Растяпа. Мотылек

Анатолий Агарков, 2023

Судьба давала мне шансы где-нибудь в чем-нибудь отличиться – грех жаловаться.Я мог бы:– остаться мичманом в погранфлоте и служить на Ханке;– сделать карьеру профсоюзного деятеля в ЧПИ;– выйти на Станкомаше в большие начальники;– стать профессиональным журналистом;– втереться в партийную номенклатуру;– замутить собственный бизнес…Но, увы. Старость, пенсия, одиночество – итог жизни. Даже жилья нет собственного. И кто я после этого? Вот-вот…Но грех жаловаться – жизнь прожита замечательная! В этом Вы сейчас сами убедитесь…

2

Обработав увельские предприятия и взяв на заметку тех, кого надо, поехал в Южноуральск. Меня интересовала акционерно-страховая компания «Южноуральск — АСКО», чья реклама на первой страницы газеты «Альянс» была весомо представлена огромным шрифтом. К разговору я приготовился, прихватив с собой номер «Настроения» с отрывком рассказа «Соколовская пасха».

Два молодых человека в кабинете офиса приняли меня и согласились выслушать.

— Читали? — выложил перед ними газету, развернутую на странице рассказа. — Зря. Весь район зачитывается, и идет он с продолжением из номера в номер. Автор этого рассказа перед вами…

Ментально похлопал себя по спине. В конце концов, это не ложь в чистом виде — рассказ действительно мой и идет с продолжением. Вот на счет зачитывающегося района… Достаточно заглянуть в «подвал» и станет ясно, что тираж «Настроения» на порядок ниже, чем у «Альянса», и уж, конечно, не тянет на весь район — так себе, ну разве только каждый тридцатый в руки берет.

К счастью, ложь проскочила. Один тут же уселся в кресло читать опубликованный отрывок, а другой предложил мне чаю. Разговор сразу повернулся к цели моего визита. И обсуждению того, как лучше воспользоваться предложением. А суть вот в чем — они оплачивают выпуски «Лиры» формата 4А4 (типографский жаргон от Валентина Абросимова) и имеют право на четвертую страницу, как место для их рекламы.

— Каков ваш тираж?

— Неограничен.

— «Альянс» сможете переплюнуть?

— Влегкую. Все зависит от вас — сколько оплатите, столько и выдам.

К этому времени второй сотрудник страховой компании дочитал отрывок моего рассказа и перебрался к столу — они стали о чем-то шушукаться. А я, пересевший на диванчик с чашкою чая, напряженно вслушивался, пытаясь понять — что к чему? Лица их напряжены. О чем конкретно шушукались, я не понял, но догадывался по теме. И был очень рад утвердиться в своих подозрениях.

Договорившись промеж собой, страхователи стали договариваться со мной. И меня поразили четыре вещи.

Во-первых, обсуждение шло живо, свободно, и все были расслаблены. Никакого чванства руководители «Южноуральск — АСКО» передо мной не являли в отличие от первых лиц районных организаций, с которыми доводилось сталкиваться по теме раньше.

Во-вторых, после того как все высказались, мне было сделано четкое предложение — ясно сформулированное и обоснованное, без всяких там экивоков.

В-третьих, ребята вели себя явно расположенными к моему проекту — без критики и насмешек.

— Вобщем так, — предложили мне. — У «Альянса» тираж примерно тринадцать тысяч. Делаем пятнадцать. Три страницы ваши, на четвертой — наша реклама. Мы оплачиваем счет типографии, но одно условие — в каждом почтовом ящике должен лежать номер вашей газеты. В Увельском их двенадцать тысяч, вместе с Денисово и поселком Мирный как раз пятнадцать и наберется. После первого выпуска тираж увеличиваем, добавляя одно село… и так до тридцати тысяч — весь район у нас будет охвачен. Согласны?

— Мне надо подумать, — собрался я уходить.

— Подожди, — один из них достал из шкафчика плоскую бутылку коньяка и расплескал по стаканчикам с квадратным профилем и высоким дном. — Надо выпить за успех предстоящего дела.

И это было в-четвертых.

Что-то наклевывается — думал я, возвращаясь в Увелку. — Однако хлопот в таком варианте… все ноги собьешь. Впрочем, можно у бати попросить «запорожец». По крайней мере, в села гонять.

Теперь стояла задача продать кому-нибудь третью страницу — первых две посвящены будут литературе. Такая задумка.

Но прежде всего, надо с Абросимовым договориться — как ему такая форма сотрудничества: он выставляет счет за газету тому, на кого я пальцем укажу. Валентин согласился, но поправил — только по гарантийному письму об оплате.

— А ты на это письмо счет на предоплату?

— Верно, — согласился директор типографии.

И мы вместе расхохотались. Потом Валентин покачал головой:

— Время купеческого слова уже прошло или еще не настало — каждый пытается обмануть партнера.

— Но это покупатели…

— Конечно, производителю нет смысла обманывать.

Он сделал паузу и снова заговорил.

— Неси пока рукопись, готовую к публикации — текст наберем.

А я решил в «Лире» печатать рассказы совсем другого толка — страшилки на местном фольклоре. Думал, что найдут интерес и признание.

И еще подсказал Абросимов:

— Тебе надо найти художника, чтобы сделать заставку газеты; так сказать — «продемонстрировать штандарт».

Мне очень понравилось выражение.

И художника я нашел — замечательный мужик, точная копия чухонского артиста Баниониса. Да его так и звали все. В отделе культуры оформителем работал — давным-давно, в незапамятные, можно сказать, времена; потом в бизнес подался; потом… вобщем запутался в жизни.

Я объяснял ему, объяснял — сам запутался в объяснялках своих. Чтобы разрубить Гордиев узел, сказал:

— Короче, нужна заставка на газету — фирменный знак «Литературно-рекламного агентства». Сам придумаешь? Можно несколько вариантов на выбор…

Он посмотрел на меня скептически.

— У тебя есть инструкции насчет того, как шнуровать ботинки, дружок?

Он посмотрел на горизонт.

— Если собираешься сказать, в какой стороне садится солнце — поторопись: а то оно уже садится… на севере, как мне кажется.

Я усмехнулся.

— Ладно. Не мне тебя учить. Червонца хватит?

Он кивнул. Затем внезапно расхохотался. В этом смехе начисто отсутствовала веселость. Нет, это был смех, при котором дрожали плечи, вздымался живот. Конвульсивный смех. Банионис прислонился к стене своего дома, словно у него отказали ноги.

Замечательный человек, талантливый художник, но, к сожалению, чрезмерно пьющий. Я знал об этом. И догадывался, на что пойдет моя десятка. Но ничего не мог поделать.

А штандарт он нарисовал! Без всякого выбора — одну, но очень замечательную заставку литературно-рекламной газеты «Лира».

Пошел к другу детства Михаилу Мамаеву — теперь начальнику вневедомственной охраны Увельского РОВД. Говорю ему — так и так, у тебя хозрасчетная организация: тебе непременно нужна реклама; а то хочешь? — очерк напишу о тебе и твоих бойцах; начальству покажешь — зацелует.

Михаил Филиппович мне такую лекцию прочитал о роли литературы в освоении Марса, что… И снова пригласил в свою шарашку. Часть его радости — наверное, от вида меня просящего — отразилась на лице. Но и я не подвел себя — ответил улыбкой: мол все нормально в жизни моей. Мы уже не разговаривали, а только сидели и улыбались друг другу. Просто сияли от счастья — кто кого пересияет. Улыбка Мамаева полна хитрецы, ну а моя так, сарказма.

Я ему кто? Младенец в пеленках? Или только учусь ходить? Зачем мне говорить, что газеты теперь никто не читает? Конечно, не читают! А мы заставим, по ящикам раскидав — реклама должна быть агрессивной: в двери стучаться, в окна ломиться, через трубу проникать…

Короче… не уговорил.

Ушел, мягко хлопнув дверью:

— Охрана спит — служба идет! Всего хорошего!

Хотя, наверное, был шанс — капитанским погонам и офицерской должности должен соответствовать приличный оклад. Это я про себя и Мишкино мне предложение.

М-да… Еще один критик и весельчак — Виктор Извеков, человек с извилистым разумом и прямой душой. Случайно встретились и разговорились. Он со школьной скамьи был виртуозным мастером сквернословия. Честно говоря, даже гордился этим — не изменил себе и теперь.

— О, Толян! Жопа с ручкой! Работу ищешь или как?

— Спонсоров для газеты. Как ваш Вторчермет, поддержит мое начинание?

— Ты лучше к Скобину (это новый глава района) сходи и попросись редактором в «Настроение» — припугни: а то, мол, новую запущу, нацеленную на критику газету.

— Готов и критику публиковать — только плати.

— Вот пусть и платит, если хочет остаться у власти.

Мы оба с ним рассмеялись.

— По-моему, просить дотаций у казны все равно, что красть курей у инвалидов.

— Не украдешь ты, украдут другие, — Виктор прекратил смеяться.

— Я смотрю, ты к новой власти не испытываешь никакой любви.

Извеков кивнул.

— Времена меняются и режимы, а чиновники всегда и всюду остаются прежними — не способными отличить собственный анус от кроличьей норы…

На мой удивленный взгляд поправился:

— Ну, или карман собственный от кармана казны.

Да, забыл сказать — когда начал хлопоты по организации собственных ЧП и газеты, вновь вооружился дипломатом, с которым ходил везде и всюду будучи корреспондентом «Ленинского Знамени». Там кроме болоньевой ветровки на случай дождя были все документы по затеянным темам.

На усмешку одноклассника:

— Ну, раз ЧП открыл, ты кабинет бы себе завел для солидности — телефон, секретаршу…

Я похлопал по дипломату рыжей кожи:

— Мой кабинет всегда со мной.

— Экономно. С таким кабинетом задницу не нарастишь, — посочувствовал школьный друг и фыркнул. Если бы этот звук вырвался изо рта какого-то другого человека, то его можно было принять за веселый. За юмор. В случае с Извековым сказать было трудно. Витек всегда внимательно относился к своей внешности и любил выглядеть ухоженным. То же самое у него к атрибутам — кабинет, телефон, секретарша…

— В галстуке ты мне нравился больше, — сказал он. — Да и бабам, наверное, тоже…

— У тебя нравственность мартовского кота.

— Ой, да ладно! Кто бы говорил…

Короче, попикировались, как всегда. Извеков пожелал мне удачи в моем безнадежном деле — мол, мысленно он всегда со мной.

— Ну-ну, — сказал я. — У победы много отцов, поражение — сирота. Останусь ни с чем — никто и не вспомнит; раскручу дело — тут же появится свора друзей.

— Надеюсь, это не обо мне?

Надейся — этого я уже не сказал, но подумал. Потом отмахнулся от этих мыслей. В самое ближайшее время мне предстояло заняться серьезными делами. Идем вперед! — я не из тех, кто умирает от ран в спину.

Но Виктора зацепило — ему не понравилось выражение «свора друзей».

— Хочешь я тебе поклянусь, что никогда, ни при каких условиях не предам школьного друга?

Я отмахнулся:

— Любая клятва хороша настолько, насколько хорош человек, который ее дает. А в твоей клятве нет необходимости — я верю каждому твоему слову.

Внезапно Извеков расхохотался.

— Эх, Анатолий, Анатолий… Сомневаться во мне… Знаешь, что это? Первый признак старческого маразма — вот это что.

В ответ грустно покачал головой.

— Я — ягненок, Витек, среди волков. Невинный ребенок, окруженный врагами…

Здесь мой школьный товарищ внимательно посмотрел на меня умными глазами.

— Это после райкома-то? Да чесать мой лысый череп когтями! Хотя, для сына Божьего ты вовсе не так уж плох…

Короче, мы заболтались. А день, между тем, клонился к концу. На западе разгорался закат, и зрелище впечатляло.

— Наш мир прекрасный, на самом деле, несмотря на то, что не все в нем живут так хорошо, как им бы хотелось.

Я разделил его мнение, только добавил:

— Согласись, что после свержения КПСС, как-то честнее стало жить. Я теперь точно знаю, если не заработаю сам, никто ничего мне даром не даст.

Виктор фыркнул.

— Как поразительно быстро вы, партийные деятели, открестились от партии.

Улыбка сошла с лица моего. Я повернулся к Извекову и внимательно посмотрел на него — прошелся взглядом с головы до пят; подобно тому, как оценивают скот или поденных работников. Ничего не сказал. И не было необходимости ничего объяснять — он обо мне и так все знал; и про мои стычки с райкомом тоже. Кстати, из прежней практики опыт был — хороший ответ на любой вопрос требует долгой подготовки. Такова жизнь. Таковы мы…

И все-таки я сказал. Не сразу, но сказал, похлопав товарища школьного по плечу.

— Настали новые времена, Витек. Новые времена требуют новых традиций. Очень жаль, что они не пришли до того, как меня заставили перейти из газеты в райком.

— Э-э, не скажи. Вон сколько новых партий появилось в стране из-за этой херни. И все в Кремль рвутся, всем власти надо… Ты свою думаешь учреждать? Я бы вступил…

Да, этот парень очень часто и достаточно многим был, как заноза в заднице — особенно в школе учителям. Но он действительно в доску свой. Ему можно было верить и доверять. Хотя, думаю, к жизни в капиталистическом обществе он готов еще меньше, чем мышь к полетам. Конечно, если это не летучая мышь.

Витек улыбнулся. Но на этот раз в его улыбке не было и следа покровительства.

— Наша история никогда не шла простыми и ясными путями. Вечные бунты, перевороты, революции…

Я вздохнул. Вот — живой пример того, как перемешаны в народном сознании крупицы фактов с грудами домыслов. А поскольку в истории я — дока, то всегда готов полемизировать по любому ее вопросу.

— Как говорится, что русскому плохо, то немцу смерть. Для других бунты и революции несут зачастую гибель культуры и цивилизации. Для России — это лишь обновление. Она как змея меняет кожу и идет дальше к своему процветанию.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил Извеков.

— Я это знаю. И верю в то, что у новой власти нет цели создания идеального будущего для своего народа, как обещали того коммунисты. Ее задача — обеспечить условия, чтобы у людей было будущее, которое они в силах создать сами. Может, создать плохо, но самостоятельно. Чтобы у народа не возникало желания подстраиваться под сделанный для всех образец общественных отношений. Как это было при коммунистах…

Виктор что-то проворчал. В этом звуке не прозвучало удовлетворения, что на самом деле было странно для беспартийного человека. Думаю, Извеков хорош как исполнитель в любом деле. Но планировать что-то новое — не его стихия. Не смотря на ум и благородство, а также острый язык, Виктор в душе оставался просто хорошим парнем — всегда готовым пойти навстречу.

Очень его благородство вписывалось в систему — ты мне, я тебе. Не погрешу против истины, заявив — наверное, половина Увелки (имею ввиду поголовье начальников) чем-то ему были обязаны. Кому надо было вызволить права из ГАИ, поохотничать в зоне покоя или алиби за проступок в глазах жены обращались обычно к нему. Извеков всегда помогал бескорыстно, увеличивая число благодарных ему людей. Мне кажется, эта суета доставляла Виктору истинное наслаждение. А статус всезнайки, всеумейки и всеможайки поднимал его имидж в собственных глазах.

Вот таким был мой школьный товарищ.

Поэтому он ничего не сказал о новых сентенциях в общественных отношениях, только что заявленных мною вслух. Сказать было нечего.

Наверное, в его глазах я не выглядел человеком, исполненным благородства. Но я был его школьным приятелем, а бросать друзей Виктор Извеков не привык. Он просто махнул рукой — занимаешься своим делом? занимайся! нужен буду, придешь и попросишь…

И ничего больше. И ничего меньше.

А мы пойдем дальше.

В Увельском Агропромснабе зашел в менеджерский отдел. Со своим предложением, естественно.

— Оно нам надо? — спросил один.

— Совсем не надо! — заключил другой. — Вон компьютеры, есть интернет — заходи и общайся с целым светом. Любая информация — в долю секунды… Кому теперь нужна на бумажке газета?

— Верно-верно, — добавил третий.

Я не был уверен насчет титулов этих господ. Но табличка на двери гласила — «Менеджерский отдел». Стало быть, все они — менеджеры. По-русски — организаторы. Придя в Агропромснаб, я первым делом отыскал их кабинет. Если не эти ребята, то кто же тогда поймет и примет мою идею?

Жизнь приходит и уходит, — подумал я перед тем, как постучать в эту дверь. — И вот оно — время бизнеса.

А что в итоге?

Они все единодушно дали понять, что моя затея в их глазах не стоит выеденного яйца. Я практически испытал шок. Сладкий воздух возможностей, витавший по кабинету, вдруг оказался спертым. Убеждать в обратном этих самых продвинутых ребят в округе — все равно, что просить лягушек не прыгать. Но уходить молча, не солоно хлебавши, не в моих правилах.

— Вы подходите к вопросу вверх ногами, — заявил я. — Это на самом деле вопрос не технический, а престижа.

Глаза мои больше не горели идеей, а были холодными как лед.

— А знаете ли вы, господа, что смотреть вдаль можно в двух плоскостях? — во времени и пространстве. Сейчас вы измеряете мою тему расстоянием от вашего носа до монитора компьютера. Что ни есть признак мудрости. Взглядом в будущее обладают лишь по-настоящему деловые люди, для которых карьера — святое дело. Остальные рискуют состариться, сидя в таких кабинетах…

Нет, ну право дело — тоже мне менеджеры! Черт их дери! Сидят, как бюрократы; глядят, как бюрократы; говорят, как бюрократы… И как бюрократы не упускают возможности кому-нибудь поднять кровяное давление.

Даже сам вид — теперь я уже пригляделся! — этих менеджеров таил в себе какой-то мрачный секрет. И секрет этот явно доставлял им удовольствие. Поди подворовывают за спиной начальства?

Чуток здоровой паранойи не повредил бы никому из них. А пока что они дружно являют идиотизм — абсолютный, очевидный и предельно простой.

Конечно, это мое субъективное мнение, навеянное сложившейся ситуацией, которая отнюдь не складывалась в желаемое. Возможно, начальство о них думает по-другому, но у меня лично их поведение и отношение к моему предложению рождает вполне определенные ассоциации. Хотя, надежда умирает последней, а человеческий разум — предмет адаптабельный. Но поведение менеджеров Агропромснаба, по моему разумению, было крайне загадочным и слегка настораживало. Есть ли у них вообще какое-либо видение будущего?

Может, мне стоило пойти к начальству с торжественной и воодушевляющей речью? Но все, что удалось придумать на ходу, к случаю никак не подходило. Что ж, придется отправиться восвояси…

— Парни, ну так я к начальству пошел? Алексей Федорович — мой школьный приятель…

Прозвучало угрозой — и я, таким образом, тут же завладел всеобщим вниманием. Все посмотрели на меня с определенной долей растерянности и неприязни. В кабинете воцарилась абсолютная тишина.

— Минутку-минутку! — протестующе воскликнул один. — Вы что, всерьез намерены с такими пустяками идти к Генеральному директору?

— Это для вас, может быть, пустяки, а для него, может статься — очень даже дельное предложение.

— Сходите к Дрягину сначала. Быть может, он вас убедит в несерьезности вашей темы.

— Это кто?

— Начальник отдела. Дверь напротив.

Что ж, стоит зайти. Хотя после отказа здесь, любое компромиссное решение будет далеко от совершенства.

— Спасибо. Я знал, что могу положиться на вас.

Раскланялся с непроницаемым лицом и покинул менеджерский отдел. С философской точки зрения — любой визит считается удачным, если покидаешь кабинет не ногами вперед. Я вышел сам…

Если команда Агропромснаба — одна большая семья, то Сергей Аркадьевич Дрягин — старший брат всех менеджеров. И еще снабженцев. И, наверное, кладовщиков…

Начальник менеджерского отдела — симпатичный молодой человек с тихим голосом, шикарно ухоженной бородкой и проницательным взглядом умных глаз.

Сначала пригласил меня сесть, а потом задал вопрос.

— Чему обязан?

Я тут же накляузничал:

— Хотел было ваших ребят заставить оторвать свои задницы от кресел, пораскинуть мозгами и взяться за дело. Но бесполезно: там думать никто не хочет — пришел к вам. Значит так…

Выслушав меня, Дрягин сказал.

— Они правы. Этот вопрос не в их компетенции.

— А в чьей?

— Ну, как минимум, в моей или тех, кто выше меня.

— Так в чем же дело? Что вы мне скажите на предложение?

Дрягин отрицательно покачал головой.

— Нам не интересны ни Увелка, ни ее деревни.

— Могу я знать, почему?

Дрягин вздохнул.

— Здесь мы знакомы каждой собаке. Для нас сейчас поле деятельности — Казахстан, в первую очередь… и все, что за пределами нашей области.

М-дя… На облом похоже. Но, как говорят самураи, важны не победа или поражение, а то, как ты будешь драться. И я начал импровизировать.

— Сергей Аркадьевич! К черту АСКО! Пусть будет последняя страница вашей. А я постараюсь свою газету разослать как можно дальше — через вокзалы, жд и авто, через гостиницы и магазины… прочие публичные места: ведь распространяется она бесплатно. Простое и элегантное решение. Как оно вам?

— Ну, в принципе, да — так приемлемо.

Именно эти слова мне и хотелось сейчас услышать.

Напряжение разом исчезло. Сердце бешено застучало в ребра от захлестнувшей радости. Лед тронулся, господа присяжные заседатели… Командовать парадом буду я!

Признаюсь — нашу договоренность с Агропромснабом в лице Дрягина С. А. отметил банкой пива. Никогда прежде не пил заграничные напитки в жестянках, а тут взял и купил в киоске по дороге домой. Представляете? — консервированное пойло в жестяной таре показалось мне чистым, сладким, холодным нектаром. Господи, как это было вкусно! Вот что значит праздновать победу!

Голову слегка закружило — интересно, могла ли оказать такое действо всего одна пол-литровая кружка обычного «жигулевского» пива? Может, и могла… а может, это от радости поехала каруселью бестолковка моя. Но даже при таком раскладе — чувствовал себя прекрасно. А домой пришел, еще захотелось выпить — просто безумно. Тем более, что в голове начал складываться план, как мне распространять газету, чтобы Агропромснабу угодить. Скорее всего, помог таки алкоголь. И еще несколько капель его могли бы помочь окончательно сформировать мой замысел. Короче, батю я уговорил…

А возможность предоставлялась замечательная!

Энтузиазм в эти дни был неподделен. В таких случаях говорят — человек просто помешан на своем деле. Впрочем, это увлечение разделяли и все участники моего проекта:

— Банионис — нарисовавший замечательную картинку к первому публикуемому рассказу «Призрак заброшенного дома»;

— Люда-верстальщица — классно скомпоновавшая первый номер газеты;

— Дрягин — не только организовавший гарантийное письмо от АФ «Комсервисагро» (дочерняя фирма Агропромснаба), но и погасивший счет типографии на предоплату.

Воистину, дружно — не грузно…

И всем не терпелось увидеть газету.

Хоть она вышла без третьей проданной страницы. Точнее страниц было четыре — на трех опубликован художественный рассказ, а на четвертой реклама «Комсервисагро».

Пусть без прибытка я остался, но с готовой газетой на руках мне легче разговаривать с рекламодателями.

«Комсервисагро» заказал и оплатил тираж в 1000 экземпляров. Я положил их в дипломат и чувствовал себя героем. Раздавал знакомым и незнакомым, приговаривая: «Это моя газета». Поехал в Челябинск в редакцию «Выбора» — похвастался там. И всюду, где только мог, по пять или десять экземпляров — оставлял, оставлял, оставлял… — на окнах, стойках, столах…

Как здорово было осознавать себя первым, кто за многие тысячелетия издает собственную газету в поселке Увельском! Как здорово было видеть и держать в руках этот плод человеческой изобретательности, прилежания и мастерства! Я сразу же полюбил запах типографской краски. Именно страсть к журналистике привела меня к «Лире». Как я смог выжить, лишившись любимой работы в лихие годы? Теперь непонятно…

Дрягин сказал:

— Есть звонки. Работать будем. Затея себя оправдывает.

До этого момента «Лира» для меня была лишь целью, которую во что бы то ни стало необходимо достигнуть. Теперь же, когда газета издана и читается, все мгновенно стало другим. Это не только мое детище и труд нескольких человек, это и способ зарабатывать деньги. Насколько эффективный — покажет время.

В эти дни в Челябинске встретил случайно моего бывшего шефа в аппарате райкома партии — Кожевникова П. И. Разговорились. Пал Иваныч одобрил мою затею:

— Вся история человечества основана на том, чтобы правильно преподнести информацию и создать необходимое общественное мнение. Если не ошибаюсь, Еврипид говорил: «Дайте мне в руки газету, и я переверну Землю вверх дном».

Он, конечно же, шутил, но я ему возразил:

— Твой взгляд политика с точки зрения художественной литературы полон цинизма. А Еврипида оставь в покое. Он был безобидным драматургом. Это Архимед через точку опоры рычагом хотел перевернуть Землю.

— Вот даже как! Средства массовой информации для того и предназначены, мой милый друг. Иначе считать — глупейшая наивность. Зачем было создавать газету, если не управлять общественным мнением?

— Ну, если говорить о политике, то она может быть платформой полемики. Газета есть поле для столкновения мнений — чтобы люди читали и выбирали, что им приемлемо.

— Но редактор всегда может повлиять на то, как подать материал — один приподнять, другой опустить или прокомментировать как надо. На то он и редактор, черт возьми!

И поскольку я медлил с ответом, Кожевников продолжил, пожав плечами:

— Постарайся осмыслить и понять то, что я тебе сейчас сказал. Чем раньше поймешь, тем дальше продвинешься. Ну, а я буду иметь в виду — мол, есть такая газета, и редактор ее мой друг.

Заметив растерянность на лице моем, Пал Иваныч потрепал по плечу.

— Не беспокойся — с опытом все придет… и понимание в том числе. Еще не было случая, чтобы вместе с лицензией на СМИ выдавали и здравый смысл.

Бывший мой шеф был политиком до мозга костей. Мне оставалось лишь улыбнуться.

— Возможно, это было бы слишком здорово, чтобы на мою газету кроме производителей и торговцев обратили внимание еще и политики.

— Для этого тебе надо вращаться в их кругах — там, где массовые объединения, движения и союзы готовятся к случке, чтобы создать политическую партию.

— Ты предлагаешь переехать в Челябинск? Или, может, в Москву податься?

— Было бы здорово! У тебя же семья здесь…

— Ты забыл, Пал Иваныч — я женат вторым браком в Увелке.

— Да какая там жена! «Да не разлучит человек тех, кого соединил Господь на небесах!».

— Зато у нас дочка!

И не сказал, но почувствовал странную, противоестественную гордость за Тому.

Помолчав, Кожевников сказал:

— Здесь ты бы мне пригодился. Ты не боишься спрашивать и умеешь задавать правильные вопросы.

— Спасибо. Постараюсь полезным быть своей газетой. Но в Челябинск или еще куда ни за что не поеду — в Увелке мне любо!

— Иногда и такое случается, — улыбнулся Павел Иванович.

На этом расстались мы. Я уехал в свою Увелку. А Кожевников вернулся в привычный ему мир — мир кабинетно-публичной работы, политики, жестких правил борьбы… Слишком заурядный мир, чтобы мне понравиться. Ну, а истина, как водится, находилась где-то посередине между двумя этими крайностями.

Сидя в электричке по дороге домой, я думал о словах Кожевникова. Вот в чем он действительно прав — мы совершенно не подходим с Тамарой друг другу, как муж и жена. Мы и сошлись-то совершенно случайно. Хоть я давно убедился, что вожделение имеет мерзкое свойство скрывать недостатки характера человека, но в нашем случае менее всего повинно оно.

Никаких серьезных недостатков у Томы, собственно говоря не было, если не считать ее нерушимой привязанности к алкоголичке-матери, которая начала отравлять нашу семейную жизнь с первого дня. У нас и часа медового не было — какой уж тут разговор о положенном месяце?

Но как, черт побери, можно любить женщину, свихнувшуюся на своих принципах? Особенно, если эти принципы в основном касаются интимной жизни. Уже не раз я жене намекал, что свято место пустым не бывает — не будет ее на моей подушке, будет другая. Просто удивительно, с каким безразличием она реагировала на то, что других женщин бросает в рев и упреки.

Единственная тема, которая нас объединяла — наша дочь. Единственная вещь, которая Тому во мне интересовала — это деньги. Иногда мне казалось, что я ненавижу свою жену. Но враждовать с ней никогда не хотел. Я просто панически боялся потерять свою дочь, а вот с мамой ее был готов хоть сейчас развестись. Но Тамара продолжала считать меня мужем, хотя мы уже несколько лет вместе не жили.

Между тем, понимание зрело, что в моих несчастиях на этом фронте ни Лялька, ни Тома совсем не повинны — просто не создан я для семейной жизни.

И было другое…

Возня и хлопоты с газетой доставляли огромное удовольствие. Литературные ночные опыты служили надежным средством от скуки. Подружка Таня снимала сексуальное напряжение. Однако на душе все равно было горько и неспокойно. И думаю, что неполадки с Томой не имеют к этому никакого отношения. Возможно, во всем виноваты проблемы с отчетностью по налогам. Мне самому хотелось освоить эту науку. Но то ли времени не хватало, то ли тяму…

Кто-то однажды заметил, что неведенье — благо, знание — сила, а неизвестность — сущий ад… Я не знал, что мне делать с ЧП — наверное, это было благо. Знаний вести его грамотно не было — стало быть, бессилие налицо в этом вопросе. Мне неизвестно, что с ЧП станется — вот это точно сущий ад!

Черт побери, почему я женился на учительнице, а не бухгалтере? Или взять да подругу поменять? Всего бы лучше соблазнить незамужнюю родственницу господа Бога… Вот тогда был бы я в шоколаде!

Пожалуй, самое большое беспокойство вызывало неоднократное упоминание курирующего налогового инспектора завести для ЧП постоянного бухгалтера. Тамара Акулич и кандидатуру предлагала, но вот именно это мне и не нравилось. Терпеть ненавижу тупые наезды!

И дела с отчетностью по ЧП становились все хуже и хуже.

Добравшись до дома, позвонил Тане:

— Чем сильно занята? Как насчет пива и секса?

На том конце провода:

— Звучит чертовски романтично, но приемлемо в обратном порядке — сначала любовь, потом пиво. Думаю, не слишком большое удовольствие целовать губы, пахнущие копченой мойвой.

— Ладно, посмотрим, что там по-твоему считается большим удовольствием. Скоро буду.

— Просто мечтаю тебя увидеть!

Собственно говоря, мы не часто виделись в последнее время. Она мне даже не приснилась ни разу. Слишком большая усталость и чрезмерное умственное напряжение не оставляли сил на эротические фантазии. Хлопоты, хлопоты… а теперь, наконец, выхлоп — есть чем похвастать.

У нас с Танюшей две общих страсти — к сексу и пиву с копченой мойвой. Накувыркавшись досыта в постели, мы могли часами сидеть в креслах у телевизора — прихлебывая и закусывая, а еще комментируя увиденное на экране. Сегодня мы могли поговорить о моей газете.

Таня приняла меня с таким почтением, что я даже смутился. Потом потащила к столу и заставила подписать экземпляр первого выпуска «Лиры» — где-то уже перехватила. Потом угостила фирменным пирогом.

Я ел, а Таня нахваливала:

— Мне понравился твой рассказ. Интересно — что будет дальше?

— Вот и томись теперь до следующего выпуска.

— А когда?

— Договорились с Дрягиным ежемесячно. И мне к очередному номеру надо найти покупателя на третью страницу.

— Обязательно найдешь — я в тебя верю. Вода в титане нагрета. Хочешь в ванной помоемся вместе? — весело предложила Таня.

На мгновение задумался над предложением. Весь день на ногах — чертовски устал, а в горячей воде вообще разморит. И какой тогда секс? Если только заночевать…

— Конечно, почему бы и нет! — решился и начал раздеваться, бросая одежду прямо на стул.

Таня вылезла из халата в ванной комнате. У меня сразу дух захватило от нагой красоты — мне всегда по вкусу были обнаженные прелести подруги. Но она тут же шмыгнула в воду, и очарование момента было разрушено.

Похоже и в ванной секс не светит — с деловым видом Таня занялась помывочными делами. А я насупился — зачем звала? Просто помыться могли бы и пораздельности — не теснясь. Горячую воду экономит?

— Ну, чего ты? — она шлепнула мыльной мочалкой меня по плечу. — Тебе не обязательно сегодня идти домой. На всю ночь ты мой…

— Ну и чем мы будем заниматься?

— А вот чем, — ответила Таня, стискивая меня в объятиях.

Наш поцелуй длился долго-долго…

Наверное, если бы Тома знала об этой моей связи, она непременно подала на развод. Ведь существуют вещи, которые просто невозможно простить…

Но кто меня к этому привел? — вот в чем вопрос. Я не чувствовал себя виноватым. Но, может быть, настало время серьезно поговорить с Тамарой Борисовной — объяснить, что семейная жизнь наша давно закончена, и роль похотливого любовника отравляет мое сознание. Если Тома прислушается к моим словам, то и вопрос с ребенком мы сумеем уладить.

Бесспорно, такой разговор давно назрел, но я до сих пор не представлял, как вести себя и что именно сказать. Боялся каких-то ужасных последствий. И потому раз за разом откладывал объяснения. Снова и снова размышлял, почему так мучительно не решаюсь объясниться с Тамарой. Я ведь уверен, что давным-давно разлюбил ее.

И потом… Получив свободу от Томы, совсем не собирался отдавать ее Тане, как бы она того не хотела. И в этом тоже была проблема.