Смирение

Андрей Владимирович Фёдоров, 2023

Живущий в Нью-Йорке, играющий в НХЛ хоккеист Быков обвиняется в изнасиловании своей жены Оксаны и постепенно ощущает на себе все последствия культуры отмены, превращающейся в настоящее безумие. Быков готов отстаивать свою невиновность до последнего, но его упрямство становится причиной гибели невинных людей, а на него самого объявляется охота.

Болезненное состояние само есть вид злобы. Против него есть у больного только одно великое целебное средство — я называю его русским фатализмом без возмущения, с каким русский солдат, когда ему слишком тяжёл военный поход, ложится наконец в снег…»

Фридрих Ницше. «Ecce Homo».

Пролог.

Быков, очнулся. Он находился в малюсенькой одиночной камере тюрьмы без окон, если не считать ту маленькую щель в огромной, тяжеленной металлической двери, через которую охранники следили за заключёнными. Камера была настолько маленькой, что в ней даже кровати не было, посему Быков лежал на холодном бетонном полу, согреваемый лишь надетой на него одеждой — ветровкой, джинсами и пальто сверху.

Голова буквально раскалывалась, тело ныло от боли, мышцы гудели от напряжения. Быков ощупал себя и почувствовал на коже несколько синяков. Потрогав голову, нашёл у виска струп. По всей видимости его вчера порядком избили. Но только вот кто и по какой причине?

Он почти ничего не помнил, потому не мог понять, как здесь оказался, и кто его сюда посадил. В памяти всплывало только то, что его зовут Александр Быков, он играл в хоккей в клубе Нью-Йорк Рейнджерс на позиции форварда, был женат, но без детей, имел квартиру чуть поодаль от центра «Большого Яблока». Родился в России, там играл в хоккей, пока не переехал в США. Вспомнить же, что с ним происходило последние два месяца, он никак не мог. Последнее, что всплывало в памяти — сильная ссора с женой. А вот что было после скандала — сплошная чёрная дыра, а за ней белое пятно…

С трудом встав на ноги, он снял с себя пальто, решив посмотреть, есть ли что в карманах. Обнаружил он только бирку с внутренней стороны. Поднеся пальто к брезжившему через щель двери свету, прочитал, что на ней написано. Там было лишь только название «Ben Sherman».

«Дорогущее…» — подумал Быков, приученный с детства экономить на всём и уж тем более не переплачивать за бренд. Посему он не мог его купить, хотя позволить мог — деньги, играя в хоккей, зарабатывал, и далеко немаленькие. Кто-то ему его дал, либо он у кого-то отнял. Попытка вспомнить точно успехом вновь не увенчалась.

Ему более не оставалось ничего, кроме как постучаться в дверь и понадеяться, что кто-то отзовётся и ответит на все его вопросы. Так и сделал, и вскоре окошко надзирателя открылось. Быков посмотрел через него, увидев перед собой лишь стену с другой стороны.

— Тебе чего? — раздался откуда-то из пустоты грубый баритон.

— Извините, а не подскажете, почему я здесь нахожусь?

В ответ охранник только посмеялся.

— Ну ты даёшь, парень…

— Я серьёзно спрашиваю!

— А я серьёзно отвечаю.

— Мне бы узнать… Когда выпустят?

— Конечно. Скоро у тебя суд.

— Суд? — смутился Быков, — а по какому делу?

— Тебе что, память отшибло, придурок?

— А вам сложно ответить что ли?

— Слушай, пошёл к чёрту.

— Стойте! Стойте! Ответьте хотя бы, я ещё в Америке, или меня куда-то отвезли?

— Ну если мы с тобой на английском общаемся, то где ж нам ещё быть?

— В Англии, в Канаде, в Австралии… — смущённо отвечал Быков, — англоговорящих стран больше нет что ли?

— Короче, заткнись! Достал уже!

— Почему вы так грубите мне?

Окошко перед Быковым громко захлопнулось. «Вот урод…» — подумал он и сел на пол, стараясь вспомнить хоть что-то. В голове начали проступать какие-то апокалиптичные образы горящего Нью-Йорка, крики людей на фоне. Но более ничего, и это всё начинало пугать сильнее.

Вдруг он услышал в коридоре снаружи стук шагов. Следом прозвучал металлический голос:

— Открыть камеру 2402!

— Сэр, есть сэр! — отвечал знакомый Быкову голос охранника. Замок двери открылся, он отворил дверь. В лицо Саше забрезжил тусклый свет, чуть ослепивший его.

— Выводите его!

Быкова выволокли в коридор и потащили через здание тюрьмы на улицу. Там заковали в кандалы, посадили в клетку, где обычно катают цирковых животных. Тот только и успевал спросить у охранников:

— Что вы делаете?! Что происходит?!

Те не отвечали, но безмолвно выполняли свою работу, словно какие-то роботы.

Когда заталкивали в клетку, врезали по морде. Далее её вместе с Быковым внутри загрузили на открытый прицеп, отчего у Саши голова закружилась, и он в таком состоянии к своему удивлению начал вспоминать. Образы и голоса становились всё отчётливее, диалоги всё полноценнее.

И когда клетку с ним повезли по центральным улицам Нью-Йорка под восторженные возгласы тысяч и тысяч буквально обезумевших от удовлетворения наблюдаемым людей, тогда картинка в его голове и сложилась. Его везли в суд по делу об изнасиловании Быковым своей же жены.

Осознав беспомощность перед неминуемым, Саша успокоился, молчаливо наблюдая за тем, как беснующиеся на улицах кричат проклятья в его адрес, кидаются в сторону клетки мусором. Сделать тут что-то было невозможно. Оставалось только смириться и ждать неминуемого конца.

Глава 1.

— Объясните мне пожалуйста, как так вышло, что наша страна, наша любимая Америка, в течение долгого времени считавшаяся образцово-показательной демократией, вдруг начинает впадать в тоталитаризм?

— Прошу заметить, что культура отмены — это не тоталитаризм. Это единственный способ для жертв расизма, абьюза или насилия добиться справедливости в стране, где белые христиане консерваторы всегда имели монополию на власть.

— Боюсь, что нет. Культура отмены — это как раз таки тоталитаризм по всем лекалам.

— С какой стати?

— В юриспруденции есть такое понятие. Называется презумпция невиновности. Оно гласит, что ни один человек не может быть признан виновным в преступлении, пока не факт правонарушения не установлен судом. Если презумпция невиновности в государстве нарушается, то его со всей долей ответственности можно назвать тоталитарным.

— Судом белых цисгендерных угнетателей, чуть ли не вчера ещё линчевавших негров за цвет кожи, вы, наверно, хотели сказать. Судом мужчин-сексистов, относившихся к женщинам как к собственности. Это не про справедливость, а про предвзятость. В таком суде и при том уровне коррупции, что есть сегодня в США, справедливости не добьёшься. Если бы не культура отмены, то Харви Вайнштейн никогда бы не понёс ответственности за свои преступления перед женщинами.

— Несомненно. Но в том числе именно из-за культуры отмены пострадал, например, тот же Джонни Депп, признанный впоследствии судом невиновным.

— Ну вот видите? А говорите, что презумпции невиновности нет…

— До решения суда его считали виновным в домашнем насилии по отношению к Эмбер Хёрд. Из-за культуры отмены он был фактически изгнан из Голливуда, хотя изначально был невиновен.

— Во-первых, его «невиновность» была доказана несправедливым американским цисгендерным судом, который непредвзятым по отношению в к женщинам считаться не может. Во-вторых, он таки был восстановлен в Голливуде, а Эмбер Хёрд наказана.

— Джонни Депп вообще не должен был страдать из-за обвинений, пока его вину не признает суд!

— А если бы клевета со стороны Хёрд оказалась правдой? Как ещё ей было бы защитить свои права в суде цисгендерных угнетателей?

— Как и в любом другом нормальном суде при помощи состязательности процесса. Несмотря на то, как вы хотите представить ситуацию, наша система уже далеко не та, что была семьдесят лет назад, а губернатор Уоллес уже не сможет стоять у входа в университет для белых, не пуская туда чернокожую студентку.

— Система осталась прежней. Просто вы не хотите этого признавать.

— Она стала лучше, чем была, а вы навязываете средневековое варварство, охоту на ведьм! Это нацизм в чистом виде! Так же нацисты отменяли в Германии евреев.

— Нацизм в чистом виде — это в течение двух месяцев никаким образом не пытаться выгнать русского хоккеиста Александра Быкова из Нью-Йорк Рейнджерс, зная, что он изнасиловал свою жену Оксану Онуфриенко — украинку по национальности, прошу заметить. А вы ведь помните, что сейчас между Россией и Украиной война, правда ведь? Неужели мы будем ждать решения суда по их делу, когда просто очевидно и лежит на поверхности то, что он проявлял к Оксане насилие только потому, что она украинка? Только культура отмены поможет нам добиться справедливости в том числе и по этому делу!

— То, что он изнасиловал жену, известно только с её слов. Нельзя верить людям на слово, так как они могут и наврать.

— Ну вот! Вы косвенно оправдываете агрессию русских на Украине. Путин тоже говорит, что не всё так однозначно, а весь западный мир в курсе только западной версии этого конфликта. Давайте в таком случае отменим санкции и позволим России безнаказанно бомбить несчастных украинцев, а сами, наконец, найдём деньги, чтобы преодолеть рецессию в экономике? Давайте закроемся от всего мира, наплевав на то, какая несправедливость происходит вокруг? Правда? Вам же только этого и хочется! Напомню, что именно политика изоляционизма США развязала руки Гитлеру в Европе!

— Я не оправдываю никаких агрессий. Мне просто хочется вам напомнить: отменять Быкова только потому, что он русский — это глупость. Не он сидит с автоматом в руках в окопах под Бахмутом, и, тем более, не он сидит в кремле, заставляя русских воевать на Украине. И, вероятно, он не насиловал Оксану, ведь вина его судом доказана ещё не была.

— Быков не насиловал, Путин на Украине защищается… Ну, конечно! Вот скажите мне, дорогой друг: неужели все трамписты в США являются русскими шпионами?

— Ну, вам, конечно, хотелось бы думать именно так, чтобы был лишний повод отправить в концлагеря всех сторонников Трампа следом за штурмовавшими Капитолий шестого января!

— Разумеется, потому что вы пытаетесь сдать страну русским, которые развалят её!

— А вы пытаетесь развалить Америку и без их помощи. И у вас с вашими тоталитарными замашками это пока получается лучше, чем у нас. Но мы вам этого сделать не позволим!

— Это угроза?

— Это обещание.

***

«Достали…» — подумал Быков и выключил телевизор. Потом потянулся, разлёгся на кровати звёздочкой и закрыл глаза, стараясь не думать ни о чём. Если начнёт размышлять — его разум сожрёт каждая мысль, что вертится в голове после того, как Оксана подала на развод и распространила в американских СМИ информацию о том, что Быков — абьюзер и насильник. И, как водится нынче в одноэтажной Америке, его карьера в НХЛ, очевидно, будет окончена, чего даже в самых страшных кошмарах видеть не хочется. Но вероятность его увольнения из клуба возрастала с каждым днём, с каждой новой критической статьёй в американских газетах, с каждым новым разгромным выпуском новостей или ток-шоу на телевидении или на Youtube.

Ещё пару месяцев назад подобное даже в условиях войны на Украине, называемой в России спецоперацией, представить было сложно. Родившийся в Апатитах и мечтавший стать журналистом Саша и не мог даже подумать, что его старенькая однокомнатная квартира в брежневке на Бредова будет далеко не пределом его мечтаний. С самого начала выступавший за апатитскую команду юниоров Быков сразу же стал объектом для внимания многих людей, тесно связанных с хоккеем. Так на него вышли представители Питерского СКА, предложившие ему переезд в северную столицу и тренировки там. Понятное дело, что от такого шанса отказываться нельзя, и уже 11 класс Саша заканчивал в Питере, одновременно обучаясь на форварда.

Уже в 19 лет первая игра за клуб, в 23 дебютный матч в сборной, ставший сенсацией для новичка, за десять минут игры оформившего хет-трик, которому сам Овечкин аплодировал. В тот чемпионат мира он ни одной встречи не провёл без забитых голов, оформив также и в финальном матче с канадцами дубль, увы, не помешавший кленовым стать в итоге чемпионами в тот год.

Но это обидное поражение в его карьере ничего не решало. Молодое дарование тут же заметили в НХЛ, и в 26 лет Быков дебютирует за Нью-Йорк Рейнджерс, сыграв в том матче против Вашингтон Кэпитлз, где его оппонентом выступил легендарный Овечкин. В итоге те за матч обменяются хет-триками, но столичные в итоге выиграют 10:7 — та ледовая битва по опросам была признана легендарной.

Несмотря на это Быков медленно, но верно становится самым востребованным игроком лиги, постепенно входит в топ за топом и добивается любви американских фанатов, доказывая не пустым словом, а делом, что русские — это не только водка, медведь и балалайка. В Нью-Йорке при его поддержке на английский переводят книги современных русских писателей, проводят выставки художников и маленькие фестивали российской инструментальной электронной музыки. Когда его спрашивали, на кой он тратит на это своё время и свои деньги, Быков отвечал: «Чтобы не думали здесь про русских, что мы там у себя какие-то варвары…»

Потом были блестящие победы, горечи поражений и даже финал НХЛ за кубок Стэнли, в котором Нью-Йорк Рейнджерс уступил 5:6 Питтсбургским Пингвинам. Но, несмотря на такие обидные, а потому болезненные поражения, карьера двигалась вперёд, и, казалось, что даже разразившаяся война не может этого изменить. По крайней мере владельцы клуба пообещали Быкову, что не позволят его отменить из-за того, что Путин решил поставить точку в украинском конфликте силовым путём. Оказывалось ли на них давление по этому поводу, сказать сложно, но в итоге он продолжил играть без проблем и ограничений, как в принципе и все русские хоккеисты. Даже одного из основателей «Putin`s Team» Овечкина не тронули. Но в его случае надо оговориться, что без легендарного Ови Вашингтон Кэпитлз сами по себе сразу бы улетели на самое дно НХЛ, потому для них жизненно необходимо было его оставить. Быков же, несмотря на свой талант, с Овечкиным сравниться по степени влияния не мог, но, тем не менее, проблем в НХЛ в любом случае не возымел.

И вот, казалось бы, всё так хорошо развивается даже в сложных условиях… Что может пойти не так, когда кажется, что сие удачное время будет продолжаться в течение всей карьеры? Про себя Быков ещё рассуждал, что, возможно, сумеет в первую десятку бомбардиров в истории НХЛ попасть! Ну вот действительно, что могло пойти не так? Как так вышло, что теперь его могут отменить?

Неожиданно звонок в дверь.

«Кого это принесло в такую рань?» — подумал Быков. Нехотя встал с кровати и побрёл в сторону двери. Включив видеосвязь, увидел, что за дверью стоит Оксана.

— Чёрт… — нервно пробормотал он.

Из динамика послышался её мягкий, кроткий, немного гнусавый голосок:

— Саш, открой дверь.

— Хорошо, сейчас.

Быков нажал на кнопку разблокировки двери. На лестничной площадке стояла Оксана в лёгком пальто, с красным беретом на голове, из-под которого выглядывали русые волосы. Через плечо висела толстая сумка.

— Можно зайти? — спросила она, глядя тем временем на пол.

— Да, конечно, — Быков жестом разрешил ей пройти.

Оказавшись внутри квартиры, Оксана сняла туфли, берет, потом пальто, из-под которого выглянула водолазка. Протянула его Александру. Тот взял пальто и повесил в шкаф.

— Можно тапочки?

— Возьми сама. Не маленькая… — отвечал Быков, — где лежат, знаешь.

— Хорошо… — выдохнув, отвечала Оксана и принялась искать подходящие для себя домашние тапочки на нижней полке шкафа-купе, где они обычно хранились. Присмотрела себе с мордочкой собачки и натянула на свои весьма соблазнительные ступни, выглядывавшие из-под капроновых колготок.

— Я пройду в гостиную?

— Да, проходи, — отвечал Быков.

Оксана робко прошла в гостиную, Александр вслед за ней, провожая гневным взглядом. Там она села на кресло и начала доставать из сумки документы, выкладывая их на журнальный столик напротив, попутно оглядывая комнату. С её переезда ничего не изменилось. Квартира всё такая же дорогая, с модной мебелью в стиле Hi-Tech, новой электроникой, системой «умный дом» и прочими крутыми финтифлюшками, о которых выходцы из бывшего СССР даже спустя более чем тридцать лет с его распада могут только мечтать.

— Выпить хочешь? — спросил Быков.

— Да! Я бы не отказалась от вина! — отвечала Оксана, продолжая раскладывать бумаги. Саша, тем временем, налил в бокал её любимого красного полусладкого и преподнёс бокал Оксане.

— Держи.

— Спасибо, — отвечала та и даже не заметила, как ловко Быков ухватил со столика один из документов и прочитал его:

«Я — Быков Александр Леонидович — русский по национальности желаю раскаяться в том, что в такой-то день в такое-то время избил, а позже изнасиловал гражданку США и Украины, а также украинку по национальности Онуфриенко Оксану Степановну. Вину полностью признаю, раскаиваюсь. Готов в качестве компенсации за нанесённый ущерб передать потерпевшей свою квартиру в Нью-Йорке и заплатить ею компенсацию в размере 90% от всех имеющихся у меня в наличии денежных средств…»

— Что это за дичь?! — спросил Быков и небрежно кинул документ на журнальный столик.

— Это бумага, которая позволит тебе не сесть в тюрьму, — спокойно отвечала Оксана, — как и все остальные…

— Я вроде бы в тюрьму не собираюсь…

— Я знаю, Саш, поэтому прошу тебя: подпиши без скандалов, и разойдёмся.

Быков усмехнулся:

— Тебе наглой нахалке вообще не страшно ко мне было с подобными предложениями приходить?!

Оксана отпила чуть вина.

— Я решила не переплачивать адвокатам с учётом того, что сама по образованию юрист. Да и ты… Ты же хочешь и дальше в свой хоккей играть? Значит не сделаешь мне сейчас ничего плохого… Логично?

— В смысле и дальше?! Оксан, ты мне и так карьеру почти загубила! — развёл руками Быков.

— Вернёшься в Россию, будешь играть в КХЛ. В чём проблема? Там хороших хоккеистов меньше, чем в НХЛ — будешь вне конкуренции…

— Ты издеваешься?!

— Нет. Просто ты для меня сделал много всего хорошего в годы нашего брака. Я благодарна за это, поэтому оставляю тебе возможность заниматься любимым делом. И, знаешь ли, мало кто идёт навстречу насильникам. Я вот вообщ….

— Я тебя не насиловал! Хватит врать!

— Знаешь, Робин Гуд тоже думал, что обворовывает богатых, чтобы лучше жилось бедным. Но юридически он от этого преступником быть не перестал.

— И как это понимать?! — усмехнулся Саша.

— Понимать так, что я наш последний секс расценила как изнасилование, потому как не давала на это согласия…

— Ты не говорила «нет»! — рассмеялся Быков.

Оксана отмахнулась.

— Ты уже просто позабыл. Мы тогда вина достаточно выпили, чтобы из памяти всё вылетело. Но к своему счастью я запомнила, а ты нет. Такое случается, когда перепиваешь и насильно заставляешь раздвинуть перед тобой ноги, думая, что тебе дозволено всё, раз ты мой муж.

— Не надо мне рассказывать сказки!

— Саш, не юли. Я потерпевшая, заявление написано, плюс, ты сдавал анализ спермы, подтвердивший, что внутри меня таки побывал. В любом прогрессивном законодательстве мира это повод завести на насильника дело. Так что лучше бы послушал меня, а не спорил. Я тебя от тюрьмы сейчас спасаю, потому что всё ещё готова простить. Просто подпиши эти бумаги, и после суда с тебя снимут браслет слежения, а после ты спокойно вернёшься в Россию.

— А-а! То есть просто давай поверим тебе на слово, что я насильник, а остальное уже неважно?!

— Что неважно, Саш? У тебя есть аудио или видеозапись, на которую попало моё согласие на секс с тобой?!

— Что за бред ты несёшь?! Кто подобной глупостью занимается?! — сморщился Быков.

— Я так и поняла, что нет.

— Бред…

— Саша, я прошу тебя, не заставляй меня доводить дело до точки кипения. Если сделаешь всё, как надо, то среди документов есть бумага с моей подписью. Там написано, что в случае, если ты платишь мне компенсацию за изнасилование, я отказываюсь от всяческих претензий в твой адрес. Просто подпиши, и спокойно уедешь в Россию!

Быков рассмеялся.

— Слушай, а не пошла бы ты куда подальше…

Оксана помотала головой.

— Я тебе ещё раз повторяю, что даю шанс разойтись с миром. Будешь спорить — дальше будет хуже. Ужесточатся требования, усилится государственное и общественное давление. Зачем оно тебе надо?

— Да я понял…

— А чего тогда споришь?

Быков показал на Оксану пальцем.

— Понял, что ты с тем недоразвитым актёришкой из Англии роман закрутила, а теперь просто хочешь вместе с ним здесь жить! — Саша показал на пол, — в моей квартире, на которую я десять лет пахал в клубе! Хрен тебе, поняла?! Не получите вы от меня ничего! Пошли вы оба к чёрту вместе — ты и твой вонючий бриташка!

Оксана рассмеялась.

— Саш, какой бриташка? Да я с ним на съёмках фильма только виделась, и то у нас отношения профессиональные были… Уж навыдумывал себе, так навыдумывал! Нет у меня никого пока ещё…

— Навыдумывал на фото в твоём Инстаграме!

— Господи, да это просто милые фотографии двух друзей! Ты сам с кучей баб в обнимку для папарацци позировал, особенно с азиатками! Я тебе что-то по этому поводу говорила? Ревновала?

— Лучше бы ревновала…

— А зачем мне это, Саш? Зачем мне портить себе жизнь и нервы в пустых попытках тебя удержать? Лучше я найду себе человека, который будет уважать моё личное пространство… И он будет уважать.

— Кто он? — возмущённо спросил Саша.

— Мой будущий бойфренд… — пожала плечами Оксана.

— Бойфренд! — передразнил её Саша, — уже не можешь сказать твой парень или молодой человек? Бойфренд…

— А зачем? — удивилась Оксана, — удобное, ёмкое слово. Английский вообще лучше русского в этом плане, и я со своим новым бойфрендом много практикуюсь.

— Ах, уже практикуешься?! А говорила только что, мол, никого нет! Зачем врёшь тогда?!

— Ничего я не вру. Просто не хотела тебя расстраивать.

— И кто он?

— А какая тебе разница?

— Отвечай.

— Что значит «отвечай»?! — возмутилась Оксана, — я на допросе по-твоему?! Не буду я говорить! Он просто хороший!

— Тот самый англичанин?!

— Ну, если точнее, то он британец турецкого происхождения…

— Ах, ещё и турецкого… — усмехнулся Быков.

— Вот только давай без шовинизма!

— И он типа уважает то, что ты хочешь с другими мужчинами на фото обниматься и улыбаться?

— Да… Он вполне толерантный.

— Не смеши! — усмехнулся Быков, — турки… Они, как правило, все консервативные.

— Охохо! — отвечала Оксана, — у меня школьная подруга из Кривого Рога эскортницей работает в Дубаях. Так вот она рассказывает, что там шейхи просто обожают, когда наши их страпонят. Вот тебе и традиции! Вот тебе и весь их консерватизм!

— Ещё и они теперь педиками стали…

— Жаль ты не соглашался… Я бы попробовала, — задумчиво отвечала хитро улыбавшаяся Оксана, поглядывая на ногти.

— Ты бы только попробовала, я б тебе сразу по рёбрам врезал или в челюсть бы дал…

Оксана развела руками.

— Вот видишь, почему наш брак был обречён с самого начала? Я всегда была девушкой современной и прогрессивной, никогда не ревновала, готова тебя была на свидания даже собирать, если потребуется. И от тебя хотела того же. Но ты решил, что лучше жить по Домострою.

— И что с ним не так? — усмехнулся Быков.

— С чем?

— С Домостроем. Наши предки по нему тысячу лет жили, и ничего.

— Он для динозавров, а современным людям все эти ущемляющие их сексуальную свободу глупости ни к чему… — Оксана хлебнула из бокала вина.

— Ну да…

— Кстати! Кстати! — улыбнулась она, взглянув на Сашу, — ты похож на диплодока! Так же жуёшь хавчик… — Оксана, еле сдерживая смех, начинает двигать нижней челюстью влево-вправо.

— Детский сад… — помотал головой Быков.

— Ой, да ну тебя! Подумать, ты смешные шутки выдавал каждый день… Наоборот, в каждой фотосессии строил из себя типичного русского в глазах европейцев — состроишь рожу каменную, будто унылое говно, и думаешь, что так круто…

— Типичного? — удивился Быков.

— Ну да… — смутилась Оксана, — разве нет?

— Я не знаю… Даже удивлён сейчас, что ты меня тварью кацапской не назвала, как твой отец.

— Ой, ну всё! Сашенька состроил из себя обиженку и сейчас заплачет, что мой папа его обидным словом назвал…

— Я не состраивал из себя никого, просто такое чувство, что ты сейчас сюда и войну приплетаешь, когда начинаешь на меня за русское происхождение наезжать…

— Слушай… — отвечала Оксана, — раз мы ещё в день знакомства договорились, что никакой политики, значит никакой политики! Я просто имела ввиду, что ты ведёшь себя… — почесала затылок, — стереотипно. Я же вот не хожу в вышиванке и не жру постоянно сало с луком, запивая горилкой, чтобы от меня потом воняло как от св…

— Слушай, хватит, а! — резко осёк Оксану Быков, — ты в последние дни мне постоянно претензии предъявляешь, что я, оказывается, все годы брака был и не такой и не эдакий! Я вообще порою задаюсь вопросом, ты хоть что-то хорошее про наши отношения помнишь?!

Оксана задумалась.

— Хм… Да. Я помню кое-что… Ты избил пару хулиганов, что ко мне приставали в клубе. После тебя самого выгнали за драку. Мы тогда ходили по всему городу и говорили только о любви…

— День нашего знакомства… — вздохнул Быков.

— Да. Это был классный момент. Но… Больше не помню, — помотала головой, — прости.

— А я помню, как мы впервые приехали на Бали и весь вечер не вылезали из бассейна.

— Тебе этот момент запомнился? Серьёзно? — удивлённо подняла брови Оксана и улыбнулась.

— Да. Очень классно провели время. Разве тебе тогда было плохо?

— Сложно сказать, — пожала плечами Оксана, — после того, как мы разошлись, я многое оценила по-другому, и… — вздохнула, — Саш, весь наш брак… Всё это было ошибкой!

— Да почему?! Неужели не было ничего, что бы тебе понравилось или запомнилось во время замужества? Я поверить просто не могу в это!

Оксана опустила глаза в пол.

— Саш, каждый день нашего с тобой брака был для меня… — помотала головой, — мукой. Я действительно многое пересмотрела с тех пор. Мне очень жаль.

— Поверить не могу… — Быков помотал головой, — ты выглядела… Ты была счастливой! Ты радовалась, смеялась! Искренне! Я даже представить не мог, что тебе со мной плохо…

— Саш, мне пришлось притворяться. Я просто не хотела тебя обижать.

— Нет! Нет! Тебя будто подменили… Будто мозги тебе промыли! Я помню, что у нас всё было хорошо! Это глупость какая-то!

— Видимо, мы помним разное. Такое бывает. Ты запомнил только хорошее, я только плохое. Это происходит повсеместно у всех пар, где один всегда чувствует, что всё не так и не то… Сладкий чай становится невыносимо сладким, начинает тошнить от продуктов, которые до этого нравились, свет кажется слишком тусклым, а ночью глаза не могут привыкнуть к тьме. И чувствуешь, как будто тебя душат… — Оксана сморщилась, — хватают за волосы и елозят тобой по полу, будто ты и не человек даже, а как какую-то половую тряпку, нарезанную из старого мешка. А мешок этот есть источник, полный ценностей внутри, который обирают до самого дна, но ничего не вкладывают взамен! — Оксана прослезилась, — Боже, Саша… Это отвратительно! Я будто бы не могу дышать… Мне больно и обидно! А утром просыпаешься и видишь тебя рядом в постели со всеми этими званиями, достижениями… Вокруг тебя бабы снуют то тут и там, всякий журналист, блогер берёт интервью, а я будто тенью стала, таю на глазах, как трескающийся от кипятка всё более прозрачный, тающий кусочек льда. Но я ведь, блин, тоже что-то могу! Я тоже что-то да и умею! У меня есть таланты, навыки, у меня тоже богатый внутренний мир! Саша, ты даже не представляешь, но мой новый возлюбленный показал мне то, чего я даже раньше… Я думала, что не умею, а он доказал мне обратное… Сашенька, я умею петь! Оказывается, у меня хороший голос, я чувствую ноты, попадаю в них! Я раньше даже и не думала! Не догадывалась даже! А он показал мне мои таланты! Показал мне, что я не тающий кусочек и даже не глыба льда! Да я вообще не лёд! Я, я… Я — земля, дающая всходы! Я весь мир светом своих лучей прокормить способна!

— Отлично! Фантазия так и прёт! — перебил её Быков, — а со мной что не так?! Я тебе петь мешал что ли? Да ты вон под душем выла похлеще Монсерат Кабалье. Я тебе ни слова не говорил, хоть уши и вяли!

Оксана рассмеялась.

— Ты всё ещё не понял?! Ты всё ещё не осознал?! Я с тобой будто взаперти сидела, в темнице! Ты мне из дома запрещал выходить, отношения строил реально чуть ли не по Домострою! Саша, все годы нашего брака я будто на цепях сидела, превратившись в еле живую жертву концлагеря, которую специально не кормили, чтобы сделать слабой! Ты хоть понимаешь, что это значит?!

— Нет, Оксан… Я не понимаю, потому что до сих пор не врубаюсь, каким образом так плохо повлиял на твою жизнь, что теперь ты в мой адрес такое говоришь! У меня мать от отца ни на шаг не отходила, и ничего! Живая была и счастливая! И это в Советском Союзе, где так-то феминизм был!

— Так не каждому такая жизнь подходит! Пойми ты уже, наконец! — воскликнула Оксана.

— А почему ты тогда молчала?! Почему ничего не говорила мне о своих проблемах?!

— Я говорила, Саш! Но робко, намёками… Я надеялась, что ты сам всё поймёшь…

— Я не умею читать чужие мысли, Оксан.

— Именно поэтому наш брак был обречён. А теперь всё стало ещё хуже, потому что ты даже и сейчас не хочешь меня отпускать.

— Я? — удивился Быков, — да катись хоть на все четыре стороны. После того, что ты сделала, я тебя знать больше не хочу!!!

— Отлично. Осталось только подписать документы. И я с радостью войду в новую жизнь, а тебя оставлю в твоём совковом Домострое плесневеть и кушать липовый мёд.

Быков рассмеялся.

— Ой, ну да… Новая жизнь с каким-то хреном, который тебя месяцок, другой поматросит, да и бросит…

— Не бросит, Саш. Это ты просто надеешься, что я без тебя больше свою жизнь устроить не смогу. А на самом деле всё будет наоборот. Он меня буквально золотом осыпает, а ты поначалу был нищим практически, а потом, как первые деньги заработал, скрягой стал сразу же. А он не такой… Он меня ценит!

— Ой, да… Ты лучше бы справки про него навела, кого он ценил до тебя, и что с ними потом случилось! А то мало ли какого проходимца себе нашла… Потом охренеешь, если он тебя действительно изнасилует, а не в твоих фантазиях, как в случае со мной!

— Фантазиях, значит… — удивлённо отвечает Оксана, — то есть я правильно понимаю, что по-хорошему ты решать вопрос не хочешь?!

Быков рассмеялся.

— А что? Можешь по-плохому, да?

Оксана улыбнулась.

— Надеюсь, у тебя хватит ума не заставлять меня.

— Нет, нет… Ты давай, попробуй! Я если тебя и заставлю, то просто чтобы посмотреть, кем будет этот рыцарь без страха и упрёка, что заставит меня подписать твои бумажки с этой грёбаной ложью! Ты же помнишь, почему меня на льду Красным Быком прозвали, да?

— Помню.

— Вот поэтому даже не пытайся. Я его на куски разорву и тебе по почте отправлю! А то, что от него останется, будет потом думать, любишь ли ты его на самом деле, раз отправила на верную гибель, вместо того, чтобы скромно заткнуться и не нагнетать конфликт! — Быков усмехнулся, — хотя, какое там любишь? Та, кто использует мужика, чтобы счёты с ним свести, она не умеет любить. Она лишь дура высокомерная, неспособная собственное самолюбие в узде удержать. Ты, как мне кажется, такой всегда была, есть и будешь! И он поймёт, когда я ему все кости переломаю! Поверь, мне не впервой этих мудаков сказочных на больничную койку отправлять!

Оксана истошно захохотала.

— Господи, Саш, ты такой дурак! Ей Богу… Ну зачем мне кого-то к тебе отправлять, если я могу просто позвонить в полицию и сказать, что ты моему возлюбленному угрожал? В отличие от России, здесь не скажут: «Обращайтесь, когда убьют!»Сразу после к тебе в гости приедет отряд мусоров, загребёт в участок, и там во время допросов с пристрастием до тебя доходчиво доведут, что если я тебе предлагаю закончить всё миром, то это значит, что нужно было соглашаться, а не выкабениваться. Бутылку в задницу как в России, конечно, не засунут, потому что Америка уважает права гомосеков, но выбивать дурь из зазнавшихся придурков они умеют не хуже. Опыт в этом у них есть. Не сомневайся.

— И кто там тебя послушает?

— Полицейские, кто ж ещё? Или ты думаешь, я в отличие от тебя такая доверчивая дура, что прихожу в гости к насильнику с выключенным диктофоном? — Оксана показала включённый диктофон на своём смартфоне. Они послушают запись, и отправят тебя в американскую тюрьму. А в российских СМИ будут всеми силами оправдывать насильника и вешать лапшу на уши назойливым бабкам из Отрядов Путина про страшное пиндосовское гестапо, посадившее сначала Бута с Бутиной, а теперь и тебя — третьего невинного ангелочка с фамилией на букву «б». Всё будет стабильно, как и всегда… — Оксана ехидно улыбнулась и поставила пустой бокал на стол.

— Пошла вон… — спокойно отвечал Быков.

— Саш, ну не начинай! Просто подпиши…

— Пошла вон, — снова сказал он, но только громче.

— Саш, ну чего ты как дурак себя ведёшь? Хватит упрямиться…

— Пошла вон! — Быков перешёл на рык.

— Тебе не кажется, что ты перегибаешь сейчас палку?

Он подошёл к столу, небрежно схватил несколько бумаг, смял их и кинул в лицо Оксане.

— Пошла вон!!!

Та вскочила и показала на него пальцем, в миг покрасневшее лицо исказилась в гримасе ярости и презрения. Она яростно заверещала:

— Ты пожалеешь, тварь!!! Я клянусь, ты пожалеешь!!! У тебя земля под ногами гореть будет, урод!!! Ненавижу тебя, мразь!!! Ненавижу!!!

Оксана резко сорвалась с места, еле успев схватить сумочку, и сразу направилась к выходу. В прихожей, пытаясь взять пальто, чуть не вырвала дверь шкафа, быстро надела туфли. Быков только и успел открыть ей, как она тут же выскочила из квартиры захлопнула дверь в квартиру прямо у него перед носом, да так сильно, что даже штукатурка на стене посыпалась.

— Шлюха… — устало прошептал Быков, сел на табуретку в прихожей и закрыл уставшее лицо руками.

Глава 2.

— Алло, Алекс? — послышался из трубки приятный женский голос, — как вы?

— Да, да… Я в порядке.

— Это Кэтрин Марлоу из Buzzfeed. Я звоню, чтобы напомнить вам, что у нас сегодня после обеда интервью с нами. Вы приедете?

— Да, конечно…

— Хорошо… — задумалась, — ах, да! Совсем забыла сказать. У нас немного поменялась локация съёмок. Мы сняли студию в двух кварталах от предыдущего места. Новое находится на перекрёстке между Парк-Авеню и 47-ой Восточной. Точно адрес вам скину с мессенжер.

— Хорошо. Я подойду.

— Отлично. Тогда ждём вас, Алекс. До встречи. Всего доброго!

— И вам тоже!

Быкову не сильно хотелось выходить из квартиры, так как за окном поливал дождь, но раз уж договорился, себя надо как-то пересиливать. И он нехотя натягивал на себя носки, джинсы, медленно натягивал на себя балахон, а потом с трудом заставлял ноги двигаться в прихожую, одевать там туфли, утеплённый жилет, искать на полке зонтик. Даже входная дверь открывалась нехотя, будто удерживаемая упругой пружиной. Организм, сердце, мозг, душа — всё телесное и бестелесное в Быкове буквально умоляло его не идти. Но раз договорился, то надо. Он иначе не мог. Не учили его так. Не по-мужски это сначала договариваться, а потом сливаться.

Всё внутри него протестовало не потому что он был ленивым или банально не хотел промокнуть. На самом деле просто чувствовал подставу. Ощущение того, что интервью закончится скандалом, буквально витало в воздухе. Особенно после того, как Оксана сразу после их последней встречи в квартире разослала во все СМИ письма с новой информацией о Быкове, во всех подробностях смакуя их неудачный брак.

После этого словесной драки точно было не избежать. Драки со всем американским обществом, которое после историй с Вайнштейном и Деппом буквально разрывалось пополам, неспособное определиться, заслуживают ли обвиняемые в изнасилованиях, а также домашнем насилии той самой пресловутой презумпции невиновности, или нет.

Это чувствовалось даже среди сокомандников Быкова по клубу. Одни смотрели на него с сочувствием, другие с каким-то недоверием, но с лёгким налётом презрения. Первыми двигала классическая мужская солидарность, ведь ты тоже чисто случайно можешь оказаться на его месте обвиняемым в изнасиловании, где обвинению не нужно почти никакой доказательной базы, чтобы засадить тебя за решётку, и попробуй отвертеться! Вторые ставили жертву насилия на место своих жён, дочерей, сестёр и матерей. Ведь не дай Бог до наших близких своими грязными руками дотронется хоть одна мразь… Кровь польётся рекой. И спасение этим ублюдкам — только закон, запрещающий самосуд!

Вот и жил Быков последние два месяца как на углях, из-за чего запорол финал кубка Стэнли, а после недельного отпуска не был вызван на сборы. Главный тренер и президент клуба хоть и утверждали, что поддержат одного из своих лучших игроков юридически, на деле, пожалуй, даже больше самого Быкова боялись попасть под каток культуры отмены и стать жертвами скандала, что ударит по их карьере в Штатах. И в результате было непонятно, чего Саше ждать в будущем. Стоит ли вообще оставаться в клубе после произошедшего? Или лучше никого не подставлять, заставляя ввязываться в никому не нужные проблемы?

А если так, то что это значит? Закончить карьеру? Убить за раз то, к чему стремился много лет, упорно тренируясь, получая порою тяжёлые травмы? Быков кроме как клюшкой махать, больше ничему и не научился толком. В детстве только на уроки труда разве что ходил, как и все учился работать молотком, рубанком. Но много ли где это сейчас нужно? А ближе к концу школы хотел поступить на журфак, но так и не пошёл. Сейчас же без опыта его никто ни в какую газету и не возьмёт. Так что кроме хоккея Саша больше ничего и не умел.

И что в таком случае оставалось? Только попробовать защитить своё честное имя и вновь выступать в клубе! Более поделать, казалось, было нечего. Иначе, нежели дать интервью, защититься никак и нечем. Так что хочешь, не хочешь, но всё равно и при любых обстоятельствах придётся идти, если вдруг отмена интервью, несмотря на договорённости, покажется заманчивой идеей..

С такими мыслями в голове, в самом дурном настроении Быков вышел на улицу под проливной дождь и пошёл вдоль по улочкам Нью-Йорка в сторону студии, где будет проходить интервью.

Шёл с капюшоном на голове, дабы не привлекать лишнего внимания, ибо уже два месяца его дом осаждают журналисты с активистами, и все требуют ответа за якобы изнасилование Оксаны. Пока в небольшом количестве, так что жить не мешают. Но с каждым разом их становится всё больше, а действия всё агрессивнее. Так один раз с подобным рыцарем круглого стола даже подраться пришлось, ибо слишком много оскорблений себе позволял, при этом не пытаясь разобраться, права ли Оксана. Посему то чтобы вновь не попасть в передрягу, лучше не маячить рожей у всех на виду.

За те десять лет, что Быков прожил в Америке, улицы самого помпезного города страны пусть и не стали ему родными, но уже были в целом знакомы. Появились любимые местные заведения, места для прогулок и пробежек, сложилось мнение, за что город можно высоко ценить, а за что только в его сторону плеваться. И за эти десять лет Быков полюбил Нью-Йорк настолько, что даже раздумывал, а не остаться ли здесь, чтобы тренировать в будущем клуб или какую-нибудь детскую или молодёжную хоккейную команду.

Теперь же после трудностей с Оксаной он вдруг почувствовал впервые за десять лет нечто странное, что раньше ему в голову и не приходило, настолько высота небоскрёбов может вскружить голову. Всё вокруг казалось ему чужим и противным. Пицца в кафешках изменилась во вкусе, кола стала отдавать кофейной горечью, на улицах всё чаще ощущался неприятный запах, а люди вокруг стали какими-то злыми и неприветливыми. На контрасте Саша чаще стал приезжать на Брайтон Бич и кушать русские пирожки, пить квас, смаковать сырки со сгущёнкой и удовольствием смотреть на каменные рожи соотечественников, некогда приехавших покорять Америку. И даже исполинские небоскрёбы стали ощущаться какими-то холодными и тёмными, а фотографии облезлых брежневских панельных муравейников из тематических профилей в Инстаграме начали вызывать ностальгическую улыбку. В голове звучала «Странная Сказка» Цоя, вызывавшая мурашки по коже, а русская тоска провоцировала не депрессию, а более тепло на душе.

«Почему так?» — размышлял Быков: «Почему с наступлением в моей жизни серьёзных проблем стало казаться, что всё здесь так нравившееся мне прежде, теперь вызывает отторжение? Почему я всё чаще стал вспоминать о беззаботном детстве и дворовых драках стенка на стенку? Неужели я, так полюбивший Америку в юности, теперь её возненавидел за то, как она сейчас со мной обходится? Справедливо ли моё нынешнее негативное мнение о городе и стране в целом? Здесь я всё-таки заработал миллионы и стал жить так роскошно, как даже не мечтал в детстве. Даже первое, на что все жалуются в Америке — платная медицина, не коснулось меня толком, потому что деньги оплатить счёт всегда в кармане были. Значит, может быть, зря я плююсь последние два месяца со всего вокруг? Тут же ещё и свобода слова… Хотя…. Стоп! Какая свобода, раз я не могу защитить себя от нападок бывшей лживой жены и защитить своё честное имя? Хотя в России с юридической практикой по изнасилованиям ничуть не лучше, чем в Америке… Может быть, мне просто кажется, что раз Родина моя — Россия, то и стены бы меня защитили лучше? Если так, то зря на Америку наговариваю… Но как же мне здесь всё стало омерзительно!»

С таким скверным настроением на душе Быков дошёл до нужного здания. Там было что-то типа большой студии для фотосессий, где в разных помещениях в зависимости от желаний заказчика стояла мебель разных стилей или эпох. Как раз на третьем этаже и находился нужный Быкову зал.

Зайдя внутрь, он оказался в помещении с приятным глазу мягким освещением, декором и мебелью в стиле XIX века. Посреди стояли два мягких кресла и деревянный журнальный столик, а напротив них камера.

Справа была открыта дверца шкафа, из-за неё выглянула Марлоу.

— О, мистер Быков! — посмотрела на часы на стене, — вы даже чуть раньше подошли…

— Вроде шёл не торопясь, а оказалось, что довольно быстро. Так часто бывает… — глупо улыбнулся Саша.

— К сожалению, я пока что ещё не готова. Подождёте чуть-чуть?

— Да, конечно.

— Кстати, вам специалист по мейкапу или гримёр не нужен?

— Зачем? — удивился Быков.

— Ну… Красоту навести, шрамы, возможно, какие-нибудь скрыть или чтобы посвежее выглядеть на камеру…

— Да мне кажется, не стоит. Я и так вроде не урод… — Быков тихонько похихикал.

— О, — вновь выглянула из-за зеркала Марлоу, — вы только не подумайте, что я якобы намекаю, мол, вы какой-то некрасивый. Просто это чисто на камеру, так многие делают, чтобы какие-то деффекты скрыть…

Быков усмехнулся и покачал головой.

— Да я в курсе. Не в первый раз уже на съёмки хожу. Просто после развода задумался над тем, какой смысл намазывать на себя тонну тональников, помад и прочей чертовщины… Красоты не прибавит, а моральное уродство не скроет. И смысл тогда во всём этом макияже?

Марлоу рассмеялась.

— Вам виднее.

Быков скромно подошёл к креслу и сел на него, стараясь устроиться поудобнее.

— Как у вас настроение? — спросила Марлоу.

— Вполне. Вполне, — отвечал Быков, — а у вас?

— Да в целом хорошо, только погода сегодня не радует. К интервью готовы? Не волнуетесь?

— Вроде бы нет.

— Если есть темы, которые вы бы хотели опустить, говорите сейчас. Я подправлю вопросы.

«Вот это да!» — подумал Быков. Он шёл на интервью как на смертную казнь или на лоботомию, где его будут заживо препарировать по теме развода с Оксаной, а Кэтрин, как оказалось, готова пойти навстречу и неприятных вопросов не задавать. Далеко не каждый журналист так сделает. Некоторые ради сенсации готовы мать родную продать, а другие любую сказанную тобою глупость в заголовок выставят, чтобы читатель обязательно понял, интервью с каким глупцом он сейчас читает. Быков, отправляясь на встречу, ничего хорошего от Марлоу и не ждал. Уже привык на каждом интервью следить за словами, чтобы не показаться в кадре глупцом. А тут вот оно как! Неужели она не такая как другие? Не уж то это та самая журналистка, у которой есть совесть? Или просто прикидывается?

— Ну, я понимаю, что в свете моей ситуации тяжело не упомянуть о разводе, но хотелось бы, чтобы всё-таки спрашивали про спорт, то есть мой основной род занятий. Личная жизнь, понимаете… Ну, она на то и личная, чтобы…

— Не переживайте! — отвечала журналистка, выставив перед собой руки, — я всё понимаю. Никаких вопросов про развод…

— И про войну с Украиной, пожалуйста, не нужно вопросов.

— Конечно, Алекс, — мило улыбнулась Кэтрин.

— Спасибо! — кротко улыбнулся Быков, — когда начинаем?

***

— Так, ну что? — спросила Марлоу, — камера готова?

— Готова! — отвечает оператор.

— Как я выгляжу в кадре?

— Как всегда ослепительно, Кэт.

— Да ладно, ты мне льстишь, Джимми! — улыбнулась Марлоу.

— Ни капельки.

— Ну и отлично. Что со звуком?

— Микрофоны готовы.

— Давай проверим. Раз, раз. Раз, два. Слышно?

— Да.

Марлоу вопросительно взглянула на Быкова. Тот посмотрел на петличку у себя на воротнике и произнёс:

— Раз… Раз, два.

— Всё слышно! — звуковик показал большой палец.

— Тогда… — сказала Марлоу, — начинаем запись через три… Два… Один… Добрый вечер, друзья! Добро пожаловать на шоу «Звезда дня», и сегодня наш скромный эфир почтил своим присутствием известный спортсмен, хоккеист, форвард клуба Нью-Йорк Рейнджерс и один из самых титулованных игроков команды Александр Быков! — повернулась к Саше, — здравствуйте, Алекс!

— Привет, Кэт! — покивал Быков.

— В первую очередь я хотела бы задать вот какой вопрос. В свете сложившейся ситуации у ваших фанатов, Алекс, могут возникнуть вопросы по поводу будущего в Нью-Йорк Рейнджерс. Вы уже обсуждали с руководством клуба, что будете делать дальше? Насколько я помню, в последних интервью президент и главный тренер высказывались резко против вашего увольнения… Их мнение изменилось?

— О, да. У нас был разговор с Макмастером и Лаудом. Они сказали, что ситуация никак не сможет повлиять на моё участие в клубе. На данный момент… Я правда не хочу, дабы вы думали, что я там слишком самовлюблён, но это факт — на данный момент я самый топовый игрок Рейнджеров, поэтому ситуация с разводом вряд ли как-то поменяет то, что без меня в следующем сезоне у клуба начнутся большие проблемы. Так что, я думаю, что всё будет хорошо. Фанатам не о чем волноваться.

— Насколько эта ситуация влияет сейчас на ваше психологическое здоровье и физическую форму?

— Ну на самом деле сложно сказать про физическую. Ни сезон, ни даже подготовка к нему так и не начались, поэтому не знаю. Что до психологического, то не думаю, что хоть кто-то когда-либо мог легко пережить развод с женщиной, которую любит, легко, поэтому да… Происходящее перенести непросто, но я стараюсь.

— В интервью журналу Rolling Stone вы рассказывали о том, что отец отправил вас заниматься хоккеем, когда увидел, что вы на катке избиваете другого мальчика. Мне хотелось бы поподробнее разузнать про этот момент, потому что на поле вас характеризуют как весьма грубого игрока. Вас с самого детства натачивали к жестокости на поле?

Быков рассмеялся.

— Слушайте, хоккей — это жёсткая контактная игра, где эмоции иногда переполняют довольно сильно, поэтому нужно быть готовым защитить себя в случае чего. У нас в России даже по поводу данной особенности хоккея сочинили песню «Трус не играет в хоккей» называется. Все, кто следит за данным видом спорта, об этом знают. У нас между советскими игроками и канадцами забивы были ещё со времён Суперсерии, потому про эту особенность знают даже те, кто в хоккей не играет. Мой отец сам в советское время играл и был в курсе сложностей хоккея в этом плане, потому никогда бы и не согласился отдать меня на лёд, если не докажу, что не сломаюсь после первого же силового. А тогда он окончательно убедился в моём характере, в крепости духа, потому и разрешил записаться на секцию хоккея. А до этого показывал хорошие спортивные результаты ещё в аналоге хоккея для зала — флорбол называется. Уже тогда отец понял, что я смогу стать хорошим игроком, но он, повторюсь, считал, что помимо техники на льду нужен ещё и характер. А когда я показал его в драке, то он и понял, что я смогу. Потому ничего криминального тут нет. Жёсткость — это такая особенность хоккея.

— Как только вы переехали в США в 2012 году, вы старались вообще ни в каком виде не оценивать роль Владимира Путина как президента России. Как вы говорили, спорт должен быть вне политики. Ваше отношение к нему изменилось со временем? Теперь вы готовы его осудить за агрессию против Украины?

Этим вопросом Быков был слегка шокирован. «Какого чёрта?» — подумал он: «Я же её попросил не трогать в вопросах политику! Зачем она спросила про Путина и войну?» Но камеры включены — надо выкручиваться.

— Я понимаю, конечно, что происходящее сегодня с Украиной может кому-то не нравиться. Я тоже не в восторге. Но не я виноват в этом. Уж если вам интересно, почему многие из моих соотечественников его поддерживают, то тут ответить несложно. Народ видел позитивные изменения в стране, надеялся на то, что перемены в лучшую сторону продолжатся, и они будут завтра жить лучше, чем жили вчера. Со временем мнение многих в России о нём несколько изменилось. Например, друзья у меня там остались, иногда пишут о том, что происходит в стране. Увы, там не всё радужно, как хотелось бы. Но для многих он выглядел тогда, да и сейчас тоже смотрится наилучшим лидером и президентом. Для кого-то к счастью, а для кого-то к сожалению.

— То есть его жестокость по отношению к оппозиции вас не смущала?

— Ну слушайте, в народе и тогда бытовало мнение, что либералы за годы правления Ельцина нашей стране ничего дельного не дали. Оно и сейчас у большинства никак не изменилось. Слишком тяжёлыми были 90-е годы для нас.

— А разве свобода слова не являлась чем-то хорошим или позитивным для России?

— Слушайте, свободу в карман не положишь, на хлеб не намажешь. Когда холодильник не пустой, тогда и о свободе начинаешь думать. А когда денег кот наплакал, тут первое что приходит к голову — кабы с голодухи не подохнуть…

— Простите, что? Коты разве умеют плакать?

Саша рассмеялся.

— О! Это у нас просто выражение такое. Мы так говорим, когда серьёзно в чём-то материальном нуждаемся, но не имеем.

— А-а, окей! — кивнула Марлоу, — но разве эти вещи не взаимосвязаны? Ведь к власти бы мог прийти человек лучше Путина, при котором и свобода будет, и полный холодильник, да и кот не заплачет…

— Мог бы прийти, а мог бы и не прийти… — пожал плечами Быков, — у нас люди рассуждают, что лучше пусть стабильность какая, никакая, чем неопределённость, которая возникла в 90-е…

— Просматривая ваш Инстаграм в начале войны с Украиной, некоторые пользователи обратили внимание, что вы поставили лайк под постом вашего школьного друга, где он на фото был на территории Украины. Также вы оставили там комментарий: «Удачи, брат. Береги себя». Вам не кажется, что поддерживать человека, принимающего участие в агрессивно развязанной войне — это неправильно?

— Ну для вас быть может. Для меня тот человек — мой давний друг с детства. Мы с ним такую школу жизни прошли вместе, что мало никому не покажется. Из одного котла, считай, ели, единым хлебом были кормлены. Друг за друга сколько раз заступались в уличных драках… Вы этого не проживали, вам не понять! Главное правило у нас было: друг за друга — горой! Он однажды вообще мне жизнь спас. И чтобы я ему воткнул нож в спину только за то, что его отправили на войну, которую вы считаете преступной и несправедливой… Я это себе слабо представляю, честно признаться.

— Хм… А если бы ваш друг был педофилом, вы бы тоже за него заступились?

— Тут всё зависит от того, считаем ли мы вторжение на Украину страшным преступлением, за которое убить мало, каким считаем педофилию. Я, конечно, не юрист, но если бы преступления были соразмерными, то пришлось бы расстрелять во Вторую Мировую каждого немецкого солдата вне зависимости от того, что они сделали.

— Значит в вашем представлении вторжение на Украину является приемлемым?

— Слушайте, я ничего не говорил о приемлемости. Но если хотите знать моё мнение, то если бы они не кричали про то, что русских нужно резать и вешать, то тогда бы, я думаю, никакого вторжения мои соотечественники бы не поддержали: ни в 2014, ни в 2022.

— То есть вы считаете, что можно вторгаться в другие страны только за то, что некоторые представители их народа говорят неприемлемые для вас вещи? В таком случае, я думаю, Америке был бы повод вторгнуться в Россию, если следовать вашей логике. Сколько людей в России желают гибели Штатам?

— Не припомню я, чтобы кто-то в нашей стране кричал, что нужно убивать поголовно американцев или украинцев только за то, что они американцы или украинцы. Я даже не знаю, кому такое в голову придёт у нас в стране, учитывая, что мы пережили во время вторжения в Советский Союз Гитлера, который, я напомню, хотел убить не только всех евреев, но и всех русских только за то, что они русские. Впрочем, если у нас в России на государственном уровне поддерживают откровенный нацизм, вы покажите хотя бы где, чтобы мы смогли что-то с этим сделать…

— Вы говорите как пропагандист…

— А попробуй им в нынешней ситуации не стать! Притом, неважно, на чьей ты стороне… — пожал плечами Саша.

— Тогда последний и самый главный вопрос. Вы избивали и насиловали свою жену, потому что она — украинка?

— Что?! — воскликнул возмущённый Быков, — да что вы такое несёте?! — потом рассмеялся. Марлоу смотрела на него с абсолютно серьёзным лицом, — я… Я не понимаю вас!

— В каком месте вам был непонятен мой вопрос, мистер Быков?

— Так… Во-первых… — Саша проглотил слюну, — Во-первых! Я не насиловал Оксану, я никогда её не избивал. У нас был далеко не самый ужасный брак, в котором мы жили вполне неплохо. Почему она решила меня обвинить в том, чего я не делал — не знаю! Я пытался с ней поговорить по этому поводу, но она упрямо настаивает на своём. Если так, то никаких проблем! Я пойду отстаивать свои права в суд и смогу защитить своё имя! Но, как минимум, до решения суда вы не имеете никакого права прямо обвинять меня в совершении преступления! Это называется презумпцией невиновности! У вас в стране ещё не забыли, что такая есть?!

— О, Боже! — захохотала Марлоу, — человек, у которого в стране политических оппонентов убивают боевым ядом «Новичок», что-то рассказывает про то, что в Америке якобы хромает какая-то там презумпция невиновности…

— Ну, вы же Америка! Демократическая страна! Вы же лучше нас…

— Очевидно! — ухмыльнулась Марлоу.

— Так, подождите… Вы не дали мне договорить! Во-вторых, я чаще от её родственников слышал упрёки в мой адрес за то, что я русский. Украинцы, если вы не в курсе, нас кацапами называют, на их языке это означает козёл.

— Мне кажется, что всех насильников в той или иной степени можно назвать козлами… — поморщилась Кэтрин.

— Да не перебивайте вы меня!

— А какой смысл нам вас слушать?! Вы вторите российской пропаганде, рассказывая, какие украинцы нацисты, и как они вас унижают…

— А это нормально так людей оскорблять только за то, что они — русские?

— Нормально, если они напали на вашу страну. А вы, мистер Быков, являетесь квинтэссенцией всего русского! Насильник и варвар, грубый и упрямый! Жестокое чудовище!

— То есть вы обвиняете меня во всех грехах и даже не позволяете себя защитить? Вам даже неинтересно меня послушать?!

— Ну почему же… Маньяков и убийц всегда интересно послушать, чтобы понять их психологический портрет! Ваш очевиден. Вы изнасиловали свою жену из ненависти к великой и непокорной украинской нации, не поддающейся натиску вашего варварского и глупого народа! — восторженно воскликнула Марлоу.

— Да что за бред?! Я не насиловал её за то, что она — украинка!

— То есть за это нет, но в целом насиловали?

— Хватит! Прекратите, или я покину интервью!

— Это ваше право, мистер Быков. Просто я как американка хочу вам сказать, что недаром мы всем либеральным лагерем с 2014 года защищаем права геев, лесбиянок, женщин и трансгендеров. Чтобы такие жестокие чудовища типа вас их не тронули!

— Это абсурд… — ужаснулся Быков, — я никого не трогал!

— Это объективная реальность.

— Слушайте, я приходил на интервью, чтобы поговорить о спорте! Я спортсмен! Вы меня спрашиваете о политике и выдвигаете в мой адрес откровенно лживые обвинения! Это нормально по-вашему?!

— Почему лживые? С чего вашей бывшей жене врать?

— А женщины перестали быть меркантильными со стремлением обокрасть мужчину до нитки после развода?! Ради этого, думаю, можно ещё и не так солгать. Обвинить меня, например, в том, что я — реинкарнация Гитлера, потому вот-вот уже скоро начну в промышленных масштабах убивать евреев!

— Это откровеннейший сексизм и расизм! Вы раскрылись сегодня невероятно ярко! Теперь каждый увидит и поймёт!

— Или вы думаете, что женщины не умеют врать?! — упрямо продолжал Саша в попытке переубедить Марлоу.

— У неё нет причин врать!

— Это вы так думаете! Перестаньте закрывать глаза на очевидные вещи, и вам откроется страшная правда. Знаете какая?!

— Ну?

— Что вы живёте в мире розовых пони, блюющих радугой! Реальный мир куда ужаснее, чем вы можете себе представить! И в сей момент главный ужас состоит в том, что женщины тоже могут врать!

— Ужаснее из-за вас. Ибо только чудовище будет обвинять женщину во вранье после изнасилования. Только не забывайте, что всякий монстр в глубине души — это маленькая, забитая жизнью гнусная тварь!

— Сначала обвинения, потом оскорбления… Да я на вас в суд буду подавать!!! — закричал Быков.

— Попробуй. Слушать тебя будут только во время последнего слова, когда за изнасилование жены ты пойдёшь под суд! И тогда пусть пока что ещё не весь твой жалкий и никчёмный, а потому злой народец, но ты! Ты ответишь за всё! И за голодомор, и за эту войну, и за изнасилование! И чем больше подобных тебе окажутся на скамье подсудимых, тем лучше! Я уверена, что американское правосудие постарается вас всех наказать. Я в этом убеждена.

— Да, да… Попробуй! Попробуй! Гитлер с Наполеоном в своё время пытались… Напомнить, чем закончили?!

— Это угроза применения насилия в адрес свободной и независимой американской журналистки? — то ли от испуга, то ли от раздражения затряслась Марлоу.

— Какой смысл мне угрожать тебе, ничтожество?! Я просто уйду!

Быков скинул с себя петличку и выскочил из студии.

Тут же засиявшая от радости Марлоу повернулась к оператору.

— Ты это заснял?

— Да, мэм!

— Господи, это же сенсация! Он каждым словом себя в дерьмо закатал! Ух! Давненько я так не отрывалась…

Глава 3

Стук в дверь.

— Открой!

Снова стук.

— Ты что там?! Глухой! Открой дверь, говорю!

— Да иду, иду… — вздохнул Развозжаев и отворил входную дверь своей квартиры. На пороге стоял Быков. Сам весь промокший, глаза ошалевшие.

— Я тебе звонил, ты чего трубку не брал?!

— В душе был… — Петя снисходительно посмотрел на друга, — тебе бы, кстати, тоже не помешает спаласнуться. И горячий кофе хлебнуть… Заходи.

— Спасибо.

Быков зашёл внутрь, снял с себя мокрую одежду. Её взял Развозжаев.

— Я пока на сушилку положу…

— Благодарю.

— Ты проходи в гостиную. Посиди пока. Я чайник поставлю и полотенце тебе найду.

Быков прошёл в гостиную и уселся на диван перед телевизором, по которому показывали какое-то дурацкое утреннее шоу. Он взял пульт, выключил телевизор, закрыл глаза и спокойно вздохнул, развалившись словно морская звезда на дне океана. «Наконец-то, тишина…» — подумал он и улыбнулся, будто наивный мальчик, которому только что пообещали большую и чистую любовь. Сидел так довольно долго, пока его покой не нарушил Развозжаев.

— Держи полотенце, иди в душ.

— Спасибо.

— Не задерживайся там, а то кофе остынет. Или ты чай будешь?

— Чай. Лучше чай.

— Без проблем.

Быков пошёл в душ. Там вместо десяти минут простоял все двадцать, настолько сильно он продрог, пока добирался до квартиры Развозжаева, а потом ждал, пока тот откроет. Боялся, что Петя его задинамит и оставит без крыши над головой, ибо Саша сегодня имел репутацию натурального монстра, с которым за один стол сесть противно, но тот к его удивлению отозвался на призыв о помощи. И теперь, когда репортёры с активистами буквально осадили квартиру Быкова, лишив того всяческого покоя, сразу пошёл к своему другу. Надеялся, что тот не бросит. И он поступил по отношению к Саше как настоящий брат, заслуживающий похвалы и благодарности.

Как только вышел, увидел своего друга на кухне.

— С лёгким паром! — улыбнулся он.

— Спасибо, — отвечал Быков.

— Чай ещё не остыл. Садись, грейся.

— Спасибо ещё раз.

— Да какое там спасибо… — отмахнулся Развозжаев, — в твоей ситуации я хоть как-то… Помочь должен, — на «как-то» он замялся и задумчиво посмотрел в пол.

— Ну, ещё не катастрофа, но уже близко к ней… — вздохнул Быков и усмехнулся.

— Да в твоей ситуации натуральный ад… Я как только выпуски новостей вчера посмотрел, ошалел прям! Тебя просто уничтожают!

— Пока не уничтожили, но продвинулись в этом направлении порядком… — вздохнул Быков, — Даже не думал, что сегодня враньё моей жены будет обсуждать вся Америка…

— Меня больше интервью удивило, — отвечал Развозжаев, — Это ты сам Марлоу позволил такие провокационные вопросы задавать?

— Да в том то и дело, что нет! — воскликнул Быков, выпучив глаза, — эта вошь меня перед интервью спрашивала, какие вопросы задавать можно, а какие не стоит. Я ей русским языком сказал, что, мол, давай про спорт, а семья — моё личное дело. Ну и про политику то же самое, типа не стоит. Она сказала, мол, всё, всё, всё, всё поняла. Никаких проблем! И тут спрашивает меня обо всём кроме спорта! И ещё Путина приплела… Я чуть с ума не сошёл!

— Да уж! — покачал головой Развозжаев.

— Но заметь, я держался достойно! — улыбнулся Быков.

— Согласен. Впечатлило. Никакой министр пропаганды бы лучше не сказал. Я даже не думал, что ты такую базу будешь выдавать…

— Надо было не в хоккей идти, а на журналиста. Я бы сейчас как Соловьёв был… — вздохнул окрылённый Быков

— Да я думаю, ты бы и в том, и в другом преуспел при желании. Кстати, учитывая ситуацию, никогда не поздно начать.

— Ну это да. Просто что теперь делать? Сразу уезжать в Россию или оставаться здесь… Вдруг всё устаканится?

— Слушай, тут уже вряд ли что смогу посоветовать… Решай, как знаешь.

— Ну ты же мой друг… Хочу услышать твой совет!

Развозжаев вздохнул.

— Хочешь совет? Ну… Я ещё раз говорю, что в этой ситуации не советчик, потому что никогда с подобными проблемами не сталкивался, опыта не имею. Могу только напомнить ещё про один третий вариант.

— А он есть? — удивился Быков, — Ну-ка…

Развозжаев развёл руками.

— Сдаться и признать все её условия.

— С ума сошёл?! — возмутился Саша, — с чего я должен соглашаться и признавать себя виновным, если ничего плохого с ней не делал?!

— Да ты не подумай! Я тебя не заставляю. Просто говорю, что есть и такой вариант, а выбирать тебе.

Быков вздохнул.

— Он настолько неприемлем для меня, что даже говорить о нём не хочу!

— Как скажешь! — развёл руками Петя, — не будем говорить. Вместо разговоров я, пожалуй, выпью. Если хочешь пойти против принципов и начхать в качестве исключения на свой принципиальный сухой закон, могу угостить. Будешь?

— Не откажусь. Но если только немного.

— Буквально пару капель.

— И с колой разведи, пожалуйста!

— Хорошо.

Развозжаев достал из бара виски, колу и стаканы, расставил их на столе и начал наливать.

— Купил год назад, открыл только недавно. Оказывается, штука крутейшая! — Петя пододвинул полный стакан Быкову, — продегустируй-ка!

Тот отпил чуть-чуть распробовал на язык и пожал плечами.

— Хорош, наверное. Хотя… С колой вообще любая гадость становится лучше. Ну… Мне нравится.

— Ха, ещё бы не понравилось! — отвечал Развозжаев, — одна бутылка стоит столько, сколько мой отец на заводе зарабатывал за полгода! — посмотрел на свой полный стакан и продолжал с задумчивым видом, — никогда бы не подумал, что буду теперь купаться в роскоши. Отец говорил, что такому идиоту как я только канализацию чистить.

— Отцы всегда своим детям так говорят, чтобы заставить их учиться хорошо. Уверен, он бы тобой сейчас гордился… — отвечал Быков, улыбнувшись.

Развозжаев помотал головой

— Ты просто моего отца не знаешь. У него фраза «не жили богато, нечего и начинать» звучала как кредо по жизни. Так он, например, сказал старшему брату, когда тот захотел ехать в Москву учиться на юриста.

— Ну, в столице жить дорого, ты же знаешь, — пожал плечами Быков.

— Так он бы отучился, и все растраты бы окупились!

— Ну это как получится. У моей матери подруга есть. Так у неё сыну уже 30 лет, он тоже юриста заканчивал, теперь дольше без работы сидит, чем работает.

В ответ Развозжаев раздражительно фыркнул:

— Да жлоб наш отец был просто! Скупердяй! Сам не смог нормально свою жизнь устроить и другим не давал! Всеми силами только избавиться пытался, как мы повзрослели!

— Да ну тебя! — покачал головой Быков, — так про отца нельзя говорить…

— А я и говорю, что просто не знаешь ты нашего отца. Он на старшего намедни в суд подал. Говорит, я столько на вас тратил, а вы даже не можете, мол, поделиться. Сам в детстве вздохнуть без спроса не давал, как только взрослее стали, дни отсчитывал, когда мы от него съедем, а теперь в суд подаёт! Ещё и на меня подал, но слава тебе насрать обосрался! У меня юрисдикция теперь американская, от меня он ничего не получит! — у Развозжаева глаза сверкнули от радости.

— От брата тоже, наверно, ничего не дождётся. Он ж юрист, да?

— Не… У меня брат стал фельдшером в скорой. Теперь не знает, что делать. Просит, чтоб помог. А сам, когда я ему сетовал, что отец — мудак, защищал его. Говорит, мол, он нас любит, он нам зла не желает. Да и вообще…. Что ты на него всё наговариваешь! Прям как ты… — кивнул Петя на Сашу.

— Ну ты уж прости… — вздохнул Быков, — меня учили отца любить, руку на него по заповеди не поднимать. Да и не было у меня таких проблем. Но даже если бы и были, я всё-таки постарался бы выражения подбирать. Это ж отец… Он ж кормил тебя, поил…

— Да я понимаю, — отмахнулся Развозжаев, — просто… Просто… — задумался, — слушай, ты извини, что снова начинаю, но расскажи про свой план действий в ближайшее время. Что думаешь первым делом сделать?

Быков вздохнул.

— Конкретно сейчас выставил квартиру на продажу, чтоб бывшей не досталась.

— Это ты мне рассказывал уже. А дальше?

— Я ж и говорю, что не знаю пока.

— Просто сразу говорю: у меня можешь остановиться только на сутки.

— Всего? — удивился Быков, — Ты когда сюда переезжал, я тебя на месяц вписал.

Развозжаев вскочил с табуретки и начал ходить по кухне туда-сюда.

— Слушай, да я помню, конечно! И очень благодарен. Правда! Просто завтра Кэрол возвращается. Она не любит гостей в доме, очень психует по этому поводу…

— Погоди-ка… — прищурился Быков, — это та чёрненькая, с которой ты трахался у Илона Маска на вечернике тогда?

— Да, та самая…

Быков рассмеялся.

— Это чего тебя так сильно присунуть в шоколадку попёрло?

— Ну… Понравились друг другу…

— Она ж фемка! Она тебя сожрёт, братан!

— Ну, как видишь, всё не так однозначно.

— Ты ж сам говорил, что не дай Бог у тебя дома баба будет права качать, сразу её сильную и независимую выставишь из дома. А с ней что? Не уж то влюбился?

— Она оказалась вполне милой.

— Слушай, расскажи-ка подробнее. Как ты с ней замутил?

— Ну… — Развозжаев улыбнулся, — она сама позвонила на следующий день. Мы с ней сходили в кино, потом в боулинг. Потом снова потрахались. Прямо в парке, в кустах! — рассмеялся.

— Во дела… — прокомментировал хихикающий Быков.

— Кстати, прикинь! У неё на русских парней фетиш, оказывается! Особенно на хоккеистов. Говорит, что мы в отличие от американцев не легкомысленные, всегда делаем, что обещаем. Короче говоря, мы с ней теперь встречаемся.

Быков кивнул.

— Хм… И что она про мой развод сказала?

Развозжаев вздохнул.

— Не так уж и трудно догадаться, если она феминистка…

— И ты с ней согласен?

— Я согласен с тем, что Оксанка с тобой поступила несправедливо.

— У меня такое чувство, что ты сейчас хочешь добавить какое-то «но».

Петя вздохнул.

— Слушай, я, конечно, понимаю, что ты невиновен, но.. — Развозжаев развёл руками, — сам понимаешь. В Америке сегодня тебя слушать никто не станет. Времена, когда эта страна была консервативной, давно прошли. Сегодня тут правят женщины, и слушать нас с тобой, тем более с учётом ситуации в мире… Мы тут чужие, чувак. С некоторыми вещами нужно мириться. Сделай, как она просит, и спокойно возвращайся домой, в Россию. Иначе… — помотал головой, — иначе тюрьма.

— Так обречённо говоришь… — кисло отвечал Саша.

— Ну а как ещё быть то?

— Как Джонни Депп! У него же получилось!

— Джонни Депп не русский, а Эмбер Хёрд не украинка. В контексте войны это особенно значимо. Будешь бороться за свои права, тебя в ответ порвут как тузик грелку, а потрохами будут украинских свиней кормить по заветам Гая Ричи. Я сейчас вообще никаких шансов не вижу, чтобы здесь и сейчас ты выиграл против неё суд.

— Ты бы так на хоккейных матчах говорил, мы бы ни одного не выиграли… — рассмеялся Быков.

— Суд — это не хоккейный матч. От его решения любая жизнь и судьба зависят в любой стране мира, где эта самая судебная власть есть. Где-то и в тот или иной период времени для кого-то он честный и справедливый. Но это большая редкость, когда кому-то везёт добиться правосудия. В большинстве же случаев суды выглядит так. Собираются, значит, тупая курица в чёрной мантии и двенадцать вонючих козлов, с которыми ты бы в одном поле срать никогда не сел. И вот именно они — эти мрази и ублюдки, заслуживающие лишь харчка в рожу, сейчас будут решать, сядешь ли ты на электрический стул или нет. Если полиция работала плохо, у адвоката лишняя хромосома, а курица с козлами ангажированы и предвзяты, будь уверен, что задница твоя от разряда поджарится как миленькая. Если наверху порешали как судить, то уже ничто не поможет. И в твоём случае будет именно так, вот увидишь. Можешь не сомневаться.

— Ну я всё-таки постараюсь. Русские не сдаются.

— Когда вероятность проигрыша очевидная, братан — лучше сдаться и сберечь себя для будущих свершений, а не биться как баран о новые ворота.

Быков рассмеялся.

— Каких свершений, Петя? Ты прикалываешься? Если сдамся, то в НХЛ играть уже не буду!

— Если проиграешь или попытаешься игнорировать — играть в хоккей будешь с сокамерниками в тюрьме. И то, если там Плойка есть. Если нет — то в своих фантазиях в лучшем случае. А в России КХЛ развивается. Да, не настолько распиарена как НХЛ, но всему своё время. Ты подумай.

— Думаю, что ты рано меня со счетов списываешь.

— Саш, я тебе это говорю не со зла. Просто дружеский совет даю. В твоей ситуации я бы поступил точно так же.

— Ну ты бы поступил, а мне сдаваться как-то не к лицу.

— Эх ты! Упрямство фаталиста ещё никому радости не приносило. Фашистов, маршировавших в Москве в 44-ом году спроси, если не веришь. Они ведь даже тогда верили, что победят.

— Давай ещё повтори за Оксаной, что я как Гитлер…

Развозжаев рассмеялся.

— Ну это уже абсурд, конечно. Но сам посуди. Вот куда тебе со всем этим ворохом проблем деваться?

Быков разозлился.

— Слушай, я всё больше начинаю сомневаться в том, что мой лучший друг меня поддерживает! Ты не попутал ли?

— Лучшие друзья созданы не только для поддержки. Это те люди, что скажут правду, когда её сказать жизненно необходимо, но никого слушать ты больше не станешь.

— Да к чёрту тебя, — отмахнулся Саша, — лучше плесни ещё чуточку вискаря.

— Это с радостью. — Петя налил ещё виски в стакан, — кстати, хочешь в Плойку поиграть? Как раз новая ФИФА вышла…

— Серьёзно? — удивился Быков.

— Ага.

— Я что-то из-за этого развода как-то позабыл, что новая часть появилась. Когда анонсировали, хотел купить, но теперь как-то не до этого…

— Давай поиграем?

Быков поморщился.

— Да говорю ж, мне сейчас не до этого!

— Ладно, как хочешь, — пожал плечами Развозжаев.

— Пошли лучше телек посмотрим.

— Без проблем!

Пошли в гостиную. Пётр сел на диван, взял пульт и включил телевизор. Рядом скромно примостился Быков.

— Классная плазма, правда? — улыбнулся он,и тут же нахлынула на него внезапная грусть, — в школе я о такой только мечтать мог…

Быков удивлённо посмотрел на друга.

— Ну мог и мог. Сейчас то уже всё по-другому.

— Да… — вздохнул Развозжаев, — теперь да.

В эфире новости внешней политики тут же сменились темой развода Быкова с Оксаной.

— Переключи… — вздохнул Саша.

— Сейчас!

Развозжаев включил другой канал, но и там обсуждали развод.

— Эм… — Петя переключил канал, но и на следующем рассказывали про Оксану, а потом на другом и на другом, и на другом.

— Чёрт! — рассмеялся Быков, — они серьёзно? Переключи на музыку или спорт!

Следом Развозжаев переключил на спортивный канал, но и там про развод. Потом на музыкальный, после которого Быков был готов бутылкой кинуть в плазму.

— Да твою мать!!!

— Давай позже включим… — отвечал Пётр, постоянно оглядывавшийся на друга и, вероятно, беспокоившийся за его душевное равновесие. И собственную плазму.

— Я не понимаю просто! Неужели других тем для разговора нет?! — обрушался Быков.

— Как видишь. Честно говоря, я и сам в шоке.

— Зла никакого не хватает. Вся либеральная Америка без толики скепсиса на слово верит моей бывшей, а консервативная языки в жопы засунула! Я поверить просто не могу! Приезжал в страну, где можно всё и во всех позах, а оказался… Я даже не знаю, как это назвать! Это, конечно, ещё не тоталитаризм, но уже точно какая-то подозрительно схожая с реальностью пародия на антиутопию с клоунским носом и париком вместо свастик на рукавах!

Конец ознакомительного фрагмента.