Отдел 15-К. Тени Былого

Андрей Васильев, 2020

Прошлое не всегда представляет собой покрывшиеся пылью экспонаты в музее, растрепанные книги или навеки застывшие лица на картинах. Прошлое – оно рядом, и если на секунду остановиться и замереть, то даже можно услышать голоса тех, кто вроде бы уже покинул эту Землю. Вот только не всегда эти голоса принадлежат тем, кого стоит слушать, и даже просто вспоминать. И совсем уж плохо будет, если их обладатели заявятся сюда, в наше настоящее…

Глава первая

Дела семейные

— Отдай! — орала Мезенцева, вцепившись обеими руками в жалобно похрустывающую пеструю пластиковую упаковку «доширака». — Отдай, тебе говорю!

Отдельский домовой Аникушка, который не смог незаметно стянуть столь нелюбимую им быстрозапариваемую еду со стола девушки, и не подумал ее выпускать, напротив, он свирепо сопел, вращал глазами и даже высунул маленький розовый язычок. Мало того — несмотря на разницу в росте и весе, он, похоже, побеждал.

— Что ты опять гомонишь? — раздался недовольный голос Валентины Тициной, штатного демонолога отдела. — Какая же ты громкая, Женька, это ужас просто! Вот когда тут Нифонтов сидел, никакого кавардака не было, а теперь… Шум, гвалт постоянный!

— Ну и целуйтесь со своим Нифонтовым, — посоветовала ей девушка. — А я вот такая! Отдай, гад мохнатый! Отдай! Я есть хочу!

— Ты все время есть хочешь, — резонно заметила Тицина, подходя к стойке дежурного, являющейся рабочим местом Мезенцевой. — Постоянно.

— Так вон, Женечка, тебе Аникушка еду положил, — укоризненно произнес Тит Титыч, появляясь из стены. — И сушки, и конфекту.

— Сами сушки эти грызите! — рявкнула Евгения. — Вам, призракам, может, и не вредно их постоянно трескать, а у меня от них уже изжога!

— Грубо, — покачала головой Валентина. — И где тебя только воспитывали?

— В средней школе номер шесть, — просопела Мезенцева.

— Видимо, очень средней, — подытожила Тицина. — Потому что не сильно воспитали.

Что до Тита Титыча, он обиженно замерцал, а после заявил Нифонтову, который как раз в этот момент вошел в здание:

— Вот, погляди Николенька, как меня, заслуженного сотрудника Особой его императорского величества канцелярии, девчонка сопливая честит!

— Беда, — согласился с призраком Коля, а после спросил у Валентины: — Что тут у вас?

— Не сопливая я вовсе, — возмутилась Мезенцева. — Сами вы…

Пластик коробки наконец не выдержал напряжения и лопнул, содержимое разлетелось по полу, а пакетик с соусом хлопнул по тому месту, где у призрака находился нос.

— Ах так? — возмутился Тит Титыч. — Ну я вам ужо!

И скрылся в стене.

Тем временем, согласно законам физики, спорщики разлетелись в разные стороны, причем Мезенцева при этом крепко треснулась поясницей о стол и чуть не столкнула монитор на пол, а Аникушка хлопнулся всем своим невеликим тельцем о стену.

— Вот злонравия достойные плоды, — подытожила Валентина. — Так вам и надо! И прибраться не забудьте, устроили тут свиноферму. Коль, хочешь бутербродов с колбасой?

— Пока нет, но я запомню, что они есть. — Коля расстегнул пуховик. — Вот кофе горячего желаю. Вика у себя? Вот и славно.

— А мне бутерброды? — осведомилась Женька, потирая поясницу.

— А тебе по губе и по попе палкой, — хмыкнула Тицина. — Вон веник, вон совок. Что до остального — сушки на столе. И изжоги от них, к твоему сведению, не бывает, они, напротив, для желудка исключительно полезны.

Аникушка злорадно хихикнул, и ввинтился в узкую щель между стеной и шкафом, оставив недавнюю соперницу наедине с созданным ими обоими беспорядком. Он был домовой работящий, любящий чистоту, но при этом отличался еще и немалой злопамятностью, особенно по отношению к тем сотрудникам отдела, что с ним спорить задумывали.

Нифонтова, ради правды, тоже мало трогали беды Мезенцевой, тем более что большинство из них она всегда сама находила на свою голову. Зимой, когда эта непоседливая девица только-только появилась в отделе, он было взял над ней нечто вроде шефства, руководствуясь принципом «меня опекали поначалу, и я сделаю то же для новичка», но очень быстро понял, что рыжеволосой бестии палец в рот не клади. Была Евгения остра на язык, категорична во мнениях, и неугомонна до такой степени, что даже невозмутимый обычно Пал Палыч в какой-то момент заявил Ровнину, что лично он эту малахольную с собой больше никуда брать не станет, ибо от нее московскому народонаселению вреда больше, чем от иного гуля. Тот пару-тройку человек схарчит — и доволен, а эта всем, кто рядом с ней находится, мозги высушивает до состояния изюма. Руководитель отдела подумал, подумал, да и принял кое-какие организационные решения.

Вот так и оказалась Женька в должности вечного дежурного по отделу, что ее совершенно не устраивало. Но изменить ничего было нельзя, поскольку Ровнин свои приказы отменял только тогда, когда сам находил это нужным, никакие уговоры, угрозы и жалобы его на подобное сподвигнуть не могли.

— Точно тебе говорю — неспроста эта заноза здесь оказалась, — сообщила Тицина Коле, когда они поднимались по лестнице на второй этаж.

— Тоже мне новость, — фыркнул тот. — А кто просто так сюда попадает?

— Не в том смысле, — покачала головой Валентина. — Сдается мне, ее сюда кто-то специально сослал, так сказать — с глаз долой, из сердца вон. Все знают, что из нашего отдела ходу назад в Систему нет, вот эту шебутную к нам и сплавили. Небось там, откуда ее выперли, она тоже всех достала.

— А мы мучайся, — вставил свою пару слов в разговор Тит Титыч, по пояс высунувшись из стены, он, по своему обыкновению, внимательно слушал все разговоры, ведущиеся в стенах здания. — Нет, не по-христиански это!

Нифонтов тяжко вздохнул, и направился к кабинету Виктории, на ходу доставая из кармана пакетик, в котором что-то поблескивало.

Вздох Коли не относился к Мезенцевой, с этим рыжим исчадием ада он более-менее свыкся. Просто с некоторого времени он не слишком любил бывать в кабинете Виктории, холодном и неуютном. Нет-нет, топили внутри так же, как и во всем здании, холод этот был не физический, а душевный. Вика, ранее беззаботная и смешливая, после смерти Германа стала совсем иной, будто пули телохранителя Арвена не только тело оперативника изрешетили, но и ее душу тоже. Не стало в Виктории жизни, ушла она куда-то и не вернулась. За несколько месяцев, что прошли с того дня, когда погиб Герман, Коля только один раз улыбку на ее лице и видел, тогда, когда ряд интернет-издательств сообщил о скоропостижной смерти генерала армии Илюшкина.

Поскольку детали не разглашались, Коля сначала подумал о том, что его коллега плюнула на профессиональную этику и сама прикончила продажного вояку, причем порадовался, что сделано все настолько чисто. Просто будь по-другому, около особняка уже военная прокуратура бы петли наматывала, на пару со службой собственной безопасности. Не факт, что эта парочка нашла бы дорогу к дому, но одно другому не помеха. А тут — тишина, стало быть, следов не осталось. Моральный аспект юношу не волновал, ибо генерал получил то, что заслуживал, и подвернись непосредственно Коле возможность его на тот свет отправить, он бы тоже миндальничать не стал. Генералов в нашей армии много, их скоро больше, чем солдат, станет, потому как только один отправляется в лучший мир, то на его место сразу пятеро таких же претендуют.

Но, как оказалось, Виктория была не при делах, это ведьмы подмосковные таким образом долг памяти Герману отдали. Как видно, существовала в Поконе некая заповедь, которая предписывала им так поступить. Узнал Коля про это от Людмилы, когда та его навестила в очередной раз, плюнув на установки старших представительниц ковена.

Вот только одна улыбка, как известно, еще не смех, потому Виктория после смерти одного из виновников гибели Германа окончательно замкнулась в себе, общаясь с коллегами исключительно на профессиональные темы. И коллег, разумеется, это очень сильно беспокоило. Более того — зная не понаслышке о том, что из себя представляет этот мир на самом деле, они прекрасно представляли, чем это все может закончиться.

— Если ничего не сделать, то уведут ее скоро на другую сторону, — в один из дней сказала Ровнину уборщица тетя Паша, перед тем собрав всех, кроме Вики, в его кабинете. — Что ты на меня уставился, Олег? Ты профессионал или кто? Тени под ее глазами видел? Какой она бледной стала, заметил? И самое главное — волос у нее выпадать начал. Значит, пьет ее жизнь кто-то. Разумеется, это не Герман, хотя наверняка выглядит эта тварь точь-в-точь как он.

— Виктория опытный сотрудник, — немного неуверенно возразил ей Ровнин. — Кто-кто, а она подобную дрянь сразу срисует.

— Она в этой ситуации ни разу не сотрудник, — топнула ногой тетя Паша. — Олег, не заставляй меня думать о том, что в свое время кое-кто допустил ошибку, сделав тебя начальником отдела. Ты очевидного не замечаешь? У нее чувства взяли верх над разумом, поскольку она горе от потери поставила выше того, что происходит вокруг. Какая-то погань это учуяла и присосалась к душе Вики, как пиявка. А ей это и в радость, потому что она видит того, кого потеряла, хоть так, хоть ночью. Само собой, умом она все понимает, но против ничего не имеет, потому что хочет умереть. А вы все смотрите на происходящее и молчите.

— Я пробовал поговорить — неохотно выдавил из себя Пал Палыч — Она меня послала куда подальше. Ну не словами, понятное дело, но глянула так, что все сразу стало ясно.

— Да плевать, — тетя Паша поджала губы. — Ты ей кто есть? Боевой товарищ. Так и веди себя соответственно. Тебе дела не должно быть до всех этих соплей, они от слабости бабьего нутра идут. Мы все раньше или позже погибнем, своей смертью никто из отдельских ни разу не помер, и если каждый из нас за собой хоть одного сотрудника прихватит, то дом скоро опустеет, только Аникушка с Титычем здесь и останутся, да, может, еще я старая с ними за компанию, к своей печали. Мы не для сантиментов здесь государством посажены, а для других целей, так что давайте, поработайте с девкой, выбейте ей блажь из головы. Или я сама ей займусь, а мои методы вы знаете.

Непосредственно Коля про методы тети Паши ничего не знал, но глянув на выражения лиц старших коллег, понял, что вряд ли их можно назвать добрыми и гуманными.

О чем у Ровнина с Викторией на следующий день разговор состоялся, какие слова звучали за закрытыми дверями кабинета, какие доводы или обещания, Нифонтов не знал, да и знать не хотел, но факт остается фактом, — чуть оттаяла девушка, пропала пугающая отстраненность от жизни, которая было появилась. Но только чуть, не более. От той резвушки, которую Коля впервые год назад в этом здании встретил, ничегошеньки не осталось. «Снежная Королева» — так прозвала ее неугомонная Мезенцева, и это прозвище подходило новой Виктории как нельзя лучше.

Впрочем, на деловых качествах Вики это все никак не сказалось, даже наоборот, пожалуй, она вышла на новый уровень профессионализма. В прошлом она могла что-то забыть или даже перепутать, теперь подобное было просто невозможно. Да, собственно, она буквально жила на работе, с видимой неохотой каждый день отправляясь домой, в свою пустую квартиру.

— Привет. — Коля помахал рукой девушке, которая даже голову не повернула в тот момент, когда он вошел в кабинет. — Вот, держи. Еще один кулон, и опять та же самая ерунда.

— Проклятие? — утвердительно спросила Вика.

— Оно. — Нифонтов плюхнулся на старое продавленное кресло, которое стояло в кабинете Вики с незапамятных времен, еще чуть ли не с довоенных. Наверное, его стоило бы давным-давно выкинуть, но Аникушка по какой-то причине не давал этого сделать. Мало того, он и в другой кабинет его перетаскивать запрещал. — И снова владелица женщина, и снова пострадал ее ближний круг, разумеется, в той части, которую сия гражданка терпеть не может. Одна заклятая подруга облысела до стадии «коленка», а до того являлась владелицей великолепной белокурой копны волос, у второй прекрасные огромные голубые глаза закрылись катарактой, у третьей…

— Все, остановись, — попросила оперативника Вика. — Понятно. Ничего нового, кроме четвертого экземпляра в мою коллекцию. И, как в прошлый раз, владелица совершенно не помнит, как именно данное украшение приобрела?

— Абсолютно, — подтвердил Коля. — Но признала при этом, что из семейной кубышки исчезла некая сумма денег, причем весьма изрядная. И то, что эта штучка может сотворить, она тоже знает, так, будто ей кто-то про это рассказал. Теперь можно с уверенностью говорить, что некая добрая душа поставила производство проклятых кулонов на поток.

— Это было предельно ясно после второго случая, работа-то одинаковая, — поморщилась девушка, взяв украшение в руку и поднося его к глазам. — И кто же это такой жадный и хитрый у нас завелся, а?

— Не знаю, — покачал головой оперативник. — По крайней мере — пока. Но уже сейчас скажу точно, что это не ведьмы. Нет, спихнуть с рук пару проклятых предметов они, конечно же, могут, но чтобы самим подобное производить, а после еще и конвейер налаживать? Да ну, ерунда. У них расчетливость всегда повыше жадности стоит. А вот кто-то из молодых колдунов, у которых в голове ветер свищет, запросто мог такое сотворить. Сделал один, забавы ради, удалось его удачно продать, появились легкие деньги, которые быстро ушли, захотелось продолжить банкет…

— Слишком топорная работа, даже для начинающего колдуна, — перебила его Виктория. — Так что нет, не годится твоя версия в части персоналий. А вот все остальное, то, что ты насчет легких денег сказал, — это очень может быть. Да и по срокам сходится. Между появлением первого и второго кулона месяца полтора прошло, между вторым и третьим — месяц. Третий к нам попал недели три назад, и вот еще один, четвертый.

— Выходит, мы имеем дело с дилетантом, — мрачно констатировал Нифонтов. — Беда!

И у него были все поводы говорить именно так. Когда речь идет о тех, кто живет в тенях по праву, о ведьмах, колдунах, гулях, домовых, то с ними все понятно. Нельзя сказать, что просто, но — понятно. Они знают, что за тот или иной проступок придется раньше или позже держать ответ — где перед Отделом, где перед своими же собратьями, а где и по Покону, который является сводом правил, нарушать которые никому не рекомендуется.

Но вот когда в дело вступает человек, который по глупости или по жадности получает в руки знания или предметы, смысл и значение которых он оценить не в состоянии, тогда дело плохо. Не потому, что его найти сложно, хотя и с этим иногда возникают проблемы, а потому, что никто не знает, сколько до того момента будет дров нарублено, и сколько это все будет аукаться по времени. Иные зерна зла, посеянные такими экспериментаторами, всходят через полвека, а то и позже, когда докопаться до изначальной причины происходящих событий уже крайне проблематично.

— Знаешь, Коля, что меня больше всего интересует во всей этой истории? — спросила у оперативника Виктория, глядя на амулет. — Как этот продавец убирает память своим клиенткам? При помощи чего? Если это артефакт с наложенными на него заклятием, им же сработанный, то, выходит, он просто многостаночник какой-то. Просто это совершенно разнонаправленные чары, из чуть ли не противоположных областей познания. Одно дело — сотворить простое и незамысловатое зло, вроде наведения порчи, совсем другое — работа с памятью и чувствами. Это как арифметика для четвертого класса и высшая математика — наука вроде бы одна, но уровень совершенно разный.

— Найдем — спросишь, — бодро ответил Коля. — Четвертый эпизод есть, мы теперь в своем праве. Сейчас Ровнину доложусь, и можешь начинать искать этого умельца.

Вика кивнула и убрала цепочку с кулоном в небольшой металлический ящичек, туда, где лежали его собратья, добытые оперативником ранее. Как и было сказано, она изначально не сомневалась в том, что все эти предметы являются звеньями одной цепи, но, по неписаным правилам Отдела, ранее четвертого идентичного случая правонарушения чары для поиска злодея применять не разрешалось, следовало обходиться обычными способами сыска. Кто и отчего такое правило придумал — неизвестно, но нарушать его никто не собирался, как, впрочем, и некоторые другие, не менее категоричные. Отдел чтил свои традиции, а его сотрудники прекрасно осознавали, что их предшественники точно были не глупее их, и если они вводили когда-то какие-то ограничения, то делали это не просто так, по своей прихоти.

— Сразу скажу — по возможности, постарайся его живым взять, — велела Коле Виктория. — На предмет пообщаться. Ну и все свитки, книги, пергаменты, что будут обнаружены…

— Не учи ученого, — попросил ее оперативник. — Слава богу, не первый день работаю, процедуру знаю.

Он очень надеялся, что она сейчас как-то пошутит, вроде «ну да, не первый день, а целый второй год», или просто улыбнется. Но — нет, девушка будто не услышала его. Хотя, может, так оно и было, может, Вика просто уже забыла о том, что Нифонтов все еще здесь. Про дело все проговорено, а остальное, что к нему не относится, — несущественно.

Выйдя из кабинета и прикрыв за собой дверь, Коля печально вздохнул и направился к начальнику Отдела 15-К Олегу Георгиевичу Ровнину, без санкции которого в этом мутном деле все равно было никак не обойтись. Традиции традициями, а старший отмашку дать должен.

— Валентина, отстань от меня, — услышал оперативник страдальческий голос начальника, еще не доходя до его кабинета. — Ну что вам всем от меня сегодня надо?

— Справедливости, — заявила Тицина. — Только ее. Это рыжее чудовище скоро все здание разнесет по кирпичику!

— Сама ты чудовище, — раздался голос с лестницы, и он принадлежал Мезенцевой. — Я тебя, между прочим, никогда не обзывала!

— Не хватало только, — окончательно разъярилась Валентина. — Олег Георгиевич, если ты от нее не избавишься, то я подам в отставку, так и знай! В конце концов, в этом что-то есть, будет создан прецедент ухода человека из отдела не на кладбище, а на заслуженный отдых.

— Тебе до пенсии еще служить и служить, — резонно заметил Ровнин. — Или ты себе руку отпилишь, чтобы по инвалидности уйти?

— Лучше без руки дома сидеть, чем с этой блаженной работать! — рявкнула Тицина. — Чего тебе, Нифонтов?

— Мне бы к шефу, — выставил перед собой ладони Коля. — И сразу — я соблюдаю нейтралитет, то есть в ваши дела не лезу, все разборки — без меня!

— То-то ты ее с собой никогда на выезд не берешь, — злорадно заметила Валентина. — С чего бы такая доброта? А я скажу…

— Вот-вот! — поддержала ее с лестницы Евгения. — А я без работы тут совсем скоро одичаю!

— Николай, рад тебя видеть. — Ровнин встал из-за стола, спешно подошел к оперативнику, буквально втащил его в свой кабинет, аккуратно оттеснил за порог демонолога, сообщив той: — Работа есть работа, Валентина. Личное потом, сначала служебное.

После он еще с минуту постоял у двери, убедился, что Тицина, недовольно ворча, отправилась к себе, облегченно вздохнул и сообщил Коле:

— Ужас какой-то. И правда — откуда на нас свалилось это бедствие? За какие грехи?

— Из отдела кадров, — резонно предположил Нифонтов. — Откуда же еще? Да и не такое она бедствие, на самом деле. Просто у Женьки детство еще в заднице играет, несмотря на то что она вроде уже и взрослая деваха. У меня двоюродная сестрица такая же была, почти до «четвертака» дурью маялась, за ум браться не хотела.

— И? — заинтересовался Ровнин.

— Залетела, замуж вышла, родила, перебесилась, — лаконично ответил Коля. — Сейчас в мэрии нашего города работает, после работы домой сразу бежит, мужа борщом кормить.

— То есть ты предлагаешь мне Мезенцевой мужа найти, что ли? — озадачился Ровнин. — Или самому инициативу в плане оплодотворения оной особи женского пола проявить?

— Я ничего не предлагаю — передернул плечами парень, который до сих пор не всегда мог понять, когда его начальник шутит, а когда говорит серьезно. — Просто сказал, что раньше или позже она повзрослеет, тогда и ясно станет — выйдет из нее толк или нет.

— А если ее порвут на куски до того? — устало поинтересовался у него Олег Георгиевич. — Потому что она головой соображать пока не желает и лезет во все щели? А нам после с этим жить?

— Очевидный ответ на очевидный вопрос — мы все раньше или позже умрем на этой службе, как недавно совершенно верно сказала тетя Паша, — философски заметил Коля. — Судьба у нас такая. Я это еще в том году прекрасно понял, и потому полностью перестал на данный счет беспокоиться. Само собой, надо делать все, чтобы свидание с вечностью отодвинулось как можно дальше, но конечный результат от этого не изменится. Женька все это осознает, тем более что мозги у нее все же есть, тут Валентина не права. Ну а если нет — похороним ее на участке, принадлежащем отделу, и типовой памятник установим.

— Может, ты и прав, — подумав, произнес Ровнин. — Однако, когда только заматереть успел, вроде вчера только знай глазами хлопал и всему удивлялся? Что до Мезенцевой — все-таки на самотек данный процесс пускать нельзя, потому ты, Николай, начинай ее к своим операциям привлекать. Не дергайся и не сверкай глазами, возражения не принимаются, потому что это приказ! А теперь выкладывай, зачем пожаловал.

— Четвертый случай по амулетам, — поняв, что от неизбежности в лице Евгении теперь не увильнуть, чуть опечаленно доложил парень. — Все, можно Вику к делу подключать.

— Это те, что неприглядные и черные пожелания хозяйки выполняют? — уточнил Ровнин. — Помню, был о них разговор по зиме. Виктория мнение свое высказала, как они сработаны — качественно, нет?

— Дилетантская поделка, — тут же ответил Коля. — Без вариантов.

— Значит, опять какому-то обалдую в руки не та книга попала, — поморщился шеф Отдела. — Когда же они уже наконец кончатся!

— Обалдуи? — уточнил Нифонтов. — Да никогда, в наших широтах их еще минимум лет на пятьсот припасено.

— Это понятно, — отмахнулся Ровнин. — Я о магической макулатуре. Сколько ее изымать можно? Ведь года не проходит, чтобы опять что-то да не всплыло. Хотя это я так, для проформы жалуюсь, у нас сейчас еще ничего ситуация. А вот в шестидесятые-семидесятые вообще беда была.

— Почему? — заинтересовался Коля.

— Так большая застройка в столице началась, деревни десятками сносили, чтобы «хрущевки» на их месте ставить. Сначала строители Черемушки воздвигли, а потом дальше пошли, до Коньково с их яблоневыми садами добрались и Теплых Станов, — пояснил Ровнин. — А деревни те через одну все старые, какие по триста, какие по пятьсот лет на одном и том же месте простояли, не меньше. И в каждой свои колдуны да ведьмы имелись. А еще добавь сюда ведунов, старым богам служащих, которые вблизи стольного града по окрестным лесам отсиживались века до семнадцатого-восемнадцатого, и прочую экзотику.

— Ага, — прикинул масштаб бедствия Нифонтов. — Не позавидуешь коллегам.

— Мне Францев, мой первый наставник и тогдашний начальник отдела, говорил, что ребята тогда столько этого хлама изъяли, что им неделю можно было бы печку топить, — усмехнулся Ровнин. — Причем это не байка, он же еще при Эйлере начинал работать, как раз когда массовая застройка и стартовала. А теперь подумай, сколько проблем у тогдашних оперов возникало, если даже каждая десятая книга выстреливала? Да что десятая — двадцатая!

— Кстати, как вариант, — «Новая Москва», — подумав, заметил Николай. — Там по Калужскому шоссе тоже сейчас дома ставят будь здоров, я это дело недавно изучал, думал там квартирку прикупить. Правда, не судьба, даже с ипотекой все одно не потяну. Так я о чем — может, оттуда ветер дует?

— Возможно, но вряд ли, — покачал головой Ровнин. — Там давно места не столько деревенские, сколько дачные. Хотя кое-что оттуда в городе всплывало, конечно. Но там, помнится, не книги были, а несколько проклятых вещей, наследие Дарьи Салтыковой. Это года за три до твоего прихода случилось. А что до дня сегодняшнего — пойдем по процедуре. Пусть Вика ищет след, а дальше ты уже по ситуации смотри.

— Ясно, — встал со стула Николай. — Разрешите выполнять?

— И Мезенцеву не забывай привлекать, — погрозил ему пальцем Ровнин. — Проверю, понятно?

— Предельно, — вздохнул Нифонтов. — Чего не понять…

Он вышел из кабинета, размышляя о том, что все же визиты к начальству, даже к такому, как Олег Георгиевич, все же никогда ничего хорошего не приносят. И вот это вечное «по ситуации» — оно жутко напрягает. Ситуации — они разные бывают, как в том анекдоте.

— Ну это нормально, — за спиной у Коли раздался голос Пал Палыча, а по плечу хлопнула его рука. — Судя по внешнему виду, озадачило тебя начальство? Так работа у него такая.

— Скажем так — поводов для оптимизма маловато, — признал Нифонтов.

— Заплети печаль веревочкой, — посоветовал ему старший товарищ. — Пошли лучше пожрем. Помнишь обувной на углу стоял? Уже не стоит, зато вместо него кафе открыли. Неплохое такое, я там вчера побывал. Пельмени у них хороши, ушастые. С сыром, с перцем, как положено.

— Пельмени — это хорошо. Но мне бы сначала к Вике заглянуть, сказать, что шеф дал добро на поиск.

— Никуда твоя Вика не убежит — возразил Пал Палыч — А вот обеденный час — запросто. Пошли, говорю.

Внизу первым делом Коля нарвался на злобный взгляд Мезенцевой, опять сидящей за стойкой и с недовольным видом жующей сушки, которые она перед тем с жутким хрустом ломала в своем маленьком кулачке.

— Пошли с нами, — дружелюбно предложил ей Пал Палыч. — Мы в кафе.

— У меня денег нет, — буркнула Мезенцева. — Зарплата только послезавтра. А занимать не хочу и не стану.

— Вольному воля, — согласился с ней оперативник. — А мы пойдем с Колькой, пельмешек навернем!

В принципе, и он, и Нифонтов, конечно же, могли заплатить за Мезенцеву в кафе, ничего особенного в этом не было, но рыжая смутьянка еще в свои первые дни пребывания в отделе объяснила всем, что независимость для нее норма жизни, и она никогда, никому и ни в чем не хочет быть обязанной, даже в мелочах. Все дружно посмеялись, но выводы сделали. В отделе уважали чужие принципы, даже если они выглядели немного странновато. Ну и потом — сюда и не с такими тараканами в голове люди приходили. Перемелется — мука будет. Ну или небольшой памятник на кладбище, тут кому как повезет.

Потому Евгения продолжила хрустеть сушками, а два оперативника через десять минут сидели в теплом и уютном зальчике кафе, ожидая заказанную еду.

— Ничего особенного в происходящем нет. — Коля по дороге ввел Пал Палыча в курс дела, и тот теперь степенно доводил до него свою точку зрения на данную проблему. — Кроме, пожалуй, одного. Память. Вот это меня немного смущает.

— Вику тоже, — вставил свое слово Коля.

— Неудивительно. — Оперативник повертел в руках вилку, проверяя ее чистоту. — Одно дело мастерить кулоны с пакостным, но несложным заклятием. Другое — влезть человеку в голову, да еще избирательно. И вот тут сразу же наклевывается два предположения о том, как этот хитрован сего достиг. Ну-ка, каких?

— Первое — он нашел заклятие в книге, — загнул указательный палец правой руки Коля. — Второй — сам додумался, как такое сделать. Но это очень сомнительно.

— Сомнительно, — согласился Михеев. — Есть такое. Но вероятность имеется. И если это так, то дальше снова появляется некая вариативность, но она касается уже того, как далее будут развиваться события. Вернее — как ты будешь действовать в данной ситуации.

Молчал Коля, сопел, глядел в окно. Почему? Просто он знал, что это за варианты. В том случае если неизвестный мастер просто хотел поднажиться, и именно поэтому завертел всю эту карусель, — это одно. А вот если он на самом деле пошел дальше и залез в те дебри, куда соваться не стоит, сумев разобраться в написанном, или, того хуже, счел происходящее своим шансом в жизни и намерен продолжать свои занятия, — то все плохо. В данном случае простым внушением или запугиванием человека уже не исправишь, он попробовал вкус силы, не принадлежащей миру людей, и это ему понравилось.

И это значит, что, возможно, ему придется решать, что дальше с этим исследователем делать. Причем ошибиться тут нельзя, цена за данную оплошность может быть крайне высока. Сегодня ты ему поверишь, а он завтра кого-то порчей уморит. Случалось такое, рассказывал ему про это Тит Титыч. И не только он.

— Коль, мне казалось, ты это все уже прошел, — мягко произнес Пал Палыч. — Есть слово «долг», прими его как единственно верный аргумент для всех сомнений, в противном случае ты долго не протянешь. Не в эмоциональном смысле, а в физическом. Сомнения — путь к смерти, дружище, пока ты будешь думать, тебя просто убьют. А этого кустаря-одиночку погоди отпевать, не забывай, что подобные самородки, даже со знаком «минус», иногда все же оказываются вполне вменяемыми ребятами. Более того — иногда впоследствии мы даже пользуемся их услугами. О, а вот и пельмешки!

Две огромные парующие тарелки оказались перед оперативниками, от них шел божественный запах.

— Вот еще что, — остановил официанта Нифонтов. — У вас сэндвичи на вынос есть? Очень хорошо. Сделайте мне два с сыром, ветчиной и майонезом, причем последнего побольше добавьте. Или лучше даже три. Очень уж там товарищ прожорливый.