Неужели я умру?

Анатолий Орлов

Шаблонная жизнь Шаду внезапно прерывается страшным диагнозом: по мнению доктора, ему осталось не более двух месяцев жизни. В предсмертном бреду он слышит голос незнакомца. Он даёт Шаду шанс заново прожить последние десять лет.

Глава 3

Тупик под названием «безысходность». Я был во власти этого душераздирающего чувства, с каждой минутой теряя веру и надежду. Словно я наблюдал за песочными часами, зная, что с последней упавшей песчинкой закончится время самого дорогого мне человека. Бродо, ты не заслуживаешь этой участи! Окружённый вопросами: что делать, как помочь, как объяснить происходящее, — я впадал в отчаяние. Всё казалось безумием, вызывавшим непрекращающуюся дрожь и холод, скатывающийся по спине и ногам. Я был бессилен, пытаясь смотреть дедушке в глаза. Он как всегда чувствовал моё беспокойство. Старик обнял меня и, с трудом скрывая переживания, дал мне время побыть в одиночестве.

Что это: урок или наказание? Для чего я здесь? Может быть, это ад? И вдруг врезавшийся мне в глаза яркий свет прервал буйство навязчивых мыслей, и я услышал проповедь Вестоса:

— Многие из вас тратят время на ненужных людей, которым жалко даже секунды в ответ. Вы пытаетесь понравиться тем, кто презирает вас. Безответная любовь вызывает у людей азарт. И снова противоречие. Где-то в тени, но всегда рядом ваши близкие, любящие и родные. Вы откладываете главные слова на завтра, думая, что ещё будет время в этом бесконечном, увлекательном, полном надежд «завтра». Но время беспощадно, и в один день близкие уходят. Ну а вы, растратив постоянно занятую жизнь на вечную погоню за славой, утехами и признанием, испытываете чувство вины, потому что не выпустили на волю столь чудотворные и, как воздух, необходимые признания. Ибо осознание приходит в тяжёлые минуты, Шаду.

— Я не могу просто смотреть и бездействовать!

— Смерть Бродо была предрешена задолго до его рождения. Открыв эту тайну, ты превратишь его последний день в пытку.

— Скажи, что мне делать?

— Тебе выбирать, мой друг: отдать столь драгоценное время в руки отчаянию либо подарить чудесные минуты радости, которые ценит больше всего на свете твой дедушка.

— Кто ты, Вестос? Зачем ты отправил меня сюда? — тихим голосом спросил я.

Но мой гость исчез, оставив в тайне свою личность.

Как в старые добрые времена, под предлогом ловли форели, я и Бродо отправились беседовать о жизни к берегам бурной, кристально-чистой, приносящей умиротворение реки. Пробираясь всё дальше в глубь леса, мы созерцали тишину, боясь развеять разговорами царившую идиллию. Поток мыслей остановился, и на смену ему пришли воспоминания из прошлого, вызвавшие у меня неоднозначные чувства грусти и радости. Затем я увидел размытые временем фрагменты из детства. Однажды, будучи озорным мальчишкой, я лихо вскарабкался на верхушку дерева, чтобы осмотреть окрестности моих владений. Потом, возомнив себя разбойником, я издал боевой клич и прыгнул на землю. Мой полёт прервал выступавший из дерева сук, который приподнял меня за шкирку, словно провинившегося кота. Я почувствовал, как моя рубашонка превратилась в удавку, с каждой секундой лишая меня шанса глотнуть порцию кислорода. Я пытался позвать на помощь, но безуспешно. Страх управлял моими движениями, превращая их в беспорядочный танец конечностей. В глазах потемнело. И вдруг я почувствовал, что нечто сильное поднимает меня вверх, давая воздуху наполнить грудь. Перепуганные детские глаза метались по сторонам в поисках объяснения. И я увидел обеспокоенное, но полное решимости лицо Бродо. Мой ангел-хранитель. Через годы дедушка признался, что, когда он увидел моё маленькое, с посиневшими губами, висящее на дереве тело, какая-то неведомая сила помогла ему убежать от страха и спасти меня. А затем, будто бы придя в себя, старик с ужасом осознал произошедшее. Боязнь за мою жизнь дедушка долгие годы помнил.

Добравшись до намеченной цели, я принялся пристально вглядываться в окружающую нас живописную красоту. Осень приближалась и покрывала деревья самоцветами, превращая горный пейзаж в фестиваль красок. Но больше всего меня восхищали остававшиеся неизменными величественные сосны. Аромат этих деревьев исцелял от беспокойства и тревоги. Здесь стирались следы цивилизации, и ты покорно признавал царствие природы, которая мудро правила этими местами. Слушаешь тишину, и время останавливается, и ты невольно сливаешься в одно целое с волшебством этих мест. Природа начинает говорить с тобой шелестом листьев, дуновением ветра, всплесками воды. Таинственная речка впитывает в себя всё плохое и своим бурным течением уносит беды прочь.

Я снова здесь…

Дедушка принялся заботливо раскладывать снасти, доверив мне только одну удочку, с которой я едва мог совладать. С улыбкой наблюдая за моей беспомощностью, он помог мне справиться с наживкой и закинуть снасть. После продолжительного молчания Бродо первым прервал безмолвие:

— Шаду, ты по-прежнему рисуешь? Я помню тот день, когда во всей Чауде отключили свет, а ты зажёг свечу на кухне, накинул на себя, словно плащ, простыню и принялся писать мой портрет. Ты был такой важный.

— Дедушка, мне тогда было, наверное, лет пять! — почувствовав прилив хорошего настроения, звонко ответил я.

— Будучи студентом, ты мне писал о своей победе на городском конкурсе художников. А Хегри ведь не маленькая деревня.

— Да, деда, это так. Я всегда любил рисовать, несмотря на строгий запрет отца. Он всегда говорил мне: «Лучше бы ты занимался полезным делом. Жизнь тяжёлая и подлая. Сейчас эпоха негодяев, и ты должен думать о своём будущем». Однажды, когда я получил плохую оценку по латыни, он разорвал мои наброски со всем накопленным творчеством и вышвырнул ошмётки в окно. Я наблюдал, как ветер разносит в стороны кусочки моих чувств, хранившихся на бумаге долгие годы: городские пейзажи, портрет моей первой любви и моего лучшего друга, первое поздравление маме. Я тогда хотел выпрыгнуть вслед за ними, в надежде спасти хотя бы клочок…

Бродо как всегда внимательно поглощал каждое слово. Не отрывая глаз, он понимающе кивал и хлопал меня по плечу. Я перевёл дух и продолжил:

— Неделю я провёл в молчании, предпочитая до позднего часа засиживаться в одиночестве на крыше дома. Затем смирился. Ударился в изучение юриспруденции, игнорируя призывы души. Привычка стала второй натурой. Прошло больше года без творческих всплесков. И вот однажды меня попросили нарисовать карикатуры для местной студенческой газеты. Я подумал: это второй шанс, но все попытки свести краски в единое целое были провальными. Словно стучался в дверь, которая была безнадёжно заперта… А потом появился страх, от которого я решил прятаться.

— Шаду, страх — это хорошее состояние, которым обладает каждый человек. Оно предупреждает нас об опасности. Даёт нам силы для решительных действий. Как горькое лекарство: противное, но помогает. Я знаю кое-что гораздо хуже — сомнение. Это то, что размывает грань между мыслями и действием. Приносит душевные муки, превращая тебя в муху, которая бьётся о стекло. Словно паразит, оно жадно жрёт огромные куски времени, заставляя ненавидеть самого себя. Шаду, ты очень талантливый человек. Не отказывайся, люби и оберегай порывы своей души.

— Деда, ты очень мудрый. Я многим обязан тебе. Ты всегда учил меня видеть по-другому. Но разве у меня был выбор?

В тот же момент дедушка среагировал на поклёвку и резко потянул удочку, достав из речного потока крохотную форель. Виновато он достал крючок из пасти рыбёшки и уставился на меня:

— Вот, смотри, Шаду, сейчас в моих руках выбор. Скормить эту рыбу моим прожорливым собачкам, так и не дав ей познать свой путь, или же отпустить в вольное плавание, преподав ей самый большой урок?

Конец ознакомительного фрагмента.