Поклонники

Алёна Моденская (2024)

Занесённый метелями провинциальный Добромыслов. Ползущие по городу слухи о появившейся в окрестностях города секте и мутантах, выбравшихся из отравленной промзоны. И две девушки, погибшие день-в-день с разницей ровно в один год. Примечания автора: * Книги серии «Черноречье» можно читать в произвольном порядке. * При оформлении обложки произведения использовано изображение, сгенерированное нейросетью Kandinsky.

Глава 6. Что ни день, то преступление

В смешанном зимнем лесу расположилась компания жрунов. Они даже не стали утруждаться поисками полянки — остановились прямо посреди дорожки, перекрыв её от края до края. Разложив на капоте машины, полностью перегородившей проход, еду и расставив бутылки, что-то громко обсуждали, матерясь через слово и гогоча.

Что именно они говорили, расслышать не получалось, все голоса сливались в сплошной неприятный для слуха звуковой поток. Одна из женщин… хотя это слишком. Одна из существ женского пола уронила чебурек и присела на корточки. Джинсы с заниженной посадкой тут же сползли, открыв окружающим вид на значительную часть целлюлитного филея.

К ней, покачиваясь, подошёл один из жрунов и что-то хрипло прогавкал. «Дамочка» встала и громко тявкнула в ответ нечто неприличное. Из клокочущего набора звуков можно было разобрать только «в рот».

В этот момент сверху раздалось скрипучее карканье. Подняв расплывшиеся физиономии, «отдыхающие» увидели огромную чёрную птицу, сидевшую на голой ветке сосны. Судя по полному отсутствию коры, дерево высохло уже давно. Бледно-серый ствол, испещрённый точками и извилистыми дорожками древоточцев, на боку которого чернело большое пятно от поджога, уже чуть наклонился. Ветвь осталась всего одна — толстая и кривая, ровно горизонтально нависающая над дорожкой.

Склонив голову набок, ворон пристально смотрел на жрунов. Один их жующих размахнулся и бросил в птицу полупустую пивную бутылку. Бутылка, кувыркаясь и разбрызгивая пенящуюся вонючую жидкость, пролетела на значительном расстоянии от птицы, описала дугу и мягко исчезла в сугробе. Забава жрунам понравилась, и они с визгом, гоготом и матом стали швырять в ворона всё, что попадалось под руку. В воздухе мелькали разноцветные бутылки, банки, стаканчики, мятые бумажки, скомканные фантики. Всё это или утопало в сугробах, или разлеталось яркими аляповатыми пятнами вокруг.

Ни один из бросков не достиг цели. Птица спокойно сидела на ветке, пролетающий мусор, казалось, её не волновал. Это раззадоривало ещё больше. «Снаряды», бросаемые в птицу, становились всё тяжелей, выкрики — громче и злобнее. Один из жрунов встал под веткой и, задрав голову, проорал птице целый поток нецензурной брани. Но с каждым выкриком речь его становилась более нечленораздельной, пасть разевалась всё шире. Черты лица исказились, превратившись в гадкую бледно-синюшную морду.

Облик его товарищей тоже изменился. Суставы выкручивались, пасти разрывались, глаза выпучивались и наливались кровью. Побросав в птицу всё, что было под рукой, жруны начали по-собачьи прыгать на сухое дерево, клацая зубами и царапая ствол когтями. Занятие заведомо бессмысленное — ни одна из тварей не допрыгнула бы до высоко расположенной ветки, но в приступе тупой ярости они продолжали наскакивать на ствол, ломая об него когти и выдирая крупные щепки. И после каждого прыжка им всё труднее становилось сохранять вертикальное положение. Та, что демонстрировала свои «булки», уже стояла на четвереньках, её приятель-матершиник ковылял на четырёх кривых лапах разной длины, припадая вперёд, так что зад оказывался выше головы.

Под человеческой одеждой перекатывались ассиметричные бугры мышц и вывернутых суставов. Двое его приятелей наблевали прямо на себя.

Ворон ещё раз каркнул, взмахнул огромными чёрными крыльями и под лай и визг тварей исчез. Раздался сухой треск, сначала тихий, чуть уловимый, потом более отчётливый. Ветка, на которой сидел ворон, медленно накренилась, и потом стремительно рухнула вниз, грохнувшись прямо на машину жрунов. Авто полностью исковеркалось — крыша провалилась, стёкла повылетали, рассыпавшись по снегу сверкающими осколками, даже шины оглушительно лопнули и скукожились.

Пока твари скакали вокруг груды искорёженного металла и громко ревели, задирая вверх морды и бессмысленно перебирая лапами, Новиков стал медленно пятиться. Он развернулся и побежал по тропинке, движимый острым желанием оказаться как можно дальше от этого места.

В снегу мелькнуло что-то красное. Сначала Новиков подумал, что это пятна крови, но, присмотревшись, понял, что это не жидкость. Тонкие алые лепестки оказались разбросаны вдоль тропинки. Мельком вспомнив какую-то детскую сказку о детях, оставлявших на земле хлебные крошки, чтобы не заблудиться в лесу, Новиков замедлил шаг. Он старался ступать аккуратно, перешагивая через лепестки.

Деревья открывали небольшую полянку, на которой теснились старые фанерные корпуса заброшенной турбазы. Никаких коттеджей и изб поблизости — только облупившиеся ветхие домишки, стонущие на зимнем ветру.

Пройдя между ними, Новиков вышел к площадке, окружённой бордюрчиком из острых плиток. В центре площадки, посреди высоких резных деревянных столбов, что-то лежало.

Чувствуя себя так, будто нарушает какой-то запрет, Новиков воровато осмотрелся, перешагнул через ряд уголков и двинулся прямо к центру. Издалека он принял то, что здесь лежало, за шевелящийся сугроб, потом показалось, что это просто куча колышущегося на ветру старого тряпья.

На деле же оказалось, что в центре бывшей волейбольной площадки лежит что-то довольно массивное, накрытое простынёй. Больше похожая на саван, ткань, когда-то белая, теперь потемнела, истрепалась и покрылась пятнами и дырочками. Из-под края ткани выглядывали тонкие синие пальцы с обломанными ногтями.

Новиков сделал шаг назад, чтобы уйти, но перед лицом мелькнула глянцево-чёрная тень. Инстинктивно отмахиваясь, Новиков топтался на месте. Тень кружила вверху, размахивая огромными крыльями. Невесть откуда взявшийся угольно-чёрный ворон плавно спланировал, схватил огромными когтями простыню и взмыл ввысь, унося саван с собой. От вида того, что открылось из-под ткани, Новикова чуть не вырвало.

Женское тело, одетое в старую тонкую сорочку на бретельках, покрывали синяки и кровоподтёки. Бледная кожа в жёлтых пятнах слезала, из-под неё вываливалась тошнотворная жижа. Спутанные волосы разбросаны по снегу вокруг головы.

Интуитивно угадав, что сейчас случится, Новиков, отчаянно этому противящийся, сделал ещё шаг назад, но отвернуться не успел. Девушка медленно поворачивала голову, потихоньку открывая бугры гниющих мышц, из-под которых проглядывали серые кости черепа. Губ не было вовсе, из-за разрывов с рваными краями торчали сомкнутые жёлтые зубы. Вытекшими глазами, где роились жирные светлые личинки, девушка «посмотрела» прямо на Новикова.

Новиков вскрикнул и проснулся. С полминуты лежал, глядя в потолок и пытаясь унять сердцебиение. Дело Вислогузовой определённо плохо на него влияло. Только ночных кошмаров не хватало.

Шлёпая босыми ногами по полу, Новиков пошёл на кухню. Налил воды, промочил горло. Оказывается, жутко хотелось пить. После второго стакана стало заметно легче. В голове перестало шуметь, пульс замедлился.

Поплёлся в ванную. Пока жена была в отъезде, он, несмотря на обещания и уверения, забросил все домашние дела. Ванну в разводах не мешало бы помыть, плитка помутнела, зеркало покрылось пятнышками, корзина для белья… а, нет, даже ещё до половины не заполнилась.

Три раза умывшись холодной водой, Новиков крепко зажмурился и провёл рукой по лицу. Через плечо покосился на ванну, и в памяти тут же всплыло сначала синюшное тело Вислогузовой с торчащими острыми коленками, потом Варежкиной, потом то, что он увидел во сне. Подавив рвотный позыв, Новиков быстро выключил свет и пошёл досыпать.

Утром майор прибыл на службу совершенно разбитым — голова кружилась, в ушах гудело, да ещё тошнило так, что даже завтракать не хотелось. Судя по заспанному и осунувшемуся лицу Старова, тот чувствовал себя не лучше.

— Как успехи? — вяло спросил Новиков в столовой, размешивая чашку приторного кофе.

— Не важно, — промямлил Старов. — У этой Джесси великое множество фотографий, и на них толпы людей. Спасибо. — Старов осторожно взял чашку, которую подвинул Новиков. Осторожно отпивая горячий кофе, сказал: — Определить, кто из них её парень, невозможно. Хорошо она его скрывала.

— Интересно, почему? — спросил Новиков, принюхиваясь к слойке с повидлом. Определить по приторному запаху, из чего сварили начинку, не вышло.

— Может, родителей боялась? — Старов потихоньку допивал кофе.

— С чего бы? Потому что её парень мог не понравиться отцу? А почему, собственно, он мог не понравиться?

— По статусу не подходил? — предположил Старов.

— А она стала бы встречаться с тем, кто ниже её по статусу?

Старов только пожал плечами. Женщины — чудной народ. С одной стороны, такая гламурная барышня, как Джессика, вряд ли обратила бы внимание на, скажем, водителя трамвая. С другой стороны, чего только в жизни не случается. И принцы женятся на золушках, и принцессы выходят замуж за трубочистов.

Новиков лично не знал Вислогузову, а делать выводы о её характере, основываясь только на фотографиях в интернете и рассказах друзей и соседей, было как минимум непрофессионально.

— Да, кстати, — голос Старова прервал размышления. — Николайчук звонил, просил зайти.

Шумно выдохнув, Новиков завернул слойку в салфетку, убрал её в карман и поднялся из-за стола.

Николайчук слыл своеобразным человеком, разговаривать с ним бывало сложновато. Если бы они встретились случайно на улице, не будучи знакомыми, Новиков принял бы Николайчука за художника. Или поэта. Самое забавное, не ошибся бы.

Эксперт действительно писал стихи и картины, постоянно участвовал в выставках и литературных вечерах. Пару раз даже получал какие-то призы на конкурсах. И все жутко удивлялись, когда узнавали о его основной профессии. Стихи и картины Николайчука никак не могли подсказать, кем именно он работал — цветущие поля, рассветы-закаты, натюрморты, вздохи о любви — все эти изящные мотивы творчества Николайчука мало соответствовали его основной деятельности. К своей профессии Николайчук относился с особой педантичностью и не допускал здесь ни малейших сантиментов — патологоанатом всегда должен быть бесстрастен, невозмутим и рассудителен. Кабинет его был сплошь уставлен растениями в разноцветных горшках. Когда Новиков вошёл, Николайчук как раз мягкой кисточкой стряхивал пыль с листьев большого цитрусового дерева. Это растение даже как-то цвело.

Конец ознакомительного фрагмента.