Багдадский вор

Андрей Белянин, 2002

О благословенный город, воспетый Шахерезадой! Высокие минареты, пение муэдзинов, призывающих правоверных к вечерней молитве… И вот уже лучатся яркие звезды на бархатном фиолетовом небе. Дурманящий аромат ночи, трепет листьев чинар. Топот арабских скакунов – грозные стражи порядка спешат в свои казармы. И наконец, монотонный стук колотушки и убаюкивающий голос: «Спите, жители Багдада, все спокойно! В Багдаде все спо…» О горе! Вай мэ! Уже несколько дней не знает сна и покоя главный правитель города наимудрейший Селим ибн Гарун аль-Рашид. Вай дод! Рыщет по всем улочкам и проулкам его верный слуга, высокородный господин Шехмет, и ищет он Багдадского вора по имени Лев Оболенский! В общем, не обошлось здесь дело без таинственных волшебных сил… Заскучал как-то великий сочинитель рубаи Хайям ибн Омар и решил залить тоску содержимым старинного кувшина, из которого и не замедлил появиться очень черный и очень веселый джинн. На радостях пообещал дух выполнить три желания. Старый борец за справедливость, Хайям давно мечтал о достойном преемнике. Но так как джинн был нетрезв, иными словами – «в стельку пьян», то и оказался наш голубоглазый герой, москвич нового тысячелетия, потомственный дворянин на… средневековом Востоке…

Научи дурака Аллаху молиться, он во время намаза лоб расшибёт!

Общая проблема новичков в медресе

Помню первый шок Маши Оболенской, когда после очередного визита к бессознательно лежавшему в коме мужу её остановили на выходе из больничного отделения. Двое милиционеров и страшно смущающаяся медсестра очень вежливо попросили предъявить сумочку. Ничего не понимающая Маша безропотно сдала вещи и даже позволила работникам органов поверхностно ощупать карманы своего полупальто. Не обнаружив ничего особо интересного (читай: особо ценного, подозрительного, наркотического, огнестрельного или запрещённо-валютного), милиционеры принесли соответствующие извинения, и медсестра самолично проводила госпожу Оболенскую к выходу. По дороге она счастливо проболталась (под большим секретом, разумеется), что в их больнице стали обворовывать. Причём не больных, а исключительно медицинский персонал любого ранга! Сначала пропадали какие-то мелочи типа ручек, градусников, блокнотов и брелков. Поначалу никто и не тревожился — ну мало ли куда могла закатиться дешёвая авторучка или затеряться телефонная книжечка? Согласитесь, это ещё не повод бить тревогу… Но вот когда начали исчезать деньги, кошельки, часы и кольца, главврач решился прибегнуть к услугам опытных оперов. Да и решился-то, к слову, только после того, как в один из обходов «оставил» неизвестно где дорогой «роллекс» и фамильную печатку с алмазиком. Последние два дня в здании больницы постоянно дежурил милицейский наряд. Проверяли практически всех. Ничего из пропавшего или украденного обнаружено не было. Зато успешно задержали зав. больничной столовой при попытке вынести за территорию двенадцать килограммов диетического мяса. Это внесло хоть какие-то надежды на справедливость «высшего суда», но таинственный вор так и не был обнаружен…

С храбрым азиатским юношей Оболенский управился минут за пять. Причём без эффектных каратистских ударов ногами в вертикальном прыжке, на полном шпагате, пяткой в ухо. Нет, всё оказалось гораздо проще и практичнее…

— Алло, служивый! Глянь-ка, что-то у меня верёвки на руках развязались…

— О шайтан!

— Вот и я говорю, поправить бы надо, а то сбегу ещё… — Лев повернулся к стражнику спиной и пошевелил сваливающимися с пальцев путами. Парнишка доверчиво прислонил к заборчику долгомерное копьё и взялся за веревки. Что произошло дальше, он, по-видимому, так и не осознал — одно мгновение, и тугие узлы стянули его собственные запястья! Каким образом, стоя спиной и ничего не видя, можно было провернуть такой фокус — остаётся только догадываться… Думаю, что всех чудес воровского таланта, дарованного ему чёрным джинном Бабудай-Агой, не знал даже сам Оболенский.

— Что… что ты наделал, злодей?!

— К незнакомым людям старшего возраста надо обращаться на «вы»! — наставительно поправил Лев и, примериваясь, взялся за копьё.

— Пощадите! — приглушённо пискнул стражничек, от великого испуга падая на колени. — Уважаемый Багдадский вор, не убивайте меня, а? Мама плакать будет…

— Да уж, старушка бы огорчилась… Ладно, позверствую как-нибудь в другой раз, с кем-нибудь ещё и не в этом месте. Так и быть, отпущу тебя живым-здоровым, но за это выполнишь одно моё поручение.

— Всё, что захотите, почтеннейший! Папой своим назову!

— Ну, это лишнее… — великодушно отмахнулся Лев. — Просто передавай от меня привет господину Шехмету, уточни, понравилось ли ему моё вино, и попроси, чтобы он сегодня же сообщил вашему эмиру о том, что я вернулся! Запомнил? Пусть знает: Багдадский вор в городе и имя ему — Лев Оболенский!

— Шехмет… вино… эмир… вор… Оболенский-джан! — торопливо выдал парнишка, боясь, что «злодей» передумает. Но нет, Лев лишь одобрительно кивнул и, чуть оттянув локти стражника назад, просунул меж ними и спиной древко его же копья.

— Молодец! Пересказал всё, как на экзамене, немножко по-своему, но очень близко к тексту. Теперь можешь идти с докладом к начальству. Копьё я тебе прицепил, не потеряешь… Только не спеши, для такого проулочка слишком уж оно длинное — а то ещё споткнешься, нос себе расшибёшь. Что я маме твоей скажу?

После чего Лев заботливо поправил стражнику съехавший набок шлем с чалмой и, насвистывая, отправился восвояси. Не успел он отойти и на десять шагов, как сзади раздался характерный грохот. Юноша попытался встать слишком резко, въехал тупым концом древка в чью-то глинобитную стену и теперь лежал, задрав ноги под оригинальным углом. «Растыкам бог не помогает…» — с чисто русской философией бытия отметил Лев, так же неторопливо продолжая путь.

Где-то после полудня в скромную лавчонку башмачника Ахмеда наведался солидный седобородый муфтий. Белые одежды сияли натуральным шёлком, четки вращались на пальце со скоростью пропеллера, а голубые глаза из-под высокой чалмы играли нахальными искорками. Башмачник сначала вскочил, кланяясь духовному лицу и пытаясь поцеловать край его одежд, потом пригляделся… Некоторое время Ахмед просто стоял соляным столбом, пока степенный аксакал, обогнув его, без приглашения шагнул в сарайчик и, высунув руку, щедро сыпанул за пазуху хозяину горсть серебряных монет. Башмачник вслух помянул безмозглого шайтана, скорбно прикрыл лицо руками, после чего свернул торговлю и отправился в обжорный ряд. Вездесущие соседи поспешно гадали насчёт нежданной удачи своего товарища, вот уже второй день принимающего богатых гостей. «Видимо, в своих путешествиях он научился заводить полезных друзей… — кивали они. — Бухарский купец на осле, почтеннейший муфтий, словно только что пришедший из медресе. Наверняка ему щедро платят за ужин и ночлег. Уж не решил ли башмачник открыть здесь свой постоялый двор?»

…Осторожные поскрёбывания с наружной стороны сарайчика раздались, едва друзья присели к столу. К столу — это, впрочем, громко сказано: большой поясной платок был расстелен прямо на полу, а уж поверх него дымились блюда со свежей бараниной, пирожками в масле, шанхайским рисом и прочими вкусными сытностями.

— Свои! — глянув в щёлку, с ходу определил Оболенский, хотя скребущийся был одет в платье городской стражи. — Ходжа, заходи! Ахмед, будь другом, ещё один прибор и пиалу для почтеннейшего гостя.

— Домулло?! — искренне поразился башмачник, впуская стражника.

— Был домулло, да весь вышел! — бегло огрызнулся Насреддин и, не дожидаясь приглашения, бухнулся на пол, скрестив ноги. Левой рукой он ухватил баранью лопатку с ещё тёплым мясом, а правой зачерпнул полную пригоршню плова. Оболенский вытер руки собственной фальшивой бородой и подмигнул Ахмеду. Тот так и стоял в изумлении, не сводя глаз с обжористого визитёра.

— А я как раз закончил рассказывать весёленькую историю о юном стражнике, сопровождавшем Багдадского вора в тюрьму. Надеюсь, парнишке не слишком влетит за бегство такого ценного арестанта? Ей-богу, я бы на месте Шехмета не наказывал новобранца, он ведь не знал, с кем имеет дело… А ты, дорогой товарищ, как управился со своим конвоиром?

Ходжа бросил на Оболенского злобный взгляд, цапнул с блюда половинку курицы и рвал её кусками, почти не прожёвывая. От жира его покрасневшее лицо казалось покрытым лаком…

— Костюмчик мой, бухарский, успел примелькаться, а тут иду мимо приличного коттеджика и вижу, как упитанный такой дедуля омовение совершает. Нет, не во дворе, в домике, но мне при моём росте и через забор видно. Бросил ему монетку медную в тазик — он так и обалдел! Выскочил с тазом на порог, смотрит на небо, вроде ещё ждёт чего-то… Я одежонку праздничную с крючка снял и тем же макаром, через забор, на улицу. Переоделся в уголочке, у чьей-то пегой кобылы на ходу полхвоста отрезал — стал весь из себя такой уважаемый саксаул! А ты где прибарахлился?

Ходжа перестал жевать, долгую минуту смотрел прямо в глаза Оболенского, ничего утешительного не высмотрел и переключился исключительно на плов.

— Здоров жрать, приятель! Ладно, вижу по лицу, что у тебя большое горе… Но не совершай распространённой ошибки — горе надо не заедать, а запивать. То есть топить его в вине, как блудливого котёнка! Ахмед, не жмись! Ну, не жмись, я же давал тебе два кувшина. Посмотри, в каком состоянии человек…

— Аллах не дозволяет мусульманам… — начал было башмачник, но небольшой кувшин достал. Насреддин махом вырвал его из хозяйских рук и, запрокинув голову, не отрываясь, вылакал почти половину. Крякнул, вытер рукавом губы и, обращаясь в никуда, с чувством заявил:

— Ох и сволочь ты, Лёва-джан!

— Как вы… выговариваете… такие слова, домулло?!

— Пусть говорит, — благодушно отмахнулся Лев, делая долгий глоток из того же кувшина. — Мужики, ну чё вы как не родные, ёлы-палы? Все всё понимают, а туда же… Не было у меня иного выбора! И у него не было! И у тебя! А теперь все мы… по самую шею… и хрен бы с ним! Ахмед, поставь назад пиалы, что мы, забулдыги какие — из горла хлебать?!

* * *