До мурашек

Ана Сакру, 2023

Первую любовь невозможно забыть.Даже спустя годы он отлично помнит, как сладко заходилось сердце от каждого её ласкового взгляда, как жарко скручивало внутри от её чистой улыбки…И как хотелось выйти в окно, когда она предала.Сейчас она – лишь уставшая, холодная тень той хрупкой девчонки, по которой он подростком сходил с ума. Он тоже давно променял юношескую восторженность на здоровый скептицизм. Жизнь научила.И их не связывает ничего, кроме мало приятных воспоминаний.Вот только почему от её мимолетной улыбки его до сих пор так пробирает?До мурашек.

Глава 1. Лёвка

Самолет, накреняясь, описывает круг, заходя на посадку. Под его серебристым крылом расстилается заметно разросшийся за последние годы Краснодар. Подавшись к прохладному стеклу иллюминатора, я внимательно всматриваюсь в распластавшийся внизу город моего детства и юношества. Город, в котором в свое время я был и самым счастливым, и самым несчастным мальчишкой на Земле. Город, которому вновь предстоит стать мне родным.

Ну, здравствуй, брат. Не думал, что вернусь? Я тоже.

Когда-то кричал, что ноги моей здесь не будет, а оно, видишь, повернулось как."Никогда не зарекайся"потому и набило оскомину, что слишком уж часто в яблочко.

***

— Ну, Лёв, давай, — Лешка Комарин, КВС (командир воздушного судна в гражданской авиации), крепко жмёт мою руку, а потом и вовсе обнимаемся с ним, хлопая друг друга по спине. Рядом мнутся девчонки — стюардессы, улыбаясь и тоскливо поглядывая на меня.

Отступаю от Лехи и жму руку его второму пилоту. Мальчишка молодой совсем, я его почти не знаю. Так, чисто как зовут и все…С Лешкой же мы летали вместе, было дело, но теперь уж вряд ли повторим.

— Эх, жалко всё — таки, — Комарин упирает руки в бока, щурясь от яркого южного солнца, — Может, передумаешь еще, а, Лёв?

— Я уже забрал документы, — поправляю спортивную сумку на плече — мой единственный багаж. Оказалось, что в новую жизнь мне и брать особого нечего. Или не хочется ни хрена.

— Да Романов тебя с радостью обратно. Провожали, он чуть не плакал, — хмыкает Леха.

— И уже сюда подал, — повторяю то, что Комарин знает итак.

— Мда, — чешет затылок под фуражкой, — И когда заступаешь? КВСом хоть?

— Конечно. Через три недели выхожу, попросил пока время дух перевести. У отца тут дом на Домбае. Родители его в сезон сдают обычно. А сейчас ремонт как раз затеяли. Там поживу, присмотрю за бригадой и заодно воздухом подышу.

— Ты ж там родился? — вспоминает Лешка мои редкие рассказы о своем детстве.

— Да.

— Ну, родной дом — это хорошо. Дома и стены помогают, — вздыхает Лешка и снова кидается меня обнимать, — Ну, давай, брат, пока. Эх, жалко, что ты так решил…Лучше бы остался в Питере. Город большой…

— А работа одна, на хрен, — отрезаю я.

— Девчонки, пока, — салютую стюардессам, отступая от Лешки.

— Удачи, Лев Александрович, — поют нестройным хором с пробивающимися нотками сожаления.

Криво им улыбаюсь, подмигнув. Эх, что ни говори, а приятно. Да, девочки, и по вам я тоже буду скучать. Машу ребятам на прощание, запрыгивая в последний трансфертный автобус. Двери плавно закрываются, отрезая меня от взлетной полосы и стоящих на ней людей.

Может пожалею еще, что решил так резко поменять свою жизнь: уволиться из Пулково, уехать из Питера, где прожил последние десять лет. Может и пожалею, но сейчас мне кажется это единственно правильным решением. И впервые за весь этот долбанутый месяц дышится если ни легко, то точно легче.

Точно расстояние способно сгладить весь тот трындец, в который превратилась моя жизнь. Словно, сменив город, я смогу изменить и все остальное. Говорят, от себя не убежишь. Но, как-то много лет назад, у меня один раз получилось, так что попробуем.

***

Предупреждать о своем приезде я никого не стал. Зачем?

Встречать меня в Краснодаре из Домбая — дело хлопотное, слишком уж много километров. К тому же я все равно решил взять напрокат машину. Своей у меня теперь не было. Все бывшей оставил, кроме разве что трусов с носками, небрежно закинутых в спортивную сумку, которая валяется теперь на заднем сидении видавшего виды прокатного аутлэндера. Ключи родительского дома жгут карман. Их мне передала мать, приезжавшая неделю назад в Питер в командировку. Хотела заодно поговорить по душам, обсудить мой развод. Очень настойчиво хотела.

Только не о чем тут говорить.

Что я ей скажу? Что сам не заметил, как и когда мы с женой стали практически просто соседями? И что меня это, в общем, устраивало? Что я догадывался, что у нее кто-то есть, но мне было по сути плевать? Что, когда она сказала, что уходит и Мишку забирает с собой, я стал спорить только из-за Мишани? А у Кати на это случилась натуральная истерика, и она меня чуть торшером не прибила, оря, что я бесчувственная сволочь, и что никогда не любил ее, и что она всю жизнь будет ненавидеть меня?

Это я должен был собственной матери рассказать?

Я такое вообще не знаю, как рассказывать. Тем более, женщине… Сожаление и стыд — не те чувства, которыми люди охотно делятся. А мне было именно до зубовного скрежета жалко свою неудавшуюся семью и стыдно, что, наверно, Катька права, и я сам в этом виноват.

Это, конечно, не снимает с нее ответственности за то, что она стала назло мне сосать, как оказалось, нашему проектному юристу, но что долго мне даже было не особо интересно выяснять, кто ей по ночам написывает — факт.

Любил ли я Катю? Мне казалось, что да.

Просто я не очень эмоциональный человек, и ей наверно не хватило. Но мне казалось, что у нас нормально всё. Как у всех. Казалось, что в моей жизни никакого развода и измен не будет. Я был уверен в этом, потому что думал, что уж Катька точно меня любила.

Мы познакомились с женой в Пулково, куда я после авиационного пришел зеленым вторым помощником. Катя была стюардессой в нашем экипаже. Жгучая брюнетка, кокетка, хохотушка, красавица, ровесница. Через полгода мы поженились. Сам не очень понял, как это произошло. Наверно, я просто сильно нравился ее маме, а мне было неудобно Зинаиду Никитичну разочаровывать.

Отношения, в которых было очень много общей работы, интересов и одного и того же круга общения, казались ровными и устоявшимися. Мне казались….

Вдруг обнаружилось, что Катю не устраивало вообще ничего. Она считала, что я ее не люблю, не хочу, не ценю, и очень громко орала мне об этом прямо в лицо в ответ на мои тоже не тихие вопросы, какого хера она решила связаться именно с Крыницким, ведь мы же все вместе работаем.

Что я почувствовал, когда все вскрылось?

Глухую, размазывающую по полу злость. Злость на жену за то, что поломала устоявшуюся жизнь. Злость, что нагадила на работе и тем унизила меня перед коллегами. И страшную растерянность из-за Мишки.

Это мой сын! Куда она, блять, с ним собралась?! К Юрику этому?!

Ни хрена!

Но Мишке всего шесть…А Катя объективно хорошая мать. И летает она в разы меньше. Да и в Питере живет целая армия ее и моих родственников с материной стороны, с радостью готовых быть няньками…

Как бы мне не было от этого больно, но реальность складывалась так, что пока Мише с мамой будет лучше.

Так что месяц проагонизировав с Катей в бесплодных и явно запоздалых попытках выяснить отношения, я оставил им с Мишаней квартиру, машину, недостроенную дачу, деньги на счету, а сам подал документы в несколько аэропортов, пообещав себе, что поеду в первый же, где мне пообещают сохранить должность КВС. Этим городом и оказался Краснодар. Областной центр моей малой родины.

И сердце смутно защемило. Неясной нотой дрогнуло что-то внутри.

А может быть, это судьба? То, что после стольких лет, я снова возвращаюсь на юг, чтобы попытаться начать жизнь заново.