Отдел 15-К

Андрей Васильев, 2015

Как известно, мир многообразен, и зачастую даже то, что кажется невозможным и мистическим, то, что все называют сказками, может оказаться вполне реальным. Прямое тому подтверждение – сотрудники отдела «15-К», которые и занимаются тем, что защищают людей от тех, чье существование считается невозможным, просто потому что в них никто не верит. А зря. Зло всегда реально, даже если оно приходит прямиком из «городских легенд».

Глава четвертая

«Склиф»

Потом, конечно, Колька о том случае много размышлял — и так его крутил в голове, и эдак. Но по-любому выходило, что правильно все они сделали — и злодея этого Пал Палыч по делу в расход пустил, и он, Колька, все верно сказал. Только в одном он не был уверен — вышло ли бы у него самого сделать ту работу, что выполнил оперативник? Не струхнул бы он в последний момент? Не мог пока Колька себе ответить на этот вопрос, что немного его раздражало. Даже с Тит Титычем своими сомнениями поделился, за последнее время с призраком бывшего сотрудника отдела Колька как-то сдружился.

— Э, Николенька, — протянул Тит Титыч. — Смертоубийство — это такая штука, что никогда наперед не скажешь, сумеешь ты чью-то жизнь забрать или же нет. Если, не приведи Господь, случится у тебя подобная ситуация, то ты мигом поймешь, что делать. Там ведь как? Либо ты человека убей, либо он тебя к ангелам в хор определит. Вот тут-то ты в душе своей выбор и сделаешь, а там как Бог даст. В смысле — кто из вас двоих ловчее да быстрее окажется.

— Да я про другое, Титыч. — Колька посопел немного и продолжил: — Тут ведь Палычу-то ничего не угрожало, он же этого паразита хладнокровно приговорил. Нет, за дело, вопросов нет. Я так думаю, что даже мало этой сволочи досталось. Но вот смог бы я так? Если бы мне приказали?

— Ты Павлушеньку в том возрасте, в котором ты сам сейчас пребываешь, не знал, — хихикнул старичок. — Как сейчас помню — пришел молоденький, глазастый, краснел по любому поводу. У нас тогда такая девушка Эльвира служила, в оперативных чинах пребывала. Ох, огонь-девка была, что ты! И все его подначивала. То пуговку где не надо расстегнет, то место, где чулки заканчиваются, покажет, и всё вроде бы как случайно. Павлушенька и глаза отводил, и краснел…

— И чем дело кончилось? — Колька тоже захихикал, представив всегда собранного и жесткого оперативника робким и смущающимся юношей.

— А потом Эльвиру эту гуль порвал, — буднично сказал Тит Титыч. — Где-то в Кунцево, в складской зоне. Кто-то его контрабандой в Первопрестольную привез, так и не докопались потом кто, хотя землю носом рыли. Ох, как он ее постругал, когти-то у этой твари будь здоров какие, что ножи. Да ты же, поди, в справочнике фото его сам видел. Паша гуля упокоил, сжег, как полагается, а после тело Эльвиры в машине привез. Вот за то время, что от Кунцево до нашего дома ехал, он из юноши мужчиной и стал. Видно, много чего передумал, много чего понял.

— Дорогая наука, — задумчиво сказал Колька. — Уж очень недешево ему это становление далось.

— Дай-то Бог, Николенька, чтобы твое взросление дешевле вышло. — Тит Титыч перекрестил Кольку. — Я-то только рад тому буду.

Во дворе послышался шум, хлопнула дверь машины.

— Опять этот генерал приехал. — Тит Титыч скривился, будто гнилой орех раскусил. — Попомни мои слова, Николенька — много нам через него неприятностей будет, плохой он человек.

— Генералы хорошими не бывают, — философски ответил призраку Колька и вскочил с места, вытянувшись по стойке «смирно». И причина тому имелась.

Когда генерал-майор Илюшкин приехал в отдел в прошлый раз, Колька, привыкший к определенной демократии и по этой причине порядочно избаловавшийся, при виде данного армейского чина даже не подумал встать со своего места, чем его невероятно взбеленил.

Генерал орал на него минут десять, и весь отдел сбежался на это посмотреть. Женщины сочувствовали пунцовому от стыда Кольке, мужчины хмыкали, глядя на ревущего матерные тирады генерала, и уважительно качая головами при наиболее крученых извивах ненормативной лексики. Ровнин же внимательно досмотрел всю сцену до конца, не выражая никаких эмоций, после чего ушел в свой кабинет.

Разделавшись с Колькой, генерал было попробовал перекинуться на оперативников, но они синхронно поправили наплечные кобуры и плотоядно улыбнулись. Генерал скрипнул зубами, поправил седые волосы, положил щеки на погоны и важно прошествовал в кабинет начальника отдела, откуда через несколько минут выбежал с гримасой ярости на лице. О чем он говорил с Ровниным, что хотел узнать или что предлагал — это осталось тайной для всего отдела.

Не желая повторной позорной экзекуции, Колька вытянулся до хруста связок и придал лицу отсутствующее выражение.

— Боец, Ровнин у себя? — в прихожую ввалился тучный генерал с очень недовольным лицом и сдвинул каракулевую папаху на затылок.

— Так точно, — рявкнул Колька. — Прикажете доложить?

— Вот еще! — фыркнул Илюшкин. — Пусть вообще радуется, что я сам к нему приехал, а не к себе вызвал.

Пыхтя, генерал начал подниматься по лестнице, гулко впечатывая каждый шаг в ступеньки.

— А врет вояка-то, — шепнул на ухо Кольке невидимый Тит Титыч. — Попытался он Олега к себе выдернуть, да тот ему от ворот поворот дал.

— Это как? — удивился Колька, усаживаясь обратно на стул.

— Как, как! — закхекал старик. — Сказал ему, что, мол, «Когда я перейду в ваше ведомство, тогда и будете меня к себе вызывать, а до той поры я сам буду решать куда, когда и к кому мне ехать». И трубку положил.

Колька довольно покрутил головой — так этому мордатому генералу и надо. Защитник, блин, Родины. По багровой щекастой роже видно, что он одну только Родину защищает, ту, на которой его коттедж стоит и иное имущество, пусть даже и записанное на жену. А всю остальную часть Отчизны он с радостью либо продаст, либо сменяет на что-нибудь для себя полезное, но жизнь за нее уж точно класть не станет. Оно и понятно — это же бесплатно, то есть — невыгодно…

Этот визит Илюшкина закончился так же, как и прошлый — наверху погромыхал его голос, а минут через пятнадцать вниз по лестнице спустился сам генерал, опять бордовый от распирающего его гнева и с выпученными глазами.

Около двери он развернулся, обозрел вновь вытянувшегося Кольку и посоветовал ему:

— Ищи себе новое место службы, сынок, поскольку эту дыру я скоро бульдозерами с землей сровняю. А Ровнина вашего я «закрою», причем на такой срок, что мало ему не покажется. Он думает, что со мной, с Илюшкиным, вот так можно разговаривать и это ему сойдет с рук? Мы, старые служаки, народ простой — коли нас не уважил, будь готов к тому, что зубы в горсть собирать придется!

И разъяренный военный покинул отдел.

— Как бы он и впрямь не насвинячил Олегу Николаевичу, — почесал затылок Колька.

— Да ну, пугает только. — Тит Титыч снова стал видимым. — Те, которые стращают, они не опасны, это как собаки, что телегу облаивают. Пес лает — а телега едет. Вот кабы он с улыбочкой с нашим Олегом Николаевичем попрощался, да таким же макаром тихонько отсюда вышел — вот тогда бы страшно было. А этот, он как самовар — пыхтит, пыхтит, а что толку… Разве только что удар его хватит, но это вряд ли. Такие как он, по земле долго ходят, на беду хорошим людям.

— Да и как он нашего шефа закроет? — раздался голос Германа, который неслышно подошел к Колькиному столу. — Кабы этот барбос по внутренней службе шел, ну или хотя бы по налоговой линии — тогда ладно. А армейские нам по барабану.

— Я за Олега Николаевича волнуюсь, — пробурчал Колька — Не за себя.

— Ну, полагаю, что он свои проблемы решит сам, — заметил Герман. — А ты, мой юный друг, собирайся, хорош тебе архивную пыль глотать да нормативку изучать. Нынче тебе при моей особе в качестве верного оруженосца состоять. Ох и хлебнешь ты сегодня со мной вольного воздуха практических занятий! И место-то нам какое нынче для выезда перепало, а?

— Какое? — Колька от любопытства аж глаза выпучил.

— У, брат! — Герман зажмурился, вроде как от удовольствия. — Мы едем в «Склиф»!

— Батюшки-святы! — всплеснул руками Тит Титыч. — Никак, опять масоны?

— Какие масоны, Титыч? — хохотнул Герман — Откуда им взяться? Серьезные «вольные каменщики» вымерли уже давным-давно, как мамонты. А те, которые остались, это не масоны, а так… Они что-то вроде геральдических контор, которые за небольшую денежку тебя хоть князем, хоть герцогом сделают. Шапито, одним словом.

Колька не стал дослушивать диалог оперативника и призрака, метнулся за курткой и шапкой, сунул ноги в сапоги, лязгнув дверцей сейфа, достал из него пистолет и запасную обойму (в очередной раз подивившись простоте местных нравов. Впрочем, он уже начал понимать, что в этом доме пропасть просто так ничего никуда не может) и встал у входной двери, ожидая Германа.

— Так что, Титыч, бросай ты свои давно устаревшие воззрения, — назидательно закончил свою тираду оперативник. — Нет никаких масонов в наше время.

— Не говори «гоп», — посоветовал ему старик и истаял в воздухе.

— Не переубедишь его, — махнул рукой Герман. — Они тогда, в девятнадцатом веке, знали только трех основных врагов — масонов, Кадудаля да киевских ведьм. Золотые времена, обзавидоваться можно…

Колька был не в курсе, кто такой Кадудаль, чем именно прославились киевские ведьмы, да и про масонов он тоже мало чего знал, но послушно покивал головой.

— А там, куда мы едем, чего случилось-то? — спросил Колька у Германа, когда они залезли в микроавтобус, причем оперативник, как обычно, сел за руль.

— Народ там помирать начал. — Герман уселся поудобнее, приоткрыл окошко, вдохнул стылого февральского воздуха, закурил, и только после этого завел машину. — За полторы недели восемь человек, все от сердца и чуть ли не в одной палате. Отдельно отмечу — абсолютно самостоятельно богу душу отдали, без хирургического вмешательства.

— Так место такое, — удивился Колька. — Это же больница, вот народ и мрет.

— Есть такое. — Оперативник вырулил со двора в переулок, а после на Сретенку. — Но когда эти смерти идут серией, да еще и с одинаковыми признаками — это, знаешь ли, заставляет задуматься, и не только о вечном. И потом — нам сказали отработать, мы взяли под козырек.

— Их кто-то убивает? — у Кольки загорелись глаза.

— Не факт, но когда речь идет о больнице с таким богатым багажом прошлого, как у «Склифа», то все надо десять раз проверить. — Герман резко тормознул и ударил по сигналке руля. — Вот же, блин, как людям жить-то не хочется!

Колька поднялся с пола машины, на который его сбросило экстренное торможение, потер лоб, которым обо что-то приложился, с долей уважения проводил глазами отважную старушку, из-за которой чуть авария не случилась и которая еще погрозила Герману кулаком, а после поинтересовался:

— А чего мы пешком не пошли? Здесь дороги на десять минут.

— Если есть транспорт — надо его использовать, — назидательно сказал Герман. — Ибо нефиг ему просто так стоять на месте.

Колька промолчал, хотя по его глубокому мнению на своих двоих все равно быстрее бы вышло.

— Вот, Николай. — Приткнув микроавтобус в переулке, Герман подвел Кольку к главному входу больницы. — Это, собственно, и есть «Склиф», место легендарное и достославное. Историческая достопримечательность города, между прочим.

— Да я тут был. — Колька шмыгнул носом. — У нас здесь по судебной медицине…

— А, ну да. — Герман двинулся к входу. — Я и забыл совсем, что сюда курсантов водят на практикум. И как, сильно тебя забирало в морге по первости?

Колька промолчал, поскольку хвастаться было особо нечем. Тогда, в прозекторской, пропахшей формалином и еще невесть чем, он чуть не сомлел. Впрочем, из его группы только двое держались бодрячком в данном невеселом месте, но это была пара курсантов, которые до учебы успели послужить в «горячих точках», и их напугать или удивить чем-либо было крайне затруднительно. Надо отдельно отметить, что они вообще существовали наособицу от группы, ни с кем не сходясь и особо не рассказывая, где были и что видели. Даже после получения дипломов не пошли с курсом выпивать в ресторан, как-то незаметно исчезнув из зала, где происходила церемония.

Колька помотал головой — было-то все это вроде как вчера, а уже столько времени прошло. Вот так и старость нагрянет — не заметишь…

— Да, брат. — Герман остановился у колоннады и толкнул задумавшегося юношу в бок. — Вот про это Титыч речи свои и вел.

Оперативник ткнул пальцем вверх, Колька задрал голову и увидел исключительно красивую лепнину на фронтоне здания — какую-то золотую штуку и множество линий, расходящихся от нее в разные стороны.

— Здорово, — шмыгнул он носом. — А что это за красота такая, и при чем тут Титыч?

— Матчасть учить надо, стажер, — отметил Герман и добавил в голос менторских ноток. — Это не просто так красота, это самые что ни на есть настоящие масонские знаки, которые свидетельствуют о том, что данный дом есть приют для «вольных каменщиков». Ты, ленивый и нерадивый отрок, сейчас лицезришь всевидящее око Великого Архитектора Вселенной, оно же «лучезарная дельта», а также лучи, исходящие от него, что есть вечное сияние мудрости. Проникся хоть?

Колька еще раз глянул на лепнину, пожал плечами и честно сказал:

— Холодно. Особо не проникнешься.

— Твоя правда, — согласился Герман. — Пошли внутрь, перед встречей с лекарем кофейку хлобыстнем. А по масонским местам я тебя весной покатаю. «Склиф» — это так, семечки. Вот в некрополе Донского монастыря есть на что глянуть. Дом Пашкова, опять же…

— А масоны — они есть? — чуть позже спросил Колька у оперативника, который с явным удовольствием держал горячий стаканчик с капучино и, блаженно улыбаясь, отхлёбывал из него сладкую жижу. — Ну на самом деле, прямо сейчас?

— Вот прямо сейчас? — в своей обычной полуироничной манере ответил вопросом на вопрос Герман. — Здесь?

— В принципе, — не стал обижаться на него Колька.

Он вообще был очень терпеливым парнем, его трудно было вывести из себя. Из-за этого его даже как-то раз девушка бросила, сообщив напоследок: «Да ты как рыба снулая, с тобой не крикнешь, не поскандалишь, душу не отведешь. Неживой ты».

— Пес их знает, — уже серьезнее ответил ему Герман. — Я не встречал. Да и не шкодили они по нашему профилю никогда. На моей памяти — точно. У них другие цели всегда были и другие методы, не имеющие отношения к тому, что мы делаем. Так оно с самого начала повелось, я читал. Это потом про них всяких сказок напридумывали, про жертвоприношения, про поклонение рогатому. А на деле не было. Я полагаю, что это романисты подобных россказней накрутили. Да и Брюс вроде тоже к ним отношение имел, так что…

Колька не в первый раз заметил, что работники отдела без особой нужны не упоминают имени извечного врага Бога, пользуясь синонимами. Видимо в этом был некий смысл, по крайней мере, он себе это на заметку давно взял и перестал чертыхаться.

— Было вкусно, но мало. — Герман, как баскетболист, навесом, отправил коричневый стаканчик в мусорное ведро и хлопнул в ладоши. — Ну что, мой верный Санчо, пошли, узнаем, что тут происходит, отчего тут люди не выздоравливают, а, наоборот, отбывают в Великое Ничто?

Колька хотел было снова упомянуть о том, что тут и место такое, которое для подобных вещей предназначено, но промолчал.

Герман подошел к стойке регистратуры, за которой находилась миловидная женщина средних лет с бейджиком «М.А.Беляева, регистратор», и, лучезарно улыбнувшись, обратился к ней:

— Скажите, милая М. А. Беляева, вам сегодня уже сообщали, что вы прекрасны, как утренняя заря, и что вы одной улыбкой в состоянии оживить унылую и темную чащу любой заблудшей души?

— Четырнадцать раз, — безразлично и без улыбки ответила сотрудница больницы. — Причем два из них на иностранных языках — один раз на таджикском, другой — на узбекском.

— Печаль-досада, — погрустнел оперативник. — Вот так удальцы из очень Средней Азии и утаскивают в свои кишлаки самое большое достояние нашей необъятной Родины, а мы потом локти себе грызем.

— А вы нанесите ответный удар. — Похоже, что у работницы регистратуры были ответы на все вопросы. — У нас в инфекционном шесть жительниц Узбекистана лежат, из них четверо незамужних. Проявите смекалку и настойчивость, вот и получится по-честному.

— О как, — озадачился Герман. — Так там, поди, какая экзотическая хворь, с азиатским акцентом?

— Не-не-не. — Регистраторша наконец улыбнулась. — Ничего особенного, подозрение на дизентерию. Так что смело можете ухаживать. А если что — туалетов у нас много.

— И все-таки воздержусь. — Герман вздохнул. — Я лучше останусь робко влюбленным в вас, буду приходить сюда время от времени, прятаться за автомат с кофе, смотреть, вздыхать и безнадежно страдать.

— Вольному воля, — величественно разрешила женщина. — Это все? Если да — то вон упомянутый вами автомат, в добрый путь.

Герман, по мнению Кольки, вроде как даже растерялся — видно, не привык к таким отказам. Парень даже порадовался — а вот не все коту масленица, есть на тебя угомон.

— Как же вы жестоки, — покачал головой оперативник и схватился за грудь. — Ох! Ой! Кажись, на осколки вы сердечко мое разнесли!

— Молодой человек. — Старушка, уже с минуту стоявшая за Германом, постучала ему по спине пальцем. — Ну не выходит у вас, неинтересны вы девушке. Не задерживайте очередь.

— Мать, ты не права. — Герман повернулся к бабушке. — Настойчивость и напор — и она будет моей.

— Это вы сейчас мне содержание уголовного кодекса зачитали? — взглянула на Германа поверх очков старушка. — Имейте в виду, перечисленные вами методы значатся в статье «Изнасилование». Там очень хорошо все описано, и про настойчивость, и про напор.

— Герман, заканчивай. — Колька решил вмешаться в шоу оперативника, на которое уже начали обращать внимание окружающие. — У нас дело есть.

— Увы и ах, мой юный ученик прав. — Герман снова повернулся к хозяйке регистрационной стойки. — Но сердце мое все равно разбито, а потому мне надо срочно поговорить со специалистом из кардиологии. С самым главным.

— Мужчина, у меня есть большое желание познакомить вас не с кардиологом, а с представителем охраны. — Глаза женщины стали строже.

— И все-таки я настаиваю. — Герман тоже немного изменил тон и предъявил регистраторше свое удостоверение. — Причем желательно его позвать сюда прямо сейчас.

— Так бы и говорили. — Наконец-то в голосе сотрудницы больницы появились эмоции, в данном случае — возмущение. — А то морочат голову…

Она набрала номер на телефоне, что-то сказала в трубку, и сообщила:

— Ожидайте вон там, за вами придут.

— Надеюсь, это будет не женщина в белом. — Герман изобразил сценку «снимание шляпы» и, отходя от стойки, печально произнес: — Прощайте, прекрасная надменность.

— Слабак! — махнула рукой старушка, без уважения глядя на Германа. — Вырождается мужик в России.

— Ничего и не слабак, — ворчал Герман, садясь на банкетку. — Никуда она не денется!

Колька ухмыльнулся, но в душе не верил, что ушлому оперу здесь что-то обломится. Уж очень непреклонная была М. А. Беляева. И красивая.

Минут через десять к заскучавшей было парочке — больница, как ни крути, не лучшее место для времяпровождения — подошел мужчина в зеленом халате.

— Вы из следственных органов? — спросил он, глядя на Германа, видно, сразу понял, кто тут главный. — Нам позвонили из регистратуры, сказали, что хотят видеть представителя от кардиологии.

— Совершенно верно. — Герман встал и, достав из кармана удостоверение, показал его мужчине. — Капитан Стернин, это лейтенант Нифонтов, мой помощник. А вы, видимо, заведующий данным отделением?

— Ну мне до заведующего еще далеко, — улыбнулся врач. — Я старший ординатор, зовут меня Сергей Степанович Молчанов, можно просто Сергей. Задавайте ваши вопросы.

— Да вопрос один. — Герман пытливо уставился на Сергея. — С чего это столько народу прописку земную на небесную сменило?

— А с чего туда за время существования земной тверди столько народу отправилось? — развел руками врач. — Простите за банальность, но человек смертен. Не мной это придумано и не мной сказано, но все обстоит именно так.

— Но, чтобы вот так живенько, простите за каламбур, чтобы восемь человек, один за другим? — гнул свою линию Герман.

— Всякое бывает, — спокойно ответил ему врач. — Все умершие были людьми немолодыми, почти у всех был атеросклероз с преимущественным поражением коронарных артерий сердца, на разных стадиях, но…

— Вскрыли всех? — деловито поинтересовался оперативник.

— Разумеется, — кивнул Сергей. — Диагноз один и тот же — спазм пораженных склеротическим процессом коронарных артерий.

— Понятно. — Герман потер подбородок, видно он из слов врача, в отличие от Кольки что-то понял. — То есть — естественные причины?

Врач развел руками, как бы говоря — вам виднее, что мог, то сказал.

— А вот вы сказали, что почти у всех был этот, как его… — Колька посопел, вспоминая слово. — Атеросклероз. А у остальных?

— У двоих была гипертония, — пояснил врач. — По сути, это не то чтобы одно и то же, но эти два заболевания часто сочетаются друг с другом.

— Скажите, а смерти, часом, не были, как бы так сказать… — Герман щелкнул пальцами. — Схожи? Время суток, конкретные часы, выражение лица покойных, как бы дико это ни звучало?

Врач задумался.

— По времени — все смерти произошли в ночные смены, — наконец ответил он. — Что до того, в каком часу они были — это мне неизвестно. На аппаратах из умерших никто не сидел, так что обнаруживалось это, как правило, не сразу. Впрочем, если надо, можем поднять истории, в акте вскрытия должно быть предположительное время смерти. А по поводу выражения лица… Не знаю, специально не смотрел и не запоминал. Впрочем… Вы знаете, помню двоих. Их лица были какие-то… Счастливые, что ли?

— Стало быть — ночью, — протянул Герман. — Понятно. Ну что, друг мой Колька, пошли, поглядим на палаты? А вы, док, дайте команду, чтобы все истории покойных подняли, мне интересно время смерти каждого из них.

Колька понял, что Германа что-то насторожило и что по-быстрому они отсюда уже не уйдут.

— Халаты только наденьте и бахилы, — немного равнодушно сказал кардиолог. — Порядок есть порядок.

Судя по всему, визиты милиции были не редкостью, да оно и понятно — экстренная медицина потому и является экстренной, сюда всех болящих везут, в том числе и криминальных.

Герман посновал по этажу, где находилась кардиология, посмотрел палаты, пожелал всем скорого выздоровления, пообщался с больными, почесал затылок, после посадил Кольку в коридоре, предварительно выдав ему шоколадную конфету «Маска», которая, судя по замусоленному фантику, у него в кармане со времен царя Гороха лежала, и отправился калякать с медсестрами.

Не было его долго, часа полтора, Колька уже конфету съел, аккумулятор телефона посадил, играя в слот-машину, и теперь с завистью принюхивался к ароматам еды — наступило время ужина, и самоходки с огромными кастрюлями и чайниками загромыхали по коридорам.

— Что, заскучал? — рядом с Колькой плюхнулся довольный Герман. — Ну, Федул, чего губы надул? Обиделся, что я тебя с собой не взял?

— Ничего я не обиделся, — как можно нейтральнее ответил Колька. — Не взял — стало быть, так надо. Для дела.

— Оби-и-иделся! — с уверенностью чуть ли не пропел Герман и приобнял Кольку за плечи. — Оно и понятно, обидно, но вот какая штука, приятель — не нужен ты мне там был. Лишним бы ты оказался.

— Ты чего, кого из сестричек там уже того? — выпучил глаза Колька. — Офигеть!

— Ну было бы неплохо, кабы было по-твоему, — потупился Герман. — Но нет. Просто то, что я у них узнал, они бы при третьем лице мне не сказали, понимаешь? Еле раскрутил, клянусь мамой.

— Слушай, я уже ничего не понимаю, — признался ему Колька. — Запутал ты меня.

— А вот это плохо. — Герман повел носом. — О, рыба с пюрешкой, а может, даже и с огурчиком соленым. Это хорошо. О чем я? А, да. Ты оперативник, а значит, должен думать быстро и факты связывать воедино. Установочной информации у тебя море, вот сиди и думай, о чем я там сестричек расспрашивал. А я пойду.

— Куда? — страдальчески сморщился Колька.

— Туда, — ткнул пальцем налево Герман. — Об ужине для нас договорюсь. Мы, Николя, нынче здесь с тобой ночуем. Не знаю, как у тебя, а у меня кишка кишке стучит по башке.

Только полы халата мелькнули. Был Герман — и нет его.

Сестрички оказались вполне симпатичные и добрые. Получив от своего начальства подтверждение того, что оперативники заночуют на этаже, они отвели их на кухню, где выдали по тарелке вожделенного пюре с жареным хеком и чайник с чаем.

— Не люблю больницы, — потянулся Колька к чайнику, чтобы наполнить кружку еще раз. — Но чаёк тут вкусный.

— Хорош, — хлопнул его по руке Герман. — Одну выпил — и шабаш. Мы тут не для разнообразия ночевать будем, а по делу, стало быть, нечего водой наливаться под горлышко. Тебе приспичит в туалет бежать в самый неподходящий момент, поверь мне. Лучше скажи — ты понял, о чем я говорил с сестрами?

— Версии есть, но они все бредовые, — признался Колька.

— Хорошо. — Герман смаковал парующий напиток. — Вот скажи мне, приятель — в чем таком не захочет признаваться местная работница, учитывая специфику этого учреждения? Поверь, младший медперсонал абы чем не проймешь, они все видели и все знают, тем более работая здесь.

— В связи с пациентом? — предположил Колька. — Ну ты понял, о чем я.

— Кто о чем! — поднял глаза к потолку Герман. — Нет. Это не приветствуется, но и не запрещается, особенно если не на рабочем месте, не в рабочее время и не за денежку. Да и вообще — у медиков мораль немного другая, понимаешь? У тебя не было медичек?

— Нет. — У Кольки и не медичек было немного, чего греха таить.

— Вот оно и видно. — Герман осушил кружку, с печалью посмотрел на чайник и вздохнул. — Запомни, юноша, одно из самых страшных прегрешений младшего медперсонала — сон на рабочем месте. А особенно это касается дежурных. Уснул, не услышал «пи-пи-пи» какого-нибудь прибора — и все. Статья, причем не в трудовой книжке.

— А они уснули, — понял Колька.

— Да, — подтвердил его слова Герман. — Причем каждая из них. Причем приблизительно в один и тот же отрезок времени. Понимаешь?

— Вряд ли это совпадение, — заключил Колька.

— Скажу тебе больше — это вообще ни разу ни совпадение. Ответь мне — почему?

— Время смерти! — не сразу, но дошло до Кольки. — То, что в заключении экспертизы!

— Молодец, так оно и есть. Третий час ночи. — Герман дурашливо погладил его по голове и протянул ему белую круглую таблетку. — Держи аскорбинку, мне ей весь карман набили.

Та сестра, что нынче дежурила, хотела устроить ребят в пустом боксе, но Герман воспротивился. Он засел в какой-то комнате, заставленной шкафами с лекарствами, но зато со стеклянной дверью, за которой было видно и коридор, и пост дежурной.

— Отличная позиция, — пропыхтел оперативник, двигая шкаф, за которым он собирался усесться. — Нам видно всё, нас не видно никому. В туалет сходил?

— Сходил. — Колька чувствовал себя несмышленышем. — Понятное дело.

— Вот и ладно. — Герман повозился на полу за шкафом и вздохнул. — Да ты не переживай так. Думаешь, со мной или Пашкой по-другому нянчились? Да точно также Загорянский, светлая ему память, гонял, и точно так же опекал. Если, не приведи Господи, я окажусь прав и придет тот, о ком я думаю, то шатание по коридорам может стать для тебя последней прогулкой в твоей юной жизни.

— А кто придет? — Колька вытянул ноги. — О ком ты думаешь?

— Когда придет, тогда и скажу, — Герман хмыкнул. — Нечего на тебя раньше времени жуть нагонять. Я надеюсь на то, что это вполне себе слабенькая нежить. Главное, когда начнется — следи за стеной, что напротив нас. Кто бы это ни был, тень он отбрасывает.

— Так вроде вампиры во всех фильмах… — возразил ему юноша, но оперативник только хмыкнул, давая понять, что кинематографическая информация — это даже не смешно.

И потянулось время. В коридоре потушили свет, угомонились больные, где-то раздался лютый храп. Колька начал моргать чаще обычного — его потянуло в сон.

— Колюня, — послышался голос Германа. — Держи-ка, а то уснешь.

Темная фигура приблизилась к юноше и вложила ему в руку горошину.

— Это чего? — спросил Колька.

— Витаминка! — прошипел Герман. — В рот кидай и не вздумай жевать, сразу глотай!

Колька забросил горошину в рот, почувствовал горечь и привкус хины.

— Это стимулятор. Нашей Вики творчество, между прочим, — пояснил через минуту Герман. — Теперь часов пять как батарейка будешь. А из чего она их делает — пес его знает, да мне и неинтересно. Есть вещи, которые лучше не знать.

В голове у Кольки разом прояснилось, сон как рукой сняло.

— Мощная штука, — шепнул он Герману. — Если на поток поставить — озолотиться можно.

Герман молчал.

— Я говорю… — снова начал Колька, но его напарник еле слышно сказал:

— Цыц! Сестра уснула! Смотри!

Колька высунул голову из-за шкафа и увидел, что дежурная и впрямь уткнулась лицом в стол. Она явно спала.

— Следи, — прошелестело из угла, где сидел Герман.

Колька уставился на стену напротив. Стена и стена, желтая, крашеная. Глаза начало слегка жечь, как будто в них мыло попало. И вот тут, моргнув в очередной раз, Колька увидел, как по стене проскользнула тень, длинная, темная, как будто высокого человека в шляпе.

— Там… — шепнул он, но Герман его перебил:

— Вижу, молодец. Все-таки это стриг, проще говоря — пожиратель душ. Беда.

В коридоре тихонько стукнула дверь, как видно, таинственный стриг вошел в палату.

— Так, слушай меня, малой. — Герман больше не шептал, но говорил негромко. — Стоишь за мной, вперед не лезешь, никакой самодеятельности.

— Ага. — Колька достал пистолет и щелкнул предохранителем.

— Убери! — Герман даже как-то возмутился. — Ты идиот? Что ты с ним носишься вечно, как дурень с деревянным яйцом? Там, в палате, люди! А если пуля от стены срикошетит? Да и что стригу твои пули? Кабы еще серебряные, а так…

— Как же тогда? — растерялся Колька.

— Как, как. — Герман скинул халат, пиджак и остался в одной рубашке. Слева у него под мышкой висел пистолет, справа оказались ножны, из которых он извлек тускло блестящий длинный нож. — Каком кверху. Не волнуйся, все будет хорошо. Или не будет. Пошли скорей, пока та тварь еще одного бедолагу к праотцам не отправила.

Оперативник неслышно скользнул к двери, Колька последовал за ним.

У двери палаты Герман еще раз показал, теперь уже знаками, что Колька не должен ему мешать, и рывком открыл дверь.

Над койкой одного из больных склонилась высоченная фигура в черном плаще и шляпе, и как будто что-то ему шептала.

— Оставь его, тварь! — рыкнул Герман, одним прыжком приближаясь к человеку в черном.

Звук, который раздался в ответ, никак нельзя было спутать с людской речью. Это было что угодно, только не речь.

Стриг распрямился, и Колька увидел то, что было у него под шляпой. Тусклых отблесков света из коридора было достаточно, чтобы разглядеть два круглых черных глаза без зрачков, отсутствие носа, бледную кожу и хоботок, находящийся там, где у человека обычно бывает рот.

— Твою мать! — вырвалось у него, и, забыв все, что говорил Герман, он стал скрести рукой по кобуре, пытаясь вытащить пистолет. Рефлекс, что поделаешь.

Сам же Герман, ловко, как будто танцуя, подобрался к стригу вплотную. В руке у него серебряно посверкивал нож.

Тварь снова издала жуткий звук и взмахнула рукой, причем рукав того, что Колька считал пальто, стал больше напоминать саван.

Герман увернулся и в ответ очень умело рубанул лезвием ножа по руке стрига. Вспышка на секунду ослепила Кольку, когда же он проморгался, черный силуэт был рядом с ним.

Глаза юноши скрестились с глазами твари, и время для Кольки остановилось.

— Присел! — голос Германа вырвал его из запределья черных глаз, тело автоматически выполнило команду, раздался противный скрежет по дереву, а после новая вспышка снова на мгновение лишила его зрения.

— Чтоб тебе! — Герман вырвал нож, застрявший в дверном косяке, и глянул на Кольку. — Ты как?

— Ух! — Колька потер глаза. — А где этот?

— Бежит отсюда быстро-быстро, и мы поспешаем за ним! Я его зацепил, так что есть шанс, — Герман распахнул дверь и припустил по коридору.

Выбегая в дверь, Колька заметил, что рядом с местом, куда воткнулся нож, еще есть четыре глубоких запила, как будто кто-то по дереву когтями ударил. Гадать, кто именно, не приходилось. «Блин, если бы не Герман, он бы мне горло разорвал», — подумал юноша, следуя за оперативником, и зачем-то на бегу пощупал свою шею.

Германа он догнал уже у выхода на пожарную лестницу. Тот сидел на корточках и нюхал свои пальцы.

— Ты чего? — Колька уставился на товарища.

— Ихор, — коротко пояснил ему Герман, показывая на темную лужицу на полу. — Точно зацепил я его, теперь мы ту норку, через которую он сюда лазит, наверняка найдем.

И впрямь — тварь метила свой путь темными, вонючими пятнами того, что заменяло ей кровь.

Оперативники проскочили лестницы пожарного выхода, после прошли какими-то пустынными коридорами, и в результате оказались в некоем подобии подвала, в дверь которого, похоже, и скользнул стриг.

— Ну да. — Герман распахнул дверь, повертел головой, осторожно пошарил рукой по стене и щелкнул выключателем. Тусклая лампочка озарила просторное помещение, заваленное разным хламом. — Сверху все как в третьем тысячелетии, ну а тут все как было, так и осталось. Так, дружище, идешь за мной, страхуешь спину.

— Есть. — Кольке было страшно и почему-то не слишком за это стыдно.

По шажочку оперативники продвигались вглубь, пока Герман не сказал:

— Все, отбой.

Сначала Колька не понял, в чем дело, но тут Герман показал ему на кругляш канализационного люка, вделанного в пол, вокруг него все было заляпано черными пятнами ихора, крышка лежала неровно, из колодца доносился звук воды.

— Я все гадал — откуда же он приходит? — сказал Герман, подцепил увесистую крышку люка, и, утробно ухнув, закрыл ей черный зев лаза. — Потому и сомневался, что это именно стриг, думал, может, какой кровосос повадился сюда ходить. Ты понимаешь, Николай, стриги в помещениях не живут, их среда обитания — тоннели. А оно вот что, тут выход в канализацию есть.

— Туда полезем? — Колька ткнул стволом пистолета, который он держал в руках, в пол.

— Да убери ты его наконец! — рассердился Герман. — Говоришь ему, говоришь, все как об стенку горох. Куда «туда»? Он нас там на фарш будет резать, причем медленно и с удовольствием. Ты не гляди, что раненый, это же его родная стихия. Может, если бы всем отделом, да и то не факт…

— Так ведь он опять начнет убивать. — Колька махнул пистолетом, поймал взгляд Германа и убрал его в кобуру.

— Не-а, не начнет. — Герман присел на обломок стола. — Стриги очень трусливы и отчаянно дерутся только тогда, когда им совсем край. Так что он теперь не то что сюда, он вообще наверх еще лет двадцать не сунется, поверь мне. А когда этот срок пройдет, пускай у тех, кто за нами в отдел придет, штаны преют. Хотя не завидую я диггерам, которые ему в тоннелях могут попасться, не завидую. Стриги еще и жутко мстительны, так что умирать эти бедолаги страшно будут. Но им сто раз было говорено — не лазьте по колодцам.

— Слушай, а стриги кто такие вообще? — задал Колька вопрос, который вертелся в его голове с того момента, как он эту тварь увидел.

— Колюня, учи матчасть, — без шуток сказал Герман. — Ровнин тебя в любой момент может дернуть к себе и экзамен устроить, имей в виду.

— Опа, а мне про это и не говорили, — опечалился Колька.

— Понятное дело. — Герман встал на ноги. — Это же для тебя должен быть сюрприз! Давай-ка на всякий случай завалим этот люк, от греха. Мало ли…

Пока оперативники таскали разный хлам, что потяжелее, Герман объяснил Кольке, что стриги — это нежить из условно бессмертных. Когда-то стриг был человеком, но непростым, а промышляющим колдовством, причем самым черным, с жертвоприношениями. Вот и нет ему посмертия, а есть только тьма да тоннели подземные, такая у него судьба. Те тоннели из него все человечье за века вытянули, оставили лишь злобу, голод да муку. И еще душа его рвется на волю, оттого боли он испытывает невозможные, и чтобы свою душу усыпить, ему надо чужие присваивать, причем чем больше — тем лучше, вот за тем он в больницу и шастал. Один раз выгорело, понял он, что его не ищут, и пошел вразнос. Усыпит весь этаж, есть у него такое умение, выберет самого слабого из больных, кто на пороге смерти стоит уже, и душу его вытянет.

Конец ознакомительного фрагмента.