бумаги и иной макулатурой, которой с виду было самое место на помойке.

— Скромность украшает, — с любезной улыбкой ответил Борис Олегович, — а в разгар мирового финансового кризиса она еще и весьма полезна. Не все то золото, что блестит. К делу так к делу. Какого рода услуга от меня требуется? Вы подозреваете свою жену в неверности? Утратили доверие к деловому партнеру? Можете быть со мной вполне откровенны. Частный сыщик, как и врач, обязан свято хранить профессиональную тайну.

— Вы забыли упомянуть адвоката, — нейтральным тоном заметил посетитель.

Борис Олегович поиграл бровями, кашлянул в кулак.

— Навести обо мне справки — дело нехитрое, — сказал он наконец. — Тем более что охотников бросить в человека ком грязи во все времена было сколько угодно. Вот похвалить — это сложнее, на это не у каждого хватит духу. Стало быть, вы более или менее в курсе некоторых подробностей моей биографии. Что ж, мне стыдиться нечего. Я просто, как мог, помогал своим клиентам…

— Некоторые из них утверждают, что лучше вскрыть себе вены осколком бутылки, чем откровенничать с вами, — сообщил посетитель. — Поэтому давайте лучше оставим разговор о профессиональной этике и прочих страшных вещах.

— Вы навели обо мне справки, — со значением повторил Лесневский, — и, судя по вашему тону, не испытываете ко мне уважения. И, тем не менее, явились именно сюда. Сказать, почему?

— Некоторые вещи лучше не произносить вслух, — сказал посетитель. — Язык — он ведь не только до Киева может довести. Я предлагаю вам необременительную и вместе с тем хорошо оплачиваемую работу — вот все, что вам следует знать обо мне и моих мотивах. Вы просто встретитесь с одним человеком, скажете ему буквально несколько слов, и на этом ваша миссия будет окончена.

— Хороши, наверное, слова, раз вам для этого разговора нужен посредник, — проворчал Борис Олегович.

— Слова самые обыкновенные, — заверил посетитель, расстегивая папку. — Скажете примерно то же, что я сейчас говорю вам: что ему предлагают работу — нетрудную, но очень хорошо оплачиваемую. Подробности ему сообщат позднее, ваше дело — получить принципиальное согласие.

— Или по морде, — задумчиво добавил Лесневский.

— Это вряд ли, — успокоил его посетитель. — С ним провели кое-какую предварительную работу, так что…

— Стоп, — выставив перед собой ладонь, решительно объявил Борис Олегович. — Похоже, подробности мне действительно ни к чему. А что будет, если он откажется?

— На размер вашего гонорара это не повлияет. Делайте свое дело, остальное — не ваша забота. Вот инструкции.

Он положил на стол перед сыщиком (Борис Олегович не любил иностранное слово «детектив» и всегда именовал себя его русским синонимом «сыщик») лист бумаги, на котором было всего несколько строк, отпечатанных на бытовом принтере. Лесневский пробежал написанное глазами, и его брови удивленно приподнялись.

— Ого, — сказал он. — Два миллиона евро в оффшорном банке и гарантированный выезд в любую страну по выбору клиента — это впечатляет! А я для вашей работы не сгожусь?

— Не сгодитесь, — ответил посетитель.

— Я почему-то так и думал. Более того, я этому даже рад. Сдается мне, что эта работа крайне вредна для здоровья.

— Неумение держать язык за зубами может оказаться еще вреднее.

Борис Олегович понимающе усмехнулся.

— Ну, разумеется… Только, знаете ли, молчание — золото.

— Разумеется, — в тон ему согласился посетитель. — Ваш гонорар составит…

Взяв со стола чистый листок бумаги и ручку, он попытался что-то написать, но тщетно — в ручке пересох стержень. Борис Олегович с готовностью выхватил из внутреннего кармана пиджака другую, щелкнул кнопкой и протянул ее посетителю. Тот бросил на него короткий взгляд, как бы удивляясь тому, что в наше время кто-то еще ухитряется вести дела подобным образом и при этом оставаться на плаву, быстро написал на бумаге сумму с четырьмя нулями и показал написанное Лесневскому. Тот немного подумал, демонстративно уставившись в потолок, а потом отобрал у посетителя бумагу и ручку и аккуратно подрисовал к пятизначному числу округлый, пузатенький, как он сам, нолик.

— Так будет надежнее, — сказал он, возвращая листок посетителю.

— А заворот кишок не случится? — утратив при виде такой наглости часть своего светского лоска, поинтересовался тот, изучив внесенные Борисом Олеговичем поправки.

— У меня отменное пищеварение, — заверил его Лесневский. — Ведь вам нужны гарантии конфиденциальности, верно? Вот и мне хочется себя как-то обезопасить. Или хотя бы знать, что я рискую не напрасно. А вдруг эта ваша предварительная работа даст совсем не тот результат, на который вы рассчитывали? Я явлюсь на встречу с клиентом, а меня там возьмут за штаны. И что, по-вашему, за те жалкие гроши, которые вы мне предлагаете, я стану молчать? Правда, рассказать, в случае чего, я смогу немногое, но ведь нашим органам дай только ниточку! Поверьте, в них работают не одни дураки.

— Вы меня разочаровываете, — с ноткой угрозы сообщил посетитель. — Работать еще не начали, а уже пытаетесь шантажировать.

— Это вы меня разочаровываете, — живо возразил сыщик. — Какой шантаж?! Это еще надо разобраться, кто здесь кого шантажирует. Смотрите, что получается. Вы ведете с кем-то так называемую «предварительную работу» — то есть, как я понимаю, прессуете человека, рассчитывая получить от него нечто, чего он вам по своей воле не отдаст. Вступать с ним в переговоры сами вы не хотите — боитесь быть пойманным, не иначе, — и нанимаете для этого меня. Следовательно, дело в высшей степени незаконное и, судя по указанной в вашей инструкции сумме, достаточно серьезное, чтобы у меня были основания опасаться за свою шкуру. Это, в свою очередь, предполагает серьезный гонорар, а вы мне суете подачку, значительно хмурите брови и намекаете, что можете сделать мне больно. Или мы будем разговаривать, как серьезные люди, или наймите мальчишку, который моет ветровые стекла на перекрестке. Ведь вам нужен умелый посредник и надежный курьер, верно? Человек, который, в случае чего, сумеет заговорить зубы не только клиенту, но и ментам, и судебным органам, и вообще кому угодно… Верно? Так вот, я перед вами, и лучшего вам не найти. Прикончите меня — окажетесь в довольно щекотливом положении человека, совершившего тяжкое, а главное, решительно бесполезное преступление. Ну, так как же?

— А вы рвач, — с оттенком уважения заметил посетитель.

— А кто в наш меркантильный век не рвач? — пожал плечами сыщик.

— Будь по-вашему, — вздохнул клиент и, порывшись в папке, выложил на стол фотографию человека лет тридцати пяти или сорока, со скуластым лицом, квадратным подбородком и короткой темной челкой. — Вот тот, с кем вам предстоит встретиться.

Борис Олегович задумчиво вгляделся в фотографию.

— А он выглядит твердым орешком. Скажите, а какова вероятность того, что он захочет пересчитать мне ребра?

— Такая вероятность невысока, — сказал посетитель.

— Но она есть, — полувопросительно добавил Лесневский.

— Вы запросили очень приличную сумму, — напомнил посетитель. — Подумаешь, ребра!

— Вы молодой, — вздохнул Лесневский, — вам этого не понять. Впрочем, вы правы, дело того стоит.

— Кроме того, целость ваших ребер зависит только от вас. Вы же мастер ведения переговоров! — польстил хозяину молодой человек, думая при этом, что господин Лесневский напрасно назвал свое агентство «Доберман и К⁰». На добермана он ничуть не походил; если он кого и напоминал, так это старого, разжиревшего хорька — правда, с бульдожьей хваткой.

Разумеется, говорить этого вслух молодой человек не стал, как и сам Борис Олегович, который тоже был о посетителе не слишком высокого мнения. Этот лощеный кавказец в модной одежде был не более чем шестеркой, действующей по приказу хозяина. Конструкция вырисовывалась сложная, многоступенчатая; от нее очень дурно пахло, и частный сыщик Лесневский, который обладал отменным нюхом на неприятности, испытывал огромное искушение отказаться от участия в этом деле. Но с деньгами у него было туго — так туго, как не бывало уже давненько. Агентство, единственным сотрудником которого являлся сам Борис Олегович, стояло на грани финансового краха, и он, подавив вздох, решил, что в разгар мирового финансового кризиса такими суммами, как та, что была написана на лежащей с краю стола бумажке, не бросаются.

— Так мы договорились? — осведомился посетитель.

Борис Олегович вздохнул и несильно хлопнул ладонью по крышке стола.

— Да, — сказал он решительно, — договорились. Я возьмусь за ваше дело. Надо же, до чего я докатился — на старости лет стал мальчиком на побегушках!

— Хороши побегушки, — усмехнулся молодой человек, снова принимаясь рыться в папке. Глаза у Лесневского замаслились, но вместо ожидаемого конверта с деньгами из папки появился дешевый мобильный телефон. — Вот, — сказал посетитель, кладя телефон на стол, — отдадите ему это.

— Зачем?

— Для связи, разумеется. Не задавайте глупых вопросов!

— То есть, предполагается, что его телефон прослушивают, — сообразил сыщик, снова подумав, что дело пахнет керосином.

— Не исключено. Это что-нибудь меняет?

Борис Олегович невесело усмехнулся. Тот факт, что телефонные разговоры потенциального клиента прослушивались либо милицией, либо спецслужбами, был всего лишь второстепенной деталью, как и все то немногое, что носатый посетитель счел нужным ему сообщить. По сравнению с предлагаемой клиенту суммой это был сущий пустячок, который действительно ничего не менял. «К черту, — подумал Лесневский, — чего я боюсь? В конце концов, с меня взятки гладки. Я действительно ничего не знаю. Меня попросили кое-что передать человеку на словах и заплатили за услугу — сколько именно, никого не касается, это мое личное дело, не подпадающее ни под одну из статей уголовно-процессуального кодекса. Пугать и требовать у него денег я не стану, да меня об этом никто и не просит, а стало быть, ничего противозаконного в моих действиях не будет…»

— Ничего, — согласился он, рассеянно подбрасывая на ладони дешевый аппарат с монохромным подслеповатым дисплеем. — Это действительно ничего не меняет.

— Вот и отлично, — кивнул молодой человек, вслед за телефоном наконец-то извлекая из папки вожделенный конверт. — Это аванс.

Приняв конверт, Лесневский без стеснения заглянул под клапан, наугад вытащил одну купюру и придирчиво изучил ее с обеих сторон, а потом, выдвинув верхний ящик стола, проверил в ультрафиолете. С виду купюра была подлинная, но Борис Олегович дал себе слово не далее как сегодня зайти в банк и проверить всю сумму, бумажку за бумажкой, всеми мыслимыми способами.

Судя по размерам аванса, гонорар ему изначально предполагалось выплатить куда более высокий, чем тот, которым пытался отделаться от него сидевший на стуле для посетителей проходимец. Высказываться по этому поводу Борис Олегович не стал: в данный момент ему было достаточно того, что он не дал обвести себя вокруг пальца. А дальше будет видно. Любое дело, за которое ты берешься — это дорога, а дорога, как верно подметил писатель Толкиен, имеет свойство уводить все дальше и дальше — порой гораздо дальше и совсем не туда, куда ты изначально намеревался попасть. Возможно, кривая тропка, на которую только что ступил Борис Лесневский, приведет его к хозяину этого лощеного сопляка, и тогда ему представится случай разом отыграться за все — и за неуважение к старшим, и за попытку кинуть на деньги… Впрочем, по зрелом размышлении Борис Олегович пришел к выводу, что встречаться с этим таинственным хозяином ему не резон — бог с ними, с мелкими обидами, жизнь дороже.

— Все в порядке? — с легкой насмешкой осведомился посетитель, искоса наблюдавший за его манипуляциями с купюрой.

— Это я еще проверю, — сообщил ему Лесневский. — Простите, конечно, но я не настолько богат, чтобы работать даром.

— Можете не затрудняться, — сказал посетитель, вставая и беря под мышку папку. — Деньги настоящие.

— Дай-то бог, — сказал Борис Олегович.

— До свидания, господин Лесневский. Думаю, предупреждение о недопустимости двойной игры было бы излишним.

— Я тоже так думаю. Всего вам доброго.

Когда за посетителем закрылась дверь, владелец и единственный сотрудник частного сыскного агентства «Доберман и К^о» Борис Олегович Лесневский бросил взгляд на изображение его удаляющейся спины на мониторе камеры наружного наблюдения, а потом, встав из-за стола, выглянул в окно. Красный «додж» завелся и, хрустя смерзшимся снегом, волоча за собой длинный шлейф белого пара из выхлопной трубы, покатился к арке, что вела на улицу. Борис Олегович смотрел ему вслед, пока машина не скрылась из вида, а затем, вернувшись к столу, записал на листке бумаги регистрационный номер.

После этого он заварил себе стакан крепкого чая и стал, шумно прихлебывая, внимательно разглядывать фотографию человека, с которым ему предстояло встретиться.

* * *

Михаил Шахов стоял, прижавшись лопатками к стене, за углом прихожей, с пистолетом в руке и с холодной решимостью без раздумий пустить его в дело. Он был спокоен — ровно настолько, насколько вообще можно быть спокойным в подобной ситуации. Ему доводилось стрелять в людей, это было частью его работы — не самой любимой, но привычной и не слишком обременительной. Те люди, двое или трое, которых он застрелил после того, как вернулся из Чечни, не сделали ему лично ничего плохого — в отличие от того, кто в данный момент шаркал подошвами и трещал рассохшимся паркетом в двух шагах от входной двери. Правда, тех людей он убил по приказу, что автоматически слагало с него всякую ответственность, а этого собирался продырявить по собственной инициативе — только в том случае, естественно, если ему дадут для этого повод. Наилучшим поводом стал бы пистолет в руке взломщика или что-нибудь, хотя бы отдаленно на него похожее, но на худой конец сошло бы и просто плохое поведение — резкое движение, например, или грубое слово. А остальное — дело техники. Четверть часа ходьбы или три минуты на машине до гаража, забрать из тайника незарегистрированный «кольт», снятый когда-то с тела арабского наемника. Потом еще столько же на обратную дорогу. Тщательно удалить с «кольта» отпечатки своих пальцев, вложить его в ладонь убитого взломщика, и дело в шляпе: убийство совершено в пределах необходимой самообороны. Дело закрыть за отсутствием состава преступления, тело предать земле…

Правда, это будет незаконно, но что с того? А грабить чужие квартиры законно? А шантажировать людей, доводя до самого края — законно? Э, да что там! Бывают ситуации, когда закон побоку, и счастлив тот, кому не довелось прочувствовать это на собственной шкуре.

Он понял, что ищет оправдание убийству, которое замыслил, и тихонько заскрипел зубами. Самоконтроль, будь он неладен! Это все равно что ездить на машине с затянутым стояночным тормозом: расход топлива громадный, износ ходовой части страшный, рева и дыма много, а толку чуть. Ну, хочешь убить — убей, если тебе так уж невтерпеж. А если сомневаешься, лучше не берись за оружие, не то, пока будешь взвешивать «за» и «против», его у тебя отнимут и пристрелят тебя из твоего же ствола…

Михаил вспомнил желтый конверт, что все еще лежал на столе в кухне, и даже зажмурился от накатившей слабости. Времена, когда он мог делать выбор, остались позади; теперь выбирали за него, и любое проявление свободы воли с его стороны могло закончиться катастрофой. Тут ему подумалось, что выстрел, который ему так хочется сделать, тоже может привести к крайне нежелательным последствиям. Его загнали в угол, обложили со всех сторон; ему дали понять, что он находится в чужой власти, но чья это власть и что нужно этому человеку от Михаила Шахова, его проинформировать не удосужились. Так, может быть, тот, кто сейчас топчется в прихожей, за этим и пришел?

— Эй, хозяева! — подтверждая его догадку, позвал мужской голос. — Есть кто дома?

Михаил одним стремительным и плавным движением переместился на середину прихожей, наведя пистолет в лоб человеку, который стоял в метре от распахнутой настежь входной двери.

— Опаньки, — сказал человек, поднимая руки.

На плече у него висела объемистая спортивная сумка, и в первый момент Михаил решил, что это один из воров вернулся забрать что-то забытое — телефон, например, или еще что-нибудь, — и что в сумке у него лежит награбленное. Он тут же отверг это предположение как совершенно абсурдное, а в следующее мгновение узнал человека, в которого целился. Это был его сосед по лестничной площадке — тот самый стриженый амбал, которого Анюта прозвала Громозекой.

Впрочем, откровенно бандитская физиономия Громозеки и вульгарная кража со взломом монтировались друг с другом так, что лучше не придумаешь.

— Без фокусов, — предупредил Шахов. — Пристрелю, как собаку. В сумке что? Показывай!

Сосед пожал широченными плечами, опустил руки и снял с плеча ремень сумки. Он выглядел спокойным — то ли потому, что не имел отношения к краже, то ли зрелище направленного в лоб пистолета его не пугало. Бывают такие люди, в силу врожденной недалекости уверенные, что с ними лично ничего плохого произойти не может. А самое странное, что с ними, как правило, действительно никогда ничего не происходит.

Держа сумку за уголок, Громозека раздернул «молнию» и вытряхнул содержимое на пол. На паркет упало несколько мятых тряпок, среди которых Михаил разглядел скомканные носки. Поверх тряпок шлепнулись сильно поношенные кеды; по прихожей начал распространяться густой, удушливый запах застарелого пота. Разведя края перевернутой сумки в стороны, Громозека пару раз сильно ее тряхнул, но больше оттуда ничего не выпало.

— Ты откуда здесь? — спросил Михаил, продолжая держать соседа под прицелом.

— Откуда, откуда… С площадки, — вполне логично ответил тот, разглядывая пистолет. — Ух ты, «Ярыгин»! Настоящий? Дай поглядеть!

— А может, сразу попробовать? — предложил Шахов. — Учти, стреляю я неплохо.

— Ну-ну, ты чего? — заволновался Громозека. — Я ж по-соседски! Вернулись с тренировки, глядим — дверь открыта и, вроде, взломана. Я жену домой отправил, а сам к тебе — мало ли…

— С какой еще тренировки?

— Да из фитнес-клуба! Мы там тренерами — я по железу, она по аэробике всякой…

Шахов посмотрел на разбросанные по полу, насквозь пропотевшие тряпки. Фитнес-клуб — это было алиби. «Железное», — подумал он, невесело усмехнувшись невольному каламбуру. Громозека наверняка говорил правду. Если он участвовал в краже, такая бездарная, легко поддающаяся проверке ложь не имела смысла, а если не участвовал, то и лгать ему было незачем.

Да и лицо у него, если присмотреться, было вовсе не бандитское — вернее, такое же бандитское, как у самого Михаила и у половины его коллег. Это была самая обыкновенная физиономия — круглая, простодушная, сероглазая и слегка конопатая. А что не обезображена печатью интеллекта, так это вполне простительно — все-таки тренер по фитнесу, а не аспирант…

— Ясно, — сказал Михаил, поставил пистолет на предохранитель и сунул в кобуру. — Извини. Нервишки что-то расшалились.

— Понимаю, — с любопытством зеваки заглядывая в гостиную, протянул сосед. — Вот суки! Много взяли?

— Для меня — много.

— Понимаю, — повторил Громозека и, присев на корточки, начал как попало запихивать в сумку свое спортивное барахло. — Сначала мы были бедные, а потом нас обокрали… Да, знакомая история.

— А тебя тоже обворовывали? — с вялым интересом спросил Шахов.

— Да с полгода назад клуб обнесли. Оргтехника, личные вещи, сейф обчистили… Не столько того убытка, сколько противно — пришли какие-то уроды, натоптали, нагадили и ушли. А менты только руками разводят: где ж, мол, их теперь искать? А может, это вы сами — ну, типа, чтобы страховку получить?

— Так и не нашли?

— Нет, почему же, нашли… В конечном итоге.

Громозека с ненужной силой задернул «молнию» и поднялся с корточек, держа сумку за ремень. На его широкой добродушной физиономии были написаны сочувствие и досада. Глядя на него, Михаил испытал странную смесь противоречивых чувств облегчения и разочарования. Было приятно, что сосед оказался вполне приличным человеком, тренером по бодибилдингу, а вовсе не бандитом. А с другой стороны, Шахову от этого легче не становилось: появление в квартире Громозеки с его набитой пропотевшим тряпьем сумкой ничего не проясняло. С таким же успехом сюда мог забрести кто-то другой. Разговор, который должен был расставить все по своим местам, откладывался на неопределенное время. Михаил Шахов не хотел и боялся этого разговора, однако оставаться в неведении еще хуже. К тому же, было предельно ясно, что остаться в неведении ему не дадут; ситуация катилась под уклон, как пущенный с горки железнодорожный состав, и остановить события, спрятав голову в песок, Михаил не мог. Оставалось только ждать следующего хода противника; это напоминало отложенный визит к дантисту, когда ожидание неприятной процедуры становится хуже зубной боли.

— Ты вот что… — сказал Громозека, перекладывая сумку из руки в руку. — Тебя как звать-то?

— Михаил, — представился Шахов.

— А я Алексей. Леха, значит. Ну, будем знакомы.

— Будем.

Они пожали друг другу руки. Никто не сказал «очень приятно», поскольку в сложившейся ситуации это прозвучало бы странно. Громозека вынул пачку сигарет, угостил Шахова, и они дружно задымили. Михаил поглядывал на соседа, гадая, почему тот не уходит. Отброшенные было подозрения в его адрес вернулись: Громозека явно хотел что-то сказать, но почему-то медлил. Уж не потому ли, что опасался реакции Шахова на свои слова? Пистолет-то он видел, вот и колеблется…

— Слушай, — сказал Алексей-Громозека, — ты только не обижайся…

— Мне-то чего обижаться? — удивился Шахов. — Это ж не в меня за здорово живешь стволом тыкали…

— Да я не об этом, — отмахнулся сосед. — Я спросить хотел: ты, часом, не мент?

«Не совсем», — хотел ответить Михаил, но привычно прикусил язык, ограничившись тем, что отрицательно покачал головой.

— А то я гляжу, ствол у тебя под мышкой…

— Не мент и не бандит, — успокоил его Шахов. — И ствол у меня газовый. А что?

Они прошли на кухню, где осталась пепельница. Здесь Михаил первым делом переложил со стола на подоконник желтый конверт, постаравшись сделать это как можно непринужденнее. Начатая бутылка водки в холодильнике осталась нетронутой ворами; Шахов отыскал рюмки, наполнил их и подвинул одну Громозеке.

— Я, вообще-то, не употребляю, — неуверенно сообщил тот. — Хотя ради такого случая — за знакомство и вообще…

— Угу, — поднимая свою рюмку, промычал Шахов сквозь зубы, в которых был зажат окурок. — И вообще. Надо помянуть мое личное имущество. Светлая ему память!

— Аминь, — сказал Громозека и выпил залпом. — Я почему тебя насчет работы-то спросил… Ты им звонить будешь?

— Ментам? Да надо, наверное. Вроде, порядок такой: обокрали тебя — вызывай милицию. Хотя толку от этого, по-моему, не будет.

— И мне так кажется, — кивнул Громозека, ввинчивая в донышко пепельницы окурок. — Позвонить, конечно, надо, но на твоем месте я бы на них не рассчитывал.

— Ты-то что против них имеешь? — спросил Михаил, снова наполняя рюмки. — Сам же говоришь, они вашу оргтехнику нашли, когда клуб обворовали…

— Держи карман шире — они! — пренебрежительно махнул широкой, как лопата, ладонью Громозека. — Они дорогу в сортир не найдут, когда по большому приспичит, а ты — оргтехника… Я потому и спросил, не мент ли ты часом, что могу наводку дать на… как бы это сказать… в общем, на одну конкурирующую организацию.

— Мне с братвой связываться должность не позволяет, — сказал Шахов. — Пронюхают — в два счета с работы вылечу. Так что извини, оставь свою наводку при себе.

— Да при чем тут братва? — Громозека расстегнул свою теплую спортивную куртку, выставив напоказ широченную, выпуклую, как наковальня, грудь, туго обтянутую вязаным свитером. — Частное сыскное агентство, понял? Так четко ребята работают, что я, не поверишь, залюбовался. В два счета этого гада вычислили. Свой же навел, менеджер. Менты, заметь, его тоже крутили, да ничего не выкрутили, а эти — раз-два, и готово. Приперли к стенке, как миленького, все вещи вернули и ментам его передали со всей доказухой и с чистосердечным признанием. А те даже спасибо не сказали. Зачем, говорят, под ногами у органов путаетесь? Мешаете только…

— Угу, — повторил Шахов, салютуя ему рюмкой.

Он и сам относился ко всякого рода частным детективам с предубеждением: все они представлялись ему специалистами по слежке за людьми, всегда готовыми за деньги рыться в чужом грязном белье. Но сейчас в словах соседа чудился кое-какой резон. Звонок в милицию означал попадание его имени в сводку происшествий по городу; это вряд ли могло понравиться его начальству, не говоря о тех людях, которые уже не первую неделю с неизвестной целью давили на него со всех сторон.

Он почувствовал, что начинает путаться в своих рассуждениях, и разозлился: такая нерешительность была ему несвойственна. Но, с другой стороны, раньше в острых ситуациях он действовал по приказу, согласно инструкции и, если уж говорить высоким стилем, по велению долга. А сейчас он остался один на один с неизвестным противником, не зная, с какой стороны ждать следующего удара. Тут поневоле растеряешься…

Громозека уже копался в бумажнике, перебирая хранившиеся в боковом отделении визитки. Достав одну, он протянул ее Михаилу со словами:

— Вот, позвони им. Они помогут. В любом случае, хуже не будет.

— Да уж, хуже некуда, — вздохнул Шахов, разглядывая картонный прямоугольник визитки. — Хм, знакомая фамилия, да и имя тоже… Был у меня такой приятель. Правда, давненько.

— Так это ж еще лучше! — обрадовался Громозека. — Глядишь, по старой дружбе цену скостит, а то их услуги, знаешь, кусаются…

— Это вряд ли, — снова вздохнул Михаил. — Тот парень давно умер. Погиб.

— Жалко, — сказал Громозека. — Ну, земля ему пухом.

Они выпили, и Алексей засобирался домой, говоря, что жена, наверное, уже начала волноваться и наверняка устроит ему головомойку за то, что, заглянув на минутку к соседу, он застрял на добрых полчаса, да еще и ухитрился заложить за воротник. Напоследок он вызвался быть свидетелем, когда приедет милиция. Михаил спросил, какие, собственно, показания он намерен дать, и Громозека, не найдя ответа, промямлил только: «Ну, так, вообще…» Похоже, «вообще» было его любимым словом, вставляемым чуть ли не в каждую фразу.

Проводив соседа, Михаил выкурил сигарету, задумчиво вертя в руках оставленную им визитку. За окном окончательно стемнело; ночь была вдоль и поперек прошита рядами освещенных окон и цепочками уличных фонарей. Автомобильные фары кромсали ее на куски, но темнота снова смыкалась, лениво проглатывая красные точки габаритных огней. Лежащие на полу, припорошенные мукой стенные часы продолжали размеренно тикать, отсчитывая секунды. Стрелки показывали начало девятого. «Попытка не пытка», — подумал Михаил. По московским меркам восемь вечера — время не позднее. Правда, в офисах в это время, как правило, уже никого нет, но что он потеряет, если попробует это проверить?

Желтый конверт не влезал ни в один карман, и Михаилу пришлось, расстегнув рубашку, сунуть его за пазуху. Он неприятно кололся уголками, все время напоминая о себе. Застегнувшись на все пуговицы, Михаил нахлобучил шапку и вышел из квартиры, даже не взглянув на оставшийся лежать на подоконнике радиотелефон.