Крещатик № 91 (2021)

Альманах, 2021

Журнал «Крещатик» – интернациональный литературный журнал. Издается с 1998 года. Традиционное содержание номера: проза, поэзия, критика, эссе, рецензии. Периодичность – 4 номера в год. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Вадим Гройсман /Ришон-ле-Цион/

«Ночь на пустые холмы наползла…»

Ночь на пустые холмы наползла,

Тихо взошла среди улиц прохлада.

Этот мираж — оправдание зла,

Звёздный колпак — отрицание ада.

Вся бесконечная пропасть миров,

Чудное небо в огнях и ракетах

Метит кривые скамейки дворов,

Мусор, наваленный в чёрных пакетах.

Долгая тьма, непроглядная муть,

Может быть, ты и за это возьмёшься —

Полную копию жизни вернуть

Там, где свидание станет возможно,

Там, где прослойка не помнит обид,

Там, где печаль поклонилась печали,

Там, где сияние белых хламид,

Чистые скатерти нам обещали.

«Недоступный для путника край…»

Недоступный для путника край,

Чистый берег с живыми цветами,

Говорит Шакьямуни, что рай

Окружён золотыми сетями.

Нет желаний, и кончился страх,

Будды ходят, не двигаясь, в гости.

На зимовьях в погасших кострах

Не дымят обгорелые кости.

Всходы времени некуда деть,

Нет ни старости, ни опозданий,

Но нельзя просочиться под сеть,

В бесконечное море страданий.

А снаружи, на грустной земле,

Извините, другая картина —

Колбаса и кефир на столе,

Тусклый свет, по углам паутина.

Путь с работы, портреты вождей,

Инвалиды, старухи и дети,

И косые полоски дождей —

Это бедные медные сети.

У друзей собирай по рублю,

Пей дешёвое пойло в охотку,

Только праведным Богом молю:

Не смотри сквозь двойную решётку.

«Закрыла свет бумажная змея…»

Закрыла свет бумажная змея.

Возьмём её за острые края,

Переведём пробелы и помарки:

И жизнь моя на волоске у Парки,

И рукопись окончена моя.

Но видно мне, что эта ночь жива,

Горят на небе письмена простые,

Их двоеточья, точки, запятые,

И чернотой замазаны слова.

Бедна земля, пустынны небеса,

И днём, и ночью катится без сна

Старения кривая колымага.

Мерещится в просветах колеса

То чёрная, то белая бумага.

Перед потопом

Судьба, дошедшая до устья,

Всё не спокойна, не тиха.

Уже проснулось захолустье

С коротким криком петуха.

Судачат жирные соседки,

И, затевая тарарам,

Мотаются, как черти, детки

По коридорам и дворам.

Сухие шаткие скамейки

Скрипят, о прошлом говоря,

И греются коты и змейки

Под хитрым солнцем января.

Здесь правит южная Пандора,

Неистребимый, жаркий дух

Надрыва, склоки и раздора

В крови старух и молодух.

Всё шумно, весело, нахально,

Все развлеченья под рукой.

Но как пустынно и печально

Здесь будет через день-другой!

Сольются образ и подобье,

Как будто тьма настала днём,

И снова Книгу о потопе

Припомнят камни за окном.

И город будет старой куклой,

И хаос — музыки резвей,

Но мы вошли в наш домик утлый,

И Бог закрыл за нами дверь.

«Один говорил, что Россия — фантом…»

Один говорил, что Россия — фантом,

Другой — что она возродится потом,

А третий сказал, что Россия звезда

На сфере из мрака и льда.

Покроет её изотопный туман,

Её поглотит мировой океан,

Не будет ни пьяниц, ни бойких девчат —

Одни колокольни торчат.

Не станет героев, развеется прах

На русских полях, небесах и морях,

И жён, собирающих пепел в подол,

Не сыщешь в развалинах сёл.

Одна ты на свете и в сердце одна,

Жестокая память, слепая вина,

Пугающий скрежет, стальные огни,

И все мы с тобою одни.

«Сморщенная лодочка скользила…»

Сморщенная лодочка скользила

По бездонной луже во дворе.

Помню — от разлитого бензина

Радужная плёнка на воде.

В небе оголтелые вороны

Делали неровные круги,

И у детства чёрные законы:

Упади и голову пригни.

Мама бьётся в крепкой паутинке,

Вертит слово, больное, как прут:

«Мокрые колени и ботинки,

И в грязи измазался, как труп!»

Месть узоров на ковре дырявом,

Треснувшая гладь на потолке.

Замотаться грубым одеялом

И, согревшись, плакать в уголке.

Схимница

Позабыла, наверное, где родилась,

Сколько лет прожила она в схиме.

Не отводит от грешника каменных глаз

И бормочет губами сухими.

Никогда не ответит на робкий поклон,

Своевольна — никто с ней не ладит.

Неизменно сидит возле тусклых икон,

Плащаницу истёртую гладит.

Нашептали ей сёстры — какой-то еврей

Заявился в святую обитель,

И выходит она из высоких дверей,

И кричит, что я ангел-губитель.

Машет чёрными крыльями в гневе своём,

Будто ворон кружит, налетая.

Посмотрите, какой нелюбезный приём,

Как беснуется ваша святая!

Храм закрыли. Спускаются звёзды на скит.

Голоса удаляются глухо.

И всё ближе за стенами ходит машхит^[1],

Но жива ещё злая старуха.

«Больше нет ни начальников строгих…»

Больше нет ни начальников строгих,

Ни походной тоски строевой,

Но тяжёлая ноша для многих, —

Умирая, не знать своего.

А когда мы чужое узнаем

У дымящего в небо куста,

Вероятно, покажется раем

Предстоящая нам пустота.

Перед пропастью этой сгодится

Нам любая из лёгких дорог,

Где садятся на голову птицы

И собаки играют у ног.

«Не надо скорбеть и рыдать…»

Не надо скорбеть и рыдать

И путаться в лентах могильных,

Ведь речью нельзя передать

Смятение воинов сильных,

Смущение мёртвых детей,

Когда херувимы их метят

И в небе без всяких затей

Волшебные лампочки светят.

Не бойтесь — отныне для вас

Блаженство сильнее испуга…

Идут, не открывшие глаз,

Руками касаясь друг друга,

И слёзы текут по щекам,

И мрак уступает рассудку,

Как будто к несчётным векам

Они прибавляют минутку.

«Посчитайте, сколько раз на дню…»

Посчитайте, сколько раз на дню

Я бледнел, сжимался и дрожал.

Ясен брату моему, огню,

Жертвенный и поминальный жар.

Просыпался с мыслью о беде,

Горем зарабатывал кусок,

И вольно сестре моей, воде,

Протекать меж пальцев на песок.

Золото

Ночному воздуху хвала

И свежей утренней полоске!

Темно дыхание волхва,

А золото молчит в повозке.

Но там, где от земных обид

Вода Кедрона застывала,

Пускай оно заговорит,

Пускай откинет покрывала.

Дракон и роза

Не по весёлому Бродвею

Носиться в пьяном вираже,

А будешь за облезлой дверью

Жить в полутёмном блиндаже.

Припадки кондиционера,

Скрип холодильника и вой —

Такая странная манера

Напоминать, что ты живой.

И беспощадный жар светила,

И канонада божьих вод

Устроят, чтоб тебе хватило

Самопознания на год.

Оставь надежду за дверями,

Шагни навстречу нищете,

Как будто не носок дырявый —

Дракон и роза на щите.

«И были мы — живое тело…»

И были мы — живое тело

И бестолковый, жадный дух,

Но всё рассеялось, истлело,

Светильник разума потух.

Зато незыблемо, навечно

В железный круг заключено

От нас оставшееся нечто,

Сверкающее ничего.

Оно застыло в ритме чутком,

Стоит невидимой красой,

И нам соприкоснуться с чудом

Нельзя ни пылью, ни росой.

Киевская осень

Она приходит на поклоны

В свои исконные места,

Где липы верные и клёны

Теряют летние цвета.

Торжественная предоплата

В её спокойном существе,

Она монеты листопада

Земной бросает нищете.

Она царит на склонах ясных,

Стоит на площади людской,

Противовластных и провластных

Равняя ласковой тоской.

Мы с ней сидели на бульваре

Среди старушек и бомжей,

И удивлялись странной паре

Витые дуги этажей.

Примечания

1

Машхит — ангел-губитель (Исход 12:23).