Моя 9-я жизнь

Альсан Каримова

Жизнь юной девушки вдруг переворачивается с ног на голову – ей предстоит участие в некоем генетическом эксперименте, исход которого весьма неопределённый… Стать совершенным человеком либо же погибнуть – дилемма не из простых. Впрочем, выбор не был бы таким уж сложным, не продиктуй его любовь.История, написанная полушутя, полусерьёзно. Роман для молодёжи, а также для всех, кто готов скрасить свой досуг лёгким фантастическим сюжетом.

глава 1

Эта история началась в марте. Странно, но именно самые первые её моменты я помню лучше всего. Вот закрываю глаза, и снова я там, в своих обычных и привычных буднях, ещё ничегошеньки не подозреваю, а главным пунктом в списке ожиданий являются только оттепель да последующая за нею весна. И тот день тоже начался совершенно обычно. Март, ещё не отступившие морозы, снегопады, индевелый рассвет…

Будильник трезвонит подъём. Если бы сейчас меня спросили, с какого перепугу я не спала до половины пятого утра, я бы честно призналась: не имею ни малейшего понятия! Как, впрочем, и о механизме действия полнолуния на мою нервную систему.

Когда бишь я взялась вести дневник? Лет в шестнадцать, кажется. Тогда мне почему-то представлялось, будто судьба вот-вот должна совершить один из своих решающих витков, будто грядёт нечто особенное, неповторимое и непременно прекрасное. Однако юношеские предчувствия меня обманули ― как раз в тот период жизнь будто нарочно направилась по накатанной, небогатой впечатлениями трассе, ни на миг не превышая допустимых скоростных отметок и игнорируя даже самые плавные повороты. Описывать было нечего. Для глубокомысленных рассуждений достойного материала тоже не находилось. Проснувшийся было во мне мемуарист затосковал от бездействия, заметно поутратил энтузиазм и в конечном счёте полностью ретировался. А в несостоявшийся дневник был занесён один-единственный текст престранного содержания:

«Что особенного в полнолунии? Ничего, кроме всем известных фактов и легенд.

Когда я была ребёнком, маме частенько приходилось дежурить у моей постели ― в лунном бреду её чадо норовило сбежать из дому. Так продолжалось до девяти лет. Мама думает: возраст исцелил меня от странности… Да, пожалуй, я и впрямь боле не лунатик: во сне ведь не хожу. Дело в том, что в полнолуние я просто не могу уснуть. Но только это не обычная бессонница, а мучительное наваждение, словно кара за грехи прошлой жизни. Тяжелее всего приходится весной. Ровно в полночь (дурацкое совпадение!) луна направляет свой свет прямо в моё окно, комната наполняется призрачной дымкой, и разум покидает меня. Знакомая с детства навязчивость захватывает в свой сумасбродный плен: прочь! Прочь отсюда: из этого мира, из этой жизни ― они не мои! Луна как будто знает, кто я, знает мой смысл, знает, почему не могу найти успокоения в простых радостях человеческой жизни, что мне нужно, чего хочу. Она знает, а я ― нет. Её свет молчит, он не ответит на мои вопросы, но он укажет путь, мой путь, всё, что нужно, лишь ступить на лунную дорогу; это так просто, проще, чем дышать. И гораздо проще, чем уговорить себя остаться всё-таки в живых.»

С тех пор, к сожалению, мало что изменилось ― и по сей день я остаюсь заложницей лунного диктата.

Выползаю из постели и плетусь в ванную. Есть, как обычно, не хочется. Завариваю кофе и иду одеваться. Сегодня коллоквиум, следовательно ― мозгу нужна бодрость. От кофейной крепости того гляди начнётся тахикардия, но иначе я весь день буду подобием сонной мухи. Ой! Уже пора бежать! О, чудо! ― дверной замок открывается с первой же попытки!

За моей пробежкой до автобусной остановки наблюдала подбеленная зарницей луна. О том, что грядущей ночью бессонница достигнет своего бредового пика, лучше было пока не думать.

Когда удалось протиснуться к выходу и покинуть-таки душные недра переполненного автобуса, на небе нарисовалась тёмно-фиолетовая туча, и улицы мгновенно затерялись в вязкой пелене снегопада. Часы отметили без четверти восемь. Пришлось включать предельную скорость. Опаздывать не люблю, тем более ― на коллоквиум. Главная гордость всей моей тогдашней жизни состояла в том факте, что я ― будущий врач, и в университете, что по адресу Мickevičiaus 9, ― не посторонняя. В это здание, пленяющее своим сдержанным величием, я влюбилась ещё подростком, когда начала серьёзно задумываться о будущей профессии и в день открытых дверей заглянула внутрь.

Сия колыбель образования не является обычной, школоподобной постройкой. Её планировка ― нечто уникальное, непривычное в сравнении с остальными, правильными и предсказуемыми зданиями вузов. Поднявшись на парадное крыльцо и одолев массивную парадную дверь, попадаешь на крыльцо внутреннее, от которого отходят три лестницы: одна, средняя, ― вниз, а по краям от неё ― две, ведущие наверх, так что можно спуститься на цокольный этаж, либо подняться до уровня этажа первого. Холл небольшой, квадратный, и посередине красуется ещё одна лестница ― на верхние этажи. От холла, подобно лучам, разбегаются коридоры: центральный, широкий и светлый, что ведёт к главным аудиториям, и боковые ответвления, которые уже не столь просторны, ― они объединяют лабораторные и административные кабинеты. Если спуститься вниз и свернуть налево, то попадаешь в сложный зигзаг ― это переход в старое крыло. А старое крыло ― это целая поэма: лаконичное, простое, с деревянными половицами и крутыми лестницами, с высокими потолками и скрипучими дверьми, с матовыми стеклянными вставками на этих самых дверях, с оконными рамами, от которых постоянно дует, ― это место, где оживает великое медпрошлое и где теперь в холодную погоду нередко подмерзает по-модному одетое медбудущее.

В общем, внятно описать внутреннее устройство здания довольно сложно. Скажу одно: это ― не сухая общественная постройка, это ― дом. Дом, хранящий свою, особенную тайну, суть которой непременно хочется постигнуть.

Итак, годы тому назад поблуждав немного в атмосфере строгой загадочности, я клятвенно обещала себе непременно поступить в медицинский. Эта мечта сбылась, и ей на смену тут же пришла другая: достойно преодолеть все трудности студенческого бытия, за что в награду стать хорошим специалистом. Ну а пока что я была всего лишь второкурсницей, на тот момент изучавшей интереснейший предмет по имени патофизиология.

Учитывая все каверзы тогдашней погоды, по парадным ступеням карабкаться было травмоопасно. На полном ходу я свернула к боковому крыльцу и едва успела затормозить ― к боковому входу и навстречу мне на такой же предельной скорости направлялась чья-то хрупкая заснеженная фигура. Ещё миг, и мы бы столкнулись лбами. Фигура тоже остановилась, приподняла край побелевшего капюшона и оказалась моей лучшей подругой Викой.

— Холодно сегодня! ― буркнула Вика вместо приветствия.

— Как настроение? ― задала я риторический вопрос.

— Хуже некуда! Нифигашеньки не выучила!

— Ты всегда так говоришь!

— На сей раз ― не кокетничаю!

Прежде чем зайти внутрь, мы дружно отряхнулись и энергично потопали на металлической решётке, едва глядевшей из-под спрессованного снежного пласта, затем повторили то же самое на колючем коврике, поджидавшим за дверью. Под ногами смачно хлюпнуло, и из-под коврика выползла коричневатая лужа, слегка подкормленная очередной порцией слякоти.

Потолкавшись у гардеробной, мы сдали свои куртки на хранение, облачились в белые халаты и помчались на второй этаж. До восьми оставалась лишь пара беспощадных минут.

Коллоквиум минул несказанно быстро и для нашей группы довольно удачно. Далее следовали три лекции по сорок пять минут каждая, и, наконец, ― вожделенная свобода пятничного пополудни.

Дальше всё, как обычно: сначала толкучка у гардеробной, потом ― у зеркала, затем долгожданный выход на улицу. Март месяц не радовал теплом, и сугробы не спешили покидать городских обочин, но настроение всё равно уже было не зимним ― воздух был другим. Его напитывало трепетное, волнительное ожидание. Ожидание конца холодной белоснежной сказки, ожидание прихода непостоянной, безрассудной весны, полной тревог и глупых, неоправданных надежд. Я брела к автобусной остановке, ёжась от студёного ветра и воображая, будто бы в его дыхании уже появились вешние ноты. Грядущее полнолуние напоминало о себе странной, неминуемой тоской.

Автобус приехал с сильным опозданием и битком набитый. Всю дорогу я мечтала поскорее отлепиться от чьей-то обширной спины и выйти на свежий воздух, а лишь только вышла ― озябла, и, стуча зубами, побежала поскорее к дому.

Родимая пятиэтажка встретила привычным, многолетне-стабильным запахом нашего подъезда, второго слева. Я опрометью взбежала на третий этаж, торопясь, дабы волосы и одежда не успели пропитаться этой сверхсложной смесью табака и чего-то жареного, отперла дверь. Был тот редкий день, когда мама (медсестра, работающая на полторы ставки) находилась не на дежурстве.

— Миласик мой пришёл! ― заворковала она. ― Замёрзла?

— Нет, ― соврала я, ― на улице уже потеплело.

Я с наслаждением повела носом ― мама приготовила что-то явно вкусное.

— Разувайся и мой руки! ― угадала она мои мысли. ― Будем обедать!

День мог бы стать прекрасным. То есть, он действительно был очень хорош: после обеда мы с мамой проболтали целых два часа кряду, делились новостями и сплетнями из своих сред обитания, потом планировалось чаепитие и просмотр какого-нибудь лёгкого фильма, но эти милые вечерние планы обрубил телефонный звонок. Мамина коллега слёзно умоляла выйти за неё в ночную ― заболел ребёнок.

Так через полчаса я осталась тет-а-тет с лунным безумием.

Сижу в полной тишине, точнее ― в песне мартовской метели, ведь именно её завывание слышно сейчас за окном. Дела плохи ― это стало ясно, когда одно из торопливых облаков вдруг порвалось и явило моему взгляду идеально круглый контур. А ведь до полуночи ещё целых два часа… В моих руках альбомный лист, исчерченный нервными набросками: лунный диск графической тенью глядит то через гонимое ветром облако, то через голые древесные ветви, а в верхнем углу листа застыла девичья фигурка. Интересно, как бы прокомментировали сей коллаж психиатры? Эта планета, светящая белым золотом, она так прекрасна, почему же она мучает меня? Зачем? Как будто во мне и впрямь есть нечто особенное. Облака несутся с оглашенной скоростью, с каждой минутой становясь всё прозрачнее. А вот и она, моя непонятная, ожившая мучительница. Так чего же ты хочешь от меня, ночная королева? Растрёпанная, рваная тучка заслонила белый диск, не дав луне ответить.

Двенадцатый час. Кто я такая, чтобы спорить с небесным светилом?! Я устала от полнолуния. Очень хочется поскорее заснуть, но, вот беда, ― сна ни в одном глазу. Сколько лет это повторяется? Пять, шесть? Нет, больше, просто в детстве я не пыталась спорить… так зачем спорить сейчас? Зачем ждать полуночи, зачем тупо твердить, что нужно остаться в живых, а, следовательно, оставаться в пределах своей комнаты? Кто сказал, что правильно именно так?! Кто это выдумал? На пол скользнуло нечто лёгкое, почти невесомое, оно бумажным шорохом сообщило о своём приземлении. Я уже и не помню, что там за бумажка. Меня зовут куда-то далеко… Рука потянулась к оконной задвижке сама собой, старый подоконник превратился в первую ступень, ведущую к белому лучу, пахнуло холодом и весной одновременно, в моих распущенных волосах запутались шальные снежинки… Я в ужасе отпрянула, соскочила с подоконника и захлопнула окно. Только множественных переломов и не хватало для полного счастья! Ведь, упав с третьего этажа в сугроб я навряд ли отдала бы Господу душу, а вот травмы ― гарантированы! Ну что со мною творится, в самом-то деле?! Как бы там ни было, а эдаких финтов не наблюдалось даже в детстве! Ну ничего, ничего! Сейчас… задёрнуть шторы поплотнее, выпить снотворного и заночевать в маминой комнате ― хоть какая-то смена обстановки. Да, именно так и сделаю!

Помню, как, сетуя, что все окна нашей двушки выходят на «лунную» сторону, отыскала облатку Тазепама, как проглотила сразу две таблетки, как ради успокоения нервов повторно приняла душ и улеглась в мамину постель. Наверно, я даже прикорнула. А разбудила меня неестественная, звенящая тишина за окном. Ветер унялся, по безоблачному, кобальтово-чёрному небу плыла молочная луна, её свет парил в воздухе серебряной ватой, и я поняла: идти надо немедленно! Озарение… и даже окружающие предметы вдруг стали чётче, ярче, красивее! Обрадованная и окрылённая, я жалела только, что приходится напяливать на себя такое количество одежды: свитер, джинсы, сапоги ― сколь проще и легче бы было без них! Но подсознание напомнило: на улице ― холодно! И я безропотно облачилась ещё и в зимнее пальто.

Покидая пределы квартиры, я заботливо прикрыла старую дверь и заперла её, как и полагается, на оба замка. На лестничной клетке было темно и душно, но внизу, на первом этаже, горела дежурная лампочка, и, чем ниже я спускалась, тем светлее становился мой путь ― и это тоже сошло за особый знак. Один лестничный пролёт, за ним другой, и кажется, что эти ступени бесконечны и что не выбраться уже из их по-бытовому зловонного плена. Я пустилась бегом, не заботясь, услышит ли кто-нибудь из соседей, заметит ли, ― мне срочно нужен был свежий воздух! И наконец вместо поворота по спирали лестница легла прямо, указала на входную дверь, на свободу. Отчаянное, необъяснимое веселие подгоняло, торопило вон отсюда, под хрустальные лучи, на кристально-чистый, чуть разбавленный весною холод. Вперёд, через три ступеньки, скорее туда! Задремавшая подъездная дверь ворчливо скрипнула. Полузимняя ночь встретила ознобом, но сдаваться ― не в моих правилах! И пускай тот сладкий, едва различимый голос, что неустанно куда-то звал, сейчас притих, но он непременно зазвучит снова, надо только подойти к нему поближе… мне придётся его догонять! И медлить нельзя ни мгновенья! Хорошо, что снег лежит ― хоть видно, куда идти, а то ведь фонари опять не светят! Я решительным (сомневаться же нельзя, иначе всё рухнет!) и довольно быстрым шагом обогнула родимую пятиэтажку, преодолела крайне неровный тротуарчик и вырвалась на открытое пространство. Обледеневшее шоссе пустовало. Луна вдруг мигнула и кинула куда-то вправо длинный луч. Скорей туда ― по укатанному снегу, до изборождённого четырьмя колеями проспекта, и дальше ― вон, прочь! Он давил на меня, этот город, заполненный спящими людьми. Мне хотелось освободиться от всего на свете, и я пустилась бегом. Так я и бежала, бежала куда-то вперёд, и прочь от кого-то, пока холодный воздух не начал резать бронхи, и пока в правом, а следом ― и в левом боку не набухло по чугунной гире. Пришлось бег сменить на быструю ходьбу. Под ногами разъезжались снежные ошмётки, обнажая коварную наледь, пальцы рук ломило от холода, дыхание сбивалось, увлекая за собой и пульс, но всё равно надо идти, идти дальше, просто необходимо! Необходимо! Необходимо… а ЗАЧЕМ??????…

Пронёсшийся мимо фургончик, весело посигналивший, окончательно отрезвил… ГДЕ Я???… И какого, собственно, чёрта тут делаю?!

Лихорадочные оглядывания по сторонам уяснили: это ― загородная трасса. Как я сюда попала? Пешочком! Что делать теперь? Возвращаться обратно. И молить небеса, чтобы возвращение не отметилось злоключением. Я не была уверена, в какой именно стороне остался город, но потом сообразила, что нужно развернуться на сто восемьдесят градусов ― для данной ситуации ― беспроигрышный вариант.

«Всё в порядке, всё нормально,»― успокаивала я себя, ― «главное, что я всё-таки очнулась от бреда, что теперь размышляю здраво, и, если я дошла сюда, то и без проблем смогу вернуться обратно, в общем ― не паниковать!» Горизонт утробно рыкнул парой белых фар… «Ладно, это ― всего лишь машина, за рулём которой кто-то сильно куда-то спешащий,» ― белые огни надвигались с неистовой скоростью. ― «Всего лишь некто, до меня ему дела нет и не будет, и незачем колотить тревогу. Но до чего же не по себе!» И когда автомобиль вдруг стал замедлять ход, то «не по себе» переродилось в «мамочки, как страшно!!!»

Ещё пару секунд я пыталась изображать спокойствие и продолжала идти вперёд, но иномарка, поравнявшись со мною, остановилась… Бежать?.. Куда?! В заснеженные поля ― закопаться в полутораметровый снег?! Машина! Надо остановить какую-нибудь машину и попросить помощи у её водителя! Вот только дорога абсолютно пуста! Передняя дверца иномарки распахнулась… Я попятилась, наступила на комок льда, подняла его же ― ведь лёд вполне сойдёт за камень…

— Ну и что ты тут делаешь? ― спросила ночь красивым бархатным тембром.

Навстречу шагнул почти двухметровый мужской силуэт. Я крепче сжала в кулаке ледяной сгусток, готовая обороняться, и тут поняла, что незнакомец обратился ко мне на русском…

— Садись в машину! ― то ли пригласил, то ли приказал он. ― Отвезу тебя домой.

Я не сдвинулась с места, но рука, сжимавшая моё холодное оружие, ослабела ― уж больно приятным голосом обладал этот неизвестный. Лунные лучи светили ему в спину, скользили по тёмным кудрям, серебряной мантией окутывали мужественные плечи, но лица было не разглядеть.

— Мила, ― снова позвал красивый баритон, ― брось свою ледышку и садись в машину! Пожалуйста.

— А вы кто? ― наконец обрела я дар речи. ― Откуда знаете моё имя?

— Я многое о тебе знаю. Я знаком с твоим крёстным, с Петром Шиманским. И не бойся ― я не опасен… Ну, по крайней мере, для тебя.

Повисла немая пауза. Я не знала, как поступить: садиться в незнакомую машину было боязно, а посылать добродетеля куда подальше и шпарить до дому пешком ― не очень разумно.

По-видимому, устав от моей нерешительности, брюнет распахнул пассажирскую дверцу и жестом пригласил садиться внутрь. Я рассталась со своим оборонительным снарядом и забралась в машину. Незнакомец каким-то непостижимым образом тут же возник на водительском сиденье… Наверное, моё восприятие действительности малость подзамёрзло и замедлилось.

— Меня зовут Владом, ― представился он.

— Очень приятно! ― выдала я штампованный ответ.

Щёлкнул переключатель, по салону разлился слабый электрический свет.

— Ты, должно быть, здорово замёрзла? ― Влад повернулся ко мне…

Крупные, как смоль чёрные кудри, безупречная персиковая кожа, точёные черты лица, и глаза… большие, миндалевидные, не просто зелёные, а, как частенько пишут в книгах, ― изумрудные, бесконечно яркие и совершенно бездонные. Стоило посмотреть в них, и окружающий мир исчезал, раскалывался на малейшие частицы, разлетался на атомы, теряясь где-то в небытии.

— Замёрзла? ― снова спросил он.

— Угу, ― кивнула я, вспомнив, что на вопросы принято хоть что-нибудь да отвечать.

— Сейчас станет теплее, ― Влад потянулся к регулятору обогрева, обнажая изящную узкую кисть.

— Откуда ты? ― вырвался у меня нелепый вопрос.

— То есть?

— Н-ну-у… вы, наверное, не местный, раз знакомы с Петром Павловичем, а мы с вами раньше не встречались? ― неловкость растеклась по моим щекам густым жаром. В более дурацкое положение себя поставить было бы трудно: сначала как глубокая сумасшедшая по ночным трассам шастаю, потом, обращаясь к незнакомому человеку, вдруг начинаю тыкать, но тут же возвращаюсь к выканью, и краснею, чем даю ясно понять, что очарована до глубины души.

— Да, ― ответил он, ― в Литве я бываю не часто. Зато созваниваемся мы с Петром почти ежедневно, а ты ― его любимая тема. Так что я в курсе всех твоих успехов.

— Вот как…

«Каких ещё успехов???»

— Он с такой гордостью хвастался твоим красным аттестатом и победами на олимпиадах, будто сам во всём этом участвовал!

«Ах вот оно что ― Олимпиады по биологии.»

— А когда ты поступила в медицинский, то наш профессор чуть не умер от счастья!

— Что ж, значит, вам и впрямь известны главные пункты моей биографии. Может, в связи с этим, скажете пару слов о себе?

— Пожалуйста, не надо выкать, ― строго прозвучало в ответ.

Свет погас, машина тронулась с места, ловко свернула на встречку и понеслась вперёд. Понятно: о себе это божество не расскажет, и я только что ткнулась носом в дела, меня не касающиеся.

— Пристегнись, ― напомнил владелец точёного профиля.

Мне очень трудно было не пялиться на него во все глаза. Такого красивого человека я ещё в жизни своей не встречала. Он казался ангелом, с небес сошедшим.

— Мила, пристегни ремень, ― снова повторил Влад, с трудом сдерживая улыбку, от чего на щеке его заиграла озорная ямочка.

«Ага… он второй раз упомянул ремень безопасности… Это, наверно, потому, что я кивнула, но так и не приступила ни к каким действиям…» Я приказала себе собраться с духом, перестать млеть от внешности рядом сидящего и впредь вести себя адекватно, вытянула ремень, но пристегнуться всё никак не удавалось ― защёлка выскальзывала из закоченевших рук. Владу пришлось вмешаться в эту возню, и на мгновение его пальцы коснулись моих, легонько, невесомо, но того было достаточно, чтобы моё сердце пустилось галопом. «Нет уж!» ― сказала я себе мысленно. ― «Рановато для безнадёжных диагнозов! Это всего лишь красивый парень, а красота притягивает. И всё на том! Давно известный факт: я ― не наивная дура, способная втрескаться с первого взгляда в кого-либо, будь он хоть трижды прекрасен! И я отлично контролирую свои эмоции (ну, когда нахожусь в адеквате, разумеется)!» И будто нарочно тёплая рука накрыла мою.

— Совсем ледяные! ― констатировал Влад, бережно сжимая в ладони мои пальцы. ― Надеюсь, ты не разболеешься теперь!

— Ерунда, ― пролепетала я, ― я даже в раннем детстве ни разу не простужалась.

«Сейчас, наверно, он спросит, что я потеряла на ночном шоссе… И что ответить? Придётся признавать постыдную истину: я ― лунатик-марафонец…»

Но Влад молчал. По-видимому, деликатные люди не перевелись даже в наш век!

— Откуда ты знаешь Шиманского? ― заговорила я, лишь бы отвлечься от нежности его прикосновения.

— Да мы с ним почти родня!

— Вот как? А он никогда о тебе не упоминал.

— Это верно. Пётр не любит обо мне говорить.

— Почему?

— На всё свои причины, ― сказал Влад и выпустил мою руку. ― Ты согрелась?

Меня тут же бросило в нещадный озноб, будто от этого вопроса воздух похолодел градусов на десять.

— Д-да! ― ответила я, постукивая зубами. ― Всё хорошо!

— И часто ты так бесстыдно врёшь? ― на его щеке вновь заиграла ямочка.

— Нет, только в ночь с пятницы на субботу!

— Что ж, выходит, мне довелось наблюдать весьма редкое явление.

Я и снова уставилась на красивый профиль. И на этот раз изумрудные глаза удостоили меня своим вниманием… Нет, это не взгляд, это ― драгоценный омут!

— У тебя прекрасные глаза! ― сказал он.

— У тебя ― тоже, ― промямлила я, собирая по одной рухнувшие в обморок мысли.

— Чувствую себя виноватой… ― необходимо было что-то говорить. ― Ты, наверное, куда-то спешил? А из-за меня должен был задержаться…

— Ничего! Дела не столь важные, можно и отложить.

За окном мелькнули знакомые картинки ― мы подъезжали к моему дому… А ведь я не говорила, где живу…

— Тебе и адрес мой известен?

— Угу, ― кивнул Влад как ни в чём не бывало.

Иномарка остановилась аккурат возле подъезда.

«И что же, на этом ― всё? Сейчас я поблагодарю, попрощаюсь, и уйду восвояси???..»

— Огромное спасибо, что подвёз!

— Не за что, ― улыбнулся он. ― Давай-ка, провожу тебя до двери, а то в подъезде наверняка темно.

Я хотела было возразить, но какая-то мелко расчётливая мыслишка велела прикусить язык.

Влад покинул водительское место. Я решила не изображать из себя балованную принцессу и выбраться из машины самостоятельно, не дожидаясь, пока мне откроют дверцу, но совсем позабыла о пристёгнутом ремне. В результате дверцу я открыла-то сама, но вот от оков мер безопасности меня уже освободил Влад, он же подал руку и помог выбраться наружу.

— Я не всегда такая несуразная, правда! ― ляпнула я, пытаясь реабилитировать свои лёгкость и грацию, на данную ночь, по-видимому, взявшие отгул.

— Ты вовсе не несуразна! ― заверил он.

Мы зашли в подъезд. Как обычно, освещением служила лишь хиленькая лампочка на первом этаже, и дальнейший путь проходил во всё сгущавшемся полумраке. Поднимались молча ― я не хотела привлекать внимания бдительных соседушек, а Влад, наверное, просто был не болтлив. Когда дошли до двери, меня вдруг осенило: а не надеется ли он, что приглашу внутрь? Я-то всего лишь по-детски хотела, чтобы он знал мой адрес с точностью до номера квартиры, а о взрослых желаниях как-то не подумала…

— Ну, вот я и дома, ― сказала я. ― Спасибо тебе большое!

— Спокойной ночи! ― кивнул Влад и растворился в полутьме. Шорох его шагов умчался вниз по лестнице и, спустя мгновение, хлопнула дверь подъезда.

Я выудила из кармана ключ, ожидая длительной борьбы с капризным замком, но тот был в благостном настроении и открылся безропотно.

Желая напоследок глянуть, как Влад садится в машину, я подлетела к окну, но иномарка уже испарилась со своего места, будто и не бывала там вовсе.