Свобода выбора

Анатолий Дубровный

Извечная тема – борьба добра и зла, или света и тьмы, кому как больше нравится. А что будет, если эти две силы, вернее их представители, получат возможность поступать по своему усмотрению? Выбирать путь, по какому идти? Направление, куда двигаться? Ангел и демон, переставшие быть таковыми, получат свободу и новое умение или задание – соблазнить своего противника. Что они предпримут? Будут ли следовать предначертанному им высшими силами или выберут что-то другое? Эта история о судьбе двух девушек, вернее двух существ, ставших девушками. Они должны были сойтись в поединке, где цена поражения больше, чем жизнь. В этой истории есть мистика, но совсем не страшная, есть любовь, но совсем не страстная, и немного приключений.

Глава первая. Арбузы и моторы

Неожиданно оказавшаяся в густых кустах, девушка виртуозно выругалась, помянув лес, колючки, небо и ещё много чего. Немного смуглая с светло-русыми волосами, высокими скулами, чуть вздёрнутым носиком и большими зелёными глазами девушка была необычайно красива. Вытащив несколько впившихся в тело колючек, девушка недовольно пробурчала:

— Хорошо, хоть не в городе, но и выходящая из лесу голая девица вызовет удивление, нельзя, что ли, было позаботиться о хоть какой-нибудь одежде? Ладно, раздобуду сама.

Лес был не то что густой и дикий, но тропинок, даже звериных, не было видно. Но девушка решительно направилась в известном только ей направлении. Несколько часов быстрой ходьбы вывели её на берег речки. Там, на песчаной отмели, несколько парней купали лошадей. К аккуратно сложенной на берегу одежде и направилась девушка, очень быстро собрала её и незамеченной скрылась в зарослях. Пройдя вдоль берега речки довольно большое расстояние, похитительница занялась своей добычей. Отобрав часть вещей, остальные, связав в узел, забросила далеко в реку. Посмотрев на уплывающий и быстро погружающийся ком одежды, спросила сама себя:

— А зачем я это сделала? Надо избавляться от привычки делать пакости, как и от привычки сама с собой разговаривать, так порядочные девушки не поступают. Впрочем. Порядочная ли я? Вроде бы да. Но мне кажется, что парнем здесь быть проще. Откуда знаю? Вот знаю и всё, и ещё много чего знаю! А вот почему меня пакости делать тянет — не знаю, но почему-то тянет!

Пока девушка это говорила, она быстро оделась. Но перед этим выдвинувшимся когтем укоротила свои длинные волосы, теперь её можно было бы принять за парня со слишком миловидным лицом. Девушка глянула на своё отражение в реке и пожала плечами:

— Если кому и не понравится, то я не виновата. Пошли, Тоша!

Оставшаяся довольной своим внешним видом, девушка, что-то насвистывая, пошла вдоль берега.

Время приближалось к полудню, и у девушки забурчало в животе. Она прислушалась к своим ощущениям — очень хотелось есть! Покачав головой девушка быстрым шагом направилась к приткнувшейся к берегу большой барже, там остановившись, так чтоб кусты скрывали её от находящихся на судне, девушка стала слушать их разговор, острый слух позволял ей это сделать.

— Вот, не хочет работать! Этот хвалёный движиматель внутрешнего горения! Если бы снаружи горело, то сразу стало бы видно, отчего не горит! — говорил молодой парень мужику в летах, при этом презрительно кривясь, выражая своё недовольство, — лучше бы паровик был! Там всё понятно — подбросили бы дров или уголька и поплыли бы!

— Хозяину лучше знать, что ставить. Сам говоришь — уголька бы подбросили или дров. А сколько того угля надо? Полбаржи заняли бы, взять-то его здесь негде…

— А дрова? — перебил молодой старшего.

— А дрова! — передразнил старший. — Они денег стоят, а местные давно поняли — где можно заработать, да и спалить их надо поболе уголька! Нет, эта машина лучше! Вона, мы всех конкурентов обогнали-то!

— Обогнать-то, обогнали, только вот тепереча загораем, у энтого движимателя внутрешнего горения, всё горение-то и пропало. Обойдут нас семёновские, хозяин в убытке останется, да и мы ничего не получим, ещё и штраф положат…

— Двигатель внутреннего сгорания, балда! — ответил старший, чтоб хоть что-то сказать, и чтоб последнее слово осталось за ним. Парень был прав — если вначале баржа их хозяина обошла всех конкурентов, то сейчас… Арбузы не испортятся, но вот в цене упадут, хозяин поставил на своё судно такой двигатель для того, чтоб выбросить свой товар на рынок первым, а вышло совсем наоборот, возможно, это просчёт хозяина, но крайними он сделает своих работников. Старший тяжело вздохнул, вздохнул и младший, затем поинтересовался:

— Так что будем делать, Гнатыч?

Девушка решила, что пора вмешаться — плыть на барже лучше, чем топать по берегу на своих двоих, тем более судно с арбузами плыло в нужном направлении — в большой город. Почему ей надо туда девушка не знала, но знала, что надо именно туда. Выйдя из зарослей, девушка закричала:

— Ей! На барже! Пассажира не возьмёте?

— Откуда ты знаешь, куда мы идём? Может нам не в ту сторону, что тебе, — ответил старший.

— В ту, в ту! — усмехнулась девушка.

— А откель это тебе известно? — поинтересовался младший.

— А оттель, — ещё шире улыбнулась девушка, — если бы вниз по течению, то уже и плыли бы. Река сама несёт, только рулём направление подправляй. А вы загораете и неизвестно чего ждёте.

Девушка могла бы сказать, чего ждёт незадачливый экипаж баржи, но решила не торопить события — пусть сами расскажут. А как запустить двигатель, она знала, но откуда это знание, она сказать не могла, словно обрывки чего-то забытого всплывали в памяти, подсказывая, что нужно сделать. Вот и сейчас девушка поняла, что случилось с мотором баржи, мало того, она вспомнила — как называется этот мотор. Это был один из первых, довольно примитивных тринклеров — для начала работы его надо было разогреть специальным устройством — паяльной лампой, всплыло в памяти. Хозяин баржи, хоть и купил современную технику, но явно сэкономил, приобретя устаревшую модель. А тринклер она опознала по большому кожуху выхлопной трубы, служившему примитивным глушителем и торчавшему над кормовой надстройкой.

— Если ты такой умный, может, ты знаешь, почему у нас движиматель не работает? — насупившись, спросил парень, уязвлённый тем, что этот, судя по одежде, селянин его передразнил.

— Конечно знаю, почему ваш двигатель не работает, — произнесла девушка, улыбаясь, парень насупился ещё больше, а вот старший, всерьёз опасавшийся разборок с хозяином (как говорят — утопающий хватается за соломинку), кивнул в сторону кормы:

— А ну-ка, посмотри, чего там?

Девушка забралась на баржу и быстро прошла к двигателю — всё оказалось, как она и думала: горючее подавалось в цилиндры самотёком (у этого двигателя их было всего два) из закрытой емкости над мотором, а вот туда закачивалось ручным насосом. Здоровый парень, видно, от чрезмерного усердия закачал туда слишком много горючего масла, создав в ёмкости избыточное давление, вот дозатор и захлебнулся.

— Перенасыщенная смесь, — сообщила девушка, сливая избыток топлива в подставленную ёмкость. Зажёгши лампу, девушка скомандовала парню: — Крути!

— Давай, Онька, крути! — продублировал команду старший. Парень с натугой закрутил ручку запуска, двигатель заработал, несколько раз чихнув.

— Ну ты, парень, голова! — с некоторым уважением сказал старший и, представившись сам, спросил: — Меня Тепаном Гнатычем кличут, его вон, Онькой, Онимом, значит. А тебя?

— Тошей, — ответила девушка, двигая рычаг сцепления, так чтоб винт завертелся в реверсном режиме, отводя баржу от берега. Поймав удивлённый взгляд старшего, пояснила: Тошей, Антоном.

Старший ничего не сказал, только кивнул, он уже стоял у руля, выводя баржу ближе к стремнине, но так, чтоб в неё не попасть.

Отрегулированный Тошей тринклер трудолюбиво толкал баржу, Тепан Гнатыч, наверстывая время, воспользовавшись тем, что на руль можно было поставить этого смышлёного паренька, гнал баржу и ночью. А вот Оним Тошу невзлюбил, возможно потому, что она быстро разобралась с тринклером, заставив его исправно работать, у Оньки-то это не получилось. Тепан Гнатыч, как капитан и доверенное лицо хозяина, до таких мелочей не опускался, даже управление баржей днём он передоверил Тоше. Река была полноводная, с хорошо обозначенным судоходным фарватером, и управлять баржей не составляло трудности. Хотя как сказать… Онька умудрился посадить баржу на мель, и потом полдня таскали арбузы с одного конца баржи на другой, чтоб облегчить ту часть большого плоскодонного судна, что села на мель. А потом остаток дня таскали арбузы обратно, чтоб равномерно загрузить баржу, уже после того как Тоша, выжимая все силы из тринклера, стаскивала баржу с мели. Во время этих авральных работ десяток арбузов упал в воду, скатившись с высокой горки, в которую их сложили. Понятно, что после этого случая Гнатыч не подпускал Оньку к управлению баржей, так же как и к двигателю, доверив очень высокоинтеллектуальную работу по приборке вверенного судна, в том числе и по мытью отхожих мест. Всё это самолюбивого парня озлобляло, так как он считал, что Гнатыч его обижает, отдавая предпочтение Тоше. Ещё больше расстроило Онима обещание Гнатыча похлопотать перед хозяином, чтоб тот взял Тошу в работники, при этом девушке было обещана плата раза в полтора больше, чем у Оньки. Сама Тоша наниматься к купцу, хозяину баржи, не собиралась, она просто хотела добраться до города, и такой способ путешествия ей показался более чем удобным — не идёт, а едет с комфортом, вернее плывёт, при этом ещё и кормят. Ну а работа… Ей самой было интересно управлять баржей, а подкачать топливо в бак над тринклером не такая уж и трудная работа (эту процедуру Гнатыч тоже Оньке не доверял, что вызывало ещё большую злость того), а все тяжёлые и грязные работы выполнял Онька.

Тоша подкачивала в бак вонючую жидкость, служивую тринклеру горючим, когда услышала у себя над головой шаги — в каморку рулевого, носящую гордое название — рулевая рубка, крался Онька. Ему так казалось, что крался, на самом деле довольно громко топал. Тоша закончила работу и стала слушать (её возможности позволяли это сделать, несмотря на шум двигателя).

— Девка это! Вот вам, Гнатыч, истинный крест, девка! Я за ней подсмотрел — она, когда в сортир ходит, садится! — в полный голос шептал Онька, Тепан Гнатыч хмыкнул:

— А может, упасть боится, баржу-то пускай не сильно, но качает. С непривычки-то и упасть можно. Да и где это видано, чтоб девка в моторах так разбиралась. Не-е, паря, завидуешь ты, вот и придумываешь чёрт-те что. Иди-ка лучше делом займись, вон якорную цепь почисть.

— Так у нас же не цепь, а верёвка!

— Канат называется, а не верёвка, салага ты, Онька, ещё, вот тебе бабы везде и мерещатся. Якорь тогда надрай!

Тоша усмехнулась — Гнатыч хоть и недолго, но плавал на настоящем морском корабле (малом каботажнике), теперь же изображал бывалого морского волка и заставлял Онима чистить до блеска все медные детали и не только медные. Это бесполезное занятие, с точки зрения деревенского парня, очень раздражало Оньку, тем более что такой работы прибавилось с появлением Тоши, уход за двигателем, да и обязанности второго рулевого она взяла на себя, вот Гнатыч и придумывал работу, чтоб занять парня. Послушав ещё некоторое время — Онька всё же пытался убедить Гнатыча в своей правоте, а тот сначала лениво отмахивался, но потом, видно не выдержав, рявкнул, заставляя парня заняться делом, девушка пошла сменить капитана баржи на руле. Проходя мимо чистящего якорь Оньки, Тоша ехидно улыбнулась, парень побагровел и, насупившись, пробормотал:

— Докажу, я докажу! Сегодня же и докажу! Все девки одинаковы, и эта никуда не денется! Слабы они, когда настоящего мужика чувствуют!

Но на слова обиженного парня девушка внимания не обратила. Поднявшись в будочку с рулём, она сменила Гнатыча и вела баржу до темноты, уступив тому место у руля, когда уже совсем стемнело.

Спустившись в свою каюту — небольшую каморку под палубой на корме, девушка улеглась спать. Её каморка была рядом с такими же маленькими помещениями остальных членов экипажа, рядом пустовали ещё две. Из чего можно было сделать вывод, что хозяин баржи и тут сэкономил — команда должна была состоять из пяти человек. Ложась спать, Тоша разделась. Размотав кусок ткани на груди (девушка таким образом спрятала свою грудь, ещё тогда, когда решила притвориться парнем), она надела рубаху, спать совсем раздетой не решалась. Ночью, часа в два, девушку разбудил скрип ножа, елозившего по отодвигаемой щеколде на двери. Чуть приоткрыв глаза, она увидела Онима. На парне ничего не было надето, так что его намерения сразу стали понятны притворяющейся спящей наблюдательнице. Резким движением парень сорвал со спящей (как он думал) одеяло и удовлетворённо хмыкнув, навалился на Тошу, разрывая её рубаху и зажимая ей рот ладонью. Оним был, что называется — добрым молодцем: косая сажень в плечах, ростом под два метра, с хорошо развитой мускулатурой. У любой другой девушки противостоять парню не было бы никаких шансов, но не у Тоши. Резким движением она приподняла навалившееся на неё тело, одновременно нанося удар в болевую точку. Оним взвыл и непроизвольно отпрянул, тут же последовал ещё более болезненный, чем первый, удар ногой. Парень отлетел к двери, не давая ему опомниться, девушка наносила всё новые и новые удары, стараясь бить так, чтоб оставлять видимые следы побоев. Избиваемый Онька старался убежать, но Тоша не отставала и била, не переставая, в основном ногами.

До города Кинева оставалось плыть всего-ничего: эта ночь и пол завтрашнего дня. Тепан Гнатыч если бы не держал колесо штурвала, удовлетворённо потёр бы руки — баржа дошла до города назначения на два дня раньше. Тошу послал сам Бог! Если бы капитан баржи знал, кто послал этого паренька, то перекрестился и, вопреки морскому обычаю, плюнул бы за борт! То, что парень больно смазлив и похож на девку — так это ерунда, видно, что ещё совсем дитя — щёк бритва не касалась. Немного странным было — почему такой малец так в двигателях разбирается, может, и не во всех, но в их судовом тринклере точно! Откуда у такого молодого пацана такие знания? Надо будет расспросить, когда в город придут… Неспешно текущие мысли Гнатыча, прервал дикий крик из-под палубы (палуба на барже была только на корме, да и была это не полноценная палуба, а крыша жилого блока). Кричал не Тоша, а Онька! Его бас трудно было не узнать, но сейчас бас был какой-то визгливый. Вслед за криками на палубу выбрался бегущий на четвереньках, голый Оним, за ним прикрытый только порванной рубахой Тоша. Прикрытый?! Это была девушка, даже при свете фонаря это можно было разглядеть! Девушка без замаха ударила Оньку ногой, видно, сильно ударила, а может, очень болезненно, потому что парень завизжал и уже не басом, видно, удар пришёлся в такое место, что способствует повышению тона голоса. Девушка ударила ещё раз, и визг прекратился. Парень ткнулся лбом в палубу и затих. А девушка пнула ещё раз уже бесчувственное тело, целясь в то же место, что и раньше. Опомнившийся Тепан Гнатыч закричал:

— Хватит! Ты его совсем убьёшь! Ты это… Девка, чего его так?

— А чтоб он больше так не делал, чтоб у него в мыслях больше такого не было!

— Так он чего это? Снасильничать тебя хотел? — догадался капитан баржи, хотя по внешнему виду Тоши и Онима это и так было видно.

— Хотел, — подтвердила девушка и ехидно добавила: — Больше так делать не будет, не сможет.

Тело лежащее на палубе застонало, а Гнатыч опасливо спросил:

— Так ты, что? Ему всё отбила?

— Отбила, — подтвердила девушка, совсем не стесняясь своего вида, — совсем отбила. Теперь сможет только любоваться.

— Так это… Того… Нехорошо! — нашёлся что сказать Тепан Гнатыч. Поведение этой девушки было совсем непохоже на то, каким оно должно было быть. Тоша совсем не пыталась прикрыться, хотя видно было не только грудь, вела себя очень самоуверенно, даже нагло. А девушка сообщила:

— Дальше поплывёте без меня. А то я этого совсем прибью, — Тоша ещё раз пнула начавшего подавать признаки жизни Оньку. Тот снова затих. А девушка заявила:

— Рассчитываться как со мной будете? Мало того, что я на вас работала, так вы ещё мне рубаху порвали! Совсем новую, а она у меня одна!

— О плате мы не договаривались, — быстро сказал Гнатыч, — ты эта… Просила тебя до города довезти, а рубаху я тебе не рвал…

— Ну что ж, он порвал, он и заплатит, — недослушав капитана, Тоша кивнула в сторону лежащего на палубе парня, после чего спустилась вниз. Поднялась она уже одетая в свои штаны и одну из запасных рубах Оньки (всего их было у него две, девушка выбрала лучшую — более новую).

— Правь к берегу, — сказала Тоша, обращаясь к Гнатычу. Он попытался было возразить, но поймав взгляд девушки, молча повернул руль. Баржа уткнулась носом в дно, не дойдя до берега сажень пять. Девушка легко, с места перепрыгнула на берег, причём с большим запасом. Помахав рукой оставшимся на барже, зашагала в сторону нескольких огоньков ближайшего селения. В предрассветных сумерках было видно, что деревня не маленькая. То, что двигатель заглох, Тошу не беспокоило, накануне, девушка его отрегулировала, и теперь его легко можно было запустить. К тому же до города уже было совсем недалеко, в крайнем случае — хозяин свои арбузы перегрузит на телеги и так довезёт. Девушка, оглянувшись, усмехнулась — с одной стороны мелкая пакость грела душу, а с другой — она не держала зла на Тепана Гнатыча, а Оньку она и так хорошо наказала, не только тем что побила.

Гнатыч проводил удаляющуюся девушку взглядом, после чего скомандовал вставшему на четвереньки, Оньке:

— Чего разлёгся, сам виноват! А из-за тебя и мне страдать! Иди заводи тринклер, видел же как Тоша это делал… Делала… А красивая девка!

Уже ближе к полудню, когда баржа отошла от берега (пришлось повозиться и со сносом неповоротливого судна, и с капризным двигателем), Онька пришёл жаловаться:

— Рубаху забрала! А ту, что вторая, в клочки порвала! Деньги все унесла! Воровка!

— Поделом тебе, — не стал жалеть своего помощника или матроса капитан, — не полез бы к ней уже в городе были бы, а так… Снова задержка, хозяин по головке не погладит.

Гнатыч хоть и напускал грозный вид, но был доволен — благодаря этой странной девушке пришли в срок, даже немного с опережением, хозяин не оштрафует. Да и платить Тоше не пришлось, а то, что Онима обобрала, то так ему и надо, за свои поступки надо отвечать. А у парня не так уже и мало было — три целковых с мелочью, примерно на полтину, так что эта девица в накладе не осталась.

— Болит и распухло, — пожаловался Онька, Гнатыч только покачал головой — девушка вроде и не сильно била, но оба глаза парня заплыли так, что остались только узкие щёлочки. Вряд ли девушка била по лицу ногами, а вот то место… Туда-то она так и била, причём делала это очень умело и без жалости.

Гликерия была не купчихой, а всего-навсего лавочницей, поэтому приказчиков у неё не было, одна наёмная работница не в счёт, вот и приходилось всё делать самой. Встав с рассветом, Гликерия похлопотала по хозяйству и пошла открывать лавку. Так рано вряд ли зайдут покупатели, но товар надо разложить, да и вообще… Кто рано встаёт, тому, как известно, Бог подаёт. Гликерия только собиралась заняться делами, как вошёл первый покупатель. Парень, непохожий на оборванца, хотя и босой, одежда поношенная, но чистая и в хорошем состоянии (на это Гликерия сразу обратила внимание — хороший лавочник должен определять платёжеспособность покупателя с первого взгляда). Вошедший был не местный, большой выгоды с него не получишь, но и на вора этот смазливый парень не был похож, хоть держался уверенно, даже немного нагло, но не суетливо. Ранний покупатель огляделся и даже не попросил, а скорее приказал:

— Мне нужна одежда: штаны, рубаха, пиджак, ну и исподнее.

Разглядывая ряд выставленных сапог и ботинок, туфли у деревенских спросом не пользовались, парень, словно выбирая, что лучше — сапоги или ботинки, определился:

— И вот те ботинки, соответственно, носки к ним.

Заказанное стоило немало, и Гликерия поинтересовалась:

— А деньги у тебя есть? Это всё стоит целковый с полтинником.

Парень молча выложил на прилавок требуемую сумму и сказал:

— Добавлю, если будет где помыться.

Сумма и так была большая, а если заплатит за баню, то… Гликерия, вздохнув (кто ж откажется подзаработать, если есть возможность, а её-то давно и не было), пояснила:

— Общая баня будет дешевле, но мужики её топят раз в неделю. Есть ещё бани при хозяйствах, но их тоже топить надо, ну там разогреть, — добавила лавочница, увидев, что парень немного удивился. Сделав это пояснение, Гликерия продолжила: — Натоплено только к вечеру будет, да и побанить тебя надо, сам-то толком помыться не сможешь, а у меня в хозяйстве мужиков нет, я да вон она. — Лавочница кивнула в сторону своей помощницы, парень тоже кивнул и сказал, выкладывая ещё один целковый:

— Вот она пускай и поможет, побанит. Я заплачу. Если надо до вечера подождать, я подожду, но с условием — если на ночлег пустите и накормите. Да, ещё буду благодарен, если посоветуете кого, кто в город завтра едет.

Лавочница и её помощница, как завороженные смотрели на деньги, потом обе согласно закивали. Гликерия посмотрела на свою помощницу и сказала:

— Вон, Глуша тебе и поможет, баньку протопит и за банщика будет. Но смотри мне, парень, без баловства! Если что удумаешь, то Глуша тебя враз скрутит, и пикнуть не успеешь!

Тоша, взглянув на девушку, усмехнулась, та была не просто большая, а очень большая, и если бы паренёк, которого Тоша изображала, чего такого бы удумал, то его, действительно, Глуша скрутила бы моментально. Но та не отрываясь смотрела на деньги, и Тоша усмехнулась — если бы паренёк предложил, ну, пусть не целковый, а полтинник, то Глуша согласилась бы на любое баловство, видно, такая же мысль пришла в голову и лавочнице, та показала своей помощнице кулак:

— Но, но! Если он тебя обрюхатит, выгоню без жалости!

— Честное благородное, не буду даже и пытаться, — продолжая усмехаться, произнесла Тоша и спросила: — Кормить меня когда будете?

— Вот обед Глуша приготовит, тогда и покормим и сами поедим, но уж извини, разносолов у нас нет! Что Бог послал, то и едим.

Обеда было ещё долго ждать, и Тоша не спеша выбирала себе одежду, она её не примеряла, так как её размера всё равно не было и то, что она отложила, было великовато. Решив попросить помощницу лавочницы ушить то, что можно (а если не получится — просто это подвернуть), девушка стала просто рассматривать лавку. Довольно большое помещение освещалось коптящими керосиновыми лампами, окна были слишком маленькие и не пропускали достаточно света. Тоша удивилась и спросила у скучающей хозяйки (посетителей не было, а сама Тоша уже сделала покупки) — почему так?

— В окно влезть можно, всякий тать, кто сможет, так и сделает, — пояснила хозяйка, Тоша хотела возразить, что и в дверь этот всякий тать, если захочет — войдёт, но глянув на запоры, решила — в чём-то хозяйка права. Лавка и склад при ней были продолжением дома Гликерии, а дверь запиралась изнутри на три больших засова. Видно, вход в дом был в другом, более надёжном, месте. Теперь внимание девушки привлекли четыре нещадно коптящих, керосиновых лампы. Подойдя к одной, Тоша отрегулировала длину фитиля и подачу горючей жидкости — лампа стала ярче светить.

— Вот, — удовлетворённо сказала девушка, — и свет ярче, и расход керосина меньше.

Хозяйка поцокала языком и попросила так сделать и с остальными лампами. В итоге оказалось, что достаточно всего трёх.

— Парень, откуда ты, такой молодой, знаешь такие хитрости? — спросила хозяйка. Тоша пожала плечами, что она могла ответить? Подобные знания и умения, как было с тринклером на барже, в нужный момент сами всплывали в её памяти. Тоша вышла на улицу, пока она прогуливалась, незаметно пролетело время, и девушку позвали на обед. Можно было сказать, что Бог весьма неплохо посылает продукты Гликерии и Глуше. Как выяснилось, Глуша была не только помощницей Гликерии в торговле, в хозяйстве — тоже. Да и жила эта рослая девица тут же.

Разносолов, как и обещала Гликерия, не было, да и можно ли назвать разносолами — наваристый борщ с пампушками на первое, а на второе — жареную картошку, с отбивными, копчёную колбасу, солёные огурчики и грибочки. Всё это дополнял штоф холодной и прозрачной, как слеза, водки. Тоша отказалась, а лавочница с помощницей опрокинули несколько рюмок. После стряпни Оньки на барже обед показался Тоше более чем изысканным. Умение готовить в таланты девушки, всплывающие неизвестно откуда, не входило, а Оним готовил только макароны по-флотски, причём то недоваривал, и они хрустели на зубах, то так переваривал, что однородную клейкую массу приходилось резать ножом. Да и вместо мяса в макароны добавлял мелко порезанное сало, зажаренное до состояния хрустящих угольков. А Гнатыч, видно, чтоб еда не казалось такой противной, перед каждой трапезой разливал по гранённым стаканчикам мутную жидкость (как он говорил: флотская норма), и эта норма была намного меньше выпитого двумя женщинами. Тоша, и на барже, от спиртного отказывалась.

После обеда Глуша сообщила, что баня готова и можно идти мыться. Гликерия махнула рукой, мол, идите, но при этом не забыла напомнить:

— Чтоб без баловства!

Баня, действительно, была уже натоплена, по крайней мере — в этом помещении было жарко. Но это оказалась не баня, а только предбанник. Здесь стоял большой стол с самоваром (Тоша вспомнила, что этот пузатый агрегат так и называется — самовар, в нём кипятят воду для чая, и что обязательное чаепитие входит в банные процедуры). Пока Тоша рассматривала самовар, Глуша разделась и теперь внимательно смотрела на девушку, которую считала парнем, нисколько не стесняясь своей наготы. А та, усмехнувшись, сняла рубаху и стала разматывать кусок ткани, стягивающий грудь. А когда сняла штаны, то не смогла скрыть ехидного смешка, глядя на раскрытый рот могучей девахи.

— Так ты?.. Это… Стало быть, девка? — закрыла рот Глуша.

— Это я, и не девка, а девушка! — ответила Тоша и спросила: — Чего ждём? Пошли мыться, хотя я не понимаю, зачем мне помогать в этом деле.

— Ага, счас, — ответила Глуша и зачерпнула что-то ковшиком из стоящего в углу бочонка. Во второй комнате, где было очень жарко (так Тоше показалось), под стеной лесенкой стояли лавки. Показав на самую высокую, мол, туда надо забраться и лечь, помощница лавочницы плеснула на камни, от которых и исходил жар, то, что набрала в ковшик. Жаркий ароматный пар забил дыхание, Тоше показалось, что она теряет сознание, а Глуша стала хлестать её чем-то вроде пучка розг с листьями. Девушка хотела возмутиться, но это избиение оказалось неожиданно приятным, видно, входящим в помывочную процедуру. Тоша даже не представляла, что мытьё в бане может принести такое удовольствие, это для неё явилось открытием, так как в её воспоминаниях ничего такого не было. Уже сидя в первой комнате за самоваром, девушки не спеша пили чай, беседуя обо всё и в тоже время ни о чём. Дверь открылась и в комнату вошла Гликерия, видно, не надеясь на то, что подействуют её предостережения — не заниматься баловством, она сама решила убедиться, что ничего такого не происходит, а может, удостовериться, что именно такое и происходит. Гликерия застыла на пороге — хоть Тоша и завернулась в простыню, но правая рука, держащая чашку, не давала куску ткани полностью прикрыть грудь.

— Эт-то что? — произнесла Гликерия, уперевшись взглядом в неприкрытую часть тела. Тоша туда же скосила глаза и сообщила:

— Грудь, правая.

— Эт-то как? Почему? Откуда?! — не могла опомниться Гликерия.

— Откуда? Наверное, отсюда, — Тоша показал в сторону приспущенной простыни, образовавшей большое декольте, после чего продолжила пояснения: — Почему правая? А потому, что не левая.

— А? — невпопад произнесла лавочница, но быстро опомнившись, протянула руку и сдёрнула с Тоши простыню, при этом девушка обратила внимание, какие маслянистые стали у Гликерии глазки. Лавочница протянула руку, постаравшись ухватить Тошу за грудь, та, отстранившись, покачала головой:

— А вот этого не надо! Вы же сами говорили — без баловства!

— С мужчиной — да, а с тобой… Почему и не побаловаться? Что мне помешает? — усмехнулась Гикерия, снова протягивая руку. Тоша, ещё больше отстранившись, предупредила:

— Сломаю!

— Ты? — удивилась лавочница и продолжая улыбаться, кивнула в сторону молчавшей Глуши: — А если я ей прикажу тебя подержать? Сладенькая ты моя!

Тоша сдвинула чашки в сторону и поставила руку локтем на стол. Предлагая Глуше помериться силой, той, видно, была знакома эта мужская забава, и она приняла вызов. Ладошка девушки утонула в огромной лапище помощницы лавочницы, а та даже не поняла, как её рука оказалась прижатой к столу.

— Я приготовиться не успела, — прогудела Глуша и поставила руку, теперь сама приглашая Тошу. Снова сцепились руки, стоящие локтями на столе, Глуша не только надавила, стараясь прижать руку соперницы к столу, но еще сжала ладонь девушки. Тоша с улыбкой наблюдала за потугами противницы, потом снова положила её руку на стол, ещё и стиснув её ладонь.

— Ай! — Глуша замахала рукой, словно та была ошпарена кипятком и теперь деваха старалась её остудить.

— Могу не только руку сломать, но и шею свернуть, — с улыбкой сообщила Тоша, после чего взяла со стола металлическую тарелочку и без видимого усилия свернула её в трубочку. Обе женщины — лавочница и её помощница — опасливо посмотрели на красивую девушку, такую хрупкую на вид. Демонстрация возможностей была более чем убедительна. Глуша, уважительно глянув на то, чем стала тарелка, спросила:

— А от кого же ты прячешься, если можешь вот так… Тебя обидеть — себе дороже. Ты ведь не просто так переоделась?

Тоша вздохнула и стала рассказывать, сочиняя на ходу. Это был рассказ о несчастной любви и о том, как её хотели выдать насильно замуж. И таки выдали, а её несчастного возлюбленного коварный и старый кандидат в мужья, заполучивший в итоге молодую и красивую девушку в жёны, велел своим слугам отравить. Любимый умер в страшных мучениях (на этом моменте рассказчица, вдохновлённая столь благодарными слушателями, остановилась особо, красочно описывая мучения). Обезумевшая от горя Тоша свернула шею своему старому нелюбимому мужу, всем его слугам, собакам во дворе (чтоб не гавкали — пояснила девушка) и ушла в том, что успела надеть. Может, это и к лучшему, наверное, слуги (продолжая рассказ, Тоша упустила из виду, что уже успела свернуть им шеи) того старого графа её ищут (Тоша, решив, что титул убиенному мужу добавит авторитета, поэтому и возвела его в графское достоинство, а слуги, очевидно, гонялись за девушкой уже со свёрнутыми шеями). История была душещипательная и, несмотря на то, что в ней было множество нестыковок, женщины слушали девушку, затаив дыхание. Тоша оказалась хорошей рассказчицей, да и, видно, подобных страстей в этой провинции не было, всё было по-простому, Глуша так и сказала:

— Какая любовь! Не то что у нас, вон Емелька ухажёра Танянки топором зарубил, да и то по-пьяни, трезвым на такое никогда не решился бы, никакой романтичности!

— Да уж, какая тут романтичность, когда топором. Он бы ещё телегой переехал, — согласилась Тоша, обе женщины замолчали, наморщив лбы, видно пытались представить, как один ухажёр гоняется на телеге за другим, пытаясь того задавить этим неповоротливым транспортным средством.

В общем, вечер прошёл хорошо, Тоша поела сладкого печенья и напилась чая, а её слушательницы, впечатлённые страстями в столь романтическом рассказе, не спали почти до утра — из-за стены комнаты рядом с той, где ночевала девушка, раздавались страстные вскрики, да и стоны были не менее громкие. Лавочница и её помощница не только вместе жили в одном доме, а были ещё и любовницами, и если молодой парень мог заинтересовать только Глушу, то девушка — обеих.

Несмотря на шум за стеной, Тоша отлично выспалась, хоть кровать, выделенная ей, была узкой и жёсткой, но это была кровать, а не лавка на барже, именуемая Гнатычем — койкой. Девушка усмехнулась, вспоминая капитана речного судна и его незадачливого матроса, судя по тем маневрам, что баржа делала до обеда — им никак не удавалось запустить двигатель (Тоша специально вышла глянуть на реку — не собирается ли Гнатыч предпринять какие-нибудь действия по возвращению денег Оньки). Но, видно, капитан решил не терять времени и двигаться в город, деньги-то были не его, а вот за опоздание мог пострадать именно он! Тоша, с удовлетворением понаблюдав за отплывающей баржей, отправилась к Гликерии обедать и мыться в бане (на барже это сделать не удавалось).

Утром, позавтракав, Тоша отправилась в город, напросившись в попутчики лохматому мужичку. Лохматый владелец телеги мало того, что взял с девушки пятачок, так всю дорогу донимал расспросами. То, что она ночевала у Гликерии, мужичок уже знал и теперь жаждал пикантных подробностей:

— Так ты, паря, даже в бане мылся, неужто сам? А, с Лушей, и как? Как ничего не было! Такая баба! А Гликерия не приставала? Ну это понятно. Говоришь, им не до тебя было. Бесстыдницы! А ты, паря, ничего — симпатичный. Даже очень. Странно, как это они на тебя внимания не обратили, Глишка — ладно, она, как мужик, по бабам. Но Луша нормальная-то была, пока с Глишкой не сошлась.

Разговор мужичка и его нездоровый интерес несколько утомили Тошу, снова одетую как парень, и когда вдали показался город, она с облегчением вздохнула — терпеть назойливость лохматого возницы осталось недолго. При въезде в город, в стороне от дороги, стояли длинные сараи, видны были только их крыши. Эти строения закрывал большой забор. Из-за него донёсся громкий треск, который трудно было с чем-то спутать, Тоша поинтересовалась у мужичка:

— Что это там?

— Дык, поле для еропланов. Там они стоят. Иногда даже видать, как взлетают, жуткое зрелище — трещит и летит! Разве ж это дело — по небу людям летать?

— Что же здесь жуткого? — удивилась Тоша. — Летят-то они в аэроплане, а не сами по себе.

Мужичок неодобрительно посмотрел на девушку — какой-то странный парень ему в попутчики попался — бабами не интересуется (такой интересный разговор не поддерживал!), совсем не возмущён тем, что люди по небу, как птицы, летают. А Тоша ещё больше удивила селянина — спрыгнула с телеги и со словами «Пойду посмотрю» направилась к забору. Чуть отъехав, мужичок оглянулся — его странный попутчик легко взобрался на высокий забор.