Цветные туманы

Алла Михайловна Лебедева (2024)

Эльвира, героиня романа, врач по профессии, стала писать книги о женских судьбах. Вскоре она замечает, что в судьбах близких ей людей происходят случаи, раннее описанные в её романах. Это пугает и настораживает Эльвиру, а знакомые стали обвинять её в колдовстве.

Глава 3

— Люська! Зараза! Ты когда перестанешь мотать нервы Николаю? Вот возьму и пришибу тебя этой сковородкой! — кричала из кухни обозленная мать своей дочке.

Люся, крупная, рано созревшая девочка четырнадцати лет громко шмыгала носом от обиды. Пьяный сожитель матери, третий по счёту дядя Коля, снова ущипнул ее за набухшую грудь и пытался задрать юбку. А когда она пожаловалась матери, та её же отругала.

— На, вот добавь в водку своему отчиму! У матери утащила! Она эти таблетки у знакомой медсестры берёт! Батя спит, как младенец. Тихо, тихо! — худая длинная Клава Андреева, одноклассница Люды, быстро сунула в кармашек школьного портфеля шелестящую конвалюту с таблетками. С тех пор отчим не тревожил Людмилу.

— Какой-то ты стал сонливый Коленька! Разленился совсем! — приговаривала Елизавета Степановна, горестно качая головой. Её активный темпераментный сожитель, похоже, потерял к ней интерес. Но Николай только сонно таращил глаза и снова утыкался в старую измятую диванную подушку.

— Пошёл вон! Зачем ты мне нужен, старая развалина? Чтобы смотреть, как ты дрыхнешь? — не выдержала однажды Елизавета Степановна и выставила сожителя с вещами за порог.

Люся, низко опустившая голову над книгой её любимой Агаты Кристи, едва заметно улыбнулась.

Оставшаяся без мужской плоти мать становилась агрессивной.

Она подрабатывала санитаркой в госпитале, недалеко от дома. Приходила с работы и начинала придираться к дочери.

— Скоро совсем ноги откажут! Сяду на одну пенсию! Куда бы тебя пристроить? У всех дети, как дети! Ну, за что мне такое наказанье? Возьми хоть эту директорскую дочку! Как её зовут? Эльвира? Надо же, имя какое дали красивое! Летит легким пёрышком по воздуху! Вся в беленьком, чистенькая, стройненькая! А ты! Ходишь, переваливаешься с ноги на ногу! Медведица хромая, а не девка! Кто на тебя позарится, скажи? — кричала мать, сидя у окна и наблюдая за всеми, кто входил или выходил из подъезда. Это теперь стало любимым развлечением Елизаветы Степановны.

— А ведь её мать Лилька соблазнила нашего старого главного врача, покойного Алексея Владимировича. Разбила его семью, повешалась на шею уважаемому человеку. Может, не она, так он бы ещё пожил на этом свете. Это она свела его в могилу, вертихвостка! Мне в госпитале всё про неё рассказали. Ни стыда, ни совести! И смотри, ходит, как ни в чём ни бывало! Тьфу! — в полголоса бормотала Елизавета Степановна, теребя грязную оконную штору в морщинистых руках.

Люся столько раз в день слышала про «директорских детей», что внутри её начинала расти неприязнь к ним. И, хотя она понимала, что сама Эля Вяцкая тут не причём, она стала испытывать острую ненависть по отношению к этой красивой, улыбчивой, всегда радостной девочке.

Чтобы скорее уехать из дома, Люся поступила в Иркутское медицинское училище сразу после окончания восьмого класса.

Никакого призвания к медицине она в себе не находила, но была одна причина, по которой она выбрала такую специальность. Главный врач госпиталя помог матери с направлением дочери на учёбу. Людмиле не пришлось даже сдавать экзамены. Её зачислили, как целевого студента по специальной государственной квоте. Госпиталь остро нуждался в среднем медицинском персонале.

Люся надеялась, что выйдет замуж и уедет куда-нибудь подальше от Январска. Тогда ей никогда не придётся жить в этой грязной материнской квартире с разбитыми дверями, пыльными затёртыми коврами и скандальной матерью, которая пристрастилась к спиртному, как только вышла на пенсию.

Но через четыре года Людмила вернулась в Январск. Желающих взять её в жены не нашлось. Поступила работать в тот же военный госпиталь, где трудилась её мать. Её тяготила работа в стационарном отделении, но платили в госпитале больше, чем в поликлинике.

Однажды, во время ночного дежурства Люся случайно перепутала флаконы с инъекционными растворами. Вместо хлористого натрия ввела внутривенно хлористый кальций. Это чуть не стоило жизни пациенту. Главный врач отчаянно боролся за репутацию госпиталя и уговорил родственников пострадавшего больного не писать заявление в прокуратуру. Но Люсю безоговорочно уволили с работы в тот же день.

Взяв трудовую книжку, Люся поплелась устраиваться в поликлинику.

В коридоре она встретила Эльвиру Вяцкую. В белоснежном накрахмаленном халатике, облегающем ее тоненькую фигурку, с неизменной улыбкой на лице.

— Здравствуй, Люся! Ты к нам на работу? Отлично! Как раз моя медсестра в декрет собирается. Может, вместе будем работать? — сказала Эльвира и поспешила дальше.

От злости у Люси начался нервный тик. Что? Она будет бегать на посылках у этой выдерги, ненавистной директорской доченьки? Ну, нет, никогда! Люся развернулась и вышла из поликлиники.

С горя она чуть не стала пить вместе с матерью.

— Долго ты еще будешь висеть на моей шее? Пойди, покланяйся в ножки Эльвире Алексеевне! Может, возьмет тебя в домработницы? — язвительно повторяла мать, надсмехаясь над Люсей, у которой одно упоминание об Эльвире вызывало тошноту.

Выручила снова бывшая одноклассница Клава Андреева, теперь уже Зябунова. Клавдия к тому времени закончила химический факультет университета, вышла замуж за однокурсника и возглавила техническую лабораторию целлюлозного комбината. Подруга вняла жалостливым просьбам Люси. Устроила её лаборантом.

Утром довольная Люся вошла в здание лаборатории и приветствовала подругу: Клава! Доброе утро!

— Никакой фамильярности! На работе я для тебя — Клавдия Ивановна! Поняла? — в первый же день оборвала Люсю бывшая подруга.

Снова нанесён удар по болезненному самолюбию Люси. Она стиснула зубы и покорно кивнула: Простите, Клавдия Ивановна!

* * *

В один из вечеров Люся сидела у окна на месте своей матери. Елизавета Степановна слегла с приступом артрита. Люся открыла окно и вдыхала аромат расцветшей черёмухи, растущей прямо под окном первого этажа. Кусты так разрослись, что входящему в подъезд окно первого этажа не было видно. Зато из окна среди кустов хорошо была видна скамейка у подъезда.

Из входных дверей вышла оживленная пара. Альберт Вяцкий, брат Эльвиры за руку с молодой светловолосой девушкой. Изящной, тоненькой, с открытым симпатичным личиком. Альберт притянул девушку к себе и поцеловал. Они засмеялись, прижались друг к другу и сели на скамейку. Какое-то время они сидели в полном молчании, потом снова раздался смех девушки, переливчатый, словно колокольчик. Она встала со скамейки и направилась к остановке. Альберт последовал за ней. Догнал её, крепко обнял. Обнявшись, они вместе побежали к остановке.

У Люси горестно заныло в груди. Почему у этих Вяцких все так прекрасно? Почему они счастливы, их все любят. Почему её, Люсю никто не замечает? Почему ей не везёт? Она стала избегать встреч с одноклассниками. Все они замужем или женаты. Некоторые приходят на встречи одноклассников вместе с детьми. Шум, радостные восклицания, смех. У всех один проклятый вопрос: А ты, Люся вышла замуж?

— Люська! Не слышишь? Укол мне поставь быстро! Болит колено сильно! — сердитый крик матери из комнаты прервал грустные размышления Люси. Она вздохнула, окинула взглядом кухонный шкаф. Открыла покосившуюся дверцу и достала пластиковую коробку с лекарствами.

— Умру, одна останешься. И почему ты у меня такая невезучая родилась? Кто на тебя позарится? Разве что слепой… — вздыхая, приговаривала Евдокия Степановна, лежа на своей кушетке.

Мать умерла, когда Люсе исполнилось двадцать девять лет.

После похорон дочь заняла материнское место у окна. Сидела до позднего вечера, созерцая чужую жизнь. Слова покойной матери звучали в её голове и жалили, как назойливые осы. Через пару месяцев Люся достаточно изучила лица жителей подъезда. Кто с кем и когда возвращается домой. Кто приходит пешком, кого привозят на машине. Кто по вечерам гуляет с собакой, а кто с детской коляской.

Заметила, что Альберт Вяцкий иногда возвращается домой один. Садится на подъездную лавочку покурить.

* * *

— Послушай, Люся! Я много раз оказывала тебе помощь. Пришла пора тебе платить за мою доброту! — начала Клавдия Ивановна вкрадчивым голосом. Она пригласила Люсю в свой кабинет и предусмотрительно закрыла двойные двери.

— Что я должна сделать для тебя? Я готова помочь! — ответила Люся с решительностью. Она давно ждала этих слов, ей было приятно что-то сделать для Клавдии, чтобы освободиться от ощущения вечной должницы.

— Мы ждём высочайшую ревизионную комиссию из Петербурга, нашего головного офиса. Надо сделать времяпрепровождения членов комиссии максимально приятным! — заявила Клавдия.

— Ты сейчас о чём? Я не девушка по вызову, если я правильно тебя поняла! — резко ответила Люся.

— А я — не благотворительный фонд и не кризисный центр, чтобы принимать на работу девушек, оказавшихся в бедственном положении! — также резко отреагировала Клавдия, прищурив глаза.

— Ладно, ладно. Не кипятись. Сделаю, что требуется, — тихо произнесла Люся.

Председателю комиссии Гоборину Валерию Игнатьевичу было 67 лет.

В молодости он слыл ярким красавцем, а нынче — сластолюбивый бонвиван. На седьмом десятке Гоборин, не смотря на глубокие морщины и выбирающий из-под брюк живот, сохранил внешнее обаяние и широкую улыбку. Улыбка сохранилась благодаря дорогим протезам, сияющим и стоящим, как бриллианты.

— Иди сюда, моя девочка! Какая гладкая у тебя кожа, Аня! — говорил Валерий Игнатьевич запинающимся от обильной трапезы языком. Стол был накрыт в частной роскошной сауне. Три вида коньяка, водка в бочонках со льдом, грузинские вина, красная и чёрная икра, малосольный хариус, сагудай из свежей форели.

В соседней комнате горел приглушенный свет, стояла мягкая кушетка, обитая бархатом. За стеклянной перегородкой душ, туалет.

— Меня зовут Людмила, — повторяла Люся, повинуясь желаниям высокого гостя.

— Ай, брось! Какая разница! Прости старика за плохую память! — смеялся Гоборин и подталкивал Люсю к кушетке. Его зелёные глаза похотливо блестели…

— Благодарю. Мы в расчёте! — сказала довольная Клавдия Ивановна. Она вложила в кожаную папку акт об очередной проверке. Всё прошло без единого замечания.

Спустя месяц, во время обеденного перерыва Люся увидела на зеркальной витрине кафе целую стену из пивных банок разных производителей. И почувствовала резкое желание выпить стакан холодного пива. Не на работе же! Тем более, что она никогда не любила пиво. Странное желание!

Вечером она пришла домой, вынула из сумки холодную банку. Дрожащей рукой открыла крышку и приникла к пенящейся жидкости.

Опустошив банку, Люся посмотрела на неё с удивлением. Потом кинулась к своему ежедневнику. В маленьком вклеенном календаре на обороте она точками отмечала свой менструальный цикл.

— А мне ты зачем это говоришь? А про средства защиты я тебе была должна рассказать? Словно несовершеннолетнее дитя! Это твои проблемы! Кроме того, какая же это проблема? Тебе под тридцатник, а брак не светит! Хоть ребёночка родишь себе в утешение! Всё же не от бича местного понесла. Игнатьевич — мужик видный! — Клавдия Ивановна говорила, не отрываясь от дисплея своего служебного телефона.

— Он разозлился и выбросил мои презервативы в мусорку. Сказал, что не любит с ними… Что мне теперь делать? На какие шиши я буду растить этого ребёнка? Зачем мне этот ребёнок? Ты же всё знаешь, что у меня… Может, дашь мне координаты Гоборина? — робко попросила Люся.

— Зачем? Чтобы ты мозг ему вынесла? Чтобы он меня с работы погнал? Хороша твоя благодарность, нечего сказать! Не зли меня, пока я сама не уволила тебя! Всё, свободна! — Клавдия Ивановна покраснела от досады и выключила телефон.

* * *

— Альберт! Можно тебя на минутку! Только на одну минутку! Пожалуйста, помоги мне! — Люся открыла окно и проговорила плачущим голосом. Она весь вечер не отходила от окна, караулила Альберта Вяцкого.

— Что случилось? — спросил Альберт, вглядываясь в темное окно на первом этаже. Обычно он вежливо здоровался с соседями, но практически не замечал их лиц. Сегодня он был расстроен ссорой с Ольгой. Любимая девушка отказалась ехать в выходные на фестиваль танца в Иркутск. А он так надеялся на её поддержку. Альберт мрачно курил и размышлял, как бы уговорить Олечку поехать с ним.

Но женщина в окне снова заплакала и снова обратилась к нему по имени. Значит, она знала его. Что ж, соседка, надо помочь… Альберт с досадой затушил сигарету и зашёл в подъезд.

Он слушал жалобы соседки, её плач по умершей матери, произносил сочувственные слова и даже согласился выпить глоток вина в память о покойной. Альберт был хорошо воспитан.

Вскоре случайный эпизод с соседкой был забыт.

Они с Олей помирились и он, наконец, сделал ей предложение. Оля ответила: Да! Всё остальное растворилось в тумане суетных будней. Началась беготня по свадебным салонам в поисках какого-то необыкновенного платья для Ольги.

Свадьбу запланировали на начало июня. Из Германии приедут родители Ольги. Её отец, Генрих Генрихович Гольштейн — соучредитель автомобильного завода в Дрездене, специально ко дню их свадьбы заказал автомобиль серебристого цвета особой конструкции. Свадебный подарок дочери.

А в мае к нему на работу пришла заплаканная Ольга и швырнула ему на рабочий стол обручальное кольцо.

— Если ты так хотел ребёнка, мог бы сообщить мне об этом! Но ты твердил о своей карьере! Просил меня подождать с рождением детей! Ты твердил о доверии, а сам одновременно бегал утолять свою похоть к другим женщинам! Мерзавец! Лжец! — крикнула Ольга.

Потрясенный Альберт потерял дар речи.

* * *

Первые два года своей вынужденной семейной жизни Альберт утешал себя надеждами, что как только маленькой дочке Арине исполнится три года, он оформит развод с Люсей. Он выполнит свой долг по отношению к Людмиле. Альберт часто говорил об этом приятелям и коллегам, ощущая себя благородным страдальцем во имя благополучия своего ребёнка. Приятели кивали головой и недоверчиво поглядывали на него. Конечно, уверял их Альберт, он будет исправно платить алименты, а сам уедет в Москву и восполнит упущенное в своей карьере организатора танцевальных конкурсов.

Но каждый вечер он покорно шёл в квартиру к Люсе. Ему самому было непонятно, почему он столько лет живёт с женщиной, которую не любит. Почему по-прежнему мечтает об Ольге, а спать ложится с Люсей. Когда Альберт начинал свой самоанализ, в нём возникала злость на самого себя. Жена всегда была ласкова с ним. Она поддерживала Альберта во всём. Согласилась ждать его, пока он сделает карьеру в Москве. Она не возражала против его командировок в Москву, хотя всегда подчеркивала, что будет скучать без него. Её покладистость и забота, граничащие с самопожертвованием трогали Альберта. Правда, жена не любила гостей, но Альберт привык и к этому. С друзьями он мог встретиться на работе, а дома Люся готовила вкусные ужины, не забывая купить бутылку его любимого вина.

— Мы, брат, все немножко подкаблучники, но ты однако по этой части всех обогнал! — часто говорил Архип Кузнецов, руководитель художественной школы и друг детства. Иногда, когда дети расходились по домам, они собирались в мастерской дома культуры, расположенной в каменной светлой пристройке и выпивали по кружке свежего пива.

— Не говори ерунды, Архип! Просто я уважаю свою жену! — хмурился Альберт.

— Ну, не серчай на правду! Так я и говорю: ты настолько уважаешь свою жену, что трясешься, как овечий хвост, завидев её, — смеялся Архип и хлопал друга по спине.

— Нам с твоей Люсей не жить. Хотя, надо признать, она у тебя на любителя… Главное, тебя она устраивает, — соглашался Виктор Павлищев, тоже бывший одноклассник Альберта, работающий в должности завхоза. Альберт слышал в этих фразах иронию и насмешку. Конечно, его приятели сравнивали изящную светловолосую Ольгу с неуклюжей Люсей. Их улыбки напоминали о том, что он потерял по собственной вине. Это злило Альберта.

— Стоит мне захотеть, я верну Ольгу. Надо только, чтобы дочка немного подросла. Её жалко бросать, — важно отвечал Альберт, захмелев после пива. Но приятели снова смеялись.

В их словах была правда. Люся устраивала Альберта.

Своим отношением она напоминала ему утраченное чувство надёжной материнской любви. Люся всегда знала, как правильно поступить, что лучше одеть, с кем дружить, а кого стоит опасаться. Рядом с ней не надо было не о чем беспокоиться. Все важные решения Люся брала на себя. Альберту только оставалось спокойно работать и вносить свою зарплату в общий семейный фонд. Он хранился в маленьком встроенном сейфе. Им также ведала Люся. Только она знала шифр.

— Люсенька, милая! Дай мне пять тысяч рублей на подарок маме ко дню рождения! — спрашивал Альберт у жены.

— Пять тысяч? Да ты с ума сошёл? Мне, конечно, не жалко денег, но у твоей матери всё есть! Кстати, мы только недавно покупали ей помаду ко дню учителя. Вот возьми тысячу рублей, купи ей букетик цветов, этого будет достаточно! — отвечала Люся, открывая сейф и выдавая деньги. Любые денежные траты на свекровь очень раздражали Люсю.

Альберт любил мать и тяжело пережил её ранний внезапный уход. Его мучило чувство вины за то, что почти не навещал мать, пока она лежала в больнице. Но в это время захворала Люся, которая была на больничном, и требовала, чтобы муж постоянно сидел возле неё. Разве мог Альберт отказать своей заботливой жене в такой малости? Разве мог он предположить, что мать скончается в больнице?

Покойная Лилия Антоновна даже после своей смерти напоминала сыну о себе в беспокойных мучительных снах. «Эх, Алик, мой Алик! Как редко я вижу тебя… — слышал во сне он тихий голос своей матери. Альберт просыпался и мысленно давал себе обещание съездить на могилку матери и положить свежие цветы. Но наступал день, он так и не осмеливался спросить разрешения своей жены. А поехать на кладбище без её разрешения было немыслимо.

Когда он перебрался в квартиру к своей жене, то сразу понял, что его частые визиты в материнскую квартиру Люсе не по нраву. «Была бы твоя мать любящей, то отдала бы свою квартиру нам. А то живёт, как барыня в огромной квартире! А коли она тебя не любит, то стоит ли так суетиться перед ней?» — говорила Люся. Она умела говорить так убедительно, что Альберту стало казаться, что так всё и обстоит.

Он погружался в пучину детских обид и тревог, находя там новые и новые подтверждения слов жены. Мать всё время отдавала своей учительской работе, а ему не уделяла должного внимания. Она всё время шепталась о чем-то со старшей сестрой, а он, несчастный и брошенный ими, плакал в своей комнате. И сколько бы теперь мать ни старалась, ей не удастся восполнить то ужасное невнимание к младшему сыну.

Он очень страшился одиночества. Ему был необходим человек, служивший своего рода спасательным якорем, не дававшим болезненному воображению улететь в коварные дали, сулившие безумие. Раньше этим якорем была мать. Её суждения, оценки, советы Альберт впитывал в себя и судьба благоволила к нему. Именно мать первой заметила талант сына, отдала его в хореографическую студию, она посоветовала продолжать учиться и помогла ему получить высшее образование.

Когда он познакомился с Ольгой, мать одобрила их дружбу, только тогда Альберт позволил своему чувству развиться и начать думать о женитьбе. Мать была компасом, указывающим правильное направление. Один материнский взгляд, укоряющий или одобрительный, брошенный случайно или сурово направленный на него, означал многое для Альберта. Материнская улыбка, ласковое слово, жест в сторону сына, были желанной наградой. Увидев мать в обществе сестры или подруги, он ощущал себя словно обокраденным. Будь его воля, он вечно сидел бы у ног матери и не допускал бы до неё ни единого человека.

Переселившись к Люсе, Альберт долго привыкал к новой обстановке, к новым домашним устоям. Его внутренний компас сбился и стрелка заметалась по полю сознания. Люсе было безразлично то, чем дорожила мать. Её жизнь протекала по другому руслу. Однако она умела подвести под свое поведение такие жесткие основания, что Альберту стало казаться, что права именно она. А всё, что было до Люси, истончалось, таяло и становилось эфемерным и надуманным.

— Я уверена, что для матери ты не представлял особой ценности. Стоило мне познакомиться с вашей семьей, я сразу поняла, кто главный для твоей мамаши. Конечно, это обожаемая Эльвира. Не понимаю, почему ты не видел, как она восхищается своей старшей дочерью и не во что не ставит тебя. Ах, Элечка, умница — красавица! Ах, она стала врачом! Ты у меня наивный простачок! Твоя старшая сестра хитра и лжива. А самое ужасное, она тебя не любит! Мне больно видеть, как к тебе относятся твои родные. Например, скажи, сколько раз твоя мать соглашалась посидеть с Аришей? Отвечу: нисколько! Зато ради Тимоши она отпрашивалась с работы, только чтобы её Элечка не брала больничный и зарабатывала репутацию примерного врача. Меня, твою жену она почти игнорирует. Уверена, наедине с Эльвирой они говорят про меня разные гадости! Про твою жену, понимаешь? Это — показатель её плохого отношения к тебе! — говорила Люся за ужином, нежно вытирая с губ Альберта прилипшие крошки хлеба.

Альберт пытался возразить жене, но с ужасом осознавал её правоту. Хотя мать и сестра никогда не говорили плохо о его жене, было заметно, что они недостаточно ценят её. А ведь Люся мудра и справедлива. Она проницательна и без слов понимает его внутренние терзания. Она — единственная, кто любит его искренней любовью. Она всегда знает, как поступить правильно.

Наевшись, Альберт приникал к теплому плечу жены и засыпал, успокоенный её присутствием.

Чтобы не разочаровывать жену, он почти перестал заходить к матери. Ссылался на свою занятость и усталость. Проживая с матерью в одном подъезде, он мог не видеть её неделями.

— Ты давно был у матери? — спросила как-то Ульяна Яковлевна, его бывшая учительница.

— Не помню. Занят очень. А что случилось? — равнодушно спросил Альберт. Ему не нравилось, когда напоминают о его сыновних обязанностях.

— Приступ у неё ночью был. Скорую вызывали. Сказали, кишечная колика. Да ты зайди к ней и спроси сам, — ответила Ульяна Яковлевна, внимательно изучая выражение лица Альберта.

— Спасибо. Обязательно зайду! — заверил Альберт и поспешил по своим делам. Через минуту слова Ульяны Яковлевны выветрились из его головы. Вечером он о них вспомнил и решил забежать на пятый этаж. Но тут пришла с работы Люся и он передумал. Всё, что касалось больниц, очень пугало Альберта. Он боялся болезней, смерти и избегал всяких трагических зрелищ.

— Не волнуйся, милый! Я уже сходила к Лилии Антоновне. Отнесла ей домашней еды. У неё все хорошо! А ты устал, садись ужинать, я твою любимую рыбку обжарила в кляре! — сказала Люся, хорошо изучившая страхи своего мужа. Она уже доставала из холодильника бутылку холодной водки.

— Спасибо, Люсенька! — пробормотал довольный Альберт, усевшись за стол.

При всем том, Альберт охотно брал от матери деньги, которые она давала ему.

— Вот возьми, сыночек! Не знаю, что подарить тебе на день рождения. Хотела расспросить тебя, но ты так и не зашел. Понимаю, понимаю, ты занят, — говорила обычно Лилия Антоновна, передавая сыну конверт-открытку с деньгами.

— Куда ещё тратить деньги старой женщине, если не на единственного сына? Бери, пока даёт! Надо заметить, не так уж часто это случается. Ты не возьмешь, сестрица твоя схватит! А она и без того богаче нас живёт! — говорила Люся, принимая из рук мужа очередной конверт с купюрами. Помощь свекрови она воспринимала, как должное. Однако вид денежных знаков поднимал Люсе настроение. Она одобрительно смотрела на мужа, а он радовался и млел от этого одобрения, как верный пёс радуется, когда хозяин почешёт его между ушами.

С помощью Лилии Антоновны, их маленькая квартира преобразилась. Был сделан хороший ремонт, приобретена новая модная мебель, на кухне сиял белый гарнитур, сделанный на заказ. На полке стоял весь ассортимент современной бытовой техники. Это был свадебный подарок Лилии Антоновны, обожавшей своего талантливого сына.

* * *

Наступил момент, когда Альберт начинал сомневаться, стоит ли разводиться с такой женой, которая на всё готова, лишь бы желания мужа сбывались. Вот уже маленькая Арина пошла в школу. Альберт ходил на родительские собрания и возвращался оттуда с гордостью. Дочка росла смышлёной и послушной. Разумеется, ей необходимо отцовское внимание, ведь он сам едва помнит своего отца.

Счастливые воспоминания об Ольге окутывались розоватой дымкой грусти и удалялись, оставляя терпкий привкус. Временами Альберт выпивал пару рюмок водки и разрешал себе томную грусть о несбывшейся любви. Но даже это он делал в отсутствие Люси, опасаясь её проницательного взгляда.

Правда, была в характере Люси черта, которая беспокоила Альберта. Это её равнодушие к собственной дочери. Его чувствительное сердце страдало, когда маленькая Аришка подбегала к матери, желая поделиться своими детскими радостями или печалями, и была сражена злым окриком. Тогда её личико съеживалось и опадало, как опадает тонкая травинка под острой косой. А бывало, что Арина получала от матери удары по голове костяшками пальцев. Это было больно, девочка тихо плакала, уткнувшись в подушку, потому что громкий плач могли услышать соседи. Альберт жалел дочку, но не решался вступиться за неё. Люся могла разозлиться.

Когда Люся злилась, это можно было определить по её холодному взгляду, по тому, как она заходила в дом, как снимала верхнюю одежду. У Альберта начинали неметь кончики пальцев и сводило ноги. В доме словно поселялся опасный смерч, тёмный и леденящий душу. Ариша пряталась в своей комнатке, забравшись под покрывало с кошкой Фросей. Альберт тихо сидел, сгорбившись в углу дивана.

— Старая мерзкая шлюха, ты ещё пожалеешь о своих словах! — доносилось из кухни, где Люся с остервенением резала лук, словно это был не лук вовсе.

«Клавка опять премию срезала за квартал!» — догадывался Альберт.

— А эта тощая обезьяна! Тварь, подхалимка! Погоди у меня! И ты, корова жирная, получишь своё! — слышал Альберт, когда Люся яростно помешивала картошку в сковороде.

«Жанна, новенькая заместительница, видимо, поддержала начальницу. И Верочка Круглова туда же. Невероятно…» — размышлял он, слушая реплики жены. Как не повезло ей с коллегами. Он искренне считал, что Люся всегда и во всём права.

Он ни разу не видел её коллег. Люся одна ходила на корпоративные вечера, хотя приглашения получали супруги работников.

— Простите, но мой любимый муж немного захворал! Я буду одна! — говорила по телефону Люся организаторам мероприятия.

— Почему бы мне не пойти с тобой? — удивлялся Альберт.

— Зачем? Слушать бабьи сплетни? Эта маразматичка начнет рассказывать о своих успехах на турецких пляжах, будто все турки сбежались посмотреть на ее кривые толстые ноги. А лупоглазая Верка с этой очкастой мартышкой будут делать вид, что восхищаются этим бредом. Сиди дома и отдыхай! — командным голосом говорила Люся.

Сидеть и отдыхать — что может быть лучше. Альберт включал любимые сериалы, ближе пододвигал столик, наливал рюмочку холодной водки и наслаждался свободой.

Иногда он смотрел на себя в зеркало. Оно отражало скуластое лицо с тонкими чертами, пухлыми губами и четко очерченным подбородком. Лучистые карие глаза под черными шелковыми бровями. В молодости он слыл красавчиком. А теперь? Возле губы появились тонкие морщинки. Под глазами формируются отёки. Его натренированные мышцы начинают дрябнуть.

Альберт почувствовал, что изображение в зеркале расплывается и становится бесформенным. Еще минута и он почти не видит своё лицо. Перед глазами появляются темные пятна. Что это? Альберт активно моргает, но картинка в зеркале не становится яснее.

Может, Люся как всегда права и он действительно болен?

Альберт со страхом отворачивается от зеркала и спешит к телевизору. Рассматривает изображения на экране и успокаивается.

Шли годы, однако Альберт так и не решился на перемены в личной жизни. Всё складывалось не так, как ему хотелось, но в целом неплохо. Он руководил хореографической студией, вывозил детей на гастроли, устраивал выступления на городских праздникам. Местные газеты писали о его успехах, его имя знал весь город.

Всё, что требовалось от него дома, так это полное подчинение. А это было нетрудно для Альберта. Он любил подчиняться и следовать желаниям более сильного. Спорить, настаивать, бороться он не умел. Да и не желал. Его семейная лодка тихо плыла по течению, мерно покачиваясь. Ему казалось, что на резкий разворот и борьбу с волной у него может не хватить сил. Тогда зачем беспокоиться и искать весла?

Но заветная мечта о столичной сцене не покидала Альберта. Он ждал, что о его успешной работе станет известно в Москве и его позовут. Пусть его возраст как танцовщика прошёл, но он мог работать в качестве преподавателя танца.

Однажды Альберт стал показывать ученикам танцевальное «турне» и упал со сцены. Он делал повороты по сцене сотни раз. Но теперь вдруг не увидел края сценической площадки. Хотя, эту сцену он знал до последнего сантиметра. Такого с ним еще не случалось. Всё обошлось незначительной травмой ноги. Как только нога окрепла, Альберт снова вышел на сцену. Во время репетиции, когда он показывал пируэты, у него закружилась голова и он ударился о металлический край ящика с оборудованием. Он не увидел этот ящик, поставленный им самим за кулисами.

Когда случаи головокружения стали повторяться, Альберт впал в отчаяние. Что с ним происходит? Контроль координация движений — основа танца. Потеря координации — крах карьеры танцовщика.

— Бертик, покажись офтальмологу! Я договорюсь, чтобы тебя приняли без очереди! — сказала Эльвира, когда он рассказал сестре по телефону о случаях падения. Альберт поёжился от интонации сестры. Но пришел на приём к врачу.

— У родителей были проблемы со зрением? — спросил Антон Петрович Охтин, опытный офтальмолог. Он осмотрел Альберта достаточно тщательно, но затруднялся поставить окончательный диагноз.

— Нет. У всех отличное зрение. Отец до самой старости не носил очков, — ответил Альберт после того, как врач внимательно изучил данные анализов и пролистал его амбулаторную карту.

— Если бы у вас была другая профессия, то я бы решил, что вы подвергаетесь воздействию вредных факторов на производстве. Но танцы… Не пойму причин резкого ухудшения зрения… вижу поражение сетчатки. Требуется более детальное обследование. Не в нашей больнице, разумеется, — Антон Петрович задумался и вопросительно посмотрел на Альберта. Потом пожал плечами.

— Господи, милый Алик! Почему так? Что мне сделать для тебя? Как же твоя мечта о Москве? — рыдала Люся на плече у мужа.

— Налей мне водки! Иначе, я взорвусь, — тихо ответил Альберт. Люся рванулась к шкафчику и щедро налила мужу полную рюмку.

* * *

— Доброе утро, Людмила Сергеевна! Вы что, уже работаете? Так рано? Этот красавчик — ваш муж? — поинтересовалась Вера Крутикова, незаметно подойдя к Люсе. Она взяла в руки фотографию на рабочем столе Людмилы и внимательно всмотрелась в неё. На фото были изображены Альберт и маленькая Ариша с плюшевым мишкой в руках.

Люся вздрогнула от неожиданности и чуть не пролила прозрачную жидкость, которую она отливала из стеклянного флакона с притёртой пробкой. Этого ещё не хватало!

Вера появилась совсем некстати.

Обычно Люся приезжала в лабораторию раньше всех. Справившись с волнением, она плотно закрыла крошечный флакон, убрала в сумку и спокойно пояснила: Ничего особенного… Стеклоочистительное средство делаю. Рецепт в журнале нашла. Очень эффективно мыть окна. Пару капель на ведро воды и окно блестит. Не болтай Клаве. А то поднимет шум из-за пяти миллилитров.

— А, понятно. Конечно, не скажу. Вы, Людмила Сергеевна, — хозяюшка, чистюля. Понятно, почему вы так удачно вышли замуж за этого брюнета. Дочка у вас очень хорошенькая, надо сказать. Вся в отца. Я бы на вашем месте всем уши прожужжала про свою семью, а вы ни словечка. Скромная вы, Людмила Сергеевна… Боитесь сглаза? Я — не глазливая! Я — ленивая! И невезучая! Вдобавок, толстушка. Мне лень такие чистящие средства составлять, капли считать, вымеривать… Покупаю, что есть в магазинах, — произнесла Вера. Зевнула и пошла на своё рабочее место.

Люся проводила взглядом свою коллегу и приступила к выполнению рабочего задания.

* * *

— Вот скажите мне честно, вы до сих пор любите своего мужа? Вы никогда не рассказывали историю вашего знакомства. Мне всегда интересно, как можно столько лет прожить в счастливом браке! Расскажите, Людмила Сергеевна, пока Клавдии нет! — пристала Верочка во время обеденного перерыва, округлив свои блестящие, как жёлтые пуговки, глаза. Клавдия Ивановна была в Москве на конференции.

Они сидели за столиком в заводской столовой и ели пиццу с помидорами.

Люся вспомнила про свою нехитрую схему обольщения Альберта. Он оказался очень лёгкой жертвой, оставившей горький осадок разочарования. Один из тех случаев, когда потраченные усилия не стоили полученного результата.

— Конечно, я люблю своего мужа. Но в начале нашего знакомства, он проявлял инициативу. Ну, понимаешь… Он так настойчиво ухаживал за мной, выслеживал меня повсюду, устраивал сцены ревности, один раз чуть не порезал себе вены… в конце концов я сдалась, — беззастенчиво соврала Люся. Она научилась сочинять на ходу, причём выглядело это правдоподобно.

— Вот это да! Везучая вы, Людмила Сергеевна! Вот бы за мной так убивались… Но, вот слушаю вас и верю, что у меня с Юрочкой тоже всё получится. Вот только надо время, чтобы он оправился после трагедии, — восхищенно сказала Верочка. Её каштановые кудряшки, собранные в пучок на макушке, затрепетали от волнения.

Верочка Крутикова была одной из немногих, общение с которой не вызывало внутреннего раздражения у Люси. Пухленькая, как сдобная сайка, наивная, как подросток, Верочка вызывала сочувствие, смешанное с непониманием. Люся, которая привыкла скрывать под разными масками своё истинное отношение к окружающим, видела в людях только фальшь и лицемерие. Со временем, она с изумлением убедилась, что Верочка не умеет лгать. Что эта миловидная женщина с чистыми карими глазами, способна видеть хорошее даже там, где быть его не должно. Что прошлые неудачи не заставили Верочку ожесточиться.

Между тем, Верочке исполнилось пятьдесят два года. За счёт полноты на её лице не было ни одной морщинки. Те же розовые пухлые губы, курносый носик и тот же наивный взгляд. Несмотря на солидный возраст, она по-прежнему совершала поступки, простительные для девицы лет семнадцати.

Верочка Крутикова искала своё счастье. Неутомимо, настойчиво и постоянно. С приходом технических возможностей, она пыталась найти свою единственную любовь на просторах многочисленных сайтов знакомств.

Прожжённые альфонсы, недавно освободившиеся сидельцы, алкоголики, изгнанные жёнами, просто скучающие бездельники сразу подмечали недалёкую женщину, видя в ней идеальную жертву. Несколько расхожих фраз, парочка пошлых комплиментов и Верочка начинала верить, что вот сейчас она, наконец, встретила того, кто самоотверженно полюбит её и останется с ней до конца её дней. Отдельные сайты напоминали интернет-помойку, в которой Верочка бродила в надежде, что среди человеческих отбросов для неё блеснёт бриллиант, случайно выброшенный кем-то.

* * *

Когда-то Вера Крутикова жила в прекрасной трехкомнатной квартире, доставшейся ей по наследству от дедушки — профессора столичного университета. Родители Верочки погибли на Кубе, когда девочке было двенадцать лет. Они были инженерами — проектировщиками, работали в советской строительной бригаде, устанавливающей оборудование на промышленном комплексе в Панаме. Во время местного мятежа один из боевиков в упор расстрелял их прямо в заводской столовой.

Фёдор Фёдорович Решетников, дедушка по материнской линии, приложил все усилия, чтобы Вера была хорошо образована и культурно развита. Девушка закончила музыкальную школу, университет. Она хорошо рисовала, интересовалась танцами.

Поскольку дедушка преподавал в университете, он мало находился дома. Всю нагрузку по воспитанию Верочки взяла на себя молодая жена профессора, Анастасия. Мечтательная, пребывающая в мире своих фантазий, красавица Настя днём музицировала на рояле или писала стихи. Вечерами читала книги из огромной профессорской библиотеки и ждала мужа к ужину. Анастасия со всей серьезностью отнеслась к поручению профессора. Она полюбила Верочку, которая была моложе её на десять лет и научила всему, что умела сама.

После смерти дедушки, воспитавшего внучку в заботе и излишней опеке, Верочка осталась одна в роскошной квартире, заставленной антиквариатом. К чести Анастасии, она поровну поделила наследственное имущество. Себе она взяла деньги, вырученные от продажи престижной дачи, а квартиру оставила Верочке. Затем отбыла в далёкий сибирский городок Январск к бывшему другу детства, Константину Аверину, позвавшего молодую вдову замуж.

Анастасия была из редкой категории женщин, которые живут весело, радостно и плывут по жизненной реке лёгкой лодочкой. Они никого не ждут и никого не ищут. Напротив, мужчины сами находят их и, если надо, ждут десятилетиями.

Покойный дедушка Фёдор Фёдорович сохранил коллекцию старых дорогих полотен и костяных статуэток, доставшихся ему от его деда. Эксперты оценивали наследство Верочки в сотни миллионов рублей. Благодаря многолетним стараниям предков, Верочка была обеспечена на всю жизнь. Однако, выросшая среди этого великолепия, она мало ценила эти бесценные картины и статуэтки. Оглушенная наступившим одиночеством, Верочка стала искать сердечного друга, который полюбит её не за богатство, а за её добрую душу.

Окончив химический факультет университета, Вера работала в производственном объединении по изготовлению фармацевтических препаратов. В цехе трудились одни женщины. Шанс встретить в огромных цехах мужчину своей судьбы равнялся нулю.

По совету бывших однокурсниц Верочка села за компьютер и зарегистрировалась на сайте знакомств. Оказалось, что претендентов на её руку больше, чем она ожидала. Простодушная Вера с удовольствием всем рассказывала о своей жизни. Увидев, что желающих полюбить её великое множество, Верочка загордилась и даже стала выбирать лучших, с её точки зрения. На одной из фотографий ей запомнилось мужественное загорелое лицо. Она остановила на нём свой выбор. Это был Дмитрий, руководитель полярной станции на Кольском полуострове.

Их переписка была полна взаимных комплиментов. Однажды страшно занятой полярник выкроил пару дней, чтобы обнять свою драгоценную подругу. Мужчина нагрянул к Верочке в гости и просто оглушил своей любовной страстью. Вера моментально начала строить в своей голове дальнейшую счастливую жизнь с любящим её Димочкой. Но полярника внезапно вызвали снова на дрейфующую станцию и он уехал, горестно целуя руку любимой и обещая писать ежедневно.

Грустная Верочка стала убираться в квартире и обнаружила, что исчезли все костяные статуэтки, стоящие в стеклянных шкафах. На стене, где висел подлинник Мане, темнело пятно не выцветших обоев. Верочка уронила голову на стол и горько заплакала.

После расставания со следующим возлюбленным, «наследным принцем из Арабских эмиратов» Вере оказалась в Январске, в однокомнатной квартире на окраине города. Спасти часть потерянного имущества ей помогла Анастасия, её бывшая мачеха. Теперь Анастасия Егоровна Аверина, совместно с мужем, опытным юристом владела юридическим центром в Январске. Анастасия Егоровна не осталась равнодушна к судьбе Верочки и уговорила её поселиться в Январске, чтобы та была под её неусыпным присмотром.

Едва оправившись от психологической травмы, Вера снова включилась в увлекательный поиск желанного мужчины своей мечты.

Следующий «ведущий сотрудник секретной компании по разработке ракетного топлива» оставил Верочку без сберегательного счета, деньги на котором она накопила для поездки в Таиланд.

Но неутомимая Верочка через месяц воспрянула духом и нашла «героя России, потерявшего близких во время опасной транспортировки из Донецка». Одолеваемая патриотическими чувствами, Верочка в настоящее время помогала своему страдальцу пережить горе. Она покупала ему одежду, кормила, дарила свою женскую ласку. Её не смущало, что «герой России» не имел паспорта и прочих документов.

— А зовут его как? — спросила Люся, увидев на фото затравленный взгляд человека, который прячется от мира. Эту категорию мужчин она хорошо изучила. Такие же лица были у сожителей её матери.

— Юра. Юрий Смирнов, — с гордостью ответила Верочка.

— Он здесь неудачно получился. Не любит фотографироваться… застенчивый он у меня… Недавно только признался, что его именем скоро будет называться новый проспект в Мариуполе… — тихо добавила она.

«Ещё бы. Его физиономия, небось, украшает ни один стенд под названием «Их разыскивает полиция»… А насчёт улицы, ничего удивительного. Разве мало в Иркутске улиц, названных в честь кровавых убийц и террористов? Улица Войкова, улица Софьи Перовской, улица Степана Халтурина… Это у нас запросто» — подумала Люся.

Но вслух ничего не сказала. Зачем? Сбежит Юра, появится другой аферист с ещё более героической биографией. Ничто не могло пробить стену Верочкиной веры в «мужественного героя».

Главное, сейчас Верочка испытывает момент душевного подъёма и вдохновения.

* * *

После работы Люся забежала в супермаркет. Вечером Альберт обязательно попросит рюмочку перед ужином. В последнее время он совсем упал духом. Немного водки, хорошая еда и его настроение становится приподнятым. Наконец, он перестал твердить о своей поездке в Москву.

Люся знала, что его бывшая невеста Ольга живет и работает в Москве. Вполне возможно, что она ещё ждет Альберта. Что ж, не дождётся. Будет несправедливо, если к материальному благополучию Ольги ей добавится и личное счастье. Вот ещё бы Эльвиру наказать. За что? Трудно сказать.

Несмотря на то, что Альберт с каждым годом становился зависим от неё, чувство зависти к его сестре никак не стихало. Люся разумом понимала, что Эльвира не сделала ей ничего плохого. Но любое упоминание о красоте, успехах Эльвиры ранило Людмилу, вызывало из глубин её подсознания темное чувство зависти. Она сравнивала себя с огромным осьминогом, который в случае опасности выделял из специальных желез чернильное ядовитое облако. Вроде опасности Эльвира не представляла, однако ядовитое облако выделялось само собой. Наверное, ежедневные материнские фразы закрепились к Люсе навсегда. А тут еще Арина без умолку твердила: тётя Эля сказала то, тётя Эля сделала это, тётя Эля подарила!

В свой очередной приезд Арина рассказала о новой книге Эльвиры. О том, как её показывали по центральному телевидению, как участницу всероссийского книжного фестиваля. Довольный Альберт принялся расхваливать свою старшую сестру, вспоминая какой умной она была с детства. А настроение Люси, с утра бывшее превосходным, внезапно испортилось.

Её дочь, казалось, совершенно не скучает по матери. Приезжает домой очень редко, никогда не интересуется здоровьем своих родителей. Зато находит время для тётки. Разве может быть тётка важнее матери, которая выносила и вырастила дочь, дала ей образование? Когда она перестанет слышать про эту выскочку? Тоже мне, нашли писательницу!

Люся наблюдала за своими домашними и слушала, как Альберт с Ариной обсуждают достоинство Эльвириной книги. Она подумала, что если бы захотела, могла бы раз и навсегда убрать ненавистную Эльвиру из их жизни. Надо только хорошо подумать… Должна же и в её жизни быть какая-то радость. Если кому-то счастье валится само в руки, то ей, бедной Люсе всё приходится добывать, буквально выцарапывать своими руками.

«Уродина! Почему ты такая? Кто на тебе женится! Разве что, слепой?» — снова раздался в Люсиной голове пронзительный материнский крик.

«В этот раз ты ошиблась, мать. Хотя, кое-что в твоих словах показалось мне полезным… Я отбила мужа у этой вертлявой московской красотки. Помню, как исказилась её лисья мордочка от слёз, когда она узнала про измену своего Алика, куда вся красота делась. Вот тогда я испытала настоящее блаженство. Может, и не удалась личиком и фигурой, но мозги у меня работают превосходно» — мысленно ответила Люся матери.

Когда Альберт заснул, Люся взяла в руки книгу Эльвиры, и начала листать пахнущие свежей типографской краской страницы. Ничего интересного, никакой интриги. Правда, один из абзацев зацепил её внимание. Там был диалог двух женских персонажей. Люся внимательно перечитала текст и похолодела. Это было написано о ней. Точно о ней. Но откуда Эльвира узнала?

«Ты дорого заплатишь мне за свою болтливость…» — мрачно подумала Люся, захлопнув книгу.

* * *

— Эль, недавно Люся ездила к моему офтальмологу Охтину. Она так переживает за меня, ты даже представить себе не можешь. Охтин договорился с израильской клиникой. Там его друг работает. Сказал, что есть надежда вернуть зрение. Но нужны деньги. Сама знаешь наше стесненное положение. Ты не одолжишь? — Альберт позвонил ей в Иркутск.

— Сколько? — спросила Эльвира. Она была удивлена, что Охтин ни словом не обмолвился с ней о лечении в Израиле в последнем телефонном разговоре. Впрочем, он был настолько загружен приёмом, что это понятно.

— Два миллиона четыреста… разумеется, рублей. Это на лечение. На проживание в отеле при больнице мы деньги найдем. Понимаю, что сумма большая. Обязательно напишу тебе расписку, пока что-то вижу… Люся выставила квартиру на продажу. Вернем тебе деньги в течение трех месяцев, — голос Альберта звучал глухо, словно он был нетрезв. Может, ей так показалось? Такого не может быть. Скорее, брат в сильной депрессии.

— Давай обойдёмся без расписок. Я доверяю тебе брат! — ответила Эльвира.

Эльвира копила деньги на новую квартиру для Тима. От брата у неё не было секретов. Они с Климом планировали приобрести сыну жильё в новостройке в Свердловском районе. Деньги хранились на депозите, чтобы не возникало соблазна потратить их. Но как отказать брату в помощи? Если Альберт откажется от поездки, она себе этого не простит. Кроме того, речь идет о каких-то трёх месяцах.

* * *

— Что случится, если поездка отложится до того времени, как Люся продаст свою квартиру? Ты и так оказала помощь своему брату, отдав половину материнской квартиры, которая полагалась тебе по наследству. Что-то быстро братец это забыл. Кстати, он обещал выплачивать тебе половину аренды за Люсину квартиру до полного погашения суммы за твою часть наследства. Прислал хоть рубль? То-то же… Подумай хорошенько, прежде чем снова давать брату деньги. Считай, что ты даешь их ненасытной Люсе, — сказал Клим, узнав о просьбе Альберта.

— Но брат сказал, что врач в Израиле долго ждать не будет. Может отказаться от операции. Что тогда? Альберт ослепнет? Это ужасно! — Эльвира закрыла лицо руками. Клим вздохнул, но промолчал. Они ужинали в полной тишине.

— Делай, как считаешь нужным, — наконец, сказал Клим, вставая со стула.

Назавтра Эльвира расторгла депозитный договор и перевела деньги на карточку Альберта.

Это было в конце января. С тех пор прошло полтора месяца. С тех пор телефон Альберта не отвечал. Эльвира решила, что брат уже уехал в Израиль. Но Арина недавно была дома, никакой речи о поездке за границу не было. Что изменилось?