Мир полон позитивных намерений. Сборник рассказов

Альбина Сберегаева

Героинь своих рассказов я встречаю в метро, в магазине, в библиотеке, на работе. Каждая по-своему удивительная и интересная. Возможно, вы, читатели, узнаете в них себя.Мы ещё не знакомы?Добрый день. Меня зовут Альбина Сберегаева. Приглашаются прогуляться по уютному миру книги. Нам есть что друг другу сказать.

Редактор Ирина Катаева

Иллюстратор Олег Малинин

© Альбина Сберегаева, 2021

© Олег Малинин, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0055-2256-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НЕ ПИШИ СТИХОВ, А ТО ВЫПОРЮ

1.

Молодая женщина сидела на деревянных перилах моста. Руки развела в стороны. Подумала, что так напоминает птицу.

Разве птицу?

Скорее, ощипанную курицу.

Она медленно подняла руки вверх. Ветер потрепал за челку, прошлогодним листом ударил по носу. Женщина покачнулась, вскрикнула и схватилась руками за перила.

— Малимочка, ты только не прыгай. Умоляю…..

Мужчина сложил вместе ладошки и упал на колени.

— Не — мо-гу, — заревела женщина. — Во что превратилась моя жизнь? Я задыхаюсь. Задыхаюсь в мутной воде. А ты ничего не видишь, кроме своих книг!

— Неправда, — шептал и полз к ней мужчина. — Ты хозяйка лучшего литературного салона, тебе все завидуют.

— Не-прав-да! — кричала женщина. — Все приходят, чтобы надо мной посмеяться.

Мужчина потянулся к подолу её платья.

— Не трогай меня, Федор, не трогай, — верещала женщина. Покачнулась и потеряла равновесие. Падала некрасиво, ногами вверх. Юбка задралась и обнажила розовые панталоны. Тело звонко шлёпнулось, поднимая весёлые брызги, и быстро ушло под воду.

***

В этот день погода была настолько теплая, что жители города Вологды зимние пальто сменили на легкие. Первые смельчаки сняли головные уборы и жмурились от нежного прикосновения солнца. Ревнивый ветер сгонял тепло, но быстро уставал и бежал в снежные поля за подмогой. Пахло гнилью.

**

Мужчина третий час стоял у деревянных перил моста, смотрел на воду. Река в городском парке уже освободилась ото льда, но ещё стояла в легком полусне. И вот она сжалилась и вытолкнула со дна спящую русалку. Её хвост и волосы медленно шевелились. Мужчина жадно рассматривал лицо и находил схожесть с другой, любимой. Только у его женщины были румяные щечки и милые колечки волос. Она любила притворяться спящей, смотреть на него сквозь ресницы. Потом не выдерживала, смеялась, протягивала руки и крепко его обнимала.

Русалка с равнодушным лицом проплыла мимо и исчезла за первым поворотом.

Птицы на ветках ивы неприлично громко орали о своих желаниях.

— Прекратите! — шептал мужчина, зажимая уши руками. — Прекратите!

На грязных мостках валялся букет из первых цветов мать-и-мачехи, что ещё утром так любовно собирали нежные руки Малимочки.

— Нате! Получайте!

Он топтал сапогами солнечные головки цветов.

А в воздухе пахло гарью.

2.

— Вы тот самый Сологуб? — у администратора гостиницы «Золотой якорь» на лбу выступили мелкие капельки пота.

— Нет, я другой.

Федор Кузьмич старчески закашлял, взял ключи и медленно поднялся на третий этаж в номер.

— Кто это? — обратилась к администратору симпатичная барышня. Она принесла из ателье готовый заказ одному из постояльцев и, получив комиссионные, должна была идти по своим делам, но не уходила. Бросив на столик букет из мать-и-мачехи, поднимала каждый цветок, любовалась на яркую головку, потом быстро переплетала покорные стебли в венок. Администратору было приятно присутствие девушки.

— Сам Федор Сологуб, — торжественно произнёс он и надул для важности щеки.

— А я думала, что он молодой, красивый. А этот — старик, бородавка на носу и лицо скучное. А вот пальто у него дорогое, немецкое.

— Много ты понимаешь, дурёха. Великий человек приехал лекции читать, а ты про бородавку.

— Не, я бы с таким даже не поцеловалась.

Она доплела венок и надела на голову.

3.

Федор Кузьмич открыл дверь номера и вошёл. Тяжелые шторы, светлые обои, стол у окна, широкая кровать с белоснежным бельем — всё это вместе создавало уют. Он повесил на плечики пальто и тяжело опустился на стул.

Долго смотрел в окно на идеальные пропорции белоснежного храма. Со временем Федору Кузьмичу стало казаться, что это не храм, а океанский лайнер. И если придёт время бурь, то он возьмёт удары волн на себя. И все спасутся. Все. А сейчас, ранней весной, он стоит на приколе в мутных водах центральной площади.

— Везде мутная вода, — произнес Сологуб вслух, перекрестился и задернул шторы.

Вздохнул, провёл рукой по подбородку. Эта привычка появилась с тех пор, как он начал отращивать бороду, и в минуты глубокой задумчивости её поглаживал. А женившись, получил приказ обрить. Сопротивлялся недолго — хотелось выглядеть моложе.

Из портфеля достал тетрадь, открыл и прочитал вслух первую строчку: «Вопросы искусства, как мы все знаем, часто отступают на второй план перед вопросами практической жизни…»

***

В дверь постучали быстро, звонко, словно маленькая птица билась клювом о дерево.

Федор Кузьмич рассмеялся, бросил тетрадь на стол, сел, широко расставив ноги, и крикнул:

— Влетайте.

Дверь распахнулась, и в номер вбежала девушка. Не высокого роста, подвижная. Круглые черные глаза, носик тоненький вскинут вверх. Она оббежала комнату и встала в центре. Федор Кузьмич почувствовал нежный запах весны и молодого женского тела, чуть поморщился и провел рукой по подбородку.

— Здравствуйте, а я стихи пишу. Прочитать? — затараторила девушка весело, перекатывая звук «р» конфеткой во рту.

— Вы садитесь. Садитесь на кровать. Простите, но больше некуда.

Она села. Быстро вскочила и одернула платье.

— Нет, вы меня не так поняли. Я не за этим сюда пришла. Я стихи пишу.

— Раз вы сидеть не желаете, так и я в вашем присутствии встану. Вместе стоять будем.

Он тяжело поднялся, кашлянул.

— О чем пишете стихи?

— О самом главном в жизни человека.

— О свободе?

— Смешной вы. Конечно, о любви.

— Читайте.

Она оглянулась по сторонам, вскочила на стул, замахала руками.

Слова выскакивали из неё, рассыпались во все стороны, стукались об стены и пол. Сологуб не мог сосредоточиться.

Его воображение рисовало другую картинку. Как набирает в ладонь чистой воды и подносит к её лицу. А она, наконец, замолкает, смотрит на свое отражение, улыбается. А потом, наклоняет головушку и пьёт, то опуская, то поднимая клювик. Да и не девушка она, а на самом деле птица. Яркая, подвижная. Сейчас взмахнёт крыльями и улетит от него.

— Стойте, — он ударил несколько раз в ладони. — Замолчите! Вот если я сейчас хочу вас выпороть, то это любовь?

Она спрыгнула со стула. Венок упал с головы. Федор Кузьмич с трудом нагнулся, кряхтя поднял, повертел в руках и надел на свою лысую голову.

— Зачем вы насмехаетесь надо мной? — весело засмеялась девушка, ладонью прикрывая рот.

— Странно, что вы не обиделись. А вот моя бы жен… Впрочем, это уже не важно. Как ваше имя?

— Анастасия.

— Так вот, Настенька, не пишите стихов. Не нужно. А иначе я вас выпорю.

Девушка замолчала, порывисто задышала. Хотела сказать что-то грубое, резкое, но передумала. Как всё это унизительно получилось.

— Покажите мне, пожалуйста, город. Хочу подарков домашним купить, — Федор Кузьмич протянул ей руку.

Странно, у пожилого человека такая молодая рука. Широкая, розовая ладонь исчерчена кружевом линий, словно карта жизни, где считывается дорога знаний, таланта, страсти и одиночества. Хотелось прикоснуться к ней губами, потереться щекой и стереть линию одиночества.

— Что вы обо мне думаете? Неприлично с незнакомым мужчиной гулять по магазинам, — девушка сделала шаг назад и спрятала руки за спиной.

— Да, прыгать по стульям в номере, — это нормально. Хорошее же у вас воспитание, барышня. Впрочем, как хотите, а сейчас прощайте, голубушка.

Он подошёл к двери, широко её распахнул и театрально показал рукой в коридор.

— Я только стихи хотела почитать, — заныла девушка.

На пороге он её остановил, взял за руку.

— А чтобы вы сделали ради любви? — зашептал он.

— Я не знаю, пустите.

Но Сологуб держал руку крепко.

— Так вот, не пишите стихи о любви, пока не узнаете её. Пока вот тут не заболит, — он положил её руку к себе на грудь. — Вы меня поняли?

— Да.

— Уходите.

Девушка выбежала из номера. Федор Кузьмич закрыл за ней дверь, прижался спиной и закрыл глаза.

4

Уже два года, как он не чувствовал запахи. В первые минуты, когда он это понял, очень испугался. Перенюхал всё: духи жены, платья. Рыдал от отчаянья, кричал. Он приказал собрать все её вещи и выкинуть. Месяц лечился на водах и, наконец, понял, что всё бесполезно. Со временем смирился и даже стал находить плюсы в спокойствии и отсутствии раздражающих факторов.

И вот, его пробило в провинциальном городе Вологде. Он стоял у дверей и глубоко дышал, словно очень долго находился в душной камере, а сейчас кто — то мудрый распахнул для него окно.

Хотелось прокричать что-то озорное, мальчишечье. Федор снял с себя венок и понюхал. Сладко пахло женщиной и весной.

Он подкинул его вверх. Ещё раз. Ещё.

Скоро весь пол был покрыт головками ярких цветов. Он наступал на них. Словно космический бог шёл по звёздам. Невидимый оркестр играл вальс и весь мир……

— Вам письмо от жены, — постучал в дверь администратор отеля.

— Что?

Оркестр замолчал. Из открытой форточки потянуло гарью.

— Вам письмо от жены из Санкт-Петербурга.

Федор быстро повернул замок и распахнул дверь, чтобы ударить администратора по голове. Ему протянули конверт, где знакомой рукой написано его имя.

Он вскрыл письмо. Буквы прыгали в разные стороны, пришлось надеть очки.

«Милый Малим. Я всё это время жила в гостинице, а не у подруги. Не осуждай меня. Я не хотела, чтобы ты волновался. Гостиница хорошая, моя комната очень чистая, светлая и удобная и, конечно, в стиле модерн. Перед сном выхожу погулять, но всё больше читаю. Крепко целую. Пиши мне. Твоя Малимочка»

Она жи-ва, она жи-ва, — стучали в голове тысячи барабанщиков.

Она живаааа, — трубили в голове тысячи трубачей.

Пол, стены, потолок — всё шаталось. Федор упал на кровать, положил руку на грудь.

— Я же знал, что она просто спала. Она меня испытывала. Это игра такая в спящую русалку. Нужно было её окликнуть по имени. Что я наделал? Что я сейчас наделал? Соблазнился свободе и запаху молодой жизни. Но теперь я спокоен. И первым поездом к ней, домой…. Всё будет, как прежде.

Федор резко встал с кровати, накинул на плечи пальто и вышел на улицу.

5

У фонарного столба недалеко от гостиницы «Золотой якорь» стояла Настя. Она дернулась навстречу Федору Кузьмичу, сделала несколько быстрых шагов и остановилась. Когда он проходил мимо, девушка тихо спросила:

— О чем вы меня тогда спросили? Я не расслышала.

Он ничего не ответил, шёл дальше через площадь, мимо храма. Привычно перекрестился. Этого ему показалось мало. Ещё раз перекрестился.

— Господи, помоги.

Федор Кузьмич быстро пошёл по дорожке Александровского сада. Прямая спина, высоко поднятая голова. Шаг. Шаг. Словно солдат перед боем принял сто граммов и ничего не боится. Старости нет. Есть длинная, длинная личных сражений жизнь. А как награда — тело прекрасной дамы. Давай, иди, мужчина, весело маршируй с огромным пузом опыта. Шаг. Шаг. Бодрее. Она уже раскинула крылья рук, развела на север и восток свои белые ноги. Ты попадёшь прямо в её сладкую черноту. Если…. дойдёшь.

У Федора Кузьмича щелкнуло колено, он ойкнул и захромал. Потянуло в пояснице. Он сгорбился, сжался, потух и пошёл медленно, волоча ногу, раненый возрастом. Закружилось солнце, зашаталась колокольня.

— Милима, Настенька, — простонал он, обнимая тонкий ствол молодого дерева и слеповато оглядываясь по сторонам. Никого. Совсем никого.

На храме загудел главный колокол: «По-чем трес-ка? По-чем трес-ка?». Ему сердито ответили средние колокола: «Три копейки с половиной, три копейки с половиной!». Маленькие зазвонные весело вступили в разговор: «Врешь, врешь, полторы, врешь, врешь, полторы».

Федор Кузьмич потряс головой. Наваждение спало. Звон летел над площадью, очищая от скверны вечным напевом: ««Любишь Бога? К нам, к нам. Любишь Бога? В храм, в храм».

6

— Слава России, — кричал со сцены Сологуб.

— Государю императору Слава, — дружно ответили люди в зале.

— А на этом лекцию на тему «Искусство как выразитель миропонимания» объявляю закрытой.

Слушатели долго хлопали, что-то хвалебное кричали со своих мест. Долго не расходились, стояли группами, обсуждали. К великому Сологубу гимназистки подходили робкими стайками, просили автограф в альбом. Он спрашивал имя, смотрел в лицо, а потом медленно писал, выводя старательно каждую букву. «Наталье, или Светлане, или Ольге от Федора Сологуба на добрую память». Организатор отсчитал триста рублей и умолял ещё приезжать с лекциями.

Когда, наконец, все разошлись, Федор с чемоданом вышел на улицу.

Его окликнула Анастасия.

— Можно я вас провожу на вокзал?

В повозке они молчали. Он даже сквозь толстую ткань пальто чувствовал прикосновение его плеча с её плечом. Потом, некстати, вспомнил жену. Во рту стало кисло, и он отодвинулся.

***

На перроне было уже темно.

— А я стихи порвала и сожгла. И у меня вот что.

Настя подняла вверх обожжённый палец в зеленке.

Федор на него нежно подул.

— Я даже согласна, чтобы вы меня выпороли, и я никогда не писала стихов.

Он взял её маленькую руку, раскрыл и поцеловал в мягкую ладошку.

Она задохнулась, захлебнулась от счастья и жарко зашептала.

— Я готова с вами поехать и помогать во всем.

Девушка обхватила его шею руками и прижалась губами к губам, как это делают только в детстве.

Сологубу стало стыдно от своих желаний, мыслей, поступков.

— Я очень старый для тебя, птичка. Прощай.

Он поцеловал её в лоб, поднял с земли чемодан, поднялся в вагон и закрыл дверь. Даже не оглянулся.

7.

Стук колёс успокаивал нервы. Он заказал чай и свежую прессу.

Наводя порядок в сумке, наткнулся на конверт с письмом жены, погладил рукой шершавую бумагу. Понюхал. Не пахнет. Странно, она всегда сильно посыпала письма сухими духами.

Посмотрел на дату отправления и похолодел. Письмо было написано и отправлено ещё до её смерти. Сколько же времени оно ездило по стране в поиске получателя и именно в городе Вологде его поймало.

Ну что ж, уже поздно нажимать стоп-кран. Поезд уносился всё дальше и дальше. Федор положил большую седую голову на подушку и провалился в сон.

Невестка для мамы

— 1-

Раннее утро в одной из квартир панельной многоэтажки на окраине Москвы. На маленькой кухне пожилая еврейка в китайском халате и в бигудях топчется у газовой плиты, жарит на сковородке оладушки.

За столом сидит мужчина в деловом черном костюме, вяло водит ложкой по тарелке с овсяной кашей. На стене бормочет телевизор. Женщина берёт со стола пульт и нажимает кнопку «выкл».

— Тебе уже 33 года, — нарушает она затянувшееся молчание.

— И что?

— В этом возрасте у твоего отца уже был не только ты, но и дача!

— Мама, у нас есть дача. Зачем тебе ещё одна?

— Не передёргивай слова. Вот умру, делай, что хочешь. А сейчас заклинаю светлым образом деда Исмаила, найди себе приличную девушку и женись!

— Мама, у тебя каша сегодня изумительная.

Женщина всхлипнула, бросила на кухонный стол лопатку и закрыла лицо бумажным полотенцем. Сын посмотрел на часы.

— Хорошо. Ну, где я найду эту приличную девушку? Стоять на Красной площади с плакатом? Примут за митингующего, заберут в участок. Ты хочешь невестку в пагонах?

Женщина убрала салфетку с красного лица, наклонилась к сыну и зашептала:

— Иося, хорошая девушка живёт только в приличной семье. Я в интернете уже подобрала тебе отличный вариант.

— Спасибо, я сыт. — Мужчина резко встал. Из кармана достал галстук, накинул на шею, потянул. В коридоре сунул ноги в ботинки, схватил лежавший на тумбочке портфель и выбежал из дома.

— 2-

Мужчину зовут Иосиф. Для мамы Иося. Для коллег Иосиф Давидович. На данный момент ему ровно 33 года 3 месяца и четыре дня. Работает начальником коммерческого отдела в одном из столичных банков. Всё его в этой жизни устраивало, если бы не материны наезды, участившиеся в последнее время. Да, появлялись время от времени в его жизни женщины с безумным сексом, но без взаимных требований и бытовых сцен. А вот о чем он по настоящему мечтал, так это о собаке. Только не о истерично гавкающей крысе, а о огромной, волосатой. У мамы на животных смертельная аллергия, поэтому приходилось смотреть издалека на чужих псов и завидовать.

На сотовый телефон пришло сообщение: «Помни, девушка должна быть из приличной семьи».

— Черт с ним, женюсь. Пусть с мамой сидят на пару, варенье вишнёвое кушают, а зимой носки вяжут.

Иосиф в метро, в автобусе, в лифте внимательно рассматривал девушек. Многие очень симпатичные: длинные ноги, грудь под ладошку, губы готовые к поцелую, но как узнать, кто именно из приличной семьи.

Секретарша Леночка сидела на рабочем месте и красила огромные губы ярко красной помадой.

— Леночка, с добрым утром. Чудесно выглядите.

— Спасибо Иосиф Давидович, — ответила она приветливо.

— А как самочувствие ваших уважаемых родителей? — вырвалось у него неожиданно.

По белоснежному лицу Леночки побежали красные пятна, губы скривились. Она бросила в стол помаду и уставилась в экран.

Ему в Леночке нравилось всё, особенно длинные ноги и молчаливость. И только одна часть её тела вызывала повышенный интерес. Правая нога. Нет, она не было кривой или волосатой. Наоборот, изящной лодыжке и маленькой ступне позавидовала бы любая девушка.

Но выше, на икре, в самом волнующем месте, тату толи волка, толи медведя, возможно собаки, только крупной, что сидела в полуоборота и смотрела снизу вверх очень знакомыми глазами. Согласитесь, неприлично рассматривать ноги девушки, а спрашивать — верх неприличия. После такого вопроса придётся жениться.

Иосиф зашёл в свой кабинет, сел на стул и начал на нём крутиться. Эта привычка у него была с детства и очень помогала обдумывать непонятные ситуации.

Через десять минут он включил компьютер и достал из архива дело Елены Иринеевны Орчук. В графе «родитель» стоял прочерк, а в графе «мать» написано, « осуждена за воровство, воспитывала бабушка».

— Да, девушку нужно искать из приличной семьи. А то тёща с подарками из зоны придёт в гости, и маму схватит удар.

Он вышел из здания банка. Купил мороженое в ларьке и сел на лавочке в тихом парке.

— 3-

Иосиф сидел на скамейке и как будто задремал.

— Хотите с собакой погулять?

Он открыл глаза и увидел стоящую рядом девочку лет семи в синем клетчатом платье и большим белым бантом на волосах.

Иосиф протянул руку и взял за поводок собаку. Она была огромная, с густой белой шерстью и янтарными умными глазами. Мужчина пошёл по аллее, а собака послушно семенила рядом. И чем дальше он уходил от скамейки, тем выше становились деревья, тем глубже синева неба. Это уже был не взрослый мужчина, а мальчик Иося в матросском костюме и резиновых сапогах на голую ногу. В груди мурашки приятно пощипывали. Они вышли из парка и встали на тротуаре у дороги. Не понятно, в какую сторону идти. Людей на улице не было, и день из цветного перетекал в серый.

Из кустов выкатился футбольный мяч. Иося не выдержал и изо всех сил по нему пнул. Мяч улетел высоко, а потом, признавши в нём хозяина, вернулся обратно. Мальчик не заметил, как отпустил поводок. Он бил по мячу коленом, носком сапога, головой. Ещё, ещё раз, самозабвенно, до бесконечности.

Собака ткнула в спину носом, напоминая о себе. Мальчик отвлёкся и пропустил удар. Мяч шлёпнулся рядом, отскочил от бордюра и укатился через дорогу на другую сторону улицы. Иося подошёл к краю дороги и посмотрел по сторонам. В городе было так тихо, что он слышал удары сердца. Тёмные глаза окон смотрели равнодушно. А из подворотен медленно выползал туман, выстилался по дороге и исчезал в темноте горизонта.

У мальчика от страха вспотели ладони рук. Оглянулся по сторонам. Собака послушно сидела рядом.

— Это всё из-за тебя. Сама неси мяч, — показал пальцем на другую сторону дороги.

Собака сорвалась с места и побежала. Ещё несколько прыжков и она у мяча. Схватила аккуратно зубами, и, виляя радостно хвостом, побежала обратно, то отпуская мяч, то ловя снова.

Из черноты выскочили две точки, напоминающие злые глаза приготовившегося к прыжку зверя. Мальчик от страха прижал руки к груди. Точки быстро увеличилась, и скоро стало понятно, на бешеной скорости по дороге мчится машина. В салоне горит свет, а за рулём сидит девочка в клетчатом платье, и смотрит в заднее зеркало, любуясь отражением огромного банта на голове.

— Ненси, стой. Стой! — закричал Иося отчаянно. Фары ослепили глаза мальчику, и он зажмурился. Послышался удар, и всё стихло.

Машина с красивой девочкой исчезла, а на черной дороге лежала белая собака. Иося перебежал дорогу и наклонился к ней. Ненси с усилием подняла голову и лизнула горячим языком ему руку.

— Ненси, где болит? — Он провёл рукой по её спине и увидел на руках кровь. Она сладко пахла.

— Сейчас, потерпи. Мне нужно оттащить тебя с дороги.

Собака была очень тяжёлая, и мальчик не смог её поднять. Он изо всех сил тянул за ошейник.

— Вставай. Приказываю тебе. Вставай.

Собака проползла на брюхе. У бордюра повалилась на бок и замерла.

Мальчик целовал её в нос, трепал за уши, обещал самые лучшие лакомства, но она не просыпалась. Пустыми глазами смотрела мимо него, в бездонное небо. Сладкий запах стал нестерпимый и его вытошнило.

Иосиф Давидович очнулся на скамейке. Голова кружилась. Он энергично сжимал и разжимал кулаки затёкших рук. Поднёс ладони к носу и понюхал. Пахло сладким. Но скоро ветер подхватил и унес этот запах туда, куда уходили девочка с огромными бантами и белой собакой на поводке.

— 4-

Когда сын ушёл на работу, Вета Арамовна выкинула сгоревшие оладушки в мусорное ведро, выключила газ и прошла на цыпочках в комнату сыну. На стульях беспорядочно висела одежда, на полу валялись журналы. Сын запрещал заходить в комнату и тем более что-то трогать.

— Потом мне спасибо скажет. — Вета Арамовна нажала круглую кнопку винчестера, и компьютер затарахтел. Она всегда в такие моменты чувствовало приятное волнение.

Пусть сын считает, что его мать старая курица и ничего в интернете не умеет. Это неправда.

Конец ознакомительного фрагмента.