Сердцебиение. Опыты времён

Амаяк Павлович Тер-Абрамянц

Повеяло традицией русской классики: Чехов, Толстой, Куприн. Любить значит заботиться и жалеть.Элеонора Панкратова-Лаури, писатель, переводчик с норвежского

Слава труду!

Аветисянц, — грохотал учитель труда, — ты на кой чёрт это натворил!?

Я же стоял посреди класса с верстаками, понурив голову. А действительно, на кой? — я и сам не мог себе на это ответить. А ведь всё было так хорошо: страшную математику неожиданно отменили, заменив сдвоенным уроком труда. И не то чтобы ребята, включая меня, души не чаяли в этом предмете, но просто тут можно вполне законно побездельничать. Хотя нашего учителя труда все в школе побаивались. Звали его Геннадий Иванович Терёшкин. Ходил он, как и все учителя труда, в синем халате и в синем берете с нелепым хвостиком (только такие с хвостиком и были в продаже). Но как не шли этот дурацкий хвостик и халат унисекс, как сейчас сказали бы, к его выправке и обветренному мужественному лицу моремана (его морское прошлое убедительно доказывал синий несводимый якорёк на кисти правой руки). Ему бы стоять на капитанском мостике, зорко всматриваясь морским биноклем в горизонт, и отражать тайфуны, но какая судьба привела его в этот сухопутный город за тысячу километров от моря и вынудила носить это почти клоунское одеянье? Было неизвестно, почему благородную борьбу со стихиями ему пришлось сменить на серенькую однообразную жизнь учителя труда в нашем скучнейшем небольшом городе. Был он немногословен, вёл уроки аккуратно, выполняя программу подготовки для страны новых рабочих. Для этой цели в классе вдоль окон в ряд стояли даже токарные станки, правда, работать на них практически никого не заставляли, опасаясь, видимо, травм учеников и порчи оборудования.

В хорошем расположении духа ребята нашего класса спустились к закрытому кабинету труда (Терёшкин задерживался). И тут в коридорчике перед дверью в кабинет я увидел кипу деревянных реек. Здесь же на станине находились огромные стальные ножницы для резки металла или ещё чего. Вот это ещё чего мне моментально захотелось испробовать, испытать, а что могло для этого подойти лучше лежащих тут реек? Я взял одну рейку, и ножницы с лёгкостью перекусили её пополам. Захотелось попробовать ещё раз… Тюк, да тюк! Тюк, да тюк! — и минут через семь количество реек удвоилось, хотя каждая оказалась вдвое короче прежней… Как появился Терёшкин, я уже не помню, но когда он увидел плоды моего труда, быстро загнал всех в класс и разразился ураган! Казалось, его побелевшие глаза приплясывали, а голос непременно разбудит мёртвых на городском кладбище. Но, к чести сказать, морская выдержка и тут ему не изменила: ни слова мата, хотя душа его явно кипела ещё более от невысказанности.

Конец ознакомительного фрагмента.