Пандемия. Откровение

Анастасия Попова

Пандемия – это не болезнь, а худшая эпидемия, захватившая человечество. У нее нет ни запаха, ни вкуса, она не передается воздушно-капельным путем, она убивает сердца, от нее чернеют души и нет ни вакцины, ни лекарств. Пандемия – темная сторона нас самих… Это история о том, как мы нечаянно причиняем боль. История о жизни. О её самых острых углах, на которые мы то и дело налетаем поневоле. Но самое страшное другое – можно простить всё, но как простить себя – уже совсем другой вопрос…

Глава 2

Твоих следов не смоет дождь,

Не занесут снега и ветер.

Ты в сердце вызываешь дрожь

И в нём останешься навеки.

И пусть проходят годы стороной

Неизменимы чувства эти

Ты никогда не станешь мне чужой,

Слишком сильны у любви сети…

Нас не разлучит даже смерть

Мой брат, ты лучший был на свете

Мне не забыть тебя, поверь

И пусть слова разносит ветер…

Не докричаться до тебя

Но я гоню прочь мысли эти,

Пусть говорит моя душа,

А ты услышишь звуки эти…

Я не знаю, сколько простояла так, рядом с ним. Не слыша и не видя ничего вокруг, даже не заметила, как кто-то подошёл сзади. Чья-то рука опустилась на моё плечо.

— Ты снова здесь? — Знакомый голос заставил пробудиться от чудесного сна.

— Да, я снова здесь, и снова мы можем говорить с ним обо всём и не о чем. — Так и не в силах отвести глаз от любимого лица, я продолжала стоять на том же месте, не щадя времени, а на небосводе меня уже поджидал закат.

— Я наблюдаю за тобой уже около двух часов, ты понимаешь, что так нельзя? — Голос сестры был тревожен, не смотря на настойчивость его тона.

— Для того что бы говорить не всегда нужны слова. И время здесь летит незаметно, да и что такое время, когда впереди у нас целая вечность. — Её руки нежно обняли меня, и слёзы полились градом у нас обеих.

Моя двоюродная сестра была сильным духом человеком, раньше мне казалось, что нет ничего на свете, что могло бы налить её светло зелёные глаза слезами. Но оказалось, что и они умеют плакать. И ей, так же как и мне не хватает его, и она его любит, может не так как я, а своей собственной любовью, но так же трепетно.

— Сегодня у него день рождения. — Вытирая катившиеся слёзы, еле слышно прошептала она.

— Время уже не властно над ним, ему всегда будет двадцать четыре.

— Я помню его ещё живым.

— Он и сейчас жив, пока мы любим его, пока чтим память о нём, пока в сердце для него есть место.

— Может, так было нужно, и там ему лучше? Но убиваться так нельзя. Ты должна его отпустить. — Её рука больно сжала моё плечо, заставляя окончательно очнуться от детских воспоминаний.

— А помнишь тот вечер, двадцатого ноября… — Я наконец повернулась к ней и обомлела, время сделала своё дело. Из прекрасной, цветущей девушки, она превратилась в суровую женщину с глубокими морщинками очерчивающими лоб, года не пощадили её красоты. Она уже не была цветущёй розой, но природного очарования время так и не смогло отнять у неё.

— Я помню всё… Как долго стояла у чёрных железных ворот твоего колледжа, не решаясь войти, не знала как сказать, боялась за… я просто знала как ты его любила.

— Помню, ты была такой потерянной, а я не понимала почему. Помню, что ты сказала, что отпросила меня, и мы поедим к Сашеньке, а потом мы пошли в цветочный магазин. Я хотела купить самый красивый букет, но ты замешкалась, было видно, что ты хотела сказать что-то очень важное, но не смогла. А потом я выбрала гвоздику в коробочке…

— Это было как вчера. Мне позвонила мама и сказала, что его больше нет, сегодня его привезут, а завтра похороны…

— Я тоже помню, помню каждое слово. Не помню только дороги, всё было как в туманной дымке, а потом… мы вошли в комнату, а там, на стульях с закрытыми глазами, чёрной лентой на лбу и иконой в холодных руках лежал он… — Уже не сдерживая слёз последние слова превратились в истошный рёв. Полина ухватила меня обеими руками и начала трясти.

— Хватит! Хватит себя мучить. Уже ничего не изменить, а если ты не можешь изменить что-то, лучше отпусти. Не смотри назад, не живи в прошлом, хватит оглядываться на то, что уже тебе не подвластно, ты ни в чём не виновата.

— Я виновата, — вырываясь из её крепких рук я вцепилась в оградку его аккуратно убранной могилки усыпанной выцветающими на солнце искусственными букетами. — Меня не было рядом…

— Это судьба и от неё никуда не уйдешь, как бы не хотелось, её не изменишь, что предначертано — то обязательно произойдёт, значит так было нужно. У нас всегда забирают самое лучшее, но мы не должны сдаваться и опускать руки, вопреки всему — такова жизнь, своими издёвками она делает нас сильнее.

— Или убивает, только не физически, она убивает нас морально, а это хуже смерти. Когда ты живешь, делаешь что-то и думаешь — для чего?

— Значит и это для чего-то нужно. Я тебя понимаю… — Её глаза опустились, впервые за долгие годы мне показалось, что кто-то понял меня, кто-то кроме него.

— Ты много не знаешь… — Я не решалась произнести этого вслух долгие годы. — Это была моя идея. Упасть… на что—нибудь, так что бы наверняка. Он отговорил мен. Он всегда был рядом, когда мне было плохо. А когда предали его, меня рядом не было.

— Это был несчастный случай. — Изрезанные морщинками глаза Полины округлились от удивления но она упорно стояла на своём.

— Я тоже хотела, что бы это выглядело именно так… — Слёзы вновь покатились по щекам, я не хотела плакать на его могиле, его всегда это очень сильно тревожило, не хотела показывать свою слабость, но это было уже не в моих силах.

— Давай будем помнить только хорошее. — Удивительно быстро оправившись от шока, сестра решила перевести тему разговора в другое русло. — Поверь, мне тоже не забыть, как ты просидела всю ночь держа его за руку, а потом прыгнула за ним…

— Я была маленькая и глупая. Я думала, что если согрею его руки, он встанет, улыбнётся своей удивительно красивой улыбкой и скажет: «Ребята, я пошутил, я живой…» но этого не случилось, той ночью мне казалось что от тепла моих рук, его руки стали тёплыми и он даже улыбался мне, он действительно улыбался, он наконец понял на сколько дорог и важен. А потом я поняла, что видела его в последний раз, и больше не смогу ни обнять, ни прикоснуться к нему. Вы осудили меня за мой выбор, но это был мой выбор, я хотела быть с ним, быть навсегда, но вы лишили меня этого.

— Ты была совсем маленькая девочка, тебе было всего четырнадцать в таком возрасте говорят гормоны, а не разум, мы не дали тебе сделать глупость, очередную в твоей жизни. Когда тебя достали, ты была вся седая. — Она снова опустила глаза, было видно, что эта тема была для неё больной.

— Вы не имели на это право…

— Это была вынужденная мера, у тебя был шок, ты не могла рассуждать здраво. — Как в тот день, пятнадцать лет назад меня вновь сурово пилили два зелёных глаза.

— Ты хочешь сказать, этот шок длится до сих пор?

— Не ходи по острию, это не выход.

— А есть ли он вообще? Может Саша был прав, и выход лишь один?

— В жизни мы совершаем ошибки, но есть такие ошибки, которых уже не исправить.

— Ты о смерти? — Но она лишь промолчала, вновь опустив глаза, на которые волной нахлынули слёзы. — Она самое жестокое создание, женщина с тысячью лиц и одним страшным именем, от которого мурашки начинают бегать по коже. Она играет в свою неповторимую игру — название которой жизнь, и только ей решать, сколько она продлится. Сначала она забрала Сергея он разбился, не справившись с управлением на скользком асфальте, на полной скорости влетел в бетонное ограждение, а я ведь так любила его, потом её жертвой стал Саша — потеря с которой мне никогда не смириться. Она забрала нашего дядю, задушив его раком, а ведь я до последнего верила в то, что он излечится, и ему действительно становилось легче. Теперь она же поджидает бабушку, мою бабулю, стоит у её изголовья нашёптывая каждый день, что песочные часы уже почти опустели… Разве это справедливо? А знаешь что самое страшное? — Ответ на мой вопрос отразился на её лице, она знала. Ей не было чуждо это всеохватывающее чувство бессилия. Бессилия пред чем — то более сложным и могущественным чем время. Бессилие перед ней, женщиной в чёрной мантии, перед её пронзающем холодом и умиротворённым покоем, перед её чарующей ужасом красотой, перед её безграничной властью.

— Я знаю — еле слышно прозвучал её голос, голос для которого в приоритете всегда был лишь командный тон, Полина знала, ей уже доводилось терять любимого, но он не был её братом, и эту потерю не в силах стереть года. Я поняла это сразу, потому как осунулось её лицо, словно мои слова добавили ей сверху ещё пятнадцать лет. Глаза и скулы впали, едва заметные морщинки бороздой разбежались по всему лицу, украсив его своим рельефным узором. Мне стало жаль сестру. В своей боли я тронула её за так и не зажившие за двадцать лет душевные раны. Мне стало стыдно, такого эгоизма я никогда раньше себе не позволяла.

— Прости меня! — Она лишь кивнула мне в ответ. И вновь обнявшись, мы побрели к открытой калитке старого сельского кладбища, на котором оставили самое дорогое, что было у нас обеих. И лишь красивая оранжевая бабочка с яркими чёрными точками так и осталась порхать над одинокими могилками, ожидая заката солнца и конца своего единственного дня.