Мой друг Жабыч

Анатолий Валевский

Жабыч уверен: людей, которых любишь, нельзя расстраивать. Выше всего он ценит дружбу – дар, когда человек может быть самим собой с тем, кого считает своим другом. Жабыч утверждает, что вся его работа в том, чтобы, когда ты упадешь и больно ударишься о жизнь, ты не решил, что она не стоит того, чтобы подняться и продолжить жить. Еще он советует никогда не бояться любить. И запомните: если Жабыч в вашем сердце, ничего страшного с вами не может произойти, потому что детство с ним – полнейшее счастливое сумасшествие.

Посвящается Марку

— Жабыч, ты детей любишь?

— Периодами.

1

Меня безумно долго ждали, я же никак не получался, как утверждала бабушка.

Она непрерывно доставала отца упреками.

— Семья без детей не семья, — смерив его уничижительным взглядом, продолжала: — У тебя есть образование, хорошая работа, даже очки, а детей вот не научился делать…

На что папа, обворожительно улыбаясь, бодро и оптимистично заявлял:

— Не волнуйтесь, ребенок у нас будет обязательно!

Жизнеутверждающая убежденность бабушку Галантину нисколечко не удовлетворяла. «Твердыми могут быть только просроченные пряники», — горько сыронизировала она и пожаловалась в церкви батюшке Владимиру, что Бог совсем обо мне забыл, на что священнослужитель посоветовал бабушке не гневить Всевышнего, а продолжать молиться и просить чуда.

Пришло время, когда сник даже жизнефил папа. Именно тогда мама ликующе на даче всем сообщила, что к Новому году должен появиться я. Отец на радостях упал на колени, прижал к себе маму. Беспрестанно целовал ее руки и живот. Мама плакала и блаженно шептала:

— Это все слезы апреля.

Лично я никак не мог взять в толк, при чём здесь слезы и почему именно апреля, когда был уже июль. Бабушка же, как подорванная, твердила, что Боженька услышал ее молитвы, что она меня вымолила. На радостях она взяла и отнесла в храм похоронные сбережения.

— Может, все не надо было, — благоразумно посоветовала мама, на что бабушка укоризненно заявила:

— Кто — то на Небе поверил в вас, — и рассказала свою историю.

Когда началась война, закончившаяся великой Победой, бабушкина мама, моя прабабушка, на Троицу дала бабушке, семилетней девочке в то время, десять рублей. Огромные по тем временам деньжищи.

— Пойди в церковь, отдай на храм.

Та решила сберечь денежки, потому что на них можно было купить столько вкусняшек, но ноги все же привели не к магазину, а к церкви. Народу внутри оказалось немного, запах ладана кружил голову, сам храм был красиво расписан. Бабушка подошла к иконе святого Николая, долго на него смотрела и не удержалась, простодушно призналась, что у нее есть деньги, что мать просила ее отдать на храм, но ей хочется сладостей. По ее глазам потекли ручьями слезы.

Подошла печальная женщина в черном платке, ничего не говоря, обняла бабушку — девочку, погладила по голове и тихо прошептала:

— Господи, как же ты, деточка, похожа на Октябриночку, — взяла ее ладони и насыпала в них конфет, а потом еще и карманы ими наполнила. И ушла. Чуть позже подошел к бабушке пожилой священник.

— Ты чего, девочка, плачешь? — спросил он ласково. Бабушка вытащила из кармана, заполненного конфетами, десять рублей, протянула их батюшке и, утерев слезы, уверенно сказала:

— Возьмите на храм, возьмите, пожалуйста…

— Это было испытание, — доказывала бабушка матери. — Господь меня испытывал. С той поры я поняла: Кто — то на Небе поверил в меня. Если бы я тогда не отдала эти деньги, наша семья не пережила бы войну…

Мама также поверила, что Кто — то на Небе ее испытывал…

* * *

Над городом незримо витал предновогодний дух. В магазинах продавались игрушки и мишура, витрины разрисовывались дедами — морозами, снежинками, елочками, по телевизору бесконечно на всех каналах крутили ролик «Праздник к нам приходит». На площадях появились железные каркасы елок, еще не одетых в новогодние наряды, строились ледяные фигуры, горки для катания. Рекламные щиты обещали большие скидки, растяжки поздравляли с наступающим Новым годом, афиши кинотеатров приглашали на новогоднюю комедию.

В городском роддоме в рекреации уже красовалась большая искусственная зеленая красавица, но праздничным настроением не пахло. Утром родилось трое ребятишек, после обеда еще двое, и вот ближе к вечеру своей очереди ждал я. Врач маме так и сказал: — Пора! — И ее на коляске повезли в большую и светлую комнату, посредине которой находился странной конструкции стул с подлокотниками как для рук, так и для ног.

В светлый праздник святого Николая я услышал странный голос, неизвестно откуда появившийся и испугавший меня.

«Долго еще будешь кочевряжиться? — секундная пауза. — Тобиас, пора к свету!»

Приказной тон особо не понравился.

«Ты кто?» — возмутился я.

«Жабыч», — с достоинством ответил голос.

Мне это ни о чем не говорило.

«Кто такой Жабыч?» — после небольшого ступора переспросил я.

«Долго объяснять, — буркнул голос, — времени мало, по — земному буду твоим Ангелом — хранителем».

Я не понимал, о чем говорил невидимый незнакомец. Хотя нет, одну истину уловил: кроме папы, мамы и бабушки, у меня будет еще какой — то Жабыч. Голос папы и мамы я слышал постоянно. Они со мной разговаривали, мне приходилось слушать даже их ссоры. Не единожды возмущенно стучал в живот, бунтуя от их перепалок. Странно, к каждому моему стуку они прислушивались, умолкали и потом неописуемо радовались. Еще чаще спорили, кто у них будет: мальчик или девочка. Папа, естественно, был за меня, а вот мама тихо надеялась на девочку. Бабушка без всякого УЗИ сразу определила: — У нас будет Нежданчик!

— Почему не Долгожданчик? — резонно заметил папа, на что бабушка лишь язвительно фыркнула. Но ни разу никакого голоса Жабыча я не слышал, поэтому для меня его появление было странным, даже загадочным.

«Что такое по — земному?» — поинтересовался я.

«Мир, в который ты вот — вот явишься».

В голосе звучала напряженность и недовольство, словно я задерживал какое — то важное событие.

«Ты назвал меня Тобиасом?»

Ни разу не слышал, чтобы папа или мама называли меня конкретным именем. Я был их «солнышком», «котенком», «зайчиком».

«Имя приснилось твоему отцу. Не нравится?» —

Я промолчал. Жабыч чуть погодя еще добавил: «Тебя ждали целых одиннадцать лет».

Для меня времени не существовало, но количество лет впечатлило — это, наверное, и в самом деле много.

«Ответь на последний вопрос, — обреченно вздохнул я. Мое дыхание почему — то стало прерывистым, будто меня кто — то насильно выталкивал куда — то вверх. Мне же никак туда не хотелось. — Там не будет страшно?!»

Я услышал смех: заразительный и очень приятный.

«Тобиас, когда рядом с тобой Жабыч, — голос звучал торжественно и клятвенно, не поверить ему было невозможно, — ничего ужасного с тобой не случится».

«Но я тебя не вижу!» — запаниковал я не на шутку.

Послышался снова легкий смех, расслабивший меня. Захотелось также улыбнуться, настолько проникся доверием к незнакомому другу.

«Просто знай — я с тобой! Давай, к свету!»

«Ты точно будешь рядом?» — с боязнью напоследок переспросил я.

Ответ последовал мгновенно.

«Обещаю!»

Потом было странное чувство, будто кто — то невидимый дал мне шлепок. Я возмутился и закричал — было больно. Когда открыл глаза — увидел свет… и услышал, как женщина в белом халате сообщала второй женщине в белом халате: — Запиши: особь мужского пола… — на что мама уставшим, приглушенным голосом ответила:

— Мой сын человек, а не особь мужского пола!

* * *

Жабыч позже шепнул на ушко:

«Ты осчастливил своих родителей».

Я в пеленках озадаченно уставился в потолок.

«Если бы я не родился?»

Жабыч задумался.

«Дом живет, дышит, пока по его ступенькам бегают детские ножки», — ответил он, чуть помедлив.

«Почему какая — то тётя в белом халате назвала меня моллюском?»

Жабыч хмыкнул.

«Ты родился всего два восемьсот, — объяснил он. — Я бы тебя назвал глистом».

«Это еще почему?» — мое возмущение было беспредельным.

«Ты родился ростом в пятьдесят восемь сантиметров. Для моллюска много, а для глиста длина как раз подходящая», — Жабыч заразительно рассмеялся.

«Смейся, сколько угодно, — обиделся я. — Для своих родителей я всегда буду солнышком и Нежданчиком».

«Это верно», — вынужденно согласился Жабыч.