Студенты. Книга 1

Анатолий Аргунов, 2008

«Роман Анатолия Аргунова рассказывает о жизни ученого и врача. Лежа на больничной койке, он вспоминает о прошлом – учебе, любви, дружбе, карьере, переосмысливает некоторые поступки и события. Роман во многом перекликается с судьбой автора. Жизнь студентов, о которой пишет автор, прослеживается с конца 60-х годов ХХ века и продолжается в настоящих поколениях – студентах XXI века. Века нанотехнологий, новых открытий во всех сферах человеческого бытия. Но студент – во все времена студент. Переживания и поступки героев, отраженные в этой книге, будут интересны и нынешнему поколению студентов и читателей. Все они поступили в один из лучших медицинских институтов страны – во Второй Ленинградский. Тайная мечта Саввы стала явью. Он ещё не верил, что стал студентом, что будет жить в большом красивом городе, учиться у самых знаменитых профессоров и даже жить на территории института…»

Глава 3. Случайность и закономерность

* * *

Откинувшись на спинку сиденья, Савва Николаевич минуты две молчал, справляясь с мыслями. Водитель, крепко сбитый парень, терпеливо ждал распоряжений и не торопил шефа, зная его решительный характер и отрицательное отношение к разным расспросам.

— Вот что, Паша. Кати-ка ты меня домой. Хочу в нашу деревню, — вдруг выдал, к удивлению водителя, Савва Николаевич. — Не возражаешь?

— Нет, конечно, Савва Николаевич. Мне этот Питер вот где!

И Паша провёл ладонью по шее.

— Ты ладно, ладно, не очень-то распаляйся. Питер ему надоел! — с деланной строгостью пробасил Савва Николаевич. — Как что кому надо, так все в Питер, а так, видишь — надоел!

— Да я это к слову… — оправдывался Пашка.

— К слову — не к слову, а всегда так. Получил своё и забыл. Плохо это, — проворчал Савва Николаевич, уже не обращая внимания на водителя, который развернул машину и, плавно вливаясь в поток транспорта, понесся в сторону N-ска.

Паша сосредоточенно и молча крутил баранку, видя, что шеф не расположен к разговорам. Савва Николаевич действительно ещё не отключился от своего непростого разговора с ректором и пытался его переосмыслить.

За окном мелькали знакомые до боли Лиговский проспект, потом Московские Ворота, памятник Победы. Сделав поворот вокруг него, машина плавно вписалась в широкое Московское шоссе и стремительно полетела вперёд, лишь изредка притормаживая перед светофорами.

«Удивительно! — отметил про себя Савва Николаевич. — Всё идёт как по маслу. Даже привычных пробок на дороге нет. К чему бы это?» Точного ответа на вопрос у Саввы Николаевича, конечно, не было, хотя догадок сколько угодно. Возможно, там, на небесах, кто-то из тех, кто давно следит за его судьбой, решил преподнести Савве Мартынову подарок за всё то выстраданное и пережитое, что было в его жизни. Савва Николаевич прикрыл глаза и под убаюкивающую мелодию джаза, звучащую с любимой дорожной кассеты, медленно стал погружаться в свои воспоминания.

* * *

Савва снова увидел себя пареньком, сдающим государственные экзамены в школе. На удивление завучу и многим преподавателям, Савва получал одни пятёрки. Весть о том, что Савва знает какой-то секрет, позволяющий безошибочно отвечать на самые каверзные вопросы экзаменаторов, быстро разнеслась по школе. На него стали делать ставки, споря между собой, на сколько баллов он сдаст очередной экзамен. На кон ставилась пачка папирос, иногда дело доходило до полтинника. А Савва, словно загипнотизировав экзаменаторов, по-прежнему получал одни отличные оценки, иногда даже с плюсом. Молва дошла и до директора. Лев Абрамович вызвал Савву к себе в кабинет и без предисловия приступил к делу.

— Понимаешь, Савва, мы не рассчитывали, что ты будешь сдавать экзамены на отлично, и не запланировали для тебя медали. Сам знаешь, у нас всё по плану, а ты выбился. Так я хочу у тебя попросить прощения, если ты завтра получишь четвёрку. Мне за неплановую медаль голову в главке в Управлении образования оторвут.

— Лев Абрамович! Что вы так из-за меня переживаете? Если надо — ставьте тройку, чтоб наверняка.

— Ты не шути с этим, Савва. Я тебя серьезно спрашиваю: обидишься или нет? Я ж с твоим батькой в одном окопе подо Мгой лежал, когда наш эшелон «юнкерсы» бомбили. Николай Кирьянович спас меня, вытащив на себе контуженого. Все думали, что я убит осколком: лицо было серое, без чувств. А он меня не бросил, дотащил. Так что я по гроб жизни твоему отцу обязан и не могу так просто тебя обидеть, а значит, твоего отца тоже.

— Лев Абрамович, вы мне и так уже помогли, когда приняли в школу, и потом, когда меня за драку из школы хотели исключить и когда назначили помощником завхоза по посадке деревьев… Я не обижусь, честное слово… Не волнуйтесь.

На выпускном вечере Савва был вызван для получения аттестата зрелости третьим, после двух медалистов. Лев Абрамович, вручая аттестат, сказал так:

— Он не получил медаль не потому, что не заслужил, а потому, что не захотел…

И под шквал аплодисментов вручил Савве вместе с аттестатом свидетельство водителя-профессионала III класса и удостоверение автослесаря 3-го разряда. Потом был школьный бал.

Савва был одет в прекрасный серый импортный костюм с едва заметной клеткой, расклешённые брюки и узкие туфли, подаренные тёткой по случаю окончания школы. Белоснежная рубашка и голубой широкий галстук просто преобразили Савву. Он пользовался бешеной популярностью среди девчонок. Савва танцевал и целовался со всеми подряд.

Но тут случилось одно непредвиденное событие, навсегда оставшееся в памяти Саввы. Его и ещё нескольких одноклассников пригласил к себе домой Володька Бузин, хороший парень, с которым Савва был в приятельских отношениях. В доме недалеко от школы был накрыт стол, стояли несколько бутылок крепкого вина и водки. Отец Володьки, Кир Бузин, разлил всем вино, а себе водки, произнёс задушевный тост, и они дружно выпили, а затем набросились на отварную картошку с тушёным мясом. Когда шум за столом достиг апогея, в зал неожиданно зашёл Алик Русан. Он поставил на стол две бутылки шампанского и коробку конфет.

— Это для девчонок, — сказал он, показывая на шампанское и конфеты. — А я хочу водочки.

Кир налил ему стакан, Алик молча опрокинул его, обвёл собравшихся взглядом и, увидев Савву, расплылся в улыбке:

— Кого я вижу! Настоящий лорд, денди лондонский, фраер… А что, слабó тебе со мной водочки стакан выпить и потом пойти на танцы? Покажи всем, какой ты мужик на самом деле!

Савва, никогда не пивший так много спиртного, сказал:

— Наливай!

Володька Бузин схватил Савву за рукав:

— Не делай этого! Он же тебя провоцирует!

Савва молча отодвинулся от Володи, подошёл к столу, взял бутылку водки и налил целый граненый стакан. Поднес ко рту и медленно, глоток за глотком, всё выпил.

Что было потом, он помнил плохо. Его тошнило и рвало до крови. Савва весь вечер выбегал из школы во двор, где от подступавшей дурноты выворачивало желудок наизнанку. И никак нельзя было унять этот рвотный рефлекс. Бледный, шатаясь, Савва ходил между танцующими, не понимая, зачем он здесь находится. Наконец его отловила и взяла за руку Женька Жукова.

— Я смотрю, тебе плохо? Давай пойдём ко мне, чаю крепкого заварю и всё пройдет.

Савва не сопротивлялся. Они обнялись, вышли в школьный сад и растворились в тумане белой ночи.

Под утро Савва пришёл к дому, бараку на четыре семьи, где жили его родители и он с братом и сестрой. Он молча открыл калитку и тихо зашёл в коридорчик дома. Дверь была не заперта. Войдя, Савва вытащил аттестат и два удостоверения, положил их на стол в комнате. Вошла мать. Савва показал ей на первые в жизни заработанные своим трудом документы и сказал:

— Вот, мама, аттестат об окончании средней школы, водительское удостоверение и свидетельство автослесаря. Поздравь меня!

Мать, не спавшая всю ночь, молча заплакала и обняла сына.

* * *

О том, кем ему стать, Савва не то чтобы не мечтал, но долго не мог определиться. То он видел себя во мчащемся на всех парах паровозе: мелькают деревья, бесконечные полосы рельсов, станции с дежурными в красных фуражках, журавлиные силуэты семафоров, волшебные и манящие огни ночных городов. Иногда ему виделся большой, даже огромный завод и цех, где крутятся гигантские станки, а он среди этого машинного и механического хаоса на какой-то площадке за стеклом вытачивает большущие детали. Не прочь он был стать и шофером, особенно после фильма «Иван Бровкин на целине». Очень уж ему был симпатичен этот деревенский парень с гармошкой, превратившийся из разгильдяя и обычного деревенского озорника в орденоносца, одетого в красивый светло-коричневый костюм. Вот она — народная слава, любовь девушек! Портреты актера, игравшего роль Ивана Бровкина, расхватывались в один миг. Савва видел его даже дома у Ники. Хотя на вопрос, нравится ли он ей, она ответила:

— Нет. Просто он чем-то похож на тебя.

В общем, Савве хотелось быть сразу всеми: и моряком, и машинистом, и слесарем на заводе. Но была одна очень важная деталь — Савва очень хотел, чтобы его будущая профессия давала столько денег, чтобы он мог жить свободно и покупать любые вещи, построить хороший дом и купить большой мотоцикл с коляской, чтобы с ветерком катать Нику.

По наивности Савва задал вопрос своему отцу:

— Пап, а кто много денег получает? Твой начальник?

Отец ответил просто:

— Вот они, — и он показал рукой на чёрный круг фибрового радио, висевшего на стене.

— Кто они? — не понял Савва.

— Да те, кто поёт и небылицы рассказывает, — пояснил отец и замолчал, занявшись своим любимым делом — починкой разорвавшихся валенок.

Савва прислушался. Из радио доносилась какая-то весёлая музыка и грудное пение. «Оперетта», — мысленно распознал Савва. «За что же они большие деньги получают, ничего не делая?» От этой мысли он даже чуть не расплакался, но к отцу с подобными вопросами больше не приставал.

Однако в жизни не бывает ничего случайного, хотя Его Величество Случай играет в происходящем большую, иногда главную роль. Но и эти случайности в общей цепи закономерностей почти всегда находят свое логическое объяснение. Хотя в момент свершения факта или события все связывают случай только с Судьбой. Ведь человеку так хочется верить, что если бы не эта случайность, он стал бы обязательно другим — великим, знаменитым, а не, наоборот, преступником, падшим на дно жизни человеком. И невдомек ему, что за всем стоит его судьба, но не в белых одеждах ангелов, а лишь как целевая установка, вырабатываемая с раннего детства. Иногда она иллюзорна, витает во снах, в грёзах или мечтах. Но именно она является определяющей линией жизни. Почва души подготовлена, чтобы попавшие в неё семена дали те или иные всходы. Но чтобы всходы были обильными, а результат не сорной травой, нужны мудрые, добрые и терпеливые сеятели. Без них почва будет рождать непотребное.

Как-то на школьных соревнованиях Савва спросил длинного спортивного парня из параллельного класса Витьку Гудилова:

— Что будешь после школы делать? В институт спорта поступать?

Тот неожиданно ответил:

— Что я, дурак всю жизнь прыгать и бегать? Нет, я пойду в медицину. Мои родители оба в медицине. Батя врач в железнодорожной поликлинике, а мать медсестра. Белые халаты, уважение и зарплата не хуже, чем у других. Чем тебе не профессия?

— Да ну, скучная работа, — ответил тогда Савва. — Сидеть целый день в кабинете и делать уколы.

— При чём тут уколы? Профессий среди врачей много. Я вот выбрал специальность санитарного врача и буду в Ленинграде поступать на санитарный факультет. А вон Женька Вельяминов из десятого «А» собирается в тот же институт на лечебный факультет, хочет быть врачом терапевтом. А есть ещё хирурги, невропатологи, окулисты… Да мало ли направлений в медицине! Давай вместе с нами, Савва. Из тебя хороший врач получится.

— Это почему?

— Ты добрый и решительный.

— А разве это важно?

— Не скажи. На доброте вся медицина держится. Без этого нельзя. Я вот не очень добрый, поэтому и пойду в санитарные врачи, там строгость нужна. А тебе лучше в лечебники.

— Ладно, подумаю, — пообещал Савва.

Потом они перевели разговор на другую тему, и Савва совершенно забыл о нём.

Вспомнил об этом разговоре Савва как-то вечером, на свидании с Никой. Они вышли из парка, где на танцплощадке вовсю гремела музыка. Но им хотелось уединиться, как всем молодым и влюблённым. Войдя в тень густых кустарников за клубом, они тут же принялись целоваться. Их жаркие объятия были нежны и трогательны. Всё видящие мальчишки тут же закричали:

— Жених и невеста! Тили-тили тесто!

Савва не стал их гнать, улыбнулся и тихо прошептал Нике:

— Пойдём к реке, там, наверное, никого нет.

Ника согласно кивнула. По дороге она неожиданно спросила:

— Савва, ты куда решил поступать? Я слышала, что полвыпуска в ЛИИЖТ заявления подали.

— Не знаю, пока не определился, — уклончиво ответил Савва.

— А что родители-то советуют?

— А что они посоветуют? Выбирай сам, тебе жить.

— Ну, а ты? Что бы ты хотел? — не унималась Ника. — Какой-то ты странный.

— Почему?

— Ну, не знаю… Все уже давно всё решили, кто куда пойдет. Один ты не знаешь. А может, ты скрываешь от меня? — вдруг с неожиданным смехом спросила Ника.

— А чего скрывать-то?

— Мало ли? Все говорят, что на выпускном ты танцевал со всеми девчонками подряд и ушёл неизвестно с кем и куда.

— Ника, я тебе уже всё давно объяснил. Не поднимай эту тему, если не хочешь, чтобы мы рассорились.

— Ну как не поднимай? Я всю ночь не спала, всё ждала, когда ты наконец придешь и пригласишь меня.

Ника отняла свою тёплую руку с плеча Саввы и остановилась. Савва тоже остановился:

— Ну, зачем ты так? Мы же договорились к этой теме не возвращаться. Давай наперегонки, кто быстрее до речки добежит, тот и будет решать, продолжать этот разговор или нет. Чтобы раз и навсегда поставить точку! Идёт? — продолжил он.

— Идёт. Только смотри, не проиграй, — задорно ответила Ника. — Дай только туфли сниму.

И она решительно стащила, прыгая с одной ноги на другую, белые туфли-лодочки.

— Раз, два, три! — крикнул Савва, и оба пустились в стремительный бег.

До речки было метров пятьсот, и Савва понимал, что выиграть девушка не может. На этой дистанции в школе не было ему равных. Но, с другой стороны, с ним бежит его Ника. Он решил дать ей фору. Её красивое изящное тело мелькнуло перед ним и унеслось, как ветер, вперёд. Савва потратил много усилий, чтобы почти у самого финиша обогнать Нику. Оба, запыхавшиеся и счастливые, обнялись и стали снова целоваться. Разгорячённый бегом, возбуждённый страстными поцелуями, чувствуя всем своим естеством юное тело Ники, по которому непроизвольно заскользили руки, Савва словно в тумане зашептал то, чего он никогда не посмел бы сказать раньше при других обстоятельствах:

— Я хочу тебя! Я хочу тебя! — ещё, и ещё, много раз шептал Савва на ухо Нике.

А Ника только ближе и ближе прижимала свое тело к Савве. Ещё миг и свершится то, чего ему так хотелось. Но вдруг Ника, его Ника, уже почти отдавшаяся ему целиком и полностью, словно спохватилась. Её тело вдруг приобрело пружинистую твердость. Она одним сильным, но не резким движением вырвалась из объятий Саввы.

— Ты что, с ума сошел? Я же не могу!.. Не могу. Неужели тебе непонятно? Савва, милый, любимый. Ты не обижайся! Но я ещё не могу. Не потому, что не хочу, но так надо. Я ведь ещё школьница, понимаешь? Школь-ни-ца! — повторила Ника по слогам.

И вдруг совсем неожиданно предложила:

— А давай купаться?

И раздевшись в секунду до купальника, Ника бросилась в тёплую, нагретую летним солнцем воду.

— Красота! Давай, Савва, ко мне!

Савва, не раздеваясь, в рубашке и брюках, скинув только ботинки, бросился к Нике, обдавая её брызгами и крича на всю округу.

— Я люблю тебя…

— Ты сумасшедший, сумасшедший, Савва! — кричала в ответ от восторга Ника.

Короткая летняя ночь им показалась ещё короче. Выжав мокрые брюки и рубашку, Савва бросил их на ветки сушиться, а сам взялся за раздувание потухших углей костра, который оставили мальчишки, купавшиеся здесь вечером. Вскоре огонь весело заплясал на корявых сучьях кинутых в него веток.

Присев на выброшенное весенним половодьем бревно, они оба, уставшие и мокрые, замолчали, уставившись на огонь. Лёгкий туман слегка серебрил пойму реки. Солнце ещё не взошло, но восток уже зарозовел, как розовеет клубника, одним боком. Уже давно смолкла музыка на танцплощадке, и только стрекотание кузнечиков да редкие вскрики начинающих просыпаться птиц нарушали тишину летнего утра.

Савва много-много лет спустя вспоминал это утро как самые лучшие часы в своей жизни.

— Господи! До чего красиво! Хоть бери краски и рисуй картину, — прошептала Ника.

— Утро наступает, потому так и хорошо, — ответил Савва, обнимая за голые плечи Нику.

— Ладно, ладно, не подлизывайся. Кто мне пробки делал? Волосы, видишь, все мокрые.

— Высохнут. Сейчас, огонька в костре прибавлю, а потом и солнце взойдет, — ответил Савва и собрался подбросить веток в костёр.

Ника не пустила.

— Сиди, мне так хорошо, ты не представляешь.

— Да ты же замерзла, Ника, спина вся холодная! И губы вон посинели.

— Правда? — вскочила испуганно Ника. — Не может быть, не чувствую холода.

— Да шучу я, пошутил… — спокойнее произнес Савва и засмеялся. — А ты и поверила…

— Нет, тебе, Савва, верить нельзя. Непонятно, где ты шутишь, а где всерьёз, — надула губки Ника.

Савва, ничего не ответив, хотел поцеловать Нику, но та обиженно поджала губы:

— Ну и шутки у тебя! Разве так можно с любимой девушкой? Или тебе все равно, что ей говорить? — не унималась Ника.

— Смотри! А вот и солнце! — радостно воскликнул Савва, показав на первые робкие лучи солнца над кромкой леса.

— Ура! — вскочила и закричала Ника. — Да будет солнце!

Они обнялись и стали танцевать какой-то дикий, только им понятный танец. Наконец, устав, они решили, что пора домой.

— Как твои родители? Что скажут? — спросил Савва.

— Да никак. Я сказала, что буду у подружки.

— Врать нехорошо.

— А я и не вру. Сейчас ты меня проводишь к ней.

— К кому?

— Пока не знаю. Пойдём сначала к Таньке Зыкиной, она наверняка дома.

— А если нет?

— Тогда к Лариске. Хотя той точно может не быть. Она наверняка со своим Владом время где-нибудь коротает.

— Ладно, пойдём. Там видно будет.

Они зашагали в сторону посёлка. Косые лучи восходящего солнца стелили им дорожку, как ковер, а пение птиц словно оркестр благословляло их в новое будущее. Уже подходя к дому, где жила подружка Танька, Савва остановился и как-то само собой ответил на трудный вопрос, который незримо присутствовал при их разговоре:

— Ты знаешь, я буду врачом.

— Кем? Врачом?

— Да, врачом. Завтра же, вернее уже сегодня, отошлю документы в мединститут, — сказал он уверенно, словно решение этого вопроса сняло с его плеч тяжёлую ношу.

— Савва, ты, конечно, большой оригинал, но сейчас ты даже сам себя превзошёл. Слушай, а я тоже стану врачом. Хочешь?

— Хочу.

— Ладно. Нужно сначала поступить. Одного желания мало.

— Поступлю. Вот руку даю на отсечение.

— Зачем руку? Достаточно, что ты поцелуешь меня сто раз, а если не поступишь — двести.

И они оба весело засмеялись. Ника скользнула в калитку.

— Пока. Мне пора. Скоро люди на работу пойдут, не очень хотелось бы засветиться. Да и тебе пора — когда ещё до своего двести седьмого доберёшься.

Ника тронула дверь, ведущую в дом. Та бесшумно открылась. Танька, её верная подруга, подстраховала, не закрыла дверь на крючок.

Савва потянулся, вдохнул поглубже утренний пьянящий аромат цветущей сирени и бегом вприпрыжку рванул по дороге, ведущей к его дому на разъезде.

Он бежал, и ему было жаль, что школьные годы так быстро закончились. Вперёди его ждала неизвестная, но такая интересная жизнь! А в том, что это будет так, Савва не сомневался ни секунды.