Орфей и Ника

Андрей Валентинов, 1997

Москва, Китай, Тибет. Интриги НКВД и НКГБ. Таинственные научные эксперименты. Утомительные походы и отчаянные сражения. Чего же добиваются люди и нелюди, правящие огромной страной? Всемирной Революции или чего-то еще более ужасного? И найдутся ли силы, способные им противостоять?

Глава 2. Номер сорок третий

За эти месяцы Сергей успел привыкнуть к больничному быту. Весь январь он пролежал в госпитале, а затем каждые две недели приходилось являться на процедуры и анализы. Белые халаты успели надоесть, но майор понимал, что без этого не обойтись. Он болен, выбирать не из чего. Значит, еще одна больница…

Его отвезли туда этой же ночью. Осматривать не стали, переодели в новенький серый халат и поместили в небольшую палату на четвертом этаже. Спать не хотелось, и Сергей потратил остаток ночи для того, чтобы как следует осмотреться.

…Палата для двоих, но одна койка предусмотрительно вынесена. Микрофон где-нибудь за зеркалом. Стены недавно выкрашены, мебель — только что с фабрики, да и вся больница новенькая, словно с иголочки…

Майор уже знал, что находится в одном из самых лучших лечебных заведений Столицы. Больница находилась не в самом городе, а в нескольких километрах южнее. Из окна можно было разглядеть темные пятна рощиц, пересекаемые широкой, блестевшей в лунном свете, рекой. Небольшой балкон, куда вела дверь, решетки, запирающиеся на ночь… Решетки выглядели надежно, но Сергей, не удержавшись, проверил. Да, не открыть! Все, как ему и объяснили.

Под утро он все-таки уснул. Товарищ Иванов не ошибся, на рассвете Сергей чувствовал себя особенно слабым. В такое время лучше всего было спать. Странно, но за эти месяцы он еще ни разу не видел снов. Просто мрак, безымянная чернота…

День прошел скучно, хотя и оказался наполнен событиями. После обхода Сергея долго водили по кабинетам. Снова, как и в Ленинграде, бесконечные анализы, расспросы, сочувственные кивки. Товарищ Иванов обещал, что здесь ему смогут помочь, но в это верилось слабо. Правда, тут никто не удивлялся его болезни и не заводил речь и о мифической травме. Кажется, майор был здесь не первым с такой странной формой амнезии. Впрочем, суета не мешала думать. Он — не только больной. И даже не столько…

…В одной из палат, неподалеку от палаты Сергея, помещен особо опасный государственный преступник — умный, опасный, а главное, знающий некую тайну, представляющую огромный интерес для обороны страны. Вернее, знавший: несколько месяцев назад он потерял память…

Совпадение сразу же насторожило. Конечно, Сергей — майор НКГБ, а неизвестный сосед — зэк, доставленный сюда прямо из мест заключения, но ведь и сам Пустельга находится в розыске! Однако роли уже распределены: он — гончий пес, преступник — волк. Задание важное, срочное но, в общем, не особо сложное.

Трудности были чисто технические. Зэк знал, кто он такой, к тому же, палата, естественно, охранялась. Прямой допрос мог не дать результатов — преступник отказывался отвечать, ссылаясь на потерю памяти. Значит, следовало организовать встречу между двумя собратьями по несчастью. Помогли все те решетки: имея ключ от них, можно легко переходить с балкона на балкон. Несколько дней назад одна из медицинских сестер, якобы случайно, оставила связку ключей так, чтобы обитатель охраняемой палаты имел возможность ими завладеть. Сделано все было, конечно, по-дилетантски, но преступник не имел оперативного опыта, и все сработало с первого же раза. К тому же, ключи искали, медсестра со слезами ходила по палатам, охрана расспрашивала больных. Так что выглядело все вполне достоверно.

В первую ночь зэк выжидал, но уже на следующую вышел на балкон, начав свое первое путешествие. Бежать не пытался, зато обошел всех ближних и дальних соседей, пытаясь завязать знакомства. Так продолжалось три дня, а на четвертый в палату, находившуюся рядом с той, где обитал потерявший память, поместили нового больного — майора Сергея Павленко.

Итак, задание не из сложных, но что-то с самого начала не понравилось Сергею. И это «что-то» было очевидным. Преступник — такой же больной, как и он сам. Но майора ожидала благодарность, может, даже награда, а неизвестного зэка, в лучшем случае, пожизненное заключение в стенах больницы, а скорее всего — Колыма, где он быстро превратится в лагерную пыль. Конечно, он — опасный враг, но те, что искали пропавшего Пустельгу, тоже считали его врагом народа! А что будет дальше? Товарищ Иванов действует по приказу Сталина, а у Вождя могут быть свои соображения по поводу сохранения государственных тайн. То, что миндальничать с каким-то подозрительным майором, вдобавок живущим под чужой фамилией, не станут, Сергей не сомневался. Достаточно просто позвонить дежурному в Большом Доме и сообщить, где находится беглый враг народа Пустельга. Возможно, это произойдет не сейчас, а через месяц, в крайнем случае через год, если, конечно, странная болезнь не добьет его раньше. Итак, больной охотится за больным. Враг разоблачает врага…

Вечером, когда за рощами медленно гасли последние лучи солнца, Сергею стало легче. Темнота несла с собой бодрость, холод немного отпускал, и происходящее начинало казаться не таким безнадежным. Он выкрутится! Пса пускают за волком… А если пес и волк… Да, если пес и волк поищут себе более полезное занятие, чем рвать друг друга на чужую потеху?

Время тянулось медленно, но Пустельга не спешил. Это была удача: тихая ночь, темная комната, кровать — и много, очень много свободного времени. Очень кстати! Любое дело следовало тщательно продумать. Если верить собственной биографии, когда-то Сергей Пустельга был неплохим оперативником. Не пора ли применить навыки для личной пользы?..

…Легкий стук. Сергей быстро взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Начало второго… Началось!

Стучали в балконную дверь. Сквозь стекло можно было разглядеть чей-то темный силуэт. Стук повторился… Майор усмехнулся, вскочил и быстро подошел к двери. Неизвестный стоял на балконе, на нем был такой же серый халат, а на голове нечто, напоминающее берет. Разумно — апрельская ночь не баловала теплом.

— Гостей принимаете?

Голос показался приятным и даже веселым. Сергей кивнул и открыл дверь.

— Добрый вечер! — неизвестный вошел в комнату, быстро огляделся, протянул руку: — Позвольте отрекомендоваться: ваш сосед, палата номер 43. Чтобы короче — просто Сорок Третий.

— Сорок Первый, — принимая правила игры, представился майор, запоздало подумав о том, что его рукопожатие будет плохой рекомендацией. Однако Сорок Третий, казалось, не обратил внимания на то, что так смутило Прохора Карабаева. Рукопожатие было крепким, рука — теплой, даже горячей.

— Ну как, сидим? — Сорок Третий усмехнулся, продолжая разглядывать палату.

— Сидим, — согласился Сергей. — Кстати, присаживайтесь.

— Благодарствую… А вас недурно устроили, уважаемый Сорок Первый. Одиночка — прямо как у меня!.. Надеюсь мой визит вас не слишком обеспокоил. Не удержался — вы же новенький, вдобавок мой сосед и, так сказать, собрат по несчастью. Тот же диагноз, а это почти то же самое, что сесть по одинаковой статье.

— Юморок же у вас!

Зэк ему понравился, Сорок Третий явно не терялся даже в подобной ситуации.

— В самый раз, — не согласился гость. — Под петлей и шутки висельные. Впрочем, прошу прощения. Вы, быть может, пребываете в состоянии мрачной хандры? Или желаете слегка побуйствовать?

— Ни в коем случае! — Сергей невольно улыбнулся. — Просто вы появились… несколько неожиданно.

— Но вы не спали, — быстро отреагировал Сорок Третий, и майор понял, что зэк не только умен, но и наблюдателен. — Бессонница или плохо спится на новом месте?

— Вероятно, и то, и другое, — Пустельга понял, что надо переходить в наступление. — А откуда вам стало известно про мою… статью?

— А-а-а! Для пациента подобного заведения вопрос весьма разумен. Узнал просто: мой лечащий врач, милейшая Любовь Леонтьевна, мне очень сострадает и развлекает всякими новостями этого скорбного дома.

— Лечащий врач? — Сергей вспомнил тех, с кем довелось общаться прошлым днем. — Такая симпатичная девушка, высокая, немного длинноносая, со шрамом на правой щеке?

— Ну вот, только и заметили, что длинный нос и шрам, — покачал головой Сорок Третий. — Между прочим, она здесь чуть ли не единственная, кто действительно сочувствует нам, грешным. Остальные — все больше по долгу службы. А нас, спятивших, не обмануть: сразу ясно, для кого ты человек, а для кого — кролик. Ну вот, узнать было просто, но любопытство мое еще более выросло, когда я увидел, что вы, уважаемый Сорок Первый, оказались в одиночке. У вас, я вижу, даже вторую койку вынесли!

Майор мысленно обозвал тех, кто готовил операцию, идиотами. Ну, конечно, в палатах больные помещались по четверо, в крайнем случае по двое! Хоть бы койку оставили…

— Но ведь вы тоже в одиночке?

— Да. Именно что в одиночке, да еще с двумя молодыми людьми за дверью, правда, как выяснилось, не особо бдительными. Но у меня особый случай. Я, уважаемый Сорок Первый, в некотором роде злодей. Не испугались?

— Нет, — вздохнул Сергей. — Еще не вижу повода. Надеюсь, вы не старушку-процентщицу прикончили?

Сорок Третий негромко засмеялся, а затем достал из кармана халата пачку папирос.

— Вы не возражаете? Вообще-то, можно выйти на балкон, но там сегодня на диво прохладно…

— Нет, — заторопился майор. — Потом проветрим… Разрешите и мне, что-то потянуло.

— Прошу…

Щелкнула зажигалка. За короткие секунды, пока они по очереди прикуривали, Сергей постарался лучше рассмотреть соседа. Сорок Третий был старше его лет на десять, а выглядел еще старше: худое, изможденное лицо, залысины, глубокие складки возле губ. Похоже, зэку довелось немало перенести, прежде чем он попал в отдельную палату на четвертом этаже. Лишь глаза оставались молодыми — веселыми и очень внимательными.

— Так вот, насчет старушки, — глубоко затянувшись, продолжал зэк. — Старушек не изводил, зато у меня 58-я с каким-то скверным хвостом. «Четвертак» в зубы. Отсюда и такое внимание — отдельная палата, да еще с охраной. Таких, как я, тут еще двое, но оба не на нашем этаже. Есть, правда, одиночки без охраны, вроде вашей, но там сидят люди почтенные, свихнувшиеся на строительстве социализма. Стало быть, вы?..

— Свихнулся на строительстве социализма, — охотно подтвердил Сергей.

— Ага! На большого начальника не похожи, значит, инженер или конструктор?..

— Нет… — Сергей помолчал секунду, а затем решился. — Я старший лейтенант госбезопасности, по обычному счету — майор.

— Да ну! — зэк даже привстал. — Вот так встреча! Но вас-то за что? То есть, извините, а вы-то каким образом умудрились с катушек съехать?

— Честно?

— Если желаете, — усмешка погасла, глаза зэка смотрели строго и внимательно.

— Не знаю.

— Ясно, — Сорок Третий помолчал, затем пожал плечами. — А в общем, забавно! Почему мне о моем прошлом почти не рассказывают, понять можно — чтобы ненароком не спятил окончательно. А что же вам о ваших… подвигах не рассказывают?

— Чтобы ненароком не спятил окончательно, — нашел в себе силы усмехнуться Сергей. Сорок Третий удивленно поднял голову:

— Вы что, действительно так думаете?

— Да, — кивнул майор и вдруг понял, что говорит правду.

— Тогда понятно! — протянул гость. — С такими-то мыслями!.. Ну ничего, вылечат, вспомните о славном прошлом, снова станете на боевую вахту… Да, прелюбопытно! Где еще можно встретиться в такой непринужденной обстановке? Но все-таки не очень понятно. Меня держат здесь не потому что я болен. Чтобы валить лес, уважаемый Сорок Первый, памяти не требуется. Просто они вбили себе в голову…

Зэк не закончил мысль, Сергей же не стал настаивать. Зачем торопить, когда человек сам желает выговориться?

— Вы хотите спросить, что мешает мне работать? — подхватил он. — Вообще-то говоря, оперативник без памяти не очень-то полезен. Но главное не в этом, товарищ Сорок Третий…

— Гражданин Сорок Третий, — спокойно поправил зэк.

— Гражданин Сорок Третий… Дело в том, что я действительно болен. Вначале меня уверяли, что это все последствия травмы, но… Рукопожатие вас не смутило? У меня температура ниже обычной на целый градус. Про иные мелочи не говорю.

— Ого, — зэк произнес это без особого выражения, просто констатируя факт. — Здорово это вас! Мне-то жаловаться нечего: здоровье — хоть сейчас в Нарым или куда вы нас, грешных, направляете? Не помню ничего, да, может, это и к лучшему в моем положении… Хотя нет, вру!

Он негромко засмеялся.

— Ни отца, ни матери припомнить не могу, зато могу прочитать вам любую оду Горация — на выбор. Когда я их успел выучить? И древнегреческий помню, и английский… Чушь, правда?

— Слова появляются словно неоткуда, они какие-то чужие, — негромко добавил Пустельга.

Сорок Третий резко повернулся:

— У вас тоже? Словно кто-то подсказывает, но вы знаете, что это — уже не ваше. Словно тот, кто ушел, оставил кое-что из багажа.

Сравнение понравилось. Кое-что из багажа… Куда же ушел тот, кому багаж принадлежал?

— Знаете, — вновь рассмеялся зэк. — Мне это напоминает милую беседу грабителя с домовладельцем. Помните О. Генри?

Американского классика Сергей перечитывал недавно, в феврале, когда в очередной раз лежал в госпитале.

— Там, кажется, предлагали лечиться мочой молодого поросенка?

— В этом роде, — Сорок Третий встал и расправил плечи. — Чего-то спать потянуло, пора на воздух… Ну, мочой поросенка меня не пользовали, но все прочее применяли. Ваши коллеги, были весьма навязчивы. Правда, обошлось без выбитых зубов. Пока, во всяком случае…

Майор отвернулся, боясь спугнуть разговорившегося врага народа.

— Добро бы еще явки какие-нибудь узнать хотели! Так нет, подавай им каких-то дхаров. Слыхали?

— Небольшой народ, жил где-то на Урале…

Отрицать не стоило, зэк неплохо различал ложь — едва ли хуже самого Сергея.

— И вы знаете? А я вот нет. Хотя, если верить товарищам, то есть, прошу прощения, гражданам, с Лубянки, я был чуть ли не главным специалистом в стране по этим самым дхарам. Ну хоть убей не помню! Ни языка, ни истории, ни заклинаний этих дурацких. Я им латинские заклинания предложил — не хотят… Ладно, пойду!

Зэк шагнул поближе и протянул руку. Сергей нерешительно посмотрел на свою неживую ладонь, но Сорок Третий улыбнулся и крепко ее пожал.

— Не падайте духом, гражданин Сорок Первый! Я завтра еще загляну, не возражаете?

— Нет, конечно! — Пустельга вскочил и запахнул халат. — Я… провожу вас.

— Вы крайне любезны.

Они вышли на балкон, и майор плотно закрыл дверь. Теперь микрофоны были не опасны.

— Холодно, правда? — Сорок Третий поежился. — А ведь скоро Пасха… Впрочем, вы-то, конечно, атеист.

— Не знаю…

Сергею бросил взгляд на пустынный ряд балконов, а затем осторожно положил руку на плечо соседа. Тот обернулся.

— Тише! Я не все сказал, товарищ Сорок Третий…

Зэк, кажется, вновь хотел ввернуть про «гражданина», но сдержался.

— Я здесь… не просто больной.

Сорок Третий удивленно пожал плечами:

— Вы что? Получили приказ за врачами следить?

— Да не за врачами! — вздохнул майор. — За вами! Наша встреча подстроена, ключи вам подброшены. Теперь ясно?

Зэк замер. Складка у рта на миг дрогнула, затем губы скривились усмешкой.

— Ну, субчики! Но какого черта?

— Я должен определить, в самом ли деле у вас амнезия. Я — эксперт.

— Вот как… — Сорок Третий дернул плечами и посмотрел вниз, на темные кроны деревьев. — Вы что, вроде ясновидящего?

— Да. Я улавливаю эмоции. Живой детектор.

Оба замолчали. Вокруг стояла тишина, лишь где-то далеко слышался крик ночной птицы.

— А я-то думал, зачем мне бороться с нашей родной советской властью? — негромко проговорил наконец Сорок Третий. — Ну что, определили?

— Да… У вас почти полная потеря памяти. Ни дхарского языка, ни дхарских заклинаний вы не помните.

— Спасибо, — зэк покачал головой. — Хорошо, хоть не ошиблись, а то забили бы раба божьего до смерти, и без всякого толку для дела диктатуры пролетариата! А спросить можно? Если б я действительно симулировал. Выдали бы?

Проще всего было ответить «нет», но Пустельга невольно задумался. Лгать не хотелось.

— Скорее всего, сказал бы правду. В общем, выдал бы…

— Ну, благодарю за откровенность!

Зэк махнул рукой и быстро перебрался на соседний балкон. Майор проводил его взглядом и повернул обратно, в теплую палату. Только сейчас он понял, как замерз. Апрельская ночь и вправду была холодна.

Сергей ждал вызова к товарищу Иванову, однако следующий день прошел совершенно безмятежно. Вновь анализы, процедуры, беседы с врачами. Майору, наконец, и самому стало интересно. Кое-что походило на знакомый ленинградский госпиталь, но некоторые вещи насторожили. С ним беседовал психиатр, причем долго и крайне вежливо, как и следовало разговаривать с тяжелобольным. Смутила не сама встреча, все-таки он находился, как ни крути, в лечебнице, обеспокоили вопросы. Улыбающийся медик интересовался отношениями больного к курам, уткам, спрашивал о кулинарных вкусах. Любой ответ вызывал радостную усмешку, которая в конце концов довела Сергея почти до бешенства. Куры, утки, любимые сорта мяса, прожаренные и непрожаренные бифштексы — что за этим крылось? Впрочем, подследственные очень часто тоже не могли разобраться в совершенно нелепых на первый взгляд вопросах. Но нитка цеплялась за нитку, и к концу допроса самые искренние ответы арестованного без труда подтверждали его вину.

…Интересно, в чем вина Сорок Третьего? Майор сразу понял, что зэк явно из «бывших», знает латынь, держится, несмотря ни на что, с немалым достоинством… А что если бы этому врагу народа, когда он очнулся в больнице, не стали говорить о том, кто он на самом деле? Сообщили бы, к примеру, что он… сотрудник НКГБ? Изменился бы человек? Превратился бы волк в ищейку? Кто знает? Ему, бывшему старшему лейтенанту Пустельге, почему-то не хотели рассказывать о его последнем задании. Из-за секретности? Или… Или из-за того, что тогда произошло нечто, после чего он… действительно стал врагом народа? Не вымышленным, не безвинной жертвой — настоящим!

Мысль вначале испугала, а затем показалась весьма правдоподобной. Собственная биография теперь виделась совсем иначе. Кто был тот, исчезнувший Пустельга? Отец-большевик, несколько лет бродяжничества, колония имени Дзержинского… Почему он стал чекистом? Насколько искренне хотел им быть? Средняя Азия — что он там делал? Что увидел? Майор помнил свежие сводки по Туркестану: бои на Памире, куда большевикам не было ходу еще с начала 20-х, аресты мусульманского духовенства и местной интеллигенции, «эксцессы» представителей власти, многие из которых в свое время успешно сменили басмаческий маузер на партийный билет. Каким вернулся оттуда Пустельга? Почти все ташкентское управление НКВД сменилось, старый состав «вычищен»… И наконец, Столица. Пустельга занимался чем-то действительно важным. Что он искал? Почему исчез капитан Михаил Ахилло? А что если они успели узнать нечто, заставившее изменить прежние убеждения? Да и что нынешний Сергей знал об убеждениях того, кем был раньше? Узнать бы, что в самом деле случилось с их группой! Нет, не дадут! В лучшем случае оставят здесь лечиться, чтобы время от времени использовать его странный дар. Если, конечно, у товарища Иванова не появятся другие планы…

Майор с нетерпением ждал ночи. Придет ли Сорок Третий? Должен! Сергей представил себе, что должен чувствовать этот человек. Несколько месяцев одиночки, взаперти, с охраной у входа. И вдруг — свобода, возможность темной тенью скользить по пустынным балконам, встречаться с людьми… Так что зэк наверняка завернет на огонек. Правда, Сергею уже нет нужды что-либо узнавать, но хотелось просто встретиться… а заодно подкинуть Сорок Третьему некую идею, над которой майор думал весь вечер.

В балконную дверь постучали около полуночи. Сергей был уже одет, решив разговаривать с гостем только на свежем воздухе. Все дальше от чужих ушей!

— Все-таки пришли?

— А вы бы — нет? — Сорок Третий быстро пожал майору руку и оглянулся. — Вроде, спокойно… А ваши где спрятаны? Внизу, под кустами?

— Наверное, — рассмеялся Сергей. — Пусть мерзнут, мешать не будут.

— Ну и ладно… — зэк помолчал, а затем неожиданно осведомился: — Хотите, свожу к специалисту? Как раз по вашему профилю?

— К врачу? Но меня и так целый день обследовали! Кстати, вы правы, Любовь Леонтьевна — душевный человек.

— Ага, разглядели! — хмыкнул зэк. — А то — шрам, длинный нос!..

— У нее очень странный акцент. Еле заметный, но если прислушаться…

Сорок Третий пожал плечами:

— Это у вас, уважаемый Сорок Первый, мания преследования! Хотя я тоже заметил… — он усмехнулся. — Нет, не скажу, а то ваши, чего доброго, и за нее возьмутся… Я вас хочу пригласить, гражданин старший лейтенант госбезопасности, не к врачу, а к биохимику. Он квартирует этажом ниже. Если не боитесь заняться акробатикой…

Майор поглядел вниз. Высоковато, но по решетке спуститься можно.

— Я быстро освоился. Ну что, сходим? Заодно торта попробуем. Этот биохимик — большая шишка, чуть ли не академик. Обожает сладкое, и его, естественно, снабжают. Вы как насчет торта?

— Положительно.

— Прекрасно. Только… — Сорок Третий замялся. — Имейте в виду, он сразу же начнет жаловаться на то, что его бросила жена. Придется выслушать, а потом уже поговорим.

— А что, жена его действительно бросила?

Зэк, обернулся, посмотрел ему прямо в глаза:

— Зачем вам?

— Ну… — растерялся Сергей. — Все-таки, мы в одной лодке!

— Мы с вами не в одной лодке, гражданин старший лейтенант госбезопасности! Но ежели вам так интересно… Они с женой пытались покончить с собой. Его спасли, ее нет. Ясно?

Ясно… Сергей чуть было не спросил о причине, но вовремя сдержался. Не так давно покончили с собою Гамарник и Путна, еще раньше — Любченко, Иоффе, Скрипник…

Сорок Третий еще раз глянул вниз, кивнул и начал быстро спускаться по решетке. Майор последовал его примеру, и через несколько секунд оба они уже стояли на балконе третьего этажа. Зэк подошел к стеклянной двери и постучал. Неярко вспыхнул свет, дверь неслышно отворилась.

— Торт еще не съели? — Сорок Третий шагнул к вышедшему на балкон маленькому сгорбленному человечку. — Добрый вечер, гражданин Тридцать Первый!

— Добрый вечер, — ответил тихий, немного дребезжащий голос. — Торт я не съел и даже согрел чаю… Заходите, товарищи!

Все трое прошли в палату, которая оказалась точь-в-точь такая же, как у Сергея — с единственной койкой, новой мебелью, и, вероятно, заранее встроенными микрофонами.

— Прошу знакомиться, — продолжал зэк. — Тридцать Первый. А это ваш сосед сверху, соответственно Сорок Первый.

В голосе звенела ирония. Кажется, подобная арифметика забавляла государственного преступника.

— Виталий Дмитриевич, — человек протянул руку. — Хотя, конечно, Тридцать Первый — это правильнее.

— Сергей.

— Простите, а полностью? Знаете, привык.

— Сергей Павлович, — майор с любопытством разглядывал того, кто предпочел номер фамилии. Виталий Дмитриевич Тридцать Первый походил на гнома, обитателя подземных глубин, а еще больше — на домового. Сморщенное, почти с кулак, личико, узкие плечи, короткие ручонки, неспособные, казалось, удержать даже авторучку…

— Проходите!

Виталий Дмитриевич засуетился, приглашая к столу. Там действительно стоял торт, а рядом с ним — чайник, накрытый полотенцем.

— Пражский? — осведомился зэк, приглядываясь к угощению. Карлик невесело рассмеялся:

— Увы, пражский! В хорошие времена я бы сам приготовил, да такой, что сам шеф-повар «Берлина» позавидовал бы…

Принялись за торт. Виталий Дмитриевич ел жадно. У Сергея почти не было аппетита, да и Сорок Третий явно не был поклонником сладостей.

— Что ж вы не едите? — карлик откинулся на стул и вздохнул. — Знаю! Вы, любезный Юрий Петрович, просто уговорили нашего новенького навестить меня. Ну, спасибо!

…Оказывается, Сорок Третьего звали Юрием Петровичем. Юрий Петрович Сорок Третий…

— Юрий Петрович наверняка вас предупредил, — Тридцать Первый повернулся к Сергею. — Здесь все считают, что лишился ума, после того, как меня бросила супруга. Смешно, правда? Старик, похожий на какое-то чучело… Но ведь я все еще не разучился думать! Почему? Не могу понять…

Он заговорил быстро, так, что Сергея еле различал отдельные слова:

–…Тридцать лет, тридцать лет мы жили… ни разу по-настоящему… случиться? Почему она меня… может, я чем-то… не навестила меня, не написала?.. почему?.. не говорят мне, не хотят волновать… должен узнать!..

Майор постарался незаметно отвернуться. Виталий Дмитриевич тоже не мог вспомнить прошлое, как Сорок Третий, как и он сам. Что сделали с этим безобидным человечком?

Речь Тридцать Первого стала совсем тихой, неразличимой. Наконец, он затих, глаза закрылись, руки повисли… Зэк чуть заметно дернул щекой и достал папиросы.

— Курите, Сорок Первый! Мы уже ничем не поможем… Сейчас он очнется.

Действительно, не прошло и двух минут, как Виталий Дмитриевич открыл глаза.

— А? — дернулся он. — Кажется, я опять… Извините, товарищи!.. Юрий Петрович, вы говорили вчера, что наш новенький…

— Да, он, кажется, по вашей части.

Карлик вскочил со стула. Пустельга тоже встал, но решительный жест маленькой ручки остановил его:

— Сидите, сидите, Сергей Павлович! Надеюсь, Юрий Петрович все же ошибся. Если ваши с ним случаи сходны, то волноваться нечего. Сама по себе амнезия, конечно, малоприятна…

Не прекращая говорить, Виталий Дмитриевич осторожно взял Сергея за руку, пощупал пульс и замер. Сморщенное лицо дернулось.

— Ох ты!.. Сергей Павлович… любезнейший… Если можно, к свету. Я должен осмотреть глазное яблоко.

Осмотр на этот раз длился долго. Карлик хмурился, вздыхал, а затем кивнул на стул:

— Садитесь! Рассказывайте — и поподробнее.

Слушал он внимательно, время от времени кивая. Затем вздохнул и покрутил головой:

— Несколько вопросов… Только не обижайтесь.

— Ни в коем случае! — Сергей тут же вспомнил психиатра.

— У вас, как я понял, очень плохой аппетит, предпочитаете жидкое и, желательно, теплое. Так?

Майор кивнул. Сейчас должен последовать вопрос о бифштексах.

— Привкус крови во рту ощущали?

— Нет! По-моему… Нет, ни разу.

— А желание… уж, извините… попробовать свежей крови?

Поразил не сам вопрос, а то, что его об этом уже спрашивали. Вот они, бифштексы!

— Нет. Даже кровяной колбасы не ем.

— Ну и хорошо.

Виталий Дмитриевич прошелся по комнате, затем опустился на стул и легко ударил ребром ладошки по дереву:

— Так… Порадовать ничем не могу, Сергей Павлович. Разве что — болезнь ваша проходит в самой легкой форме…

— Какая болезнь? — еле выговорил майор. Значит, правда? Никакой травмы на боевом посту!

— Так называемая болезнь Воронина. Открыта перед самой мировой войной на Среднем Урале. Василий Воронин был молодым земским врачом. Однажды его вызвали в одну глухую деревню… Воронин был умница, сразу понял, что перед ним нечто совершенно неизвестное науке.

Виталий Дмитриевич замолчал, поморщился.

— Василий пропал без вести в 18-м, на юге. К этому времени мы уже выделили вирус. Мне поручили создать состав, в котором возбудитель болезни Воронина мог существовать в течение длительного времени. Дело в том, что в обычных условиях он быстро погибал — и слава Богу… Увы, мне это удалось. Состав назвали ВРТ — это инициалы покойного Воронина. И в том же 18-м я был вызван на Лубянку. Со мной беседовал некто Кедров, заместитель Дзержинского. Меня уверяли, что большевики чрезвычайно заинтересованы в лечении болезни, обещали новую лабораторию, сотрудников… Тогда я был еще в здравом уме, — Виталий Дмитриевич усмехнулся и покачал головой. — Да, я был в здравом уме и решил на следующий же день уничтожить все запасы ВРТ, а заодно и документацию. Увы, Кедров оказался сообразительнее… До 21-го я был в специальном лагере под Псковом…

Тридцать Первый вновь умолк, прикрыв глаза. Молчание тянулось долго, наконец он вздохнул, попытавшись улыбнуться:

— Извините… Мои личные неурядицы не имеют к данной истории прямого отношения. Кедров продолжил работы по ВРТ. Не сам конечно, хотя он, вроде как, врач, давал клятву Гиппократа… Естественно, речь шла не о лечении. Вы уже поняли, Сергей Павлович?

— Состав… вводили здоровым людям? — майор вытер со лба ледяной пот. — Но зачем?! Хотя… Я, кажется, понял! Человек теряет память, его можно использовать как какой-то… механизм!

— Если бы только это… Увы, любезнейший Сергей Павлович, сие не самое страшное. Но… лучше промолчу! Болезнь может протекать в разных формах, у вас самая легкая — и слава Богу… Правда, в некоторых случаях человек не теряет памяти, но это как раз в самых безнадежных ситуациях…

— А как это лечится? — вмешался в разговор зэк. Виталий Дмитриевич покачал головой.

— Увы! В самых легких случаях, таких, как у Сергея Павловича, можно притормозить болезнь. Те же переливания крови… Но вылечить не удалось еще никого. Во всяком случае, еще год назад… Да, как раз перед тем, как я очутился здесь…

— Значит, вы продолжали заниматься болезнью Воронина? — Сорок Третий недобро усмехнулся.

— Мой грех, мой страшный грех! Лена, жена… она все время говорила… Если бы это была просто болезнь!.. Как-то я нашел в бумагах Воронина запись, которую тот сделал на Урале. Так сказать, народная версия… Там сказано, что больной умирает почти сразу, а то, что остается — лишь его видимость. Душа уходит, остается тело и дух…

— Простите, что остается? — не понял Сергей.

— Душа уходит, остается тело и дух. А потом и дух исчезает, а в тело вселяется бес…

— Кажется, сообразил! — кивнул Сорок Третий. — По народным представлениям, у человека не одна, а две души. Одна — та, что дается Богом. Вторая — своеобразный человеческий двойник, он не покидает землю и после смерти. В Древнем Египте их называли Ка и Ба, на Украине — душа и доля… Душа уходит, остается дух — хранитель тела, который пользуется крохами того, что уцелело от прежнего хозяина. К моему случаю подходит в самый раз! Не помню ничего, связанного со мною лично, зато, как видите, вспомнил про Ка и Ба…

— У вас что-то совсем другое, — возразил карлик. — Может, просто последствия травмы… Кстати, Юрий Петрович, меня про вас расспрашивала девушка — ваш лечащий врач. Она вообще интересовалась болезнью Воронина и моим препаратом…

— Любовь Леонтьевна? — удивился Сергей.

— Да. Симпатичная девушка, все надеется нам, грешным, помочь. Она думает, что руководство скрывает какие-то подробности. Я, конечно, рассказал все, и о ВРТ и о голубом излучении. На пятом этаже сейчас лежат двое — в очень тяжелой форме.

Сергей насторожился. Это было что-то новое. Значит, «голубое излучение»…

— Но самое любопытное… Представляете, товарищи, почти сразу ко мне зашли двое. В штатском, естественно, но узнать нетрудно… Они спрашивали, о чем я говорил с этой девушкой!..

Сергей и Сорок Третий переглянулись. Майор хотел переспросить, но зэк быстро поднес палец к губам.

— Благодарим за консультацию, профессор! — Юрий Петрович встал. — Или я вас понизил в чине, гражданин Тридцать Первый? Вы, кажется, академик?

— Я никто… — глухо проговорил карлик. — Никто! Я — номер Тридцать Первый… Это не вы потеряли души, товарищи. Это я продал свою… Она говорила мне!..

Узкие плечи дернулись, закатились глаза…

— Пора, — вздохнул зэк. — Уходим, гражданин майор. Пусть думает, что мы ему приснились!

На балконе сразу стало холодно, но Сергей не спешил возвращаться в палату. Зэк тоже явно не торопился.

— Что, не порадовал академик? Или вы этой байке поверили? Хотя я вас, конечно, понимаю… Держите!

Он достал папиросы. Оба закурили.

— Вы ему не очень-то верьте! Все-таки псих, как и мы с вами. Может, все выглядит не так безнадежно. Правда, если с душой и в самом деле такой форс-мажор вышел…

По тону Сорок Третьего нельзя было понять, шутит он или говорит всерьез. Майор заставил себя улыбнуться:

— На правах атеиста предпочитаю верить в микробы. Кстати, Юрий Петрович, что ж вы не представились?

— Взаимно, Сергей Павлович. Вам что, мою фамилию не назвали? Орловский Юрий Петрович, особо опасный преступник…

— Пустельга.

— Оч-чень приятно, — зэк усмехнулся. — Кстати, гражданин Сорок Первый, раз в жизни будьте человеком — не спешите с докладом, чтобы я успел предупредить Любовь Леонтьевну. Вот сволочи, ни одного хорошего человека в покое не оставят!

— Обещаю, — кивнул Сергей. — И у меня к вам совет. Профессиональный.

— Что делать, когда начнут ногами бить?

— Тут, боюсь, даже я не советчик. Дело в другом… Завтра, самое позднее послезавтра, ключи у вас отберут. Поэтому сегодня же разберите связку и все ключи бросьте вниз — по одному. Ваши сторожа решат, что вы все поняли и решили напоследок немного им досадить.

— И в чем секрет? — хмыкнул зэк.

— Один ключ вы оставьте — тот, что отпирает вашу решетку. Здесь высоко, ключи будут искать долго, если вообще станут этим заниматься. Свой вы спрячьте… На всякий случай.

— Недурно, — подумав, заметил Сорок Первый. — Только бежать-то мне некуда, так и доложите. Кроме того, палату обыщут, не дураки же они! Что связка, что один ключ — найдут.

— У вас такая же палата, как у меня?

Орловский кивнул.

— Тогда я вам покажу, где его надо спрятать. «Они», конечно, не дураки, но и не семи пядей во лбу.

— Душу думаете спасти? — Сорок Третий запахнул халат, бросил взгляд на темные кроны деревьев. — Не поздно ли, гражданин майор?

— Даже если поздно, — Сергей затоптал окурок и решительно бросил:

— Пошли!

Его вызвали следующим вечером. Вновь большая темная машина с занавешенными окнами, пустой подземный гараж. И комната была той же, даже стулья стояли точь-в-точь, как несколько дней назад.

— Присаживайтесь…

Иванов, как и прежде, был в широком плаще, и у Сергея опять мелькнула нелепая догадка, что под глубоко надвинутым капюшоном нет ничего — лишь черная пустота.

— Итак, ваше мнение?

Майор был готов к разговору. Даже волнение куда-то пропало. И вправду, зачем волноваться? Задание он выполнил…

— У заключенного Орловского полная амнезия. Ни дхарского языка, ни чего-либо связанного с дхарами, он не помнит. В том числе и заклинаний.

— Так…

Наступило молчание. В темноте силуэт Иванова начал расплываться, исчезать… Опять вернулся страх. Кто этот человек? Почему не решается открыть лицо? Да и есть ли у него вообще лицо?

— Не волнуйтесь!..

Тихий голос заставил вздрогнуть. Кажется, Иванов почувствовал…

— Все еще не верите мне, Сергей Павлович? Вас смущает этот антураж?

— Нет, — выдавил из себя Пустельга. — То есть… Не совсем.

— К сожалению, ничего объяснить не могу, а лгать не стану. Главное, я не обманывал вас и не обманываю теперь. Насколько я понял, вы уже успели узнать о болезни Воронина?

— Да… — лгать не имело смысла. — Мне сказали, что у меня болезнь протекает в легкой форме. И что есть легенда…

— О потерянной душе? — в голосе Иванова мелькнула ирония. — Глас народа, как известно, — глас Божий… К сожалению, вынужден кое-что добавить. Не о душе, тут я не специалист… Легкая форма болезни Воронина заканчивается тем же, что и тяжелая. И примерно в те же сроки.

Сергей отвернулся. Значит, все? Его даже не поставят к стенке. Зачем? Стоит лишь немного подождать — месяц, полгода, много — год…

— А теперь слушайте внимательно, — голос стал совсем иным, повелительным, властным. — Слушайте, внимательно, Сергей Павлович, ибо от этого зависит ваша жизнь. То, что сейчас называют болезнью Воронина, не лечится современной наукой. Но раньше ее лечили…

Сергей вслушивался в каждое слово. Неужели, правда? Или его хотят поманить надеждой — и бросить умирать?

— Вам следует запомнить: вас спасут в том случае, если смогут вылечить вашего нового знакомого — гражданина Орловского. Вы поняли? Спасут его — спасут и вас!

— Понял…

В голове все смешалось, секунды текли, а Сергей никак не мог опомниться. Что-то не так! Ведь у Сорок Третьего просто амнезия!..

— Ваши случаи очень сходны, поэтому предлагаю следующее. Вы поможете вернуть память Юрию Орловскому. Я помогу вам выздороветь. Но помните — все мои приказы должны выполняться быстро, точно и без рассуждений. Если это вас устраивает…

Устраивает ли это его? Ему предлагают жизнь! Жизнь!.. Но тут же вспомнились странные слова несчастного человечка, отзывающегося на «номер Тридцать Первый». «Это не вы потеряли души, это я продал свою…» А что предлагают ему, Сергею Пустельге?

Но разве у него есть выбор?

— Я согласен… — слова прозвучали еле слышно, и он поспешил повторить: — Я согласен, товарищ Иванов! Что мне нужно делать?

— Для начала успокоиться, — голос вновь стал прежним, мягким, добродушным. — Вернетесь в больницу, за вами будут присматривать, подлечитесь. А заодно начнете работу… Кстати, может, нам придется побеседовать с вашим лечащим врачом.

— С Любовью Леонтьевной? — удивился майор.

— Именно с ней. На редкость смелая девица! Смелая — но совершенно неопытная. Вы еще не сталкивались с тускульской разведкой?

— Нет! — странное название ни о чем не говорило. — Может, раньше…

— Раньше агентов Богораза у нас не было. Неплохо работают! Надо будет спросить, кто ее устроил в эту больницу…

Сергей вздохнул. Неужели девушку схватят, бросят в подвал… Но ведь она шпионка! Все равно — пусть уходит, скроется где-нибудь… Сорок Третий должен предупредить!

— Но это к слову… Главное ваше задание будет иным, хотя тоже связанным с некой дамой. Завтра вам предоставят все материалы, которые удалось собрать по поводу одной особы. Задача — завербовать, причем надежно, чтобы не было никаких сюрпризов. Эта дама должна помочь нам вернуть память гражданину Орловскому.

— Она — врач?

— Да, училась в медицинском, но интересна вовсе не этим. Не спешите, Сергей Павлович, все узнаете в свой черед. Пока же запоминайте: ее зовут Виктория Николаевна. Виктория Николаевна Артамонова…