Студёное море

Анатолий Хитров, 2021

В книге А.Н. Хитрова отражены события, связанные с началом царствования Алексея Михайловича Романова (1648–1653 гг.) и снаряжением по его указу первой государственной морской экспедиции на Новую Землю для поиска серебряных руд. В 1954 году на архипелаге Новая Земля был создан ядерный полигон СССР, на котором А.Н. Хитров прослужил 7 лет.

Глава третья

Первая любовь

1

Оленька была молода и ослепительно красива. Алексей Васильевич долго смотрел на смущенное, залитое румянцем девичье лицо.

— Вот ты какая стала, тебя и не узнать!

Подойдя почти вплотную, добавил:

— Ну, здравствуй, красавица!

Оля подняла голову и, преодолев смущение, смело посмотрела прямо ему в глаза. Алексей Васильевич вздрогнул и неожиданно для себя растерялся. Наступило неловкое молчание. Его сердце вдруг забилось, словно колокол при пожаре… «А была девочкой с косичками», — подумал он.

— Что же Вы стоите? Проходите, садитесь!

Оля, слегка присев, сделала красивый жест рукой в сторону стульев, стоящих у низенького резного столика. В этом жесте Алексей Васильевич почувствовал не только женскую грациозность, но и силу, покорился ей и как-то неуклюже, по-медвежьи, плюхнулся на стул с подлокотником. Оля, поправив шелковое платье, легко и непринужденно села рядом.

Снова наступило неловкое молчание.

— А мне рассказывали, что Вас там, в Мангазее, чуть медведь не задрал.

Оля лукаво посмотрела на Алексея.

— На охоте, — добавила она.

— Да, было дело. Однако Бог миловал! — Алексей Васильевич показал глубокий шрам на левой руке. — Свирепый медведь попался…

Оля наклонилась к Алексею Васильевичу и, рассматривая жесткие рубцы, нежно, одними лишь кончиками пальцев, погладила его руку.

— Наверное, очень было больно?

Алексей не ответил. От прикосновения её руки, как от вспышки молнии, он словно окаменел. Оля заметила это и, озорно поведя бровями, повторила свой вопрос.

— Ах да! — словно проснувшись от летаргического сна, тихо произнес Алексей Васильевич. — Кровь увидел и боль почувствовал только после того, как удалось вырваться из медвежьих объятий. Все произошло так быстро… Нож выручил. А то лежать бы мне в сырой земле на краю света.

— О, это ужасно! — Оля снова нежно погладила его руку. — Хорошо, что все обошлось благополучно.

Она глубоко вздохнула, низко опустила голову и уточнила:

— Хорошо… И не только для Вас!

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Мой дедушка Феодор Григорьевич часто говорил, что для русского человека нет ничего страшнее, чем умереть на чужбине! Вы, наверное, знаете, что он у нас вечный странник… Позапрошлым летом снова отправился бродить по святым местам и вот уже больше года живет на Соловках. Перед отъездом сказал: «Ждите, помирать непременно вернусь в свой родной Троице-Сергиев край!»

— Странно, но я тоже замечал, что многие старики будто чувствуют приближение своей смерти и загодя готовятся к ней.

Алексей Василевич на минуту задумался.

— Помню, я ещё мальчонком был… Мой дедушка, за две-три недели до смерти, сидя на завалинке дома и посматривая на тёплое яркое солнце, обнял меня, ласково потрепал за волосы и с грустью сказал: «Чую, Алёша, не дожить мне до лета. Уйду от вас с талой водой». И действительно, весной, в самый разгар половодья, его не стало… Тогда мне было чуть больше семи лет, но эти слова деда Егора запали мне в душу на всю жизнь.

Алексей Васильевич встал и подошел к окну. Оля тоже подошла к окну, но с другой стороны и, откинув белую кружевную занавеску, увидела чуть влажные голубые глаза Алексея. Она открыла форточку, и в комнату ворвался свежий воздух.

На дворе по всему чувствовалось приближение весны: солнце почти до самого основания вытопило свисавшие с крыши сосульки, серебром распушились на вербах почки, в голубом небе появились стаи журавлей. В такие весенние дни Оля любила смотреть из окна во двор, где жизнь текла своим чередом, всегда размеренно и неторопливо.

Старый пес Рябчик, названный так Олей за его рябоватый, серо-белый окрас шерсти, лежал на цепи около своей будки и, как всегда, тщательно обгладывал большую кость, крепко зажав её в лапах. Иногда он свирепо рычал, искоса поглядывая на кур, которые своим постоянным кудахтаньем явно раздражали его.

Рыжий кот Васька в своей излюбленной позе — вытянувшись во всю длину вдоль навеса — грелся на солнце и дремал. Иногда он шевелил ушами, чуть приоткрывал глаза и с любопытством наблюдал за стайкой воробьев, которые там внизу, почти под ним, весело чирикая, искали что-то в остатках сена, соломы и конского навоза. Были случаи, когда Васька, хорошо выспавшись, предпринимал попытки полакомиться свежим мясом. Сжавшись в комок, он стремительно прыгал в самый центр воробьиной стаи, но всегда безрезультатно: воробьи, как по команде, разом вспорхнув, улетали и с шумом рассаживались на верхушке вековой липы. Подождав немного, кот Васька нехотя залезал на крышу и, растянувшись вдоль навеса, снова засыпал.

Рядом с липой, под навесом сарая, огромными штабелями лежали березовые и ольховые поленья дров. С осени их заготовляли довольно много, и Оле всегда казалось, что дров хватит не на одну зиму. Но вот приходила весна, и от штабелей, как от ледяных сосулек, оставались лишь основания из двух-трех рядов.

За сараем, в глубине подворья, раскинулся скотный двор. Из окна он не был виден, но Оля знала, что и там жизнь текла своим чередом, и тоже всегда размеренно и не торопливо. Иногда оттуда легкий ветерок доносил слабый запах овчины, коровьего навоза, душистого сена и парного молока.

Алексей Васильевич отодвинул в сторону свою половину занавески, и на Олю упал целый сноп яркого света, мгновенно высветив красивый профиль её лица и стройную девичью фигуру. «О Боже, как она хороша! — снова подумал Алексей. — И эта белая кружевная занавеска… Как белое подвенечное платье!»

— Вам нравится весна? — неожиданно он спросил Олю, наперед зная, что ответ будет положительным.

Надо было как-то продолжить разговор, и Алексей ничего лучшего не придумал, как задать такой «глупый», по его мнению, вопрос. Но Оля этот вопрос поняла по-своему. Лицо её вспыхнуло, зарделось румянцем от нахлынувших чувств. Мысли, тесня друг друга, пытались тотчас же вырваться наружу. Оля сделала попытку найти в себе силы и несколько «усмирить» их, но не нашла и с восторгом сказала:

— О, весна — это зарождение новой жизни! Как её не любить! Весной все преображается — и природа и люди!

Немного подумав, она с улыбкой добавила:

— А самое главное для нас, весна вселяет радость и надежду. Не так ли?

— Так, конечно так, — тоже улыбаясь, подтвердил Алексей Васильевич.

— А на вашем севере весной тоже хорошо?

— Хорошо, очень даже хорошо! — Алексей Васильевич усмехнулся и, поглаживая усы, скороговоркой, как в детстве, произнес:

— А кто не верит, пусть проверит!

Не раздумывая, Оля выпалила:

— На проверку согласна, только, чур, вместе с Вами!

Ее глаза заблестели, она вся как-то преобразилась.

— Бабуля считает, что характером я вышла в дедушку Фёдора, а он, как Вы знаете, путешествовать страсть, как любит. Может быть, удастся увидеть его там, на Вашем севере. Вот было бы здорово!

Оля с надеждой, не отрываясь, смотрела на приятное, спокойное лицо Алексея Васильевича и в душе благодарила судьбу за то, что она свела её с этим человеком.

— А там, в Мангазее, Вы часто ходите по охотничьим тропам? — с тревогой в голосе спросила она.

— Всякое бывает! — Алексей Васильевич потеребил рукой бороду и с гордостью сказал:

— Этим и живем! Край дикий — северный! Зверья больше, чем людей. У нас, русских, испокон веков к охоте и рыбалке великая тяга была…

— Люблю сильных и смелых! — Оля с восхищением посмотрела на мощную фигуру Алексея Васильевича, отбросила назад занавеску и почти вплотную приблизилась к нему.

В это время в гостиную вошла Елизавета Петровна.

— Ах, вот вы где, голуби мои! А я вас повсюду ищу. Пора обедать! — Она понимающе посмотрела на молодежь. — Придется вам на время оставить этот уединенный уголок и присоединиться к нашему обществу.

За обедом Иван Данилович предложил недельки через две всей компанией съездить в Саввино-Сторожевский монастырь к игумену Владимиру, дальнему своему родственнику.

— Надо навестить старика, пока жив.

Все согласились. Особенно доволен был Иван Данилович, потому что с детства любил этот край земли русской, тишину его сосновых боров, прозрачную синь рек и озёр.

Вспоминая последнюю свою встречу с игуменом Владимиром, он сказал:

— Однажды тёплым летним вечером, после бани мы долго сидели на крыльце его большого бревенчатого дома и любовались красотой двух ярусных кокошников храма Успенья Богоматери, поставленного как «свеча на подсвечнике». Владимир, вытянув жилистые как у кузнечика ноги, вдруг расправил плечи, вдохнул в палую грудь свежего воздуха и, широко улыбаясь, по-детски прошамкал пухлыми губами: «О, Господи, красота-то какая! И помирать не хочется».

Конец дня прошел в воспоминаниях.

Марина Михайловна Дронова, бабушка Оли, угощая гостей чаем и вкусными пирогами с вишневым вареньем, приговаривала:

— Ешьте, пейте дорогие гости! Хорошо, что надумали приехать, навестить нас. Много гостей — много новостей!

Вечером, выбрав удобный момент, Оля пригласила Алексея Васильевича погулять, на что он моментально ответил согласием.

Сначала они направились в сад, потом, через некоторое время, вышли за калитку, спустились к реке и там, почти на самом краю села, долго смотрели, как мужики-плотники, не спеша, ставили большой рубленый дом. Все это время Оля так и светилась счастьем.

— Здесь, в этом доме, будет жить Аннушка — моя лучшая подруга. Скоро выходит замуж. Жених сватов присылал. Осенью свадьбу сыграют. Хотите приехать посмотреть?

Алексей Васильевич уклонился от положительного ответа, сославшись на занятость: осенью он должен быть в Архангельске, а потом в Пустозёрске — надо развернуть работы по снаряжению государевой морской экспедиции на Новую Землю.

— Я слышала, что на севере есть такая земля. А что это за земля — не знаю. Расскажите!

Оля взяла руку Алексея Васильевича, крепко сжала ее, да так и не выпустила из своей ладони. Сердце Алексея Васильевича снова забилось, как при первой встрече. Так они, молча, шли по тропинке вдоль речки и не заметили, как оказались за селом. Солнце спряталось за горизонт, и стало темнеть.

— О богатстве Новой Земли ходят легенды… Много водится там красной рыбы, птиц, зверей. Есть горный хрусталь. Говорят, при Иване Грозном новгородцы добывали там серебро.

Алексей Васильевич немного помолчал, будто вспоминая о чем-то самом главном.

— Вот как рассказывают архангельские старики об открытии Новой Земли:

«Когда-то давным-давно в лучах полуночного солнца на поверхность Студёного моря выплыла земля. Словно гигантская змея с отрубленным хвостом, изогнувшись от боли, вытянулась она с юга на север на сотни верст. Прошли годы, а она так и осталась лежать, не шевелясь, под пристальным взглядом Полярной звезды. Поморы, впервые увидевшие эту землю, назвали её Новой».

За разговорами Оля и Алексей не заметили, как ушли от своего дома, а когда вернулись, то увидели в окнах свет. Они вошли в дом, и на них пахнуло сытым духом печеного хлеба. Алексей Васильевич глубоко вздохнул и от удовольствия закрыл глаза.

— Моя бабушка — любительница печь хлебы.

Оля не без гордости посмотрела на Алексея Васильевича и добавила:

— Я тоже люблю печь. И не только хлебы, но и пироги, особенно с яблоками, черной смородиной и вишней.

Было уже поздно и после легкого ужина и непродолжительного чаепития все разошлись на покой. Гостю отвели отдельную комнату, где все было уже приготовлено для отдыха.

Алексей Васильевич поднялся на второй этаж. От неплотно прикрытой двери из комнаты в коридор пролегла узкая полоска света. Входя в комнату, он увидел слабое трепетание горящих свечей на массивных бронзовых канделябрах, стоящих на тумбочках у изголовья широкой кровати. Он осмотрелся. Кругом стояла красивая мебель из ореха и красного дерева — шкаф, два стула и столик, на котором стояли шахматы из слоновой кости. На полу лежал большой ковер красного цвета с оригинальным узбекским орнаментом. На правой от входа стене в золоченых рамках висели два портрета, написанные маслом. Все убранство спальни свидетельствовало о том, что когда-то здесь жили предки княжеского рода Дроновых.

Алексей Васильевич задул свечи, разделся и, ложась в постель, всем телом почувствовал приятный запах свежего белья. Сразу вспомнилось детство, когда мать, укладывая его спать, целуя и крестя, накрывала пуховым одеялом с цветным пододеяльником, от которого шел запах морозного воздуха. Давно уже нет в живых отца, мать живет в своем родовом имении Большая Липовица близ Тамбова, и ему сразу стало как-то грустно и сиротливо. Он повернулся на правый бок и сквозь легкие кружевные шторы увидел серебристый серп луны. Не спалось. В голове бродили разные мысли. Вспомнилось, что когда ему было чуть больше десяти лет, отец повез его с матерью в село Деулино, что в трех верстах от знаменитого Троице-Сергиева монастыря. Это была усадьба его друга воеводы Василия Фёдоровича Дронова.

Алексей Васильевич закрыл глаза, долго так лежал, пытаясь заснуть, но в голове постоянно возникала картина тех детских лет.

Был знойный летний день. Кучер Семён лихо подкатил на тройке к усадьбе Дроновых. За голубым забором стоял большой двухэтажный бревенчатый дом. Кругом чисто, красиво. Деревья и кустарники были аккуратно подстрижены. Вдоль дорожки, ведущей к дому и дальше в сад, гордо подняв свои красные головы, стояли высокие стебли мака. Они напоминали стройных солдат гренадерского полка, стоящих в почетном карауле.

На звон бубенцов из калитки выскочила тоненькая как тростинка девочка лет пяти с прядью золотистых волос на голове.

— Ах ты, рыжая ржавчина! — отец подхватил девочку на руки и высоко поднял над головой. — Вот ты какая вымахала!

Девочка звонко засмеялась, показав ровные и белые, как снег, зубы. Это была она, Оля…

2

Дни летели как верстовые столбы почтового тракта. Для Оли и Алексея Васильевича наступили дни, когда в народе говорят: «Счастливые часов не наблюдают». Все эти дни они были неразлучны: часто вместе ходили за околицу на речку и там подолгу, как завороженные, смотрели на весенний ледоход; с бабушкой Мариной побывали на кладбище, где похоронены Олины родители; всей компанией съездили в Сергиев монастырь на богомолье.

В воскресенье Оля проспала завтрак.

— Умаялась девка от ночных прогулок, любви и счастья, — пошутила по этому случаю Елизавета Петровна. — Пусть поспит всласть!

Вчера двоюродная сестрица «по секрету» узнала от Оли, что Алексей Васильевич объяснился ей в любви и предложил «руку и сердце».

Проснулась Оля уже ближе к обеду. В нижней половине дома, кроме её любимого кота Васьки, никого не было. Все трое Ховриных уехали в Троице-Сергиев монастырь, чтобы подготовить там достойную встречу царя, а бабушка Марина находилась в соседней комнате.

Оля надела свое самое любимое голубое платье с великолепно вышитым белым воротничком. Именно в этом платье она была в тот день, когда услышала от Алексея Васильевича три заветных слова: «Я Вас люблю»! В тот вечер под этим платьем бешено забилось её сердце от первого, истинно желанного, поцелуя любимого человека. Она поднялась на второй этаж, постучалась и вошла в комнату, где отдыхал Алексей Васильевич.

— Прошу на завтрак! — послав воздушный поцелуй, сказала она и мило улыбнулась. — Жду в столовой.

Входя в столовую, Алексей Васильевич увидел на столе, накрытым ослепительно белой скатертью с длинными золотистыми кистями, заварной чайник, две большие чайные чашки с блюдцами, тарелки, серебряные ножи и вилки. Он сел за стол и стал ждать Олю, вспоминая их ночные прогулки, приятные беседы и поцелуи под луной.

Оля вошла с красивым серебряным подносом в руках, на котором лежали белые куски отварной телятины. От них валом валил сытный запах.

Алексей Васильевич с явным восторгом кивнул в сторону подноса.

— Теперь мне понятна притча о том, что «любовь к мужчине лежит через его желудок».

— Как хочешь, так и понимай! — Оля, довольная похвалой в свой адрес, озорно сверкнула глазами и улыбнулась. — Знай, что хорошее и правильное питание поднимает настроение и удлиняет нашу жизнь. Некоторые старики считают, что если есть свежее отварное мясо и пить чистую ключевую воду, то можно прожить до ста лет.

— Ты права, Оля. Недаром в народе говорят, что вода священна, что вода — это жизнь! Там, где хорошая вода, долго растет кедр — царь сибирских лесов. Некоторые из этих деревьев остаются в расцвете сил не один век.

Разливая чай по чашкам, Оля с любовью смотрела на Алексея, угощая его парной телятиной, медовыми пряниками и пирожками с клубничным вареньем. Сама она ела мало, озорно и весело смотрела своими красивыми глазами на то, как он аппетитно ест, подкладывая иногда в его тарелку ещё «что-нибудь вкусненькое».

Оля с детства любила шутки и смех, любила смешить других и заразительно смеялась сама, считая, что смех создает хорошее настроение и улучшает сон, а хороший сон — хорошее здоровье!

После завтрака Оля пригласила Алексея Васильевича в сад. Там, в уютной беседке, они долго сидели и весело болтали обо всем, что приходило им в голову. Странно, но им казалось, что они знают друг друга давно, хотя после их знакомства прошло чуть больше недели.

— Я благодарю Бога за каждый прожитый день, — сказала Оля и прислонила свою голову к плечу Алексея Васильевича. — Особенно за эти дни, когда мы вместе. Вы для меня человек особый…

— Спасибо, Оля. Мне приятно это слышать, хотя в глазах Господа Бога мы все одинаковы.

— Возможно, Алёша. Но с Вашим приездом в моей душе произошло что-то невероятное. Я это чувствую. Мне с тобой хорошо, и о нашей первой встрече я буду помнить, пока живу.

— Я тоже эту встречу никогда не забуду. Ведь все хорошее остается в памяти людей на всю жизнь.

В это время из-за туч выглянуло весеннее солнце и в саду сразу стало светлей. Своими лучами оно ласково коснулось голых деревьев и кустарников, теплом накрыло небольшие проталины с почерневшими за зиму опавшими осенними листьями. Одну из них облюбовала веселая стайка синиц. Алексей Васильевич и Оля некоторое время наблюдали за ними, любуясь этими пухленькими красивыми птичками с жёлто-зелёными грудками и черными озорными глазами. В снежных проталинах синицы находили для себя корм. Проталин в саду было много. По всему чувствовалось, что весна по-хозяйски приступила к своей извечной работе — уничтожению снега, выпавшего за зиму. От прогретой солнечными лучами земли исходил легкий пар, который собирался в низинах, образуя там белую туманную дымку.

Напротив беседки, в защищенном от ветра уголке сада, притаился небольшой куст сирени. Оля каждый год с нетерпением ждала, когда расцветут её розово-лиловые гроздья. Она подошла к сирени, отломила хрупкую, схваченную ночным морозцем веточку, прижала её к своим губам и почувствовала душистый запах весны. Вернувшись к Алексею Васильевичу, она положила веточку на его ладонь, и они стали вместе её отогревать.

— Пусть эта веточка сирени станет символом нашей большой любви! — сказал Алексей Василевич и поцеловал Олю.

— Я согласна, милый!

Он снова поцеловал её и крепко прижал к себе. Так, обнявшись, они долго сидели, молча, наслаждаясь нахлынувшим на них счастьем. Первой молчание нарушила Оля.

— В эти весенние дни мне нравиться наблюдать за природой: ярче светит солнце, кругом пахнет талым снегом, деревья отходят от зимней спячки, и на ветках все больше появляется почек.

— А на Вашем лице все больше появляется веснушек, — в тон ей весело заметил Алексей Васильевич.

— Ну и что из этого? — Нисколько не смутившись, возразила Оля. — Что естественно, то не безобразно. Разве Вам не нравятся девушки с веснушками?

— Ну что Вы! Нравятся, и даже очень! Не обращайте внимания на это и не сердитесь на меня.

— А я нисколечко не сержусь. — Оля крепче сжала руку Алексея Васильевича. — Хотя некоторые считают, что частые ссоры — первый признак любви.

— Возможно, но лучше не ссориться. Правда?

— Хорошо, Алёша. Я постараюсь, потому что тебе часто приходится волноваться по делам службы.

— Да, служба воеводская — не сахар. Проблем много.

Алексей Васильевич заметил, что Оля уже не раз называла его «на ты» и подумал: «С каждым днем мы становимся ближе по духу, роднее…»

— Моя бабушка сказала, что воеводы назначаются самим государем. Это большая честь. Правда?

— Конечно, я этим горжусь. Но с другой стороны — постоянные заботы и волнения. Большая ответственность. Как в той пословице: «Чем выше дерево, тем сильнее её качает ветром…»

Алексей Васильевич задумался. На его лице появился оттенок озабоченности.

— Ты должна знать, Оля, что воевода — это не та должность, на которой можно просто наслаждаться властью. На этой должности надо много работать и быть осмотрительным. При поражении войск или смене царей часто летят с плеч и головы их воевод…

Оля вздрогнула.

— Но ты не бойся, — успокоил её Алексей Васильевич. — Нам это не грозит. На севере другие проблемы, другая жизнь. У севера свои вековые традиции…

Оля немного успокоилась. Она подвинулась ближе к Алексею и спросила:

— Наверное, трудно служить на севере, а жить ещё трудней?

— Для кого как! Север любит людей смелых и сильных духом. Для меня, например, чем трудней, тем интересней… На севере почти полгода царствует полярная ночь. Пережить её трудно, но интересно. Она как колдунья заманивает людей в свои сети для того, чтобы, создавая трудности, проверять стойкость их физических и духовных сил.

— Думаю, Алёша, у тебя сильный характер. Это видно по твоим делам и поступкам.

— Да, решительности мне не занимать. Настойчивости в достижении цели — тоже.

Он ласково посмотрел на свою невесту и улыбнулся. — Вот один из примеров такой решительности: полюбил тебя с первого взгляда и сразу взял в жены.

От нахлынувших чувств, Оля покраснела и низко опустила голову. Потом подняла ее, с благодарностью посмотрела на Алексея и сказала:

— Моя сестра Лиза сказала мне, что ты много лет прожил в Астрахани.

— Да, так случилось. Мне было двенадцать лет, когда мой отец погиб при захвате крепости Азов казаками. Через три года мама отвезла меня на юг. Тогда я считал себя почти взрослым и был полон желания пойти по стопам отца. Воспитывался я в семье нашего близкого родственника боярина Владимира Протопопова, который служил воеводой в Астрахани. Там я познал, что такое воеводство, а главное — впервые побывал на море и на всю жизнь полюбил корабли. Вместе с друзьями закалял свой характер: воспитывал в себе отвагу, решительность, способность пойти на риск и даже на смерть вместе с гибнущим кораблем, как это делают капитаны по старой морской традиции.

— Нет, Алёша, идти на смерть сознательно — не по-божески! Не лучше ли бороться за жизнь до последней минуты, до последнего вздоха…

Алексей Васильевич с восхищением смотрел на Олю. «Мой характер, — думал он, — добрый, рассудительный, но решительный».

— Я уверена, что вместе нам будет хорошо, хотя каждый из нас потеряет часть свободы, — посмотрев внимательно на будущего мужа, заметила Оля.

— Невелика потеря! — рассмеялся Алексей Васильевич. — Ради тебя я согласен на все, согласен потерять не только свободу, но и голову.

Он нежно обнял Олю и несколько раз поцеловал в губы.

— А что ты думаешь о нашей семейной жизни? — вдруг неожиданно спросила Оля, заглядывая в глаза Алексею.

— То же, что и наш Господь Бог: молодые должны жить самостоятельно, отдельно от родителей. Отделение — один из четырех заветов о семье, оставленных нам всевышним.

— Теперь мне понятно, почему ты предложил мне уехать с тобой на север. В этом вопросе я на твоей стороне. «Куда иголка — туда и нитка», — так учила меня моя мама, царство ей небесное.

За садовой калиткой залаяла собака.

— Наверное, наши приехали с богомолья, — не совсем уверенно сказала Оля.

Они вышли из беседки.

— Что-то стало холодно, не пойти ли нам домой? — Оля крепко сжала руку Алексея Васильевича. — Вчера ты обещал почитать свои записи о севере.

— Если обещал, то обещание надо выполнять!

Держась за руки, они бегом побежали к дому и уже через несколько минут сидели на диване в комнате Алексея Васильевича.

— Я прочту тебе о том, как на неделю застрял в тундре.

— А разве так бывает? — удивилась Оля.

— Ещё как бывает, — уверенно сказал Алексей. — Ураганные ветры и снежные метели — довольно частые гости тундры. Когда такое случается, то жизнь в тундре замирает.

Оля притихла и всем своим видом показала, что готова внимательно слушать.

Алексей Васильевич перевернул несколько страниц, нашел нужное место в тетради и стал медленно читать вслух.

«Однажды, возвращаясь из Архангельска домой, я решил остановиться в стойбище моего знакомого оленевода Максима Пырерки. Надо было закупить продукты для Ямальской заставы. Оленины в стойбище было много, и я в тот же день отправил своих стрельцов с мясом на заставу, а сам остался на ночь, чтобы уладить все дела с покупкой юколы и тюленьего жира. Под утро разыгралась пурга. Ветер был такой силы, что один чум, плохо закрепленный нерпичьими ремнями, унесло в пролив. Людям чудом удалось спастись.

Все эти дни я жил в чуме ненца старика Нохо, который обещал отвезти меня на заставу. Питался, как и все, олениной и рыбой, пил крепкий настой на лечебных травах. Под вой пурги и лай голодных собак слушал рассказы ненцев об их нелегкой кочевой жизни в тундре. Каждый день молил Бога, чтобы он помог утихомирить стихию. Наконец, после почти недельной круговерти, ветер стих, и на небе появилось солнце.

Я быстро собрался. Казалось, что все давно было уже готово к отъезду. Упряжка стояла у дороги, и вожак — олень с мощными ветвистыми рогами — нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Максим Пырерка уже не раз выходил из чума и проверял упряжку, расправляя и подтягивая ремни. Но хозяин чума старик Нохо, не торопясь, допивал вторую кружку горячего ароматного травяного чая. Потом он также, не спеша, закурил трубку и, попыхивая, лукаво посмотрел в мою сторону.

— Спешить не будем. К ночи приедем и ладно, — сказал старик.

Я так и ахнул! Но спорить с ним не стал, зная, что это бесполезно, да и нетактично — ведь я был его гостем.

Наконец он встал, оделся и вышел из чума. Солнце уже зависло над горизонтом.

Я быстро попрощался с Максимом и плюхнулся на нарты. Старик по вековой традиции саамов сел на левую сторону нарт, ловко взмахнул хореем, и олени дружно рванули с места. Прямая, хорошо накатанная дорога, поблескивая на солнце, стрелой уходила на юг. Отдохнувшие олени мчались как на скачках, равномерно вспахивая копытами свежий снег.

Вскоре стойбище растворилось в снежной дымке. Иногда нарты резко подпрыгивали на кочках, и я судорожно хватался за копытья, чтобы не упасть. Вокруг была необозримая, однообразная тундра.

Я с головой укрылся кухлянкой и под монотонный бег оленей задремал. Иногда был слышан гортанный голос Нохо:

— Хор-хор!

И тогда олени ускоряли бег.

Через несколько часов езды я высунул нос и осмотрелся. Нохо по-прежнему сидел прямо и в правой руке держал хорей. Казалось, что олени не сбавляли бег. Все было также однообразно, как и раньше. Только на западе угасала заря. Солнце быстро падало вниз, как бы стараясь скорей спрятаться за горизонт и там, освободившись от дневных забот, отдохнуть в ночной прохладе. Его лучи потускнели, стали красноватыми как угли почти потухшего костра. Оттого и голубое небо над горизонтом стало краснеть.

Когда мы подъехали к нашей заставе, солнце уже скрылось за горизонтом. Сразу потемнело, стало холодней. Олени встали как вкопанные. Только вожак устало встряхивал головой и, широко раздувая ноздри, отфыркивался как загнанная лошадь.

— Сдавать стал старик, — сказал Нохо, подошел к своему любимцу и погладил морду, от которой валил пар. — Однако придется тебя менять. Пора!

Олень вздрогнул, как будто понял смысл сказанного. Он устало посмотрел на хозяина и опустил голову. Его рога почти коснулись земли».

Алексей Васильевич положил тетрадь на край дивана и с улыбкой посмотрел на Олю.

— Ну, как?

— Очень интересно!

В это время в дверь постучали.

— Войдите!

В комнату заглянула Марина Михайловна.

— Пришла позвать вас к обеду. Наверное, уже проголодались?

— Спасибо, бабуля, сейчас придем.

Оля с благодарностью посмотрела на свою бабушку.

Уходя, Марина Михайловна незаметным движением руки перекрестила молодых и, закрывая дверь, прошептала:

— Да благословит их Господь!

3

За обедом обсуждали последние новости. Главная из них — приезд царя Алексея Михайловича с большой свитой в Троице-Сергиев монастырь на богомолье. Царица Марья с царевичем Дмитрием остались в Москве. Об этом Елизавете Петровне поведал владыка Дмитрий: царице нездоровиться, а царевич ещё мал — всего пять месяцев от роду.

— Жаль, что царица не приехала, — огорчилась Оля. — Уж очень хотелось на нее взглянуть. Говорят, царица сказочно красива и мила.

Лиза её успокоила.

— Когда будем в Москве, то постараемся попасть в Алексеевский монастырь. Каждый год в день своих именин 17 марта царь со своими домочадцами приезжает туда ко всенощной и к обедне.

После сытного обеда Иван Данилович предложил всем отдохнуть.

— Завтра у нас трудный день. Я полагаю, что мы все поедем в Троицкий монастырь и примем участие в молебне по случаю пребывания в святой обители нашего государя. — Он с надеждой посмотрел в сторону Марины Михайловны — Не так ли, Михайловна?

— Так или не так, а поступим по-божески, — спокойно ответила она. — Приезд государя Алексея Михайловича для нас, прихожан, большой праздник. Вели утром запрягать лошадей. Едем!

На том и решили. Оля с благодарностью посмотрела на бабушку — ей тоже хотелось помолиться и побывать на такой пышной литургии.

После обеденного отдыха Оля и Алексей Васильевич сидели в гостиной и беседовали.

— Уж слишком добра и проста русская душа! Возьмите, к примеру, моего дедушку Фёдора… Вечный искатель божественной истины и правды. В этих муках умрет, не жалея себя!

— А что её искать? — недвусмысленно заметил Алексей Васильевич. — Правда одна… и двух правд не бывает. Другое дело, когда некоторые люди, особенно те, которые обладают властью и имеют большие деньги, огнем и мечом прокладывают путь «своей правде». Так было, когда от ереси католиков пал Рим, первый познавший учение Христа; под пятой фанатиков — мусульман оказался Царьград. Теперь вот и в нашей русской православной церкви намечается раскол. Каждый из служителей культа считает, что его правда есть «истинная правда», а его вера — «истинная вера». Ярый сторонник новшеств новгородский митрополит Никон стал особо дружен с царем и подбивает его на проведение церковной реформы.

Оля тоже решила показать свои знания в этих вопросах.

— Мой дедушка часто рассказывал мне о церковных проблемах. Он тоже за единый для всех православных церквей порядок богослужения; он сторонник исправления священных и богослужебных книг по греческим образцам. С этим и уехал на Соловки искать себе сподвижников. Мне дедушка говорил, что молодой царь хорошо разбирается в церковных делах и намерен сам заняться реформой. Однако у него есть много противников, которые называют себя «ревнителями старой веры».

— Да, Оля, — подтвердил Алексей Васильевич. — Староверов у нас на Печоре хватает. Теперь Смутное время наступает не для царской власти, а для русской церкви. Борьба разворачивается не на шутку и без опальных не обойтись. Так было, есть и будет… Непокорных царь любит ссылать в наш дальний Ферапонтов монастырь.

— Мне, Алёша, трудно судить о том, кто из них прав и какова она, как ты говоришь, «единственная правда»… Видно, дедушка мой и скитается по Руси в поисках этой правды. Такой он уж человек! Мы все, домашние, за это его не осуждаем. Да и друзья его в этом вопросе поступают так, как учит нас Христос: «Не суди и не судим будешь».

Стало темнеть, и Оля зажгла лампу. В гостиную медленно и с достоинством вошел кот Васька, и, не раздумывая, уселся у Алексея Васильевича на коленях.

— Уже признал за своего, — улыбаясь, сказал Алексей Васильевич, ласково поглаживая мурлыкавшего кота.

Оля посмотрела на Ваську и тоже улыбнулась.

— Какой ты, Василий, оказывается, изменник! Быстро переметнулся от меня к другому.

Она погрозила Ваське пальцем.

— За это будешь сегодня мной наказан: на ужин вместо мяса получишь молоко…

Однако кот Васька даже не пошевелил ушами. Он закрыл глаза и задремал.

С улицы послышался колокольный звон. «Приглашение к вечерне», — подумала Оля. Она, как и большинство прихожан здешней церкви, хорошо изучила манеру звонаря деда Матвея, как и по какому случаю звонить в колокол. Это и неудивительно: в России рождаются и умирают под колокольный звон…

— Я приготовила тебе особый подарок, — Оля заглянула Алексею в глаза и положила руки на его плечи. — По долгу службы тебе часто приходиться плавать по Студёному морю, а это не безопасно.

Она встала, подошла к резному буфету, открыла дверцу и из потайного ящика взяла маленькую иконку в золотой оправе и на золотой цепочке. Это была икона Николая-чудотворца, святого, который считается покровителем мореплавателей. Со словами «храни тебя мой талисман», сказанными почти шепотом, Оля аккуратно повесила иконку на шею Алексея Васильевича и нежно поцеловала его в губы.

— Теперь я буду за тебя спокойна.

— Спасибо, Оленька! С твоей легкой руки Николай-угодник теперь будет моим небесным покровителем, а твой талисман оберегать от опасностей в морских походах. Моя судьба теперь в твоих руках.

Он встал, улыбнулся и, опустившись на колени, поочередно поцеловал её руки.

— Сегодня объявим о нашей свадьбе!

Лицо Оли вспыхнуло ярким румянцем и озарилось счастливой улыбкой. Она закрыла глаза и опустила вниз голову. Потом подошла вплотную к Алексею и сказала:

— Чему быть, того не миновать… На то воля Божья! Я согласна.

Вечером, когда все собрались в гостиной на ужин, Алексей Васильевич подошел к Марине Михайловне, низко ей поклонился и сказал:

— Прошу руки Вашей внучки и благословения на наш брак!

От неожиданности, а может быть от счастья, Марина Михайловна всплеснула руками и заплакала. Сквозь слезы она посмотрела на Олю.

— Я согласна, бабушка!

Оля стояла рядом с Алексеем Васильевичем и улыбалась.

Придя в себя, Марина Михайловна трижды перекрестила молодых и, вытирая платком слезы, сказала:

— Благословляю вас, дети мои, будьте счастливы!

— По такому случаю и выпить не грех, — сказал Иван Данилович. — Вот тебе,

Михайловна, и сон мой в руку!

Старик взметнул руки вверх и закричал:

— Анюта, Дуняшка… где Вы? Скорей сюда, несите на стол выпивку и закуску!

Он поздравил молодых и быстрым шагом направился в людскую, чтобы лично проследить за приготовлением праздничного ужина.

К молодым подошла Елизавета Петровна и поздравила с помолвкой. Она обняла Олю, подмигнула ей и шепнула на ухо:

— Поздравляю, сестрица. Рада за тебя!

Потом поцеловала Алексея Васильевича и сказала:

— Счастья Вам! Любите и берегите друг друга. Не надо ссориться по пустякам. Помните, что слово ранит быстрее, чем лечит…

— Наконец-то и мне можно поздравить Вас, — обрадовался Артамон Савельевич, подойдя к молодым. — Ну, что я тебе говорил?

Он обнял друга и сказал:

— Не одна Москва родит красавиц! Теперь ты сам убедился в этом. Не жена у тебя будет, а сущий клад: красива, умна, добра и благородна!

Артамон Савельевич подошел к Оле, смахнул с её щеки слезу и поцеловал.

— Говорят, вперед не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Однако в лице Алеши ты найдешь любящего мужа и хорошего семьянина. Поздравляю тебя, Оленька, и желаю счастья!

Торжество продолжалось до позднего вечера. Разговоры за столом шли о поездке в Москву, о венчании и свадьбе. Венчаться молодые решили в храме Покрова Пресвятой Богородицы, что стоит на реке Яузе. Там в Свиблово, в имении Хватовых венчались все предки Алексея Васильевича.

— Что-то с разговорами мы совсем припозднились. Не пора ли пойти на покой? — зевая и прикрывая рот рукой, спросил молодую хозяйку Иван Данилович.

Он посмотрел на раскрасневшуюся счастливую Ольгу и, лукаво подмигнув, добавил:

— Молодежь, конечно, против!

Оля улыбнулась, но промолчала, давая этим понять, что она не вправе решать такие вопросы. За нее ответила бабушка Марина.

— Молодежь — она и есть молодежь… С вечера не уложишь, а утром не добудишься! Это мы встаем с петухами…

4

На следующее день, рано утром, на больших празднично украшенных санях, запряженных тройкой лошадей, тронулись в путь. При выезде из ворот усадьбы Дроновых коренник споткнулся.

— Плохая примета, барин! — в сердцах сказал кучер Прохор и зло, с силой, ударил кнутом лошадь.

«Не опоздать бы на богомолье, — с тревогой на душе подумал Артамон Савельевич. — Царь опоздавших не жалует». Но когда лошади резво поскакали по накатанной дороге, он успокоился. До Троице-Сергиева монастыря было чуть больше трех верст, дорогу кучер знал хорошо, а время было ещё раннее.

— Думаю, что к началу литургии успеем, — уверенно сказал Артамон Савельевич сидящему рядом с ним дяде. — Бог даст, приедем вовремя.

— На Бога надейся, но и сам не сплошай, — засмеялся Иван Данилович. — В этом деле все зависит от дороги, лошадей и опыта кучера. Уж больно яркое солнце — не развезло бы дорогу.

Все последние дни Артамон Савельевич пропадал в монастыре и до приезда царя вместе с архиепископом Даниилом и всей монастырской братией проводил время в трудах и заботах — готовились, как и подобает в таких случаях, «не ударить в грязь лицом» перед Великим государем.

Троице-Сергиев монастырь молодой царь посещал часто, потому что считал святого Сергия Радонежского своим небесным покровителем и заступником. Каждый раз, приезжая сюда на богомолье, царь делал монастырю богатые дары и вклады, искренне веря в то, о чем говорил старец в последние годы своей жизни: «Чтобы долго жить, надо делать добро… и не только брать, но и давать».

Несмотря на все старания кучера, к началу божественной литургии путники опоздали. Артамон Савельевич понял это, когда проехали Святые ворота монастыря: никого, кроме десятка стрельцов и нескольких ратных человек в парадных доспехах, у ворот и на самой площади не было. Он сразу вспомнил про «плохую примету», о которой говорил кучер Прохор.

До Троицкого собора, где покоится прах великого Сергия Радонежского, шли пешком. «Теперь уже все равно, — думал Артамон Савельевич. — Семь бед — один ответ!»

Подойдя к собору, остановились у его стен, помолились у гробниц царя Бориса Годунова, его жены Марии Григорьевны, сына Фёдора и дочери Ксении (в иночестве Ольги).

— Вот судьба! — тихо сказал Иван Данилович. — Не приведи Господь!

Оля взяла за руку своего жениха и полушепотом сказала:

— Здесь хранится дар царя Бориса монастырю — чудотворный образ святой Троицы в золоте и драгоценных камнях. А ещё в ризнице собора хранится золотой крест с драгоценными камнями, присланный в дар преподобному Сергию Царьградским патриархом Филофеем.

Пока они пробивались сквозь толпу в храм, Алексей с интересом слушал Олю.

— Там же впервые я увидела сандалии преподобного Сергия, более тридцати лет бывшие на его ногах в гробе.

На паперти храма, ежась от холода в своих лохмотьях, стояла большая толпа нищих. Некоторые из них, особенно те, которые были здесь впервые, через полуоткрытые массивные двери старались заглянуть внутрь храма, расписанный знаменитым Андреем Рублевым и его учениками; хоть одним глазком увидеть иконостас, в центре которого красовалась рублевская «Троица».

У ворот храма Артамон Савельевич встретил сотника Якова и от него узнал, что царь решил сократить свое пребывание в монастыре и уехать в Москву сегодня после полудня.

В храме было много народа, от жары потрескивали свечи, торжественно звучала божественная литургия. Царь, окруженный высшим духовенством и ближними боярами, усердно молился.

— Как красив и как богато одет наш государь, — с восхищением шепнула Оля Алексею Васильевичу.

В это время церковный хор, слившись с сочным басом протодьякона Тихона, грянул «Славься, боже наш»… Оля и Алексей Васильевич стояли рядом и неустанно молились. Каждый из них просил Бога помочь им обрести счастье в семейной жизни.

— Господи, помоги нам! — жаркими устами шептала Оля.

Пока в храме шла служба, некоторые бояре из окружения царя выполняли его поручения. Особо важное и трудное поручение досталось начальнику стрелецких войск боярину Артамону Матвееву.

Алексей Михайлович хорошо понимал, что войны с Польшей и Швецией в ближайшие годы не избежать. Поэтому приказал воеводе Матвееву проверить готовность монастыря на случай его осады иноземцами. «Троицкий монастырь — наша опора на северо-западе России» — думал он, вспоминая, как в Смутное время монастырь дал полякам достойный отпор.

Воевода с утра обошел вокруг крепостных стен монастыря, чтобы осмотреть и лично оценить их состояние. Он знал, что замена деревянных стен каменными закончилась ещё в 1550 году и с тех пор они не обновлялись. Однако, несмотря на свой вековой возраст, все оказалось в достаточно хорошем состоянии.

Толстые каменные стены монастыря напоминали стены московского Китай-города. Они были гладкими, с тремя ярусами «стрельниц» для стрельбы из пищалей и пушек. Внизу «стрельниц» были устроены погреба для хранения пороха, запасов провизии и воды.

Боярин Матвеев особенно тщательно проверил состояние «слухов» — небольших колодцев, уходящих вниз. Через них осажденные прослушивали землю: не роет ли враг подкоп? Из одиннадцати башен, построенных для укрепления крепостных стен монастыря, воевода успел осмотреть только две. Он поднялся на Красную башню, под которой находились Святые ворота, и нашел её в хорошем состоянии. Потом осмотрел Водяную башню, на второй аркаде которой стоял огромный котел с горячей смолой. На стенах башни были укреплены «козлы» для поливания осаждающих кипятком и смолой.

Воевода проинспектировал также боевую дружину — стрельцов, ратных наемных солдат, пушкарей — и убедился, что крепость долгое время может отражать попытки неприятеля взять её штурмом. На стенах крепости он насчитал 93 пушки, и 20 стояло в резерве.

По окончании молебна Алексей Михайлович перешел в Надворную церковь, где был накрыт стол и приготовлена кровать для его отдыха перед дальней дорогой. Во время обеда воевода Матвеев доложил государю о результатах своей проверки крепостных стен монастыря.

— Оборона монастыря, государь, в надежном состоянии, — уверенно сказал он.

— Я рад этому, воевода. Передай ратным людям, особенно пушкарям, мою благодарность за их ратный труд и мое благословение за то, что не щадят живота своего в борьбе с врагами. Да поможет им Бог!

В покои царя бесшумно вошел его постельничий Фёдор Ртищев.

— Как идут дела с подготовкой к отъезду? — спросил его царь.

— Скоро все будет готово. Кортеж собираем у Троицких ворот, — низко кланяясь, ответил постельничий.

— Через час доложи о готовности.

— Слушаюсь, государь, — с поклоном сказал Ртищев и также тихо вышел, как вошел.

Алексей Михайлович лег в кровать и почти утонул в перине. «Пожалуй, по пути в Москву надо заехать в Тайнинское, с ночевкой. С осени в новом стане не был»…

Он вспомнил, как в селах Тайнинское, Братовщине и Воздвиженском его восторженно встречали с хлебами и рыбою крестьяне, посадские люди и монастырская братия. Это был праздник для души. «Потом заеду в Мытищи, — сквозь дремоту думал царь. — Побеседую с митрополитом Павлом о нововведениях в церковную службу».

Ему нравились эти многочасовые беседы и неторопливое чаепитие с рыбными пирогами и медовыми пряниками. С этими благостными мыслями он и заснул.

После отдыха Алексей Михайлович со своим казначеем обсудил вопрос об оказании посильной помощи в ремонте больничных палат и шатровой церкви Зосимы и Савватия. Кроме Артамона Савельевича, в беседе с царем принимали участие патриарх Иосиф и епископ монастыря Питирим.

Проводить государя вышло все духовенство монастыря и большая толпа прихожан. Среди них особо выделялись золотых дел мастера в красных атласных рубахах под дорогими шубами, мастера иконописи, резчики по дереву. Много было богомольцев и нищих из окрестных сел и деревень. Для них приезд и отъезд государя был большим праздником — он жаловал их милостынею.

Толпа провожающих растянулась вдоль дороги до самых ворот монастыря. Все терпеливо ждали выхода государя. Из-за облаков часто выглядывало весеннее солнце, освещая возбужденные лица людей и золотые купола монастырских храмов.

Наконец массивные двери открылись, и на паперти Надворной церкви первым появился царь. Он был в дорогой собольей шубе с золотыми кружевами и кистями, в горлатной шапке. Вслед за ним из церкви вышли патриарх всея Руси Иосиф, духовник царя Стефан Вонифатьев, епископ Троице-Сергиева монастыря Питирим, высшее духовенство и несколько ближних бояр. Среди них был и Артамон Савельевич Ховрин. Первым делом царь одарил богомольцев, раненых солдат и нищих щедрой милостынею. Потом обратился к старцам монастыря, которые окружили патриарха. Многие из них когда-то начинали с ним вместе свой пасторский путь.

— Молодцы, старцы! — похвалил их Алексей Михайлович. — Благодарю вас за то, что в тяжелое для нас Смутное время вы и отцы ваши отстояли монастырь, не отдали на разорение полякам.

Царь отвесил старцам низкий поклон. Все последовали его примеру.

— Полгода «вор» Сапега Лисовский вел осаду монастыря, но отступил, так и не добившись своего благодаря вашей храбрости и чудотворному заступничеству Сергия за свою обитель. Помолимся, отцы мои, и вспомним тех, кто не щадил живота своего.

Все собравшиеся около церкви стали молиться. Прощаясь с патриархом, который оставался в монастыре ещё на один день, Алексей Михайлович сказал:

— Жду тебя, патриарх, в Мытищах. Оттуда в Москву вернемся вместе.

Молодой царь с уважением относился к патриарху Иосифу, давно перешагнувшему восьмой десяток лет. «Чем человек старше, тем он ближе к Богу, — считал Алексей Михайлович. — Поэтому старых людей надо уважать».

В связи с преклонным возрастом, патриарх Иосиф мало занимался церковными делами и с большой надеждой смотрел на богомольного молодого царя, который не только хорошо разбирался в богословии, но практически ежедневно посещал богослужение, старался сам и заставлял других жить по законам церковной службы. Патриарху это нравилось, и за дела церкви он был спокоен.

Под восторженные крики толпы Алексей Михайлович прошел до царского кортежа и сел в свой возок. Впереди кортежа в три ряда выстроились конные стрельцы с пищалями. На их лошадях огнем сверкала ратная сбруя. За ними стояли большие нарядные сани, на которых постельничий царя и стряпчие разместили свое хозяйство. Далее следовал царский возок, на котором по обе стороны государя, не шелохнувшись, стояли его телохранители — два высоких статных юноши в белых одеждах с топориками на плечах. Топорики были украшены богатым орнаментом и служили им боевым оружием. В случае какой-либо неприятной оказии для государя, телохранители могли этими топориками запросто разрубить кольчугу и пробить панцирь нападавшим. Рядом с возком царя стоял начальник стрелецкого войска воевода Матвеев и давал последние указания Григорию Гавриловичу Пушкину, главному охраннику государя.

— Даю тебе ещё десять стрельцов с оружием, и помни, что за жизнь государя, сохранность походной казны и его парадного шлема отвечаешь своей головой!

Замыкали царский кортеж роскошные сани ближних бояр. Каждый из них был со своей конной охраной. Сбруя лошадей на солнце сверкала позолотой, радовала глаз красным бархатом и начищенными до блеска медными гремящими цепями.

Прощаясь с епископом монастыря Питиримом, царь обещал приехать на праздник святого Сергия.

— Приеду с царицей и царевичем Дмитрием. Ждите!

Митрополит Питирим низко поклонился.

— Всегда рады видеть тебя, государь, в нашей обители. Передай мой поклон царице Марье и царевичу. Даст Бог, летом свидимся.

Он трижды осенил государя золотым крестом и сказал:

–‑ В добрый путь, с Богом!

Царский картеж тронулся и когда он выехал на главную дорогу, все облегченно вздохнули и стали расходиться и разъезжаться по домам. Площадь вблизи Троицких ворот быстро опустела.