Мой сын. Жили-были два буржуя

Анатолий Агарков, 2023

Мой сын фантазией не обижен. А еще больше одарен магией слова. В лицее редактировал газету «Ботанический сад». Мы как-то начинали с ним эпопею (по замыслам) войны Добра и Зла с рабочим названием «Крутые разборки на книжных полках», но не смогли закончить. Увы…Эти вещи со смыслом, началом и концом – рассказаны им, записаны мной.Читайте, восторгайтесь – нам будет приятно.

3

Прошло два года и еще немного.

— А вот и наш Диккенс воротился из Англии! — встретил Костю на пороге офиса не самой широкой из своих улыбок Рубахин.

— Что-то не так? — рука, протянутая для рукопожатия, повисла в воздухе.

— Да все не так. Проходи, садись, закуривай. Сейчас на оперативку соберутся специалисты — сам и услышишь. Давно приехал?

Костя присел, закурил, ответил:

— Четыре дня как в России. Из них два в Челябинске. Визиты к родне, туда-сюда…

— Теперь на работу? Ну, молодца — вовремя: у нас тут сплошной завал.

На этот «завал» горечи у Рубахина скопилось достаточно — он бы весь день ее изливал, но тут отворилась дверь, и из приемной в кабинет потянулись специалисты.

Рубахин открыл совещание.

— Ошибки строителей бывают разные — некоторые можно исправить за счет резервов предприятия, а за иные надо сразу отрывать головы. Вот по Тобольску… Что нам скажет уважаемый Мустафа Абрамович? Почему от финнов в адрес нашего предприятия летят рекламации за рекламациями? Почему мы в сроки-то не укладываемся? Если наш объект передадут в другие руки, мы ни хрена не получим от вложенного и заработанного. Вы это-то понимаете, горе-строители?

Барашкин, при упоминании его имени гендиректором, встал и молча стоял в ожидании паузы.

Рубахин кивнул ему:

— Ну, говори.

— А я с самого начала говорил, — заместитель директора по производству любил резать правду-матку в глаза начальству, чтобы потом покаяться и признать ошибки, — что Тобольск выставляет нереальные сроки. Уже потому, как оформлены документы, было ясно, что нас там накажут. Что и практикует «Фортуна» в данное время.

— Сроки, в сроки почему не укладываетесь? — скривился Рубахин будто от зубной боли.

— Есть порядок технологических операций, — пожал плечами Барашкин. — Не выполнив первую, нельзя приступать ко второй.

— Ты что, самый умный? — набычился гендиректор. — Мало людей — бери еще.

Мустафа Абрамович снова изобразил недоумение вздернутыми плечами:

— Да причем тут люди? Как бы вам образно-то объяснить? Простите, дамы, но… Вы, Соломон Венедиктович, хоть втроем, хоть вшестером пользуйте бабу, она вам раньше, чем через девять месяцев не родит.

Народ загудел, закивал соглашаясь — мол, бабы такие: им по фигу финские рекламации.

— Садись, гинеколог. Я тебя скоро сам буду пользовать, — устало махнул Рубахин рукой. — А по Зареченску что? Кто нам доложит?

Поднялся главный инженер Рылин.

— Там одна беда — заказчик дурак.

— А ты и не знаешь, как с ними надо обращаться?

— Я энергостроитель, а не психиатр.

— Да какой ты строитель? — махнул Рубахин рукой, а Рылин набычился. — Хороший!

В Соломоне Венедиктовиче взыграла его язвительная натура — не зная, как и за что поддеть Рылина, плаксиво надул губы:

— Если бы у меня в кармане лежал белый накрахмаленный платочек, я бы сейчас прослезился от счастья. Больно уж трогательно ты заявляешь — «хороший». Только почему у «хорошего» энергостроителя так хреновато идут дела?

— Про дела не знаю, а про платочки жене пеняйте, — буркнул Рылин и сел.

— Вот так всегда и во всем! — притворно ужаснулся Рубахин. — А пошли вы все к черту, горе-работнички! Давай, Костян, по рюмке чая за приезд.

Когда специалисты покинули кабинет, хозяин его достал из одного шкафа бутылку, из другого рюмки и поставил на стол. Из ящика стола извлек шоколадку.

— Ты чему улыбаешься?

— Выпьем с горя? Я из кружки!

— Этому тебя в Кембридже научили?

— Пушкин в России.

Рубахин выпил, Костя отломил дольку шоколада и отправил в рот.

— Что скажешь по поводу?

— Разбираться надо — с чувством, толком, расстановкой, без суеты и нервотрепки.

— Вот и разбирайся. А я, признаться, заи…каться скоро буду. Ну, ты меня понял.

Бывают в жизни хорошие дни. С утра просыпаешься бодрый, здоровый, готовый к подвигам трудовым. Выходишь из дома и замираешь от наслаждения, вдыхая запахи лесной свежести и луговых трав, откуда-то проникающих в загазованный воздух мегаполиса.

В такие дни машина заводится с пол оборота, не чихает двигатель, не стучит кардан. Пробок нет до самой работы. А на работе… сплошной бедлам! Директор ругается, подчиненные прячутся. Никто не знает, что надо делать и надо ли что-то делать вообще. То ли пипец подкрался к предприятию, то ли еще крадется где-то…

— Не все так страшно, — считает Рубахин.

— Разумеется, — отвечает Костя, чувствуя в глубине души, на краю сознание звук тревожного колокольчика.

Не надо иметь диплом английского университета, чтобы понять, что если рабочие сидят на своих местах, то с производством не все в порядке. Вялотекущая деятельность специалистов настораживала еще больше.

Кризисный шок предприятия во всей своей красе, — поставил диагноз Костя, как его учили кембриджские профессора. — Или по-другому: «черная метка» — билет на тот свет. Мягкий или плацкартный — это уж кому как повезет. Некоторым везет — предприятие закрывается, а его руководители и подчиненные расстаются друзьями. Другие, у которых возникли большие долги по зарплате, мучительно агонизируют в бесконечных конфликтах — когда верхи уже ничего не могут, а низы ничего не хотят. Но может и повезти, если найдется специалист умеющий разруливать подобные ситуации.

Главное — определить наиважнейшее направление: за все хвататься — ничего не вытянешь. По всему выходило, что главное — это Нягань: там зависло более 140 миллионов вложенных и освоенных средств. Инночкин стал собирать информацию о партнере.

— Мне вот с ним даже встречаться не хочется, — поморщилась Нина Львовна, главный бухгалтер.

— Проблемный субъект? — спросил Костя.

— Хам брутальный.

— Как это выражается?

— Поехали с Соломоном Венедиктовичем на сверку. Ну, по бухгалтерии они долги признали, а потом к этому… с «Ю-8», заходим. Он мне с первого взгляда не понравился — серый костюм, серый галстук, серые недобрые глаза и залысины, как у…. Ну, крыса крысой — к тому же армянская. А голос такой — сухой и резкий. Посмотрел акт сверки и говорит: «Рубину» вашему я ни рубля не подпишу». Соломон Венедиктович ему спокойно: «Хотите в арбитражном суде разбираться? Разберемся! И не надо разговаривать со мной таким тоном!» А тот орет аж прям до визга: «Я разговариваю с тобой так, как ты того заслуживаешь! Строитель хренов! Напортачил браку — сейчас мы за тобой переделываем — и думаешь, что это тебе сойдет с рук? Думаешь, буду подписывать твои сраные бумажки? Вот тебе, выкуси!» И сует Рубахину кукиш под нос. Соломон Венедиктович его за грудки. Тот охрану вызвал, милицию подключил — едва мы из этой Нягани ноги с директором унесли. И что теперь делать — ума не приложу. Соломон Венедиктович, правда, говорит, что есть у него будто где-то какой-то блат. Может, и есть, да воз-то и ныне там.

Директора нашел в кабинете в компании коньяка с шоколадом.

— Слышь, Костян, а что там, в Англии, нынче в моде — я в смысле выпивки?

— Не знаю, не интересовался. Гораздо интереснее, что у нас с Няганью?

— С Няганью? А вот сейчас услышишь.

Рубахин потыкал пальцем в табло офисного телефона — когда сигнал оборвался, поднял трубку:

— Челябинск, «Рубин», Рубахин. Как по-армянски «здоровеньки булы»?

И замолчал, багровея лицом.

— Кого ты пугаешь, козел вонючий? — рявкнул неведомому респонденту.

Ответ, должно быть, тоже не отличался учтивостью.

Рубахин рванул галстук с могучей шеи вольного борца и прохрипел, задыхаясь, в трубку:

— Слушай сюда, помойная гнида! Если ты не отдашь мои бабки, лишишься носа, ушей и пальцев, чтобы в них ковыряться. Ты понял, курносый? Так вот, если не жаждешь неприятностей, сделай, как я тебе говорю.

Рубахин бросил телефонную трубку в гнездо аппарата:

— Слышал? Вот хачик поганый!

— Душевно поговорили, — заметил Костя и подумал: умный человек в любой запутанной ситуации ищет выход, только дурак ломится напролом.

— А что с поддержкой? Нина Львовна говорила: у тебя будто какой-то блат аж прямо чуть не на небесах.

— Тс-с-с! — Соломон Венедиктович приложил короткий и толстый палец к губам.

Оглянулся с опаскою по сторонам, отыскал взглядом рюмочку, опрокинул в рот.

— Осень пройдет, а там Новый Год, — сказал, с тоскою глядя в окно. — Блин, ненавижу!

— Почему? — Инночкин любил этот праздник больше всех прочих.

— Рубеж очередного разочарования. Всякий раз надеешься, что жизнь изменится к лучшему, а вместо этого… Эх, что говорить!

Рубахин обхватил руками голову и принялся раскачиваться в кресле — видно стало, как забрал его хмель:

— О, мать моя женщина! Убиться об стену! Костян, если ситуацию не разрулишь, повешусь прямо в этом кабинете. Записку оставлю предсмертную: «Здравствуйте, ангелы, это я…».

Самоубийц не пускают в рай — подумал Костя, но промолчал.

— Ты что молчишь? Демонстрируй, чему тебя в Кембридже научили.

— Спокойно, Ватсон. В Англии я приобрел трубку а ля Шерлок Холмс, — Инночкин действительно извлек из кармана курительную трубку, набил ее табаком из коробочки и раскурил огоньком зажигалки. — Будем думать: негоже лилиям прясть.

— А мне что прикажешь делать? Уйти мороженным торговать?

— Почему мороженным? Отпуск возьми — ты же два года не отдыхал.

Рубахин, придвинув бутылку и рюмку, глазами задумался, вещал языком:

— А что? Неплохое занятие — знакомая телка хвасталась: бешенные бабки на мороженном огребает. Может, в этом мое призвание, а в начальниках я случайно? Объясни — ты же грамотный.

Объяснять было не надо. Все работники знают разницу между плохим и хорошим начальником. Тут дело не в характере даже (грубиян, истерик и матершинник может толково руководить), не в стаже и опыте (можно всю жизнь есть картошку, но так и не стать ботаником). Дело в том, каков главный принцип руководства. Если каждый участник трудового коллектива чувствует свою личную заинтересованность в результатах общего труда, то создается команда единомышленников. Успешен тот, кто такую команду создал. И наоборот…

Плохой начальник управляет по старинному принципу «разделяй и властвуй». Он намеренно сталкивает своих подчиненных лбами, во всех бедах и грехах виноваты только они. Коллективу, управляемому таким неумехой, не грозит стать командой, ему не светят в бизнесе перспективы.

Как же Костя мог сказать, что вина всех нынешних бед «Рубина» сидит напротив и пьет «Бурбон»? Инночкин не был склонен к поспешным решениям, но нужно было хотя бы на время устранить Рубахина из этого кабинета. Достаточно уж наломано дров!

Ладно, не буду забегать вперед, — решил Константин. — Посмотрю, как оно пойдет дальше.

Пошло не очень. Когда из «Альфа-Банк» позвонила Вербицкая и потребовала объяснений по поводу задержки оплаты кредита, полупьяный, отмечающий свой уход в отпуск Рубахин ей объяснил:

— Вернулся из Англии мой финдиректор: он к вам приедет и все уладит — будете полностью удовлетворены.

Это уже хамство.

На вопрос Инночкина:

— Как ты мог, Соломон?

Тезка легендарного библейского царя невнятно высказал внятную мысль: пока он не склеил ласты, он в замке король.

Кларе Оскаровне удалось удивить Инночкина по приезду из Англии и удивить сильно. Позвонила и без предисловий сказала:

— Твой Рубахин — гадкий мужик. Я относилась и отношусь хорошо к тебе и поэтому хочу предупредить — будь осторожен. Он тут пытался меня охмурить, а на тебя навесил столько дряни. Э-эх, мужики! Языком хуже баб!

— Никогда б не подумал.

— Так знай. Только прошу тебя — без выяснения отношений: не хочу, чтоб трепалось мое имя.

— Да я и не собирался, — признался опешивший Константин. — В Кембридже меня научили не только принимать решения, но и хранить тайны и ценить то, что имею. Только что теперь будет с «Рубином»?

— Соломон Венедиктович мне говорил, что не может смириться с твоим контролем за финансовыми потоками предприятия. Прогнозировал твое невозвращение в «Рубин» — мол, останешься в Англии или в Москве тормознешься. Надеюсь, вы без меня разрешите все ваши проблемы. Удачи тебе.

На следующее утро Костя Инночкин проводил первую свою оперативку в качестве исполняющего обязанности гендиректора.

— Все знают, что им делать? — обратился к собравшимся специалистам. — Ну так идите и делайте свое дело. А вы, Владимир Викторович, задержитесь.

Рылин остался.

— Будешь искать крайних и виноватых? Учти: меня грызть — дело бесперспективное: я — жесткий и вредный. Об меня только зубы тупить.

— Мне бы хотелось знать ваше личное мнение о ситуации в Нягани.

Рылин вскочил на ноги и заходил по кабинету:

— А что Нягань? Прокакал Рубахин Нягань. Сколько я ему говорил — это подстава, а он валил и валил туда наши бабки. Мало освоенного — мы там своих сколько средств закапали. Это все от волюнтаристического метода руководства.

— Вы правы. Только садитесь — в ногах правды нет.

Рылин пожал плечами и сел. Лицо у него было злое-презлое.

— Вы бы что предприняли, Владимир Викторович, на месте генерального директора?

Рылин счел за благо промолчать.

Подождав, Костя подвел итог беседы:

— Я так расцениваю вашу позицию — когда каждый баран висит за свою ногу, мясной рынок функционирует идеально. Идите.

— Спаситель ты наш! — буркнул Рылин от двери. — Корифей из Британии!

Очень сильно Инночкину захотелось надавать главному инженеру оплеух. Не зуботычин, а именно оплеух. Звонких, увесистых, хлестких пощечин. Таких, чтобы голова моталась из стороны в сторону. А напоследок смачно плюнуть в ехидную физиономию и прогнать прочь. Это не есть человек команды, хотя стоит отметить — специалист не плохой.

Но не время давать волю чувствам. Выпить кофе, позвонить жене и рассказать ей новый анекдот, а потом — работать, работать и работать. Делать свое менеджерское дело. И попутно набираться опыта — после кембриджских теорий русский бизнес казался тяжелейшей ординатурой.

— Ксюш, пригласи ко мне Мустафу Абрамовича.

Когда замдиректора вошел, Костя предложил ему кофе и стул.

— Побеседуем?

— О чем? — Барашкин облизал черный след кофе с губ.

— Я хочу знать все, что вы знаете о генподрядчике в Нягани.

— Что я могу о нем сказать? Козел стопроцентный.

— Ну, а подробности? Нос пятаком, правый рог согнут, на хвосте алый бантик…

Конец ознакомительного фрагмента.