Ты, уставший ненавидеть

Андрей Валентинов, 1997

37-й год, Москва. Тайные и явные правители страны продолжают свой эксперимент. Аресты, «чистки», расправы идут с небывалым прежде размахом. Сотрудников вездесущего НКВД интересует все – и действия таинственной контрреволюционной группы «Вандея», и древние заклинания крохотного народа, укрывшегося от репрессий в уральских лесах. Сумеют ли герои романа противостоять силам Зла, чьи замыслы неведомы никому?

Око Силы. Вторая трилогия

1937–1938 годы

Книга четвертая

Теплым сентябрьским днем на коктебельском пляже, как раз напротив знаменитого дома Волошина, два гражданина принимали солнечные ванны. Накануне шел дождь, и это распугало отдыхающих — почти никто не пришел на берег насладиться прелестями «бархатного» сезона. Лишь неподалеку от пустынного в этот час пирса какие-то дамы играли огромным надувным мячом да несколько чудаков из съехавшихся Коктебель литераторов восседали в шезлонгах, лениво поглядывая на черную глыбу Карадага. Итак, вокруг никого не было, и эти двое могли без всяких помех с удобством расположиться на большой подстилке под лучами крымского солнца. Точнее, на подстилке сидел один — высокий, необыкновенно тощий мужчина лет пятидесяти, совершенный альбинос, скрывавшийся от солнца под большой белой панамой, накинув для верности на плечи махровое полотенце. Второй, среднего роста крепыш, сидел прямо на гальке, подставляя горячим лучам загорелые почти дочерна плечи. Альбинос дымил «Казбеком», его молодой спутник, похоже, напротив, не переносил табачного дыма, стараясь отодвинуться подальше от медленно поднимавшихся в безоблачное небо сизых никотиновых колец.

Они беседовали. Тот, что постарше, говорил быстро, горячо, сосед же его отвечал не торопясь, взвешивая слова и делая перед каждой репликой паузу. Будь рядом кто-либо посторонний, он неизбежно обратил бы внимание некую странность. Крепыш, явный славянин с сильными, немного грубоватыми чертами широкого русского лица, отчего-то отзывался на имя Арвид. Альбинос, говоривший с заметным акцентом, да и по виду весьма напоминавший эстонца или финна, в свою очередь, не возражал, когда собеседник именовал его Василием Ксенофонтовичем. Впрочем, это была не единственная странность беседы, которую двое отдыхающих вели в погожий сентябрьский день года от Рождества Христова 1937-го, от начала же Великой Смуты, 20-го.

–…Вижу, Арвид, вам не нравится Коктебель!

Альбинос подкрепил свое умозаключение мощной затяжкой, на миг окутавшись целым облаком табачного дыма. Тот, кого называли Арвидом, медлил с ответом, лениво подбрасывая на ладони мелкие камешки.

— Уверен, вы предпочитаете Ниццу…

Сделав такой вывод, альбинос отчего-то дернулся, сбросив махровое полотенце на подстилку. Впрочем, он тут же поспешил восстановить порядок, водворив его на розовые, не принимавшие загара плечи.

— Ницца? — крепыш медленно поднял голову и оглядел окрестности так, словно видел их в первый раз. — В Ницце неплохо, Василий Ксенофонтович.

Он вновь замолчал, затем неожиданно добавил:

— Но здесь тоже хорошо.

Альбинос вновь дернулся, поддержал спадавшее с плеч полотенце и тщательно загасил окурок.

— А мне показалось, что вам здесь скучно. Вы даже на Карадаг не смотрите.

— Я туда смотрю, — Арвид повел крепким подбородком в сторону противоположного конца бухты, где тянулась цепь невысоких гор, закрывавшая вид на близкую Феодосию. Василий Ксенофонтович поглядел в указанном направлении и пожал плечами, вновь чуть было не лишившись полотенца:

— Ну, я вас не понимаю! По сравнению с Карадагом…

— По-моему, это очевидно, — на этот раз крепыш не замедлил с ответом. — Карадаг, он слишком… лакированный. А там, в этих серых холмах, что-то есть. Тускула…

Странное слово прервало на минуту беззаботный разговор. Альбинос покачал головой и ответил совсем другим тоном — серьезным, даже суровым:

— Да, похоже. Во всяком случае, если верить фотографиям. Только там холмы черные.

— Черные…

Арвид еще раз взглянул на далекие горы, и по его бесстрастному лицу скользнула легкая, еле заметная усмешка. Его собеседник тоже усмехнулся, но уже широко и беззаботно.

— И все-таки вы не правы. Карадаг — не лакированная картинка. Недаром гражданин Волошин не мог без него жить. А у покойного, я вам скажу, было чутье!..

Арвид наконец соизволил бросить беглый взгляд на Черную гору.

— Может быть… Вы с ним, с Волошиным, здесь познакомились?

Василий Ксенофонтович охотно кивнул и вновь улыбнулся, словно это воспоминание доставило ему явное удовольствие.

— Как раз десять лет назад. Я пришел к нему с тетрадкой стихов. Так сказать, к мэтру.

— Сами писали?

Вопрос, явно не очень почтительный, заставил альбиноса возмущенно взмахнуть рукой, но тон, которым он отреагировал, был совсем иным — спокойным и наставительным:

— Естественно, сам… Арвид, дорогой, такие, как Волошин — это вам не одуревшие от ненависти беглые врангелевцы. Поймите, это был интеллектуал, умница, с такими можно работать только в полную силу! Я писал эти стихи два месяца. Он же должен был мне поверить. Такие мастера чувствуют неискренность за версту!

— Тогда не понимаю, — крепыш чуть дернул щекой и недобро сощурился. — Чтоб Волошин вам поверил, вы должны были оплакивать матушку-России и ругать большевиков…

— Да нет же!

Василий Ксенофонтович даже привстал. От волнения акцент в его речи стал более заметен, и даже вновь упавшее с плеч полотенце оставило альбиноса равнодушным:

— Если бы я, дорогой Арвид, написал нечто подобное, он бы понял, что я лгу. Я писал о том, во что верил…

— О мировой коммуне? О Красной Армии?

— Да! Таким, как он, важно не содержание, а искренность, поймите!.. Арвид, там, где вы бываете, вам придется беседовать с такими, как Волошин. Не ошибитесь! Их не провести, это вам не генерал Тургул и не атаман Семенов. Волошину понравились мои стихи, он даже предложил кое-что отправить в какой-то журнал…

— Но это не входило в план операции, — вновь криво усмехнулся крепыш.

–…Да, это не входило в план операции. Но главное — он мне поверил. А дальше все было достаточно просто.

— Почему же его не взяли?

— Из оперативных соображений, — Василий Ксенофонтович наконец-то вспомнил об упавшем полотенце и заботливо водрузил его на место:

— Сам он был уже не опасен. А вот вокруг него увивались некоторые весьма любопытные личности. Впрочем, проживи Волошин еще годик, ему бы вспомнили кое-что. Хотя бы стихи о крымской чистке.

Усмешка исчезла с лица Арвида, губы сжались в узкую полоску.

— Да, помню… Но ведь он писал правду? Ведь это было?

— Было… — ответ прозвучал глухо, словно отдаленное эхо.

— Говорят, тогда погибло больше сотни тысяч… Или это было нужно революции?

— Это было нужно революции… — вновь отозвалось эхо.

Разговор опять прервался. Арвид по-прежнему смотрел на пологие склоны серых холмов. Василий Ксенофонтович курил, то и дело бросая на своего молодого собеседника короткий внимательный взгляд.

— Как вам японцы?

Вопрос прозвучал неожиданно, но крепыш даже не стал отвечать, ограничившись легким движением плеч.

— Но все-таки… — альбинос не отставал и даже подсел поближе. — Какие-нибудь сложности? Неувязки?

— Нет…

— Значит, мы вас готовили правильно, — Василий Ксенофонтович оживился и даже потер ладони. — Не зря я вас заставлял писать хокку! Не разучились?

И вновь ответа не последовало. Альбинос хмыкнул:

— Ну-ка, прошу вас, Арвид. Тряхните стариной!..

— На какую тему? — вопрос прозвучал так, словно собеседнику предложили решить математическую задачу.

— О Карадаге, — альбинос вновь усмехнулся и поудобнее откинулся на покрывало.

Арвид неторопливо оглянулся, окинув спокойным взглядом громаду Черной горы, вновь отвернулся. Несколько секунд длилось молчание, наконец крепыш медленно проговорил, почти без всякого выражения, равнодушно:

Старый тигр застыл

Возле недвижной глади…

Очень хочется пить.

Альбинос даже зажмурился, словно услышанное доставило ему неизреченное удовольствие, но затем задумался.

— И все-таки японец никогда не написал бы так прямо — в лоб…

Он помолчал, затем с силой ткнул окурок в гальку:

— За стих — оценка «хорошо», за выдержку — «отлично» с плюсом. Можете задавать вопросы…

— Я?! — в голосе Арвида звучала легкая ирония. Его собеседник понял:

— Все-таки обиделись на руководство! Ладно, сформулирую сам… Почему меня, то есть вас, срывают с задания, когда вы уже на полпути к цели, вызывают в Столицу, три дня там маринуют, а затем, не сказав ни слова, привозят сюда. Так?

— Вроде. И можете добавить — даже не выслушав.

— Даже не выслушав, — альбинос кивнул. — И вам остается либо ждать ареста за неведомые грехи, либо считать, что начальство спятило… Или запаниковало, так?

Крепыш не ответил и даже не повернулся, но было ясно, что его спокойствие — напускное.

— Начальство не спятило, — продолжал альбинос, уже в манере собеседника — неторопливо, делая паузы между фразами. — Но вот по поводу паники… Ну, если не паники, то чего-то подобного… В Столицу вас вообще нельзя было вызывать. Вы пробыли там три дня — и, увы, вас там увидели те, кто не должен был. Пришлось везти вас сюда, в Коктебель, чтобы спокойно поговорить…

Василий Ксенофонтович вновь улыбнулся:

— Начну издалека. После того, как вы приехали из Японии и получили орден, в Столице случилось одно презабавное происшествие. Изучив ваш отчет, некто, назовем его товарищ Иванов…

При эти словах Арвид резко обернулся. Альбинос с удовлетворением хмыкнул и повторил:

— Да, товарищ Иванов… Так вот, он собрал у себя наших ведущих авиаконструкторов. И, представьте себе, отдал любопытный приказ. Знаете какой?

Крепыш не ответил, но с нескрываемым уже удивлением и даже волнением замер, ожидая продолжения.

— Товарищ Иванов приказал свернуть все, слышите, все работы ведущих КБ! И вместо плановой продукции сосредоточить силы на подготовке самолета нового типа. Догадываетесь, какого?

— «Накадзима»… — ответ прозвучал глухо и как-то хрипло.

— Да, «Накадзима». За документацию, привезенную вами, вы получили свой орден, а вот товарищам авиаконструкторам пришлось ломать головы. Представьте — у Поликарпова на выходе истребитель, у Петлякова — высотный бомбардировщик, а им велят делать нашу советскую «Накадзиму»… Ну вот, а сейчас другой сотрудник вернулся с задания, и пришлось собирать новое совещание. Только на этот раз свои планы придется менять не авиаконструкторам, а вам.

— Но… постойте! — крепыш настолько удивился, что его напускное спокойствие сгинуло без следа:

— Василий Ксенофонтович! Я же привез заключение экспертов. «Накадзима» — слабый самолет! Он может действовать только в условиях чистого неба. Любой нормальный истребитель…

— Я передам ваши соображения командованию.

Несмотря на строгий тон, это была, по всей вероятности, шутка, поскольку оба улыбались.

— Вот-с! Так что теперь ваша очередь.

— Я уже собирался ехать в Абердин.

— Знаю. Очень жаль, но придется отложить. И вот что…

Альбинос быстро оглянулся, словно кто-то незамеченный мог подобраться к ним, а затем заговорил очень быстро, шепотом, причем акцент его стал таким сильным, что распознать некоторые слова было почти невозможно:

— Арвид, дорогой! Вы давно не были дома. Сейчас трудная пора. Эта чистка должна спаять страну и армию перед тем, что нам предстоит. Но могут быть эксцессы… Поэтому — будьте осторожны! За ваших родственников не волнуйтесь — они защищены надежно…

— Да, спасибо… — Арвид потер подбородок, нахмурился. — Но… Василий Ксенофонтович! За родственников — спасибо, но у меня здесь есть друзья. Я не хотел бы… Дело в том, что они, как и я… С точки зрения наших коллег, они могут показаться… подозрительными…

Взгляд альбиноса внезапно стал жестким, даже акцент куда-то исчез:

— Товарищ майор! У сотрудника Иностранного отдела НКВД не может быть подозрительных знакомых. Повторите!

— Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности, — голос Арвида прозвучал глухо и безнадежно. — У сотрудника нашего отдела не может быть подозрительных знакомых.

— Вот так… — альбинос помолчал, а затем добавил совсем другим тоном:

— Вечером назовете мне фамилии. Если их возьмут, может быть, сумею что-нибудь сделать. Повторяю — может быть…

— Спасибо… — крепыш кивнул и отвернулся.

— А теперь, Арвид, слушайте внимательно!

Альбинос привстал и заговорил резко и четко, тщательно отделяя одну фразу от другой:

— Наши сотрудники в Париже и Харбине получили достоверные сведения, что на территории СССР действует нелегальная террористическая организация под названием «Вандея»…