Объятия тьмы

Анастасия

Что происходит, когда умирают звезды в несколько раз больше Солнца? Они нагреваются так сильно, что сгорают, а потом взрываются сверхновыми, и их собственное притяжение настолько сильно, что звезда способна поглотить саму себя, тем самым образовывая черную дыру. Внутри Ребекки сейчас произойдет что-то похожее, и тогда она умрет, а жизнь вокруг исчезнет на многие километры. Сейчас все будет зависеть лишь от того, сможет ли героиня выдержать такую боль или уйдет в небытие.

Посвящается всем, кто еще не утратил надежды.

Приветствую, дорогой читатель. Не знаю, что привлекло тебя взять эту книгу в руки: обложка, название или шестое чувство, но обещаю — ты не пожалеешь. И с твоего позволения, я начну повествование от лица девушки, страстно желавшей приключений, но получившей совсем не то, чего она хотела…

Помните, желания имеют одну особенность — они сбываются вне зависимости от того, хотите вы этого или нет.

Чужой, родной — уж не поймешь,

Но той дорогою пойдешь,

Что ближе сердцу твоему,

Выиграв тяжелую войну.

В конце свободу обретешь,

В объятья тьмы не попадешь.

Я буду сильной

Буря страшного гнева неожиданной волной прокатилась во мне, выходя за пределы моего тела, будто бы сжигая дотла здание школы.

Твой гнев вот-вот вырвется наружу, и ты кого-нибудь покалечишь. Пора уходить.

Эмоции круговоротом закружились в моей голове и сердце. Сейчас что-то будет. Ничего хорошего. Меня бросило в мелкую дрожь от страха. А потом он стал просто невыносимым, и я уже не могла усидеть на месте? БЕГИ.

Не спрашивая разрешения, я подхватилась с места и молнией выбежала из класса. Руки, да и все тело бросило в сильнейшую дрожь.

Надо бежать. Животные инстинкты какие-то. Я глубоко вдохнула. Облачко пара плавно выплыло у меня изо рта. Мороз? Но я ведь не на улице.

Вдалеке послышались холодные шаги. Они эхом отдавались по всему зданию. Чем ближе они были, тем жарче становилось всему у меня внутри, в то время как снаружи я буквально умирала от холода.

Беги сейчас же! Куда? Куда я убегу? Сердце бешено колотилось, но легкие не разрывало, ноги могли нести меня далеко, и сейчас я будто бы летела, но куда? Снова послышались шаги и глубокий вздох прямо за моей спиной. Все мгновенно покрылось льдом, я поскользнулась и упала.

— Ты все еще не умеешь летать? — Спросила рыжеволосая девушка, наклонившись надо мной.

— Что? Я… что? — я только и могла, что хлопать глазами. Чувство страха исчезло, осталось только смущение.

— Летать. Улетай!

— Как, Лиззи, как? Я не могу! Люди не летают!

— А ты летаешь, Ребекка, летаешь!

— Но как же я могу летать? Я не могу, — покачала я головой.

— Неужели в этот раз ты не проснешься? — с неокей радостью спросила девушка.

— Я что? Разве я сплю?

— Проснешься, ты всегда просыпаешься, когда я велю тебе улетать, а сейчас ты здесь… неужели мы сможем, наконец, поговорить с тобой?

— О чем поговорить? Кто это мы?

— Ты только не просыпайся, ладно? Я сейчас все вкратце объясню, хорошо? Только не…

И тут я открыла глаза и проснулась. Что за? Сердце все еще неровно билось, но в целом я была в норме. Только как-то жарковато. Я медленно встала и побрела к балкону, пару раз натолкнувшись на свои тапки. Руки жутко дрожали, и я еле справилась с дверью, ибо ее заело намертво.

Март. Воздух такой чистый и свежий. Каждая пора года отличается особенным запахом воздуха. Но мой любимый весенний. Он так бодрит, он такой… живой? Да, живой. Он подает надежду на лучшие времена, заставляет сердце биться чаще и обновляет клетки тела уже изнутри. Да, идеальное описание.

Мне этот сон снится чуть ли не каждый день. Я хотела рассказать маме, но она вряд ли поймет. Как я могу объяснить ей чувства? Но сегодня было по-другому. Я действительно дольше продержалась. Я впервые назвала имя этой девушки, но она мне никогда его не называла. Кто она? Что она хотела мне сказать? Или это всего лишь сон? Злая шутка моего воображения?

Я подняла глаза к небу. Оно было затянуто легкой дымкой, но серп месяца было видно хорошо.

— Ты же ведь знаешь, чего я хочу, правда, ведь? Я знаю, ты слышишь меня. Каждую ночь я прошу тебя дать мне шанс проявить себя. Мое сердце запуталось и, мне кажется, я ни на что не гожусь.

Я чувствую, что со мной что-то не так. Я другая. Говорят, в моем возрасте все так думают, все считают себя особенными. Возможно и так. Каждый выбирает свою дорогу сам. Каждый выбирает, во что верить. Все в моем классе уже решили, кем станут. А я не могу. Не могу и все тут! Я… хочу сделать что-то важное, оставить свой след в истории, не хочу уйти просто так. Но, понимаешь, в то же время я хочу сидеть дома и растить своих детей, хочу путешествовать, найти любовь всей жизни, стать знаменитой тоже хочу и при этом, я не хочу этого! Я просыпаюсь, каждое утро, с чувством вины и долга, сколько себя помню. И я не понимаю, не понимаю… — прошептала я, и слезы скатились по моим щекам.

Так всегда заканчивался мой разговор с Ним. Да, я пытаюсь поговорить с Богом, но никак до него не достучусь. А еще моя память. Бывает, лежишь и пытаешься вспомнить, что было вчера, но не можешь. В мои пятнадцать я уже страдаю от потери памяти.

Вдохнув свежего воздуха поглубже, я тут же выдохнула его, потому что закружилась голова. Я бросила последний молящий взгляд в небо и побрела в комнату.

Балкон я закрывать не стала, мне все еще было жарко. Когда я легла в постель, я поняла, что мне уже не заснуть. В комнате было одновременно и душно, и холодно, из-за чего я поочередно высовывала и прятала ноги под одеяло.

За открытой балконной дверью послышался шорох, заставивший меня сначала резко сесть в постели, а потом укрыться одеялом с головой. Балконная дверь начала скрипеть.

Это всего лишь ветер, так?

Я лежала под одеялом, стараясь не шевелиться. Страх достиг своего пика, когда я услышала чьи-то шаги, направлявшиеся к моей кровати.

— Мама! Мамочка! Мама! — завопила я.

Я вскочила с кровати и, как была в одеяле, так и побежала в комнату родителей. В довершение всего, мне показалось, что я слышу чей-то смех сквозь шум ветра в деревьях.

Просто показалось. Или нет?

Крик испуга снова сорвался с моих губ. Я споткнулась об одеяло, но не упала, зато вылетела из комнаты в два раза быстрее.

Вот она, заветная дверь, но я никак не могу до нее добежать, время, будто замедлилось, как во сне.

Но это не сон. Это реальность.

Я уже собиралась открыть дверь, как она открылась сама и я врезалась в маму, сбив ее с ног, и мы вместе упали на пол. Папа тоже проснулся и стоял сбоку, но слишком далеко, чтобы я могла повалить на пол и его.

— Ребекка! Какой черт в тебя вселился? Ты меня до смерти напугала! — спросил он, помогая встать мне и маме. Как только папа меня поднял, я прижалась к нему всем телом и чуть не разрыдалась.

— Там! В моей комнате кто-то есть! — запинаясь прошептала я на одном дыхании.

— Что, милая? — мама гладила меня по плечу.

— Ничего, просто страшный сон, наверное, — что-то такое было в ее глазах, отчего я не решилась утверждать, что там кто-то есть. Она действительно беспокоится обо мне и любит, а я не хочу ее пугать.

— Так, ну-ка, выглядишь так, как будто только что привидение увидела. Спокойно, это всего лишь сон, — папа погладил меня по голове и чмокнул в макушку, — однако, тебе шестнадцать через месяц. Долго ты еще собираешься прибегать к нам по ночам? В прошлый раз тебе снились какие-то насекомые, а на этот раз что? Пауки? Змеи? Скорпионы?

— Пауки, папа. Много волосатых пауков, — я принялась шевелить пальцами перед его лицом, изображая пауков.

— Иди сюда, мой трусливый зайчонок, — мама прижала меня к себе. Тепло волнами покатилось по моему телу. Я чувствовала, что готова умереть за них, я чувствовала, что я их люблю, и не смогла бы жить без их обоих. И мне необходимо с ними поговорить.

— Мам, пап?

— Да, Ребекка?

— Мне надо с вами поговорить. Вы сказали, что я уже не в первый раз прибежала к вам ночью. Но я, на данный момент, не помню ни одного, кроме тех, когда я была еще ребенком.

— Ты и сейчас ребенок, — возразила мама, но папа только покачал головой, в знак протеста ее возражению.

— Честно говоря, я вообще теряю многие фрагменты… эм, событий. Я много чего не помню, я даже не знаю, говорила ли я вам уже об этом, — я видела, как мама набрала в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, но я покачала головой и она громко выдохнула, — но происходить это начало относительно недавно. Около двух-трех месяцев назад я стала забывать не только некоторые моменты моей жизни, происходившие в детстве или достаточно давно, я заметила, что иногда не могу вспомнить, что было вчера или в течение дня. Это меня пугает. И при этом я знаю, что теряю очень важные фрагменты, не знаю, может, стоит обратиться к врачу или к психологу?

— Мы там уже были… прошло, мягко сказать, ужасно, — мама от чего-то смутилась, а ее щеки вспыхнули.

— Я не помню, — какой-то частью себя я знала, что что-то такое было, но пытаясь найти это событие, я будто бы натыкалась на стену, за которой все скрывалось.

— Мы знаем, — ответил папа, — и, поверь, мы знаем, что происходит, но нам запрещено что-либо тебе говорить. Это для твоей же безопасности, Бекки.

— С каких это пор можно запрещать человеку знать, что с ним происходит?! Знали бы вы, насколько это меня пугает! Насколько это меня злит! А вы не даете мне возможности понять. Я прошу, нет, я требую, чтобы вы объяснили мне все, наконец! — в родительской спальне распахнулось окно, и оба вздрогнули и побледнели.

Честно говоря, я будто бы знала, что оно откроется и, на какую-то долю секунды, мое сердце упало, потому что я думала, что сейчас в окне покажется чудовище, но этого не произошло.

— Ребекка… успокойся.

— Я спокойна! А вы тут пугаетесь малейшего шороха в моем присутствии! Как малые дети! — я подошла к окну и захлопнула его, — это просто ветер, ясно вам, ясно? — но сказала я это больше для себя.

— Ребекка, сядь, — папин голос был строг и холоден.

— Не хочу, я буду стоять здесь. Какая вам разница, где я нахожусь?

— Хорошо, будь по-твоему. Я просто хотел сказать, что о тебе знает только три человека в этом городе.

— Не понимаю. К этому числу надо прибавить еще около ста человек, хотя бы. Одноклассники, продавцы из магазина на углу, наши родственники…

— Просто послушай, я сейчас расскажу немногое, но это я делаю для тебя же самой, ясно? Как только я закончу, ты встанешь и пойдешь в свою комнату.

— Хорошо. Постой, подожди, — его лицо было таким серьёзным, что я уже не была уверена, хочу ли я слышать то, что он сейчас скажет. — Я чем-то больна? У меня рак мозга? От этого я теряю память?

— Нет, милая, что ты!

— Ты не наша родная дочь, — следом за мамой сказал папа, мама всхлипнула и испуганно подняла на меня глаза.

— Ясно, но при чем тут моя память?

— А… — родители смотрели испуганно и удивленно.

Конечно, мне только что сообщили о том, что меня удочерили, а я никак не отреагировала.

— Спокойно, я уже давно знаю, и я люблю вас, и я благодарна вам за то, что вы мои родители.

— Как давно ты знаешь? — мамин голос дрожал.

— С прошлого года, когда на биологии мы начали проходить генетику. Это было вскользь, но даже дураку было бы понятно, что у родителей с первой положительной не может быть ребенка с четвертой отрицательной. К тому же, мы не похожи.

— Но почему ты нам не сказала, что знаешь? Мы думали, ты закатишь истерику…

— Зачем? Я никогда не понимала фильмов, где ребенок, узнав, что он приемный, истерит, кричит и убегает из дома. В этом нет смысла. Родители и так чертовски волнуются, когда сообщают такое, а дети только добивают их своими истериками. Родителями являются те, кто вырастил и воспитал. А я вас люблю и не хочу расстраивать. Но я все еще хочу понять, при чем тут моя память?

— Мы не знаем, кем были твои настоящие родители. Мы не знаем, кто они вообще такие, однако, мы поддерживали связь, переписываясь, но говорим только о тебе. Они подкинули тебя нам прямо на крыльцо и полностью расписали, кто ты такая.

— И кто же? — сердце тяжелыми ударами отдавалось по всему телу.

Папа сейчас скажет что-то, способное перевернуть мою жизнь с ног на голову. Я это чувствую.

— Ты, — папа неуверенно посмотрел на маму, но та пожала плечами, — ты некий мессия для этого мира. Так, по крайней мере, было написано. Письмо было длинным, но мы не поверили ни слову, кроме твоего имени и даты рождения. Поверь, я бы очень хотел сказать тебе больше, но я не могу. Скажу только, что ты в опасности. В письме об этом предупреждали, мы, если честно, еще переписываемся с твоими настоящими родителями… вчера пришло еще одно письмо, предупреждающее об опасности.

— Вы мои настоящие родители, — чуть слышно сказала я.

— О, Бекки! — мама не удержалась и подбежала ко мне, обняла.

— Но я все еще не понимаю, при чем тут моя память?

— Ты тут не при чем, просто, мы посчитали, что если ты не будешь знать, кто ты, не будешь помнить, что ты умеешь — ты будешь в безопасности. Одна женщина наложила на тебя заклятие, заставляющее тебя забывать все, связанное с тем миром, к которому ты принадлежишь. Мы, видимо, ошиблись.

— Я все еще ничего не понимаю.

— И не надо. Ты говорила, в твоей комнате кто-то есть?

— Нет, мне, должно быть, показалось.

— Уверена?

— Черт! Да, там кто-то был! — я вспомнила шаги, я вспомнила холод, и меня охватил ужас, — Я туда не вернусь!

— Надо. Ребекка, послушай внимательно. К утру ты, скорее всего все забудешь и это нормально, потому что события, подобные этим будут уходить из твоей памяти. Всегда уходили. Сейчас мы с мамой уедем. Без тебя. Мы обманем то, что тебя ищет. Сделаем вид, что уехали с тобой, ясно? Я загоню машину в гараж, мы все вместе пойдем туда, но ты никуда не поедешь, ты вернешься в дом и будешь сидеть тише воды ниже травы. Возможно, мы так выиграем время до тех пор, пока за тобой не приедет кто-то из тех родных.

— Нет! Я хочу с вами! — мои глаза мгновенно наполнили слезы.

— Мы бы тоже хотели, чтобы ты была с нами, но нельзя.

— Но… но…

— Дорогая моя! Мое солнышко! — мама расплакалась и прижалась ко мне.

— Я вас еще когда-нибудь увижу? Мам? Пап? — глаза защипало.

— Мы не знаем, солнце, мы не знаем…

* * *

Будильник буквально разрывался, пытаясь меня разбудить. Ужасно болела голова, да и все тело, после вчерашней тренировки. Собрав всю силу воли в кулак, я потянулась, чтобы выключить его. Но, как и следовало ожидать, вместо того чтобы выключить будильник, я свалилась с кровати.

Честно говоря, на полу не так уж и плохо. Сюда бы еще одеяло — и будет идеально.

Но встать все-таки пришлось, я выключила будильник и пошла в душ. Мышцы разогрелись и болели уже не так сильно. Я укуталась в полотенце и посмотрела в зеркало — что-то вроде тату, в виде большого оранжево-золотого солнца, светилось под моей левой ключицей.

Я много раз спрашивала родителей про это, но они каждый раз переводили тему. И я привыкла думать, что это было их ошибкой молодости — наколоть ребенку татуировку. Правда, какой тату-мастер мог на такое согласиться? Явно сумасшедший.

Иногда даже казалось, что она светится, становиться больше, и излучает тепло, но как такое возможно? Вот, что делало меня особенной. Я придумывала миллион историй перед сном о том, что бы это могло быть. Может, поэтому мне и снятся такие странные сны? Может, из-за каких-то необычных приключений, связанных с этой штукой у меня пропадала память?

Кстати, а что было вчера? Я начала лихорадочно цепляться за мысль, о случившемся вчера ночью. Пусто. Я разозлилась и ударила кулаком по зеркалу. Оно пошло трещинами, и маленькие капельки крови стекли вниз, упав в умывальник.

Ну и влетит же тебе, юная леди.

Я мельком глянула на себя. Глаза блестели, как две темные пропасти (из-за ресниц мои карие глаза иногда казались черными), а грудь часто вздымалась, будто я только что пробежала несколько кругов по школьному стадиону.

Так делает ярость, и меня это пугает.

Проглотив две таблетки аспирина, я пошла одеваться. На улице шел дождь, поэтому мне пришлось надеть колготки под штаны. Неудобно конечно, зато тепло. Немного подумав, я надела рубашку в клетку. Спустившись на кухню, я обнаружила, что родители уже ушли на работу, оставив мне записку на столе. Я раскрыла ее:

«Ребекка, солнышко, завтрак на столе. Мы у тети Марины, будем поздно. Но если ты помнишь вчерашний разговор — ты знаешь, что делать. На улицу лучше не выходи. Целуем, мама и папа».

Черт! Сегодня же суббота! Я могла бы еще долго спать! Будь проклят этот будильник, который я забыла выключить. И какой разговор? Там было что-то важное? Да! Но, только вот что?

Еле справившись с отчаянием, я залила свои хлопья молоком, и начала завтракать.

Поев, я побежала в комнату, включила ноутбук, музыку и зашла в социальные сети, онлайн, кроме меня, не было никого. Конечно, суббота, семь утра!

В конце концов, я надела куртку, кроссовки, и пошла в лес, который находился недалеко от дома.

Мама наверняка просила не ходить на улицу из-за погоды, но сейчас облака вроде рассеялись, да и температура воздуха была около двенадцати градусов.

Включив плеер, я решила немного пробежаться. Весенний воздух пах очень приятно. Несмотря на то, что еще было темно, бежать по лесу мне было совсем не страшно, ведь я знала его с детства. А под любимую группу я была готова бежать вечно.

Вдруг, мне послышался хруст веток, я вынула наушники из ушей и остановилась.

Вроде, все тихо. Но музыку я на всякий случай выключила и побежала в сторону дома. Снова послышался хруст, мелькнула чья-то тень. Я ускорила темп. До дома оставалось совсем чуть-чуть. Я слышала тяжелые шаги позади, но когда я оборачивалась — ничего не было видно.

Вот я уже достаю ключи, но они выскальзывают из вспотевшей, трясущейся руки. Я замерла. Все было тихо. Оглянувшись, я не заметила ничего необычного.

Я подняла ключи, открыла дверь и вошла в дом. Хорошенько заперев дверь, я поднялась к себе наверх и прилегла отдохнуть. Снова пошел дождь.

Я закуталась в плед и пошла на кухню, чтобы сделать себе какао. Теперь, при свете ламп и с горячей кружкой в руках мой испуг казался необоснованным, беспричинным и даже смешным.

Не буду же я сидеть целый день дома только из-за того, что испугалась предрассветной темноты и шороха листьев под собственными ногами?

Нет, конечно.

Позавтракав, я решила предпринять еще одну попытку выйти на улицу и прогуляться. В этом городе население едва превышает тысячу человек, и половина точно разъехалась куда-нибудь на выходные, а вторая половина еще спит. Сейчас было восемь утра, и в нашем крошечном городском парке не должно быть никого, кроме собак и их хозяев.

Я специально оставила дома наушники и телефон, потому что мне хотелось насладиться звуками весеннего утра.

Я шла, полностью погруженная в свои мысли. Все, что мне удалось вспомнить — вчерашний сон. Элизабет… эта очень красивая девушка снилась мне довольно часто, но только теперь наш разговор немного продвинулся, пускай и чуть-чуть. Как все это странно и загадочно!

Мои мысли понеслись вперед, и я дала полную волю фантазии. Она унесла меня на своих крыльях так далеко, что, я уже успела спасти мир, пока дошла до парка.

Такие мысли всегда приводили меня в возбуждение. Когда я отпускала их вперед, мне всегда казалось, что мое сердце летит вместе с ними где-то впереди меня. Ох, как же это опьяняет!

Сейчас я уже четко знала, куда несут меня мои ноги — на Холм Солнца. Так у нас называли возвышенность парка без деревьев. Отсюда открывался захватывающий вид на окрестности, но особенно здесь хорошо было встречать и провожать солнце. И теперь я шла посмотреть на рассвет.

Небо уже немного окрасилось в розовый цвет. Я просидела около часа, наблюдая, как небо становится бардовым. Потом, как облака медленно окрашиваются в лиловый, и линия этой яркости постепенно смещается влево.

Мне очень нравилось оборачиваться и смотреть на противоположную сторону неба, потом вверх, наблюдая, как свет незаметно переходит во тьму.

Потом над деревьями показался маленький белый шарик солнца, окруженный пока еще холодной краснотой. Облака начали светлеть, теряя свою насыщенность и яркость цветов.

И только сейчас я поняла, что простояла все это время на ногах, даже не шевелясь, так, что теперь мне было больно сдвинуться с места.

Я медленно поплелась домой. Меня без причины окутала печаль. Я вдруг почувствовала тревогу, будто бы случилось что-то плохое, о чем я еще не знаю.

Снова начал моросить дождь, и мне пришлось ускорить шаг, чтобы не намокнуть.

Слева от меня уже вырисовывался давно заброшенный дом. Там давно никто не жил, но с ним у меня была связана большая часть воспоминаний из детства. Но все, что я помнила теперь — синеглазый мальчик, который был мне единственным другом очень долгое время. Теперь я даже не помнила его имени, и это ужасно огорчало меня.

Когда я пришла домой, я, конечно, могла сесть за уроки, чтобы быть свободной от них завтра, но мне ничего не хотелось. Поэтому я переоделась в домашнее платье и улеглась с книгой на кровать.

Через пару часов чтения, меня начало клонить в сон. Я закрыла глаза всего на несколько секунд, но, открыв их, заметила, что на улице уже темнеет. Ну вот, вся суббота коту под хвост.

Я выглянула в окно — машины родителей еще не было на месте, значит я все еще одна дома. Дождь все еще шел, из-за чего на улице было еще темнее.

Я еще несколько мгновений простояла возле окна и собиралась уже идти ужинать, как заметила, что все фонари разом начали мигать. Ну вот, не хватало еще, чтобы из-за этой погоды выключило электричество.

Свет в моей комнате не был включен, поэтому я подошла к выключателю и пощелкала его, но ничего не изменилось.

Ну вот, света нет! Я снова подошла к окну, фонари тоже не горели. Мурашки пробежались по моей коже, когда я увидела человека одетого в черное пальто, медленно идущего под дождем, и этот человек смотрел прямо в мое окно. Но видел ли он меня?

Я даже разозлилась на себя за панику, охватившую меня в этот момент. Но меня можно было понять: я нахожусь дома совершенно одна, без света, а тут еще и какой-то странный прохожий…

Я задернула шторы, и пулей помчалась вниз, чтобы проверить, хорошо ли заперта дверь. Сам дьявол дернул меня посмотреть в глазок. Там стоял тот самый прохожий и пронизывал меня леденящим душу взглядом. Вблизи была хорошо видна частично бордовая рубашка.

Господи, это же кровь! Из моей груди вырвался сдавленный всхлип, и я попятилась к лестнице.

Я тут же помчалась телефону. Набрав номер полиции, я сидела в ожидании спасительных гудков, но на том конце была тишина. Все, что я могла слышать — собственное сердцебиение. Проклятый дождь!

Я поднялась в комнату за сотовым телефоном. Нет связи! Да что же это такое?! Я осторожно выглянула из окна. Пусто. А может, я сплю? Нет, во сне таких вопросов никогда не возникает…

Я чуть не расплакалась от отчаянья. Быстрей бы мама с папой вернулись. Я написала одной из своих лучших подруг, Алисе, попросив вызвать к моему дому полицию, ведь рано или поздно связь появится и она получит сообщение.

Я пробежалась по всему дому и задернула шторы. Сердце колотилось так, что мне стало плохо. Я пощупала пульс. Обычно прочувствовать мне его удавалось только на шее, но теперь даже на запястьях можно было, почти не прикасаясь, его уловить.

Мне пришлось пересилить себя и спуститься в подвал, чтобы подключить генератор, ведь его энергии точно бы хватило до следующего утра.

Взяв из кладовой фонарик и включив его, я замерла возле двери, ведущей в подвал. Фонарик осветил лестницу, но все остальное оставалось под покровом пугающей темноты. Я нажала на выключатель, чтобы потом, когда заработает генератор, свет здесь тут же загорелся. Я начала осторожно спускаться по лестнице, стараясь охватить светом фонарика как можно большую площадь.

И как можно было поместить генератор в самый дальний угол подвала? Я шла, постоянно оглядываясь, но последние несколько метров я пробежала.

Ну и где эта кнопка? Проклятье! Теперь еще и надо засунуть руку за генератор. А если там паутина?

Я хорошенько осмотрела машину в поисках нужной мне кнопки. Как я и думала, она оказалась сзади, но, к моей большой радости, паутины здесь не оказалось.

Как только кнопка была нажата, генератор заурчал, а свет замигал и включился. Я вздохнула с облегчением.

Хоть бы не было короткого замыкания, ведь генератор работает на пропане… в противном случае, тут все взлетит на воздух. Хотя папа вроде говорил что-то насчет того, что генератор мгновенно отключится, если что-то подобное случится.

Я поднялась на первый этаж, и включила везде свет.

Подкравшись к двери, я осторожно заглянула в глазок. Никого. Я же ведь точно кого-то видела. Или вся эта суета была ерундой? Неужели это все проказы моего больного рассудка?

А если все-таки я в здравом уме и там действительно кто-то был? А что если он был ранен? А я не помогла? Постояв с такими мыслями около минуты, я, наконец, решилась открыть дверь. Медленно поворачивая замок, я приоткрыла маленькую щелочку. На земле тоже никого не было. Я огляделась, и уже спокойнее снова закрыла дверь. А может, кто-то обрубил провода, и поэтому нет связи? Да нет, кому это могло понадобиться?

Выходить не хотелось. Лучше дождусь родителей. Тем более там нет ничего, требующего моего внимания.

Значит, все-таки показалось. Поздравляю, Ребекка, ты официально слетела с катушек.

Я еще раз посмотрела в глазок и услышала сдавленный смешок за спиною. Кровь буквально застыла в моих венах, ноги подкосились, а на лбу выступил холодный пот, но мне стало невыносимо жарко в груди.

С огромным усилием я заставила себя медленно повернуться. Там стоял незнакомец, которого я видела в глазок около пяти минут назад. Мужчина был выше меня раза в два. Его рост точно превышал два метра. Черные волосы до плеч были мокрыми. С пальто стекала вода, смешанная с кровью. У меня закружилась голова, а незнакомец тем временем стоял совершенно неподвижно и пронизывал меня взглядом синих глаз:

— Ну, здравствуй, крошка Бекки, — обратился он ко мне, наконец.

Голос был грудным и тихим, что никак не сочеталось с его внешностью. У любого другого человека я бы, наверняка спросила, откуда он знает мое имя, но только не у него. В нем было что-то до боли знакомое. Но это что-то не пробуждало ничего кроме инстинкта самосохранения. Я судорожно сглотнула.

— Странные у тебя способы защиты, как у человека. Люди всегда напоминали мне муравьев. Такие ничтожные, они всегда надеятся защититься даже от того, кто гораздо сильнее их. Но их так легко сокрушить, раздавить и превратить в пепел. Но они все равно сражаются до последних сил. Большинство, по крайней мере. Такие наивные, даже немного их жаль, — он грустно улыбнулся.

От его улыбки, которая больше походила на оскал, у меня ёкнуло сердце.

— Простите? — мой голос звучал неестественно и грубо, — кто вы такой и что вам от меня надо? Пожалуйста, покиньте мой дом.

— Ах, не строй из себя дурочку, я все видел. Ты меня испугалась, значит, ты в курсе кто я. Я думал, ты будешь бороться…

— Что значит, я испугалась вас, потому что я вас знаю?! Тут бы испугался, кто угодно! — кажется, это его не убедило.

— Ты права, я умею навести ужас. Неужели ты не помнишь меня? — пока он говорил, я медленно пятилась к кухне. — Но запаха магии не скрыть. Ты тот самый ребенок, который мне нужен. Даже если ты пока и не догадываешься, кто я, я, слава льду и пламени, в курсе, кто ты такая и прекрасно тебя помню. Да здесь даже стены пропитаны твоей энергетикой. Я не могу ошибаться.

— Понятия не имею о чем вы. Какая магия? Мои родители вот-вот приедут, так что вам лучше уйти, если вам жизнь дорога. Мой папа — охранник, — папа был бизнесменом, а не охранником, но я подумала, что он испугается. — Уходите сейчас же!

Мой голос хрипел и дрожал, колени подкашивались, но я была практически у цели. Пара шагов — и я на кухне.

— Не пытайся, не выйдет, я ведь видел, как ты колдовала с рождения. Играла ветром и погодой. Сегодня, ведь ты убрала тучи над собой, пока бежала по лесу? — мне он казался совершенно сумасшедшим, я вертела головой и почти плакала, молясь лишь о том, чтобы родители вернулись поскорее. — За кого ты меня вообще принимаешь? За идиота?!

— Оставьте меня в покое! — так, о чем он вообще говорит? Это как-то связано с утерянными фрагментами моей памяти?

— Не будь ты для меня угрозой, я бы даже отблагодарил тебя… — он ухмыльнулся. — Неужели они совсем скрыли от тебя все, и даже магию свою ты не контролировала и не замечала?

Есть, я была возле папиной коллекции ножей.

— Послушайте, если вы уйдете прямо сейчас, я никому не скажу… просто оставьте меня в покое.

Я схватила нож и метнулась к незнакомцу, но он поймал мою руку на полпути к горлу.

Может, и к лучшему. Боже, я ведь могла ему навредить! И о чем я только думала? А если бы я его убила?

— Глупая, ты ведь умеешь по-другому! — на мгновение, я забыла, как дышать, он так стильно сжал мою руку, что я услышала, как затрещали кости, из-за чего я выронила нож. — Говоришь, понятия не имеешь о чем я? А это тогда что?!

Он опустил кофту с моего левого плеча и дотронулся до татуировки, но в тот же миг его передернуло, я увидела, как по нему прошел импульс, после чего его откинуло в стену.

Я подняла нож и подбежала к нему. Приложив пальцы к его до ужаса ледяной шее, я поняла, что он мертв. И что же я родителям скажу? Господи. У него с носа потекло что-то черное. Что делать?! Это молния попала в дом в начале марта?

Нет, глупости. Да и если бы он умер сейчас, он бы не успел остыть, верно? Но пульса же не было? Может, пульс слишком слабый, чтобы я его почувствовала?

Я побежала проверить связь. Ее до сих пор не было. Паника начала всецело поглощать меня. Я решила еще раз попытаться нащупать пульс у этого сумасшедшего, вдруг он все-таки не мертв?

Остановившись возле входа на кухню, я дернулась от ужаса. Его не было на месте. Я судорожно огляделась и почувствовала чей-то взгляд.

— Значит, все-таки, придется тебя убить. Как бы мне не хотелось этого… — я медленно повернулась, он направил на меня какую-то палку.

Я не выдержала и расхохоталась. Смех постепенно стал истерическим.

— На твоем месте, я бы не смеялся, это волшебная палочка, которая тебя убьет.

Я была не в силах разобрать плачу я или смеюсь. Скорее плачу? Тем временем он шептал что-то и подходил еще ближе.

— Да что же это? Почему не работает? Как всегда придется марать руки! Черт, уже сам начал деградировать! — в его голосе было недоумение, смешанное со злобой.

Он отбросил палочку в сторону и направил руку. Судя по всему, у этого ненормального опять ничего не вышло, потому что он сжал руки в кулаки и разозлился еще больше.

— Отдай ее мне добровольно, — вдруг сказал он.

— Вы в своем уме? О чем вы вообще говорите? — мои плечи беспомощно затряслись, и я разрыдалась еще больше.

— Мне жаль, они скрыли от тебя все. Все воспоминания, связанные с проявлением способностей тут же стирались под действием какого-то мощного заклятия. Да, без друидов не обошлось… ладно, я могу допустить, что ты не помнишь нашей первой встречи и того, кем я на самом деле являюсь, потому что после такого путешествия никто ничего не помнит. Я также допускаю, что ты не помнишь нашей встречи уже в этом мире, потому что была ребенком, да и я тогда решил, что это не ты, а просто совпадение, злая шутка моего отца… Ты не понимаешь… Как, ради всего на свете, ты можешь быть не в курсе, кто ты?

— Ладно, допустим, ты не сумасшедший, тогда убить меня будет не честно.

— Зато просто. Ладно, я сегодня буду добр к тебе, — он подошел и положил ладонь на мою голову и сосредоточился. — Хм… оно сильно… Знаешь что? Снять его можешь только ты. Ты не веришь. Что ж, так и умрешь человеком.

Он подошел к коллекции ножей, и на ощупь выбирал тот, что поострее. Мои мысли, словно рой пчел, метались по голове. Он стоял спиной, и я быстро подбежала к ножу на полу и спрятала его за спину. И как раз вовремя. Он повернулся и подозрительно посмотрел на меня. Но, кажется, так ничего и не заметил. Теперь это можно будет назвать самозащитой, так?

— Скажи хоть, как тебя зовут. Хоть что-то узнаю… — сказала я, а он рассмеялся. Мне было все равно, я просто пыталась растянуть время.

— А ты смышленая… Я бы, конечно, дал тебе некоторое время разобраться, но даже в самый короткий срок, ты можешь стать хуже ядерной бомбы. Так что… Злись не злись, обижайся не обижайся, а будет, как мне выгоднее, — он кровожадно улыбнулся и медленно пошел ко мне. Он напоминал не грациозного льва, а гиену, которая может сегодня полакомиться чем-то кроме падали. — Я — Кристиан Своровски. Не бойся, я постараюсь сделать это быстро, в благодарность за то, что ты когда-то сделала для меня.

Все, что мне оставалось, это просто наблюдать за ним и, конечно же, дрожать каждой клеточкой тела. Он был бы гораздо красивее, не будь этого холода в его глазах. Но, ведь на все есть свои причины. Поэтому я попыталась предпринять еще одну попытку поговорить, чтобы мне не пришлось сделать того, что я собиралась сделать.

— Что произошло? — спросила я, глядя прямо в его глаза, от чего мое тело буквально вопило и умоляло меня убежать.

— О чем это ты? — он явно был растерян.

— Что-то явно сделало тебя таким, я хочу знать что.

— Не твое дело, такими глупыми вопросами ты все равно не оттянешь свою смерть, — он почти нанес удар, но в самый последний момент я нанесла свой.

Прямо в челюсть. Конец ножа застрял где-то в голове. Раздался дикий рев. Своровски вынул нож, покрытый чем-то черным. Из раны текло тоже самое. Неужели кровь?

Его глаза побагровели, и с булькающим рокотом он попытался накинуться на меня. Я отбежала в сторону, и что было силы, рванула к двери, но она захлопнулась прямо перед моим носом. В тот же миг все лампочки в доме лопнули и стекла вылетели из рам. Все, на что я полагалась в этой темноте — слух. Я слышала, как завывал ветер, как разбивалось все, что можно было разбить. Боли от осколков я почти не замечала.

Адреналин в крови просто не позволял стоять на месте, но из-за него же я еле стояла на ногах. На ощупь, по стене, я пробиралась к выходу на задний двор. Я была босая, и стекло, с громким хрустом, вонзалось в мои ступни. Ноги онемели. Я все спрашивала себя, осталась ли я одна.

Глаза уже немного начали видеть в темноте, и стена мне была больше не нужна. Я то и дело оглядывалась назад, и почувствовала, что земля подо мною дрожит, и я еле удерживаю равновесие. Черная тень заметалась в нескольких метрах от меня, а потом замерла. Я тоже стояла, не шевелясь, даже дышать было страшно.

— Это ты сделала?! Я спрашиваю, это ты сделала? — я стояла, зажав рот рукой, чтобы не закричать. — А знаешь что? Я их убил, я их всех убил. Всех! Слышишь? А они просили, умоляли убить их. Знаешь, почему? Потому что перед смертью они узнали, что такое собственная плоть на вкус! Слышишь?! Все! Все, кто жил в этом городе, все, кто знал тебя, убиты!!! — он произносил все по слогам, а я отказывалась верить в услышанное. Меня колотило от злости и страха. А если он сказал правду? Тогда смысла жить нет.

— Я здесь, — отозвалась я, — ты говоришь правду?

— Конечно, мне незачем тебе лгать. Мне нужно было подпитать силы, потому что я не знал, чего ожидать от нашей встречи. А теперь скажи, это ты сделала?! — он подлетел ко мне, но вместо глаз была пустота. Они просто лопнули и вытекли. По его щекам стекала густая черная кровь. Я стояла не в силах ни закричать, ни убежать.

— Это не могла быть я… я не делала этого с тобой, — только и выдавила я.

Его холодное дыхание шевелило волосы, выбившиеся из косы. Отчего-то, мне стало очень жаль его. Сейчас он больше походил на человека. Став на носочки, я поднесла дрожащую руку к его векам, и прикрыла их, я положила ладонь на его щеку, и, на мгновение, мне показалось, что сострадание и страх, через кончики пальцев, проходят прямо в него. Когда он открыл глаза, они снова были голубыми и я отдернула руку, а он, с опаской в глазах, попятился назад. Глаза его были наполнены страхом и недоверием. Но в этих глазах я больше не видела чудовища, казалось, будто бы это были глаза совершенно другого человека. Земля и стены снова затряслись, кто-то схватил меня за плечо.

* * *

Теплый ветер ласкал мою кожу. Я лежала на сырой, твердой земле. Открывать глаза не хотелось, но все же пришлось. Я лежала посреди ромашкового поля. Что я тут делаю? Я потерла глаза, но картина не изменилась.

— Ты в порядке? — раздался голос позади меня.

С трудом повернувшись, я увидела мужчину лет сорока. Его зеленые глаза смотрели испуганно, но дружелюбно.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Да, да. Помоги, пожалуйста, встать, — он подал мне руку и, будто бы я была пушинкой, бережно приподнял меня.

Я бы и сама встала, но раз уж он так хочет помочь…

— Ох — я взялась за голову.

— Что случилось? Как тебе помочь? — испугался он.

— Все в порядке, — успокоила я его, а сама посмотрела на порезы на своих стопах. В дневном свете они выглядели очень даже устрашающе, — просто, я, наверно, много крови потеряла… Я в порядке.

— Хорошо, может, ты хочешь пить? Или есть? Или что-нибудь еще? — почти с напором задавал он вопрос за вопросом.

— Нет, разве что воды. Аспирина ведь у тебя с собой нет? Ты очень заботлив, ты напоминаешь мне мою маму или ангела… — я улыбнулась, и почувствовала резкую боль на всей левой стороне лица.

Пробежавшись там пальцами, я поняла, что, начиная от подбородка до брови, шел глубокий порез, который все еще кровоточил.

— Тебе больно? — снова засуетился мужчина. — У меня есть аспирин и вода.

Я внимательно осмотрела его с ног до головы: ни сумки, ни карманов, ничего, куда можно было бы положить хоть что-нибудь. Он молча протянул мне бутылку с водой и аспирин, взявшиеся изнеоткуда.

— Эм… спасибо. Можно узнать, кто ты, и где мы находимся? — несмело попросила я.

— Хм, все ждал, когда ты спросишь, а ведь ты уже кое-что предположила, — он выждал несколько секунд. — Я — ангел, и имя мне Гавриил.

— Нет, ну это уже слишком! — забыв о приличиях, воскликнула я.

— Почему же? Ты же ведь веришь в Бога, ты с детства разговаривала с ним, просила совета, молилась. Ты всегда считала его своим самым лучшим другом. Разве не так?

— Да, но просто за один день… Мне кажется, что мой мозг вот-вот взорвется, — Гавриил протянул мне руку, и я оперлась на нее.

— Итак, я тебе помогу, — сказал он, пока мы шли в направлении небольшого серебристого озера. — Ты вспомнишь все, начиная с того времени, как ты научилась ходить. Но мне придется отправить тебя домой, а тебе придется как-нибудь справляться с роем воспоминаний. Будет болеть голова, но ты справишься, я уверен. Хорошо?

Как только окажешься дома, тут же беги к себе и собирай вещи, самое дорогое тебе и необходимое. Своровский будет тебя искать, поэтому поторопись. Соберешь вещи — садись и жди в своей комнате, запри двери, закрой шторы. Не пытайся что-либо убрать, особенно осколки зеркал. Лучше обходи их стороной, потому что через них Своровский может увидеть тебя. А потом приедет Элизабет и заберет тебя.

Я не стала спрашивать, кто такая Элизабет, потому что поняла, что это та самая девушка из моих снов.

Крепко держась за руку Гавриила, я медленно шла к озеру. Достигнув цели, он достал платок из рукава и смочил его водой. Осторожными движениями он промыл рану на моем лице. Ужасно жгло, до слез. Чтобы не раскричаться, я закусила губу. Гавриил сполоснул платок и вытер им все мое лицо. Он оценивающе на меня посмотрел, вздохнул, и принялся полоскать мои ноги. Я, было, попыталась возразить и сказать, что я сама, но он лишь приложил палец к губам и продолжил промывать все мои раны. Из-за того, что я старалась не смотреть, я не сразу заметила, что порезы полностью исчезали:

— Что за? — испуганно спросила я, и отдернула ногу.

— Святая вода, в нужных руках — живая. Давай ногу назад, — терпеливо попросил ангел.

— А если не в тех руках? — спросила я, чтобы отвлечь себя.

— Яд, — просто сказал он. — Кстати, она и вернет тебе память. Иди, окунись с головой.

Я недоверчиво посмотрела на него, но в ответ он только лучезарно улыбнулся и слегка меня подтолкнул.

Вода была ледяная, я зашла по пояс, а дальше дно просто обрывалось. Я оглянулась, Гавриил, по-моему, выглядел немного обеспокоенно.

Все равно, ведь я так близка к правде как никогда. Я оттолкнулась от дна, и нырнула вперед. Боль, которую я испытала в ту же секунду, обожгла меня с макушки до кончиков пальцев. Я закричала, но только наглоталась воды и начала тонуть. Я умела плавать, но то, что появлялось у меня перед глазами каждую долю секунды — напрочь отбило все воспоминания. В том числе о том, как плавать, и о том, что под водой нельзя дышать.

Меня безвозвратно тянуло ко дну. Среди роя мыслей, появилась надежда, что сейчас Гавриил спасет меня. И тут же я подумала о том, что он специально это сделал.

Горло сдавливало. Я не видела ничего, кроме разноцветных пятен, меняющих картинку перед глазами. Все менялось так быстро, что я даже не успевала рассмотреть что-либо. Все просто смазывалось в одно пятно. В итоге все померкло. Не было ничего, кроме боли. Обжигающей и всепоглощающей.

* * *

Я очнулась оттого, что подавилась чем-то. Я закашлялась, и вода начала расплескиваться фонтанами в разные стороны. Когда я, наконец, смогла оглянуться, я заметила, что комната моя находилась в плачевном состоянии. Все, что только можно было разбить — было разбито. Здесь словно прошелся ураган.

Вспомнив, что сказал мне ангел, я встала, чтобы собрать чемодан. Но встав, я тут же схватилась за голову и комната вокруг растворилась.

Я смотрела на себя со стороны. На вид, мне было года два. Была осень. Вокруг летали листья, а я догоняла их, громко смеясь. Как только я дотрагивалась до листка — он взрывался или сгорал. Видимо, меня это очень забавляло. То, что случилось дальше, меня очень удивило. Из-за того, что маленькая я не могла больше дотянуться до листьев — она взлетела! Взлетела! Громко хохоча. В ту же секунду, перепуганные родители выбежали во двор и начали умолять меня спуститься вниз. Я со вздохом опустилась папе в руки.

Картинка сменилась. Двор. Ночь. Издалека слышен звон. Судя по погоде — весна. И тут недалеко от входа в дом опускается… колесница? Ладно, это еще не самое странное. Из колесницы вышла пожилая женщина. На руках она держала ребенка. Это была я. Я почему-то точно знала, что это я.

Вслед за женщиной выбежала девочка лет двенадцати. В руках она держали люльку. Они подошли к двери поставили люльку под нее и положили меня туда. Женщина достала палочку и что-то надо мной произнесла. Я подошла поближе, в надежде разобрать слова. Девочка наклонилась над люлькой и поцеловала младенца в лоб:

— Прощай, крошка Бекки. Надеюсь, тебе будет хорошо здесь. Я люблю тебя, — она прижалась ко мне щекой, а я ей улыбнулась.

— Пойдем, Лиззи, пойдем. Здесь она проживет жизнь, куда более долгую, чем с нами. Пойдем, я тоже буду скучать по ней. Сложно будет не видеть, как она растет. Больно будет всем нам. Пойдем же, пойдем, — женщина громко постучала в дверь, и они убежали, сели в колесницу и улетели в небо, в один миг растворившись в облаках.

Все закружилось, я снова была на полу своей комнаты. Я простояла неподвижно несколько минут, потому что перед глазами все расплывалось. Мне ужасно хотелось послать все к черту и выпрыгнуть из окна. И вообще, что это только что было? Я чувствовала, что что-то похожее пытается прорваться через стенки моего мозга, стремясь мне что-то показать. Воспоминания? Но почему я смотрела на них не своими глазами? Это однозначно были не мои воспоминания, но чьи же тогда?

С замиранием дыхания я все ждала, что вот-вот проснусь. Но то, что мне было очень плохо, и я чувствовала боль каждой клеточкой тела, доказывало, что это все чертова реальность. С трудом заставив себя сдвинуть окаменевшее тело, я продолжила собирать вещи. Пока я рылась в шкафу в поисках самого необходимого, до меня, наконец, дошло, что я одна единственная живая душа на весь город.

Господи… я одна…

Слезы сами потекли по щекам. Я больше никогда их не увижу.

Еле-еле найдя в себя силы собраться с духом и включить все мысли и чувства как-нибудь потом, я продолжила собираться. Я закинула ноутбук и всю прочую электронику, бывшую у меня на дно чемодана.

У меня не было привычки накапливать целый шкаф одежды, поэтому вся одежда, которая только у меня была, с легкостью влезла в чемодан, и он оказался не таким уж тяжелым. Потом, достав рюкзак, я выгрузила туда полку со своими ежедневниками и аптечкой.

Родители снова промелькнули у меня перед глазами. И я подумала, что было бы неплохо взять с собой что-нибудь в память о них.

Глотая слезы, я пошла в их комнату. Первым делом, я взяла альбом с фотографиями и порылась в мамином столе в поисках чего-нибудь еще. Совершенно случайно ко мне в руки попал ее дневник, закрученный в платок. Когда я сняла платок с дневника, мамин запах ударил мне в нос, из-за чего несколько сдавленных рыданий вырвалось из моей груди.

Я открыла дневник где-то в начале:

«21 июля 2004 года. Сегодня на Ребекку упало зеркало. Когда мы прибежали на звон, Бекки сидела на полу, а вокруг лежали осколки. Круг, в котором она сидела, был идеально ровным. Что-то оградило ее от осколков. Это конечно совсем ничего, по сравнению с тем, что случилось в ее четвертый день рождения, но все же…»

Я быстро перелистала на 21 апреля 2004:

«Это какой-то кошмар, до сих пор не могу понять, за что нас так наказали. Ребекка пугает меня с каждым днем все больше и больше. А Сергею удается оставаться совершенно спокойным! Иногда мне кажется, что ему известно больше, чем мне…

Итак, мы хотели устроить Ребекке праздник. Позвали друзей с детьми, погода сегодня была прекрасной, для середины весны, и мы решили устроить пикник в лесу. Лучше бы мы этого не делали! Сначала все было идеально. Бекки громко смеялась и бегала с другими детками. Но потом они начали играть в прятки. Что ж, безобидная игра, да? По крайней мере, так казалось. Я ни в коем случае не могла предположить, что нашей крошке придет в голову мысль вскарабкаться на сосну! Но если бы это было все!..

После того, как мы все стали слезно умолять ее слезть с дерева, она забралась еще выше, и спрыгнула, радостно визжа. В глубине души я знала, что с ней ничего не случится. Но то, как на нас смотрели друзья, заставило рассказать о том, что случилось 9 июня 2000 года… После этого пришлось писать письмо родному отцу Ребекки, с просьбой все исправить…»

Я действительно вспомнила, что лазала по деревьям, а потом спрыгивала вниз, и не раз, и для меня это было обычным делом.

Я снова замотала дневник в платок и закинула в рюкзак. Я собралась идти в комнату, но тут же поскользнулась, и упала на осколки люстры. Черт! О том, что на мне мокрая одежда, я вспомнила только сейчас. Теперь она не только мокрая, но и в крови.

Ужасно хотелось найти зеркало и посмотреть на спину. Но я просто сняла майку и провела рукой по спине. Вроде, я не сильно порезалась, и крови было не так уж и много. Кинув майку на кровать, я достала из чемодана джинсы, байку, чистые носки и кеды.

Перепроверив, все ли я взяла, я достала дневник мамы и открыла его на странице, отмеченной как 9 июня 2000 года:

«Я так счастлива. Это самый лучший день в моей жизни! Я не думала, что смогу когда-либо еще завести детей, после того, что случилось с Димой. Господь услышал мои молитвы, я так рада! Сегодня ночью я услышала странный звон, но предпочла не обращать на него внимания, ведь он очень напомнил мне звон одной из погремушек Димы. Потом кто-то громко постучал в дверь. Я разбудила Сергея, и мы спустились вниз. Сергей посмотрел в глазок, но никого не увидел. Но я попросила его открыть дверь на всякий случай. Боже, спасибо тебе за ребеночка! Да, под дверью, в шелковой пеленочке лежала маленькая девочка. Она спала, лежа в красивой, украшенной цветами люльке. Рядом с ней лежало письмо. На радостях я его не сразу прочитала. Да и Бекки проснулась. Так попросили назвать девочку в письме. А эта странная татуировка до сих пор не дает мне покоя. Кто мог сделать такое с младенцем? Я, конечно, не верю ни единому слову из письма. Кроме даты рождения. 21 апреля 2000 года. Да, мне это показалось очень странным. Что ж, придется отмечать ее день рождения и одновременно поминать сына. А лучше ей ничего не говорить. Да, пусть считает, что мы ее родные родители. Да, лучше ей ничего не говорить…»

— Что, черт возьми, здесь произошло? — раздался звонкий голос в дверях моей комнаты, и еще до того, как я успела развернуться, этот же голос произнес, — Ребекка! Что с твоим лицом? Почему ты плачешь?

— Элизабет, — я без труда узнала ее лицо, — здравствуй.

— Ты меня помнишь? — озадачено спросила она.

— Я все помню.

— Но почему же ты плачешь? — неужели она не понимает?

— Я теперь одна, он всех убил, — у меня даже не было сил плакать, только плечи все еще содрогались от рыданий. Перед глазами все еще все размывалось и меня жутко мутило.

— Я с тобой. Я тебя не брошу. Послушай, я не очень умею успокаивать, но ведь и плакать-то тут не над чем, — я удивленно на нее посмотрела, но не смогла ничего ответить. — Чего ты так удивляешься? Это же просто люди, они не заслужили твоих слез, или ты так сильно напугана?

— Это была моя семья! Мои друзья! Это были ни в чем неповинные люди! Я их знала всю мою жизнь. А вас я еле-еле помню. Но с тех пор ты сильно изменилась…

— Как ты похожа на человека, Бекки. Да, это было ошибкой, отправить тебя жить с людьми. Столько времени потрачено зря! И как ты вообще можешь помнить меня, если мы виделись в последний раз, когда ты еще была беззубым младенцем?

— Ошибаешься, я видела и помню тебя, — возразила я.

— Мне было двенадцать. Все мы в этом возрасте очень наивны и глупы. Вот настоящая я, тебе придется ко мне привыкнуть.

— Я не пойду с тобой! Я не доверяю тебе, — Элизабет закатила глаза и громко выдохнула.

— Пойдешь, — она посмотрела на меня и, наверное, что-то поняв, продолжила более мягким тоном. — Ты нужна нам.

— Раньше была не нужна, а теперь вдруг понадобилась! — знаю, со стороны я выглядела просто капризным ребенком. — Не пойду с тобой, пока не скажешь, зачем!

— С нами ты будешь в безопасности, Своровский узнал про тебя, и будет искать. Я тебе все расскажу, только потом, хорошо? У нас нет времени, я и так прибыла куда позже, чем собиралась.

— Мы поедем на колеснице в облака? — надежда и сомнение смешались во мне, создавая новую интонацию.

— Нет, мы просто телепортировались тогда, чтобы было быстрее, — Элтзабет хихикнула. — Сейчас мы поедем на машине. Нам некуда торопиться, ведь сейчас у нас на руках нет вечно голодного младенца.

— Ясно. Пошли, — мой голос был полон безразличия, и это напугало меня.

Стоит признать, ее слова почему-то задели меня. Я закинула рюкзак на плечо и, крепко сжимая мамин дневник, потащила чемодан вниз.

Спустившись, я вдруг решила взять с собой папин любимый нож. Он был украшен камнями, сделан из чистого серебра, хорошо заточен, а на его длинном вытянутом лезвии иссиня-изумрудного цвета было выгравировано черными буквами: «Uno tantum error». «Достаточно одной ошибки» — вот как это переводилось с латыни.

Выйдя во двор, я была крайне удивлена. На подъездной дорожке стоял черный BMW, какой именно, я не знала. Я на самом деле очень плохо разбиралась в машинах. Но эта машина привлекла бы внимание любого. Своей чернотой она поражала даже ночью.

— Не стой. Садись на заднее сиденье, — в голосе Элизабет слышались нотки раздражения.

Я послушала Элизабет, как бы мне этого не хотелось. Сиденья, обитые белой кожей, были красивыми, но холодными и я совсем неосознанно сравнила их со своей сестрой. Элизабет села за руль. Рядом с ней, на переднем сидении, сидела та самая женщина, с которой Лиззи приехала вручить меня родителям. Женщина не сводила с меня изучающего взгляда, а потом сказала:

— А ты подросла. На метр с шапкой точно. Такой крохой была — еще немного посмотрев на меня, она спросила — во что вымазана твоя кофта?

— О, это кровь. Я упала на люстру. Или на то, что от нее осталось — ответила я, посмотрев на свитер. Надо было одеть что-нибудь потемнее. Я в порядке.

— Нет, это не кровь. Этого не может быть, — Элизабет вмешалась в разговор, — это наверняка что-то другое. Ты ведь прекрасно знаешь, что твоя кровь белая.

— Нет, это кровь. И она красная. Это потому, что она содержит железо. Вот, смотри — Я повернулась спиной и показала свежие порезы.

— Вот это да! Ты уверена, что мы забрали ту девчонку? — спросила Лиззи.

— Глупый вопрос, Лиза. Это она. Ты что, не видела, что город пуст, и в каком состоянии дом? А если этого не учитывать, глянь, она так похожа на Эшли.

— Да, но раз так, что с ее кровью?

— Я пока не знаю. Но разве это не прекрасно, быть такой похожей на человека? — женщина открыто восхищалась.

— Это ужасно! Она не может мыслить хладнокровно! Ты только посмотри на ее заплаканное лицо! Она жалела людей! Людей, бабушка! — женщина тяжело вздохнула и отвернулась к окну.

Мне показалось, что она плачет. Я тоже, не говоря ни слова, легла и заплакала. В горле застрял тот самый комок, от которого так больно, когда плачешь, сдерживая рыдания.

Мама всегда говорила мне, что это душа хочет сбежать из сердца, оттого, что ей нестерпимо больно. Но выпускать душу нельзя. Надо терпеть. Надо быть сильной и ни за что не показывать другим свою боль.

Я буду сильной. Буду сильной, ради тебя и папы, мам.

С этими мыслями я заснула в этой напряженной тишине.