Комбат. Восемь жизней

Андрей Воронин, 2009

Бывший десантник Борис Рублев невольно оказывается свидетелем и участником невероятных событий. Рискуя собственной жизнью, он спасает людей от изуверских опытов доктора-маньяка.

Глава 6

Мама Лиза отлично провела время в отсутствие деятельной мужниной золовки и собственного сына. Вернувшиеся родственники разбудили ее, в буквальном смысле вытряхнув из гамака на песочек кремового цвета. Вытряхивал, конечно, Вовка — Света сама не стала бы ронять выпившую женщину под пальму, чтобы прокричать ей на ухо: — Мы завтра идем в цирк. А ты остаешься — тебе билет не купили!

— Слава богу, — пробормотала Лиза, миролюбиво потягиваясь. — Светик, он с тобой идет или нашел другую компанию?

— Со мной, со мной, он же ребенок еще.

— Но ты-то не дитя — по циркам расхаживать, тем более ездить в душную Джакарту из этого рая. — Лиза обвела глазами пляж и вопросительно склонила голову.

— Не злись, Лизок, у меня своих наследников нет, так я уж с твоего разрешения Вовиком попользуюсь. И ты передохнешь, и я порадуюсь. С годами, знаешь, тянет к детям. Бог не дал своих, а Ванины меня не больно жалуют. Они за маму в большой обиде. Слушай, — тут Света понизила голос и убедилась, что Вова уже плещется в прозрачном прибое Яванского моря, — а ты с Витиной старшей дочкой как? Общаетесь?

Лиза выпучила глаза и протрезвела в одну минуту. Ни о какой старшей дочке за тринадцать лет прочного брака она не слыхала. Виктор, в отличие от Светкиного Ивана, был женат лишь однажды — на ней, Елизавете.

— Ты что несешь, подружка! Какая дочка?

— Нормальная, говорят. Ваня и маму ее хорошо помнит. Ты не ревнуй — Витек ее не любил, она его тоже. Но девочку как-то состряпали. И разошлись мирно, без разборок. Каждый своей дорожкой побрел. Виктор вот на тебя набрел, потом деньги ему повстречались, Вовочка родился. Ванюша, тот сначала с деньгами встретился, потом с первой женой, а уж меня после всех встретил, по остаточному принципу. Когда искать уже нечего было.

— Да ладно, не прибедняйся, — выражение глупой растерянности все еще не сходило с Лизиного лица, — Ваня тебя любит, вы с ним — парочка, что баран да ярочка… Так, говоришь, у Вовки сестрица есть? И Витя с ней тайно дружит?

— Вот про «дружит» не скажу, потому что не знаю. Мне и о дочке этой Ваня не так давно рассказал, под водочку. Но я не придала значения, думала — вы не афишируете. А благоверный твой, между прочим, в депутатское кресло метит. Биографию копать будут, как кроты грядку. Лучше, если все тайны молодости он сам узаконит.

Лиза не знала, что лучше, что хуже, — известием о дочери мужа она была потрясена. Звонить и выяснять прямо сейчас — глупо, дома ночь. Спросонья какие разборки? И свекровь молчала, пока была жива! Неужто не знала? Нет, такую новость нельзя оставлять просто так, ее нужно запить. Дремавший поодаль паренек понятливо отреагировал на щелчок пальцев дивы из гамака и метнулся к барной стойке. Он знал Лизины предпочтения и цену своей услуги — доллар. За сиесту случалось заработать от этой туристки и пять, и семь зеленых бумажек. Когда выходило больше пяти, дама давала десятку за все сразу и не брала сдачу. В разных гамаках под разными банановыми зонтиками загорали несколько любительниц коктейлей, и мальчишке «за смену» удавалось «наносить» алкоголя на сотку. Приличный заработок для ребенка, даже с учетом отката бармену и охраннику.

— Ну что, мать с нами не просилась? — Вовик наплавался, швырнул в носильщика коктейлей горстью песка и присел рядом со Светланой.

— Нет, даже обрадовалась, что мы уедем на целый вечер.

— Еще бы ей не обрадоваться, — насупился Вова и захватил вместе со следующей горстью камушек.

— Не бей мальчишку — он на работе, — вступилась Света за маленького аборигена. Не ей принесет, так кому другому. Ему ведь все равно, за чем бегать — за морковным соком или за «отверткой». Желание клиента — его заработок. Повелят туристы — ночной горшок за ними таскать будет по всему пляжу.

Племянник уперся лбом в теткино плечо и насупленно наблюдал, как мама тянет из трубочки очередную порцию водки с соком. Тетя Света была второй, новой женой дяди Вани, до этой поездки они почти не были знакомы. Предыдущая жена была худой и болтливой, как сорока, а ее дети, две рослые девицы-кобылицы, постоянно подшучивали над ним на разных европейских языках. Сейчас, кажется, обе учатся в университете. В какой стране, он даже знать не хочет, так они ему противны. А эта Света — совсем другое дело! Детей нет, на пляже не пьет, машину хорошо водит. Протрезвеет мамаша — он ей скажет, что новая дяди-Ванина жена ему нравится гораздо больше предыдущей.

Пришло утро, и беседовать с мамой расхотелось. Во-первых, она, как всегда, спала, пока они ходили на завтрак. После завтрака — тренажерный зал. Он — по привычке. В империал-колледже занятия науками чередовались с футболом, плаванием, верховой ездой и силовой тренировкой. Тетка каждый день мучила дорожку и велотренажер, объясняя, что ей надо худеть. И плавала она с Вовиком наперегонки тоже поэтому, сама просила: «Ты погоняй меня, толстуху». И он гонял, хотя толстухой не считал, — нормальная тетя, главное — веселая.

Пока они плавали и загорали, из бунгало выползла раскисшая мама. Мальчик «сбегай за коктейлем» сразу же сделал полшага из-за пальмового ствола, и Вова огрел-таки его камнем в спину. Тот от неожиданности вскрикнул. Света угрожающе свела брови, мама Лиза ничего не заметила.

— Я с Витей говорила только что, — поделилась она с золовкой.

— И что нового? — Светлана старалась не упускать из виду разозлившегося Вовку.

— Права ты, есть дочка. Только он клянется, что сам ею больше десяти лет не интересовался. Вроде как забыл.

— Вспоминать собирается?

— Я ему про депутатство напомнила, так он еще и поблагодарил. Сказал, пойдет знакомиться с ней заново.

— Вот это мудрый шаг, порядочный. Только пусть поинтересуется сначала, может, девчонку усыновил кто-нибудь. Тогда осторожненько надо.

— Ну, не сам же он ее искать будет — адвокаты есть, помощников несколько. Обещал, пока мы не вернемся, не встречаться с этой девицей.

— Лиза! С какой девицей? Там девочка на пару лет Вовки старше. Ей годков тринадцать-четырнадцать. Сестра ему, между прочим.

— Не знаю прямо, как Вовочке сообщить такую новость?

— А ты не сообщай — Витя сам скажет, познакомит.

— Ужас, Света, ужас… Кто бы мог подумать? Нет, я так не успокоюсь — мне нужен коктейль!

Лиза поискала глазами подносчика алкоголя, нашла, сделала заказ и опустилась в гамак.

«Пора и нам собираться», — решила Света, помахала Вовке рукой и направилась переодеваться.

От волнения и любопытства Вовка не мог обедать, как мама с тетей его ни уговаривали. Он с ненавистью гонял по тарелке куски жареного банана, не притронулся к мясу, отказался от фруктов и салатов. Света, наоборот, с удовольствием поглощала сочные куски рыбы, тянулась за виноградом, фигурно нарезанной дыней, пила сок. В три она наконец закончила перекусывать, проверила наличие в сумке портмоне и влажных салфеток, опустила на нос очки.

— Мы в цирк, будем поздно, не жди!

Лиза привстала на локте и послала воздушный поцелуй отъезжающим.

Тот же джип, зарезервированный и на сегодняшний вечер, ждал их у причала. Девушка из агентства стояла рядом и пила колу. Она передала заказчице ключи, поулыбалась, предупредила, что после полуночи «рейсовых» джонок не будет, а частники берут дорого. Вовка перевел, Светлана кивнула и села в автомобиль. В этот раз они добрались быстрее, хотя пришлось постоянно заглядывать в карту.

— У меня машину обратно не возьмут: дырку протрешь на сиденье, — пошутила тетя над Вовиком, который ерзал, крутился, привставал.

— А вдруг мы приедем — а там ни мастерской, ни этого деда! Может, у нас вчера от усталости коллективная галлюцинация случилась! Или инопланетяне специальную голограмму подвесили!

— А перед этим небо на нас опрокинули! Ты, племяш, фантазер, начитавшийся Гарри Поттера. Подъезжаем уже — узнаешь места?

Они снова оставили джип у большого приметного здания и пошли пешком. Чуть-чуть опоздали, пришли не в пять, а в четверть шестого. Но старый мастер велосипедов спокойно ждал. Он сразу вручил мальчику два квитка, испещренных иероглифами, и предложил выпить чаю.

— А представление? — заволновался Вовик.

— Это близко, десять минут, — успокоил китаец, — а чай свежий, специально к вашему приходу заваривал. Племянник-переводчик хотел было наплести русскоговорящей тете что-нибудь вроде того, что надо торопиться, но про чай она все сама поняла — «всплыл» школьный багаж. Пришлось присесть на складные стульчики, предусмотрительно выставленные хозяином у своего верстака, угоститься действительно вкусным напитком, совсем непохожим на то, что называют чаем европейцы.

Потом они прошли через мастерскую насквозь и вышли на улочку, параллельную той, где вчера их застиг ливень. Двери, дверцы, ворота — все было украшено бумажными фонариками и гирляндами. Люди деловито сновали между входами и выходами, будто бы путешествовали по огромному многоуровневому лабиринту, напоминающему губку или кусок пористого сыра.

— Не хотел бы я здесь жить, — тихо сказал Вовик тетушке. Та согласно кивнула. Дорога к месту представления действительно не заняла и десяти минут. Очередная украшенная дверь распахнулась, впустив посетителей в большой квадратный зал, напоминающий скорее ринг, чем цирковую арену. Дешевые пластиковые стулья в несколько рядов опоясывали огороженный квадрат в центре помещения. Было неясно, откуда появятся сами циркачи, — ни занавеса, ни кулис.

— Где сядем? — зашептал Вовка, понимая, что если попадет не в первый ряд, то ничего не увидит за чужими спинами. К счастью, провожатый указал на места у самой арены. Публика уже начала собираться, в основном местные, но несколько «курортников» виднелись на местах похуже. Света почему-то стала волноваться: чувствовался во всей этой затее элемент запретности, недозволенное™, даже незаконности. Вовик, наоборот, как только простился с китайцем и занял зрительское место, притих.

«Устал от ожидания чуда», — решила про себя Светлана. Она положила ему ладонь на голову, погладила, взъерошила волосы, помассировала затылок. В шесть пятнадцать свободных стульев практически не осталось. Софиты, закрепленные под потолком, направили потоки света в центр огороженной площадки. Где-то в темном углу открылась сливающаяся со стеной дверь, в центр квадрата вышел молодой пухлый мужчина. Он радостно скалился в аплодирующий зал и громко вещал по-индонезийски. Вовик и Света не понимали. Несколько минут приветственного текста — и из динамиков полилась характерная национальная музыка. Две очаровательные полуголые девушки стали эффектно двигать руками, ногами, животами.

— Ты зажмурься, что ли? — растерялась Светлана.

— Уже зажмурился, — Вовик прищурил один глаз. Девицы были красивые. Но разве за этим они с тетей рыскали по трущобам Глодака?

Пока танцовщицы «разогревали» публику, Света злилась и нервничала: для созерцания куда более качественных танцев не надо было даже уходить с пляжа, не то что плутать по многомиллионной столице Индонезии. Страна завлекала на отдых и шопинг не столько глянцевыми плакатами, сколько живыми моделями, похожими на райских птичек и цветы орхидей. Ярко накрашенные, умащенные благовониями, гладко зачесанные красавицы совершенно бесплатно извивались на территориях отелей, в торговых и развлекательных центрах, городских площадях. Причем обычно девушки всегда были прилично одеты. Эти полуголые девицы отдавали европейщиной — одежды и хореографического мастерства минимум, самонадеянности и ломания максимум. Мальчику-подростку, даже такому продвинутому путешественнику, как Вовик, не пристало присутствовать на подобном шоу, тем более с подачи старшей родственницы. А может, хитрец только прикрылся уродами, а на самом деле знал, что предстоит махровый малазийский стриптиз? Ох уж эти мужики, вернее — мужички нежного возраста… Тетка не успела додумать мысль о коварстве, подогреваемом юношеским тестостероном, как пришлось с этой не самой светлой мыслью проститься. Девицы дотанцевали номер и скрылись за незаметной дверкой. Зал в едином любопытном порыве уставился туда, ожидая главного, оплаченного удовольствия. И оно началось. Снова выскочил в центр ринга и гаркнул с завыванием, как на настоящих боях без правил, оскаленный конферансье. В ответ на его призывный вой зал взорвался непристойными возгласами, топотом, хлопками. Тот выставил вперед обе ладони, призывая к спокойствию, прошел по периметру веревочной изгороди и замер напротив входа. Музыка на несколько секунд стихла, потом обрушилась из верхних динамиков жуткими, напряженными аккордами.

Первыми под руку с одной из красавиц вышли человек-дерево и человек-пузырь. Девица по-прежнему была топлес, но сейчас ее нагота казалась не слегка непристойной шалостью, а благом, спасительным островком, на который может отвлечься потрясенный увиденным взор. Мужчины были в длинных хитонах, из-под которых выглядывали лишь лица и конечности, но и этого было достаточно, чтобы на задних рядах раздался женский визг, послышался жесткий, сухой мужской кашель, заплакал ребенок. Красивая танцовщица вела своих спутников по «кругу почета», идя чуть впереди, подняв над головой их руки своими нежными ручками. Девичье ясное личико излучало торжество, лица главных действующих лиц были непроницаемы. От какого-то из них очень плохо пахло.

У каждой из четырех сторон квадратной арены троица замирала, давая зрителям возможность оценить зрелище и пропитаться ужасом. Лицо человека-дерева было изжелта-бледным и очень худым. По всей его поверхности, спускаясь вниз, на шею, торчали остроконечные, напоминающие крошечный скальный массив бородавки. Да, для скал они были маловаты, но для кожных выростов просто огромны — сантиметр, два, даже три. Многие объединялись в настоящие горные массивы, покрывая сразу полщеки, всю мочку уха, переносицу. Такое лицо само по себе могло быть объектом демонстрации, но оно было ничем в сравнении с руками и стопами. Казалось, на них переплелись древесные корни, засохшие змеи, прелые листья. Отдельные камнеподобные папилломы превратились в толстенные, многосантиметровые поверхности, напоминающие сгнивший в болоте подлесок. Когда артисты оказались напротив Светы с племянником, она в ужасе отшатнулась. Вовка же, наоборот, буквально выскочил из пластмассового кресла и впился взглядом. С такого близкого расстояния было ясно различимо, что перед ним не маска, не пластмассовый муляж, а живая, пронизанная кровеносными сосудами плоть. И еще было понятно, что пахнет именно она. Мальчик невольно протянул к циркачу руку. Светлана, также под властью импульса, вцепилась в нее. Девушка-поводырь обеими наманикюренными ручками обхватила запястье своего ведомого и помогла направить его огромную, не меньше блинной сковородки, ладонь к мальчику.

— Деньги давай! — засуетился тот.

Тетка, как в тумане, разжала руки, и Вовка выхватил из ее портмоне зеленую двадцатку. Заплетающимися пальцами мальчик прикоснулся к страшным наростам, провел по ним своей гладкой ладошкой, попробовал закрепить денежку под живым корнем. Не получилось, но тут пришел на выручку второй несчастный — человек-пузырь. Его изуродованные болезнью руки все еще напоминали человеческие, и он принял купюру, опустив ее в большой кенгуровый карман на хитоне товарища. Очевидно, эти карманы предназначались именно для складывания мзды за «индивидуальный подход».

Второй артист был полным, с более выразительным лицом и жидкими волосенками. Вся поверхность его тела, включая голову, была покрыта опухолями размером от горошины до крупной картофелины. Редкие островки чистой кожи горели неестественным, красно-коричневым цветом. Но все же этот несчастный выглядел более живым и менее страдающим, чем его партнер. Света, пришедшая в себя от первого шока, сама положила в карман Пузырю десятку. Нашлось еще несколько желающих оплатить «зум»^[2]. Собрав первую мзду, девочка вывела своих подопечных в центр и под сменившуюся сладкую мелодию приступила к их раздеванию. Ей в помощь прибежала вторая красотка. Девицы ловко и картинно развязывали на хитонах тесемки, отстегивали и снова закрепляли элементы одеяний, которые эти несчастные мужчины, видимо, всегда надевали и снимали с чужой помощью. Страшные дефекты тела не позволяли им попросту через голову накинуть сорочку, вставить руки в рукава, ноги в колошины штанов, самостоятельно застегнуть пуговицы или дернуть «молнию». Появляющиеся и вновь исчезающие фрагменты плоти держали зал в исступленном страхе. Казалось, упади одежды сразу — и половина зрителей сползет на пол в обмороке или зажмурится. Поэтому страшное зрелище готовили постепенно, то обнажая, то вновь пряча плечи, торсы, бедра и голени. Наконец страдальцы остались в исподнем. Девушки танцевали вокруг, прижимаясь к покрытым наростами и пузырями телам своими шелковистыми, гладкими прелестями. Они сбросили юбки-платки и тоже были в неглиже, но не черном, до колен, а в ярких, сверкающих стразами трусишках.

«Простой контраст — один из самых выигрышных приемов, особенно для неинтеллектуальной публики», — мелькнуло в голове у Светланы. Мысли о том, что Вовику не стоит лицезреть неодетых девушек, улетучились — представление было достаточно органичным и отнюдь не эротического свойства. Уж чего-чего, а разврата и похоти точно не чувствовалось в режиссерской задумке.

После «дерева» и «пузыря» вышла немолодая, наряженная в блестящее трико женщина с двумя толстыми змеями. Пока они втроем удивляли зал чудесами гибкости и взаимопонимания, на арену вынесли стол и стулья. Следующим номером был «поход в ресторан». Красотки, добавив к блестящим бикини игривые белые фартучки, замерли с кожаными папками в руках, изображая заждавшихся официанток. «Клиенты» появились парами. Первыми вошли «пузырь» и женщина-нос. В результате осложненной опухоли или какого-то небывалого отека правая половина ее лица была чуть припухшей, но нос — он был не припухшим, а просто гигантским, огромным, закрывающим подбородок и свисающим ниже его. Из-за этого почти не было видно рта. Правый глаз, особенно нижнее веко, тоже был оттянут вниз, демонстрируя воспаленную внутреннюю поверхность. Сам нос был бугристым, синюшным, особенно на кончике.

Спутницей «дерева» была дама с похожим, но более страшным страданием — ниже уровня груди свисала не часть, а вся половина лица, утаскивая за собой и нос, и глаз, и верхнюю губу. Было похоже на оплывший кусок каучука с огромными засорившимися порами, трещинами, язвами. Глазное яблоко и ноздри запутались в этой растянутой плоти так, что хозяйка-носительница находила их на ощупь — она ловко перебирала пальцами по складкам, привычно раздвигала их на потеху публике. Чтобы зрителям было понятней, что именно «откопала» на своем лице сия дама, девушка-официантка дублировала ее жесты, мило прикасаясь тонким пальчиком то к своему аккуратному носику, то к пухлому влажному ротику.

— А говорить она может? — в Вовкином голосе было больше спонтанного сострадания, чем безжалостного детского любопытства.

Словно в ответ на его пытливость, «официантки» изобразили прием заказа, распахнув свои папки-меню и взмахнув вынутыми из кармашков карандашиками.

«Итак, соревнование лица и тела», — догадалась Света. «Нос» рукой сдвинула в сторону выдающуюся часть своей физиономии и невнятно промямлила несколько слов. У нее, скорее всего, были деформированы кости носа и гортани, отвечающие за звуковоспроизведение. Девочка пожала плечами и вопросительно уставилась на «Пузыря». Тот склонился к своей подружке, еще раз выслушал звуки, напоминающие хлюпанье воды при прочистке раковины, и перевел текст, внятно произнеся его вслух. Зал зааплодировал. Настала очередь «плавленого каучука» — она снова закопошилась в отвисших волнах кожи, приподняла их так, что губа оказалась на нужном уровне. Для этого ей пришлось удерживать опадающее лицо на расстоянии вытянутой руки. Стала видна нежно-розовая опрелая шея. Звуки, издаваемые только за счет движения нижней челюсти, были куда более разборчивыми и человекоподобными, чем у предыдущей заказчицы. Но мужчина-дерево все равно повторил фразу всему залу. Русские гости не могли понять, хорошо ли говорит женщина, — они не знали языка и не ориентировались в особенностях произношения.

«Голодным» сервировали обычный интернациональный обед — жареную рыбу, рис, фрукты, сок в графине, пустые стаканы. Счастливчиком, почти не нуждающимся в посторонней помощи, оказался «Пузырь». Сам он не мог только выбирать кости из рыбы — покрытые опухолями пальцы не позволяли ему этого. «Нос» ловко разбирала рыбные тушки себе и кавалеру, иногда отправляла их в рот одной рукой, отодвигая лилово-красный индюшачий клюв другой. С рисом у нее получалось хуже — зернышки рассыпались. Возможно, она делала это нарочно, потом клала вилку и поднимала свое «сокровище» обеими руками, а мужчина сыпал гарнир прямо ей в глотку. Становящаяся видимой часть лица резко контрастировала по цвету с жутким фиолетовым хоботом.

Второй паре было во всех отношениях труднее — «Дерево» не удерживал своими «клубками корней» ни вилки, ни куска пищи. Без специальной помощи он мог есть только как животное — с земли, с ветки, из кормушки. Поэтому «Каучук» сначала кормила и поила его. Потом разбирала пищу для себя, раскладывала очищенные от костей кусочки по тарелке. «Дерево» с ее помощью водружал на стол нечеловеческие кисти в приподнятом положении, она развешивала на них свое лицо, открывая доступ ко рту. При этом важно было расположить тарелки и стаканы так, чтобы к ним было удобно добираться. Подготовившись подобным образом, она ловко забрасывала пищу в рот. Пила из трубочки — так было удобней.

После трапезы четверка заказала пачку сигарет. Используя те же приемы взаимовыручки, каждый выкурил по одной. В зале еще клубился сигаретный дым, как артисты уже откланялись. Ассистентки в бикини и фартуках поправили дамам-уродцам высокие прически, потуже затянули банты на нормальных женских талиях, протерли лакированные туфли-шпильки. Мужчинам, наряженным в подобие смокингов, одернули пиджаки, посетовали на их босые ноги. «Снова хорошее решение — контраст с дамской элегантной обувью», — заметила Светлана. Такой финал, очевидно, должен был подчеркнуть, что ничто человеческое героям страшного спектакля не чуждо. Они покинули сцену, а конферансье залопотал нечто, масляно скалясь и хитро подмигивая. По рядам он запустил бумажную ведомость.

— Может, спросить у него, Вовочка, по-английски, о чем этот туземный щебет? — Света домыслила, что идет дополнительный сбор пожертвований на облегчение жизни циркачей, и готова была выписать чек.

— Ты, тетя, тундра непаханая, — зло пробормотал мальчик. — Я тебе без перевода поясню: за отдельную плату желающим покажут продолжение банкета.

— Какое продолжение? — Света все еще шарила в сумке, разыскивая ручку. Пока Вовкино объяснение было непонятным, это раздражало, тем более что бумага уже прошла по кругу и вернулась к хозяину.

— Для тех, кто записался, уроды покажут секс. За отдельную плату. Ну что ты краснеешь, прямо как девочка? Думаешь, я порно не видел? Сто раз, даже дома у папаши с мамашей. Но на этих смотреть не хочу. Жалко мне их.

Светлана не ответила, она застегнула сумку и потащила мальчика к выходу. Там, к их удивлению, их ждал дед-веломастер. Он заботливо проводил тетю с племянником до парковки, получил еще один полтинник с лицом американского президента, предложил любые экскурсионные услуги любого сорта. Гости только кивнули. Было не поздно — половина десятого.

— Пойдешь на пляж танцевать? — поинтересовался Вовчик, когда прохладный морской ветер немного остудил впечатления.

Света кивнула — она действительно хотела выпить и сильно, до одури расслабиться.

— Ия пойду. Помнишь девочку, которую я сегодня за завтраком толкнул? Я еще три дня назад в море ее топил и колой обливал. Она испанка, но по-английски понимает. Возьмешь нам с ней пива? Я бы и сам взял, но мне алкоголь не отпускают…

— Правильно делают — сок пейте, — ответила тетушка, но Вовик понял, что на счет пива они договорились.

Примечания

2

Зум — оптическое приближение (удаление) объекта.