Земли родной минувшая судьба

Анатолий Алексеевич Гусев, 2022

В сборнике собраны рассказы о государях и простых людях Русской земли. "Расправа" (о Петре Первом), "Путь к трону" (о Анне Иоанновне), "Регентство герцога Курляндского" (о Бироне), "Оставление Москвы" и т.д.

Расправа

Первоначально «Северный Союз» против Швеции возник между Датско-норвежским королевством во главе с королём Кристианом V и курфюрстом Саксонии, по совместительству королём Речи Посполитой Августом II Смелым. Россию взяли так, для массовости, пообещав царю Петру в случаи успеха никому не нужные болотистые берега Финского залива. В военную мощь России никто не верил, включая шведов. Но часть сил Швеции она, конечно, должна была отвлечь на себя. Компания обещала быть успешной. Король Швеции семнадцатилетний Карл XII, шалопай и повеса, человек не опытный и разбить его не представлялось сложным делом. Ничего не предвещало никаких трудностей. А они возникли и возникли почти сразу. Одним ударом, угрожая захватить Копенгаген, юный шведский король вывел Данию из войны, принудив её подписать сепаративный мир. И это в самом начале компании.

Король Август не смог взять Ригу, русское войско царя Петра разбили под Нарвой. Карл XII решил, что Россия из игры вышла и больше обращать на неё внимание не стоит. Он вплотную занялся королём Речи Посполитой.

Северная война длилась пятый год, в смысле, пятое лето, зимой никто не воюет, армии отдыхают на зимних квартирах.

Пока шведский король гонялся за польским королём, царь Пётр тем временем занял территорию от реки Невы до реки Нарвы, и сам город Нарва пал под ударами русских войск. Царь нагло заложил город Санкт-Петербург в устье реки Невы и ещё крепость на острове Котлин, напротив устья той же Невы.

У курфюрста Саксонии всё складывалось очень плохо. В 1704 году часть депутатов польского сейма низложили короля Августа и провозгласили новым королём Польши и великим князем Литовским шведского ставленника Станислава Лещинского. Одна часть польской шляхты и польского войска под руководством Бенедикта Сапеги примкнула к шведскому войску. Та часть Речи Посполитой, которая не признала нового короля, заключила договор с Россией и официально объявила войну Швеции. Россия помогла Польше деньгами, выделив 100000 рублей и войсками, выделив 60000 солдат.

Царь Пётр в июне 1705 года лично прибыл на территорию Речи Посполитой, сначала в Витебск, а потом в Полоцк. Русскую армию разместили на зимних квартирах в Полоцке и вокруг него ещё в начале года.

Последний день Петра в Полоцке, пир по поводу дня святых Петра и Павла небесных покровителей русского царя. Накануне пришло радостное известие: шведам не удалось захватить крепость на острове Котлин и прорваться к Санкт-Петербургу.

На завтра намечено выступление на Вильно, поэтому пили умеренно.

Александр Данилович Меншиков вышел на свежий воздух, решил прогуляться вдоль реки. Денщик плёлся сзади. Июльское солнце перекатилось за Двину и склонялось к горизонту. Не спеша шёл Меншиков, попыхивая трубкой, и вдруг перед ним, чуть правее на взгорке вырос красавец белокаменный собор. Меншиков подошёл поближе, любуясь строением, задрал голову вверх.

— Красивый?

Меншиков вздрогнул от неожиданности:

— Напугал, чёрт.

Перед ним стоял православный священник в простой рясе, поп, наверное.

— Красивый, — согласился Меншиков.

— Красивый, а не наш, не православный, — с грустью сказал священник.

— А чей?

— Униатов.

— Это кто такие?

— Это те православные, которые подчиняются Папе Римскому и платят ему десятину от дохода. Но это не главное. А главное, это то, что они признали, что Дух Святой исходит от Отца и Сына. А это ересь католическая!

— Ага, — глубокомысленно сказал Александр Данилович, — Как так получилось, что у них храм сей оказался?

— Отобрали. Наши предки в древние века возводили, а униаты пришли и отобрали. Униаты своего не строят, им проще чужое отобрать.

— Стерпели?

— Так сила солому ломит, пан офицер. Поляки сами эту унию придумали, что ж они православных защищать будут? Был тут такой Лев Сапега. Родился православным, перешёл в лютеранство, а потом стал католиком. И везде ему псом пахло. Вот он унию и придумал.

— И здесь Сапега.

— Да, и здесь Сапега, пан офицер. Затащить в униатство старались православных людей всеми правдами и не правдами, больше не правдами. Кто-то поддавался, но большинство тверды в вере. Был тут один архиепископ полоцкий Иосафат. Свирепствовал. Душехватом его прозвали. Силком всех в униатство тащил. Церкви закрывал. Ладно — крестить, отпеть не можно было. Человек помер, а не похоронить по-людски. Люди в шалашах церковные требы проводили, лишь бы униатами не стать. Довели людей, что в Витебске Иосафата и убили. А униаты мучителя в мученика превратили.

И поп в красках, размахивая руками с возмущением стал рассказывать о зверствах Иосафата. Александр Данилович и денщик слушали с вниманием.

— Интересные тут у вас дела творятся, — наконец произнёс Меншиков. — Давно это было?

— Давно.

— А сейчас как?

— Как? Поутихли малость, конечно.

— А ну пойдём со мной, батюшка. Как тебя звать-то?

— Отец Максим. А куда пойдём?

— К государю.

— К какому государю?

— К православному, к Петру Алексеевичу.

— Так он не наш государь, мы в княжестве Литовском.

— Всё едино, — отмахнулся Меншиков.

Пётр Алексеевич пребывал в весёлом настроении. Он сидел за столом, развалясь в кресле и с интересом наблюдал «бражку» за столом.

— Mein herr kapitän, — обратился к нему Меншиков, — вот привёл к тебе попа местного православного, отца Максима. Обижают тут православных. А кто, как не ты, единственный православный монарх во всё мире, защитит люд православный?

— Не единственный, — возразил царь безмятежно улыбаясь. — В Абиссинии есть православный монарх. Негус он называется. Эй, человечки, Ибрагим, Абдул, идите-ка сюда.

В дальнем углу пиршественного зала игрались двое негритят лет десяти — одиннадцати. Услышав зов, они поспешили к царю.

— Вот, арапчата, — похвастал Пётр Алексеевич, гладя ладонью по кучерявым волосам детей, — этого самого негуса дети. Христиане.

— Христиане? А имена у них почему басурманские? — недоверчиво спросил Меншиков.

— Так у турок же были. Перекрестим в Вильно. Ибрагим станет Александром, а Абдул — Алексеем.

— Не хотеть быть Александром, — захныкал Ибрагим.

— А кем хочешь?

— Хотеть Ибрагим.

— Да окрести его Абрамом, mein herr, какая разница? Это имя христианское. А Абдул пусть будет Алексеем. С именем Абдул на Руси жить как-то всё же не очень… Зачем ты их с собой притащил? Жили бы они себе на Москве и жили?

— Так забавно же.

— Ну, да, ты любишь всякие чудеса и уродства, а своим русским помочь не можешь. Старинный храм отобрали, а мы — молчи.

— Данилыч, ты-то что завёлся?

— Да как же, mein herr, мой тятенька оршанский шляхтич Даниэль Менщик из княжества Литовского. Свои, чай.

— Ты, Данилыч, ври да не завирайся. А то я не знаю, кто ты такой! Шляхтич. Это ты Дарье Арсеньевой расскажешь, а нам не надо.

— Ей-богу, шляхтич, mein herr. Бумаги, сие подтверждающей, у тятеньки не было. Так война была. Вот пирогами и промышляли. Жить-то надо было как-то.

— И сейчас война, mein kamerad. Не у нас храм отобрали. И когда это было? Восемьдесят лет назад?

— Откуда ты это, mein herr, знаешь? — удивился Меншиков.

— Знаю, я много чего знаю. Меня не готовили стать царём. Третий сын! До всего своим умом дошёл, самоучкой. Братья здоровьем хлипкие оказались. Померли. Сонька во власть вцепилась — не оторвать. Ну, ты знаешь. Мы с Сонькой одного поля ягоды. Повезло мне, что она бабой родилась. Так вот, сейчас война, Данилыч. Сколько униатов в польском войске брата моего короля Августа? Вот! Зачем же их обижать, это не политично. Их обидишь, а они к Станиславу переметнуться.

Меншиков тяжело вздохнул:

— И что, ничего нельзя сделать?

— А что тут сделаешь?

— Сие всё так, царь-государь, — сказал отец Максим, — только викарий Константин Заячковский говорил о тебе зело поносительными словами.

— Пустое, — отмахнулся Пётр.

— И призывал паству против войск Вашего Царского Величества, — продолжил отец Максим, — и к их тайному поборению со злобой великой ко всем русским людям.

— Собака лает, ветер носит. Что же они так русских ненавидят? Чем русские хуже шведов? Шведы протестанты.

— Они православных ненавидят. Совесть-то у них не чиста, знают, что не правы. А православный, значить русский, вот русских и ненавидят.

— Господь с ними, пусть ненавидят. Нам-то что?

— В Святой Софии Полоцкой гнездо шпионов. Они всё о твоём войске узнают, да Сапеги доносят. А тот королю Карлу.

— Что? Шпионы? — у Петра округлились глаза от злости. — Почём знаешь?

— Так говорят. Говорят, что письма для Сапеги и записки всякие они в алтаре хранят. И как они Бога не бояться? Да верят ли они в Бога?

Пётр чуть успокоился:

— А это интересно. Точно знаешь?

— Точно. Да за руку не ловил. Сейчас там, может быть, и нет ничего.

— Может быть, а может и не быть, а проверить надо. Пойдём, Данилыч.

— Куда, herr Peter?

— Посмотреть на твою Софию. С нами пойдёшь, поп.

Пашка Ягужинский и Васька Поспелов, денщики Петра, торопливо прицепляли к поясам палаши. При палашах были Меншиков и его денщик, Пётр пошёл безоружным, только трость в руках. Он шёл широким шагом и вид царя не предвещал ничего хорошего.

В храме прихожан не то что б не было, а было очень мало.

Викарий произносил проповедь о святом апостоле Петре:

— Неужели это не противоречит любви к ближнему которую нам заповедал Христос? Хорош тот общественный мир, про который Господь сказал: «Мир мой даю вам», а не такой про который Он сказал: «Не мир пришел я принести, но меч». Что за дружба может быть света с тьмою? Какое согласие Христа с Вельзевулом, католиков со схизматиками или еретиками, Церкви с блажью раскольнической. Что это за мир будет, если он устроен за счет оскорбления Бога, если привилегии святого Петра и его преемников будут нарушать, а власть юрисдикции высшего пастыря, от Христа принятой, раскольники будут себе незаконно присваивать? Святой Пётр и его преемники — епископы римские, за это нарушение своих прав будут взывать к Божьему правосудию.

Конец ознакомительного фрагмента.