Решимость: почти святой Брайан

Анастасия Сагран, 2013

Прекрасные, бездушные, недоразвитые эскортесс – существа, выведенные пришельцами на Клервинде – бесконечно требуют крови или секса. В руки крылатого священника Брайана попадает красивейшая из них – Моргана. Она меняется до неузнаваемости и влюбляется в него. Близкому к святости Брайану ни к чему её обожание, потому что магия церковного проклятия стережёт даже его мысли. Моргана готова пойти против своей природы и смириться с воздержанием, но Брайан, оказывается, умирает из-за своей праведности.

Глава 4. Ньон

К концу второго дня пребывания в Ньоне Морганы и Бесцейна, Брайан ощущал, по меньшей мере, четыре вида усталости: душевную, физическую, умственную и какую-то ещё, название которой он ещё не придумал. Всё дело в том, что его друг Уоррен Мэйн, он же герцог Элайн, влюбился в Моргану, а он ей тоже очень понравился. И это несмотря даже на то, что Моргана, как и обещала, закрылась вся, от кончика носа, до кончиков пальцев. Весь день они флиртовали, не обращая на него никакого внимания и от того, ЧТО слышал Брайан, у него иной раз было желание обвенчать их немедленно или выкинуть обоих из Ньона. А ещё он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил так нежно, как эти двое, или смеялся так много и заразительно, как они же. Он то смеялся вместе с ними, то краснел каким-то их выдумкам и не смог отправить кого-то из них от себя. На данный момент Уоррен, сполна натрудившись вместе с бригадой кровельщиков, был секретарём, а Моргана стала посыльной при Брайане.

В тот вечер они втроём зашли в выстроенную на днях гостиницу, чтобы поужинать. Шумно, тесновато, но и отдельных кабинетов хватало, а самое главное, было тепло, так что друзья ужинали весело, так же празднуя очередной трудный день, но и не тревожимые никем. Моргана, ради принятия пищи, сняла с головы всю сложную систему платков и капюшонов; Уоррен забывал жевать.

— Уоррен, ты тоже решил добиться святости? — спросила вдруг Моргана у герцога Элайна. Видно было, несмотря на полуулыбку, что вопрос для неё очень и очень важен.

— Да.

— Почему? Почему именно святости? Разве не достаточно просто не грешить?

Уоррен слегка опустил голову, собираясь с мыслями. Брайан, хорошо знавший его, понял, что тот не скоро даст разъяснения.

— Это несколько наивно, разве нет? — предположила Моргана. Уоррен вскинул голову, оскорблённый в своих чувствах, но Брайан опередил его ответ:

— Ты можешь сколько угодно не грешить, но любви к людям и Богу так и не почувствовать. Предположим, тебе просто безразличны все вокруг кроме тебя самого. Ты пройдёшь мимо, когда будут обижать ребёнка, и не вступишься. Это разве хорошо?

— Ты прав, таким методом в Рай не попасть. Но… может, нет? Послушай, а если так устроено это существо? Тут и там — везде написано, что Единый каждому даёт талантов и способностей ровно столько, сколько нужно. Если в том случае вступится слабая человеческая женщина, разве ей не достанется от обидчиков вдвойне?

— Ты должна бы уже знать ответ на этот вопрос.

— Знаю. Я хотела обратить твоё внимание на то, что путь к Нему у каждого разный. Так почему Уоррену обязательно становиться святым как ты? Почему недостаточно пути праведника?

— Не хочешь, чтобы он дал обет безбрачия? — прищурился Брайан и затем рассмеялся.

Моргана ничего не ответила. Уоррен странно смотрел на Моргану. Брайан почувствовал, что неловкость между Уорреном и Морганой с этого момента останется надолго и решил весёлым тоном и первоначальной темой отвлечь их мысли:

— Дело в том, что мы не знаем, попали ли на Небеса все те, кто был твёрдо уверен в своей непогрешимости. Уверенность — всего лишь уверенность. Святые, мученики и преподобные отцы и матери церкви откликаются после своей земной смерти на наши молитвы. Остальные — нет. Почему? Может им по рангу не положено? А может их души ещё не прошли Небесные врата и только ждут Конца Всего, чтобы взойти на самую высокую ступень? Мы не знаем этого. Посему и есть эта твоя дилемма, и есть её решение, именно такое, какое взял для себя Уоррен.

— Это слишком амбициозно, — с неудовольствием сказал Уоррен, — Моргана права.

— Это не слишком амбициозно, — возразил Брайан. — Просто это займёт много времени и сил. Зачем ещё Единый дал нам настолько долгую жизнь, по сравнению с теми же людьми? И среди них были святые. Взять, хотя бы Илеса Анктура (что-то я часто привожу его в пример)…

— Он стал крылатым. Это не одно и то же, — возразил Уоррен.

— Что? — Моргана так удивилась, что даже бокал уронила. — Человек стал крылатым?!

Брайан с Уорреном переглянулись. Уоррен набрал воздуха в грудь и стал рассказывать:

— Когда не было ещё на Клервинде крылатых, а это такие времена, что сложно представить их древность, люди уже существовали, но при этом были куда более смертны, чем сейчас, и смертны часто потому, что… были терзаемы болезнями. Тогда вождь одного из племён, Илес Анктур, взмолился своим богам, чтобы они дали людям исцеление. Молитва его была так горяча, что Господь сделал его крылатым и наделил способностью исцелять…

— Подожди. Как это? Молился своим богам, а дар получил от Единого? А? Не согласуется.

— Ты можешь хоть реке молиться, — насмешливо отвечал Брайан, но изменил тон на более строгий: — Единый же видит твою душу, а не только обстоятельства, окружение и воспитание. Так же он видит истину. Есть ли любовь в твоём сердце, и какова она? В чём она состоит? Господь увидел великое сострадание в сердце Илеса и наделил его даром. И, надо сказать, не ошибся. Он до сих пор…

— Он жив?

— Его пробудили для битвы. Всё-таки он был легендой, чудотворцем, и при этом воином и военачальником.

— Почему я о нём ничего не слышала?

— Слышала. Это наш принц Алекс Санктуарий.

— О… Мне говорили о нём… — очень медленно проговорила Моргана. Она застыла полностью, но глаза метались по углам.

— Наверное, он не подходит под идеал, да? К тому же сражался на нашей стороне, а значит, против людей, которых так любит.

— Вот именно. У меня начинает пухнуть голова от всех этих странностей! — Моргана схватила свои платки и выбежала.

— У меня есть ощущение, — осторожно начал Уоррен, — что ты как-то перестал держать перед кем-либо образ идеального верующего.

— Именно. Образ хорош для подачи примера.

— Но реальность не всем необходимо понимать.

— С чего это ты взял? Не понравилась реакция Морганы?

— Её не должно было быть. Она, если правда то, что ты говоришь о ней, стала слишком умна для красивой женщины и задаёт хорошие вопросы, а ты и рад поговорить о том, что самого волновало века тому.

— Уоррен, — вздохнул Брайан, — мне показалось, что ей нравятся исключительно правильные парни. А ты как раз встал на этот путь и закономерно для неё влюбиться в тебя и… совратить. Нет-нет, я вижу, что она тоже собирается посвятить себя Единому, но… есть два «но». Во-первых, сколько бы она ни изучала Священные Тексты, она так и не попросилась пройти обряда наречения имени, а во-вторых, я сердцем чувствую катастрофу. Что-то не так. И я теряюсь, понимаешь? Что-то не так и я готов признать, что мне не хватает ума и молитвы идти против провидения Господнего.

Оба немного помолчали.

— Хорошо, когда есть друг, да? — бодро сказал-спросил Уоррен.

Двое крылатых взглянули друг на друга и рассмеялись. Подняли бокалы с эйерном, и выпили за дружбу.

Влетела Моргана и плюхнулась на своё прежнее место.

— Я подышала уличным воздухом и пришла к выводу, что готова слушать, нет, разбираться дальше.

— Я у-устал, — протянул Брайан. — Не забудь до завтра тему нашей беседы.

— А ты, Уоррен?

— У нас ещё море задач, на самом-то деле, — признался Уоррен через силу.

— Сам напрашивается вопрос: вы тут о чём-то сейчас договорились без меня, а? — спросила Моргана. — Разочаровались во мне?

Мужчины молчали и эскортесс, смешивая возмущение и оправдание, выпалила:

— Но мне просто нужно было привести мысли в порядок!..

— Всё нормально, — сказал Уоррен. — Симпатичным дамочкам позволено совершать самые разные поступки, как говорил Роджер.

— Что о нём слышно? — поинтересовалась Моргана.

— Ничего. Это самое главное, — освобождённо вздохнул Брайан и повернулся к Уоррену: — Ты говоришь, у нас ещё планы на вечер? Может, отпустим Моргану?

— Я бы с радостью, но если она понадобится?

— Не представляю, честно говоря, где оставить её на ночь, — пожаловался Брайан. — Ночевать в моём кабинете как-то не слишком удобно.

— Верно. Но если мы опять засидимся за полночь, то придётся снова оставаться без удобств. Так что я займусь поисками ночлега для неё, а ты отправляйся в ратушу. Там на столе ещё уйма предложений.

Брайан покивал и пошёл прочь. Как только за ним закрылась дверь гостиницы, и он сделал первый же шаг по улице, то тут же перестал думать об Уоррене и Моргане и сконцентрировался на делах. В последнем письме отца было столько указаний, что впору было раздробиться, чтобы разобраться с ними и, главное, создать ещё одного себя, отдохнувшего, чтобы распределял работы по другим своим вариациям. Он даже не заметил, в какое время в его кабинете появились Уоррен и Моргана и так же не заметил, когда и где уснул. Утром проснулся с чётким чувством вины за то, что пропустил ежевечернюю и покаянную молитву. Такое случалось всё чаще. День предстоял ещё более тяжёлый. Как и следующий. Примерно через неделю он обратил внимание, что между Уорреном и Морганой больше нет ни капли флирта, что их отношения теперь братски-сестринские и ничего, кроме того. Подумав поверхностно, он решил, что между ними что-то произошло в тот вечер, когда они пошли искать ночлег для Морганы. Может, просто объяснились. Греха в их глазах Брайан не видел. Уверен был, что смог бы увидеть, если бы имел место быть блуд.

Что касается Морганы, то он совершенно перестал молиться за неё — она вела себя лучше, чем просто безукоризненно, хотя так же задавала разные вопросы, но уже даже не всегда ему, а иной раз и Уоррену. Тот выкручивался, как мог.

Но дни шли вперёд, неумолимо. Брайан начал замечать, что друзья его стали незаменимы, что обеспечивают ему поддержание жизни, тогда как он уже об этом и думать забыл. Он слабел, забывал всё больше. Всё меньше был доволен собой. Сетовал сам себе, что не достоин быть устроителем столицы Клервинда. Чувствовал, что конец его близится и старался с каждым днём сделать как можно больше.

Доходы от торговли между севером и югом пополняли казну Ньона так скоро, что исчезла надобность посылать друзей организовывать помощь той или иной бригаде рабочих, ведь на хорошую плату теперь стекались и люди, и перевёртыши с севера, и фиты, и крылатые с юга.

Впервые возникла надобность в охране одних видов от других. Драки между крылатыми и перевёртышами возникали стихийно, но перерастали в нечто более масштабное. Брайан искал полукровок — преимущественно тех, в ком сосуществовала и кровь перевёртыша и кровь крылатого, а такие были, и набралось их пять разумных. Остальные также были квартерианцы, шиатры — метисы. В некоторых было столько всего намешано, что разобрать, как вообще назвать это существо, не представлялось возможным. Итак, всем, кто не был сыном перевёртыша, он закупил однотипного вида доспехи (полуперевёртыши в подобном предохранении тел не нуждались). Так их стали называть доспешниками — всего тридцать четыре разумных существа с оружием, между севером и югом. Отношения с ними, кстати, складывались для Брайана сложно. Никто из них не имел не только чистоты крови, но и чистоты мыслей, и ни одного или почти ни одного праведного поступка в прошлом. Тридцать один из них разрывался во время войны между родителями или вынужден был глотать оскорбления от тех, с кем бился на войне плечом к плечу. Судьба таких полукровок была незавидна — с любой стороны их считали недостойными. А здесь, под рукой Брайана они, что молодые, что зрелые, каждый по-своему, проявляли характеры. Доспешники были заносчивы и самолюбивы, разобщены, верили во что придётся и наслаждались своим положением единственной силы в богатом растущем городе. Они без сомнения стали лишней головной болью для Брайана, но подходили для цели и прекрасно исполняли свою роль — их опасались и обходили стороной все и каждый.

Его также беспокоило то, что он не успевает следить уже ни за торговым оборотом, ни за ценами и пошлинами, ни за тем, как согласуются требования сторон. Кроме того, Сильвертон и цари-перевёртыши одновременно, через Брайана, пытались «воспитать» Эрика Бесцейна. Их указания настолько разнились, и все во всём так торопили, что Брайан сдался и послал за братом. И если Брайан опасался, что Роджер в приоритеты возьмёт интересы отца, то он ошибался, хотя и не полностью. Роджер стал незаменим ещё более чем Уоррен и Моргана. Уоррен научился координировать Брайана и не только его жизнь, но и его работу. Моргана поддерживала дух Брайана, напоминала о молитве и осуществляла связь со всеми в городе, в том числе и с доспешниками. А Роджер… Во-первых, Роджер помогал Брайану увидеть истинные мотивы сторон, находил золотую середину, угождая всем и сразу. Во-вторых, сумел подключить и главкомов войск, древнейших крылатых и царей-перевёртышей к разработке защитного комплекса столицы (Сапфир пророчил нападения перевёртышей извне, с других планет). В-третьих, Роджер тренировал и дисциплинировал доспешников. В-четвёртых, он сумел убедить свою последнюю несбыточную любовь, эферет-принцессу Шерил приехать и разобрать одно из запутанных дел между торговцами, после чего эферет-принцесса осталась осуществлять роль судьи и дальше. Пусть Роджер так и не оставлял тлеющих надежд стать ближе к Шерил — Брайану это уже было не важно. Роджер или Шерил — они помогли.

Была середина весны, когда в Ньон переехали жить небезызвестные Рэйн Росслей, Алекс Санктуарий и Хайнек Вайсваррен. С севера переехал в будущую столицу сам Ретт Адмор — так называемый «Пограничный Царь». За ним приехал Колин Хант — «Юго-восточный Царь». Их земли, если не считать ещё и владений Ли, находились ближе всего к Ньону. Цари и древнейшие крылатые осторожно находили общий язык, наслаждаясь всеми способами издевательств, невинных и не очень, над будущим императором Эриком Бесцейном. У того шла кругом голова. Перевёртыши, ранее не обращавшие на него никакого внимания, теперь стремились стать его ближайшими друзьями. Крылатые, державшие его в заложниках больше года, теперь ввели его в свой круг общения.

Завлекая к себе будущего императора, древнейшие и цари основали в Ньоне все возможные заведения для развлечений и привлекли столько лицедеев и услужливых профессионалов и профессионалок разного сорта, что любому в Ньоне теперь было чем заняться вечером и помимо распития традиционных пьянящих напитков. Когда же Брайан сам стал появляться на том или ином мероприятии, возникла странная ситуация. И ещё более странная в осмыслении.

Оказалось, что Брайана побаивались или опасались. Он имел при себе свиту из лучшего мечника и бывшего генерала дневных летящих, кроме того, за ним по пятам следовали почти неуязвимая эскортесс и пара доспешников, тоже производивших впечатление. Роджер по старой детской привычке смотрел часто туда же, куда смотрел Брайан, а Уоррен, тоже по детской привычке, следовал в этом за близнецами. Моргана, и говорить нечего, уже почти любые полфразы Брайана понимала во всей полноте вложенного смысла. Выглядеть всё это со стороны могло зловеще. Кроме того, Брайан не мог удержаться от того, чтобы не понаблюдать за древнейшими и царями, а главное, за Эриком Бесцейном. Те беспокоились и оглядывались на него. Каждый — в силу своих причин. Кому-то не нравилась свита Брайана, кому-то нравился кое-кто определённый, то есть Моргана, а Эрик Бесцейн правильно считал, что власть в Ньоне осуществляет и несёт в себе один лишь Брайан. К тому же его нервировало постоянное наблюдение Брайана. И, таким образом, имея общий раздражающий субъект, древнейшие и младшие из царей-перевёртышей нашли-таки общий язык. Мало того, между царём Реттом Адмором и самым молодым из пробуждённых древнейших, Хайнеком Вайсварреном, завязалась настоящая дружба.

Брайану начало казаться, что будто бы из кусочков складывается, постепенно, картина того мира, которого хотел бы Единый. Сам факт того, что крылатый и перевёртыш нашли друг в друге нечто ранее недостающее, было одним из самых прямолинейных доказательств. Мир должен был установиться гораздо раньше, но неспособность посланников Божиих добиться внимания или власти исполнять без помех Его волю, не позволяла хаосу войны отступить до сих пор. Выходит его, Брайана, происхождение, его стремительный взлёт к высшему церковному сану — всё было необходимо для того, чтобы стать проводником воли Всемогущего. Бог населил огромную планету Клервинд миллионами таких различных существ, и он знал, что донести до всех этих миллионов существ истину может только тот, в ком слилось всё и вся — Брайан.

Тогда-то Брайан перестал удивляться выбору Господа и увидел, как влияет на окружающих образ его святости. Многие верили, что он видит больше и дальше, чем должен бы видеть крылатый. Он подозревал, что кто-то боится быть обличённым в грехе или кто-то из подчинённых или торговцев нечист совестью в деле развития Ньона. Обычно хватало пристального взгляда в сторону провинившегося.

Но не все, в ком Брайан видел нечто недостойное, поддавались безмолвному внушению. Такой была Моргана. Это её «нечто» не исправлялось. Это видел, чувствовал и понимал один лишь Роджер.

Роджер удивлял. Несмотря на то, что он теперь, покинув монастырь, носил одежду мирянина соответствующую его положению, он, всё же, сильно изменился. В монастыре это было не так заметно, как в Ньоне — в брате появились спокойная сосредоточенность и внутренний покой, словно ровная гладь воды, пусть и чувствовалось глубоко, у дна, бурное кипение страстей. Роджер частенько подавлял гнев, даже когда Моргана вела себя идеально. Но причина гнева всё же была в ней, и Брайан однажды всё-таки спросил брата:

— С Морганой что-то не так. Я не очень понимаю что. Ты это видишь?

— Она тебя хочет, — коротко и грубо объяснил Роджер.

Брайан усмехнулся:

— Может быть и так, но, да какая разница? Она ничего не предпринимает, а я совсем скоро рассыплюсь, — и, без всякого перехода, спросил о другом, так давая понять, что закрыл предыдущую тему разговора: — Ты не против того, что я собираюсь отдать своё тело Церкви?

— Церкви? Не Ньону?

— Церкви. Ньон отчеканит из этого серебра медали или монеты, а церковь спустит меня на крестики и ладанки. Мне не нравится мысль о том, что часть моего тела может однажды оплатить услуги проститутки, убийцы или ещё что.

Роджер тоже усмехнулся, но одними губами:

— Обязательно куплю такой крестик. Забавно, можно будет переть тебя на своей шее даже после твоей смерти. Интересно, как это оценит наш папаша?..

— Подожди, — Брайан подошёл к зеркалу и достал нож. Отрезал почти полностью посеребрённые локоны и передал брату, отвечая на одну из возможных мыслей брата: — Мне тоже жаль расставаться.

— Это случится не завтра, но и тем более спасибо, что подумал об этом уже сейчас, — Роджер аккуратно вынес волосы, стараясь, чтобы при неосторожном движении они не рассыпались металлическим песком. Его шаги стихли, и Брайан услышал другие, очень скорые и лёгкие, Морганы. Как будто караулила за углом.

— Ах! Что с твоими волосами?! — она мгновенно оказалась слишком близко, и ему стало не по себе от того, что Моргана запустила руки в его волосы. — Ой!.. Ты колешься!..

Эскортесс отдёрнула руки, морщась, стала тереть их. Отошла. Потом её глаза вдруг очень ясно посмотрели на него:

— Кажется, я знаю, что такое боль.

Брайан молчал и Моргана продолжила:

— Не был бы ты святым, я бы не почувствовала этого. Чудно! Господь сильнее природы эскортов. Это удивительный опыт. Давно хотела понять, что же такое физическая боль.

Брайан осенил женщину крестным знамением. Но, во-первых, она смотрела в другую сторону, а во-вторых, кажется, это произвело ненужный эффект.

— Знаешь, — начала она, приблизившись опять, — я хочу, чтобы ты знал, что святой ты или нет, на самом деле ты очень добрый и этим нравишься мне. Пусть ты и со странностями — это не важно. Я хотела бы принадлежать тебе и быть с тобой вечность.

— Если моя смерть не будет внезапной, я успею всё сказать тебе. Сообщу тебе твою миссию на Клервинде, и ты будешь исполнять её и таким образом принадлежать мне, исполняя мою волю.

— А если смерть настанет внезапно? Если однажды утром мы увидим в твоём кабинете только несколько серебряных глыб и песок на полу? Что мне делать тогда?

— Я подготовлю завещание. Там всё будет указано. И для тебя тоже.

— Но я так много хочу тебе сказать!..

— Скажи самое главное сейчас.

— Я люблю тебя и хочу быть только с тобой, — не задумываясь, сказала женщина. Но потом замахала руками: — Нет-нет, не совсем в том смысле!.. Да, это правда, что я больше не хочу быть ни с одним мужчиной, кроме тебя, но не в том смысле, правда.

— А в каком? — со скепсисом спрашивал Брайан. — Посмотри мне в глаза и скажи, что не хочешь меня.

— Кто тебе сказал? Роджер?

— Скажи мне в глаза.

— Я не хочу тебя.

— Ложь, — Брайан видел в её глазах, как в отражении, себя, и ничего не мог поделать: он испытывал отвращение, разочарование, и они проступали на его лице. Он стал говорить резко: — Крылатые всегда видят ложь. Уходи. Уходи-уходи! Твоя ложь прошла в прошлый раз, потому что излагалась на бумаге. В этот раз — нет. Какая неудача… и это конец, Моргана. Всё, ты не можешь быть со мной.

— Боишься? Ты ведь просто боишься, так?

— Я?! Чего? Женщина… Я был девственником, когда ушёл в монастырь. У таких, как я, способность иметь детей исчезает к восьмидесятому году жизни. Именно поэтому мужчин, оставшихся нетронутыми, берут в послушники в четыре раза раньше, чем таких, например, как мой брат. Именно потому я так скоро вошёл в коллегию кардиналов. Мне слишком давно не интересны женщины вовсе. И тогда, в Сент-Линне… я ударил тебя потому, что монахини видели твой уродливый поступок, это напоминание о чувственной природе существ, о которой им, к несчастью, далеко не всем удалось забыть.

Он немного помолчал.

— Одно время я сожалел об этом. Но не о том, что больше не способен познать женщину в принципе, а о том, что у меня никогда не будет своих детей. Я всегда считал, что какой бы степени отеческой любви не испытывал к пастве, мне никогда не понять, что бы почувствовал я…

— Ревность, — от двери послышался голос Роджера. — Я чувствовал ревность и сожаление. А ещё одиночество. Когда рождалось яйцо, его мать не отходила от него ни на шаг и почти не обращала внимания ни на что другое. Даже избавившись от скорлупы, малыш всегда получал внимания своей матери в сотни раз больше, чем я получал от неё. Если помнишь, только мать Джулиана не была такой, и то, потому что была дочерью древнейшего Дарка, избалована сверх меры и самовлюблённа. Я почти ненавидел своих сыновей.

— Думаешь, могло бы быть когда-нибудь иначе? — спросил Брайан.

— Она поцеловала тебя? — вместо ответа спросил Роджер.

— Нет, но ты был прав.

— С тебя вечер в ратуше, — Роджер вскинул брови и посмотрел в потолок. — Надо было деньги поставить — был бы один из самых лёгких выигрышей тысячелетия. Но я ж не думал, что ты сразу же ринешься всё выяснять.

— Дело сделано, — пожал плечами Брайан и кивнул эскортесс. — Моргана, прощай.

— Но куда мне идти? Что делать?

— Я пришлю тебе указания.

Они с Роджером ушли, спокойно и не торопясь. Собирались пообедать с Уорреном. Обычно с ними обедала и Моргана. В этот раз она тоже пришла, хотя её ждали меньше всего. Ей бы полагалось плакать где-нибудь в уголке.

— В чём дело? — ледяным тоном спросил Роджер. — Что тебе не ясно?

— Всё мне ясно. Уоррен! Они выгоняют меня за то, что увидели, что… что я хочу Брайана. Это несправедливо!

Уоррен был шокирован — ему никто ещё ни о чём не говорил. Но он явно подозревал то же, что и Роджер, потому что довольно быстро разразился ответом:

— Справедливо или нет, но ты в этом случае помеха, милая девочка.

— Да кому я со своими скрытыми желаниями мешаю?! А кому мешают твои скрытые желания?

— Я с ними борюсь хотя бы.

— А кто сказал, что я не борюсь?! Всем известно, что Роджер хочет эферет-принцессу Шерил, но не может её покорить, потому и пошёл в монастырь. Но сейчас он общается с ней по деловым вопросам и никто никого не выгоняет из Ньона, хотя проблема осталась та же. Он же зациклен на ней! Так почему я не могу быть как Роджер?!

— Не сравнивай нас, — почти презрительно говорил Роджер, — тебе позволено быть рядом с Брайаном исключительно из сострадания его к таким, как ты.

— Таким, как я? К царским шлюхам, ты хочешь сказать? Но, милый, по степени потасканности ты превосходишь меня в тысячи, если не миллионы раз!.. Не смей говорить мне, что я недостаточно хороша для того, чтобы быть подле Брайана!..

— Ты загораживаешь свет, который мог бы падать на других — тех, кто более в этом нуждается. — Удивительно мирно сказал Уоррен, и это, контрастом, лучше всего поведало Моргане и Роджеру о том, что они, споря, оба постепенно повышали голос.

— Брайан! Пожалуйста!.. — Моргана отвернулась было, но схватилась за голову и бросилась в ноги к святому. — Не прогоняй меня от себя!..

— Ты преодолеешь это… — очень сочувствуя её горю и муке говорил Брайан. Он даже погладил, легко, её по голове.

— Я, я преодолею это в себе, Брайан, я хочу быть чище. Я могу быть чище!..

Моргана продолжала умолять, заплакала. Уоррен вышел — ему оказалось тяжело наблюдать это зрелище.

Роджер смотрел на происходящее совершенно спокойно, но, всё же, пробормотав, что у эскортесс совсем нет гордости, тоже вышел. И тогда Брайан сдался:

— Хорошо. Хорошо, Моргана. Хорошо. Оставайся. Удивил? Нет, нет, не надо, не надо… оставь мои ноги в покое… Отвалится ещё чего…

Моргана, вытерев щёки, захохотала и села на пол. Брайан с улыбкой смотрел на неё. У этой женщины не было истерики, просто так внезапно выразились в ней радость, лёгкость и чувство освобождённости духа. Ему было интересно, насколько точно он понял её ощущения в тот момент и рассказал историю о том, как будучи епископом, был назначен руководить миссией на островах Айона в Океании, но провалился полностью, и как умолял кардинала Иеджессо дать ему всё исправить. И что испытал, когда Иеджессо позволил Брайану не только вернуться в Айон, но и посвятить себя этому делу полностью до тех пор, пока не добьётся положительных результатов.

— Именно это я и почувствовала, — закивала Моргана. — А ты, как я понимаю, добился, чего хотел. Но над тобой был ещё этот Иеджессо. Он умер? Нет? Так как ты стал кардиналом?

— Иеджессо решением коллегии занялся финансами Церкви. На освободившееся место кардинала Айона был назначен совершенно другой господин. Некто Оромин. Самое ужасное случилось потом. Была битва под Деферраном, в местечке Палнсуорк. Слышала о ней? Суть в том, что когда перевёртыши прорвали защиту рядов на стригущей высоте, они добрались до замка Глэменси и кто-то из них взял местную достопримечательность, гигантский камень Пасторак и бросил его прямо в замок, но попал-то в часовню, где служил кардинал Оромин. Я стоял в пяти шагах от него и клянусь, услышал только грохот, а когда обернулся, от кардинала остался только песок и тот под камнем. Мне потом рассказывали, что я вытаращил глаза на Пасторак и так грязно выругался, как никто из присутствующих не слышал. Но я этого не помню. За такое отношение к смерти Оромина меня третировали все подряд. Хотели сослать простым проповедником в глубинку, но Иеджессо убедил всех, что раз Красные воды не взошли, стало быть, я не согрешил. Следующий кардинал Айона, Келт, был убит на осаде Деферрана. И опять прямо рядом со мной и опять в Священном месте. Перевёртыши ворвались в храм… понимаешь, да? Я защитил свою жизнь мечом. Не мог не сделать этого. А затем принял решение участвовать в зачистке улиц города… а потом и в снятии осады поучаствовал. И опять меня за это хотели послать прочь, как можно дальше. Что и сделали, поскольку я нарушил один из основных обетов своего ордена. И вот там, в деревеньке с длиннейшим названием Килманигуранаван-элпи-ньюу (это на южном континенте), опытным путём я и моя паства открыли особенную силу моей молитвы. А уж когда в Килманигуранаван стали стекаться не только с округи, но и издали, тогда меня, в глазах коллегии, обелил Бенедикт, кардинал Гурана. Меня вернули в Деферран и назначили кардиналом Айона.

— Расскажи об этом Кил… ма… гуране?

— В другой раз. Пока я рассказывал, я вспомнил о том, что отец Бенедикт как-то давно выразил желание поучаствовать в ещё одном большом деле… я приглашу его в Ньон. Думаю, он не откажется, тем более, здесь Алекс Санктуарий — его предок.

— Кардинал Гурана Бенедикт из Санктуариев?

— Да, у Алекса, как крылатого, осталось всего два потомка в нашем времени. Бенедикт и Кристиан Рэйли. Причём Кристиан, очень дальний родственник, наследует Бенедикту. У них там примерно так же, как и в моём случае. Будучи в сане, наследник именитого рода не может отказаться от прав, земель и титула. Светские Каноны крылатых гласят, что власть в миру и в церкви следует разграничить. А это значит, что отец Бенедикт не сможет толком управлять всеми землями предков. Вместо него этим занимается Кристиан и уже является лицом или светским главой клана. Таким образом, и я, как тот, кто почти наверняка должен остаться в живых, минуя войны, был бы следующим герцогом Сильвертоном, а Роджер — главой клана Сильверстоунов и, последующим временным исполняющим обязанности предводителя Юга, но это, скорее, один из кошмарных снов деферранцев, да поэтому и не может случиться. Но зато теперь все знают, что моя скорая смерть не даст обязанностям, правам и привилегиям раздвоиться в нашем колене рода.

Конец ознакомительного фрагмента.