Час Презрения

Анджей Сапковский, 1995

Между Империей Нильфгаард и королевствами нордлингов установился непрочный мир, но, похоже, это лишь затишье перед бурей. Маленькое пограничное королевство Цинтра, а также его наследница Цири, внучка Львицы Калантэ, наследие Старшей Крови, может стать неожиданным козырем в большой игре королей, магов и спецслужб по обе стороны конфликта. Одни хотят уничтожить Дитя Предназначения, другие – взять под контроль, третьи – сделать символом освобождения. Возможно, все решится во время сбора чародейского Капитула на острове Танедд, где вновь сойдутся пути Цири, чародейки Йеннифэр и ведьмака Геральта по прозвищу Белый Волк. Ведь все ближе Час Белого Хлада и Белого Света. Час Безумия и Час Презрения. А в Час Презрения одинокий должен погибнуть… Сага А. Сапковского давно занимает почетное место в мировой традиции жанра фэнтези, а Геральт стал культовым персонажем не только в мире литературы, но и в универсуме компьютерных игр. Четвертая книга из цикла «Ведьмак» впервые выходит с иллюстрациями Дениса Гордеева, созданными специально для этого издания.

Глава вторая

У самого развилка, там, где кончался лес, были вкопаны в землю девять столбов. К вершине каждого прибито колесо от телеги. Над колесами кружило воронье, расклевывая и терзая трупы, привязанные к обручам и спицам. Столбы были слишком высокими, да и птицы все время заслоняли разлагающиеся на колесах останки, так что догадаться, кем были казненные, Йеннифэр и Цири не могли.

Ветер принес тошнотворный запах тления. Цири отвернулась и с отвращением поморщилась.

— Изумительная декорация. — Йеннифэр наклонилась в седле и сплюнула, забыв, что совсем недавно отругала Цири за подобный плевок. — Живописная и ароматная. Но почему здесь, на опушке леса? Обычно такие штуки устанавливают сразу за городскими стенами. Верно, добрые люди?

— Это «белки», благороднейшая госпожа, — поспешил пояснить, сдерживая запряженную в двуколку пегую лошаденку, один из бродячих торговцев, которых они догнали на развилке. — Эльфы на столбах-то. Потому и столбы в лесу стоят. Другим «белкам» на упреждение.

— Выходит, — взглянула на него чародейка, — взятых живьем скоя’таэлей привозят сюда…

— Эльфа, милсдарыня, — прервал торговец, — редко удается взять живьем. А ежели даже кого воины схватят, то в город везут, где оседлые нелюди обретаются. Когда они казнь на рынке посмотрят, у них сразу отпадает охота с «белками» якшаться. А когда в бою таких эльфов убивают, то трупы свозят на развилки и вешают на столбах. Порой издалека возят, совсем уж померших…

— Подумать только, — буркнула Йеннифэр, — а нам запрещают заниматься некромантией из уважения к величию смерти и бренности останков, коим полагаются покой, почести и церемониальные погребения…

— Что вы сказали, госпожа?

— Ничего. Поехали побыстрее, Цири, как можно дальше от этого места. Тьфу, у меня такое ощущение, будто я вся пропиталась вонью.

— Я тоже, ой-ей-ей, — сказала Цири, рысью объезжая двуколку торговца. — Поедем галопом, хорошо?

— Хорошо… Но не сумасшедшим же!

Вскоре показался город, огромный, окруженный стенами, утыканный башнями с островерхими блестящими крышами. А за городом в лучах утреннего солнца искрилось море, сине-зеленое, усеянное белыми пятнышками парусов. Цири осадила коня на краю песчаного обрыва, приподнялась в стременах, жадно втянула носом ароматный морской воздух.

— Горс Велен, — сказала Йеннифэр, подъезжая и останавливаясь рядом. — Вот и добрались. Возвращаемся на большак.

На большаке снова пошли легким галопом, оставив позади несколько воловьих упряжек и пешеходов, нагруженных вязанками хвороста и дров. Когда опередили всех и остались одни, чародейка остановилась и жестом сдержала Цири.

— Подъезжай поближе, — сказала она. — Еще ближе. Возьми поводья и веди моего коня. Мне нужны обе руки.

— Зачем?

— Возьми поводья.

Йеннифэр вынула из вьюка серебряное зеркальце, протерла, тихо проговорила заклинание. Зеркальце выскользнуло у нее из руки, поднялось и повисло над конской шеей, точно напротив лица чародейки. Цири удивленно вздохнула, облизнула губы.

Чародейка извлекла из вьюка гребень, сняла берет и несколько минут энергично расчесывала волосы. Цири молчала. Она знала, что во время этой процедуры Йеннифэр нельзя мешать или расспрашивать. Живописный и на первый взгляд неряшливый беспорядок ее крутых буйных локонов возникал в результате долгих стараний и немалых усилий.

Чародейка снова полезла во вьюк. Вдела в уши бриллиантовые серьги, а на запястьях защелкнула браслеты. Сняла шаль, расстегнула блузку, обнажая шею. Стала видна черная бархотка, украшенная обсидиановой звездой.

— Да! — не выдержала наконец Цири. — Я знаю, зачем ты это делаешь! Хочешь хорошо выглядеть, потому что едем в город! Угадала?

— Угадала.

— А я?

— Что — ты?

— Тоже хочу хорошо выглядеть! Я причешусь…

— Надень берет, — резко бросила Йеннифэр, по-прежнему вглядываясь в висящее над ушами лошади зеркальце. — На то самое место, где он был. И убери под него волосы.

Цири недовольно фыркнула, но послушалась тотчас. Она уже давно научилась различать оттенки голоса чародейки. Знала, когда можно поспорить, а когда нет.

Йеннифэр, уложив наконец локоны на лбу, достала из вьюка маленькую баночку зеленого стекла.

— Цири, — сказала она уже мягче. — Мы путешествуем тайно. А поездка еще не кончилась. Поэтому ты должна прятать волосы под беретом. Во всех городских воротах есть люди, которым платят за точные и незаметные наблюдения за путешествующими. Понимаешь?

— Нет, — нахально ответила Цири, натягивая поводья вороного жеребца чародейки. — Ты стала такой красивой, что у всех, кто выглянет из ворот, глаза на лоб повылазят! Тоже мне — скрытность!

— Город, к воротам которого мы направляемся, — усмехнулась Йеннифэр, — называется Горс Велен. Мне в Горс Велене таиться не надо, совсем, я бы сказала, наоборот. С тобой дело другое. Тебя никто не должен запомнить.

— Кто будет глядеть на тебя, запомнит и меня!

Чародейка раскрыла баночку, из которой повеяло сиренью и крыжовником. Взяв на указательный палец немного содержимого, втерла себе под глаза чуточку мази, потом сказала, все еще загадочно улыбаясь:

— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь вообще обратил на тебя внимание.

Перед подъемным мостом стояла длинная колонна наездников и телег, у ворот толпились пешие, ожидающие своей очереди на досмотр. Цири ахнула, раздраженная перспективой долгого ожидания. Однако Йеннифэр выпрямилась в седле и направилась рысью, глядя поверх голов страждущих, а те быстро расступились, давая ей место и почтительно кланяясь. Стражники в длинных кольчугах сразу же заметили чародейку и освободили ей проход, не жалея древков копий, которыми подгоняли упрямых или слишком медлительных.

— Сюда, сюда, милостивая государыня! — крикнул один из стражников, таращась на Йеннифэр и бледнея. — Въезжайте здесь, прошу вас! А ну расступись! Расступись, хамы!

Спешно вызванный начальник вахты выглянул из кордегардии, хмурый и злой, но, увидев Йеннифэр, покраснел, широко раскрыл глаза и рот и согнулся в низком поклоне.

— Покорно приветствую в Горс Велене, милостивая государыня, — пробормотал он, выпрямляясь и еще больше выпучивая глаза. — Я в твоем распоряжении… Могу ли чем-то услужить? Эскорт? Провожатый? Может, вызвать кого?

— Не требуется. — Йеннифэр выпрямилась в седле, глянула на него сверху. — Я пробуду в городе недолго. Еду на Танедд.

— Конечно, конечно… — Вояка переступил с ноги на ногу, не отрывая глаз от лица чародейки. Остальные стражники следовали примеру начальника. Цири гордо задрала голову, но тут же увидела, что на нее вообще никто не смотрит. Так, словно ее и вовсе не существует.

— Конечно, — повторил командир стражи. — На Танедд, да… На Сбор, конечно. А как же. В таком случае желаю…

— Благодарю. — Чародейка тронула коня, определенно не интересуясь, чего хотел пожелать ей командир. Цири потрусила следом. Стражники кланялись проезжающей Йеннифэр, не удостаивая девочку хотя бы взглядом.

— Даже имени твоего не спросили, — буркнула она, догоняя Йеннифэр и ловко объезжая пробитые в грязи колеи. — И куда едем — тоже! Ты их заколдовала?

— Не их. Себя. — Чародейка повернулась, и Цири громко ахнула. Глаза Йеннифэр горели фиолетовым огнем, а лицо пылало красотой. Слепящей. Вызывающей. Грозной. И неестественной.

— Зеленая баночка! — сразу догадалась Цири. — Что там было?

— Гламария. Эликсир, точнее, мазь для особых случаев. Послушай, тебе обязательно надо лезть в каждую лужу на дороге?

— Хочу ополоснуть лошади бабки!

— Дождя не было целый месяц. Это не вода, а помои и конская моча.

— А-а… Скажи, зачем тебе понадобился эликсир? Так уж важно было…

— Это Горс Велен, — прервала Йеннифэр. — Город, который своим благополучием в значительной степени обязан чародеям. Ты сама видела, как тут относятся к чародейкам. А мне не хотелось ни представляться, ни доказывать, кто я такая. Предпочитаю, чтобы это было ясно с первого взгляда. Вон за тем красным домом свернем влево. Шагом, Цири, сдерживай лошадь, еще собьешь какого-нибудь ребенка.

— А зачем мы сюда приехали?

— Я тебе уже говорила.

Цири фыркнула, поджала губы, сильно ткнула лошадь пяткой. Кобыла заплясала, чуть не наскочив на проезжающую мимо телегу. Возница привстал на козлах и собирался покрыть ее цветистой фурманской вязью, но, увидев Йеннифэр, быстро сел и принялся внимательно изучать состояние собственных башмаков.

— Еще один такой фортель, — процедила Йеннифэр, — и мы повздорим. Ты ведешь себя как юная коза. Мне стыдно за тебя.

— Ты намерена отдать меня в какую-то школу, да? Я не хочу!

— Тише. Люди смотрят.

— На тебя смотрят, не на меня! Не хочу я ни в какую школу! Ты обещала, что всегда будешь со мной, а теперь собираешься бросить! Одну. Я не хочу быть одна!

— И не будешь. В школе много девочек твоего возраста. Заведешь подружек.

— Не нужны мне подружки. Я хочу быть с тобой и с… Я думала, что…

Йеннифэр быстро обернулась.

— Что ты думала?

— Что мы едем к Геральту, — вызывающе подняла голову Цири. — Я прекрасно знаю, о чем ты думала всю дорогу. И почему вздыхала ночью.

— Довольно, — прошипела чародейка, а блеск ее горящих глаз заставил Цири вжаться лицом в гриву лошади. — Слишком уж ты разговорилась. Напоминаю: время, когда ты могла возражать, ушло. И случилось это по твоей собственной воле. Теперь ты должна слушаться. И делать то, что я прикажу. Поняла?

Цири кивнула.

— Да, что прикажу. И это будет для тебя лучше всего. Всегда. Поэтому ты будешь слушаться меня и выполнять все мои распоряжения, ясно? Останови лошадь. Мы на месте.

— Это школа? — буркнула Цири, окидывая взглядом внушительный фасад дома. — Это уже…

— Ни слова больше. Слезай. И веди себя как положено. Это не школа, школа находится в Аретузе, а не в Горс Велене. Это банк.

— Зачем нам банк?

— Подумай. Слезай, я сказала. Да не в лужу! Оставь лошадь, для этого есть слуги, сними перчатки. В банк в перчатках для езды не входят. Взгляни на меня. Поправь берет. Выровняй воротничок. Выпрямись. Не знаешь, что делать с руками? Так не делай ничего!

Цири вздохнула.

Высыпавшие из здания служащие были краснолюдами. Цири внимательно приглядывалась к ним. Такие же невысокие и бородатые крепыши, они тем не менее ничем не походили на ее друга Ярпена Зигрина и его ребят. Служащие были какие-то безликие, одинаково одетые, никакие. И раболепные, чего об Ярпене и его ребятах сказать было никак нельзя.

Йеннифэр и Цири вошли. Магический эликсир чародейки продолжал действовать, поэтому появление Йеннифэр тут же вызвало великое возбуждение, беготню, поклоны, дальнейшие раболепные и покорные пожелания и заверения в готовности услужить, конец чему положило лишь появление невероятно толстого, богато одетого белобородого краснолюда.

— Уважаемая Йеннифэр! — загудел краснолюд, позвякивая золотой цепью, свисавшей с могучей шеи значительно ниже белой бороды. — Какая неожиданность! И какая честь! Прошу, прошу в контору! А вы там, не стоять, не глазеть! За работу! К счетам! Абакам! Вильфли, немедленно в контору бутылку Кастель де Нефа, года… Ну сам знаешь какого. Живо, одна нога тут, другая там! Изволь, изволь. Йеннифэр, истинное удовольствие видеть тебя. Ты смотришься… Ах, черт возьми, аж дух захватывает!

— Ты тоже, — улыбнулась чародейка, — недурственно держишься, Джианкарди.

— Надеюсь. Прошу, прошу ко мне в контору. Ах нет, нет, как можно, вы первыми. Ты же знаешь дорогу, Йеннифэр.

В конторе было темновато и приятно прохладно, в воздухе стоял аромат, который Цири помнила по башне писаря Ярре, — запах чернил, пергамента и пыли, покрывавшей дубовую мебель, гобелены и старые книги.

— Прошу вас, присаживайтесь. — Банкир отодвинул от стола тяжелое кресло для Йеннифэр, окинул Цири внимательным взглядом. — Хмм…

— Дай ей какую-нибудь книгу, Мольнар, — небрежно бросила чародейка, заметив его взгляд. — Она обожает книги. Сядет в конце стола и не будет нам мешать. Верно, Цири?

Цири не сочла нужным подтверждать.

— Книгу, хм, — обеспокоился краснолюд, подходя к шкафу. — Что у нас тут есть? Вот книга прихода и расхода… Нет, не то. Пошлины и торговые оплаты… Тоже нет. Кредит и рембурс? Нет? О, а это как сюда попало? Черт его знает… Но, пожалуй, это будет в самый раз. Пожалуйста, девочка.

Книга называлась «Physiologus» и была очень старой и очень потрепанной. Цири осторожно перевернула обложку и несколько страниц. Фолиант заинтересовал ее сразу же, потому что повествовал о таинственных чудовищах и бестиях и был полон гравюр. Несколько следующих минут она старалась делить интерес между книгой и беседой чародейки с банкиром.

— Есть какие-нибудь письма, Мольнар?

— Нет. — Банкир налил вина Йеннифэр и себе. — Ни одного нового. Последнее поступило месяц назад. Я переслал тебе условленным образом.

— Я получила. Благодарю. А случайно… кто-нибудь этими письмами не интересовался?

— Здесь — нет, — улыбнулся Мольнар Джианкарди. — Но ты точно выбрала мишень, дорогая моя. Банк Вивальди доверительно информировал меня, что письма пытались выследить. Кроме того, их филиал в Венгерберге выявил попытку проследить операции на твоем личном счете. Один из работников оказался нелояльным…

Банкир осекся, глянул на чародейку из-под кустистых бровей. Цири прислушалась. Йеннифэр молчала, поигрывая обсидиановой звездой.

— Вивальди, — понизил голос Джианкарди, — не мог либо не хотел вести следствие. Нелояльный и скорый на подкуп служащий по пьянке свалился в канаву и захлебнулся. Несчастный случай. Жаль. Слишком быстро, слишком неосмотрительно…

— Потеря невелика, а сожаление кратко, — надула губы чародейка. — Я знаю, кого интересуют мои письма и счета, следствие у Вивальди не дало бы ничего нового.

— Коли ты так считаешь… — Джианкарди почесал бороду. — Едешь на Танедд? На Большой Сбор чародеев?

— Именно.

— Решать судьбы мира?

— Зачем преувеличивать?

— Всякие слухи ходят, — сухо проговорил банкир. — И всякое творится.

— Например, если не секрет?

— С прошлого года, — сказал Джианкарди, поглаживая бороду, — наблюдаются удивительные сдвиги в налоговой политике… Знаю, тебя это не интересует…

— Говори.

— Двойной размер подушного налога и налога на зимний постой, а также налога, который берут непосредственно армейские власти. Все купцы и предприниматели должны дополнительно платить в королевскую казну «десятый грош», совершенно новый налог, один грош от каждого нобеля оборота. Краснолюды, гномы, эльфы и низушки, кроме того, платят повышенную подушную и подымную пошлины, а ежели ведут торговую либо производственную деятельность, то сверх того еще облагаются обязательной нелюдской «дарственной» податью, составляющей десять со ста. Таким образом, я отчисляю в казну больше шестидесяти процентов дохода. Мой банк, включая филиалы, дает Четырем Королевствам шестьсот гривен в год. К твоему сведению, это почти в три раза больше, чем богатый герцог или граф платит кварты в королевскую казну.

— А люди дарственной на армию не облагаются?

— Нет. Платят только подушные и постойные.

— Получается, — покачала головой чародейка, — что краснолюды и другие нелюди финансируют проводящуюся в лесах кампанию против скоя’таэлей. Я ожидала чего-нибудь подобного. Но, прости, что общего у налогов со Сбором на Танедде?

— После ваших сборов всегда что-то происходит, — буркнул банкир. — Впрочем, надеюсь, на этот раз ничего страшного не случится, а наоборот — вдруг да прекратятся эти странные скачки цен. Был бы очень рад.

— Поясни.

Джианкарди раскинулся в кресле и сплел руки на прикрытом бородой животе.

— Я занимаюсь своим ремеслом немало лет. Достаточно долго, чтобы научиться увязывать некоторые движения цен с определенными фактами. Последнее время сильно подскочили цены на драгоценные камни. На них повысился спрос.

— Обменивают наличные на драгоценности, чтобы избежать потерь на колебаниях курса и паритета монет?

— И это тоже. Кроме того, у камней еще одно огромное преимущество: лежащий в кармане кошелек с несколькими унциями бриллиантов равняется по стоимости примерно пятидесяти гривнам, а такая сумма в монетах весит двадцать пять фунтов и требует солидного мешка. С кошельком в кармане можно бежать гораздо быстрее, чем с мешком на плечах. Да и обе руки свободны, что тоже немаловажно. Одной рукой можно держать жену, а второй, если потребуется, — кое-кому и тумака отвесить.

Цири негромко фыркнула, но Йеннифэр тут же успокоила ее грозным взглядом.

— Значит, — подняла она голову, — есть такие, кто уже заранее готовится к бегству. Интересно куда?

— Больше всего ценится дальний Север. Хенгфорс, Ковир, Повисс. Во-первых, потому что это действительно далеко, во-вторых, эти государства нейтральны и у них хорошие отношения с Нильфгаардом.

— Понимаю. — Ехидная ухмылка не сходила с уст чародейки. — Итак, бриллианты в карман, жену за руку — и на Север… Не рановато ли? Впрочем, Бог с ними. Что еще дорожает, Мольнар?

— Лодки.

— Что-что?

— Лодки, — осклабившись, повторил банкир. — Все корабелы с побережья строят лодки, заказанные квартирмейстерством короля Фольтеста. Квартирмейстеры платят хорошо и постоянно делают заказы. Если у тебя есть свободный капитал, Йеннифэр, вложи в лодки. Золотое дело. Изготовляешь челн из камыша и коры, выставляешь счет на баркас из первосортной сосны, выручкой делишься с квартирмейстером…

— Не дури, Джианкарди! Говори, в чем дело.

— Лодки, — неохотно сказал банкир, глядя в бревенчатый потолок, — транспортируют на юг, к Яруге, в Содден и Бругге. Но, насколько мне известно, их используют не для ловли рыбы, а прячут в лесах вдоль правого берега. Солдаты вроде бы часами тренируются садиться в них и вылезать. Пока — на суше.

— Ага. — Йеннифэр закусила губу. — Но почему некоторые так спешат на север? Яруга-то на юге.

— Существует обоснованное опасение, — буркнул банкир, поглядывая на Цири, — что император Эмгыр вар Эмрейс не будет в восторге, узнав, что упомянутые лодки спущены на воду. Некоторые полагают, что такое действие может Эмгыра разозлить, и тогда лучше быть как можно дальше от нильфгаардских границ… Черт, хотя бы до жатвы. Ежели жатва будет позади, вздохну с облегчением. Если чему быть, это случится до жатвы.

— Урожай будет в амбарах, — медленно проговорила Йеннифэр.

— Верно. Коней трудно пасти на стерне, а крепости с полными амбарами придется осаждать долго… Погода благоприятствует землепашцам, и урожай обещает быть недурным… Да, погода исключительно хороша. Солнышко припекает, ждет не дождется дождя… А Яруга в Доль Ангре очень мелка… Ее легко перейти. В обе стороны.

— Почему Доль Ангра?

— Надеюсь, — банкир погладил бороду, сверля чародейку острым взглядом, — тебе можно доверять?

— Как всегда, Джианкарди. Ничего не изменилось.

— Доль Ангра, — медленно проговорил банкир, — это Лирия и Аэдирн, у которых военный союз с Темерией. Уж не думаешь ли ты, что Фольтест покупает лодки для себя?

— Нет, — протянула чародейка. — Не думаю. Благодарю за информацию, Мольнар. Как знать, возможно, ты и прав. Может, на Сборе нам удастся повлиять на судьбы мира и населяющих его людей?

— Не забудьте о краснолюдах, — сказал Джианкарди, — и их банках.

— Постараемся. Кстати, коли уж мы об этом заговорили…

— Внимательно слушаю.

— У меня были расходы, Мольнар. А если я сниму со счета у Вивальди, опять кто-нибудь попробует утопиться, так что…

— Йеннифэр, — прервал краснолюд, — ты у меня пользуешься неограниченным кредитом. Погром в Венгерберге случился очень давно. Возможно, ты забыла, но я не забуду никогда. Никто из семейства Джианкарди не забудет. Сколько тебе нужно?

— Тысячу пятьсот темерских оренов с переводом на филиал Чианфанелли в Элландере на адрес храма Мелитэле.

— Принято. Приятный перевод — взносы в пользу храмов не облагаются налогами. Что еще?

— Сколько сейчас платят за обучение в школе в Аретузе?

Цири прислушалась.

— Тысячу двести новиградских крон, — сказал Джианкарди. — Для учениц не жалеют ничего, живут в Аретузе как принцессы. А ими кормится половина города — портные, сапожники, кондитеры, поставщики…

— Знаю. Внеси две тысячи на счет школы. Анонимно. С указанием, что это за зачисление и задаток за обучение. Одной ученицы.

Джианкарди отложил перо, взглянул на Цири, понимающе улыбнулся. Цири, сделав вид, будто изучает книгу, внимательно слушала.

— Все, Йеннифэр?

— Еще триста новиградских крон для меня. Наличными. Для Сбора на Танедде мне потребуются по меньшей мере три платья.

— Зачем тебе наличные? Дам банковский чек. На пятьсот. Импортные ткани тоже чертовски подорожали, а ведь ты не станешь надевать шерсть или лен. И если что-либо потребуется тебе или ученице в Аретузе, мои склады и магазины в твоем распоряжении.

— Благодарю. На какой процент договоримся?

— Проценты, — поднял голову краснолюд, — ты заплатила семье Джианкарди авансом, Йеннифэр. Во время погрома в Венгерберге. Не будем об этом.

— Не люблю таких долгов, Мольнар.

— Я тоже. Но я — купец, краснолюд дела. Я знаю, что такое обязательность. Знаю ей цену. Повторяю: не будем больше об этом. Со всем, о чем ты просила, покончено. О чем не просила — тоже.

Йеннифэр подняла брови.

— Некий близкий тебе ведьмак, — хохотнул Джианкарди, — недавно посетил городок Дорьян. Мне донесли, что он там задолжал ростовщику сто крон. Ростовщик работает на меня. Я покрою этот долг, Йеннифэр.

Чародейка кинула взгляд на Цири, сильно поморщилась.

— Мольнар. Не суй пальцы в дверь, в которой испортились петли. Сомневаюсь, чтобы он все еще считал меня близкой, а если узнает о покрытии долга, возненавидит вконец. Ты ведь его знаешь, он честолюбив до идиотизма. И давно он был в Дорьяне?

— Дней десять назад. Потом его видели в Малом Логе. Оттуда, как мне сообщили, поехал в Хирунд, потому что получил задание от тамошних фермеров. Как обычно, прикончить какое-то чудовище…

— И за это, как обычно, ему заплатят деньгами, — голос Йеннифэр слегка изменился, — которых, как обычно же, ему едва хватит на лечение, если чудовище его покорежит. Как обычно. Если ты, Мольнар, действительно хочешь что-то для меня сделать, свяжись с фермерами в Хирунде, пусть увеличат вознаграждение. Так, чтобы ему было на что жить.

— Как обычно, — фыркнул Джианкарди. — А если он все-таки узнает об этом?

Йеннифэр уставилась на Цири, которая смотрела на них и слушала, даже не пытаясь изображать заинтересованность Physiologus’ом.

— От кого бы это?

Цири опустила глаза. Банкир многозначительно улыбнулся, погладил бороду.

— Перед тем как выбраться на Танедд, ты направишься в сторону Хирунда? Случайно, конечно?

— Нет, — отвела глаза чародейка. — Не направлюсь. Сменим тему, Мольнар.

Джианкарди снова погладил бороду, глянул на Цири. Цири опустила голову, закашлялась и заерзала на стуле.

— Верно, — согласился банкир, — пора сменить тему. Но твоей подопечной явно наскучила книга… и наши разговоры. А то, о чем я теперь хотел бы с тобой поговорить, наскучит ей, мне кажется, еще больше… Судьбы мира, судьбы краснолюдов этого мира, судьбы их банков — ах, какая скучная тема для юных дев, будущих выпускниц Аретузы! Приподними немного свои крылышки, Йеннифэр. Дай ей прогуляться по городу…

— Ох, да! — крикнула Цири.

Чародейка передернулась и уже собралась было возразить, но вдруг передумала. Цири не была уверена, но ей показалось, что причиной тому стало еле заметное движение глаз, сопровождавшее предложение банкира.

— Пусть девочка осмотрит достопримечательности славного града Горс Велена, — добавил Джианкарди, широко улыбаясь. — Ей положено немного свободы перед… Аретузой. А мы тут еще чуточку поболтаем кое о чем… хм… личном. Нет, я не предлагаю ребенку бродить в одиночку, хоть это и безопасный город. Я дам ей спутника и защитника — одного из моих младших коллег…

— Прости, Мольнар, — Йеннифэр не ответила на улыбку, — но мне кажется, что в нынешние времена даже в безопасном городе общество краснолюда…

— У меня и в мыслях не было, — притворно возмутился Джианкарди, — предлагать в спутники краснолюда. Клерк, о котором я говорю, сын уважаемого купца, человека, я бы так сказал, до последней морщинки. Ты думала, у меня работают только краснолюды? Эй, Вильфли! Кликни-ка сюда Фабио, одна нога тут, другая…

— Цири. — Чародейка подошла к девочке, слегка наклонилась. — Только без глупостей, чтобы мне не пришлось краснеть. А с клерком — язык за зубами, поняла? Поклянись, что будешь следить за действиями и словами. Не кивай. Обещания дают в полный голос.

— Обещаю, госпожа Йеннифэр.

— Время от времени посматривай на солнце. В полдень вернешься. Точно. А если… Нет, не думаю, чтобы кто-то тебя узнал. Но если увидишь, что кто-то слишком уж внимательно на тебя поглядывает…

Чародейка открыла кошелек, достала небольшой, покрытый рунами хризопраз в форме песочных часов.

— Спрячь в кошелек. Не потеряй. В случае чего… Заклинание помнишь? Только аккуратно, активация дает сильное эхо, а действующий амулет испускает волны. Если вблизи окажется кто-то восприимчивый к магии, ты себя не замаскируешь, а совсем наоборот. Да, вот еще тебе… Если захочешь что-нибудь купить.

— Спасибо, госпожа Йеннифэр. — Цири положила амулет и монеты в кошелек, с любопытством взглянула на вбежавшего в контору мальчика. Мальчик был веснушчат, волнистые каштановые волосы ниспадали ему на высокий воротник серой униформы клерка.

— Фабио Сахс, — представил мальчика Джианкарди.

Тот почтительно поклонился.

— Фабио, это госпожа Йеннифэр, наша почетная гостья и уважаемая клиентка. А мазель, ее воспитанница, желает посетить город. Будешь ее провожатым и защитником.

Мальчик снова поклонился, на этот раз явно в сторону Цири.

— Цири, — холодно сказала Йеннифэр, — встань, пожалуйста.

Цири встала, немного удивленная, потому что знала: обычай этого не требует. И тут же поняла. Клерк, выглядевший ее ровесником, был на голову ниже.

— Мольнар, — сказала чародейка. — Кто кого будет защищать? Не мог дать кого-нибудь посолиднее?

Мальчик покраснел и вопросительно глянул на хозяина. Джианкарди кивнул. Клерк снова поклонился.

— Милостивая государыня, — проговорил он свободно и без тени смущения. — Возможно, я и невелик ростом, но на меня можно положиться. Я хорошо знаю город, пригороды и всю округу. В случае нужды буду защищать мазель в полную силу. А когда я, Фабио Сахс Младший, сын Фабио Сахса, делаю что-то в полную силу… то мало кто из тех, что покрупнее, сравняется со мной.

Йеннифэр несколько секунд глядела на мальчика, потом повернулась к банкиру.

— Поздравляю, Мольнар. Ты умеешь подбирать сотрудников. В будущем твой младший клерк не раз порадует тебя. Истинно благородный металл высшей пробы красиво звучит, когда по нему ударишь. Цири, с полным доверием отдаю тебя под опеку Фабио, сына Фабио, поскольку это мужчина серьезный и достойный доверия.

Мальчик покраснел до корней каштановых волос. Цири почувствовала, что тоже зарумянилась.

— Фабио. — Краснолюд открыл шкатулку, покопался в звонком содержимом. — Вот тебе полнобеля и три… и два пятака. На случай, если мазель выскажет какое-либо пожелание. Если не выскажет, вернешь. Ну, можете идти.

— В полдень, Цири, — напомнила Йеннифэр. — Ни минутой позже.

— Помню, помню.

— Меня зовут Фабио, — сказал мальчик, как только они сбежали по ступеням и вышли на шумную улицу. — А тебя — Цири, да?

— Да.

— Что бы ты хотела посмотреть в Горс Велене, Цири? Главную улицу? Переулок мастеров золотых дел? Морской порт? А может, рынок и ярмарку?

— Все.

— Хм… — задумался мальчик. — Времени у нас только до полудня… Лучше всего пойти на рынок. Сегодня базарный день, там можно увидеть много интересного! Но сначала поднимемся на стену, оттуда виден весь залив и знаменитый остров Танедд. Согласна?

— Пошли.

По улице тарахтели телеги, тащились лошади и волы, бондари катили бочки, кругом — шум, гам и суета. Цири немного ошарашило движение и кажущийся беспорядок, она оступилась и вместо деревянного тротуара влезла по щиколотки в грязь и навоз. Фабио хотел взять ее за руку, но она вырвалась:

— Еще чего! Я сама ходить умею!

— Хм… Ну да. Тогда пошли. Сейчас мы на главной улице. Называется она Карод и связывает Главные и Морские ворота. В ту сторону ведет к ратуше. Видишь башню с золотым петушком? Это и есть ратуша. А там вон, где цветная вывеска, — трактир «Под расшнурованным корсетом». Но туда, хм… туда мы не пойдем. Давай срежем дорогу, пройдем по Окружной улице через рыбный рынок.

Они свернули в переулок и вышли прямо на небольшую площадь, втиснувшуюся между стенами домов. Площадь была забита прилавками, бочками и кадками, из которых бил сильный запах рыбы. Тут шла оживленная и шумная торговля, перекупщики, продавцы и покупатели старались перекричать кружащих надо всем чаек. У стены сидели кошки, делая вид, будто рыба их вообще не интересует.

— Твоя госпожа, — вдруг сказал Фабио, лавируя между прилавками, — очень строгая.

— Знаю.

— Она тебе не родная, верно?

— Да. А как ты догадался?

— Сразу видно! Она очень красивая, — сказал Фабио с жестоким, разоружающим откровением совсем еще молодого человека.

Цири повернулась словно пружина, но прежде чем успела ответить Фабио какой-нибудь колкостью относительно его веснушек и роста, мальчик уже тащил ее между тележками, бочками и прилавками, одновременно объясняя, что возвышающаяся над площадью башня называется «Воровская», что камни для ее постройки брали со дна морского и что растущие около нее деревья называются пальмами.

— Ты ужасно неразговорчивая, Цири, — неожиданно заметил он.

— Я? — изобразила она удивление. — Ничего подобного! Просто внимательно тебя слушаю. Знаешь, ты рассказываешь очень интересно. Я как раз хотела тебя спросить…

— О чем?

— А далеко отсюда до… до города Аретузы?

— Совсем близко. Только Аретуза вовсе не город. Поднимемся на стену, покажу.

Стена была высокая, с крутыми ступенями. Фабио вспотел и задыхался, и неудивительно: он не закрывал рта, сообщил Цири, что стена, окружающая Горс Велен, построена недавно, она гораздо моложе самого города, возведенного еще эльфами, сказал, что в ней тридцать пять футов высоты и что это так называемая казематная кладка, сложенная из тесаного камня и необожженного кирпича, то есть материала, лучше других выдерживающего удары таранов.

Наверху их охватил морской ветер. Цири с удовольствием вдыхала его после плотной и неподвижной духоты города. Она оперлась локтями о край стены, глядя сверху на расцвеченный парусами порт.

— Что это, Фабио? Вон та гора?

— Остров Танедд.

Остров, казалось, был совсем близко. И походил не на остров, а на вколоченный в морское дно гигантский каменный столб, огромный зиккурат, спеленутый змеящимся серпантином дороги, террасами и зигзагами лестниц. На террасах зеленели рощицы и сады, а из зелени проглядывали прилепившиеся к скалам, будто ласточкины гнезда, белые островерхие башни и изящные купола, венчающие группы окруженных галереями зданий, которые, похоже, были возведены не хитроумными строителями, а вырезаны в склонах горы, вздымающейся из морской пучины.

— Все это создали эльфы, — пояснил Фабио. — Говорят, с помощью эльфьей магии. Однако уже с незапамятных времен Танедд принадлежит чародеям. Ближе к вершине, там, где — видишь? — блестят на солнце купола, расположен дворец Гарштанг. В нем через несколько дней откроется Большой Сбор магиков. А вон там, смотри, уже на самой вершине, высокая одинокая башня с зубцами. Это Тор Лара, Башня Чайки.

— Туда можно попасть по суше? Это же близко.

— Можно. Есть мост, он соединяет берег залива с островом. Его отсюда не видно, деревья заслоняют. А видишь красные крыши у подножия горы? Это дворец Локсия. Туда-то и ведет мост. Только через Локсию можно пройти к дороге, ведущей на верхние террасы.

— А туда, где вон те миленькие галерейки и мостики? И сады? Как они держатся на камнях и не падают? Что это за дворец?

— Это и есть Аретуза, которая тебя интересовала. Знаменитая школа для юных чародеек.

— Ах, — Цири облизнула губы, — так это там… Слушай, Фабио…

— Слушаю.

— Ты хоть иногда встречаешь молодых чародеек, которые учатся в школе? Ну, в Аретузе?

Мальчик удивленно взглянул на нее.

— Что ты! Никогда! С ними никто не встречается! Им запрещено покидать остров и выходить в город. А на территорию школы никого вообще не пропускают. Даже бургграфа и судебного исполнителя. Если у них возникает какое-то дело к чародейкам, они могут пройти только в Локсию. На самый нижний уровень.

— Так я и думала, — покачала головой Цири, не отрывая глаз от горящих золотом крыш Аретузы. — Прям не школа, а тюрьма какая-то! На острове, на скале, да еще и над пропастью. Тюрьма — и вся недолга.

— Вообще-то да, — согласился Фабио, немного подумав. — Оттуда довольно трудно выйти… Только там не как в тюрьме. Просто ученицы — молодые девушки. Их надо охранять…

— От чего?

— Ну… — замялся мальчик. — Ты же знаешь…

— Не знаю.

— Хм… Я думаю… Ох, Цири, никто же их не запирает в школе. Они сами хотят…

— Ну конечно. — Цири шельмовски улыбнулась. — Хотят — вот и сидят в своей тюрьме. Не хотели б, так не дали бы себя запереть. Все так просто — надо только вовремя сбежать. Еще до того, как туда попадешь, потому как потом может быть труднее…

— Как это — сбежать? А куда им…

— Им, — прервала Цири, — вероятно, некуда, бедняжкам. Фабио? А где город… Хирунд?

Мальчик удивленно глянул на нее.

— Хирунд не город. Это ферма. Большая ферма. Там есть сады и огороды, поставляющие овощи и фрукты всем городам в округе. Есть пруды, в которых разводят карпов и других рыб…

— И далеко до этого Хирунда? В какую сторону? Покажи.

— Зачем тебе?

— Покажи, прошу тебя.

— Видишь дорогу, ведущую на запад? Там, где телеги? По ней как раз и едут в Хирунд. Верст пятнадцать, все время лесами.

— Пятнадцать верст, — повторила Цири. — Недалеко, если конь хороший… Спасибо, Фабио.

— За что?

— Не важно. Теперь проводи меня на рынок. Ты обещал.

— Пошли.

Такой толчеи, суеты, сутолоки и гомона, какие встретили их на рынке Горс Велена, Цири еще видеть не доводилось. Шумный рыбный базар, через который они недавно проходили, по сравнению с рынком показался бы тихим храмом. Площадь была огромной, и все-таки Цири казалось, что пройти на территорию ярмарки невозможно. Оставалось лишь взглянуть издалека. Однако Фабио смело врезался в спрессованную толпу, волоча девочку за собой. У Цири сразу же закружилась голова.

Продавцы вопили, покупатели орали еще громче, затерявшиеся в толкотне дети выли и стенали. Мычали коровы, блеяли овцы, кудахтали куры и гоготали гуси. Ремесленники-краснолюды яростно колотили молотками по каким-то железякам, а когда прерывали свое занятие, чтобы напиться, начинали жутко ругаться. В нескольких точках площади надрывались пищалки, гусли и цимбалы, видимо, там давали концерты ваганты и музыканты. Вдобавок ко всему кто-то невидимый в этом бедламе, но наверняка не музыкант, без устали дул в латунную трубу.

Цири отскочила от трусившей прямо на нее, пронзительно визжащей свиньи и налетела на клетку с курами. Ее толкнули, она наступила на что-то мягкое и мяукающее. Шарахнулась, чуть не угодив под копыта огромной, вонючей, отвратной и ужасающе странной скотины, расталкивающей людей косматыми боками.

— Что это было? — ойкнула она, пытаясь удержаться на ногах. — А, Фабио?

— Верблюд. Не бойся!

— А я и не боюсь! Тоже мне! Подумаешь, вербульд!!!

Она с любопытством оглядывалась. Понаблюдала за работой низушков, на глазах у всех изготовлявших изящные бурдюки из козьей шкуры, повосхищалась прелестными куклами, которых предлагали на своем прилавке две полуэльфки. Долго рассматривала изделия из малахита и яшмы, выставленные на продажу угрюмым и все время бурчащим гномом. С интересом и знанием дела осмотрела мечи в мастерской оружейника. Остановилась около девушек, плетущих корзинки из ивы, и пришла к выводу, что нет ничего хуже такой работы.

«Трубодуй» перестал надрываться. Вероятнее всего, его прикончили.

— Чем так вкусно пахнет?

— Пончиками. — Фабио пощупал кошелек. — Хочешь попробовать один?

— Хочу попробовать два.

Продавец подал три пончика, принял пятак и сдал четыре медяка, один из которых переломил пополам. Цири, уже немного освоившаяся, с интересом наблюдала за операцией продавца, жадно поглощая первый пончик.

— Не отсюда ли, — спросила она, принимаясь за второй, — пошла поговорка «ломаного гроша не стоит»?

— Отсюда. — Фабио прикончил свой пончик. — Ведь монет меньше гроша не существует. А там, откуда ты родом, полугроши не в ходу?

— Нет. — Цири облизнула пальцы. — Там, откуда я родом, в ходу золотые дукаты. Кроме того, все это ломанье было бессмысленным и ненужным.

— Почему?

— Потому что я хочу съесть третий пончик.

Заполненные сливовым повидлом пончики подействовали как самый волшебный эликсир. У Цири поднялось настроение, и бурлящая народом площадь перестала ее пугать, изумлять и даже начала нравиться. Она больше не позволяла Фабио тащить себя, а сама потянула его в самую гущу, к тому месту, с которого кто-то произносил речь, забравшись на импровизированную трибуну из бочек. Оратором оказался престарелый толстяк. По бритой голове и коричневому балахону Цири признала в нем бродячего жреца. Ей уже встречались такие, время от времени они навещали храм Мелитэле в Элландере. Мать Нэннеке никогда не называла их иначе как «эти дурные фанатики».

— Един на свете закон! — рычал толстый жрец. — Божий закон! Вся природа подчинена этому закону, вся земля и все, что на сей земле произрастает! А чары и магия — противны сему закону. Проклятие чародеям, близок уже день гнева, когда огонь небес поразит их богомерзкий остров! Рухнут стены Локсии, Аретузы и Гарштанга, за коими собираются ныне эти безбожники, плетущие козни! Рухнут эти стены…

— И придется, мать их перемать, все заново возводить, — буркнул стоящий рядом с Цири подмастерье в одежде, умаруханной известью.

— Увещеваю вас, люди добрые и благочестивые, — не унимался жрец, — не верьте чародеям, не обращайтесь к ним за советами и с просьбами. Не позволяйте им соблазнять себя ни видом роскошным, ни речью гладкой, ибо истину говорю вам, чародеи оные есть аки гробы повапленные, снаружи прекрасные, изнутри же гнили и истлевших костей полные!

— Гляньте на него, — проговорила молодая женщина с корзинкой, полной моркови, — вот треплется! На магиков, вишь ты, лает, потому как завидует, вот и все.

— Точно, — поддакнул каменщик, — у самого, ишь, башка словно яйцо лысая, а брюхо аж до колен. А чародеи — вона какие красивые, не плешивеют, не брюхатят… А чародейки, ого, сама красотища…

— Ибо твои раскрасавицы души дьяволу запродали! — крикнул невысокий типчик с сапожным молотком за поясом.

— Глуп ты, подошва гнилая. Если б не добрые тетки с Аретузы, ты б давно с сумой по миру пошел! Им скажи спасибо, что есть чего жрать.

Фабио потянул Цири за рукав, и они снова нырнули в толпу, которая понесла их к центру площади. Послышался грохот бубна и громкие крики, призывающие к тишине. Толпа и не думала замолкать, но глашатаю с деревянного помоста это вовсе не мешало. У него был зычный, хорошо поставленный голос, и он умел им пользоваться.

— Возвещаю, — заорал он, развернув рулон пергамента, — что Гуго Ансбах, низушек по рождению, объявлен вне закона, ибо злоумышленникам-эльфам, кои «белками» именуются, в доме своем ночлег и приют доставил. То же самое Юстин Ингвар, кузнец, краснолюд по рождению, коий негодникам оным наконечники для стрел ковал. Сим на обоих поименованных бургграф поиск оглашает и ловить их наказывает. Кто их схватит, тому награда — пятьдесят крон наличными. А ежели кто даст им пропитание альбо укрытие, их сообщником почитаться будет и одинаковая кара ему, какая и им назначена. А ежели в ополье либо в селении схвачены будут, все ополье либо все селение расплачиваться будут…

— Энто кто ж, — раздался выкрик в толпе, — низушку схронение дал! По ихним фермам пущай шукают, а найдут, то всех их, нелюдев, в яму!

— Не в яму, на шибеницу!

Глашатай принялся читать дальнейшие объявления бургграфа и городского совета, но Цири потеряла к ним интерес. Она как раз намеревалась выбраться из толчеи, когда вдруг почувствовала на ягодице руку. Вовсе не случайную, нахальную и невероятно искусную.

Теснота, казалось бы, не позволяла обернуться, но Цири научилась в Каэр Морхене двигаться в местах, в которых двигаться невозможно. Она развернулась, вызвав некоторое замешательство окружающих. Стоявший у нее за спиной юный жрец с бритой головой усмехнулся нагловатой, отработанной ухмылкой. Ну и что, говорила эта ухмылка, что теперь? Чудненько покраснеешь и этим румянцем все окончится?

Видимо, жрец никогда не имел дела с ученицами Йеннифэр.

— Лапы прочь, ты, дубина лысая! — заорала Цири, бледнея от бешенства. — За свою задницу хватайся, ты… гроб повапленный!!!

Воспользовавшись тем, что зажатый в толпе жрец не мог пошевелиться, Цири собралась его пнуть, но помешал Фабио, спешно оттащивший ее подальше от священнослужителя и места происшествия. Видя, что она вся трясется от злости, он подсунул ей горсть посыпанных сахарной пудрой хрустиков, при виде которых Цири мгновенно забыла об инциденте. Они стояли около ларька, там, откуда был виден подиум с позорным столбом посредине. Однако преступника там не было, а сам подиум был увешан гирляндами цветов и служил ареной группе разряженных как попугаи бродячих музыкантов, изо всех сил рвущих струны гуслей и попискивающих на дудках и свистульках. Молодая черноволосая девушка в украшенном цехинами сердаке пела и плясала, потрясая тамбурином и весело притопывая маленькими туфельками:

Вот однажды чародейку тяпнула гадюка.

Чародейка хоть бы охнуть, а гадюка — трупом!

Толпящиеся вокруг подиума зрители хохотали до упаду и хлопали в ритм песенки. Продавец сладких хрустиков бросил в шипящее масло очередную порцию. Фабио облизнул пальцы и потянул Цири за рукав.

Ларьков было бесчисленное множество, и всюду предлагали что-нибудь вкусненькое. Они отведали еще по пирожному с кремом, потом — заодно — вяленого угорька, заели чем-то очень странным, жареным и наколотым на палочку. Позже задержались у бочек с квашеной капустой и сделали вид, будто пробуют, намереваясь якобы купить побольше. А поскольку, наевшись, так и не купили, торговка обозвала их засранцами.

Пошли дальше. На оставшиеся деньги Фабио приобрел корзиночку груш-бергамоток. Цири глянула на небо, но решила, что еще не полдень.

— Фабио! А что за палатки и будки вон там, у стены?

— Разные увеселения. Хочешь взглянуть?

— Хочу.

Перед первой палаткой стояли одни мужчины, возбужденно переступающие с ноги на ногу. Изнутри доносились звуки флейты.

— «Чернокожая Лейла… — Цири с трудом прочитала корявую надпись на полотне, — выдает в танце все секреты своего тела…» Глупость какая-то! Какие секреты?..

— Пошли дальше, пошли, — торопил Фабио, слегка покраснев. — Взгляни, это интересно. Здесь принимает ворожейка, будущее предсказывает. У меня еще есть два гроша, хватит…

— Жаль денег, — фукнула Цири. — Тоже мне — предсказание за два гроша! Чтобы предсказывать, надо быть вещуньей. Вещание — великий талант. Даже среди чародеек не больше чем одна из ста способна на такое.

— Моей старшей сестре, — заметил мальчик, — ворожейка предсказала, что она выйдет замуж, и это оправдалось. Не гримасничай, Цири. Пошли поворожим тебе…

— Я не хочу выходить замуж. Не хочу ворожбы. Тут жарко, а из этой палатки несет ладаном, я туда не пойду. Хочешь, иди один, я подожду. Только не знаю, на кой тебе эти предсказания. Что ты хочешь узнать?

— Ну… — замялся Фабио. — Больше всего… Буду ли я путешествовать. Смогу ли повидать весь мир…

«Будет, — вдруг подумала Цири, чувствуя головокружение. — Он будет плавать на больших белых парусниках… Доберется до стран, которых до него никто не видел… Фабио Сахс, первооткрыватель новых земель… Его именем назовут полуостров, край континента, который сегодня еще не имеет названия. Пятидесяти четырех лет, имея жену, сына и трех дочерей, он умрет вдали от дома и близких… От болезни, которая сегодня еще не имеет названия…»

— Цири! Что с тобой?

Она потерла лицо рукой. Ей казалось, что она выныривает из воды, выбирается к поверхности со дна глубокого, ледяно-холодного озера.

— Ничего, ничего… — пробормотала она, оглядываясь и приходя в себя. — Голова закружилась… Все из-за жары. И ладана из палатки…

— Скорее всего из-за капусты, — серьезно сказал Фабио. — Напрасно мы столько съели. У меня тоже в животе бурчит.

— Ничего со мной не случилось! — Цири молодцевато задрала голову, действительно почувствовав себя лучше. Мысли, которые вихрем пронеслись в голове, развеялись и тут же забылись. — Пошли, Фабио. Идем дальше.

— Хочешь грушу?

— Конечно.

У стены группа подростков играла в волчок на деньги. Волчок, обмотанный шнурком, надо было ловким, напоминающим щелчок бича рывком заставить вращаться так, чтобы он накручивал круги по начерченным мелом полям. Цири обыгрывала в волчок большинство мальчиков в Скеллиге, обыграла и всех послушниц в храме Мелитэле. Она уже собиралась было вступить в игру и освободить сорванцов не только от медяков, но и от залатанных штанов, когда ее внимание вдруг привлекли громкие крики.

На самом конце шеренги палаток и будок стояла притиснутая к стене и каменной лестнице странная полукруглая выгородка, образованная полотнищами, растянутыми на саженной высоты шестах. Между двумя шестами был вход, который загораживал высокий рябой мужчина в стеганке и полосатых штанах, заправленных в матросские сапоги. Перед ним теснилась кучка людей. Сунув в горсть рябого несколько монет, люди по одному скрывались за полотнищем. Рябой кидал деньги в большое сито, позвякивал ими и хрипло выкрикивал:

— Ко мне, добрые люди! Ко мне! Собственными глазами увидите самое страшнейшее страшилище, какое только боги создали! Ужасть и страх! Живой василиск, ядовитое страховидло зерриканских пустынь, воплощение дьявола, ненасытный людоед! Такого чудовища вы еще не видели, люди! Только что пойманное, из-за моря на корабле привезенное! Взгляните, взгляните на живого, злострашного василиска собственными глазами! Последняя возможность! Здесь, у меня, всего за три пятака! Бабы с детьми — по два!

— Ха, — сказала Цири, отгоняя от груши ос. — Василиск? Живой? Надо обязательно взглянуть. До сих пор я видела только гравюры. Пошли, Фабио.

— У меня кончились деньги.

— У меня есть. Я заплачу. Пошли смело.

— Полагается шесть. — Рябой взглянул на брошенные в горсть медяки. — Три пятака с особы. Дешевше только бабы с детьми.

— Он, — Цири ткнула в Фабио грушей, — ребенок. А я — баба.

— Дешевше только бабы с детьми на руках, — заворчал рябой. — Ну, давай, добавляй еще два пятака, хитроумная девка, или валяй отседова и пропусти других. Поспешите, люди! Осталось всего три свободных места.

Пришлось добавить.

За выгородкой из полотнищ толпились горожане, плотным кольцом окружая сколоченное из досок возвышение, на котором стояла покрытая ковром клетка. Запустив недостающих до комплекта зрителей, рябой запрыгнул на помост, взял длинную палку и сдернул ковер. Понесло падалью и отвратительной вонью. Зрители зашептались и малость отступили.

— Осторожнее, добрые люди, — упредил рябой. — Не слишком близко, это опасно!

В клетке, явно ему тесной, свернувшись клубком, лежал ящер, покрытый темной чешуей со странным рисунком. Когда рябой стукнул по клетке палкой, гад зашевелился, зашуршал чешуйками по прутьям, вытянул длинную шею и пронзительно зашипел, демонстрируя острые белые конические зубы, резко контрастирующие с почти черной чешуей, обрамляющей пасть. Зрители охнули. Залился лаем кудлатый песик, которого держала на руках женщина с внешностью торговки.

— Смотрите внимательней, — крикнул рябой, — и радуйтесь, что в наших сторонах подобные чудища не обретаются! Вот чудовищный василиск из далекой Зеррикании! Не приближайтесь, не приближайтесь, потому как хоть он и заперт в клетке, но одним токмо своим дыханием может отравить!

Цири и Фабио наконец протолкались сквозь кольцо зрителей.

— Василиск, — продолжал с возвышения рябой, опираясь на палку, как страж на алебарду, — это самая что ни на есть ядовитая гадина на свете! Ибо василиск — царь всех змей! Если б василисков было больше, наш мир пропал бы бесследно! К огромному счастью, это чудовище редкое, ибо рождается из петушиного яйца. А сами знаете, люди, что яйца сносит не каждый петух, а только такой паршивец, который на манер квочки другому петуху гузку подставляет.

Зрители дружным смехом прореагировали на шутку. Не смеялась лишь Цири, все время внимательно рассматривавшая существо, которое, раздраженное шумом, извивалось, билось о прутья клетки и кусало их, тщетно пытаясь расправить в тесноте исковерканные крылья.

— Яйца, таким петухом снесенные, — тянул рябой, — должны сто и одна змея высиживать! А когда из яйца проклюнется василиск…

— Это не василиск, — заметила Цири, откусывая грушу. Рябой косо глянул на нее.

–…А когда выклюнется василиск, говорю, — продолжал он, — тогда он всех змей в гнезде пожрет, их яд поглотит. Но вреда ему от того никакого не будет. Сам же ядом так надуется, что не токмо зубом забить сумеет и не прикосновением даже, но дыхом одним! А ежели конный рыцарь возьмет и пикой василиска проткнет, то яд по древку вверх ударит и одновременно седока с конем на месте повалит.

— Это неправдивая неправда, — громко сказала Цири, выплевывая семечко.

— Самая наиправдивейшая правда! — возразил рябой. — Убьет. И коня, и седока убьет!

— Как же, жди!

— Тихо, мазелечка! — крикнула торговка с собачкой. — Не мешай! Хотца нам полюбопытствовать и послушать!

— Перестань, Цири, — шепнул Фабио, ткнув ее в бок.

Цири фыркнула на него и полезла в корзинку за очередной грушей.

— От василиска, — рябой повысил голос, перебивая нарастающий меж зрителей шум, — каждый зверь в тот же миг сбегает, как только его шипение услышит. Каждый зверь, даже дракон, да что там, коркодрил даже, а коркодрилы невозможно страшные, кто их видел, тот знает. Одно только единое животное не боится василиска — это куна. Куница значит. Куна, как только чудовище в пустыне узрит, тут же в лес как можно шибчей мчится, там только одной ей ведомое зелье выищет и съест. Тогда василисков яд уже куне не страшен, и она может его насмерть загрызть.

Цири хохотнула и издала губами протяжный, совершенно непристойный звук.

— Эй, мудрила! — не выдержал рябой. — Ежели тебе что не нравится, убирайся отседова. Нечего силком слушать и на василиска пялиться.

— Никакой это не василиск.

— Да? А что же оно такое, мазель мудрила?

— Выворотка, — заметила Цири, отбрасывая хвостик груши и облизывая пальцы. — Обычная выворотка. Молодая, маленькая, изголодавшаяся и грязная. Но выворотка, и все тут. На Старшей Речи — выверна.

— О, гляньте-ка! — воскликнул рябой. — Ишь какая умная да ученая к нам заявилась! Заткнись, не то я тебе…

— Эй-эй, — проговорил светловолосый юноша в бархатном берете и вамсе без герба, какие носят оруженосцы, держащий под руку тоненькую и бледненькую девушку в платьице абрикосового цвета. — Не так шибко, господин зверолов! Не угрожайте благородной девушке, не то я вас запросто своим мечом успокою. Кроме того, что-то тут шельмовством попахивает.

— Какое шульмовство, милсдарь юный рыцарь? — возмутился рябой. — Лгет эта соп… Я хотел сказать, эта благородная мазель ошибается! Это василиск.

— Это выворотка! — повторила Цири. — Тоже мне — василиск, ха!

— Какая еще «воротка»! Только гляньте, какой грозный, как шипит, как клетку кусает! Какие у него зубища-то! Зубища, говорю, как у…

–…как у выворотки, — поморщилась Цири.

— Ежели ты вовсе разуму лишилась, — рябой одарил ее взглядом, которого не устыдился бы настоящий василиск, — то подойди! Подойди, чтобы он на тебя дыхнул! Враз все узрят, как ты копыта откинешь, посинеешь от яда! Ну, подойди!

— Пожалуйста. — Цири вырвала руку у Фабио и сделала шаг вперед.

— Я этого не допущу! — крикнул светловолосый оруженосец, отпуская руку абрикосовой подружки и заграждая Цири дорогу. — Этого делать нельзя. Ты слишком рискуешь, милая дама.

Цири, которую еще никто не величал милой дамой, слегка зарумянилась, взглянула на юношу и затрепыхала ресницами тем самым способом, который не раз испробовала на писаре Ярре.

— Нет никакого риска, благородный рыцарь, — кокетливо улыбнулась она наперекор запретам Йеннифэр, которая достаточно часто напоминала ей присказку о дураке и сыре. — Ничего со мной не случится. Ее ядовитое дыхание — выдумка!

— И все же я хотел бы, — юноша положил руку на оголовье меча, — быть рядом с тобой. Для защиты и охраны… Позволишь?

— Позволю. — Цири не понимала, почему бешенство на лице абрикосовой девушки доставляет ей такое удовольствие.

— Она под моей охраной и защитой! — поднял голову Фабио, вызывающе взглянув на оруженосца. — Я тоже иду с ней!

— Милостивые государи. — Цири вскинула голову. — Больше выдержки. И не толкайтесь. Всем места хватит.

Кольцо зрителей заволновалось и загудело, когда она смело подошла к клетке, чуть ли не чувствуя дыхание обоих мальчиков на затылке. Выворотка яростно зашипела и заметалась, в ноздри зрителей ударил змеиный смрад. Фабио громко засопел, но Цири не отступила. Подошла еще ближе и протянула руку, почти коснувшись клетки. Чудовище бросилось на прутья, хватая их зубами. Толпа снова закачалась, кто-то ойкнул.

— Ну и что, — гордо подбоченилась Цири. — Умерла? Отравило меня это ядовитое чудовище? Это такой же василиск, как я…

Она осеклась, заметив неожиданную бледность, покрывшую лица оруженосца и Фабио. Мгновенно обернулась и увидела, что два прута клетки расходятся под напором разъяренного ящера, вырывая из рамы ржавые гвозди.

— Бегите! — крикнула она во весь голос. — Клетка ломается!

Зрители с ревом ринулись к выходу. Некоторые пытались пробиться через полотно, но запутались в нем сами и запутали других, повалили шесты, попадали друг на друга, образуя верещащий клубок. Оруженосец схватил Цири за руку в тот момент, когда она пыталась отскочить, в результате оба завертелись, споткнулись и упали, переворачивая Фабио. Кудлатый песик торговки принялся лаять, рябой — поносить всех святых, а совершенно запутавшаяся абрикосовая девушка — пронзительно визжать.

Конец ознакомительного фрагмента.