Дар Авирвэля

Аля Воронова, 2021

Авирвэль – это великий праздник, который открывает врата между всеми двадцатью четырьмя мирами! Но решить, куда именно попадёшь именно ты, может лишь твой характер и мироощущение. Мечтательному Артуру повезло попасть в сердце Вселенной – Эвас, населённый существами с большими ушами и совсем разными характерами. Но как некстати, в то же время из тьмы вышло фатальное зло, способное раскрошить мир на составные элементы… Так зачем же Артур подружился с ним – колдуном, которого ненавидят, презирают и боятся все жители этого занятного мира?

Предисловие

Тяжёлый труд — гневить судьбу,

Но только это

нам подвластно!

Огнём и льдом, стрелой, мечом

И словом боремся с ненастьем!

Нам стали звон и шорох тканей,

И перекличка

лошадей

Давно уж сделались родней,

Роднее самых ярких дней!

Под трель весны, в дни Авирвэля,

Не унываем

без забот,

Смеёмся, пляшем и гуляем! —

«А где ж ещё нам быть сейчас?»

И даже самый злобный хищник,

Лишённый чувств и доброты,

Не станет в эти дни за пищей

Гоняться.

«Он будет кора ждать!»

А мы смеёмся дальше, звонче,

Уже не слышно гул полей.

И что же нам? Смеяться больше!

Ведь только это

здесь мудрей.

Мы сложим луки, стрелы спрячем,

Мечам покой пьяной дадим.

Всем силам страшным, не жалея,

Объявим: «Стоп! Молчать!»

И мир

Вновь наступил на землях наших,

Ведь Авирвэль шагнул в дома!

Пролог

— Гады! — вырвалось из обожжённого рта, как из заржавевшей пушки. — Все вы — гады! Слепые, глухие сволочи без доли разума!

Взрослый мужчина, закрытый от тусклого света чёрным балахоном, плевался всеми возможными ругательствами, которые тут же смешивались с кровью. Вокруг него стояли три рыцаря, и в руке каждого блестел, купаясь в ночных лучах, острый меч. На лезвиях ярко мерцала колдовская кровь. А чёрный балахон, истерзанный клинками, так и заливался алым цветом. Из ран медленно шёл то ли пар, то ли самый настоящий дым.

— Я бы вас… проклял, несчастных! Что вы делаете, ироды?! Я к вам с беседой пришёл, в руки дался! А вы… на меня… с мечами! — грозовой голос разносился по всей лесной округе пугающими отзвуками, так что попрятались даже насекомые. — Вот увидите — я вам это припомню… Век не забудете! Я ваших детей прокляну! И внуков! И правнуков тоже!

Рыцари молчали. Они догадывались, что это вовсе не пустые угрозы, но не смели завести беседу. А желание жгло. Жгло так сильно, что самый юный из них чуть не сорвался — и худющий мужчина в этот момент победоносно улыбнулся — но самый старший, с перекошенным от гнева лицом, приказал молчать. Они представляли, на что способно это существо, даже будучи лишённым своего пугающего могущества. И они молчали так сурово, что их собственные колени испуганно содрогнулись. Но мужчина стоял. Сложился, как старик, от лютой боли, но стоял. Смотрел, изучал, прикидывал, как бы спасти свою бледную, почти мертвецкую шкуру. Зыркал лисьими глазами по бокам, над головой и под ногами. Он не боялся их. Он не боялся никого.

— Вы знаете, кто я… Или думаете, что знаете… И вам должно быть известно, как я отношусь к тем, кто выступает против моих приказов! Тебя — раскромсаю! — он злобно глянул на младшего. — Тебя — задушу собственными кишками! — потом на того, что стоял за чужими спинами, и жалобно, словно котёнок, трясся от страха. — А вот тебя… — его жадные сизые глаза уставились на их предводителя, и глядели так, словно знают его всю жизнь. — А с тобой я поговорю… и ты захочешь собственной смерти, — на его искажённом временем лице проступила злая улыбка, какая присуща самым изощрённым психопатам. — Только обождите ещё одно мгновение…

Рыцари ждали, не только от незнания. От страха. От холода, что окутал местность. Они не ведали — не могли ведать истинно, — на что способен этот монстр, ведь прошло столько лет! Они знали лишь приказ: доставить во дворец, живым. Никак иначе. И от этого на их лица медленно стлалась безысходность. Как выяснилось мгновением ранее: когда они покидали стены города, то понятия не имели о том, что представляет собой это отродье. Но сейчас, стоя рядом с ним, глядя в его старые, пропитанные безумием глаза, они осознали, что он такое. И на душе сделалось мерзко, сухо, очень тяжело. А всё из-за чёрно-красного дыма, что сочился через раны подбитого чудовища. Он отравлял всё вокруг: и траву, и животных, и деревья. И рыцарей, что так безалаберно вдыхали это ядовитое облако, пахнущее горящей плотью. Оно проедало их изнутри, но они не знали. Знал только он — костлявый монстр в чёрном балахоне — и молчал, и улыбался самой страшной улыбкой. Он знал, что они вряд ли проживут и неделю. И наслаждался их незнанием, как ребёнок наслаждается потаканием.

Они потеряли внимание всего на миг. Но этого мига хватило, чтобы колдун исчез во тьме. Он смеялся им вслед, а они не знали, откуда идёт смех, ведь он слышался от каждого дерева, от каждой травинки и от каждой звезды. Они глядели по сторонам, пытаясь отыскать его глазами, но видели только друг друга. Их мечи грозно сверкали в свете двух подсвеченных спутников, желали впиться в мёртвую плоть злого колдуна. А его смех, тем временем, всё затихал и затихал, пока вовсе не перестал. И рыцари поняли, что колдун сбежал. Они вскочили на сильных, но испуганных коней, ударили их по мягким бокам и рванули вперёд, надеясь на одну только удачу. Они боялись представить, что будет, если это страшное создание восстановит свои силы. Скакали и скакали, а земля стучала под тяжёлыми копытами. И на сердце с каждым ударом становилось всё страшнее…

Глава I. Чем дальше в лес

Артур глядел в окно, на возвышающийся лес, и думал о всяких мелочах. Пасмурный весенний вечер избавил его от мыслей о школе и несерьёзных проблемах, связанных с одноклассниками. И дышалось так легко и приятно… А в ногах, ко всему прочему, раскинулся любимый бигль Мерлин. В это прохладное время его тепло грело лучше шерстяных носков. Вокруг царила райская тишина, приправленная звуками засыпающей природы. Всё это, смешанное в один сладостный миг, вызывало радостную улыбку. Артур улыбался ртом, улыбался глубоко синими глазами, улыбался даже морщинками, которые появились на его подростковом лице из-за некоторых моментов в прошлом. Он чувствовал себя частью чего-то большего, как если бы стал главным героем произведения. Конечно же, это невозможно. Ведь, как говорят многие, свет на нём клином не сошёлся. Но даже с этим знанием он продолжал чувствовать некую особую связь с будущим.

Начался дождь. С дикой неохотой, окно пришлось закрыть.

Когда Артур встал с высокого стула, преданный Мерлин поднялся тоже. Он не совсем понимал, зачем делает это, но упорно шёл за хозяином в любой ситуации. Даже если тот отправлялся в уборную. Видимо, такова природа собак. И в этот раз пёс пошёл следом, не имея понятия о том, нравится ли это Артуру. Но Артуру это очень даже нравилось.

Они пришли в кухню. Светлую, просторную комнату, наполненную запахом риса и жареного мяса. Небольшая люстра с одной погасшей лампочкой помогала Ольге — матери Артура — в готовке. Но завидев сына, Ольга позволила себе отвлечься от варки риса, и обняла любимого ребёнка. Её нос упёрся в его плечо.

— Там дождь начался, — констатировал Артур, крепко обнимая мать. — Вроде бы, не обещали сегодня…

— Обещали. Но я тебе не сказала.

— Значит, с Мерлином я не погуляю… А он так хотел…

— Он собака. Чего ему хотеть? Вон, видишь, ему только ты важен, — Ольга указала на пса, мирно лежащего подле ног Артура. — Позже погуляете.

— А сегодня же ещё… — он остановился. Совсем забыл, что маме не хочется об этом думать. — Прости. Но, может, хоть один раз свечку за него поставим? Всё-таки, ты его так любила…

— Он не верит в Бога. По крайней мере, в нашего. Не думаю, что ему нужна свечка или молитва, — лицо Ольги сделалось мрачным и отстранённым. — Мне кажется, ему хватает и того, что мы любим его. По крайней мере, я люблю…

Артур улыбнулся и глянул на фотографию, висящую над небольшим обеденным столом. На ней счастливая мама, ещё совсем молодая и с бунтарским макияжем, которую обнимает не менее счастливый отец. Их волосы забавно контрастируют: у Ольги — светлые, остриженные «под мальчика», с фиолетовыми концами; у него — русые, длинные и закрывают уши. А глаза, будто четверняшки — синие. Как у сына. И черты лица очень похожие, с одинаковым вытянутым подбородком и прямым острым носом, точно у птицы. Но вот взгляд совершенно разный — это Артур всегда замечал. Его отец смотрит в камеру кротко-кротко, точно начинающий вор, который украл свой первый трофей у слепой бабушки. А у Артура взгляд совершенно иной: пестрящий мужеством и призрачной бравадой. Этим он уж точно пошёл в каких-то дальних предков, ведь оба родителя подобными качествами не владели (или владели в настолько маленьком объёме, что и говорить бессмысленно).

Когда Артур отстранился, его взгляд скользнул по матери, что вернулась к своей любимой кулинарии. В этот момент, как и годом, и ещё одним годом, и третьим, и четвёртым годом ранее, ему хотелось задать всё тот же вопрос, что и много лет назад: почему же умер папа? Но в последний раз — лет в восемь — когда этот вопрос вырвался из уст недалёкого мальчика, Ольга чувствовала невероятную боль, которая отразилась на всей окружающей жизни. Она так и не оправилась после смерти любимого человека, и каждый раз, когда вновь возникала тема его касающаяся, атмосфера в помещении накалялась до невыносимого предела. Потому Артуру пришлось промолчать и сейчас. Вместо этого, он уселся на один из стульев и начал играться с Мерлином, попутно завязывая беседу с занятой матерью. Но даже несмотря на это, она старалась внимательно слушать ребёнка и как-то комментировать его мысли. А вязались они лишь в одно…

–…поэтому я думаю, что драконы существуют. Или, по крайней мере, существовали, — он улыбнулся, ожидая ответа матери. Но та будто ушла в транс. На самом деле, она очень любила говорить про магию и другие миры, но, по неизвестной Артуру причине, одновременно с этим начинала блуждать в собственных мыслях.

— Думаю, ты прав… — вырвалось, наконец, из слипшихся уст. — Я думаю, ты прав абсолютно во всём, мой мальчик, — она странно улыбнулась, глядя на сына одним глазом.

— Да, знаю! Я очень долго думал над этой теорией! Интернет перелопатил, пока собирал сведения, но оно того стоило! Жаль только, что никто в это не поверит, — на удивление, последнюю фразу он сказал довольно бодро и нисколько не раздосадовано.

— Артур, я уже много раз говорила, что тебе не нужно всеобщее одобрение. Ты выше этого и способен на вещи, которые и не снились окружающим. Незачем растрачивать себя на их ожидания.

Её слова, как обычно, звучали логично. Артур согласился, не найдя повода для спора. И снова вернулся к обсуждению щекочущих тем, которые поднимал и понимал далеко не каждый подросток двадцать первого века. А Ольга могла лишь слушать и наслаждаться глубокими познаниями её сына. Этим он явно пошёл в её учёную натуру… Разве что, в ином направлении.

Пока они беседовали о темах совершенно клишированных и шаблонных, подошло время ужина. Рис и мясо кролика — что может быть лучше? Ещё и с тем самым «секретным соусом», который мама добавляет ко многим сухим блюдам и даже супам, и всем им этот непонятный соус придаёт вкуса, превращая трапезу в беседу с Богом. Вкус такой нежный, сладкий и насыщенный, что слюнки текут даже на сытый желудок… А в глазах разворачивается кремовая буря с нотками свежеиспечённого хлеба, и настроение делается такое бодрое и живое, что бросает в дрожь! И послевкусие чарует своим недоступным волшебством вперемешку с запахом свежего новогоднего салата, добивая любого, кто попробует это неземное чудо… «Даже амброзии не стать такой питательной и вкусной, как этот соус!» — отзывались о поразительном явлении немногочисленные гости стола, так или иначе связанные с возвышенной литературой и наукой. И Артур отзывался точно так же, стоило вновь ощутить на языке знакомую кисло-сладкую пищу. Обобщая всё вышесказанное: ничто — по скромному мнению притязательных гостей и самих жильцов этого странного дома — не могло сравниться со столь необычайным чувством, кое вызывал отороченный тайнами соус. Пару раз предположили, что Ольга примешивает в совершенно обычный соус наркотики, но доскональная проверка в оснащённой лаборатории так и не дала положительных результатов. Приходится лишь догадываться, каким образом физик-практик сумела добиться подобного эффекта от еды.

После трапезы в семье Мельховых полагалось смотреть фильм. И не важно, новый он или старый, звуковой или немой. Единственный фактор, которым довольствовалась семья — качество. Они смотрели всё значимое, душевное и интересное, и всегда придерживались логичности и новизны повествования. Потому-то в Артуре и зародился маленький эстет, склонный к романтике и историческим допущениям. «Всё во имя красоты!» — именно таким девизом он жил.

После просмотра фильма наступила пора сна. Артур помылся, почистил зубы, оделся в зелёную пижаму с такими же зелёными дракончиками, и лёг спать. Одним ухом он слышал, как моется и ложится спать мама, а вторым начал погружаться в красочный сон. И ему снова, как и всегда, снился прекрасный мир, где он смог стать рыцарем, который борется с разными сумеречными тварями. Как бы ему хотелось, чтобы этот потрясающий сон вылился в явь…

Артур проснулся среди ночи. Из милых сновидений его вытащил лай Мерлина, да такой громкий, что в ушах раздавался оглушающий звон. И соседи наверняка придут жаловаться на окаянного пса, если он сейчас же не смолкнет! Мальчик подпрыгнул с кровати и подбежал к другу, чтобы закрыть его небольшую пасть, но пёс снова и снова вырывался, и скрёбся, как бешеный, во входную дверь! Тогда, уповая на лучшее, Артур решился на самый глупый шаг, который может допустить безответственный хозяин: он открыл дверь.

Пёс рванул наружу, прямо по Лесной, и замедлялся только из величайшей преданности человеку, который его взрастил. Но стоило наспех одетому Артуру догнать его — маленькие лапы снова неслись вперёд, игнорируя любые опасности! И очень скоро это небольшое преследование привело их в лесную чащу. Холодную, тёмную и совсем недружелюбную чащу, полную свежего запаха весенних растений. На единственный миг Артур пожалел, что позволил Мерлину так просто удрать! Но в следующий — он приметил одну странную деталь: пёс встал столбом перед упавшим деревом. Перед большим дубом, чьи корни вились к небесам из внутренней пустоты. Широкое, очень широкое и некогда высокое дерево походило на нечто… значимое. И Артур зажёгся любопытством. Больным, возможно, любопытством, которое вело его в самые странные места города. И сейчас синие глаза блестели энтузиазмом и интересом, разглядывая толстый дуб, поваленный наземь то ли человеческими силами, то ли силами Всевышнего и природы. Эти догадки добавляли обычному дереву некоторую загадочность, манящую мальчика в свою тёмную суть… буквально. За корнями, внутри самого дуба, будто специально разверзлась чернота. Нет, не земля. И не насекомые. Только странная полость, сквозь кору которой пробивались травинки и цветы. И тогда любопытство окончательно возобладало над разумом. Артур согнулся в три погибели и сделал шаг внутрь упавшего дуба, желая найти ответы на щекочущие вопросы…

Но перед его лицом выскочил Мерлин. Он залился отчаянным лаем, моля оставить эту затею. Толкал, толкал хозяина назад, и жалобно скулил вслед за каждым ударом о его ноги. Но не понимал, что странное поведение лишь усилит нездоровый интерес мальчика. Артур поднял Мерлина на руки, крепко обнял и посадил на землю. Пёс недовольно мыкнул, изо всех сил борясь со своей сутью, но продолжил сидеть. Смотрел на удаляющегося хозяина, как на погибающую надежду, и глаза его полнились горечью. Он не выдержал. Встал, переходя через команду «сидеть» с невероятной душевной болью, и ринулся вперёд, в пугающую неизвестность. Вслед за Артуром. Как настоящий преданный пёс.

Шли они долго. Казалось, целую вечность. Чтобы не чувствовать жжения в устающих согнутых коленях, Артуру пришлось спуститься на четвереньки. Их окружал мрак, запах древесины и травы. И какие-то отдалённые звуки леса. Под ногами и руками трещали ветки, мялись одинокие травинки и спящие цветы. Но откуда здесь цветы? Ведь солнце не может согреть их своими лучами сквозь дубовую кору… Значит, место необычное. Возможно, волшебное! А если место волшебное, то, соответственно, они держат путь в другой мир. Возможно, очень похожий на мир из фантазий или снов. Или же, наоборот, совершенно иной. Но кого это волнует? Если в этом мире можно стать рыцарем и сражаться с монстрами — подойдёт хоть планета вулканов! Но желательно, конечно, чтобы в этом мире можно было дышать маловредным кислородом… В ином же случае, стоит повернуть обратно.

После долгой дороги глаза окончательно привыкли к темноте. Именно поэтому, завидев в конце тоннеля свет, они сощурились, а зрачки сузились, как фокус объектива. И в первые секунды перед Артуром и Мерлином предстал мир белоснежный и монотонный, будто врата Рая распахнулись перед ними. Но думать о том, что единственное чудо, произошедшее в лесу — это собственная смерть, вовсе не хотелось. Потому, ожидая, пока глаза свыкнутся с размытой картинкой, Артур поднялся и отряхнул грязные ладони о такие же запачканные колени. И как только зрение вернулось в норму, он обнаружил себя на лесной полянке, омытой солнечным светом. Сахарное небо над кронами высоких деревьев блистало своей пустотой, и лишь блёклый свет звёзд красовался на его фоне. Они наверняка шли всю ночь, совершенно забыв про усталость. И глаза, не видавшие сна много часов, изумлённо глядели на окружающие картины природы. Но стоять на одном месте было неразумно. Артур позвал Мерлина ближе, и они двинулись в путь, в надежде обнаружить какое-нибудь поселеньице или город.

«Подумать только, — рассуждал Артур, оглядываясь на высокие деревья и светло-жёлтое небо. — Мы действительно оказались в каком-то другом месте. И оно выглядит точь-в-точь, как в моих снах! Может, всё действительно происходит не просто так? Поразительно…»

Он ещё не свыкся с той мыслью, что попал в другой мир. Его глаза летали от одного дерева к другому, от одного цветка ко второму, и всё казалось таким естественно-привлекательным, что душа устремлялась в пятки! Ему повезло принадлежать к тому типу людей, которые смеются вслед любой странной ситуации, и принимают изменения с пугающей быстротой. Именно поэтому Артур не закатил истерику, не пожелал вернуться к маме и не устроил в лесу настоящую сцену, от которой стало бы стыдно любому уважающему себя человеку. Он шёл вперёд с ледяной уверенностью в том, что попал в иное место, и чувства голосили во всю глотку о том, что его мечта наконец-то сбылась. А на сердце сделалось тепло и приятно, как под мягким пледом в зимнее утро!

Размышления прервал глухой топот, идущий из-за далёких деревьев. Ветки громко трескались под чьими-то ногами, шуршала листва многочисленных ягодных кустов, создавая ощущение неоднозначное и любопытное. Вот, топот стал ближе, и Артур осознал, что это стук тяжёлых копыт. И ног, определённо, тоже. Вдали показался чей-то чёрный силуэт, бегущий навстречу, а ещё дальше — два рогатых коня с вооружёнными всадниками в доспехах. Они явно гнались за неизвестным, мчащимся впереди них, и в обнажённых, свободных от забрал лицах читалась неописуемая злость.

Артур так и не понял, что произошло. Он очнулся не сразу, и первым, что увидел, стал какой-то странный полумёртвый человек, сокрытый под тёмным грязным балахоном с серебряными рунами на рукавах. Его глаза извергали то ли темнейшую ярость, то ли страшную боль и тоску, от которой потускнел прежний настрой Артура. Но длилось это не долго. Всё впечатление об этом странном человеке приобрело иной окрас, когда он решил бросить хриплое предупреждение: «Беги!» Не поняв ни слова, мальчик не сумел ответить ему хоть сколько-то вразумительной фразой, и незнакомец, заметив это, схватил его за руку. Бледная ладонь оказалась такой холодной, что тело прошиб озноб, и мысли из-за этого начали возвращаться в сонную голову. Ко всему прочему, Мерлин вновь залаял, как умалишённый. Но незнакомец, обозлившись на пса, пнул его так сильно, что тот отлетел к ближайшему дереву! Скулёж друга моментально вернул Артура к реальности. Он толкнул незнакомца в сторону, грозно глянул в его худющее лицо и подскочил к Мерлину, лежащему у корней дерева. «Ты что творишь?! — вырвалось из груди подобно драконьему пламени. — Ты же мог убить его!»

Незнакомец не ответил. Только буркнул что-то ворчливо-невразумительное и скрылся среди кустов. В этот момент к мальчику подоспели рыцари в сверкающей сталью броне. Один из них — тот, что покрепче и постарше — положил подрагивающую руку на рукоять меча и оглянулся вокруг. После, не найдя на горизонте беглеца, уставился на сидящего подле пса мальчика.

Вид его несложно описать словами: коренастый мужчина с тяжёлыми и грубыми чертами лица. Много чего повидал на этом свете и наверняка собирается тащить весь этот груз в следующую жизнь. Суровый, жёсткий. Артур подумал, что, скорее всего, с подобным типом невозможно найти общий язык и что его волнует одно лишь задание, данное свыше. Второй рыцарь выглядел не так угрожающе, но говорить явно не собирался. Значит, главный — именно этот неприятный тип.

— Ты не видел здесь кого-нибудь в чёрных одеждах? — голос оказался ещё более грубым, чем внешность его обладателя. Поэтому Артур замешкался.

— Да я… — зачем ему покрывать того, кто чуть не убил его лучшего друга? — Видел. Он побежал туда, — мальчик указал верное направление. — А что он сделал?

— Легче объяснить, чего он не сделал. Он никогда не демонстрировал свои добродетели. Я не удивлюсь, если у него их нет.

— Он преступник?

— Он безумец. Преступником он был, когда грабил и убивал. Но теперь мы точно знаем, что он самый опасный безумец, — рыцарь сощурился, придавая окружающей атмосфере пугающую ауру. — Так что спасибо за то, что решил не покрывать это существо. Короли будут благодарны нам и тебе, — несколько секунд длилось молчание. — Кстати говоря, что сульрин делает в подобном месте? Насколько я знаю, здесь никогда не было никаких врат.

— Простите?..

— Ты ведь сульрин, да? Человек? Так что ты делаешь в этой глуши?

Артур с радостью рассказал про то, как очутился в лесу. Заодно, упомянул про маму и про умершего отца, который, по словам самой Ольги, «исчез так же внезапно, как и появился» почти шестнадцать лет назад. Рыцари покорно выслушали ребёнка, что так распинался перед ними, придумывая замысловатые метафоры и длиннющие описания. Также, он рассказал про своего пса, подаренного матерью на первый юбилей, и про то, как тот безумец пнул его в дерево, не щадя своих ног. Это жизнеописание затянулось на добрые пятнадцать минут и Артур, заметив изменение положения солнца, вдруг осознал примечательную деталь:

— Если вы хотите поймать этого странного человека, почему же остались послушать мою историю? Разве вы не боитесь, что он сбежит? — Артур настороженно приглянулся к обоим рыцарям. Тот, что помладше, опустил глаза на собственное седло, а старший только презрительно глянул на ребёнка.

— Он никуда не денется: я поранил его ноги так, что обычный эльрин никогда на них не поднимется! Этот, конечно, может бежать, но боль догонит его быстрее, — почему-то, Артур поостерёгся верить этим словам. Но особого выбора не представлялось.

— Если вы не торопитесь… — он глянул на Мерлина, дабы убедиться, что с ним всё в порядке. — Может, возьмёте нас с собой? Я не знаю, куда вы направляетесь, но мы не выживем в этом лесу без помощи.

Рыцарь даже не думал: кивнул головой и указал на своего напарника, призывая залезть к нему. Артур покорно согласился, обрадованный возможностью выжить и, возможно, даже поесть. После произошедших событий ни о каком сне не шло и речи, а вот утренний голод напоминал о себе постоянным урчанием в животе. Хотелось отведать блинчиков со сметаной…

Вышло так, что безумец действительно не смог убежать далеко. Он нашёлся на полпути к столице — Рубере, как объяснил младший рыцарь. Весь истекал кровью, из которой выделялся слабый дымок, и протяжно скулил в попытке заглушить подступившую боль. Капюшон упал с головы, и теперь на бледном мученическом лице показались вполне человеческие глаза, полные эмоций и чувств, уши, подобные то ли овечьим, то ли коровьим, и милая родинка на левой щеке. Соловые волосы слиплись; в них затесались паутина и листва, подхваченные во время побега. Его губы слабо подрагивали, как в приступе плача.

Тавеан Ликгон — так звали того огромного рыцаря на огромном коне с торчащими из затылка рогами — ничуть не сопереживал иссушенному мужчине. Глядел на него как-то разочарованно и думал над следующими действиями. Но, пока он думал, незнакомец завёл свою речь:

— Как поживает твой младший?.. — этот вопрос, пусть и звучал очень тихо и хрипло, но вполне задевал за живое своей язвительностью. — Что-то не вижу его среди вас… Хотя, тут появился весьма любопытный элемент… — он скосился на Артура с такой загадочной эмоцией, что юноша так и не сумел разгадать, к чему прозвучало слово «элемент». — Надеюсь, ты не подставишь его под удар с таким же каменным лицом, какое скорчил в прошлый раз. Сульрины немного отличаются от нас, ведь так?.. Он может и не простить…

— Ты не коснёшься моего достоинства своей желчной речью.

— Я могу коснуться твоей репутации, Тавеан… — мужчина блеснул сизыми глазами. — Ты же не хочешь, чтобы я выдал пару твоих грязных секретов?..

Лицо рыцаря побагровело от злобы и смущения. Ледяной слой, скрывающий эмоции, стёк по щекам лёгким потом, а мышцы напряглись так, будто несут на себе тяжёлый груз. Артуру показалось, что Тавеан Ликгон рыкнул, не сдержав переполнившую его злобу. Прежде чем прийти в себя, он чуть не захлебнулся в собственных муках совести. Но ядовитая ухмылка мужчины в чёрном балахоне вернула ему самообладание.

— Не смей шантажировать меня, мерзкое отродье. По тебе и твоим выходкам плачет Фаль! — громогласный крик Тавеана Ликгона разнёсся по округе, наверняка распугав мирных животных. Но незнакомец продолжил улыбаться.

— Не пугай меня какой-то рекой. Ты же знаешь, что это я её создал, — мужчина издал неприятный хриплый смех, который окончился продолжительным кашлем. Но это нисколько не попало во внимание рыцарей или самого незнакомца. Это заметил только Артур.

— Ну и что? Потонешь в собственном творении — как настоящий художник! И никто о тебе не вспомнит.

— Если меня забудут, вас будет ожидать повторение этой затяжной истории. Новый «тёмный» маг, новые разрушения, хаос и смерть… И он может не пожелать уходить на несколько тысяч лет, просто чтобы дать вам второй шанс! — сиплый восклик оказался таким громким, что окончательно посадил голос мужчины. Конфликт заглушился сам собой.

Никто не собирался лечить раны колдуна. Ему связали руки, проверили карманы и закутки одежд. Взглянули на глубокие порезы, запечатлевшие следы лезвия даже на кости (после этой картины Артур предпочёл отвернуться к своему псу). Но никто не предложил помощь. Только сказали, что «раны действительно смертельно глубокие», привязали к седлу Тавеана Ликгона и двинулись в путь. Поехали, совершенно игнорируя обессиленного и хромого узника, чей внешний вид громко молил о пощаде. Но его рот открылся, только чтобы вздохнуть.

Всю недолгую дорогу Артур осматривался вокруг. Особое внимание привлекли лошади, уж очень напоминаюшие единорогов (помимо рога они имели ослиные хвосты), и мрачный незнакомец. Юноша глядел на его сутулую спину, сокрытую под рваным балахоном. Смотрел, как безымянный колдун, неспособный переступить через свою гордость или упёртость, ковылял, спотыкался о каждый камень и выпирающий корень, но продолжал молчать, будто его ничто не беспокоит. Плечи ходили ходуном, вторя лошадиному ритму, а голова всё больше и больше клонилась к земле. Раны давали о себе знать, и даже такой могущественный, по словам рыцарей, чародей не мог противиться ужасной боли, от которой бы умерло любое смертное создание. А вокруг дымилась аура тёмная, пугающая, совершенно чужая. Дышать сделалось тяжко, как если бы пришлось тащить в гору несколько тонн железа, и руки слабели с каждым ударом копыта оземь. Артур нашёл это странным, если не подозрительным, но никто кроме него этого не заметил. Или сделал вид, что не заметил. В любом случае, происходило что-то нехорошее: об этом явственно твердил чёрно-красный дым, шедший из-под полов балахона. И лошади стали идти медленнее, и глаза их остекленели, однако рыцари продолжали стучать по мягким бокам, вынуждая их идти дальше. Воздух полнился горечью и слабым запахом плесени. Если бы в желудке Артура не бушевала голодная боль — его бы наверняка стошнило от образовавшегося смрада. Дышалось труднее прежнего, и так неохотно, что лёгкие освобождались, едва получив минимальную дозу воздуха. Лицо скривилось от отвращения, и оно же пробило наружу мысли, гудевшие в головах остальных попутчиков:

— Боже мой, да сделайте уже что-нибудь с его ногами! Разве вы не видите, что он хочет отравить нас этим противным дымом?!

После громкого выкрика лошади остановились. Рыцари обернулись на зачинщика. Младший показался несколько удивлённым, а старший — Тавеан Ликгон — выглядел разозлённо и раздосадованно. Его уши опустились, слегка подёргиваясь от гнева, и выглядели в этот момент не мило, а пугающе. Ну а заключённый не стал обращать на возникшую ситуацию никакого внимания. Артуру только почудилось, что он хмыкнул, хотя рыцари ничего такого не слышали. И это молчаливое стояние на месте прервал младший. Он достал из пришитой к седлу сумки немного бинтов, спрыгнул с лошади и приказал колдуну сесть. Тот покорно послушался, явно не могущий противиться боли, и даже закатал порванные серые штаны, дабы лечение прошло удобнее. Бинты явно обладали какими-то чарами: стоило обвязать их вокруг ран, и те начали затягиваться прямо на глазах! Поразительное свойство.

Артур помог рыцарю забраться обратно в седло. Надышавшись странным чёрно-красным дымом, юноша выглядел несколько болезненно, но продолжал улыбаться и следить за дорогой. Вскоре, на его лбу выступил пот. Потом на шее, на руках (из-за чего пришлось снять перчатки) и, как следствие, по всему телу. Но он продолжал ехать, не жалуясь и не подтормаживая. Артуру стало не по себе от этой картины. Поэтому, придерживая Мерлина одной рукой, он проверил температуру всадника… и чуть не обжёгся. Настолько холодной оказалась его кожа! Это не сулило рыцарю ничего хорошего, и он прекрасно знал это. Но, даже несмотря на это, упорно ехал вперёд и глядел на мир с добродушной улыбкой. Артур почувствовал гордость за то, что в этом новом мире существуют столь мужественные люди!

Очень скоро показалась дорога. На самом деле, если бы не эти двое, юноша бы никогда не нашёл выход из леса, называемого (опять же, по разъяснению слабеющего рыцаря) чащей Алги́рэйн. Но теперь они шли по неплохой дороге, выделанной камнем, и кони цокали так гулко и мягко, что Артур благоговел над этим звоном и наслаждался каждой секундой, которая дарила ему это чувство. И продолжалось это достаточно долго, пока их небольшая кавалькада не подъехала к столице, о которой упоминал уже знакомый мужчина.

Рубера. Артур узнал, что иногда её называют «утробой цивилизации», ибо раньше на её месте стоял самый первый город, просуществовавший свыше пяти тысяч лет! Но драконы уничтожили этот прекрасный памятник развитию, и на месте обломков новое поколение основало лучший город, культурную столицу главного государства — Руберу. Серебряный город, принявший в себя и нищих, и богатых. И здесь же во время праздников живёт вся королевская семья! В том самом серебряном замке — Алги́рисин А́лгин¹, что гордо возвышается над всем городом. Его сверкающие шпили поражают чистейшим блеском, а стены переливаются в лучах проснувшегося солнца подобно волнам. Но если приглядеться поближе, красота дворца постепенно становится какой-то неестественной и отталкивающей. Вероятно, потому что ей предшествуют несколько, как это здесь называется, городских ярусов: нижний (и самый нищий, к которому медленно подъезжали рыцари); срединный, чьи дома радуют глаз уютом и красотой улиц; величественный — полный интриг, двоемыслия и расфуфыренных домов с их искусственной привлекательностью; и, конечно же, господский — о нём и говорить не нужно. И все ярусы, помимо нижнего, огорожены невысокой, но благонадёжной стеной из камней и мрамора. А перед ней, по бокам от города, раскидывается большая-большая деревня, прерываемая лишь полями. Молодой рыцарь пояснил, что эта часть города появилась несколько столетий назад, когда люди начали массово мигрировать туда, «где кормят получше». Из-за этого Их Величества король и королева Бельтайны, правящие в те годы, потерпели небольшое поражение — новоприбывшие люди не сумели найти себе места в городе, чья жизнь движется гораздо быстрее и громче, нежели сельские будни. В итоге, появился нижний ярус, «приют для нищих и путешественников», как его называют сами жители столицы. Он не плох, разделён на две части и две деревни — Э́зро-ан-Па́йва и Та́йшо-ан-Хайц, — а жители этих деревень ведут обоюдовыгодную кампанию. Одни — поставляют животные продукты и часть урожая, другие — меняют на него шкуры диких зверей, мясо и всякие находки. И только ночью улицы этих двух деревень могут источать опасность, ведь плащ мрака легко скрывает под собой любые преступления…

На этом моменте вводная лекция оборвалась самым пренеприятнейшим образом. Рыцарь, что так усердно объяснял незнакомому человеку основы, которые позволят ему выжить в городе, совершенно обессилел. Он и до этого подрёмывал, и пот тёк с него всё больше и больше, но сейчас, когда поднявшееся солнце нагрело доспех, ему стало совсем невмоготу. Покосившись на один бок, он чуть не свалился с коня. Артур вовремя подхватил его и усадил обратно. И это повторилось снова. Но в итоге, когда граница столицы была буквально в минуте езды верхом, утомлённый рыцарь упал на шею своего скакуна. Не двигался. Не издал ни звука. Казалось, даже не дышал…

— У вас осталось совсем мало времени… — показался из мыслей загадочный преступник в чёрных одеждах. — Если не отведёте его к лекарю — готовьте костёр. Его не спасти.

— Зачем вы говорите такие вещи? — Артур нахмурился, глядя на скрюченного арестанта, и постарался расшевелить милого рыцаря. Но тот нисколько не двинулся. Будто действительно умер.

Поняв, что дело совсем плохо, Тавеан Ликгон взял узды малознакомого коня и повёл его за собой. Тот медленно зацокал, почти синхронно с собратом, и всё это приправлялось тихой мелодией, которая лилась из горла коренастого рыцаря. Её мотив напоминал колыбельную или похоронную музыку, и так хорошо успокаивал нервы, что вскоре Артур перестал чувствовать какое-либо внутреннее давление. Он положил одну из ладоней на спину спящего мужчины, дабы создалось хотя бы видение помощи, и очень скоро начал подпевать новооткрытому мотиву. Тавеан Ликгон не противился этому, хотя юноша достаточно часто фальшивил, и продолжал помыкивать и гудеть, лишь изредка переходя на громкие ноты. Но потом буйволоподобный рыцарь начал петь:

Темнеет звезда, темнеет ручей,

Темнеет звезда, и мрак всё черней…

На миг образовалось задумчивое молчание. Он продолжил спустя несколько секунд, более грустно и искренне, как на самых настоящих похоронах:

Темнеет трава, темнеют кусты,

Темнеют леса, темнеет пустырь.

И лишь тишина, как обычно светла,

И в ней никогда не поселится мгла…

На последних словах тяжёлый и грубый голос дрогнул, словно принадлежал милой девушке. Ещё несколько мгновений молчания, громко вопящих о размышлениях и некоторой тоске, и он запел (если не заплакал) последнее четверостишье:

Поёт тишина, темнеет звезда,

Темнеют дома, темнеет вода,

Темнеет народ, темнеют года,

Но лишь тишина всё светла и светла…

Артур старался подпевать и даже начал попадать в некоторые ноты. А слова… Слова зацепили его, как цеплял только родной сердцу «Крейсер"Аврора"», ещё в самом детстве. Ему вспомнилось, как он сидел перед старым радио и слушал эту тоскливо-любовную песню, записанную на диск. Как качался из стороны в сторону, закрыв глаза и представляя плывущую «Аврору», как улыбался и плакал, когда песня заканчивалась. И музыка не выветрилась из головы, даже когда диск стёрся до дыр. Она всё так же играла в самой душе, и на заднем фоне её слышался шум одинокого моря, бесконечную печаль которого разбавляли корабли… И здесь, в нотах этой колыбельной, ему представлялись темнеющие поля, леса, воды. Представлялась тишина, которая никогда не утонет в этой черноте. И мелодия… Она врезалась в сердце, как стрела, пущенная из лука Амура, и отказалась покинуть разум, даже когда кони проезжали предпоследний ярус. Зрение погасло за это время, отдавшись мощи фантазий, которая успокаивала неспокойную душу юноши вплоть до остановки перед серебряными воротами. За ними, как заметил Артур чуть погодя, раскинулся крайне заманчивый сад и, чуть дальше, сам серебряный дворец. Но на этом их совместное путешествие должно было закончиться.

Артур и Мерлин, оказавшись на дороге, в полном одиночестве и растерянности, не могли найти себе места. Вокруг ходили богато одетые мужчины и женщины с забавными корово-овечьими ушами, и дети бегали туда-сюда, играя в салки и прятки. Но юноша чувствовал, что находится здесь один, с одним лишь соратником в виде преданного пса. Ведь окружающие люди не обращали на пришельцев никакого внимания — даже не удостоили их взглядом!

Все, за исключением небольшой детской шайки, во главе которой стояла прекрасная румяная девочка лет, эдак, четырнадцати. Белоснежные волосы струились по её голове подобно морской пене, и собирались в незамысловатую причёску, начинённую вишнёвыми камешками в серебряной оправе. Она была одета в салатовое платье, как раз для активных прогулок, и из-под подола проглядывались маленькие сапожки, завязанные бантиком. Девочка эта смотрела на Артура несколько любопытствующе, но добро и совсем по-детски — без капли серьёзности. Она протянула руку, выгибая запястье вниз, и слегка отвела голову. Артур не растерялся; поклонился и поцеловал тыльную сторону ладони, как настоящий графский сын. Девочка осталась довольна. Она вернула руку на положенное даме место — к боку платья, и слегка согнула локоть, дабы взяться за небольшой мешочек всеми десятью пальцами. Глянула на незнакомого человека по-свойски, как на побратима, и предложила встретиться как-нибудь ещё. И речь её в этот момент была так сладка и убедительна, что Артур просто не смог отказать. Только потом он осознал, что пал под коварной манипуляцией!

А пока, он спросил, где тут можно поесть, и отправился по указанному маршруту — на срединный ярус, к большой площади, именуемой Локас Майт. И это было всё, что он знал про площадь. Ни её точного расположения, ни того, что на ней происходит, он не ведал, ровно как истории этого потрясающего мира. Поэтому они с Мерлином отправились по одной большой дороге, качественно выложенной маленькими камешками. Дорога эта постоянно сворачивала то туда, то сюда, и город казался бесконечной прогулкой в никуда. Но, на большое счастье, совсем скоро почувствовался запах еды, цветов и фонтана. Оказалось, что всё это действительно нашло своё место на огромной, поражающей своей площадью… площади. Вокруг неё, как по задумке самого практично-перфекционистичного архитектора на свете, выстроились ряды красивейших домов, прекрасно подходящих общему настроению города. И в каждом из этих домов — двух-, трёх — и даже четырёхэтажных — расположились многочисленные пекарни, кафе, рестораны, бакалейные, цветочные и даже зоомагазины. В центре всего этого растёкся фонтан с высокой стелой, на которой изображался мощный дракон, держащий в передних лапах музыкальный инструмент сродни лире и изысканный фламберг. Ветвистые рога этого серебристого дракона походили на величественную корону, а гигантские крылья простирались по две стороны света (по крайней мере, Артур услышал так от одного из местных жителей) — на юг и на север. Имело ли это какой-то глубинный смысл, узнать не удалось. Но это, в общем-то, не так важно. Гораздо более важным Артур и Мерлин считали бесплатные кушанья, которые подавались гостям из других миров (этот факт, как ни странно, нисколько не потряс привыкшего юношу). Поэтому, зайдя в самое первое из попавшихся кафе, они оба сразу же наткнулись на шведский стол, и умяли столько мяса, овощей и сладостей, сколько вмещали их маленькие желудки. А потом, как бы в дополнение к основному удовольствию, им на глаза попались напитки: Артур выпил чай, какао и горячий шоколад, а Мерлин с радостью осушил кувшин воды.

Наетые, они бы хотели лечь спать. Вопрос заключался только в том, где именно можно поспать, и можно ли вообще сделать это задаром? Они оба очень надеялись на второе. И, на счастье, в городе нашлась одна гостиница, называемая «Ми́рин Алги́рис». По крайней мере, так её назвал высокий четырёхрукий человек с нежно-голубой кожей, вероятно, тоже пришедший из иного мира. Взгляд его был привыкшим и радостным, так что юноша сразу понял — этот незнакомец приходит сюда не первый раз.

Гостиница располагалась на рубеже между нижним и срединным ярусами и имела не самую выразительную форму. Представлялась, в общем-то, обычным трёхэтажным домом с красивой, но не изящной крышей, со множеством окон, выходящих на улицу и в небольшой двор, единственными деревянными входными дверьми — прямо посередине здания. Облицованный бело-жёлтой краской приглушённых молочных оттенков, этот небольшой дом заставлял глаза следить за собой. А над самым входом красовалась нечитаемая надпись, выглядевшая так:

Артур предположил, что это и есть название гостиницы, и очень обрадовался, что может сделать вид, что понимает этот язык в полной мере. Не копошась на улице очень долго, вскоре они оба зашли внутрь. Холл и столик администратора выглядели очень современно для эпохи, предполагаемо шедшей здесь. Невысокий потолок, закрашенные стены и пол, устланный жёстким ковром, освещали немногочисленные свечи. Администратор сидел на положенном месте и заполнял какие-то журналы. Но, завидев посетителя, сразу же отложил свои дела и вежливо приветствовал юношу. Его «чем могу служить» прозвучало так мило, что Артур тут же растаял. Он испытывал это перед каждым вежливым человеком! И сейчас, широко улыбаясь и сверкая добрыми глазами, он приблизился к молодому мужчине в костюме так, словно шёл по поверхности луны. Мерлин последовал за хозяином. И после небольшой беседы, в ходе которой прояснились особо важные детали, Артур получил свой ключ.

Они зашли в комнату на втором этаже и приятно удивились: небольшая коморка выглядела очень опрятно, имелись комодик, плотные шторы с изящным рисунком, скромная ванная комната и, естественно, кровать. Широкая, но не очень, и крайне мягкая, будто наполненная перьями! Пыль не летала по комнате, и даже в лучах солнца виднелись лишь крошечные бело-серые точечки. Поэтому юноша, не удосужив себя проверить кровать, рухнул на колючий плед в полной уверенности, что он чист. Так и оказалось.

Глава II. Начало приключений

Они проспали почти весь день. Когда Мерлин разлепил глаза (а Артур ещё досматривал свой необычный сон), небо уже окрасилось в оттенки вечера, и временами среди многих множеств звёзд пролетало одно-другое тёмное облачко, которое лишь дополняло чарующую картину заката суток. Пёс спрыгнул с кровати, издав немного шума, и подошёл к закрытой двери. В этот момент его манила какая-то неясная сила, и ему хотелось пойти к ней, несмотря ни на что… Дверь открылась, повинуясь чужому желанию. Не желанию самого Мерлина, а чьему-то чужому, очень могущественному и бескомпромиссному. И так, пёс двинулся дальше, уходя от хозяина всё быстрее…

Перед ним распахивались все двери. И точно так же закрывались, стоило четырёхлапому спутнику Артура выйти за них. Всё то время, что Мерлин шёл по дорогам, вплоть до последнего, самого главного яруса, его не покидало ощущение опасности. Он боролся с собственным телом, но никак не мог сопротивляться той силе, что вела его вперёд, по засыпающим улицам огромной столицы. Ему встретились домашние кошечки, другие собаки — большие и волкоподобные, которые сторожили хозяйские дома. Встретились звери, отдалённо похожие на земных, виданные и невиданные птицы, мирно сидевшие в самодельных гнёздах, прямо под крышами богатых домов. И, конечно же, встретились люди. С коровьими ушами — очень смешными и милыми — и с глазами, полными счастья и веселья. Но потом вся заинтересованность Мерлина в происходящем изменилась. Он, на удивление самому себе, подошёл к серебряным воротам и длинной-длинной стене из мрамора неровной круглой формы, которая опоясывала все владения королевской семьи.

Но эти ворота не распахнулись. Всё оказалось не так просто, как можно было себе представить. Однако даже это не сумело остановить пса. Он принюхался к земле, присмотрелся своими собачьими глазами поближе, и очень скоро обнаружил место, в котором можно сделать подкоп. Промучившись с этим делом с полчаса, он всё же сумел раскопать достаточно глубокую яму, и высокое заграждение, уходящее вглубь, больше не представляло проблем.

По другую сторону изгороди стлался огромный сад. Вышло так, что Мерлин сделал подкоп возле куста, и теперь ему приходилось выгибаться и разгибаться, чтобы хоть как-то протиснуться среди тонких и толстых ветвей и бирюзово-зелёной листвы. Под слоем растительности совсем пропало вечернее небо, и на обозрение осталась лишь нескончаемая тень зарослей. Но вскоре, кусты остались позади. Пёс вынырнул из них, случайно поломав несколько веточек, и тут же ускорился, как опаздывающий на встречу зверь. Он перепрыгивал, огибал, нагибался и снова бежал, минуя одни деревья за другими, минуя кусты, цветы и небольшое прозрачное озеро, мягкую траву и сухие земляные тропинки. И, наконец, в награду за все неоправданные труды, он увидел дворец. Огромное сверкающее строение, исполненное острыми углами и нежными линиями, загораживала ещё одна мраморная стена. Хоть десяток этажей и проглядывался сквозь эту «заслонку», но крепкое основание дворца, судя по всему, уже очень долго было вне власти антагонистических сил. Впрочем, эта стена не являла собой одну сплошную каменную панель, как её предшественница: по достаточно большому её периметру были понатыканы двери, чья роль, вероятно, была крайне важна для садоводов и животноводов этого огромного заповедника. И Мерлин воспользовался этим незаметно, как настоящий профессионал.

Одна из маленьких деревянных дверей открылась подобно прошлым, и пёс тихо-тихо прокрался внутрь, во двор, где росли множества небольших деревьев, цветочных кустов и той же травки. Но здесь появились и каменные дорожки. Самая широкая вела в главные двери замка, дружелюбно распахнутые всем жданным гостям. К счастью, неведомая сила вела Мерлина немного в другом направлении: влево, к небольшому прямоугольному строению, выложенному белым камнем (вероятно, это были обычные булыжники, покрашенные краской). Пёс бесправно двинулся туда. И оказалось, что перед входом надо было задержать дыхание…

Прямо за дверью — за воняющей страданиями дверью — начиналась лестница, ведущая куда-то вниз. По двум бокам от спуска лежало всякое барахло, выброшенное сюда за ненадобностью. Прекрасное совмещение темницы и склада! И Мерлину пришлось идти вниз. В затхлый воздух, наполненный болью и безумием. В старый-старый воздух, живущий здесь не одно столетие. Он пропустил так много интересного, пребывая в своём горьком одиночестве! И все те души, которые страдали вместе с ним, тоже не застали ни одной любопытной детали, которую мог бы преподнести им этот мир! А Мерлин чувствовал это. Возможно, не мог осознать, но чувствовал всю скорбь, всю ненависть, всё отчаяние и потерянность, которые чувствовали пленники этого места. Но где-то вдали, еле долетая до носа, слышался запах надежды и твёрдости убеждений. И именно к этому запаху стремился Мерлин, — теперь он понимал это. Он шёл мимо маленьких камер, заколоченных стальными прутьями, шёл мимо здешнего надзирателя, который не обратил на него никакого внимания, шёл к кому-то, кто был всё ближе и ближе, и уже почти мог говорить с ним.

И вот, он остановился перед одной из камер. Она была меньше прочих, и единственной, в которой находился кто-то живой. Сутулый мужчина с бледными, почти серыми впалыми щеками и тоскующими глазами, с грязными светлыми волосами, упавшими на лоб и прилипшими к лицу. Они уже встречались. При похожих обстоятельствах. Поэтому Мерлин, как самый обычный пёс, не решился подойти ближе. Он навострил вислые уши, прижал хвост и слегка согнулся, как бы показывая свою недружелюбность и незаинтересованность. Но пленник лишь улыбнулся, явно довольный такой реакцией. Он подвинулся ближе к решёткам, и кандалы на ногах раздражающе зазвенели, ползя, словно змеи, по холодному каменному полу. Мужчина протянул худющую руку, избитую и исцарапанную подобно всему телу, и разрешил псу обнюхать себя.

— Как ты чувствуешь, я тебе не враг, — начал он тихо, пытаясь расположить зверя к себе. — К тому же, я могу помочь твоему хозяину… Я понял это почти сразу, когда увидел его. Но сейчас я хочу поговорить о тебе, пёсик. Не в моих силах наделить тебя интеллектом и речью — всё-таки, одно вытекает из другого, да? — но я могу сделать так, чтобы ты понял свои дальнейшие действия… — он схватил недоверчивого пса за лапу и крепко сжал её. Поначалу, Мерлин пытался вырываться, но очень скоро все его попытки прекратились, и он замер. Не дыша, не брыкаясь, не моргая и не нюхая, будто превратился в статую. — Слушай внимательно. Запоминай. Я заклинаю тебя выполнить всё в точности с божьей волей, и бог твой — я. Услышь глазами, почувствуй ушами, увидь через запахи. Приведи своего хозяина в чащу Алгирэйн, к подножию моего убежища, что лежит на востоке — четвёртой стороне мира — и заставь его ждать меня там. Я прибуду, как только представится случай. И ни за что не впускай его в черноночный лес без соратников! — на этих словах колдун отпустил пса и схватился за кисть руки: ладонь нагрелась, как от прикосновения к магме, и на мертвецкой коже остался яркий бордовый ожог. — Теперь ступай обратно… и передай хозяину моё послание. Будь его хранителем. И если ты выполнишь свою часть предсказанного — я награжу тебя силой твоих предков!

На этом странный диалог подошёл к концу. Мерлин унёсся прочь из затхлой темницы, со внутреннего двора, из огромного сада, и вновь юркнул в собственный подкоп, желая как можно быстрее встретиться с Артуром. Ведь юноша наверняка проснулся и очень сильно переживает из-за пропажи своего самого близкого друга! Но волею судеб, пёс не пробежал и половины намеченного пути. Артур встретился на главной дороге, и вид его, мягко говоря, вызывал не то отвращение, не то сожаление: детские синие глаза покраснели и намокли от слёз, нос постоянно шмыгал, пытаясь сдержать в себе сопли, а лицо побагровело и набухло. Оказалось, что мальчик уже битый час ходил среди незнакомых горожан и спрашивал о своём псе у каждого из них! Вот, они пересеклись взглядами. Один — твёрдо уверенный в будущем, другой — плачущий о настоящем. И как только это случилось, Артур кинулся к бесценному псу, как к единственной надежде на светлое будущее. Он крепко прижал друга к себе, а тот принялся вылизывать заплаканное лицо, и этот момент вновь наполнил Артура жизнью!

— Мерлин… — прошептал мальчик, поглаживая любимого пса. — Никогда не бросай меня вот так! Я же подумал, что тебя украли! И что бы я делал, если бы ты не нашёлся? Ты же знаешь, как дорог мне…

Он по-отцовски нежно чмокнул питомца в мягкую тёплую щёку и потёр его лапку, данную в ладонь для выражения своей преданности и любви. Мерлин делал так ещё с щенячества, и каждый раз Артур чувствовал некоторое успокоение. И сейчас, после небольшой нервотрёпки, они с радостью потопали на главную площадь, ибо, как сказала одна из местных гражданок: «Локас Майт будет торжествовать, даже когда звёзды погаснут и язык упразднится».

Вечерняя Локас Майт поражала разнообразием красок: каждый дом украшали цветные ленточки, треугольники и прочие праздничные прелести; на каменную кладку набросали конфетти, отчего серые безжизненные булыжники превратились в нечто милое. Но что самое главное — вся огромная улица наполнилась танцовщицами и танцовщиками, музыкантами и художниками, и даже поэтами c артистами! И все они старались угодить своей публике, и каждый из них выкладывался по всем своим возможностям! Но особенно сильно Артура поразили несколько девочек, одетых в красные, жёлтые и чёрные наряды. Цвета их кожи прекрасно ложились под всевозможные оттенки коричневого, а лица выглядели так незнакомо (в соответствии с увиденными прежде, конечно), что юноша сразу же повесил на них ярлык иностранок. Они танцевали изящно, грациозно и пленительно, как настоящие художницы Востока, Арабии и Африки. Оголённые животы некоторых из них — исхудалые, но гладкие — постоянно совершали свой собственный танец, не обращая внимания на остальное тело. На некоторых из девочек бренчали металлические украшения в виде блестящих пластинок, вшитых в одежду; другие же носили менее откровенные наряды, и весь их танец, похожий на единую систему, будоражил разум. Более прочих Артура зацепила девушка индийской внешности — смуглая, с блестящей кожей, тёмно-русыми, почти чёрными волосами и изгибными реснитчатыми глазами, во мраке которых отражался весь окружающий мир. Её губы ярко выделялись из губ всех остальных танцовщиц, ибо имели ярко-ярко красный оттенок, старательно приданный помадой. И со щеками случилось то же, но, к счастью, в гораздо меньших масштабах.

Её танец выбивался из общего ритма — именно поэтому она исполняла свои движения поодаль от основной группы. Она танцевала не как маленькая девочка, а как настоящая женщина, и вкладывала в своё искусство всю страсть, всю любовь, всю ненависть и всё величие, которые имела её безгранично взрослая душа! И чтобы осознать это, не было необходимости досконально изучить её; нужно было только посмотреть на её технику, столь совершенную в своей зрелости. Эта девочка, явно ставшая настоящей женщиной, зацепила Артура так сильно, что он не сумел противиться соблазну и подошёл к ней, чтобы познакомиться и спросить, где она научилась такому танцу.

После небольшой повседневной беседы он узнал, что её зовут Киама — сокращение от Анкиаматше, — что ей совсем недавно стукнуло шестнадцать, и что её словарный запас ограничен самыми банальными словами, такими как: очень, рада, красивый, танец (а слово «танцевать» она, по неизвестной причине, произносила как «танцувать»). Но, несмотря на эту нелепость, в ней ярко полыхала зрелость, философский взгляд на мир и такая грубая непринуждённость, что любое бранное слово — коих в её запасе было чрезмерно много — становилось каким-то невинным и не страшным для произнесения. А самое главное, что узнал Артур, выплыв на один поток с мыслями знакомки, так это её буквальную скованность. Она преподнесла себя частью класса безродных, безропотных и бесцельных, но была, в целом, совершенной противоположностью этого определения. Называя себя «увурук», что трактовалось схоже со значением «раб», она нисколько не подозревала о своём ужасном положении. Она называла себя скованной — таковой и представлялась, — но искренне заявляла, что гордится своим положением, что оно приносит ей деньги, удовлетворение и желанную безответственность. Кто бы не хотел такой жизни? Но единственным условием, под которым стоял столь большой список удовольствий, было это самое «уртувурук», имеющее под собой значение слова «рабство» соответственно. И всё же, она, привыкши к роскоши и отдыху, совсем не желала бежать. Стоило Артуру заикнуться об этой идее, она сразу же шикнула и пригрозила, что позовёт своего охранника. Мальчик решил, что она слышит такое предложение уже не в первый раз, и потому вежливо извинился за причинённый моральный ущерб.

Конечно же, сделал он это не всерьёз. Он задумался над тем, как вызволить девушку из этого рабского плена, и на всякий случай уточнил, будет ли она здесь в ближайшие дни. Услышав положительный ответ, он загадочно улыбнулся и пообещал, что придёт к ней на следующий день — ибо узнал, что её труппа выступала лишь после заката, чтобы платья и драгоценности привлекли ещё большую публику. Она, не подозревая о тайных планах новообретённого знакомого, согласилась принять его у себя и напоила потрясающими травами, внешне схожими с чаем, но совсем иными по своему вкусу и свойствам. После этого они разошлись. И Артур с Мерлином вернулись в гостиницу, в свой номер, где юноша заставил себя заснуть. Ему не терпелось воплотить свою задумку в жизнь, и голова заполнилась мыслями о том, как же ему подговорить своевольную девушку бежать из её золотой клетки.

Вероятно, можно просто попросить. Уверенно рассказать ей о тех преимуществах, которые даёт свобода! Но скорее всего, она уже сотню, если не тысячу раз слышала любые аргументы, и не отнесётся к ним с должной внимательностью. Тогда, можно пригрозить. Пригрозить тем, что сулит ей вечное заточение, вечные танцы и отсутствие работы ума!.. Но вряд ли она так уж сильно печётся о своих умственных способностях. В этом случае, следует обратить внимание на её увлечённости. Танцы, шантх — тот доселе неизвестный чай, внешняя красота, которую она, вероятнее всего, бережёт, словно зеницу ока. Она зависима от этих трёх вещей, которые Артур заметил при первом знакомстве. Значит, нужно играть с ними. Чему может поспособствовать свобода именно в этих направлениях? Танцы можно «танцувать» в любое время, в любом месте, за любую плату без процентов. Шантх можно варить даже в самой дешёвой ночлежке, и всё так же получать с этого деньги без какого-либо налогообложения! Ну а красота… Да, в самом реалистичном случае этим аспектом придётся пожертвовать. Любой труд, особенно женский, взымает плату, берёт проценты и осыпает большими налогами, в которые входят блестящие льющиеся волосы, нежные и гладкие руки, прекрасные глаза без единого признака усталости и, конечно же, свободное время. Артур переживал, что такой риск вряд ли будет по нраву себялюбивой девушке, но иного пути нет, и никогда не будет. Любой успех требует жертв! Даже свобода, в конечном парадоксе, забирает у нас часть собственной независимости и душевного комфорта. Всё, что нужно сделать Киаме — понять эту простую истину. Осмыслить, бороться и принять это так же, как когда-то ею было принято рабство. В ином случае, Артура ждёт поражение как собственное, так и её личное. Но он не собирался думать о поражении, как о факте, потому оставил его где-то в дальнем углу, просто как напоминание о том, что он — всего лишь пятнадцатилетний ребёнок, и даже поражение не имеет под собой так много стыда, ведь было бы принято после значимой попытки перевернуть жизнь другого дитя.

Они проснулись ни свет ни заря и сразу же отправились на площадь. Так как вечером Киама, с позволения «господина», разрешила юноше посетить свою комнатку в снятом на три месяца отеле, Артур знал верное направление, и они вдвоём уже подошли к нужному переулку. Завернувши, сразу наткнулись на здание с непонятным названием по две стороны от дверей. Зашли внутрь и после вопроса о месте нахождения хозяйки указанного номера двинулись к ней.

Она не ждала их так рано. Взглянув в окно, на желтеющее сливочным маслом небо, она поняла, что её разбудили в районе шести часов утра. При этом легла она только два часа назад и собиралась проспать до полудня! Но Артур выглядел так умоляюще, а понравившийся Мерлин сидел у его ноги с таким жалобным взглядом, что девушка позволила им войти. Налила им шантха, пахнущего свежими листьями южных деревьев, и спросила, какая беда принесла ноги знакомого в такую рань. Тут Артур задумался над верными словами, которые не спугнут сонную Киаму и побудят её к действиям. Поразмыслив немного, он начал свою речь:

— Я же сказал, что мы ещё встретимся. Ты… такая милая, — в этот момент его пронзила молния осознания! Что заставит девушку действовать быстрее, чем признание в симпатии? — Я хотел провести с тобой ещё некоторое время.

— Правда? — она скосилась на Артура, как на вора, и её речь стала осторожнее. — Я уже слышала эти слова. От одного эльрина. Он обещал мне любовь и всякое такое, но бросил, когда… потерял интерес. Ты такой же? — её вопрос звучал грубо и строго, на что Артур невольно нахмурился. Но не из-за вопроса девушки, а из-за собственной узколобости. Как он мог подумать, что манипулировать чужими чувствами — правильный шаг?! Хотя, честно сказать, есть в этой Киаме что-то пленительное…

— Нет, я другой. Я не хочу пользоваться тобой и не хочу врать тебе. На самом деле… — он подумал дважды, прежде чем сознаться. — На самом деле, я пришёл, чтобы попросить тебя кое о чём.

— Это связано со вчерашним разговором?

— Да. Если мы думаем об одном и том же. Я хочу, чтобы ты сбежала вместе со мной. Сейчас. Пока твой «господин» спит и не может помешать. Это идеальное время для побега, и я хочу им воспользоваться.

— А ты не подумал о моём желании? Как я уже сказала, мне нравится жить вот так. Мне не нравится работать ради еды и денег, я хочу делать любимое дело ради себя! — она прикрикнула, но тут же смерила голос, чтобы не разбудить «господина». — Я не хочу на волю, Артур. Мне хорошо здесь.

— Но ведь свобода!..

— Нет. Я не хочу тебя слушать, — она закрыла уши, как малое дитя, и начала напевать весёлую песенку.

— Я могу помогать тебе с работой! Ты можешь танцевать, можешь заваривать шантх, можешь красиво наряжаться и каждый час расчёсывать волосы, а я буду искать работу!..

— Тогда чем это рабство отличается от твоего?

— Ты можешь танцевать за деньги. Сама обеспечивать свою жизнь. Можешь ехать, куда душа пожелает, и делать, что тебе важно. А здесь ты живёшь в золотой клетке…

— В золотой клетке? Это как?

— Пусть ты имеешь роскошь и комфорт, но ты не можешь позволить себе ни гулять одной, ни ходить по любимым местам, ни купаться, ни слушать любимых исполнителей. Всё, что ты можешь — танцевать и повиноваться своему хозяину. Это же не настоящая жизнь! Это… подделка.

— Я не против таких подделок. Уходи. Уходи и не возвращайся. Мне не нужны твои советы и не нужна твоя помощь. Ты вообще никто! Не думай, что можешь руководить мной только потому, что считаешь себя выше и умнее!

Она готовилась перейти на самый настоящий крик, поэтому Артур предпочёл удалиться. Напоследок он сказал ей лишь, что она может положиться на его помощь, потребуй того случай, и ушёл. Ни с чем и ни с кем. Лишь Мерлин шёл бок о бок, постоянно поглядывая на своего двуногого друга с любовью и верой. Ах, если бы и люди глядели так же…

Когда выход с этажа показался прямо перед носом, юноша почувствовал на плече чью-то крепкую ладонь. Он повернул голову, скосился так, что зажгло белки глаз, и увидел перед собой бледного мужчину с короткими чёрными волосами и выразительным авгитовым взглядом. Незнакомец был неплохо слажен, пусть и не имел обилия мышц, и очень походил на стража. Говорят же, что первое мнение может или точно передать суть незнакомца, или явиться совершенной противоположностью этого самого мнения. Так вот, Артуру посчастливилось совершенно точно определить его род деятельности, некоторые наброски характера и чрезвычайную картавость. Всё это он вычислил, когда незнакомый мужчина с прищурым разрезом глаз потребовал указать причину пребывания конкретно в этом отеле.

— Я ходил к знакомой, — вырвалось само собой, и тут же оставило на лице стража неясный след.

— Так значит, это тебя госпожа Анкиаматше назвала Артуром? — в ответ кивок. — Проследуй за мной. С тобой хочет побеседовать мой наниматель.

Мужчина развернул Артура на сто восемьдесят градусов и повёл к одной из двойных дверей, на которой висела нечитаемая записка. Он произвёл стук-пароль, дверь открылась и удивлённому взгляду юноши предстала следующая картина:

Над потолком — облако дурнопахнущего дыма, на полу — сотни разнообразных ковров и подушек, под которыми потонули диванчик и кресло. На большой кровати с искусственно приделанными шторами — полная женщина с прямой продолговатой табачной трубкой в руке, окружённая снующими слугами. Её богатые одежды пропускали через себя несколько слоёв жира, и глядеть на это безобразие было просто отвратительно. Лицо данной особы, уничтоженное чревоугодием, заплыло и расплылось по широченной шее, на которую она каким-то волшебным образом умудрилась нацепить дорогое ожерелье из белых и чёрных жемчугов, и ещё одно, сделанное из разноцветных каменьев. Это бы добавляло ей шарма, не простилайся она на все четыре стороны комнаты. Бедные девушки — истощённые и не очень — то и дело услуживали ей. Несколько из них делали педикюр и маникюр, другие же — подавали документы, в которых толстенная женщина тут же расписывалась, неизвестным образом держа перьевую ручку в своих сосисчатых пальцах. И даже завидев незнакомого ей юношу, она не перестала требовать от слуг бумаги. Только причмокнула из-за горьких курительных трав и приказала подойти ближе, на что Артур ответил полным (даже более полным, чем эта женщина) безразличием. Поэтому нанятый охранник тут же толкнул его вперёд, но совсем слабо и мягко, будто боясь причинить какой-то значимый вред. Впрочем, Артур нехотя подчинился. Его интересовало, что же будет дальше. Поругание? Казнь? Рабство? А может, свободная вакансия?

— Выходит, это ты склонял мою девочку ко греху? Какой нехороший…

— Я не понимаю, о чём вы говорите.

— Я всё слышала. Она поступила благоразумно, отказавшись идти с тобой. И даже с тем условием, что наивно полагает, будто я сплю в том же режиме, что и она, — женщина хохотнула. — Благодаря своим наёмникам вроде этого эльрина — она указала на стоящего позади Артура мужчину, — я узнаю всё, о чём шепчутся мои подчинённые. А то, что ты называешь «освобождением» и «волей», в моём родном Селените называют грехом. И так и есть. Девушки вроде неё не заслужили свободу и волю. Она безродная и нищая простушка. У таких должны быть хозяева.

— У каждого есть род. Всё зависит от того, кем вы считаете её предков. И знаете ли их вообще.

— Мне всё равно на её родителей и дедов. Я нашла её грязной, в каком-то заброшенном районе. Значит, она моя собственность.

Артуру хотелось как-то едко прокомментировать это, но он решил, что это повлечёт за собой лишь новые неприятности. К тому же, он ещё не знал, чего ради эта огромная антиреклама фитнеса послала за ним охрану.

— Но я хотела видеть тебя не для того, чтобы доказывать свою правоту. На моей родине за склонение ко греху тебя бы повесили на мёртвой змее. Но здесь, в этом высокомерном государстве, я не могу позволить себе и толики справедливости. Так что, придётся действовать по здешним законам. За первый «проступок» я позволю тебе уйти. Но если это повторится снова, то у меня будет вся полнота власти, и я отвезу тебя в Селенит, чтобы судить относительно наших законов и справедливости. Ты понял свою ошибку? — она заговорила с Артуром, как со слугой.

— Надеюсь, что вы тоже поймёте.

После этих слов, вогнавших женщину в злую краску, юноша стал свободен. Однако эта «государыня» приказала черноволосому охраннику довести Артура до самых парадных дверей, на что он нейтрально согласился. Они вышли в коридор, прошли несколько номеров, и юноше захотелось узнать этого странного эльрина поближе. Надеясь на удачный диалог, он завёл свою шарманку. В ходе попытки выяснилось, что этот мужчина — гордость своей профессии, ведь он не ответил ни на один вопрос и даже не глянул на подопечного болтуна! Но когда они подошли к указанным дверям, он сказал лишь одно картавое слово: «Скоро».

Понять смысл этой нелепой фразы, да ещё и с акцентом, оказалось трудно. К тому же, мужчина очень быстро ушёл обратно, не давши Артуру и шанса на вопрос. Поэтому, ведомый негодованием, он отказался покинуть это место. И Мерлин охотно поддержал такое решение, прильнув к хозяину, рассевшемуся на недалеко стоящей скамье из резной стали и гладких досок. Их мысли (по крайней мере, с точки зрения Артура) вращались вокруг двух важных проблем: слова, нелепо брошенного охранником соответственно, и еды. Вторая стремилась заполучить всё внимание, отчего живот начал недружелюбно урчать, а потом и вовсе засосало под ложечкой. Но и этого не могло хватить, чтобы Артур перестал надеяться на ответы. Он сидел и сидел, дожидаясь чего-то, но ничего не происходило. И, чтобы хоть как-то унять растущий голод и свербящее любопытство, он согласился поиграть с Мерлином. И действительно: как давно он играл с ним? Прошло уже несколько дней, а этот активный, вроде бы, пёс не издал ни звука, ни малейшего шороха. Артур всерьёз забеспокоился насчёт здоровья своего любимца, и решил проверить собственную теорию в той самой игре. Но Мерлин будто специально вёл себя в крайне степени заинтересованно и так игриво, что несколько раз подпрыгнул прямо на плечи Артура. Мысли о болезни выветрились из головы, но вопрос его самочувствия так и остался витать где-то поблизости. После пропажи Мерлин вёл себя, не как Мерлин.

По прошествии часа или двух, которые Артур потратил на ожидание, двери с грохотом распахнулись, и из них вылетела зарёванная Киама. На её оголённых руках, ногах и животе появились броские синяки и даже царапины, а на щеке отпечатался красный след от жирной ладони. И думать не пришлось над тем, кто сотворил подобное с бедной девушкой. Она подбежала к Артуру, даже не задаваясь вопросом, почему он здесь появился, и вцепилась в него, как в последний оплот надежды. Она рыдала и рыдала, прямо в его пыльную футболку, и прижималась к нему в желании быть спасённой от тирании «господина».

— Ты сказал, что поможешь мне… если я попаду в проблемы… — она икала через каждое слово, и дыхание постоянно сбивалось. — Помоги мне… пожалуйста…

Почти сразу после этих слов двери вновь распахнулись, и в них появился тот самый мужчина. Его руки крепко сжимали два стальных трезубца, очень похожих на саи, которые Артур наблюдал во множестве фильмов. Взгляд мужчины был полон фокусировки на чём-то внутри помещения, и он ни разу не глянул в сторону девушки! А спустя несколько мгновений Артур осознал, почему: сверху, из окна второго этажа, спрыгнул воин, одетый подобно странному мужчине. Он имел иное оружие — меч, и с первого же удара оказался в крайне невыгодном положении. Один из клинков знакомца проткнул противника, вознамерившегося напасть незаметно. Меч выпал из дрогнущей от боли руки, а сам немолодой воин, как только оружие оказалось вытащенным из его живота, повалился на землю.

Артур увидел настоящий бой впервые.

Пока он глядел голубыми незрячими глазами на убитого негодяя, молодой мужчина убрал клинки и быстро подбежал к подросткам. Он спрашивал что-то, говорил и даже кричал, но Артур отказался воспринимать это. Всё, что он видел — поражённого воина с беспокойным лицом, застывшим и замороженным, как при нажатии паузы. Остекленевшие глаза заставили молодые плечи содрогнуться, а бледная кожа, ставшая почти белой, создала такую беспокойную атмосферу, что хотелось зажмуриться и представить себе нечто другое, более мирное и доброе. Но стоило сомкнуть глаза, и в неисчерпаемой черноте вновь замигал этот терзающий образ. Страх, непринятие, душевная боль и мнимое безразличие — всё это давило, давило очень сильно и так разобщённо, что чувство тошноты подступало от каждого органа, от каждой клеточки парализованного тела. Наверное, именно так ощущается присутствие смерти… А кровь… Кровь потекла из убитого незнакомца, заполняя прорехи между камнями, заливаясь в засохший песок и маленькие камешки. Алая, багряная, бордовая и бурая… Красная-красная кровь. Артур никогда не видел столько крови. Она текла из него, из его рта, она окрасила его щёки, тёмно-зелёную одежду…

Реальность проникла в разум, когда до ушей донёсся отдалённый лай Мерлина. Такой же суровый лай, какой слышался каждый раз, стоило обстоятельствам или людям угрожать жизни юноши. Сейчас же такой угрозы не было. Был только молодой мужчина, пытавшийся потащить Артура за шкирку. Но преданный пёс воспринял это по-своему, и без конца лаял, кусался и пинался, пытаясь доказать величину своего полуметрового роста.

Когда же рассудок окончательно прояснился, юноша задался несколькими весьма важными вопросами. Самым главным из них был вопрос о произошедшем в отеле. И о том убитом мужчине. Ведь вся эта ситуация — начиная от странного сообщения не менее странного мужчины, и заканчивая тем, что они вчетвером бегут куда-то или откуда-то — не давала бедной голове Артура ни секунды покоя. Любопытство лежало на нём тяжким бременем, а этот потрясающий мир словно чувствовал подлинное счастье, пытая незадачливого мальчика сплошными загадочными происшествиями и непонятными людьми!

Как сказал Айва — тот самый мужчина, что вёл двух своих подопечных и пса сквозь город, — они направляются к выходу. Но не к тем главным воротам, которые почти наверняка охраняются людьми «господина», а к запасному выходу, известному ограниченному кругу лиц. Этот небольшой проходик служил государству добрую службу, когда шла затяжная война: через него юркали гонцы с ценными сведениями и, по неподтверждённой информации, сама королевская семья воспользовалась этим ходом отступления, когда на кону стояли их ценнейшие жизни. Сейчас же он прозябал в безызвестности. Отчасти, потому что война завершилась несколько сотен лет назад, отчасти, из-за раскрытия этого лаза простыми людьми. Айва, как и некоторые другие, частенько посещавшие столицу, ещё с детства знал про это место. Он пользовался этими дверьми, чтобы прятаться от друзей, от матери с отцом и просто чтобы найти приключения на свою голову. И он так обрадовался, что давние знания могут помочь им спастись в этот трудный час!

Они сумели упросить кучера подвезти их до определённого места, которое мужчина оптимистично нарёк районом А́йвун — «районом страданий». Артур натужно улыбнулся, услышав подобное название, и поинтересовался его скрытым значением. Айва сначала не понял вопроса, сославшись на то, что про это место знает буквально каждый гость и уроженец, но вскоре осознал свой промах. Когда троица села в украшенное цветами ландо, мужчина достал из набедренной сумочки маленький блокнот и карандаш, и принялся писать что-то, что Артур, сколько ни пытался, так и не смог прочесть. Но, исходя из собственных познаний, сделал вывод: Айва составлял список. И писал — это самое примечательное — справа налево, по строчкам, расчерченным вручную. Когда же он закончил, то предоставил Артуру ответы на все интересующие вопросы.

— Этот район прозвали так в честь пленных горожан, которые были казнены за промахи своих правителей. Её Верховное Величество королева А́йзара Бельтайн, правящая в те годы, отказалась принять капитуляцию и позволила погибнуть нескольким сотням своих подданных. За это злодеяние её прозвали Айзарой Бескровной, и через несколько лет заставили отречься от престола в пользу своего старшего сына. Тот же, по итогу, решил почтить память убитых и возвёл в центре местной аллеи памятник. Вы его увидите.

— Получается, у вас не всё так гладко, как выглядит?

— Да. Не чета Йере, конечно, но и мы хороши в своих проступках и преступлениях. Даже самые лучшие из нашего рода хоть раз, да ошибались. Но главное, что мы помним места, где оступились, и не повторяем ошибок. Конечно, тоже с парой редких исключений…

— Я хочу задать кое-какой вопрос. О произошедшем… — юноша глянул на собеседника как-то исподлобья, демонстрируя тривиальность интересующей темы. Но тот удовлетворённо кивнул и произнёс что-то невразумительное. — Что случилось в отеле? И почему вы просили меня обождать некоторое время перед уходом? Вы сами спланировали всё это? — шквал вопросов так и сбил Айву с ног. Поразмыслив немного и погуляв глазами то по домам, то по пассажирам, он выпрямился и записал в блокнот ещё что-то. После этого спрятал его и карандаш, и повернулся к Артуру.

— Всем нам даны какие-то способности. Кто-то хорошо рисует, кто-то умеет строить дома, кто-то сражается всю свою жизнь без единого ранения. А кто-то вроде меня может предчувствовать будущие события. Я не ясновидец и не предсказатель, как некоторые, но моя интуиция работает не хуже их магии. В каком-то смысле, во мне тоже заложена эта магия. Я знал, что с моей госпожой случится нечто плохое и, исходя из вашей с ней повторной встречи, я предположил, что она имеет для вас какое-то значение. Но, за невозможностью говорить без разрешения нанимателя, я сумел выжать из себя только одно более-менее контекстное слово. Надеюсь, что это не поставило вас в затруднительное положение, — он осклабился и продолжил. — И я ничего не планировал. Всё произошло спонтанно. Знаете, ведь говорят, что у воинов вырабатываются рефлексы и инстинкт сохранения? Я знал, что буду защищать свою госпожу, потому что мы… близки. Когда мой наниматель распустила, извиняюсь, руки — я не мог просто смотреть на это. Но против меня вышел мой друг, который не был в таких тесных связях с рабынями. Мне было сложно… но бывает, что иного пути просто нет. Вы не пугайтесь! Я говорю о столь ужасных вещах так спокойно лишь потому, что учителя воспитали во мне решительность, и, быть может, определённую бессердечность. Но в капле зла нет ничего плохого, если оно сеет добро и справедливость.

— Значит, вы убили своего друга ради спасения Киамы?

— Нет, я убил его, чтобы выжить. Хотя, если отнестись к ситуации более романтизированно, то да. Я убил его ради неё, — он глянул на дремлющую после стресса подругу и задумчиво улыбнулся. — Да, думаю, так и есть. Я убил его ради неё. Но не могу сказать, что смог бы повторить это… В конце концов, Тайлин был моим хорошим другом.

— Вас и не заставляют переживать это снова, — Артур положил руку на соседское плечо и постарался приободрить собеседника. — Думаю, он понимает ваши терзания, и не имеет ничего против вашего раскаяния.

— Он умер. Теперь ему всё равно. В нашей трагедии остался лишь я один.

— Может, он наблюдает за вами сверху…

— Ах, понятно, вы верующий. Я встречался пару раз с людьми, которые говорили похожие вещи. Но мы — я имею в виду все народы альянса — больше приверженцы философий, нежели религиозных верований. И моя философия — Эодаки, — в которой я воспитывался с самого рождения, повествует о смертности личности. Именно смерть толкает нас на деяния. Мы все хотим оставить какой-то след в этой жизни, ведь она длится несравнимо мало.

— У нас тоже есть философии. Но сколько помню, у людей всегда были и религии. Они помогают в бедах и заставляют поддерживать огонёк надежды. Если бы не вера… — Артур вздохнул, вспомнив образ отца, навеянный матерью. И правда, лишь вера сумела укрепить юную душу, дать ей нужное направление и заставить жить дальше. Только этому потрясающему учению Артур обязан своей жизнью!

Большую часть пути их диалог представлялся обычным описанием своих мировоззрений, и пришлось удивиться тому, сколько же общего имел Артур с этим наёмником! Схожая вежливость, вычурная красота движений и слов, искренняя доброта и уважение ко всему сущему, видимые сквозь их незамысловатый диалог — это создавало идеальные условия для развития дружбы. Они чувствовали притяжение друг к другу, ведь так приятно найти собеседника, чьи манеры речи и движений столь точны и притягательны, а самая обычная беседа не вызывает чувство дискомфорта. А слова!.. Айва знал так много слов, так много действительно красивых и точных слов! С его языка, к прочим заслугам, не слетело ни одного бранного высказывания, ни одного оскорбления! Всё это доставляло Артуру невероятное удовольствие, и обычный диалог, призванный скрасить тишину долгой дороги, превратился в бархатное звучание двух мягких голосов. Но даже такая невинная радость должна была подойти к концу. И спустя несколько часов езды они всё же добрались до указанного Айвой района.

Район Айвун выглядел… неплохо. Не так броско и богато, как большинство мест в пределах мраморных стен, но всё так же уютно и привлекательно. Дома — преимущественно из камня и кирпича, обнесённые декоративными деревянными досками, располагались в таком порядке, что даже в узком переулке всегда оставался свет. Повсюду росли кусты, деревца и много-много травы, вокруг которой уложились большие и маленькие камни, преобразованные в дороги. Также, прямо перед глазами раскинулась аллея, обшитая крашеными светильниками. А в её центре, метрах в двадцати от ног Артура и его знакомых, стоял невысокий памятник. Его образы казались чёткими даже издалека. Юноша увидел на этом мемориале мужчину и женщину, одетых в старую домотканую одежду, изрядно потрёпанную временем. А в их руках, вдобавок ко всему, лежал укутанный младенец. Артур не сумел различить черты лиц этих людей, но подозревал, что в их каменных выражениях прячется лишь утомляющая тоска и щемящая боль. Та, которую пережили горожане много-много лет назад. Та, которая до сих пор давит на сердце и лёгкие, заставляя рыдать и убиваться неизгладимым горем.

Айва взял свою сонную подругу за руку и подозвал Артура, дабы вытащить его из размышлений о трогательно-угнетающем мемориале. Он кивнул головой в сторону одной из подворотен, как бы говоря, куда им идти, и они все заспешили к спасительному выходу из города. Мужчину всё ещё терзал один пугающий вопрос: почему за ними не устроили погоню? Но, тем не менее, он выглядел по-прежнему спокойно и уверенно, и вёл своих юных подопечных вперёд, влево, ещё раз влево, потом вправо и так далее… пока они, минуя уютные узкие улочки с выходящими друг на друга окнами, не дошли до нужной двери.

Она оказалась заколочена и завалена разным мусором.

Большие деревянные коробки, в которые складывалась мебель и всякая всячина; несколько бочек на разных стадиях гниения; коробки от фруктов и овощей, — тоже не в самом лучшем состоянии, и много чего ещё. И выход этот, исходя из состояния вещей и окружения, выглядел подобным образом уже довольно давно.

— Весь наш путь был бессмыслен… — выдал Артур, ничуть не улучшая обстановку. — И что теперь делать? Разгребать это всё?

— Думаю, если мусор набросан с этой стороны — то же постигло и противоположную. Придётся возвращаться…

— Прямо к «господину»? Ты шутишь, Айва? — спросила девушка, вклиниваясь в диалог. — По-моему, легче взобраться на эту стену и спрыгнуть с неё, чем вернуться назад. Если только ты не хочешь, чтобы мы попались в руки «господина». Но я знаю, что ты не хочешь.

— Я смогу отбиваться. В конце концов, я…

— Да знаю я, кто ты! Но это не значит, что мы можем сражаться, как ты. Особенно он, — Киама указала на Артура. — Я хоть знаю, как выглядит кинжал. А он, наверное, и меч от секиры не отличит!

— Вообще-то, я разбираюсь в оружии, как в своём имени, — возразил Артур. Но тут же, как и вспыльчивая Киама, был прерван Айвой.

— Никому не будет легче от вашей брани. Нам нужно думать о том, как выйти из города, а не разводить здесь выступление. Киама, ты очень наблюдательная: порыскай по углам и посмотри, нет ли здесь иной возможности выбраться. Артур, — он повернулся к юноше с весьма озадаченным видом. — Я не знаю ни твои способности, ни способности твоего фамильяра. Продемонстрируй же их и покажи, как следует относиться к вам обоим. Я же похожу по округе и спрошу горожан, а также прослежу, есть ли за нами «хвост». Приступаем.

После этих слов он ещё раз глянул на подростков, временно прощаясь с ними, и ушёл обратно, по той же тесной дорожке, льющейся среди близко поставленных домов. Одну из рук он беспрерывно держал на прекрасном небольшом оружии, что так помогало ему на протяжении многих лет (по крайней мере, к такому выводу пришёл Артур). Когда же силуэт мужчины скрылся за углом дальнего дома, юноша принялся думать над тем, как можно выпутаться из этой ситуации. Глядел на деятельность Киамы: она залезла на саму гору мусора, потом нагнулась и начала проверять камень на прочность. Он оказался непробиваемым. Она раздосадованно пнула подвернувшийся стул, и тот слегка нагнулся, сделав всю конструкцию неустойчивой. Но она, тем не менее, продолжила изучать стену в поисках какой-либо подсказки.

Артур отвёл от девушки взгляд. Стоило приняться за собственную работу. Он глянул на Мерлина, вопрошая о помощи, и тот, к невероятному удивлению и панике юноши, будто сумел понять его мысли! Ведь сразу после этого взгляда пёс начал принюхиваться — и к воздуху, и к каменной дороге. После недолгого ожидания, он прошёлся мимо искусственной горы и мимо Киамы. Разобрать значение этого Артур смог не сразу. Его пёс, по неясной причине, миновал даже алебастровую стену, и направился по узенькой улочке, вдоль неё самой и небольших домиков. Естественно, Артур сразу же заспешил за другом, волнуясь о его состоянии. Киама же, поразмыслив немного, направилась в иную сторону — туда, куда ушёл её друг.

Уже знакомые домики, знакомые повороты и знакомые лица, глядящие из окон на редких гостей. Девушка не обращала на них никакого внимания. Она шла и шла вперёд, по их прежнему пути, и уповала на то, что Айва найдётся в срок (мало ли, их новый знакомый уйдёт один?). Так, исходив не один поворот, она вышла к аллее, где трагически гордо возвышался мемориал в честь убитых горожан. А прямо под ним стоял опечаленный Айва… и кто-то ещё. Нет, не кто-то. Рядом с ним стоял товарищ Айвы! Они говорили о чём-то, что не внушило подозрительной Киаме доверия, и она попробовала пробраться поближе. Естественно, скрытность являлась одним из её достойных талантов, потому она сумела пробраться так близко, что бдительный Айва и его собеседник не повели ухом.

–…надо найти. Я знаю, что она сбежала с тобой, брат. Даже не отрицай этого! Если ты не сдашь её мне или ещё кому-нибудь из семьи, мне придётся убить вас обоих! И, учитывая то, что ты убил нашего брата Тайлина, у меня есть все законные основания поступить с тобой точно так же! Я не сделал это лишь потому, что всё ещё считаю тебя преданным нашей семье. Не подводи нашу веру и скажи, где прячется рабыня?

— Я бы с радостью, Когу. Но, как я считаю своим братом и не могу предать тебя, так и её я считаю своей названной сестрой. Я не могу предать её за веру семьи. Я не могу предать её ни за какие деньги и известность! Потому что, предав её или вас, я перестану быть опорой для нашего Отца и для самого себя. Ты же должен понять меня…

— Я понимаю. Но приказы на то и даны, чтобы исполнять их! «Господин» нанял нас на постоянную работу, чтобы мы оберегали его ценности. Мы не смеем предать чужое доверие, иначе вся наша наёмная работа посыплется прахом! Прошу тебя, Айва, брат мой, не заставляй меня прибегать к худшему! Я не хочу казнить тебя за предательство, не хочу окропить свой клинок твоей кровью!

Киама слушала всё это и невольно посмеивалась: ещё никогда ей не приходилось слышать столь литературной и вычурной речи, да ещё и во время перебранки! Но, тем не менее, она сильно волновалась за собственную судьбу, за судьбу драгоценного Айвы и за их освобождение из этой мраморной тюрьмы. Она не смела показаться на глаза, но должна была предупредить мужчину об уходе как можно понятнее и проще. И как раз кстати, мимо пробегал ребёнок со своим беспородным пёсиком. Она остановила пятилетнее создание, подвела его к себе и шепнула на ушко слова, которые он должен передать во-о-он тому дяде в чёрно-зелёной одежде наёмника. Для пущей уверенности, она сказала, что это дядя с маленькими клинками, заткнутыми за тёмный ремень, а не с длинным мечом в гармонично-чёрных ножнах. Ребёнок кивнул, явно не поняв ни слова, и направился к двум спорящим мужчинам. Киама наконец-то расслабилась, искренне веря в то, что побег почти удался!

Но ребёнок подошёл к дяде с длинным мечом в гармонично-чёрных ножнах. Вероятно, потому что это маленькое злобное дитя знало лишь как выглядят мечи, и не сумело построить в голове логическую цепочку.

«Проклятый пацан! — мысленно цокнула девушка, хмурясь на ребёнка, который раскрывал её местоположение врагу. — Вот доберусь до тебя, и ты пожалеешь, что на свет родился!»

К счастью, Айва тоже услышал данные, которые маленький мальчик, по случайности, выдал не той персоне. Мужчина повернулся в сторону одного из домов и, сощурившись, увидел в его тени свою подругу. Его наречённому брату Когу потребовалось немного больше времени, но вскоре и его постигла удача. Он крепко сжал рукоять своего меча и двинулся к пропавшей рабыне, намереваясь то ли убить её, то ли взять в плен и привести в жирные ручки «господина». Но в мгновение ока его шею тронула острая преграда — Айва грозился проткнуть горло брата, если тот не уйдёт прочь.

Наступило затишье. Полное молчание.

Даже ветер смолк. Осталось только дыхание раззадоренных воинов. Они знали, что придётся сражаться, но отсрочивали этот момент, как только могли. Они стояли, смотрели друг на друга — один через плечо, другой через длинные уши, — полные огня и камней в груди. Любой упавший поблизости листок мог начать бой. Любое движение. И любой шорох.

Испуганный ребёнок бросился прочь. И в этот момент клинок Айвы почти вошёл в чужую шею! Когу сумел увернуться и быстро выдернул длинный меч из ножен. Схватил рукоять обеими руками и встал в робко-угрожающую позу. В глубине души он боялся, что не сумеет убить своего давнего друга, что так бесстрашно взирал смерти в глаза. Ведь этот поединок — далеко не первый, в котором Айва убивал своих самых близких друзей…

Мужчина достал из-за пояса ещё один кинжал. Если он замахнётся и правильно рассчитает траекторию — это небольшое оружие принесёт либо мучительную боль, либо неминуемую смерть! Надо действовать — так решил Когу, — и со всей силы размахнулся мечом, но Айва отскочил прочь и молниеносно разрезал плечо противника! Тот издал тихое мычание, несколько притупляющее неприятное покалывание, и взял меч в здоровую руку. Это было тяжело, ведь оружие, пусть и являлось полуторным, но больше подходило под категорию неполноценных двуручных мечей. Жилистые руки удержали его, но израсходовали на это больше необходимых сил. Однако Айва подождал, пока его брат придёт в себя, и продолжил бой лишь после встречного удара мечом. Лезвие тут же оказалось зажато меж зубьями и совершенно потеряло всю свою мощь. Одним привычным движением Айва перевёл основное давление на свою сторону, толкнул Когу ногой и отбросил его оружие на пару метров вбок!

Мужчина резко превратился в растерянного мальчика, и лишь через несколько секунд сумел прийти в себя. Как раз в это время Айва собирался нанести критический удар. Но, во благо случая и рефлексов, Когу вновь увернулся и схватил меч.

— Хватит играться, брат! Я знаю, что ты способен на большее! Иначе бы тебя не послали за мной!

Айва рычал так грозно, а глаза его так сверкали, что Когу сковал лютый страх. Но вовсе не страх смерти, не страх боли и не страх разлуки. Его раздирал тот самый страх, из-за которого его руки не могли подняться на брата: он боялся услышать его предсмертный вскрик.

Прошло несколько мгновений. Айва прекрасно понимал всю ту кашу, что царила в голове юного брата. Он видел это по бегающему взгляду, по приоткрытому рту, по частому дыханию. Даже согбенная под грузом волнений спина будто пыталась придавить своего хозяина. Он лишился последних душевных сил. Меч выпал из дрожащей руки, а колени подкосились под невыносимым весом ссутуленной спины. Когу сел на колени, как садятся во время молитвы, и опустил на них уставшие руки. Айва понял, что выиграл этот бой. Потом его прошибло осознание того, что он убил слишком многих братьев и даже сестёр. И на какой-то миг он возненавидел себя. Возненавидел свою одежду, возненавидел свои клинки. Возненавидел свою суть.

Он подошёл к брату и опустился перед ним. Он всё ещё не стремился выпускать оружие из рук, но явно переборол взрыв энергии, что случался во время каждого серьёзного поединка. Сложил руки, сжимая клинки, и слабо поклонился.

— Прости меня, Когу. Я не хотел причинить тебе вред. Но я также не хочу, чтобы ты причинил вред моей подопечной. И если ты не набросишься на неё, когда мы пойдём прочь — я не трону тебя. Обещаю.

Когу не ответил. Только склонил голову и попрощался с братом. Айва сделал то же. После он встал, убрал клинки за пояс и двинулся к наблюдающей Киаме. Она вышла навстречу. Немного грустная, удивлённая и задумчивая, какой бывала крайне редко. Потому она отказалась болтать. Только указала место, куда нужно идти, и они двинулись вперёд. По улочкам, через дома с выходящими друг на друга окнами. По льющейся сквозь переулки дороге.

Очень скоро они оказались у знакомого места, где их ждали Артур и взбудораженный Мерлин. Юноша выглядел обеспокоенно, но радовался тому, что его новые знакомые вернулись в целости и сохранности. Он подбежал к ним, быстро изучил их настрой и уподобился ему, чтобы легче наладить контакт. Быстро разъяснив, что случилось за время разлуки, они зашагали вслед за Мерлином, который вёл их почти по стене. Уже через несколько минут они оказались у странного лаза в метре над землёй.

— Как странно… — прошептал Айва, задумчиво глядя на ровный квадратный вход, словно вырубленный в стене. — Это похоже на секретную «нору» наёмников. Они используются в сомнительных обществах. Но я не предполагал, что существуют настолько обнаглевшие наёмники, которые не боятся совершать свои злодеяния в самом центре верховного государства! — Айва искренне поразился такому хамству, и в доказательство своих чувств недовольно развёл руками. — О, великий Ивив, неужели та страшная пора не закончилась?!

— Великий… кто? — Артур впал в замешательство. Он глянул сначала на лаз, потом на поражённого наёмника, и снова на лаз.

— Ивив — родоначальник нашей философии. Это его псевдоним, который можно трактовать как «смирение гнева выплеском гнева».

— Ты хочешь сказать, «ИВИВ» — это аббревиатура²?.. — юноша невольно усмехнулся, на что Айва отреагировал еле заметным раздражением.

— Да, я знаю, что это звучит забавно. Но именно это слово полностью раскрывает смысл нашей философии. Именно благодаря тому, что заложено в этих буквах, я и мои братья имеют столько способностей и сил! В отличие от многих других философий, наша сильна искренностью и огнём: выводит работодатель — выскажи ему все свои мысли; предал родной — сразись с ним за честь. Это может выглядеть дико для последователей Юнастэи или Атамисси — более миролюбивых философий, — но в итоге, именно мы блещем силой и мировой известностью.

— Когда-нибудь я попрошу тебя рассказать мне об этих ваших верованиях подробнее. А сейчас давайте выбираться отсюда.

— Я бы не советовал лезть туда. Это опасно. Мало ли, кто выдолбил этот вход?

— Мы больше не можем думать! — в разговор вмешалась Киама. — Вы и так много болтали, хотя это могло бы подождать! Живее! Лезем!

Девушка согнулась и пролезла в небольшую квадратную дыру. Проползла пару-тройку метров по шершавому и острому мрамору, который оставил ей несколько царапин, и вылезла наружу. Вылезла в деревенском районе, на особо обшарпанной и небезопасной улице. И почти сразу поняла, что законопослушные граждане здесь не снуют; разве только наркоторговцы, воры да убийцы, которым подобные места подходят как нельзя кстати. Благодаря этой догадке девушке захотелось сбежать из Руберы ещё быстрее. Покорно дождавшись, когда её менее ловкие и более высокие (за вычетом Мерлина, конечно) спутники пролезут через небольшое отверстие, она тотчас потребовала «свалить отсюда».

Они успешно миновали пустые и нищие улицы, прошли мимо небогатых (даже по деревенским меркам) хибар, мимо нескольких управ и частных огородиков. Вся эта загородная картина, полная грязных дорог, полудохлых лошадей, цепных собак и босых детей создала в душе Артура некоторое беспокойство. Он всегда любил подобные места, хотя сам не бывал в них ни разу. И то, что он увидел сейчас — всю эту нищету и кошмар, которому не хватало одних только болезней, — заставило его задуматься над собственными интересами. После нескольких повторяющихся районов, не блещущих красками радости, его сердце сковала неопределённость, которая позже точно перерастёт в нечто большее. Так, шаркая по разбитой дороге из взбитой, как шоколадные сливки, грязи, они вышли в условный центр деревни, где располагалось очередное здание самоуправства. А рядом с ним, на огромное счастье плутающих путников, стояла никем не забронированная повозка. На ней сидел кучер, терпеливо ждущий своих клиентов: об этом явственно твердила голова, которой он крутил из стороны в сторону, выглядывая подходящую кандидатуру. И, стоило завидеть трёх странных пришельцев, его лицо тут же расплылось в дружелюбной усмешке.

— Ну, путнички, куда собрались ехать? — ехидная манера речи выбила Артура из колеи. Уж слишком сильно такая привычка говорить расходилась с тем, как говорил всю продолжительную дорогу неумолчный Айва. — Я смотрю, вы не здешние? Что завело вас в наш Тайшо-ан-Хайц? — старик немного помедлил. — Бежите, да? — эти слова он сказал тихо, быстро подмигнув глазом, изрезанным морщинами. Артур хотел кивнуть, но Айва вовремя перебил его.

— Я боюсь, это не ваше дело, — его манера держаться до сих пор поражала юношу. — Я скажу вам, куда ехать, а вы молча согласитесь и примите столько варов, сколько потребуется. Прошу ответить: сколько вы берёте с трёх путешественников, едущих в чащу Алгирэйн?

— Раз уж ты такой смекалистый и вежливый, отвечу тебе честно: цены не поднимаю, коли год удачен, как этот. И в жизни мне — одинокому старику без детей — многого блага не надо. Разве что, с голоду не помереть и спать в тепле…

— Ответьте на вопрос, пожалуйста.

Кучер досадливо ухмыльнулся и повёл плечами, как бы соглашаясь с выигрышем клиента. Посчитал что-то на пальцах, делая совершенно задумчивый вид, и показал мизинец. Артура это удивило, как удивляют ребёнка любые дела, связанные с деньгами. Ни разу ему не приходилось видеть, чтобы кто-то, желая озвучить неприятную цену, показывал мизинец. Да ещё и делал это с таким лицом, будто это считается нормой. Но Айва лишь кивнул и достал из поясного кошеля сначала бумажку в «10 эв», а потом пару сверкающих монет. Передал нужную сумму кучеру, явно довольному удачным обманом, и приказал своим спутникам залезать в повозку.

Дерево, из которого было сделано всё, включая скамьи, оказалось на редкость неудобным, отчего юноша постоянно переминался и покачивался, словно ужаленный злобными занозами. Мерлин сидел рядом, в ногах, и выглядел несколько обеспокоенно, будто думая о чём-то. Айва и Киама сидели рядом друг с другом и шептались о далёких от Артура вещах. Хоть ему очень хотелось, он постарался не вникать в чужое перешёптывание и сосредоточился на собственных мыслях. А их накопилось немало…

Глава III. Чаща Алги́рэйн

Они выехали из деревни всего за несколько минут и оказались на той же дороге, которая привела юного, ещё ничего не знающего мальчика в незнакомую столицу. Каменная река текла меж разнообразных, доселе неизвестных юноше деревьев, и радовала не только своим зеленеющим забором, но и таким сладко-свежим воздухом, что лёгкие очистились от всякой порчи сами собой. Дневное сахарное небо, развернувшееся высоко над головами, медленно направляло полупрозрачные облака, подгоняя их слабым ветром. Солнце блистало так ярко и умиротворяюще, что любые тревоги рассосались сами собой. Осталось лишь непоколебимое ощущение комфорта и уверенности, которых так не хватало в последние годы.

Когда солнце начало припекать, даруя земле свет, идущий из самого центра неба, кучер остановил полуживую, уже заезженную лошадь. Глянул в светлую, почти искрящуюся чащу, нисколько не уверенный в правильности дальнейших действий, и сообщил пассажирам о приезде.

— Будьте осторожнее. Знаете ли, Далий Мар воскрес после четырёх тысяч лет молчания! В моей деревне поговаривают, что раньше здесь было его логово… Наверное, питался там нашим скотом и жил на этом! — старик удручённо сплюнул. — Ты, воин Ивива, побереги своих друзей! Мало ль, кто встретится…

— Далий Мар вряд ли сумеет предпринять что-либо. Я почти уверен, что его силы на грани разрушения. Суть свою он уже потерял, — наверняка потеряет и силу. Но, как говорится, «мои клинки остры, покуда зло живо и здравствует в нашем мире». Ещё раз благодарю за помощь. До свидания.

Когда кучер направился обратно в деревню, Айва повёл молодых подопечных в самую чащобу, и они прорвались сквозь бесконечный кустарник только благодаря силе мужчины. Ветки ломались под его напором, высокая трава гнулась к земле, и даже редкие цветы исчезали под чёрными кожаными сапогами. Но солнце продолжало греть, и грело всё сильнее, пока пот не потёк с уставших тел подобно маленьким ручейкам. Но этот дискомфорт, усиленный чёрными длинными рукавами и всунутыми в обувь штанами, не остановил Айву от совершения однообразных взмахов и ударов. Он шёл и шёл, пробивался и пробирался, пока они, наконец, не вышли на небольшую полянку, почти сокрытую под кронами могучих деревьев. Здесь мужчина позволил себе заслуженный отдых: он улёгся наземь, блаженно теребя ушами, в которые лезли зелёные травинки, и закрыл глаза. Сейчас ему хотелось только покоя и недолгой дрёмы, которые обязаны смениться дальнейшим путём через знакомые места…

Не успел он окончательно уйти в мысли, как из-за деревьев послышались крики взволнованного Артура! Айва вскочил, быстро пришёл в себя и ринулся за убегающими детьми, как их невнимательный отец. Он бежал, бежал по жаре, слушая песенки птиц, и надеялся не потерять глупых детишек в этой непроходимой глуши. Наконец, послышались звуки. Приближающийся бег. Очередные крики. Шорох и шелест. И один прыжок остановил обеспокоенную Киаму, которая тут же упала лицом в траву! Она выглядела запыхавшейся, уставшей и утомлённой, и как только пересеклась взглядом с непонимающим взором Айвы, тут же схватила его, поднялась и понеслась дальше. А он трепыхался следом, не могучи понять произошедшего, и постоянно вслушивался в отдалённый крик и редкий лай. Осознание нашло на него медленно, но очень метко, и вскоре он бежал за пропадающим Артуром наравне со своей подругой. В итоге, они нагнали его, но упустили скорохожего Мерлина. Пёс успел скрыться среди многочисленных деревьев, совершенно позабыв про хозяина и его знакомых… А мальчик, измученно смотрящий в светлую чащу, никак не мог понять, что же случилось с его псом?!

— Он так выглядел… — начал Артур, запыхавшись после продолжительного бега и не менее продолжительного стресса. — Он будто отца моего увидел! Так помчался… Его надо найти! Он же пропадёт здесь в одиночку! — юноша глянул в сторону пропавшего друга, и хотел было сдвинуться с места, но Айва приколотил его к земле.

— Эта чаща небезопасна для путешествия по отдельности. Ты можешь наткнуться на местных обитателей, которые могут быть и обычными жучками, и вполне опасным хищником. Нужно успокоиться. А потом будем искать следы твоего фамильяра. На чистую голову. Расслабься, — слова Айвы звучали отрывисто, выдавая в его безмятежности ту же взволнованность, что лилась в Артуре всесокрушающим библейским ливнем. Мужчина вздохнул, прося детей сделать то же, и оглянулся по сторонам в поисках следов или поломанной растительности. — Он мог убежать на сотни ивэ́й вперёд. Но не думаю, что ему под силу справиться с последователем Ивива.

После этих слов Айва присел к земле, словно гуттаперчевая пружина, и молниеносно вспрыгнул к нижним веткам ближайшего дерева. Потом перепрыгнул на другую, более высокую, и снова, снова, снова… пока не пропал среди зеленисто-бирюзовых крон. Киама смотрела на это с тем же восторгом, который источал Артур, но что-то всё же различало их двоих. Её тон, речи и действия, — всё говорило о крайней привязанности к своему стражу, почти ставшему ей настоящим братом.

Айва окончательно утих. О его присутствии намекала лишь тёмная ткань, выглядывающая из-за многочисленной листвы. Мужчина сидел на самой верхушке дерева и изучал окружающую территорию, внимательно проходя по ней тёмно-зелёными глазами. Руки и ноги крепко держали его за толстые ветки, и ничто не сумело бы сбросить его крепкое тело с означенного места! Тем более, слабый ветер, который дул в лицо, приятно остужал его от полуденного солнцепёка. Пот испарился, сделав кожу несколько искусственной, почти резиновой, и осталось лишь ощущение комфорта.

В какой-то момент чуткий глаз Айвы сумел заметить вдалеке подозрительно знакомую местность. А потом, с ужасом осознав цель их пути, его рука чуть не выпустила из-под себя единственную подстраховку в виде крепкой, но не очень толстой ветки. Пришлось вернуться вниз. На этот раз, движения мужчины отдавали некой робостью и сомнением, но он отказывался показывать их и без того переживающим детям. Только сказал, что знает дорогу, и повёл их вперёд, по маршруту, проложенному маленькими, еле видимыми следами Мерлина. Артур думал, что лишь ему доступно истинное понимание тревог, сразивших мужчину где-то там, наверху. Но Киама очень скоро опровергла подобную самоуверенность, взяв своего наречённого брата за холодеющую от страха руку. В этот момент между ними тремя словно проскочила некая невидимая вспышка, оставившая лишь до и после этого странного момента.

Сколько Артур ни пытался, он так и не сумел добраться до истины: куда убежал его преданный пёс и почему Айва впал, наверняка под властью этого случая, в глубокие раздумья? Мужчина молчал, лишь изредка перебиваясь на топорные ответы, не проясняющие абсолютно ничего. Посему уже через четверть пути подростки решили избавить себя от ненужного любопытства. Киама замолкла и шла рядом с братом, крепко сжимая его ледяную руку. Артур же, изо всех сил стараясь перебороть могущественный интерес, постоянно шутил и отвлекался на ординарные детали природы: на поразительных в своей непохожести насекомых, на редких животных, несколько отличающихся от земных, и прочие пустяки. В итоге, он сумел сделать вывод о том, что флора и фауна здешних мест имеет не много общего с флорой и фауной Земли. Тусклые наброски, которые сложно пропустить мимо, связывали оба мира в единую систему.

Прошёл час. Или два. Никто не следил за временем. Только солнце давало ответ на вопрос, сколько часов их троица провела в пути. Но и его вскоре не стало. Ведь, как подобает силам природы, после жары всегда наступают дожди. И этот мир существовал по тем же правилам.

— Серые дни… Как обычно, в начале Авирвэля, — Айва глянул на спутников. — Мы немного задержимся.

Артур хотел спросить, что это значит. Но вскоре увидел всё своими глазами.

Тучи скрыли за собой последний жёлто-белый просвет, и лес погрузился в тоску и свежесть. Ветер затрещал над кронами, погоняя их то в одну, то в другую сторону, и открытые руки Артура покрылись мурашками. Лёгкий холодок остудил тёплые джинсы и пробрался в ноги, образуя не самые приятные ощущения. Только берцы остались на страже внутреннего тепла своего хозяина, и никакая грязь не смела нарушить это блаженство. Но совсем иные эмоции окружили Киаму: её лёгкая одежда, совершенно не подходящая для походов и странствий, развевалась на ветерке и раскрывала перед ним её тонкие ноги и руки. Украшения звенели и бренчали в такт дуновениям, но от этого не становилось легче. Бьющийся друг о друга металл дал понять, что ветер нарастает с каждой прошедшей минутой. И даже одетому Айве через какое-то время стало не по себе. Он съёжился, прознав о наступающем холоде, и глянул на подопечных: два дёргающихся комочка плелись следом, совершенно потерявшись в своих согревающих мыслях. Но всё, чем сумел помочь мужчина в этот трудный час, — курткой, заботливо протянутой излюбленной подруге. Хоть один из них перестал дрожать, как вибрирующий телефон.

Когда хлынул дождь, пришлось притормозить. Айва объяснил, что в дождь очень легко подхватить воспаление лёгких, да и следы, сколько ни пытайся, всё равно растают. Он подвёл детей под невысокое дерево, подходящее на роль зонта почти идеальным образом, и приказал ждать здесь. Спорить было бессмысленно: дождь шёл сильный, почти перешедший в разряд ливня, и идти под таким — явный признак идиотизма. Потому Артур присел на чуть мокрую траву, жмясь от стужи, и уставился на листву спасительного дерева. Его вновь поразили мысли о Мерлине, о его странном поведении и всём том, что им удалось пережить за столь краткий срок. Но эти вечные измышления прервала севшая поблизости Киама. В её глазах горел интерес, но она не стремилась выплеснуть его. Лишь глядела на юношу, упиваясь этим, и будто ждала, когда он задаст вопрос первым. Так и получилось. Он повернул понурую голову, зыркнул несколько по-лисьи, и развязал невольный диалог:

— Ты хочешь обратно?

— Да, — лаконичный ответ нисколько не помог ситуации.

— Наверное, потому что тебя воспитывали в роскоши…

— Наверное, — вновь затянулось молчание. — А скажи, почему тебе так нужен этот твой пёс?

— Как? Он ведь мой друг! Он… он жизнь мне спас. Дважды!

— Он же просто пёс. У нас тоже есть такие, но они… больше. И я не знаю ни одного эльрина, который бы назвал своего пса «спасшим чью-то жизнь». Они же просто животные!

— Просто или не просто, но он особенный зверь. Сначала вытащил меня из постоянной меланхолии, а потом… всё это, в общем. Если бы не он — я бы не оказался здесь! Жил бы в своём людском мире без магии, как все, и ничего бы не узнал. А теперь я знаю, что существует народ с коровьими ушами! — он усмехнулся, указывая на собственное ухо. — Вы ведь такие клёвые! Не то что люди…

— Почему?

— Ну… у вас уши, у вас нет технологий… и всякое такое. Ну не важно! Главное — вы отличаетесь, и у вас есть магия. Я уверен, что вы даже драконов где-то прячете!

— Ох… драконы… — её реакция несколько смутила юношу. Он вопросительно глянул на собеседницу, но та будто и не заметила. Лишь вернулась к прошлой теме разговора. — Я знаю песню про одного пса, который стал волком. Очень красивая, и мелодия у неё тоже красивая… Когда у Айвы появится та палка с дырочками… не помню названия… — обязательно спою! Там история про такую же дружбу, как у тебя с твоим псом. И про побег тоже строчки есть, и про спасение жизней… В общем, надо будет как-нибудь дать тебе послушать это, — она мило улыбнулась и повернулась к задумчивому мужчине, что стоял неподалёку и глядел на чащу. — Эй, Айва! Ты сделаешь тот простой инструмент, на котором часто играл мне? Я хочу спеть Артуру ту красивую песню про Э́йвазин Гув!

— Ах… Да, красивая песня. Но у нас нет времени, чтобы делать флейту. Дождь скоро приостановится, и тогда нам придётся идти дальше. Мне хочется верить, что твой пёс, Артур, не приведёт нас к гибели. Иначе… мне придётся убить его.

— Я верю, что Мерлин не способен на предательство! Он же пёс, а не человек, — Артур нахмурился, дабы выглядеть серьёзнее. — Думаю, он спрятался где-нибудь и ждёт, когда я найду его. Он же такой трус, когда меня нет рядом… Но если даже он приведёт нас в опасное место — я не позволю убить его. Он мой лучший, мой единственный самый настоящий друг, и я буду стоять за него горой Эверест! Ну, или вашей самой высокой горой… В любом случае, я его не брошу. Я всегда буду на его стороне, даже если зло подчинит его своей воле.

— Слепое следование за объектом симпатии должно наказываться, — мужчина тяжело вздохнул и отвернулся. Его спина медленно ссутулилась, а вся былая гордость припала к холодной мокрой земле. Остался лишь невидимый груз, доступный ему одному. — Будем верить, что Мерлин не попал в беду. Но место, куда он, скорее всего, направился, уж точно не достойно доверия. Это Ша́ндин Мон³ — там в своё время прятался Далий Мар. Очень небезопасное убежище с множеством ловушек, секретных ходов и возможно — хотя я ничего не утверждаю, — живыми мертвецами. Даже мои силы перед таким обилием проблем будут недостаточными, — непривычная понурость сошла с лица Айвы, когда он обернулся на своих спутников. — Однако, это событие дало мне пищу для размышлений, которые терзают меня с того самого момента, как я понял цель нашего пути: я задумался над твоим обучением. Да, у нас есть всего два месяца и несколько недель, но этого может хватить для познания азов фехтования. Ты можешь стать неплохим помощником и, если не перестанешь тренироваться, сможешь помочь нам противостоять гнусному колдуну прямо с момента возвращения. То есть, в грядущем году.

— Всё, что ты сказал… Три месяца, грядущий год… О чём ты? — Артур устроился поудобнее, желая услышать безопасный ответ, и навострил свои маленькие человеческие уши. Но Айва быстро развеял любые безопасения юноши всего одной губительной фразой:

— Тебе придётся уйти.

Эти слова ударили в молодой разум не сразу. Сначала последовал поток непонятных звуков, отдалённо напоминающих слова. Потом объявился смысл каждого из слов по-отдельности. Позже, будто отрицая их реальность, мозг перевёл непонятную белиберду в полноценное предложение. Полноценное в своей неполноценности, завершённое в своей мертворождённости! Ещё никогда Артуру не становилось так плохо от слов. Но теперь он осознал смысл выражения, отложенного в закрома мозга много-много лет назад: слово ранит больнее меча…

— Но… как так? Я не хочу уходить… — его лицо отражало ту потерянность, которая клубилась в нём, в его сердце, в сознании, в самой душе. Вся его суть противилась этим словам. Он не хотел, просто не мог поверить в то, что сказанное — правда!

— Таковы правила. И не мы их создали. Сама Вселенная распорядилась нашими желаниями. Временами, конечно, случается, что гости предпочитают остаться в Эвасе — нашем с Киамой родном мире, если ты не знал его названия, — чтобы и дальше наслаждаться нашей, несомненно, продвинутой цивилизацией. Их ловят, предают быстрому суду и отправляют в родные миры. И такие личности больше не имеют права находиться здесь. А те, кто сумел скрыться… Не мне говорить об этом.

— А вдруг… я особенный? Мне всегда казалось, что я играю главного героя в какой-нибудь истории. А здесь действительно происходит какая-то интересная история! Что, если я отличаюсь от остальных? Что, если во мне есть какая-то деталь, которая делает меня… избранным?

Айва искренне не понял, что пытался донести Артур. Он задумчиво хмыкнул, рассуждая о чём-то своём, но так и не выдал ответ. Только вздохнул, слабо осклабился и отвернулся к лесу, чтобы вновь отдаться потоку мыслей. Его настроение менялось по мере приближения к Шандин Мон и, хотя сейчас они трое топтались на месте, мужчину всё же обуревали бесконечные сомнения и страх. Дабы отвлечься от них, он уселся между Артуром и дремлющей Киамой. Тепло его тела, не скрытого под курткой, сразу же передалось им обоим, отчего свежие лица расплылись в удовлетворённой улыбке. Так, сидя под небольшим деревом, они впали в ожидание сухой погоды…

Глава IV. Далий Мар

Большие деревянные двери, ведущие в зал, с грохотом закрылись. Вокруг столпились знатные особы, свита и слегка отвлечённые члены королевской стражи. Все они бесстыдно пялились на виновника сия запланированного приёма, ничуть не скрывающего своё надменное и предосудительное отношение ко всем, кого касались усталые глаза.

— Для начала, хотелось бы уточнить кое-какую деталь: ваши преступления, безусловно, достойны жестокой казни, но наши законы не позволят поступить подобным образом. Мы помним, какой вклад вы сделали в образование, в медицину и, всемогущая Айвеста, в «магическое познание». Ваша книга, если вы не знали, издаётся по всему свету и не претерпела ни единой корректировки за все прошедшие тысячелетия! Вы должны благодарить нас — Бельтайнов — за этот факт. Но вы не станете, конечно же. Мы просим вас лишь об одном: будьте благосклонны хотя бы в собственной смерти. И тогда все ваши преступления обнулятся, как и преступления всех ваших последователей!

Женщина с белоснежными волосами, льющимися по плечам подобно морской пене, звучала агрессивно. Её дикция не поддавалась никакой критике, её манеры не уступали манерам самых благородных господ… и то не удивительно. Ведь женщиной, что говорила столь яростный, но сдержанный монолог, являлась сама королева Одра Бельтайн. Её могущество было сравнимо с могуществом драконов, и её саму иногда называли «дочерью дракона». Но она, конечно же, имела исконно эльринские корни: королевские, знатные, благородные и богатые на историю прошлого! Всё, как и подобает истинному правителю верховного государства. А рядом с ней сидел король, и его тяжёлый взгляд, в купе с речами жены, давал весьма ощутимый эффект. Но то касалось обычных, непросветлённых умов, которые посещали дворец лишь в час крайней нужды. Сейчас же перед королевскими взорами предстал самый тёмный кошмар, когда-либо встреченный на пороге Эваса — сам Далий Мар. Неотёсанный, побитый и изувеченный, но такой же могущественный, как и четыре тысячелетия назад.

Его тусклые глаза смотрели по сторонам, ничуть не внимая господским жестам. Его руки, закованные в изготовленные когда-то давно им самим наручники, слабо подрагивали от предвкушения. Его ноги, перекроенные бинтами, крепчали и крепчали. А мысли, полнившие его древний разум, растекались по всему худощавому телу, заставляя его двигаться дальше. И всё в этом угнетённо-уверенном образе давало понять: стоящий перед монархами колдун вовсе не собирается глядеть на собственную смерть.

— Ответьте что-нибудь. Мы знаем, что у вас в голове много светлых и тёмных мыслей. Поделитесь же ими, пока способны на это.

— Прошу прощения, ваше величество, — хриплый голос ничуть не отливал уважением. Обращение к королеве звучало, как издёвка над вредной маленькой девочкой. — Я не скажу вам ничего из того, что приходит мне на ум. Единственное, чем я могу одарить вас — моей безмерной ненавистью ко всему вашему роду. Ваши бравые воины настолько тупы и никчёмны, что не смогли раскусить безынтересный план старика! И во что это вылилось? Среди них всех выжил один только Тавеан Ликгон. И вышло так, уж поверьте мне, вовсе не из-за его «силы сердца», — Далий Мар оскалился. И от его улыбки повеяло ужасом. Но монархи держали себя в руках и не хотели демонстрировать свой королевский испуг перед колдуном, не достойным — по их нескромному мнению — даже жизни.

— Вы хотите сказать, что Тавеан Ликгон предал свою родину? Вам не мерзко клеветать на него таким изощрённым способом?

— А разве это клевета? Или всё, что вылетает из моего рта, считается ложью или намёком на будущие… свершения? — он тихо посмеялся, но его смех перерос в кашель. Пришлось умолкнуть.

— Мы не верим ни единому вашему слову…

— Тогда чего ради был устроен весь этот приём? Признайтесь, ваше величество, вам просто хотелось познакомиться со мной. Но, боюсь, я уже занят другой, более достойной особой. Не горюйте, что вам пришлось сложить свою судьбу с этим опарышем. Он далеко не самый худший кандидат на роль подстилки правителя.

— Не смейте говорить так про моего мужа! Он — личность!

Мужчина гулко засмеялся. Его драный, невероятно сухой смех разлетелся по гипостильному залу и скрылся за высокими стрельчатыми окнами, распахнутыми под потолком. Но, как и прежде, надрывистый хохот сменился неизменным кашлем, да таким сильным, что мужчине пришлось согнуться в три погибели! А окружающие высокородные зеваки, что находились в этот момент в пределах тронного зала, зажглись неподдельной радостью. Их искренне забавляла мысль о мучениях преступника, и они даже не старались скрыть своё отношение за разнообразными веерами, головными уборами и гладкими ладонями. Но, когда старик вновь поднял голову, всё смолкло.

— Если вы так жаждите моей смерти — казните прямо здесь. Символическая смерть — лучший подарок для такого старца, как я. Убейте меня там, где я когда-то спас вашего далёкого деда Артобериса Бельтайна.

— У нас нет права убивать кого-либо в стенах этого священного места. Только наш прародитель мог бы так поступить! А мы вынуждены отправить вас в темницу, для дальнейшего ожидания казни. Уведите его! — королева махнула на преступника, не скрывая своей ненависти. Двое высоких королевских стражей взяли Далия Мара под руки, причиняя ему преднамеренную боль, и повели прочь из зала.

Его выволокли за высокие посеребрённые двери, всегда открытые для отзывов, и повели вниз. Лестница, устланная вишнёвым ковром, расходилась в два направления: в южное и северное крыло. Одно из них вело к покоям, к трапезной и прочим личным вещам королевской семьи. Иное же, находящееся по холодную сторону, вело в переговорную. Но Далия Мара вели ни туда, ни сюда, а на улицу. В ясный солнечный день, греющий своим теплом всё, кроме того, что уже мертво — так подумал мужчина, изнывая от вечного холода и внутренних ветров.

Его завели в небольшой побелённый сарай, заваленный разным хламом, и потащили вниз по каменной лестнице. Воздух стоял удушающий. Древний и тошнотворный, каковым считали и самого колдуна, отчего ему, возможно, дышалось чуть легче. Здесь не было ряда защищающих дверей. Здесь не было привратников и сторожей. Всё это заменяли извечные письмена, вдолбленные в обшарпанные стены много-много лет назад. Далий Мар чувствовал это. Он слышал их перешёптывания. Он ощущал, как последние силы покидают его изувеченное временем тело. Но он знал, что ему предстоит выполнить ещё несколько дел, не терпящих ни отлагательств, ни оправданий, ни нытья о своём бессилье. И, когда его бросили в отдалённую камеру, он знал, чем должен заняться. В этот раз даже магические кандалы, снятые с рук и защёлкнутые на дряхлых ногах, не имели права помешать главным идеям грядущих дней!

Далий Мар потратил на восстановление хоть какого-то сгустка энергии более семи часов. Всё это время, лишённый нежеланной компании и упрёков, он пытался медитировать, сосредотачивая свои мысли лишь на восполнении сил. Он сидел на коленях, плотно прижимаясь к каменному полу, и держал дрожащие руки на тонких ногах, укрытых лишь тёмными потрёпанными штанами. Не издавал ни звука, ни шороха, ни единого вздоха.

Он не видел света. Лишь факела мелькали перед его поникшими глазами, но не дарили и капли того воодушевления, которое сыпалось на голову вместе с яркими лучами звезды! Энергия восстанавливалась медленно; плыла в тело, в разум и в сердце густым потоком магмы, который привычно обжигал всё естество и не щадил самые тёмные и самые невыносимые закоулки разума. Такова плата. Она всегда была такой для него — для эльрина, рождённого вне тайных знаний и возможностей. Но как же это согревало душу! Густая магма, преобразованная в искрящийся поток, заполоняла организм, становилась почти ощутимой для лёгких и кишок… И вместе с этим обжигающим чувством приходило всё новое величие!

Он знал, что делать. Знал так ясно и отчётливо, что мог расписать свой план в мельчайших подробностях… но не стал бы. Он кое-как снял поношенные сапоги, начисто перепачканные грязью, и положил их перед собой. Не обращал никакого внимания на холод, окружавший слабо закреплённые вокруг лодыжек кандалы. И начал колдовать. Без слов, почти без жестов. Только пальцы, словно нарастающие волны, опускались и поднимались в такт побережному шуму. Глаза сомкнулись. Но в них не было всепоглощающей черноты. В них мелькала различимая морда небольшого охотничьего пса, верно следующего за своим хозяином. Именно такой образ, по непонятной причине, отпечатался в голове Далия Мара. Он плавно поднял руки к потолку, как бы образуя невидимую нить, и начал играть на ней неопределённую мелодию. Самое простое заклинание подчинения — такое простое, что прошедший мимо надзиратель не обратил на мага ни доли внимания. Ведь какое зло может причинить древний старик, не способный даже скрыться с глаз обычных рыцарей?

Он действительно не мог позволить себе такой роскоши. Уж слишком сильный отпечаток оставила на его сущности деятельность минувших лет. Теперь, в полном забвении, Далий Мар был способен лишь на марионеточные фокусы и лёгкий телекинез. Но он искренне полагал, что это временно; что вскоре наступит момент, когда его силы раскроются вновь, ведь даже спустя столько сотен, столько тысяч лет его внутренний потенциал способен ослепить невежд и ненавистников по всему земному шару!

Но пока что, он лишь игрался с жизнью небольшого пса.

Четвероногая марионетка пришла в означенное место нескоро. В какой-то момент Далий Мар задумался над тем, правильно ли он представил заклинание? Но все вопросы отпали, когда по каменному полу тихо зашаркали когтистые лапы. Дружелюбный бигль подошёл к камере заключённого с поражённым взглядом и, на безграничный гнев Далия Мара, не стремился доверять незнакомцу. Пришлось приложить немало усилий, чтобы пёс отдался во владение так, как это должно быть: всецело и слепо. И после этого старик зашептал слова, без которых бы не получилось заставить нового миньона выполнять задания. С каждым последующим словом уверенность в завтрашнем дне росла всё активнее. Пока он, наконец, не закончил говорить. Когда приказ отправился в собачий разум потоком абстрактных, но вместе с тем весьма понятных образов, мужчина почувствовал некоторый прилив сил: тепло растеклось по древнему телу, будто оживляя и раскрашивая его, а глаза наполнились трепещущим блеском. Это длилось вплоть до прощания. А когда пёс убежал прочь, минуя надзирателя, в голове и сердце вновь почувствовалась пустота. Такая закостенелая, мрачная и густая пустота, что любой позитивный настрой тонул, меркнул в ней подобно угасающей звезде. И маломальская радость вновь испарилась со старого лица…

Время тянулось подобно паутине: медленно и вязко, и так неприятно на ощупь, что хотелось отряхнуться от липких нитей, вздрогнуть от неприязни и отвращения, и убежать прочь. Но бежать некуда. Только не сейчас. Вся свобода Далия Мара оградилась от мира тремя каменными стенами и железными решётками, заговорёнными много столетий назад. Любая попытка дотронуться до них венчалась неслабым разрядом тока, что невоспитанно отражался на коже свербящими красными пятнами. Но это было достойно смирения. Гораздо более серьёзной проблемой мужчина считал тишину. Не ту тишину, что стоит в доме по ночам; мёртвую немость, расшатанную глухими шагами надзирателя, тихим звоном ключей на его поясе и различимым писком тюремных крыс. Из-за обилия звуков, что прекрасно вписывались в самые мрачные представления о далёком Дагазе, на сердце делалось всё тяжелее, и вскоре любые попытки сосредоточиться посыпались прахом. Лишь раздражающий гул составлял ему постоянную компанию, напоминая о безжизненности этого места. Этот гул так и подначивал Далия Мара на хоть какие-то телодвижения, но всё, что сумел выбить из себя исчерпанный мужчина — тяжкий вздох, с которым из лёгких вырвался искусственный пар. Все способности улетучились вместе с ним, оставив своего недружелюбного хозяина думать о важном…

А время шло. Медленно и размеренно, будто прожигая разум нагретым ножом. Голова полнилась идеями, планами, размышлениями специально для того, чтобы не свихнуться от одиночества и кладбищенской тишины. В этом потоке почти ощутимых образов будущего и прошлого Далий Мар находил себе компанию — она состояла из него, его сверкающего эго и маленького бездомного мальчика в абы как сшитой и перешитой рубахе. Эти три стороны древнего колдуна беседовали о всяком: первая предлагала идеи на будущее; вторая подначивала на очередные «великие свершения», которые просто обязаны стать очередным опалённым пятном на истории эльринов; третий же говорил тихо-тихо, едва различимо среди взрослых голосов, и его измышления подавали надежды на то немногое добро, что продолжало заливать сердце Далия Мара кровью при виде каждого бездомного животного и ребёнка.

Из беседы о собственных деяниях мужчину вырвал раздражающий стук по прутьям. Перед сонными глазами стоял образ надзирателя — упитанного, крепко сложенного, с двумя дополнительными подбородками, так и говорящими о его зарплате. Хотя, несмотря на эти отличительные особенности, его выражение лица, как и само лицо, слабо поддавались слову «уродливый». Он ждал, пока преступник обратит на него внимание, и, поймав лёгкий взгляд, начал объяснять последовательность дальнейших действий, которую Далий Мар слушал с тотальной незаинтересованностью и отстранённостью. Никогда в жизни мужчину не радовали слова «права», «закон» и «обязанности». Но с недавнего времени, которое знаменовалось «началом нового поворота в развитии», эти три термина встречались всё чаще. И как же он досадовал, вспоминая былые времена беззакония и свободы! Эти мысли грели его старое сердце похлеще любого магического пламени!

Но сейчас он сидел перед надзирателем, что так упорно обговаривал заключённому его гражданские права.

«Бедный ущербный! — думал Далий Мар, прожигая немолодого мужика взглядом. — Ему ведь пришлось запомнить всё это ради меня, ха-ха!»

Когда беспрерывная речь завершилась, а Далий Мар вынес для себя очередной негативный образ силы закона, дверь раскатисто открылась и на худые запястья нацепили заговорённые наручники. Они тоже шептали, но гораздо тише, чем стены. Мужчина радостно осознал, что вскоре весь этот спектакль прекратится! Но предпочёл смолчать об этом перед каким-то простаком. Лишь потёр жгущиеся о железо руки и принялся учинять «магические фокусы» — именно так он называл способность к вылезанию из цепей, кандалов и прочих неприятных вещей. И, учитывая почти развеявшееся заклятие, которому так легкомысленно доверились тюремщики, сбежать в подобной ситуации мог бы абсолютно любой прозорливый маг!

На шее и ногах защёлкнулись замки. И тело почти моментально потеряло способность к активным действиям… Неподъёмная тяжесть свалилась на Далия Мара, как гром средь ясного неба, и всё, что он мог теперь делать в этой неприятной ситуации — плестись за подошедшими стражниками, что вели приговорённого на короткой цепи, словно агрессивного пса. По бокам от стражи плелись два более-менее сносных волшебника, готовых наброситься на своего собрата с неописуемым счастьем. Их взгляды напряглись не меньше, чем тела, и этот факт заставил древнего колдуна усмехнуться. Дабы подлить ещё больше масла в и так бушующий пожар, он постарался завести вынужденный разговор:

— Я слышал, ради этого знаменательного события народ приехал даже из Рубина и Селенита! Как же сильно я нагадил им, что заставил оторваться от своих беднеющих песочных царств и принестись сюда — в центр вражеского государства? Видно, я и правда умею показать себя, — он ехидно улыбнулся. — Ну а вы? Тоже радуетесь моей гибели? Или ещё не опустились до таких низов? Ну-ну, не скрывайте, я же всё вижу! Не забывайте, что я старше десяти ваших поколений! От меня такие мелочи не скроются… Вот ты улыбаешься — даже не пытайся отрицать! Я видел тебя в тронном зале: унылый и тоскливый ребёнок, не более. А сейчас расцвёл, красавец! Ну ладно, радуйся на здоровье. Но не думай, что моя смерть будет избавлением… Смерть несёт за собой ещё больше смертей — я это по своему примеру говорю. Если ты начнёшь радоваться тому, что кто-то умирает — пусть даже он твой враг, — значит ты предал себя, своих родных и близких, и стал похожим на своего врага. Нет, мне льстит мысль о становлении нового меня после меня, но я не уверен, что это взаимно. Так что смерь свою улыбку и думай о том, что сегодня умрёт ещё одна звезда. А знаешь, что будет, если умрёт много звёзд? А я знаю: будет тьма. Ты вряд ли поверишь в то, что я сейчас скажу, но… в одну прекрасную звёздную ночь, когда наш обожаемый эйваз блистал и сверкал в лучах невидимой инглии, я потушил все звёзды. Это событие нарекли «о́дэйн ивео́ма⁴». Да! Я вижу, что ты знаешь об этом случае! А теперь ты знаешь, кто его творец, ха-ха!

Далий Мар говорил без умолку, всё больше стесняя и гневя своих пленителей. Молодой маг, к которому он обращался, скрыл лицо за небольшим капюшоном и тихо-тихо рыкнул. Его руки, спрятанные в широких рукавах, напряглись и смялись в кулаки, неприемлемые для его статуса. Но ничего не получалось с этим поделать: слова старого колдуна отдавались неумолчным звоном, в котором сокрылось самое настоящее заклинание безумия. Его Далий Мар придумал одним из первых — специально для врагов детства и юношества, и впоследствии очень часто пользовался им в своих коварных замыслах. Но никто так и не сумел раскусить этот приём: колдун говорил, много говорил, а его слова отравляли всё вокруг не хуже заклятия «проклятой крови», которым он воспользовался при спасении от рыцарей. Он направил свою небольшую силу на смущённого мага, и тот вскоре почувствует присутствие какой-то неизвестной силы, что отравит его душу, его сердце и разум, и тогда все его почести пропадут в небытие, а сам он — долго и мучительно, но умрёт в безумном доме.

Когда Далий Мар убедился в остатках своей силы, он принялся заговаривать второго спутника. Тот, в отличие от коллеги, оказался куда сильнее, но даже его раздутое эго не справилось с красноречием древнего проклятия: уже через несколько минут мужчина спрятался под парадным балахоном и недовольно выдохнул, издав при этом тихий цокот. Далий Мар остался доволен. Рядом с ним не осталось ни единой существенной угрозы, ведь (как он мог предполагать) на его охрану избрали двух самых влиятельных магов столицы, пришедших прямо из королевских покоев. Теперь же, стоит страже освободить его шею от потрясающего «поводка» — он моментально сиганёт в пространство! Осталось лишь дождаться случая…

На главной площади оказалось не продохнуть и не протиснуться: каждый миллиметр дороги занимал тот или иной горожанин и гость, и было их так много, что все лица превратились в какую-то непонятную мозаику. Были среди этих лиц и светлые, и тёмные, и почти чёрные, а разнообразие одежд могло поразить даже самого искушённого модельера или художника! И все они, без исключения, уставились на бледного заключённого: одни видели в нём древнего старика, а другие — взрослого мужчину. Одни говорили: «О, великий (имя основоположника), его лицо сейчас свалится с костей!», а другие: «Он выглядит так молодо для своих лет…». Разделившиеся мнения почти сразу превратились в спор и балаган, и никто уже не понимал, смотрит ли в небо старик или мужчина, полный сил. Далию Мару осталось лишь насмехаться над эдакими невеждами, ведь он прекрасно помнил, как его заклинание «омоложения» превратилось в заклинание «двуличия». Помнил и ненавидел себя за такую глупую ошибку, что останется на его лице, пока магия не иссякнет. В общем-то, он не сильно противился такой особенности.

Народ хотел закидать его камнями и палками. Многие уже взяли необходимые инструменты и приготовились к заслуженной казни! Но закон, увы (для горожан), распорядился более милосердно и тех, кто собирался кидаться в стражу камнями, сразу же удалили с площади. Людей заметно поубавилось, так что сквозь толпу начала проглядываться каменная площадь.

Благодаря воцарившейся безопасности, Далий Мар добрался до эшафота в целости и сохранности. Его ничуть не пугало будущее — он сам строил будущее, и его ничуть не пугала смерть — он сам распоряжался ею. Всё, что задевало его разум, помещалось в одно короткое слово: успеть. Он переживал лишь за то, что не успеет сконструировать необходимый образ лесной поляны, и все его предыдущие заслуги сгинут вместе с ним! Посему, он не очень активно вслушивался в свой приговор, что зачитывала грозного вида женщина, разодетая, как на праздник. Но остальные наоборот — раскинули уши и благоговели над предстоящим событием.

— Указом Их Верховных Величеств королевы Одры и короля Энта Бельтайнов, от тринадцатого дня айриры, 4 385 года после рождения… — читающая женщина запнулась, но никто не задался вопросом, почему. Все и так знали. — Постановляется, что Далий Мар, совершивший следующие преступления против мира, а именно: массовые убийства; уничтожение нескольких больших городов и сотен деревень; упразднение Ма́йдин Пайли́ар⁵; множественные умышленные убийства; незавершённый геноцид драконов; презрение власти; угрозы; шантажи; использование тёмной магии, запрещённой упразднённым Майдин Пайлиар; предательства; ложь государственным деятелям; подчинение воли Артаргейна — повелителя драконов Эваса; уничтожение трёх философий: апокриан, юмельверий, катреган; покушения на людей разных сословий; частное насилие; осквернение склепов высокопоставленных лиц, включая разорение склепа покойной королевы Бедэас Бельтайн, должен быть казнён через повешение на змеиной петле!

— Не виновен! — голос Далия Мара раздался громким эхом по всей площади, и собравшиеся одновременно переглянулись. — Я не виновен в половине из перечисленных преступлений! Сказанное этой глупой девкой — полнейший бред и идиотизм!

— Молчать! Я озвучиваю приговор Их Верховных Величеств!

Один из стражников засунул в рот разговорчивого колдуна ткань, прервав поток оправданий и угроз. Как только всё смолкло, женщина продолжила озвучивать приговор:

— Также описано, что труп Далия Мара необходимо предать горному огню. А теперь, — говорившая сложила свиток и обратилась к народу, — пора начинать казнь!

Вся площадь моментально загудела и заулюлюкала, кровожадно предвкушая момент расправы над непобедимым противником! Все как один протягивали кулаки к небу, будто угрожая величайшему магу в истории своими жалкими (на его личный взгляд) способностями. Глаза наблюдающих искрились — искрились, как искрится бомба за секунду до взрыва, — а глотки радостно рвались от криков и гонений, адресованных лично Далию Мару. Он, конечно же, не обращал на это внимания, но и не стремился полностью игнорировать особенно дерзких «земляных червей». Ярче прочих он выделил одного безумца, что подбежал прямо к ногам колдуна и плюнул на балахон: в тот момент судьба бедолаги решилась окончательно и бесповоротно. Пометив в голове пунктик, Далий Мар ехидно осклабился и прошёл к столбу, ждавшему этого свидания ещё с незапамятных времён.

Когда один из подуставших магов снял с преступника заговорённый ошейник, толпа резко умолкла. Вокруг создалось беззвучное затишье, от которого веяло страхом — вернее, ужасом, напряжением и даже неким раболепным раскаянием, что наступает у простых людей при виде кого-то более могущественного. Эта короткая сцена поселила в Далие Маре не только блаженное чувство превосходства, но и подтверждённую уверенность в неизменности общества. Ведь даже четыре тысячелетия назад жалкие предки этих жалких существ присягали во лживой верности, и разрушали всё чужое, когда чувствовали себя сильнее! Да, за сорок столетий изменилось очень многое… но окружение, так и липнущее к талантливому колдуну, не изменилось ни в чём. Пожалуй, эта мысль пугала его более смерти.

И вот, грянул час расплаты за тысячи злодеяний, оставленных безнаказанными на такие же тысячи лет! Вокруг шеи колдуна обвилась тугая верёвка, сделанная из чешуи ядовитой змеи — острой и твёрдой, как скальные камни. Она крепко затянулась, почти мешая нормально дышать… В этот момент сердцу вспомнилась похожая, почти идентичная картина, написанная тысячи лет назад… О, как долго Далий Мар жил в покое, совсем не вспоминая тот губительный момент!..

Никто не понял смеха, вылившегося из стянутого горла, и зрители могли лишь предположить, что древнее зло обезумело окончательно. Прямо перед повешением нарядная женщина повернулась к преступнику и надменно задала вопрос:

— Есть ли у осуждённого последние слова?

Колдун смирил болезненный хохот. Проморгался, дабы смахнуть подступившие слёзы, и ехидно ответил. Но в этот раз его уничижительная хитростная речь звучала как-то иначе: искренне и чересчур чувственно для такого, казалось бы, чёрствого и далёкого эльрина.

— У меня всегда есть слова, дорогая дама, — язвительность доставила всем присутствующим неудовольствие. — Я хочу обратиться к собравшимся с очень простыми последними словами, которые вы все обязательно примите с ножами в руках: вы просчитались с приговором, с моими преступлениями и способностями. Те, кто писал тот бред на вашем клочке, не жили при моём… правлении… и, следовательно, не могут объективно судить о моих действиях. Я убивал, я уничтожал, я разрушил целую систему, которая заставляла всех ваших предков жить под натиском проклятых драконов! Но лишь благодаря мне у вас появились вменяемые философии, вменяемые убеждения и более-менее сносная мораль. Старые философии видели лишь чёрное и белое, совсем забывая о серости, которой мы все и являемся. Я лишь позволил вам переосмыслить собственные суждения, а не слепо тащиться по торным путям без единой возможности к революции! Я никогда не просил пощады. И не буду делать этого впредь. Мне не важно ваше отношение — я считаю вас грязью под своими ногами. Но, как и четыре тысячи лет назад, я строил и разрушал для наших потомков! А вы, как я погляжу, снова решили избавиться от моего дара и превратиться в тех косных стариков, которых я перебил в Майдин Пайлиар! Неужели жизнь не учит вас меняться? Мы должны быть самым развитым обществом во Вселенной! Мы — центр Вселенной! Почему же тогда вас продолжают преследовать ничтожные помыслы и бредовые идеи, которые могут вылиться только во вражду и ненависть? Я не говорю вам ориентироваться на меня, но я призываю всех вас — земляных червей — стать чем-то большим! И если вы не послушаетесь — ваши дети будут страдать точно так же, как вы.

Далий Мар говорил всё это сдержанно, лишь изредка переходя на восклицания. Он наблюдал за вниманием толпы, которая специально строила непробиваемую стену между речами преступника и их непоколебимыми убеждениями. Это подавляло. Подавляло, как смерть любимого ученика в годы минувшей войны, — именно такое сравнение выбралось из литературных закоулков развращённого сознания. Но Далий Мар не собирался превращаться в немощного нытика, коими представлялись многие мужчины настоящего времени. Он сморщился и выпучил глаза, пытаясь остановить вновь подбирающиеся слёзы, а его дряхлое тело заметно напряглось.

— Осуждённый воспользовался правом последних слов! — женщина говорила громко и чётко, без малейшего сожаления. — Теперь приступаем к повешению!

Воображение мужчины нарисовало знакомую полянку. Вся его суть стремилась к ней. Руки и ноги судорожно задрожали. Перед взором посыпались мириады искр, готовых ослепить древние глаза. Сердце бешено забилось, а кожу схватил озноб. На какой-то момент разум померк…

— Дава!..

Тело и сознание растворились в пространстве до того, как женщина успела договорить приказ.

Вокруг возникли необъяснимые образы, словно вызванные злоупотреблением ка́мора: сначала следовали яркие краски, сливающиеся и расстающиеся друг с другом; после них всё изменилось, становясь то чёрно-белым, то серо-красным, то лицами врагов и друзей, когда-либо обретённых в продолжительной жизни. Всё это дополняли неземные звуки, которые Далий Мар слышал каждый раз, когда приходилось перемещаться в пространстве — делал он это лишь вынужденно. И, когда абстрактные и чёткие образы начали пропадать из разума, мужчина почувствовал смерть. Она стояла совсем рядом — незримая и недосягаемая, — и готовилась забрать нарушителя всемирного порядка обратно. Но её образ развеялся, превратившись в тонкую тень на пороге просветления. Слишком уж крепко Далий Мар держался за данную жизнь…

Он вернулся в мир на своей поляне. Её заливали золотые краски сереющего неба, бирюзово-зелёные оттенки многочисленной листвы и мягкой мокрой травы. Рядом находился пригорок, задушенный деревьями, кустами и высокими зарослями, давно забывшими о знакомых ногах. Там же, среди всего разнообразия зелени, красовался приметный вход в спасительное убежище, некогда построенное самим колдуном с помощью магии и приближённых учеников.

Однако добраться до него представлялось почти невозможной задачей: Далий Мар лежал на прохладной земле, в тени, и не мог сдвинуться с места. Его руки и ноги, словно покрытые осколочными ранами, сильно кровоточили, а голова беспощадно кружилась, то и дело доводя колдуна до приступа тошноты. Тело сильно дрожало, укрытое невидимым северным снегом, и пальцы не слушались даже самых простых команд. Всё плыло и вертелось, билось и жгло, холодело и дрожало, а любая мыслительная деятельность сошла на нет. Осталось только инстинктивное желание выжить, которое пыталось заставить Далия Мара совершить ещё одно заклинание. Но он противился — отчаянно, стойко и мужественно, — и заставлял своё тело покорно слушаться приказаний. Он держал свой зыбкий разум в кулаке, и очень скоро заставил конечности подчиняться своей воле: протянул согнутый локоть вперёд, потом ещё один; двинул с места колени, дабы проползти чуть вперёд. Слабость наступала всё активнее. Колдун повторил эти действия ещё раз, вызвав молниеносную вспышку боли. Сощурился и тихо простонал, но продолжил карабкаться. Рубашка, балахон, штаны и сапоги начали краситься багровым цветом, смешиваясь с грязью. Холод усилился, слегка сглаживая боль. Дрожь овладела внутренностями, и тепло окончательно покинуло старое тело. Осталось лишь упорство, с которым Далий Мар двигался вперёд, желая добраться до убежища быстрее, чем начнётся дождь или будет организована охота. Поэтому, игнорируя какие-либо смертельные муки, он стремился к спасению, ползя по скользкой траве подобно земляному червю…

Он сумел выполнить это задание, но платой стала река его собственной крови. Одно лишь заклятье, дарующее окружающим смерть, истошно хранило жизнь своего слабеющего создателя. Его сила подходила к неминуемому концу: от крови поднялся красно-чёрный дым, говорящий об истраченном потенциале. Однако даже в такой ситуации Далий Мар старался сохранять спокойствие. Он заполз во тьму каменного коридора и принялся думать о лёгком заклинании, которое было предназначено для подобных ситуаций. Оно не дарило никаких сил, не защищало ни внешне, ни внутренне. Оно лишь пыталось сохранить оставшиеся способности, заперев их в прочную метафорическую клетку и лишив обладателя какого-либо могущества. Такое лёгкое и опасное заклинание Далий Мар придумал уже очень давно, — ещё после первого покушения. И так, оставшись вне своих способностей, он задумался о будущем. Нет, он знал, что его побег закончится именно таким образом. Но он боялся, что завербованный пёс не успеет доставить хозяина вовремя. И если это случится…

Чтобы хоть как-то заглушить боль, холод и жжение, Далий Мар принялся напевать забытую временем песню, что звучала в его детстве чаще прочих. Он даже помнил её название: «Ца́иль ва́льгивер» — «Танец звёзд». Она абстрагировала его от насущных проблем, от нищеты и ущербства, от издевательств и холодных ночей. Её малосмысленный текст обыгрывался в голове не одну тысячу раз, и с каждым новым исполнением в нём появлялось всё больше подтекстов и значений. А мелодия, которой никогда не существовало, сама рождалась в голове под влиянием тех или иных обстоятельств. Сейчас — трагических.

В темноте и тишине, под куполом ночи

Сливаются зло и добро в дружный пляс.

Они и пьяны, и нежны, и сердечны,

Пока их игра в темноте есть у нас.

А над их беззаботным плясаньем и пеньем

Танцуют друзья, что в ночи так ярки.

Их светлые очи, рождённые вспышкой,

И веселы, и бодры, и смешны.

Все ночи прекрасны, когда среди мрака

Рождается новая точка вдали,

И сколько бы не было в жизни страха,

Они будут так же млады и свежи…

Обычно Далий Мар находил в этих строчках весьма оптимистичный посыл. Но сейчас его представления о песне ушли далеко-далеко за пределы позитива. Напевая рифмы хриплым немузыкальным голосом, подрагивая в этот момент от внутреннего мороза и бесконечно кашляя, он видел в этих словах пустоту и уныние. Ведь звёздам всё равно на нашу боль, — такое заключение пришло ему в голову. И, размышляя над депрессивными и тревожащими вещами, Далий Мар совершенно потерялся в собственном сознании. Оно позволило ему подумать ещё немного, а после — отправило в вынужденный сон без сновидений и самой нереальной радости. Над спящим рассудком то и дело летали страшные мысли.

Глава V. Выбор

Впереди оставалось всего несколько километров, но дождь то и дело прерывал движение уставшей троицы. Тучи уже в который раз налетели внезапно и сокрушительно, застлав сахарные небеса дырявым дымчатым покрывалом. Ливень сменялся моросью, а морось очень быстро превращалась в ливень. Несколько дней пути (которые можно было сократить до полутора, если бы не проклятый дождь!) выбили голодных и замёрзших детей из колеи, и один только Айва будто покрылся стальной бронёй безразличия. Единственный упрёк, который выбился из его рассудительного сознания, касался простой оплошности: он забыл взять с собой плащ! И в отместку за столь грубую ошибку ему пришлось наблюдать за тем, как содрогается и трясётся его наречённая сестра. Тонкая ткань, из которой пошили её платье, не годилась ни на что, кроме вечерних выступлений. Собственно, Артура постигла схожая участь: лёгкая одежда, не предназначенная для долгих дождей, никак не сохла — лишь больше мокла от попадающих на неё капель. И, как ожидалось, очень скоро юношу сразил кашель и небольшое повышение температуры.

На очередном привале выяснилось, что Киама позабыла о смысле пути. И Артур, откашлявшись и завалившись на меркнущий сухой участок травы, напомнил ей о пропавшем псе. Она ахнула, нисколько не смущаясь своей забывчивости, и продолжила наблюдать за дождём. Айва лишь усмехнулся, радуясь обладанию более устойчивой памяти.

Живот сковала невыносимая боль. Хотелось есть, хотелось пить… Хотелось, в конце концов, поспать в тёплой постели, а не коченеть под дождём. От полнейшего упадка сил спасала лишь свежесть леса. Но ничто не помогало притупить волчий голод. Он бился в желудке, будто заклиная хозяина съесть хотя бы траву! Но Артур держался от этих мыслей подальше. Будучи весьма гордым человеком, он не хотел показаться своим беззаботным спутникам недостойным путешественником. Поэтому, изо всех сил стараясь держать глаза закрытыми, он представлял себе сражение с магическими монстрами. Такие мысли дарили хоть сколько-то видимое отстранение. Однако потом внимание вновь возвращалось к голоду, нестерпимо просящемуся наружу. От вида травы начало по-настоящему тошнить.

Когда же дождь делался слабым или вовсе прекращался, троица продолжала идти к далёкой цели. Артур старался держаться в тепле — в этом помогала Айвина куртка и частые объятия Киамы. Сама девушка временами пристраивалась рядом, под тёплой курткой, но существенная разница в росте играла против неё злую шутку, и тепло почти не попадало на покрытую мурашками кожу. Айва шёл впереди всех, то разрубая заросли, то меняя направление и спасая неэрудированных детей от болот и грязи. Просторная тёплая одежда, дарованная некой «семьёй», защищала его от холода, от последождевой свежести и, что самое важное, берегла крепкое здоровье. Подобная несправедливость мучила мужчину почти всю дорогу, но он прекрасно понимал, что не должен ходить с голой грудью только ради комфорта малознакомого мальчишки. Да и вдруг что-то случится в момент, когда здоровье резко подкосится? Руководствуясь столь эгоистичными, но рациональными мыслями, мужчина успокаивал неумолкающий дискомфорт, что просыпался в нём при каждом взгляде на трясущихся детей. Он не сомневался только в проверенном здоровье Киамы: девушка выглядела радостно (даже будучи замёрзшей) и несколько игриво, а её попытки достучаться до зубостучащего сверстника окончательно убедили заботливого Айву в её благосостоянии.

Через некоторое время, когда серое небо постепенно укуталось вечерней тьмой, вновь хлынул дождь. Но в этот раз сам Артур отказался останавливаться: он схватил спорящего Айву за руку и повёл его, как капризного ребёнка, по недавно найденной тропинке. Спорить с больным, но высоким и достаточно сильным юношей оказалось бессмысленно. Желание найти близкого друга окончательно добило любую слабость, попросту игнорируя её, и шаг ускорялся с каждым услышанным плюхом по лужам. Голова трещала по швам с той же силой, с какой внутренний жар создавал снаружи ужасную ледяную кожуру. К горлу постоянно подходила тошнота, а в глазах темнело от голода, усталости и болезни, но Артур продолжал настаивать на движении. В конце концов, он свалился в обморок. И те, кого он с такой яростью тащил за собой, решили перекантоваться под ближайшим деревом с густой листвой.

Юноша очнулся достаточно быстро. И сразу услышал ругань, возникшую между братом и сестрой. Слова всё ещё сталкивались друг с другом и образовывали тарабарщину, но общие черты конфликта постепенно прояснялись всё точнее. Айва указывал на мокрые палки, часть из которых всё ещё лежала в руках Киамы, а та разводила свободной рукой и бессловесно объясняла мужчине состояние погоды. Через некоторое время морской шум улёгся, позволяя юноше насладиться криками спутников:

–…нужны сухие палки! Мокрые не горят!

— Где, по-твоему, я должна найти сухие палки?! Возьми эти и высуши их своими способностями!

— Я сто раз повторял, что не имею магии! Меня учили выживать, как выживают обычные странники и охотники! Как ты представляешь меня, способного высушить хворост силой мысли?!

— Всё! Надоело! Ты сказал — принеси хворост, — я и принесла. Как ты там говорил? «Доволяйся имеющимся»?

— «Довольствуйся», а не «доволяйся»! Не такого слова — «доволяйся»!

— Теперь будешь учить меня грамоте? Тогда вот, — она бросила палки Айве под ноги и ушла к противоположному краю сухой травы. — Ищи растопку сам!

Со стороны этот диалог выглядел более чем смешно. Артур даже хихикнул, тем самым загасив бушующий конфликт. Киама моментально подпрыгнула к больному со страшными-страшными глазами, полными чрезмерной заботы об объекте интереса и симпатии. Артур аж дёрнулся, когда её лицо оказалось опасно близко к его щеке. Но девушка этого не заметила. Только поправила мокрую куртку, слегка греющую прозябшее тело, и убрала с уставших синих глаз каштановую прядь. В этот момент юношу охватило неприятное подозрение, которое ставило под вопрос дальнейшее совместное путешествие.

— Ну? Ты в порядке? Очень плохо? Или терпимо?

— Да я…

— Заботливая дама… — тихо соскочило с оязвевшего языка мужчины. Киама сделала вид, что ничего не услышала, хотя её лицо заметно помрачнело.

— Отвечай, — она вновь обратилась к сонному юноше, сильно трясущемуся из-за высокой температуры.

Он кое-как выдавил из себя описание мерзких ощущений, и его голос с каждым новым словом становился всё тише и тише. Когда же состояние здоровья дошло до Киамы в своей полной форме, Артур предпочёл замолчать. А недолгие допытывания до беседы не дали никаких результатов. Лишь порицательный взгляд, которого хватило, чтобы девушка замолкла и устроилась рядом. Её одолевало желание поделиться своим теплом. Но Артур отодвинулся, стоило ей сесть под боком.

Айва ушёл и вернулся — промокший, недовольный и несколько липкий. В руках он держал охапку толстых веток, явно отломанных от деревьев. Сказав заключительное: «Вот видишь, я же нашёл», он бросил растопку на сухую траву, достал из защищённой поясной сумки спичечный коробок и зажёг небольшую деревяшку, которая сразу же отправилась к веткам. Чтобы не устроить пожар, он решил обложить костерок мокрыми сучьями, которые вскоре попали в огонь, а им на смену пришли найденные камни. И как только дерево разгорелось, Артура сразу же пересадили ближе. Он радостно протянул руки, позволяя маленьким язычкам пламени касаться отмороженных ладоней, и его лицо расплылось в удовлетворённой улыбке. Да и самочувствие, как ожидалось, пошло ввысь.

— Значит, ваши технологии мало отличаются от наших… — вдруг начал мальчик, рассматривая огненный танец.

— Зависит от того, о каких технологиях ты говоришь. Если ты имеешь в виду те… как их… в общем, ваши кареты без лошадей…

— Машины.

— Мы отказались от подобных технологий. Но если ты говоришь о спичках и зажигалках, — то да. Честно сказать, зажигалки не придумали ни мы, ни вы. Но их устройство так просто, а функции так полезны, что мы приняли это новшество в свои дома, — Айва подобрал с травы тонкую палку и начал вертеть её в руках. Зелёные глаза выдавали тяжёлые думы, прояснившиеся во взрослой голове.

— Постой, — Артур замолк на несколько секунд, после чего вновь вернулся в русло разговора. — Вы знаете о машинах, да? Об автомобилях, о разных станках и заводах?

— Естественно.

— Но вы не пользуетесь этим!

— Почему же? У нас есть паровозы, станки и заводы…

— Тогда зачем вы продолжаете жить в какой-то «эпохе возрождения», если знаете обо всех благах природы?

— Это не природные блага, мой друг. И мы не имеем права сильно вредить природе Эваса. Это вы, люди, можете позволить себе такую роскошь. Вы можете позволить себе жить в продвинутом мире, прямо как Эйваз когда-то, и не беспокоиться о вселенском смысле каждого сделанного шага. Но здесь… мы живём в ином мире — не забывай об этом. Что более важно, мы живём в самом центре Вселенной. Гармония этого мира зиждется на двух противоположностях: любви и ненависти. Наш родной Эвас, пусть и считается «отсталым» и консервативным, но имеет на то веские основания — он проповедует любовь… в идеале, конечно. Мы можем отходить от этого утверждения, организуя военные кампании и разрушая свои социальные устои, но мы не имеем права сильно вредить окружающей среде. Если её состояние будет осложнено искусственным путём, то все существующие миры ждёт упадок. С Эйвазом, к сожалению или счастью, наоборот.

— Значит, положение Эваса не позволяет вам совершенствоваться?

— Мы находим иные пути для этого. Опять же, появление философий и пары религий — следствие невозможного материального развития. Но, по неизвестной причине, Эвас допускает существование паровой техники. Ты, скорее всего, не заметил, но Альмандин связывает большая цепь железных дорог. Также, есть порты для кораблей и пароходов. Хочется верить, что подобный уклад жизни продлится и после смерти наших далёких потомков. А иначе… придётся вернуться в самые низы эволюции, — Айва улыбнулся, грея под огнём ноги. Его глаза смотрели куда-то за пределы этой реальности.

— Интересно… А между городами и деревнями вы путешествуете на лошадях?

— Да, конечно. Любой уважающий себя эльрин имеет хотя бы одну лошадь — именно для перемещений между небольшими пунктами. Хотя, бывают случаи, когда всадники отказываются от поездов и кораблей, отдавая предпочтение конным путешествиям. Я нахожу это весьма безрассудным и бессмысленным занятием, но не мне судить их.

— Значит, у меня тоже может быть лошадь…

— Нет. Ты ведь человек, из совсем другого мира и, как я уже говорил, если пробудешь здесь дольше положенного… — Айва издал смешок. — За распространение этой информации меня могут обезглавить. Так что я промолчу. Но существо из иного мира не может завести себе питомца, даже если он был найден полуживым на обочине дороги. Таковы порядки.

— Порядки меняются.

— Они изменятся, только если ты останешься здесь по истечении трёх месяцев. Но это невозможно.

— Почему ты так думаешь? Я вот возьму — и останусь! — Артур радостно осклабился и выпрямился, демонстрируя свою непреклонность и убеждённость в собственных словах. Даже болезнь не сумела сразить его боевой дух, а желание прожить жизнь в этом чудном месте лишь подкрепляло детскую страсть, делая её всё более и более слепой и немой для каких-либо встречных аргументов.

— Я не позволю тебе остаться, Артур. Если ты не уйдёшь по своей воле, мне придётся вести тебя против неё. Но я не горю стремлением испортить наши хорошие отношения так быстро.

— Да, Артур. Если ты останешься — произойдёт что-то нехорошее. Мы не можем сказать тебе, что это, но так оно и есть! — Киама придвинулась к разогревшемуся юноше и посмотрела на него самым умилительным взглядом, какой когда-либо проглядывался сквозь очи живого существа. — Лучше уйди в конце инглии и возвращайся в следующем году! Мы будем ждать тебя и ни за что не забудем!

— Но как же… Я… Я не хочу уходить отсюда! Если вы говорите про какую-то опасность — я не боюсь её. В том мире я нужен только своей маме и подруге, наверное, тоже. А здесь!.. Здесь у меня столько возможностей! Я могу стать, кем пожелаю, и это сбудется! Взаправду!..

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Досл.: «Серебряная Корона».

2

Расшифровка в оригинале: «Исио́ма Венна́р им Идэ́ме Веннар».

3

Досл.: «Кровавая тень».

4

Досл.: «чёрное небо». Забавно, что слово «ивеома» означает ясное, чистое небо.

5

Досл.: «Магический Совет».