Золотая ловушка

Анатолий Агарков

Перед искателем приключений Анатолем Мару великий Бог краснокожих Маниту устами шамана Сан Тен Севана (Пепел Костра) поставил задачу: во что бы то ни стало найти способ спасти индейцев от вымирания, на которое их обрекли победившие бледнолицые. Нагруженный золотом меткий стрелок отправляется в путешествие, в котором ему встречаются, как враги, так и друзья.

2

— Черт, а ведь мне, ребята, ваша помощь в городе нужна еще больше.

В виду Нового Орлеана мои спутники (телохранители?) замедлили шаг и, наконец, совсем остановились.

— Большой город, — сказал один из них на наречии сиу (которое я знал) и указал рукой на видневшиеся строения.

Я сбросил мешок с плеча.

— С этим грузом я там на каждом шагу рискую нарваться на неприятности. Здесь, смотрите, — я развязал удавку и распахнул мешок, — золото Маниту. Шаман Сан Севан доверил его мне для вызволения краснокожих братьев из резерваций. Вы не должны меня бросать с этим грузом одного.

Проводники с сомнением переглянулись.

— Давайте разберемся в сути вещей. Приказ проводить меня в город отдал вам ваш вожак — вы его выполнили. Но к тому времени, когда вы вернетесь, его уже не будет в живых. Вы же видели его состояние после ранения. Так что… Я прошу вас остаться со мной и помочь мне осуществить волю шамана…

Уговаривать долго не пришлось.

Куда упорнее они не соглашались оставить свое оружие где-нибудь в тайнике.

— Да поймите вы, братья, ваши луки и стрелы, ваши томагавки и копья — это провокация для любого пьяного горожанина, а они все ходят с кольтами. Вы еще с боевой раскраской явитесь. Значит так, оружие спрятать, лица и руки помыть… Это приказ! Если вы взялись мне помогать, то должны слушаться. Мы положим золото в банк, получим наличку и я вам куплю настоящие ружья в первой же оружейной лавке.

Однако, первую покупку до обмена золота пришлось делать в лавке, где продавали одежду. Я увидел витрину с манекенами и толкнул дверь. Она оказалась запертой. Но из открытого окна над ней доносились звуки пиано.

Музыка оборвалась на середине такта, когда я постучал в дверь медной колотушкой в виде галстука-бабочки. Дернулась штора за окном — кто-то посмотрел на нас. Мгновение спустя дверь в лавку осторожно приоткрыли на ширину бледного лица, принадлежащего молодому человеку. Оно было худым, обрамленным прядями волос, свисавшими до груди.

— Что вам? — спросил он.

— Я так понимаю, это лавка? И здесь продают одежду? Мне надо приодеть двух краснокожих джентльменов. Они перед вами.

Худолицый, похоже, приложил усилие, чтобы не взглянуть на суровых индейцев.

— Мы можем войти?

Радости владелец (?) лавки не проявил, но отступил и распахнул дверь.

— Я обедал.

Мы прошли к стойке, где на плечиках висели мужские костюмы.

— Подберите что-нибудь подешевле и не очень маркое.

Худолицый вытер о свои брюки руки, словно те вспотели, и принялся передвигать костюмы на плечиках по стойке.

— Можете присесть, если хотите, — сказал он мне. — Вы в город надолго?

Не отвечая прямо, я спросил:

— Все зависит от того, как нас примут в банке. Не подскажите, кстати, как к нему пройти?

— Я пошлю с вами мальчика, если вы ему заплатите десять центов.

Лавочник отобрал на стойке то, что хотел и предложил краснокожим переодеться.

— Я куплю у вас еще мешок, куда можно будет сложить старые наряды моих спутников.

Бледнолицый заправил за уши волосы:

— Сейчас поищу.

Итак, телохранители мои в цивильных костюмах, в жилетах, рубашках (от галстуков я отказался), в ковбойских шляпах и мокасинах (от сапог отказались они — причем, категорически), ваш покорный слуга и мальчишка, нанятый в проводники за десять центов, отправились на поиски офиса «Банк-оф-Америка».

В банке, как только узнали, что я хочу открыть личный счет, вложив золото, пригласили меня в отдельный кабинет. Повел меня туда клерк — зубастый молодой парень с деловым блокнотом в руках. Помимо интерьера в комнате были рычажные весы небольшого размера и сам управляющий новоорлеанским отделением банка, который попыхивал сигарой, ожидая меня в кресле.

— Господин управляющий, — произнес клерк и представил меня так, как я назвался, — старатель Мару.

Затем обошел стол, на котором стояли весы, открыл блокнот и положил на него ручку из чернильного прибора.

Толстяк в кресле отрывисто кивнул ему и провел носовым платком по своей лысой, сияющей от пота голове.

Клерк в слух произнес и записал на странице блокнота:

— 4 Мая 18… года. Новый Орлеан. Прием золота. Взвес №1.

Потом оторвался от блокнота и заявил:

— Сейчас мы перевешаем весь ваш товар, оценим по курсу — вы его видели в фойе — оформим договор купли-продажи, откроем вам счет, выдадим чековую книжку и любую сумму наличными. Будьте любезны, подтвердите согласие.

Других мест для сидения, кроме кресла, в котором курил управляющий, не оказалось — наверное, подразумевалось, что посетителям не до того. Ну что ж…

Я подтвердил свое согласие.

— У вас песок или самородки? — спросил клерк.

А черт его знает — я ведь толком и не заглядывался на свою ношу. Но судя по тому, как он мне бока шпынял — камни: с песком было бы проще.

— Самородки.

— Выкладывайте по одному на чашечку весов.

Я сунул руку в мешок, не глядя вытащил первый попавшийся золотой самородок. Клерк стал уравновешивать чашечки гирьками и пластинками, на которых были указаны миллиграммы. Когда стрелка ровно пришла на ноль, он забрал себе золото, а мне протянул чашу с гирьками.

— Считайте.

— Мне нужны бумага и ручка.

Он протянул мне чистый листок и свою ручку, макнув в чернильцу.

Я сосчитал, записал, объявил. Клерк вернул себе чашу с гирьками, пересчитал и подтвердил:

— Верно. Записываем: взвес №1… Кладите следующий.

Я так понял — бодяга до вечера. А ведь я еще даже не завтракал. И спутники мои, которые остались в фойе. Но у них есть мешки, в которых не золото, а что-то наверняка более съедобное…

В разгаре работы, я кинул взгляд на управляющего, который безучастно и молча наблюдал за нами.

— Мне кажется, за такой объем стоит накинуть процент-другой к текущему курсу.

— Можем, обсудить этот вопрос, — ответил толстяк, — если вы скажите, откуда товар.

— Естественно с прииска.

— У вас есть документ на него?

На мое молчание он покачал головой:

— То-то и оно.

— А кто-то предъявляет?

— Мы все далеки от совершенства, — чопорно поджав губы, ответил управляющий.

— Видимо формула «не суди, да не судим будешь» помогает вам в вашем бизнесе, — заметил я.

Толстяк вскинул подбородок:

— Если вы надеетесь услышать что-либо объясняющее, то должен заявить, что не в моих привычках судить, кому и как подвалило счастье.

Когда мы вышли из банка на моем личном счету было около четырехсот тысяч долларов и тысяча их наличкой в кармане. Возможно, я стал богатейшим человеком восточных штатов. Но осознание этого мне не сносило голову. Если делу будет надо, я готов, даже имея такое богатство, жить в шалаше, питаться чем Бог пошлет. Я не из тех, для которых самое главное — деньги. Они для меня — достижение цели. Я помнил — кто я, где я и зачем. И помнил свои обещания…

Мы отправились на поиски оружейного магазина.

Спутники мои были хмуры. Они с удовольствием проводили бы эти часы на свежем воздухе — в лесах или прерии — подальше от суетливого, душного города и его нелепых обитателей. Они предпочитали свободу цивильному платью и жизни под крышей.

Но в магазин, где можно купить огнестрельное оружие белого человека, они отправились с удовольствием — их кирпичного цвета лица повеселели. Их бесстрастность сменилась на понимающее выражение.

— Чтобы вы хотели приобрести?

Они принялись вспоминать разные огнестрельные штучки, которые видели у бледнолицых — тут были не только пистоли, пищали, но и пушки.

Я не выдержал и расхохотался. Не очень-то просто было вообразить, как согнувшись под тяжестью, индеец бредет лесной тропой с пушкою наперевес. Нет, более правдоподобно было представить краснокожего с кольтом в руке.

— Ну, думаю, вы просите слишком многого, — отсмеявшись, я им пообещал по кольту, винчестеру и одно длинноствольное охотничье ружье на двоих, чей заряд летит почти на милю.

Никогда не случается ничего того, что не было предопределено заранее. В оружейном магазине нас встретила девушка неземной красоты.

— Чем могу быть полезной, господа? — спросила она.

Я даже вздрогнул, ее увидев, а спутники мои напряглись.

— Мы хотели подобрать себе что-нибудь из оружия, — сказал я, внимательно рассматривая ее.

— Законом штата запрещено продавать оружие краснокожим.

— Я не индеец, вы вполне можете мне доверять, — усмехнулся я. — А со мной мои слуги. Нам предстоит долгий путь на Запад — мы должны быть во всеоружии.

Она очаровательно улыбнулась.

— Если кто-нибудь увидит, как из нашего магазина выходят краснокожие с оружием в руках и донесет судье или шерифу, у нас будут большие неприятности.

— Без риска не заработать денег, — я показал ей пачку банкнот. — Или вы предпочитаете чек наличке?

— Пойдемте со мной, — она увела меня в маленькую, тихую конторку магазина. — Стоит ли рисковать из-за двух-трех стволов?

— Вы верно сообразили, что я могу быть оптовым покупателем оружия. Надеюсь, это не очевидно для каждого?

— Не знаю про каждого, но я ясно вижу в ваших глазах блеск отваги. И если я не ошибаюсь, вы выглядите так, словно что-то задумали.

— Да, — ответил я, медленно и с ленцой улыбнувшись. Немногим женщинам было дано увидеть эту улыбку. — Я намерен приударить за вами. Ведь вы же не замужем?

— Уверена, — сказала она, переходя на «ты», — ты очаруешь любую женщину, которую выберешь.

— Я хочу именно вас.

— Да, я не замужем, но с отцом и братьями веду этот бизнес — мне некогда заниматься пустяками.

— Как насчет деловой встречи? Где-нибудь в очень приличном месте мы обсудим условия поставки вами большой партии оружия нам.

— Вы хотите перепродать его краснокожим?

Я улыбнулся:

— Как говорится, деньги не пахнут.

— Хорошо, давай встретимся. Как ты думаешь, что мне лучше пойдет в украшения — серебро, золото или жемчуг?

— Думаю, тебе пойдет все, — я поцеловал ей руку. — Ты настоящая леди. Знаешь ли ты об этом?

Я не понял почему она засмеялась чересчур громко, но был рад, что доставил ей удовольствие.

Потом наше трио сняло номер в салуне «Голубой кит», и я впервые за долгое время почувствовал, что хочется смеяться. Но главное здесь было то, что получил возможность не торопясь обдумать происходящие события. Я отношусь к тем людям, которые живут разумом и логикой. Меня нельзя назвать человеком бурных страстей и героических деяний. Все, что рассказывают обо мне на Миссисипи и в Аппалачах, большей частью выдумка.

Самый безрассудный поступок в моей жизни был визит с шаманом Сан Севаном в пещеру за золотом Маниту. Честно говоря, это был мой единственный безрассудный поступок. Даже мои взаимоотношения с женщинами всегда представляли собой тщательно разученные пьесы — каждый акт и каждая сцена просчитывались еще до начала представления. Не то чтобы я был холодным и бесчувственным, просто предпочитал оставлять за собой возможность выбраться из любовных историй прежде, чем увязну в них слишком глубоко и придется резать по живому.

Теперь, с момента встречи со старым шаманом, события обрушивались на меня так быстро, что я не успевал уворачиваться. Мне необходимо было переварить это все и подвести кое-какие итоги. Но мне никак не удавалось начать мыслить ясно — рассудок сбивался. Черт бы побрал это золото, эти деньги, эту Мэри из оружейного магазина, ее красоту и желание продать мне большую партию современного оружия. Мне еще некуда его везти. Сначала следовало попасть к губернатору и купить остров…

До встречи с шаманом все было понятно и обстоятельно. Теперь события понеслись вскачь. Сегодня вечером у нас с Мэри рандеву в салуне «Голубой кит». Она хочет мне всучить несколько сот стволов — кольты, винчестеры, ружья… и патроны к ним. А я хочу затащить ее в постель. В конце концов, я согласен на то и на это. Но она требует деньги, а оружие, похоже, уже готово к передаче в руки покупателя, но мне пока негде его спрятать.

Остров… мне нужен остров. Нет, не так. Время… мне нужно время. Но как быть с Мэри, винчестерами и… со всем остальным?

Решив довериться ходу событий, почувствовал изрядное облегчение. Приветствуя осторожность, я презираю нерешительность. Если суждено мне во что вляпаться, то и черт со мной — прости меня, Господи! Вспомнив красоту Мэри, расхрабрился — хотя на самом деле не стоило бы.

Я почему стал бродягой-охотником? Лишь потому что принадлежу к тем людям, которых называют бирюками — к тем, кто редко испытывает потребность в обществе себе подобных. Да, конечно, у меня были друзья. Трудно даже представить, на что был бы похож мир без друзей. Еще были женщины, хоть я и убежденный холостяк. Но любви, говорят, даже такие подвержены.

Помню Мариналь — стройную блондинку с упругими как яблоки грудями и фигуркой, достойной кисти художника. Сам не знаю, как меня угораздило в нее влюбиться — хотя в ней конечно было нечто еще помимо спокойной души и совершенной внешности. Мариналь обладала какой-то мягкостью флоры и почти животным теплом. Она была словно остров, куда можно пристать после плавания по бурному морю, обретя покой и утешение. Наверное, однажды я бы остался в ее уютной гавани, но она покинула меня. Ну зачем женщине возиться с бродягой-охотником, который даже дом ей не может построить? Тем более, если она способна заполучить любого мужчину, которого только пожелает…

Хороший вопрос. Вот и Мариналь его себе задала однажды. Вечером она еще была со мной, а наутро исчезла.

Но зато появилась Глория — с темными волосами, карими глазами и золотистой кожей. Я влюбился в нее до беспамятства. А потом была драка в кабаке. Я бился как лев против стаи гиен. И я победил их всех, но Глорию потерял — кто-то всадил ей нож под лопатку.

Лишь этих двух женщин я любил. Теперь одна из них ушла к другому, а вторая погибла. Мне бы хотелось, чтобы они обе были со мной.

Мэри из оружейного магазина я еще не любил, но страстно хотел с ней переспать. Я еще не понимал ее планов и желаний, но уже чувствовал, что тоже ей нравлюсь. Наши личности в короткой встрече пересеклись, перепутались то ли чувствами, то ли интересами — этого я еще не понимал.

Итак, предстоит свидание…

Только спустился в салун, как столкнулся с Ричардом Райзином — моим старым приятелем из Флориды, где мы когда-то охотились с ним на крокодилов. Едва не стукнувшись головами, некоторое время обмеривали друг друга взглядами, будто припоминая — кто это? Дик был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в его глазах.

— Вот ты где! — крикнул он во все горло. — Сбежал от меня. А я ведь шкуры все тогда продал и долго ходил с деньгами, надеясь отдать тебе твою долю. Ты почему сбежал из Флориды? Я тебя искал по всему восточному побережью, вплоть до Нью-Йорка. А ты, похоже, на Запад смотался. От кого скрываешься? Что это значит? Говори всю правду!

— А то и значит, что болота, гадюки и крокодилы смертельно вдруг надоели, мне захотелось свежего воздуха прерий, — спокойно ответил, не желая немедленного общения даже со старым другом и дебитором, которое могло помешать моей встрече с красавицей Мэри.

— Воздуха прерий? Чего ж ты сейчас снова на юге? Какие дела промышляешь? Признавайся немедленно!

— У меня здесь встреча назначена, и мне сейчас не до тебя. Пусти! — сказал я и хотел пройти мимо.

Это уже вывело Ричарда из себя. Он крепко схватил меня за плечо.

— Пусти? Ты смеешь говорить «пусти», когда мы не виделись целых два года! Да знаешь ли ты, что я сейчас с тобой сделаю? Посажу за стол, накачаю виски, и будешь ты у меня пузыри пускать, как — помнишь? — в форте… как бишь его?…назюзюкался.

— Слушай, Дик, — начал я тихо и совершенно спокойно. — Неужели ты не видишь, что мне сейчас не до тебя. У меня свидание нынче с женщиной, а с тобой давай встретимся завтра — в этом же месте, в этот же час. Буду рад с тобой поболтать. Но в данный момент — прости… Отстань, ради Бога, и не мешай. Мою долю за крокодиловы шкуры можешь себе оставить, но сегодня, пожалуйста, не приставай. Считай меня неблагодарным и низким, только сейчас оставь в покое.

Я начал совершенно спокойно, а закончил речь с нетерпением на лице и в голосе.

Дик Райзин постоял, подумал и выпустил мою руку.

— Убирайся хоть к черту! — сказал он тихо и с грустью в голосе.

А когда я тронулся было с места, он снова рявкнул:

— Стой! Слушай меня. Ты мне больше не друг. И носиться с тобой, как с яйцом курица, я больше не буду. Сыворотка у тебя вместо крови в жилах. Ты перестал походить на человека, которого я любил и уважал…

Я снова попытался уйти от него, и он пуще прежнего заорал:

— Стой! Не выпить стаканчик виски с лучшим другом, с которым не виделся целых два года, считаю подлостью. А с подлецами у меня разговор короткий — я вызываю тебя, Анатоль Мару. Все слышали? Я вызываю на дуэль этого негодяя и всажу ему пулю в лоб с тридцати шагов.

— Нет. Я не буду с тобой стреляться — ты пьян и возбужден. И потом — я профессиональный охотник, в глаз попадаю бегущему бизону, а ты…

— Тогда я тебе морду набью, — заорал Дик и попытался меня ударить.

Я поймал его руку и завернул за спину приемом индейской борьбы, которую познал в лесах у Больших озер.

— Я тебе нос откушу, — пыхтел он, от боли в руке, нагибаясь все ниже к полу.

— А я тебе сейчас сдам шерифу.

— Хорош друг!

— Так все-таки друг? — спросил я и вытащил кольт из его кобуры. Руку ему отпустил, оттолкнув от себя коленом под зад. — Завтра мы встретимся здесь в это же время, я тебе пушку твою верну. А сейчас ступай и проспись.

— Отдай револьвер, я не приду, — проворчал он, потирая кисть руки.

— Бьюсь об заклад, что придешь.

— Не приду, Анатоль, — Дик повернулся и прочь пошел.

— Я затеваю новое дело, — крикнул ему вдогонку. — Найдется работа и для тебя.

Райзин обернулся в дверях салуна:

— Я еще за шкуры аллигаторов с тобой не рассчитался.

— Приходи, там сочтемся.

Ричард Райзин ушел и, похоже, с обидой. Ну да, Бог с ним, меня ждала встреча с красавицей Мэри. Волнующий момент приближался.

Я присел за пустой столик у окна.

Солнце большое и желтое висело над Новым Орлеаном. Из долины дул теплый ветер, доносивший аромат цветущих апельсиновых деревьев. Было жарко и прямо таки невероятно тихо для большого города.

И в такой атмосфере вдруг почувствовал мощное чувство влечения, нежности, безумной детской влюбленности к девушке, которую сейчас увижу второй раз в жизни. Она придет на деловое свидания, а я, видит Бог, не имел сил сопротивляться нарастающей любви к ней. Это было нечто, от чего нет защиты — оно поднимается из нутра, сковывая разум и волю.

Нет, мне никак нельзя появляться в городах и заглядываться на хорошеньких девушек. Вдруг подумал — если она сейчас появится, я не только поцелую ей руку, но опущусь на колени, как перед Божеством. Будто впервые в жизни меня обуял религиозный восторг. А она действительно была похожа на богиню Любви и Красоты!

Принесли мне виски, большую кружку пива и бифштекс с картошкой.

Я выпил и вдруг протрезвел от любви. Больше того — мне захотелось немедленно убежать не только из города и от Мэри, но и от самого себя. Хотелось лопнуть, взорваться, чтобы душа не захлебнулось желанием женщины.

Кажется, прежде со мной такого не случалось. Впрочем, я всегда был пьян, когда влюблялся. Теперь все происходит наоборот. В чем причина?

И тут я увидел Мэри.

В короткой голубой юбке из мягкой ткани и в такой же блузке, в изящных полусапожках и кокетливой шляпке, она стояла в дверях салуна и с улыбкой наблюдала за мной. Простой и в то же время элегантный наряд девушки дополнял широкий пояс с револьвером.

Совершенно очевидно, юная особа не была чистокровно белой девушкой. Кудряшки, выбивавшиеся на лоб, быстрый взгляд светлых глаз и румянец на матовой коже говорили за европейское происхождение одного из её родителей. А вот излучавшее живой свет лицо с мягкими и одновременно решительными чертами говорили за примесь индейской крови. Полукровки, как правило, бывают настолько красивы, что гурманы женского пола называют их незабываемыми.

Я встал.

— Прошу почтить присутствием. Я вас жду.

Она пожала плечами, как бы говоря — ну, если ждете… — подошла и присела.

— Что-нибудь вам заказать?

Она заговорила еле слышно, оглянувшись по сторонам.

— Знаете, почему я сюда пришла?

— Попробую угадать. Вы влюбились в меня?

Ухмылка и отрицательное покачивание головы.

— Вы хотите заключить сделку века и продать мне фургон с оружием?

Полупризнательный кивок и снова вопросительный взгляд.

— Черт возьми! Что же тогда? Я теряюсь в догадках.

— Я полукровка. Моя мать чиппева. Но она не жена моего отца. Я просто воспитана им. На днях он подписал завещание, оставляя весь бизнес своим законным сыновьям. Меня хочет пристроить замуж. А я, увидев ваших спутников — они же сиу? — и ваш интерес к большой партии оружия, подумала: вы затеваете что-то, связанное с индейцами. И мне захотелось… Короче говоря, я хочу вернуться к своим. Вы возьмете меня с собой?

Я не раздумывал долго.

— Конечно, да, моя милая! Но одно условие — вы станете моей женщиной.

Она смерила меня холодным взглядом.

— Я не шлюха и к тому же девственница. Никто не запрещает вам ухаживать за мной. Но если вы попытаетесь взять меня силой, я убью вас — клянусь! Я стреляю лучше любого мужчины. В этом вы скоро убедитесь.

Вежливо поклонившись, я сказал:

— Мадемуазель, принимаю ваши условия и клянусь — пока я жив, никто не посмеет вас обидеть.

— Хорошо. Значит, мы станем друзьями.

Вдруг я вспомнил, что в оружейном магазине мы с Мэри перешли на ты.

— Я бы предпочел видеть тебя своей женой.

— Мама мне говорила — индейцы не насилуют женщин, индейцы не добиваются любви, они совершают подвиги, за это скво их и любят. Родить сына от воина доблестного — это почетно. Отец взял маму силой.

— Мы надуем твоего старика?

— Нет! Я продам вам оружие по минимальной цене, но с папашей Дорсетом жульничать не буду. Вам что конкретно и сколько надо?

Мы договорились с Мэри о винчестерах, револьверах и охотничьих ружьях, патронах к ним вместе с фургоном и лошадьми.

— Завтра к утру все будет готово. Как будешь рассчитываться?

— Векселем «Банк Оф Америка» — годится?

— Условия передачи?

— А вот прямо сейчас пойдем и оформим.

— Ну тогда поспешим — офис скоро закроется.

Через час возле офиса «Банк Оф Америка» мы стояли вдвоем с Мэри.

— Благодарю. Вы полностью расплатились. После захода солнца пришлите к магазину своих краснокожих — мы загрузим повозку. К восходу солнца нас не должно быть в городе.

Грузить оружие мы пошли все вместе, сдав номер в салуне «Голубой кит». Во дворе магазина уже стоял фургон с двумя запряженными лошадьми, купленный Мэри.

После погрузки товара можно было ехать, но тут я вспомнил, что условился утром встретиться с Диком Райзином.

— Черт возьми! Надо было подумать о скаковой лошади. Я не могу сейчас покинуть Новый Орлеан. У меня назначена встреча на утро с одним приятелем. Я у него пушку отнял, но обещал вернуть.

— Нам нельзя здесь задерживаться, — поджала губы Мэри. — Если папаша Дорсет пронюхает, он меня под замок посадит, а вас сдаст шерифу, отобрав весь товар.

— Ладно, понял… Давайте так. Сейчас выедем далеко за город, схоронимся в укромном месте, а я вернусь, встречусь с Ричардом, мы лошадей купим и вас нагоним.

Мэри предложила другой план:

— Он ведь пьянчужка, ваш друг — так? Давайте поищем по притонам — время еще позволяет.

И мы отправились с Мэри вдвоем по злачным местам ночного города, оставив фургон с оружием на попечение краснокожих у общественного водопоя.

Повезло нам с третьей попытки.

Войдя в некий тусклый подвальчик, мы увидели Ричарда Райзина на полу в углу — без признаков жизни и до нитки обобранного. Другими словами — в рубахе и бриджах, но без сапог, шляпы и ремня…

У Мэри с собой была походная санитарная сумка. Она вынула флакон нашатырного спирта, открутила крышку и сунула Дику под нос. Тот шевельнулся…

Бедолага оживал на глазах… Грудь начала вздыматься и опускаться. Из носа, как ответная реакция на нашатырь, пошла кровь. И вдруг, как от удара током, по всему телу пробежала судорога. Оживший попытался подняться — сесть ему удалось.

От понюшки нашатыря мой едва не почивший друг стал безудержно чихать, разбрызгивая кровь вокруг себя. И наконец осмысленно сказал:

— Вы что творите, черт вас возьми!

Происшествие выглядело столь комично и невероятно, что Мэри не выдержала и громко рассмеялась.

— Да он же не умер!

— Кто? Я?

— Конечно вы — ведь лежали без признаков жизни. Мы подумали — мертвый.

— Ещё чего — конечно, не умер. Вот только в пузе у меня чего-то не так… Анатоль, ты не угостишь меня стаканчиком виски?

— С превеликим удовольствием куплю целую бутылку, если ты встанешь на ноги и пойдешь с нами.

Дик, ожив, болтал без умолку. Тянулся к бутылке в моей руке. Но я её нес, как морковку перед осликом. Опираясь на наши плечи Райзин таки добрался до фургона. Там несостоявшийся покойник, дернув крепкий глоток спиртного, обнял литровую бутылку и заснул крепким сном.

Утро застало нас в дороге.

Я поделился со своими друзьями своими задумками.

— Сейчас мы едем к губернатору штата в Батон-Руж. Я хочу купить остров в низовьях Миссисипи в собственное владение. Потом отправимся в Вашингтонский департамент по делам коренного населения, чтобы убедить государственных чиновников передать нам на попечение индейцев из резервации. На нашем острове мы сами о них позаботимся. Благородная миссия?

— И зачем нам столько оружия? — ухмыльнулась Мэри. — И куда мы с ним?

— Согласен — моя ошибка. Но не смог устоять перед очарованием продавщицы.

Девушка досадливо отмахнулась рукой.

На что я добавил:

— Может быть, пригодится.

Допив бутылку виски и хорошенько проспавшись, Дик Райзин взял вожжи в свои руки и больше уже не выпускал их всякий раз во время движения фургона. Шумный, болтливый, подвижный и выносливый, как мул, он мог выполнить любую работу. Удивительно расторопный и в то же время бесконечно добрый, не смотря на почти устрашающую внешность. Таким я его знал всегда. А вот остальным спутникам его перевоплощение из забулдыги в работягу показалось чудом.

Райзин утверждал, что все повидал, всюду бывал — и даже в гостях у черта, откуда, однако, вернулся на свет Божий. Меня то ругал, как худшего друга, то хвалил беззастенчиво.

А я его любил таким, каким он был. И полностью доверял.

Так вот, вернувшись к трезвому образу жизни (из-за отсутствия спиртного) Ричард Райзин сидел на козлах и сам с собой рассуждал во весь голос:

— Это здорово, что вы взяли меня с собой. Вот увидите — такая старая акула, как я, на что-то ещё сгодится. Я прошел суровую школу жизни. Я умею делать конфеты из дерьма… Да-да! И даже обратно…

Все более увлекаясь, он говорил:

— Я могу быть охотником, рыболовом, старателем, ковбоем, сапожником, кузнецом, плотником, гончаром… А! Разве перечислишь все, что умею.

Мэри его поддела:

— Вы не страдаете отсутствием скромности.

— Скромность прилична девушкам, а я мужчина и к тому же — простите, бабник!

Впрочем, его скоро все полюбили за доброту и уживчивость — даже молчаливые индейцы. Он стал душой нашей кампании.

И хотя в его кошельке чаще гулял ветер, он считал себя деловым человеком, предпринимателем — а вот меня бродягой.

А мадемуазель Мэри Дорсет?

Хрупкая девушка — почти дитя, но с такой железной волей, что многие сильные и смелые мужчины в подметки ей не годились. Родилась она в резервации от насилия Алоиза Дорсета, чиновника департамента по делам индейцев, над приглянувшейся ему индианкой. Через три года дела служебные вновь его заставили побывать в той же самой резервации. К нему подошел седой индеец-старик и сказал с упреком:

— Твоя дочь, бледнолицый, умирает от голода.

Мэри в два года сиротой осталась, но прелестной внешностью и независимым взглядом приглянулась папаше Алоизу, и он увез её с собой. До удочерения дело не дошло, но девочка воспитывалась вместе с детьми Дорсетов и получила прекрасное образование.

Тем не менее, память о матери, обесчещенной и брошенной папашкой, навсегда осталась в её крови. А индейская кровь обид не прощает!

Вместе с науками в школе, а потом в колледже Мэри училась скакать на лошади и стрелять из кольта, винчестера…

К тому времени Алоиз Дорсет ушел со службы и занялся коммерческим бизнесом. Оружие через его магазины в восточных штатах проходило оптом и в розницу. А юная Мэри осуществляла рекламу.

— Да из такого ружья в цель попадет даже ребенок! — увещевал папаша Дорсет очередного покупателя и подзывал девочку. — Ну-ка поди сюда, малышка — продырявь дяде шляпу. Кидайте, сэр…

Нужно ли говорить, что девочка всегда попадала?

А как она скакала на лошади! Господи! Как она носилась по полям — сначала на мустангах, а потом настоящих кавалерийских скакунах из собственной конюшни папаши Дорсета.

Бизнесмен-оружейник даже не подозревал, что поощряя такие увлечения незаконнорожденной дочери, к чему её готовит.

Окончив колледж и став к прилавку (и в конторе доводилось сиживать — способности и образование многое девушке позволяли), Мэри стала задумываться — а дальше что? Алоиз Дорсет стар и немощен — кончина его не за горами. Если отпишет что-нибудь дочери, то…

Её с детства манили крутые горы, густые леса, раздолье прерий. Она мечтала стать охотником или старателем… на худой конец, фермером, но чтоб на природе — в городе ей было душно.

И вот на тебе… папаша Дорсет подписал завещание, разделив бизнес свой между сыновьями. В паях, конечно — начатое отцом предприятие они должны вести совместно. А о Мэри — в документе ни слова.

Папашка ей обещал выдать замуж за состоятельного человека…

Одного из своих вдовствующих друзей-старперов? На фиг нужно!

И, как обычно бывает в подобных случаях, помогли люди и обстоятельства. Появился я — молодой (ну, относительно, конечно), красивый (а что?), решительный, с авантюрой в голове.

И дрогнуло сердце девушки — либо сейчас, либо никогда…

Как следует поразмыслив, все взвесив, Мэри пришла к выводу — если старатель Мару (то есть я) окажется болтуном и приставалой, послать его к черту и заняться своим делом.

Деньги у неё были…

Что можно сказать о двух наших спутниках с красной, как обожженный кирпич, кожей?

Чтобы не сломать язык, выговаривая наречие сиу, давайте назовем их по-гайдаровски просто — Чук и Гек. До индейских прозвищ — ну там, Голова Буйвола или Коготь Орла — парни ещё не доросли. Они не были братьями-близнецами, но удивительно похожи — не только цветом кожи и нарядами, которые приобрел им в вещевой лавке. Их манера держаться, немногословность и прочее-прочее… делали юношей практически неразличимыми.

И еще одно… Парни были влюблены. Нет, речь идет не о женщинах. Краснокожие были влюблены в свою родину — не ту, которую весь мир знает под названием США, а в дикую, но красивую страну своих предков и все, что связано с ними в памяти сиу. Эта была та любовь, о которой пишут писатели в героических романах — самоотверженная и свободная, бескорыстная и бесконечная…

Это чувство переполняло их, поднимало настроение в любой ситуации — будь то капризы природы или неприятности на дороге.

Обычно они были неразлучны, но отзывчивы и послушны. В неполные двадцать лет они видели много смертей и сами не раз проливали кровь. Убийство не доставляло им удовольствие, но бой есть бой, и победитель всегда торжествует. Это они знали и исполняли танец смерти над трупом врага — если, конечно, обстановка позволяла.

Если повезет в жизни, они доживут до глубокой старости, а военные подвиги обеспечат им громкие имена. Все может быть, но краснокожие юноши предпочитали не думать о будущем. Они сбежали из конвоя по пути в резервацию и вот уже почти год бродяжничали, занимаясь охотой, воровством и разбоем — то вдвоем, то присоединившись к какой-нибудь шайке.

Теперь они ехали со мной в столицу штата Луизиана и хоть не любили духоту городов, их вполне это устраивало. В принципе, им плевать было на затею с индейской резервацией на собственном плодородном острове, но приказы мои исполняли с охотой.

Вот такой квинтет пылил в фургоне по дороге из Нового Орлеана в Батон-Руж, столицу штата Луизиана.